"Пока муж в командировке" - читать интересную книгу автора (Тихонова Карина)

* * *

Мужчина подошел к зеркалу, висевшему на стене. Прищурился, пристально разглядывая свое отражение, бережно поправил корону на голове, медленно повернул голову влево, затем вправо.

- Посмотри! - позвал он кого-то, находившегося в квартире. - Сидит как влитая!

Никто не отозвался. Мужчина продолжил:

- Знаешь, у нас есть предание, что эта корона может быть впору только наследникам королевского рода. Выходит, не все легенды врут.

Тишина. Мужчина пожал плечами, с удовольствием продолжая рассматривать свое отражение. Что и говорить, было на что взглянуть.

В зеркале отражался высокий стройный человек в изысканном вечернем костюме. Прямые иссиня-черные волосы полукружием обрамляли высокий лоб и красиво опускались к плечам. Широкие темные брови низко нависали над яркими серыми глазами, которые от этого контраста сверкали еще сильнее, еще пронзительнее. Тонкий крючковатый нос был похож на ястребиный клюв и придавал лицу какое-то хищное обаяние. Придирчивый ценитель мужской красоты мог бы счесть рот слишком тонким, но привычка сжимать губы в жесткую прямую линию компенсировала этот недостаток. Одним словом, перед зеркалом стоял редкий красавец.

Корона придавала облику мужчины какую-то странную суровую завершенность. Казалось, в сочетании с современным вечерним костюмом атрибут царской власти должен был выглядеть нелепо. Возможно. На ком угодно, только не на этом человеке.

- Ты слышишь меня? - повысил голос мужчина.

Из соседней комнаты послышались шаги.

- Ну слава богу! Зову, зову, а ответа нет. Тебе нравится? - Он повернулся лицом к своему визави, но тот лишь молча пожал плечами. - По-моему, она мне идет, - продолжил мужчина, так и не дождавшись комплимента.

Он снял корону, покрутил в руках. Тускло блеснуло старое золото, заиграли грани многочисленных драгоценных камней.

- Даже жаль продавать, - задумчиво продолжал мужчина. - А придется. Зато потом - никаких проблем! Домик на Карибах, яхта, девушки, путешествия… Все, что угодно моему величеству!

Он засмеялся. Ему снова никто не ответил, мужчина с раздражением спросил:

- Да что с тобой сегодня?! Не в настроении? Господи, на тебя не угодишь! Продумали все до мелочей, даже выбрали жертвенную овцу! Кстати, тебе ее не жаль? Мне - нет. По-моему, она достаточно пожила в свое удовольствие. Ох, тяжелая… Почти три килограмма чистого золота и редчайших драгоценных камней. Даже подумать страшно, сколько она сейчас стоит! Начнем, пожалуй, со ста миллионов. Да, на меньшее я не согласен!

Мысль о деньгах привела мужчину в состояние эйфории. Он схватил со стола чашку кофе, сделал большой глоток и тут же скривился:

- Фу, какая гадость! Сколько раз просил: не покупай растворимый! Неужели так трудно сварить настоящий кофе? Я же тебя научил…

Мужчина вдруг неожиданно замолчал. Его глаза расширились от страха.

«Что это?» - спросил он самого себя, прислушиваясь к каким-то внутренним ощущениям. Поднял голову, посмотрел на человека, стоящего напротив, и повторил уже для него:

- Что это?…

Тишина. Не отрывая испуганного взгляда от своего визави, мужчина сделал шаг вперед. Его губы внезапно посинели, в глазах мелькнула ярость.

- Иуда… - с трудом прошептал он.

Чашка выпала из его пальцев, упала на толстый ковер. Черная жидкость выплеснулась на бледно-зеленый ворс и моментально впиталась, оставив после себя грязное коричневое пятно.

Мужчина сделал еще шаг вперед, покачнулся в последней попытке сохранить равновесие, вцепился в плечи человека, стоявшего напротив. Тот не сделал ни малейшей попытки помочь: застыл в молчаливом ожидании, не отрывая взгляда от лица умирающего. Мужчина с усилием выпрямился. Густые брови сошлись над переносицей.

- Проклинаю, - четко произнес он. - Не видать тебе красивой жизни. Пойдешь за мной ровно через месяц. Пусть дьявол рассудит…

Из посиневших губ выползла пена, мужчина застонал от боли и упал на ковер. Глаза его остались полуоткрытыми.

Убийца переступил через тело, подошел к дивану. В тишине комнаты прозвучал запоздалый ответ мертвецу:

- А по-моему, мне она подойдет гораздо больше.

Отравитель поднял корону, аккуратно возложил ее на голову. Но корона не обхватила чужой лоб и затылок плотным золотым кольцом. Тяжелый обруч съехал со лба и больно ударил его по носу. Убийца чертыхнулся, пытаясь выровнять корону. Но все напрасно: тяжелый золотой обруч никак не хотел венчать самозванца. Корона то заваливалась набок, то, соскользнув со лба, била по носу. Он снова чертыхнулся, раздраженно сдернул корону и отшвырнул ее прочь. Золотой обруч прочертил в воздухе ровную линию, упал на ковер, прокатился немного и замер, покачиваясь, возле скрюченных пальцев мертвеца. Взгляд покойного, казалось, остановился на огромном изумруде в центре трезубца.

Убийцу пробрала нервная дрожь. Трясущейся ладонью он вытер мокрый лоб и невнятно пробормотал:

- Глупости! Просто совпадение…

Он наклонился, с опаской взглянул на отравленного. И то ли так легли вечерние тени, то ли нечистая совесть сыграла с убийцей мрачную шутку, но ему показалось, будто мертвые синие губы дрогнули в злой усмешке.

Тишину прорезал короткий отчаянный крик убийцы. Он подхватил корону и бросился прочь из комнаты. Ранние осенние сумерки распахнули ему свои холодные объятия.

Мертвец остался лежать на ковре.

Я сидела на набережной и куталась в шаль. Теплый сентябрьский день сменялся прохладным вечером. Как и было обещано симпатичной девушкой из Гидрометцентра, арктический воздух все же прорвал теплый фронт и напомнил жителям средней полосы о том, что лето кончилось.

Кончилось. А жаль.

Я вздохнула, поправила шаль на плечах. Нужно брать с собой свитер. Или шерстяную кофту. Ажурная шаль и от холодного воздуха не спасает.

- Как дела? Что-нибудь продала?

Я подняла голову. Это был мой коллега Иван Сергеевич Тепляков. В просторечии - Ванек.

Мои картины, построенные в ровную шеренгу у парапета набережной, напоминали роту образцово-показательных солдат: начищенные, вылизанные, аккуратные.

- Потерь нет, - ответила я по-военному четко.

Ванек оттаял. Ничто так не радует ранимое сердце художника, как весть о чужих неудачах.

- Да, мать, не повезло. А я сегодня лубок продал. Ну, помнишь, то «лоскутное одеяло». Говорю тебе: кончай копировать классиков, - посоветовал Ванек. - Народ тяготеет к авангарду. Непонятно, но здорово. И объяснять ничего не нужно - любуйся цветовыми пятнами, пока не окосеешь.

- Вань, ты ведь знаешь, мне нравится классика.

- Догадываюсь, - усмехнулся он, окидывая мои копии презрительным взглядом. - Только главное, мать, не то, что тебе нравится, а то, что нравится народу. Если, конечно, хочешь заработать. А что касается копий… - Ванек пожал плечами. - Понятия не имею, какого хрена они тебе сдались? У тебя же дома на каждой стенке по оригиналу! И по какому!…

Черная зависть сверкнула в голубых Ванюшиных глазках.

- Кстати, не надумала продавать Айвазовского? Помнишь, я говорил, что у меня есть покупатель? Он готов добавить…

- Вань, вопрос закрыт, - оборвала я. - Картины не продаются.

- У тебя же еще много останется!

Я повторила, повысив голос, что вопрос закрыт.

Ванек вздохнул, черты его правильного лица омрачились. Интересно, какие комиссионные посулил ему покупатель? Судя по неподдельному огорчению коллеги, не хилые.

- Ну как хочешь, - недовольно сказал Ванек. - Сиди тут как пришпиленная. А могла бы продать пару нетленок и всю жизнь отдыхать на Гавайях.

- Мне климат там не подходит.

Ванек похлопал ресницами, не сводя с меня изумленных глаз, поежился под порывом холодного северного ветра и уточнил:

- А этот подходит?

- Этот подходит.

- Ну, мать, такой дуры, как ты, прости господи… - Однако тут же оборвал сам себя и сменил тон на приветливый: - А, Паша! Привет! Я тут говорю твоей жене, что климат на Гавайях в сто раз лучше, чем в Москве!

- Не знаю, не был, - коротко ответил мой муж. Наклонился с высоты своего двухметрового роста и чмокнул меня в щеку. Мужа я нежно люблю. Понимаю, что звучит почти неприлично, но что делать? Правда есть правда!

Немного оправдывает меня тот факт, что женаты мы всего полгода. Можно сказать, находимся в фазе седьмого медового месяца. Хотя знаю я Пашку давно. Еще со времен учебы в Суриковском училище.

- Я ненадолго, - сказал муж и покосился на Ваньку, который торчал возле нас и ловил каждое слово.

- Ванек, изыди, - сказала я.

Ванек обиделся, но послушался. Сунул руки в карманы и пошел вдоль набережной походкой независимого человека, заработавшего за день двести баксов. Как минимум.

- Есть успехи? - спросил муж.

- Не любит народ классику, - пожаловалась я. - Охладел. Почти до абсолютного нуля.

- Не все охладели, - утешил меня Пашка. - Мой подзащитный спит и видит, как бы украсить свою камеру твоим Левитаном.

- Который подзащитный? - уточнила я. - Нефтяник?

Как вы уже, наверное, догадались, мой муж по профессии адвокат. Причем адвокат грамотный и востребованный, специалист по налогам и корпоративному праву. Деньги он зарабатывает вполне приличные, а иначе… Иначе даже не знаю, на что бы мы жили. Я за прошедший август продала только одну копию. И то за смешную цену. Просила сто пятьдесят долларов, отдала за пятьдесят. Можно сказать, окупила стоимость рамы.

- Сколько предлагает? - поинтересовалась я.

- Сколько попросишь. А ты разве надумала расстаться со своей картинной галереей? - удивился Пашка.

Я засмеялась:

- Да нет! Это я так, из любопытства. Слушай, а зачем твоему клиенту Левитан? Ему же еще несколько месяцев дожидаться апелляции!

- В камере повесит, - ответил муж.

- В камере?! Зачем?! - опешила я.

- Ну, не знаю. У него там приличные люди бывают. Надо соответствовать.

В камере?… Приличные люди?… Разве визитерам позволено посещать камеры? Никогда не привыкну к реалиям нынешнего времени. Оно мне напоминает картину Малевича: может, и здорово, но непонятно. То ли дело социалистическое государство: все четко, ясно, помпезно. Как мишки в шишкинском лесу! Наверное, все дело в том, что лучшая часть моей жизни прошла под бодрые марши советских времен. Крушение Союза я до сих пор воспринимаю как гибель Атлантиды, а людей, которые этому факту радуются, считаю предателями.

Впрочем, возможно, что это психология неудачника. Я давно заметила, что люди, добившиеся успеха, охотно закрывают глаза на пороки современного общества. А люди вроде меня, оставшиеся за бортом, цепляются за воспоминания о прошлом, как за спасательный круг.

Впрочем, не будем спорить. История, которую я хочу рассказать, не имеет никакого отношения к политике. Так что расслабьтесь и устройтесь поудобнее.

- Малыш, я пришел попрощаться на месяц, - сказал муж. - Нужно смотаться в Нефтеюганск по делу нефтяника. Будь он неладен!

Я вздохнула, поправила узел галстука на безукоризненно отглаженной рубашке мужа.

- Ну, если нужно… А раньше освободиться не получится?

- Я постараюсь, - пообещал Пашка. - Не знаю, может, и получится. Но на всякий случай говорю крайний срок.

Я сунула руки в карманы и с тоской оглядела широкоплечую фигуру мужа. Когда я остаюсь одна, то ощущаю себя брошенной болонкой. Не привыкла быть одна. Совсем не привыкла. Когда ты единственная дочка у мамы и когда мама - оперная прима, говорить о самостоятельности не приходится. Надо мной всегда трясся целый штат нянек, домработниц и частных учителей. С самого раннего детства я шагу не могла сделать, не поставив в известность десяток взрослых. Вот и выросла из меня малахольная кисейная барышня, которую я сама терпеть не могу. Проклятое оранжерейное воспитание!

- Целый месяц, - повторила я уныло.

- Продержишься? Деньги в итальянской вазе. Оставил немного, пятьсот долларов. Мне не жалко, просто боюсь, что у тебя их кто-нибудь обязательно выпросит. Как в прошлый раз.

Муж неодобрительно посмотрел на меня. Я покраснела. Уезжая в командировку два месяца назад, Пашка оставил мне целую тысячу долларов. Через два дня после его отъезда зашла соседка и, всхлипывая, поведала страшную историю о племяннице, которой срочно нужна дорогостоящая операция. Естественно, я тут же отдала ей все деньги. Правда, впоследствии выяснилось, что никакой племянницы у соседки нет, а деньги пошли на покупку модного норкового полушубка.

Пашка был очень недоволен моей глупостью, напомнив, что деньги эти ему нелегко даются. Я тогда честно пообещала: больше такое не повторится.

- Ладно, не бери в голову. Я поехал. Самолет в девять.

- Как? - вскрикнула я. - Уже?! А вещи?

- В машине. И не забывай ставить квартиру на сигнализацию, - продолжал муж. - Не пей много кофе. Не сиди на холодном воздухе в легкой кофточке. Не…

- …пей сырую воду, - договорила я. - Паш, я помню.

Муж кивнул, еще раз посверлил меня испытующим взглядом. Так сказать, для профилактики.

- И самое главное: не знакомься с посторонними людьми! - напомнил он внушительно. - Даже не разговаривай с ними! Поняла? - Пашка наклонился и чмокнул меня в щеку. - Все, я поехал. Позвоню.

- Счастливо, - сказала я, изо всех сил сдерживая слезы. Господи, как я не люблю оставаться одна!

Муж пошел к машине, оставленной у дороги, открыл дверцу. Обернулся и помахал мне. Я ответила ему вялым жестом. «Опель» медленно тронулся с места, набрал скорость и влился в поток машин на набережной.

- Славный у тебя муж, - заметил Ванек.

Я быстро обернулась и отругала его за то, что напугал. Несмотря на солидную комплекцию, бороду и усы, Ванек часто напоминает мне школьника.

- Злая ты, мать. Нечуткая.

Но мне уже и так стало стыдно.

- Прости. Настроение на нуле. Осталась одна на целый месяц.

Ванек встрепенулся:

- Пашка отбыл в командировку? Ну и чего ты печалишься? Подумаешь, Ярославна на сторожевой башне! У тебя есть отличная возможность пожить в свое удовольствие! Например, пригласить меня в гости и угостить хорошим кофе!

Мне стало смешно. Странные у Ваньки представления о моих удовольствиях. Но сидеть целый вечер одной в огромной пустой квартире еще хуже, чем сидеть там в обществе Ваньки. К тому же у него есть машина. Немолодая потрепанная «Газель» с кузовом, в который так хорошо помещаются картины. По крайней мере доеду до дома со всеми удобствами.

- Договорились, - сказала я. - Собирай манатки.

- О! - обрадовался Ванек. - Незапланированный банкет! А пожрать что-нибудь дашь?

Хозяйка я никудышная, поэтому содержимое своих закромов помню плохо.

- Не знаю. Найдется что-нибудь. Пашка дня три назад ездил в «Ашан», наверное, еще не все съели.

- Понятно, - резюмировал Ванек. - Ну и жена из тебя! Я бы уже давно такую выгнал. Интересно, почему тебя муж терпит? Надо полагать, из-за Левитана.

Ванек рассмеялся, довольный плоской остротой. Меня передернуло.

- Как ты смеешь?!

- Пошутил, пошутил, - сдался Ванек. - Не закипай. Ладно, я сегодня при деньгах. Заедем в магазин, купим продукты. Я еще тебя накормлю, заморыш! Давай собирай барахло.

Картины были уложены в кузов и накрыты брезентом. Через двадцать минут мы с Ванькой уже пили кофе из термоса в теплом салоне «Газели».

- Нет, ты подумай! - возмущался Ванек. - Начало сентября! А холод такой, будто конец октября!

От теплого кофе меня потянуло в сон. Хотелось поскорее добраться до дома, сесть в уютное мамино кресло, укрыться стареньким пушистым пледом и закрыть глаза.

- Ну что? - спросил Ванек. - В магазин? Я тебе не Пашка! Духовностью не питаюсь!

Я с трудом подавила раздражение. Нет, ну сколько можно напоминать даме, что хозяйка она отвратительная?!

- Хорошо, поехали. Только давай побыстрей. Я домой хочу.

- Это я понимаю. В такой дом я бы тоже возвращался с удовольствием. Я другого не понимаю. Какого черта ты сидишь на набережной со своими… - Ванек вовремя спохватился и закончил вполне приличным словом: - копиями?

Я потерла уголок рта. Обидеться, нет? Решила не обижаться.

- Понимаешь, Вань, нормальному человеку нужно работать.

- Зачем?

- Чтобы не превратиться в обезьяну. Я же получила хорошее образование.

- И что? Я получил такое же образование!

- Если мы не станем работать, то для чего мы учились? Зачем время тратили?

Ванек помолчал, переваривая столь серьезную информацию.

- Нет, это, конечно, правильно, - начал он неуверенно. - Я другого не понимаю. Работают для чего? Чтобы денег заработать! А на моей памяти ты это сделала всего два раза. Одну картинку продала за пятьдесят долларов, вторую за восемьдесят. Хороший навар за два месяца! В метро больше насобираешь!

- Я этому не училась, - ответила я холодно.

- Да ладно тебе выпендриваться! Училась, не училась… Жизнь сейчас другая! На коммерческой основе! Не продал - не поел! Вот так! Хотя… - Ванек пожал плечами. - У тебя муж хорошо зарабатывает. В случае чего прокормит.

Я почувствовала скромную гордость за Пашку и подтвердила, что мой муж прокормит.

- Вот я и говорю: какого хрена ты сидишь на этом ветру? - Ванек затормозил возле супермаркета. - Сиди здесь, - велел он. - Следи за картинами. Я быстро.

Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Ну вот, Пашка уехал, я осталась одна. Не люблю это состояние. Квартира превращается в огромный необитаемый остров, а сутки начинают тянуться как резина. Ни в одну свою командировку дольше чем на неделю Пашка пока не уезжал. А до того как мы поженились…

Я устроилась поудобнее, плотнее запахнула шаль. Кажется, уже побаливает горло. Так, на чем это я остановилась… Ах да!

Так вот. До того как мы с Пашкой поженились, я жила в окружении «придворных». Так моя подруга Катька называла наших многочисленных домашних работников. Мама часто уезжала на гастроли, поэтому ее я помню смутно. Можно сказать, почти не помню. Зато в гостиной висит ее великолепный портрет, выполненный известным художником. Мама там вышла необыкновенной красавицей с холодным выражением гордого лица. На ней костюм принцессы Эболи из «Дона Карлоса», и мама напоминает Снежную королеву. Не люблю этот портрет, но снять со стены рука не поднимается.

Мама умерла внезапно: прямо после концерта, в гримерной. Оторвался тромб. Врачи предупреждали маму о том, что такое возможно. Уговаривали бросить пение и заняться чем-нибудь другим. Мама всегда смеялась, слушая подобные советы. Действительно, чем могла заняться оперная певица в пятьдесят лет? Пледы вязать? Устраивать благотворительные базары? Вышивать крестиком?

В общем, после смерти мамы я осталась одна - глупая девица с опытом домашнего котенка. Гулять по жизни самостоятельно мне никогда не доводилось, поэтому столкновение с реальностью оказалось сокрушительным событием. Штат домашней прислуги мгновенно разбежался, причем после их ухода я недосчиталась серебряных столовых приборов и позолоченных конфетниц. Нужно было заняться организацией похорон, а я не знала, как это делается. Если бы не Катька и не Пашка, даже не представляю, что бы со мной было.

После похорон возникла необходимость как-то зарабатывать себе на жизнь. Несмотря на огромное количество ценностей, вроде ювелирных украшений, дорогой посуды, мебели, современной техники и тому подобного барахла, денег после мамы почти не осталось. Не мудрено. Мы всегда вели рассеянно-богемный образ жизни, и я как-то не задумывалась над тем, что будет дальше.

Несколько робких попыток устроиться на работу не увенчались успехом. Зарабатывать деньги с дипломом Суриковского училища оказалось не так-то просто. Я отнесла в скупку одно из многих маминых украшений и какое-то время продержалась на полученные деньги. Потом ко мне пришла Катька и сурово спросила:

- Так и будешь продавать семейные цацки?

- Не знаю. Наверное, буду.

- А когда все продашь? - поинтересовалась она. - Тогда что? За картины примешься?

И этот вопрос меня просто убил. Картины - для меня святое. Продавать их - все равно что продавать свою душу.

- Никогда!

- Тогда думай, как на жизнь заработать, - приказала Катька. - Рисуй на продажу. Авось, что-нибудь получится. Или выходи замуж.

- За кого?! - опешила я.

Катька нетерпеливо передернула плечами.

- Ну, не знаю… Да хоть за Пашку! А что? Парень со специальностью, прилично зарабатывает, давно в тебя влюблен.

- Влюблен в меня?! - не поверила я. - Пашка?! Ты с ума сошла! Мы ведь дружим!

Катька только вздохнула и покрутила пальцем у виска, сказав наставительно, что надо взрослеть, что просто неприлично в моем возрасте быть такой дурой.

Я запаниковала. Пашка мне очень нравился, знала я его давно, но до сих пор все наше общение сводилось к совместным культпоходам в театр и на выставки. Разговоры мы вели сугубо интеллектуальные, обсуждая книги Мураками и последние переводы Переса-Реверте.

- Ты не ошибаешься? - на всякий случай спросила я. - А почему он мне ничего не сказал?

Катька пожала плечами, будто разговаривала с душевнобольной.

- Тебе скажешь, как же… Можно подумать, ты ему давала такую возможность! Небось, как только наступала многозначительная пауза, ты тут же начинала трещать о малых голландцах.

- Неправда!

- Ну, не о голландцах, так об импрессионистах. В общем, не важно. Ты мне скажи: Пашка тебе нравится?

Я прикусила губу и молча посмотрела на Катьку.

- Ясно, - сделала вывод подруга. - Нравится. Ладно, сиди дома, никуда не уходи, я скоро вернусь. Поняла?

- Поняла, - ответила я послушно.

С детства я привыкла получать четкие указания и всегда точно им следовать.

Подруга покинула меня примерно на час и вернулась с радостной вестью:

- Пашка приедет вечером, после работы.

- Зачем?

- Делать предложение, - невозмутимо объяснила Катька. - Я съездила к нему в офис, провела подготовительную работу. Сказала, что ты хочешь выйти за него замуж.

- Так и сказала?! - ужаснулась я и вскочила с кресла. - Боже, какой стыд! Как ты могла!…

- Сядь! - велела Катька железным тоном, и я покорно шлепнулась обратно. - Должен же кто-то за тобой присматривать. Почему не Пашка? Ты не против, он не против, чего зря время терять? И так уже восемь лет за тобой таскается по культурным центрам, пожалей парня! Ты же не памятник!

Я промолчала. Катька вышла из комнаты, обследовала кухню, вернулась обратно и проинформировала меня:

- В доме шаром покати. Чем ты питаешься, мать, святым духом?

- Кефиром. И пельменями.

Подруга резко отмела мой продуктовый ассортимент, объяснив, что Пашка достоин лучшего. Велела мне стереть быстренько пыль в квартире и побежала в магазин.

Одним словом, Катька устроила мою судьбу. И за это я ей безумно благодарна. Впрочем, подруга всегда спасала меня в критических ситуациях. Просто не знаю, что бы я делала, не будь ее рядом…

На этом мои воспоминания оборвались. Ванек открыл дверцу, потянуло сквозняком, и я вернулась из прошлого в реальность. Большой пакет с продуктами уже стоял между нашими сиденьями. И Ванек строго сказал, чтобы я придерживала его локтем, мол, там стеклянная тара.

Я укоризненно зацокала языком. Тепляков тут же кинулся в атаку:

- Всего одна бутылка вискаря! Хороший вискарь, не паленый! Ну, мать, не ломайся! Нужно же отметить день освобождения от мужа!

Через полчаса мы притормозили возле моего дома.

- Я пока найду, где приткнуть машину, а ты иди вперед и включай чайник, - велел Ванек.

Я буквально выпрыгнула из салона. Ура! Не пришлось просить Ваньку ждать на лестнице, пока я сниму квартиру с сигнализации! Я покрепче ухватила пакет с продуктами за длинные ручки и поволокла его к подъезду.

Мы живем в большом доме старой сталинской постройки. Такие дома очень ценятся из-за удобной планировки комнат, высоких потолков и отличной звукоизоляции. Последнее качество было особенно важным для моей мамы, репетировавшей дома несколько часов в день. Свое раннее детство я провела под роялем: сидела и слушала, как мама громко распевает красивую музыку на красивом, но непонятном языке. Пряталась я потому, что мама не любила моего присутствия на репетициях: она считала, что я ей мешаю.

А может, она не любила меня?

Я тихо вздохнула. Все возможно. Нет, пожаловаться не на что: меня всегда модно одевали, вкусно кормили, хорошо обучали и возили отдыхать к морю. Но все это делали какие-то посторонние люди, без душевного тепла. Люди, получавшие зарплату за заботу обо мне. Мама в моей жизни появлялась редко, можно сказать, наездами. Иногда открывалась дверь моей комнаты, и в нее входила целая делегация с мамой во главе. Помнится, мама почему-то всегда была окружена множеством людей.

Она подходила ко мне, целовала в лоб, задавала какие-то дежурные вопросы: как дела в школе, как отдохнула, что ела?… А я во все глаза рассматривала красивую, нарядную женщину, от которой пахло чудесными духами и у которой были холодные чужие глаза.

Да, вполне возможно, что мама меня не любила. Наверное, я напоминала ей о каком-то мужчине, которого она хотела забыть раз и навсегда. Как-то раз я набралась храбрости и спросила об отце. Мама побледнела, ответила тотчас, не раздумывая:

- Забудь о нем. - И вышла из комнаты.

Продолжить расспросы я не осмелилась. И до сих пор не знаю, чья же я дочь. Обидно? Конечно.

Я дошла до подъезда, достала ключи, приложила электронный кругляш к домофону. Проиграла веселая трель, дверь распахнулась. Я подняла пакет, вошла в прохладный полутемный подъезд. Возле почтовых ящиков стояла моя соседка Нина Ивановна.

- Здрасьте, Нина Ивановна.

- А я тебя только что видела, - похвастала соседка.

- Когда? - не поняла я.

- Да минут десять назад! Ты в подъезд входила! Забыла, что ли, чего, назад вернулась?

Я удивилась:

- Да нет. Я только что приехала.

- Не может быть! - не поверила Нина Ивановна.

Сняла очки, протерла их, нацепила на нос и уставилась на меня.

- Ну да, - сказала она. - Та же шаль, те же волосы… Слушай, у меня что, галлюцинации начались? Я же своими глазами видела, как десять минут назад ты вошла в подъезд!

Я терпеливо ответила, что Нине Ивановне показалось. А про себя подумала: старость не радость. Стукнет мне семьдесят лет, и у меня глюки начнутся.

- Нет, ну ладно шаль! - не отставала соседка. - Но волосы!… Такие волосы не часто увидишь. Только у тебя сейчас пучок на затылке, а десять минут назад были распущенные.

Мне надоело пререкаться, тяжелый пакет с продуктами оттягивал руки. И я, можно сказать, невежливо оборвала соседку на полуслове:

- Простите, я тороплюсь. Гостей жду.

Нина Ивановна ничего не ответила. Только проводила меня до лифта удивленным взглядом.

Добравшись до дверей квартиры, я опустила пакет на пол, выложенный плиткой, забренчала тяжелой связкой ключей. Дверь у нас универсальная, со множеством хитростей. Неудивительно, если вспомнить, сколько материальных ценностей хранится в квартире.

Я отперла все замки, ввалилась в коридор, быстро прошлепала к телефону. Набрала заветный номер, сказала заветное слово. В общем, сняла квартиру с сигнализации.

После чего вернулась назад, переобулась в теплые мягкие тапочки и потащила пакет на кухню. Взгромоздила его на стул и принялась выгружать содержимое: ветчина, сыр, лапша «Доширак», фрукты, бутылка виски, коробка конфет, овощи, пачка сигарет. Полный джентльменский набор.

Я спрятала пустой пакет в шкаф и прикинула, как сервировать стол.

Что и говорить, не дом, а мечта взломщика!

В кухонных ящичках - серебряные столовые приборы, в стеклянных горках - мейсенский фарфор и драгоценное богемское стекло. Обыкновенной посуды мама в доме не держала из принципа. Ей нравилось, когда трапеза превращалась в церемонию, а не была тупым поеданием пищи.

Еще в нашей квартире много хорошей бытовой техники. Ну, это уже заслуга моя. Мама технику не жаловала, даже телевизор смотрела редко. Про бытовые приборы, вроде стиральной машины или электромясорубки, я не говорю. О существовании подобных вещей в природе мама не догадывалась! Видеомагнитофон, привезенный из ФРГ в восемьдесят втором году, включала, только когда хотела послушать запись хорошего оперного спектакля. Тогда же мама привезла целый чемодан кассет с записями мировых оперных постановок.

Зазвонил домофон. Я вышла в коридор и сняла трубку.

- Маш, я припарковался у торца дома, - отрапортовал Ванек. - Претензий нет? А ты чайник включила?

- Конечно! - соврала я с благородным негодованием.

Положив трубку, я отперла дверь и оставила ее полуотворенной. Побежала на кухню, включила в сеть электрочайник. Господи, а заварка-то у нас есть? Я похолодела. Кинулась к шкафчику, обшарила его небогатое содержимое. Слава богу, заварка нашлась. И даже пакет с хорошим кофе оказался на месте. Вот и славненько, не ударим лицом в грязь…

- Маш, я не знаю, как дверь закрыть! - позвал Ванька из прихожей.

- Просто захлопни, и все. Там английский замок, сам защелкнется. Тапки в шкафчике под вешалкой! Нашел?

- Нашел, - ответил Ванек, появляясь на кухне. - Что ты орешь, как тюлениха?

Я не ответила на оскорбительный выпад. Достала из шкафчика большую овальную тарелку, велела:

- Нарежь ветчину и сыр. Только руки вымой.

Ванек принял тарелку обеими руками. Немного подержал ее на весу, благоговейно рассматривая неяркую роспись.

- Мейсен? - прошептал он.

- Мейсен, Мейсен! Давай иди в ванную и начинай работать ножом.

- И ты ешь с мейсенского фарфора? - не поверил Ванек.

- И я ем, и муж. А что с ним делать, солить, что ли?

- Ну, Машка… - Ванек окинул завистливым взглядом просторную кухню, мгновенно подсчитал стоимость богемского стекла и драгоценного фарфора на полках за стеклом и тяжело вздохнул.

- Не завидуй, - заметила я. - Желчь разольется.

- Да уж такой удар по печени, как сейчас, мне дорого обойдется. Раскладывать магазинную ветчину на мейсенском фарфоре - охренеть можно!… Вы что, не догадались купить обыкновенную посуду?

- А чем тебя эта не устраивает?

Продолжать прения Ванек не стал. Осторожно поставил тарелку на скатерть и удалился в ванную.