"Все в его поцелуе" - читать интересную книгу автора (Гудмэн Джо)

Пролог

Август 1798 года

Уэстфал-Эстейт

Он никогда не сможет чувствовать себя в своей тарелке.

Так будет всегда. Такова правда жизни – правда его жизни. Он понимал, что подобная закономерность пошла с самого его рождения, хотя при рождении он еще не мог осознать этот непреложный факт. Он не мог определить точно, когда на него свалилось подобное знание, – не то чтобы знание, а даже внезапное прозрение. Скорее, истина пробивалась к его сознанию так, как пробивается к поверхности земли подземный родник. Она приходила к нему постепенно все двенадцать лет его жизни, и вот сейчас ключ забил.

Эван Марчмен шпионил, уютно устроившись на толстом суке каштана, спрятанном глубоко в кроне. Он обозревал окрестности, не опасаясь, что его могут заметить снизу. Когда листва заслоняла обзор, ему стоило только слегка пригнуть голову в просвет. Его могли заметить лишь в том случае, если бы он сам захотел, но он совсем не хотел попасть в руки неприятеля.

Он не желал, чтобы его пытали. А пытать будут.

Он старался выкинуть плохие мысли из головы. Лучше бы с дерева упасть и шею себе сломать, чем оказаться в руках врага. Лучше положить конец собственному существованию, умышленно оступившись, чем попасть в темницы герцога. Иголки под ногти. Испанские сапоги. Раскаленные щипцы. Плети. Дыба.

Эван вовремя осадил себя. То, о чем ему совсем не нравилось думать, само постоянно приходило на ум. Шпион должен воспитать в себе множество качеств, в первую очередь умение владеть собой и довести данное умение до совершенства, хотя до последнего Эвану еще далеко. Немало найдется дел, к которым можно приложить силы. Но начинать надо с себя, прежде всего – научиться умению посмотреть на себя со стороны. В такой позиции есть свои преимущества. Со стороны можно увидеть много забавного в каждом, в том числе и в себе. Ухмылка сползла с лица Эвана Марчмена, пропала и ямочка на левой щеке – он весь превратился в слух.

Он услышал их, прежде чем заметил. Где-то там, на зеленой лужайке за дальним пастбищем. Звуки дошли не только до него – одновременно с Эваном повернули голову и пасшиеся неподалеку овцы. Но овцы есть овцы – что им до компании разряженных господ, едущих на пикник!

Эван теперь мог их видеть. Из-за крутого поворота от усадебного дома к озеру приближались две кареты и несколько всадников на отличных рысаках из конюшни герцога. Всадникам приятнее ехать верхом по зеленой траве. Кони легко брали невысокий подъем холма. Эван не мог различить со своего расстояния ни отдельных голосов, ни звуков, но у него не оставалось сомнения в том, что компания ехала веселиться. Щебет птиц, шум ветра и шелест листвы временами перекрывали раскаты смеха участников.

Он понимал, что пора покинуть насиженное местечко в ветвях дерева. На самом-то деле Эван не шпионил, просто, не имея иного занятия, он наблюдал за веселящейся компанией, хотя его мама не одобрила бы такое времяпрепровождение сына. Выходя из дому сегодня утром, он сообщил ей, что идет на рыбалку. У него хватило ума прихватить с собой для прикрытия удочку. В любом случае он нашел бы способ убедить мать, что идет заниматься полезным делом, а сам бы пришел сюда.

Он узнал, что герцогиня задумала устроить пикник для развлечения гостей. Информация дошла до него через множество людей. Герцогиня сказала о своем намерении секретарю, тот обмолвился с главным дворецким, последний сообщил шеф-повару, тотчас ставшему отдавать соответствующие распоряжения поварятам, которым ничего не оставалось, как приниматься за дело. А Эван узнал о готовящемся событии от одного из мальчишек, скребущих полы на кухне. Тот паренек, едва ему удавалось вырваться из господского дома, начинал рассказывать обо всех событиях, происходящих там. «Рехнулись», – высказался Джонни Браун, узнавший о пикнике.

– Только совсем уж чокнутые, – говорил, закатывая глаза, Джонни Браун, – могут находить удовольствие в том, чтобы, сидя на колючей траве, пировать вместе с муравьями и кроликами. У них у всех просто мозги набекрень, не как у нас, нормальных людей. В доме три огромные столовые и комната для завтрака на целый гарнизон, а герцогиня решила вытащить гостей к озеру, чтобы там кушать. Я понимаю, если бы они поехали туда рыбу ловить себе на ужин. Нет, может, кто и станет рыбачить, но не для того, чтобы пойманную рыбу потом съесть, а так – для удовольствия. – Джонни покачал головой, наглядно демонстрируя свое недоумение, и, сплюнув, повторил: – Рехнулись они там все, вот что я скажу.

Эван в своем мнении по данному вопросу определился еще не вполне, а поэтому предпочел промолчать и не противоречить Джонни. Он ничего не имел против пикников и весьма снисходительно относился к материнскому пристрастию к ним. Хотя рыбу на ужин они ловили себе сами и потом с удовольствием готовили ее, заворачивая некрупную форель в листья лопуха и пропекая на камнях, сильно разогретых в маленьком костерке. Нежный, с дымком аромат щекотал ноздри – в доме такого запаха не почуешь, и еще что-то радостное содержалось в том, что они ели на свежем воздухе, по крайней мере, у матери всегда поднималось настроение. И ни Эван, ни его мать, ни разу не заметили, что трава колкая.

Возможно, герцогиня не так уж сильно отличалась от его матери. Возможно, и у нее прояснялось на душе оттого, что сидит она на зеленой траве, под синим куполом неба. Вспоминая, как блаженно улыбалась на природе мать, Эван не мог осуждать герцогиню за то, что и она извлекает из пира на траве то же ни с чем не сравнимое удовольствие.

Однако он не должен попадаться на глаза герцогине, иначе она очень рассердится и пожалуется герцогу.

И чтобы не смущать герцогиню, не злить герцога и не навлекать позор на себя лично, Эван замер как статуя.

Первыми на пикник прибыли всадники – четверо мужчин и две женщины. Одной даме помогли спешиться, другая спрыгнула на землю сама. Двое мужчин отвели коней в тенистую рощу на краю леса и оставили их там пастись. Эван видел, как они приближались, но никому не пришло в голову поднять глаза на деревья, да и кони не проявили беспокойства. Пока все шло как надо. Он чувствовал себя в безопасности.

Вскоре подоспели и те, кто ехал в карете, весьма оживленно выражая свой восторг по поводу погоды, природы и красот ландшафта. Обзор у них неплохой, но в сравнении с тем, что мог видеть Эван, он никуда не годился. Только Эван, единственный из всех присутствующих, мог любоваться озером на всем его протяжении. Только он мог видеть, как меняет свои оттенки вода, как по озеру пробегает зыбь, как поверхность переливается, делаясь местами серебристо-серой, местами почти голубой. Отсюда как на ладони он видел холмы – их вершины, усеянные дикорастущими цветами, клонившиеся от ветра острые стебельки осота – зеленый бархат с рассыпанными по нему золотистыми, белыми, малиновыми огоньками цветов. Его горизонт распространялся несколько дальше, чем у них там, на земле. Он мог созерцать Уэстфал-Эстейт во всем его раздолье. Гости герцога могли довольствоваться лишь жалким лоскутом, в то время как ему, Эвану, досталось все целиком.

Гости рассыпались веером по берегу озера, выискивая места, для того чтобы расстелить на траве одеяла и расставить корзины. Женщины в шляпках, украшенных лентами цвета лепестков мяты и земляники, и коротких платьях в горошек в тон лентам на шляпках казались яркими и полными жизнелюбия, словно они сами составляли органичную часть пейзажа. Даже мужчины, за исключением герцога, тоже смотрелись весьма органично. В бежевых хлопчатобумажных бриджах, в коротких двубортных камзолах – спенсерах, в свободного покроя рубашках, они, нисколько не стесняя себя в движениях, могли удить рыбу, играть в мяч и даже подремать на травке. Большинство успело снять головные уборы. Собственно, первое, что они сделали, прибыв на место, – скинули шляпы, побросав их на расстеленные одеяла.

Герцог Уэстфал оставался в бобрике – одежде из меха бобра и шелка, которая куда уместнее смотрелась бы в чинной обстановке лондонского парка. Руки его обтягивали перчатки из лайки, в правой руке он держал трость. Белые брюки из плотного тика, безукоризненно выглаженные, без единой складочки после сидения в карете, выглядели столь же безупречно, как и острые, словно лезвие ножа, отвороты воротника рубашки. Куртка идеально сидела на его фигуре, подчеркивая ее атлетическое сложение и завидный рост. Он не смеялся непринужденно и беззаботно, как другие гости, словно суровость и строгость обличия отвечала его настроению в данной ситуации, так же как развязность и некоторая легкомысленность гостей.

Эван наблюдал, как герцог подал руку герцогине и повел ее к расстеленному для них пледу. Хрупкая до болезненности герцогиня имела редкий цвет лица, как у фарфоровой куклы, однако черты ее лица, слишком крупные для такой хрупкой женщины, поражали. Костлявый длинный нос, обтянутые кожей широковатые скулы, запавшие глаза – так выглядит человек после изнурительно долгой болезни. Наряд герцогини, одетой так же ярко, как и ее гости, цвета зеленого яблока, плохо гармонировал с цветом ее кожи, поскольку бледность ее отдавала в зелень.

Эван успел отчетливо увидеть ее лицо, когда она, повернувшись к мужу и чуть запрокинув голову, сказала ему несколько слов. Взгляд ее был устремлен куда-то чуть повыше плеча мужа – как раз в том направлении, где находился пункт наблюдения Эвана, и тот испугался, что она его тоже увидела. От страха лицо его стало таким же бледным, как у герцогини.

Но она его не увидела. Она улыбнулась герцогу и плавно навернула голову, отвернувшись от него. Эван, не смевший вздохнуть, почувствовал, как его сердце, чуть не остановившееся, снова застучало в нормальном ритме. Эван обрадовался, что не выдал себя ничем и не поддался панике.

Может, у него все же имелись задатки, чтобы стать настоящим шпионом? Стать шпионом предложил его друг Саут.

– Почему именно шпионом ты решил меня сделать? – спросил он тогда. – Почему не юристом? Или хирургом? Я мог бы стать путешественником.

– Так надо, – безапелляционно ответил Саут. – Для рифмы: «Норт, Ист, Саут и Уэст. Дружбу время не разъест. Вовек врагам не покорен Солдат и Мастер, Моряк и…» – Саут сделал драматическую паузу. – Ну, что туда подходит? Не «юрист» же? Ты сам видишь. Нельзя ломать рифму. Рифма – вещь серьезная.

Эван принял во внимание доводы друга и согласился стать шпионом.

– Вот и славно, – кивнул тогда Ист, довольный, что все уладилось, и вместо рукопожатия предложил Сауту миндальное пирожное.

Норт потер переносицу своего породистого носа – жест, которым он напомнил всем о мужественном поступке Эвана, сломавшего его изящный нос, придав тем самым его внешности излишек своеобразия. Все они сошлись на том, что если Эвана поймают, совсем не будет для него лишним дать врагу по носу. Но в его планы драка с врагом не входила.

Между тем Эван перевел взгляд на более юных участников пикника у озера. Среди гостей находилась добрая дюжина детей. Старший из них, наследник Уильям Фэйрчайлд, лорд Тенли, на два года младше Эвана, сейчас занимался с детьми, организовывая интересную игру в прятки. Он решал, кто будет прятаться, а кто – искать и кто куда должен идти. Его визгливый и громкий голос то и дело срывался и давал петуха. У Эвана голова заболела от его визга. С каким бы удовольствием он сейчас заехал ему по физиономии!

То ли из страха, то ли из уважения, но все остальные дети слушались его. Эван знал по имени лишь младшего из них. Маленькую девочку с копной белокурых волос, настолько светлых, что на солнце они казались белыми, звали, как выяснил Эван, Рия. Не успели гости высадиться из карет, как ее то и дело стали окликать все кому не лень. «Рия, иди сюда». «Рия, не любопытствуй». «Рия, держись подальше от лошадей». «Рия». «Рия!» Эван невольно спросил себя, отчего они не стреножили ее, как лошадь. Или, по крайней мере, не надели на нее вожжи.

– Мария! – позвал ее Уильям.

Так, значит, она вовсе не Рия, подумал Эван, а Мария. Наблюдая за тем, как она бегала среди гостей, прыгала по одеялам, забирал ась в высокую траву, всегда на волоске от того, чтобы не свалиться куда-нибудь, Эван решил, что окрики вполне оправданны, как оправданно и сокращение ее имени. Чем короче имя для такой непоседы, тем лучше. Кто-то, наверное, отец девочки, едва успел поймать ее, до того как она влетела в корзину с припасами возле одеяла герцогини.

Герцогиню такое поведение маленькой гостьи, похоже, нисколько не беспокоило. Даже наоборот. Она помогла ей встать на ноги, погладила по пышным белокурым волосам и ласково заговорила с ней. Эван не удивился: про герцогиню говорили, что она любит детей. Герцог тоже проявил к шалунье не меньше внимания. Он подхватил девочку на руки, подбросил в воздух, заставив закричать от радости. Он улыбался, когда она заколотила его по груди, требуя повторения, и его светлость откликнулся на ее требование без промедления.

Никто в округе и подумать не мог, что герцог любит детей.

Считалось, что он их просто не замечает. Эван и сам бы не поверил, если бы не увидел все своими глазами.

Он решил, наконец, сосредоточиться на созерцании пикника в целом. Уильяму, лорду Тенли, не составило труда заставить некоторых взрослых присоединиться к игре в прятки, и очень скоро участники игры рассредоточились по окрестностям. Естественно, в поисках секретного убежища все кинулись в лес, но никому не пришло в голову использовать в качестве убежища крону каштана, в которой прятался Зван. Игра закончилась меньше чем через час, и лорд Тенли предложил гостям играть в пятнашки, потом в жмурки и, наконец, в захват флага. Игроки разгорячились. Раздевшись до сорочек и панталон, участники игры, включая взрослых, попрыгали в озеро, чтобы охладиться. Их крики, смех, плескание вынудили почтенное семейство уток искать более спокойное место для отдыха.

Устав от беготни и энергичных движений, компания решила отдохнуть, расположившись на одеялах. Открылись корзины со съестным, и начался пир. Из корзин вытаскивали жареную говядину, баранину и цыплят, караваи свежайшего хлеба, в изобилии – фрукты, сыр и вино. Гости занимались в основном едой. Даже лорд Тенли прекратил командовать. Он выглядел вполне довольным жизнью, растянувшись на стеганом одеяле, подставив солнышку живот. Кто-то из гостей уснул, кто-то читал, кто-то играл в карты.

В целом картина выглядела довольно мирно. Наблюдать за мирно почивавшими людьми довольно скучно, но Эван считал, что шпион должен уметь преодолевать скуку – такова профессия. Он мысленно перечислил всех известных ему богов и богинь из греческой мифологии, затем тех же самых богов и богинь, но уже в римской традиции, затем всех королей и королев согласно династической линии всех известных стран Европы, начиная с Карла Великого. Когда он вернется в Хэмбрик-Холл через несколько дней, он поспорит с Саутом и остальными членами их компании на пару фартингов, что сможет перечислить всех упомянутых королей за одну минуту. И это наверняка произведет на них впечатление, а может, и принесет ему несколько нелишних монет. Он пребывал в приятных раздумьях, как сможет потратить заработанное.

Вдруг его внимание привлекло какое-то движение среди гостей герцогини. Многие гости дремали, некоторые играли в карты или разговаривали. Но никто не обращал внимания на маленькую непоседу Марию. Ее родители, как определил их Эван, лежали рядком на солнышке, и дочку уложили тоже. Рука ее матери так и осталась согнутой, словно она продолжала обнимать дочь во сне. Если бы Марии пришло в голову вернуться к родителям на одеяло, ей бы осталось только нырнуть под мамину руку.

Но девочка не могла сидеть на месте. Она погналась по направлению к озеру за бабочкой. Гости продолжали лежать на своих одеялах, разомлевшие от еды, питья и тепла. Девочка бежала по траве, подпрыгивала, выделывала пируэты, падала, желая поймать бабочку. Упав, она вставала и продолжала свой извилистый и витиеватый путь, неуклонно приближаясь к обрыву.

Эван скосил взгляд на отдыхающих. Отсутствия ребенка никто так и не заметил. Никто и головы не повернул, чтобы взглянуть на нее. Девочка продвигалась к озеру. Опасность приближалась.

Эван понял, что если не он, то никто ее не остановит. Он один мог спасти ее. Провидение возложило на него долг спасения. Криком привлечь внимание взрослых к тому, что грозило ребенку, бесполезно. На выяснение, откуда донесся крик, и кто кричал, потребуются минуты, которых уже не было. К тому же едва ли они попытаются вникнуть в то, что он станет им говорить. Его просто не услышат. К тому времени Рия уже погибнет. Если даже она и станет звать на помощь, то ее все равно никто не услышит – все заняты собой.

Эван стремительно спустился с дерева. Его гибкое тело атлета знало свое дело. Он цеплялся за ветки ногами и руками, позволяя себе зависать так, чтобы почувствовать опору. Последние двенадцать футов он преодолел в свободном прыжке. Если бы кто-нибудь заметил его сейчас, он не стал бы задерживаться. Удар о землю заставил его собраться с духом, после чего он, словно спринтер с низкого старта, бросился в погоню за девочкой. Эван уже решил не скрываться в тени деревьев, а бежать через поляну – так ближе.

Он слышал крики у себя за спиной. Истошно вопя, гости герцогини велели ему остановиться и дать объяснения. Кто-то закричал: «Вор!». Эван не мог представить, что побудило их назвать его вором, но, так или иначе, останавливаться нельзя. Белокурая непоседа вот-вот упадет в озеро.

Он бросился к девочке, сгруппировавшись перед полетом, преодолевая пространство в затяжном прыжке, посрамившем законы гравитации. Но и его сверхчеловеческого усилия оказалось недостаточно. Он лишь коснулся на лету пышной копны белокурых волос, но схватить ее за волосы не успел, маленькая Рия покатилась с откоса.

Эван ударился о землю так, что у него дыхание остановилось. Кто-то завизжал, но он не тешил себя иллюзией, что крик выражал переживание за него, Эвана. Он увидел, как головка Рии уходит под воду. Эван чувствовал щекой, как вибрирует под ним земля, и понял, что гости всей толпой неслись к озеру. Даже не вполне сознавая, что делает, Эван бросился вслед за ребенком в воду. Озеро оказалось глубже, чем он ожидал. Он надеялся, что уклон почвы и под водой пойдет под тем же углом, под каким шел над поверхностью озера. Но надеялся он зря. Под поверхностью скрывался обрыв. Эван метался под водой, стараясь увидеть золотистый нимб.

Рию выручила отчаянная работа под водой руками и ногами, в результате которой их руки столкнулись, и он схватил ее за запястья. Оттолкнувшись от илистого дна и подняв муть, Эван вынырнул на поверхность. Рия вцепилась ему в шею. Эван заморгал и откинул голову, чтобы убрать с глаз прилипшую челку.

Люди уже собрались на берегу, наблюдая за происходящим. Женщины, в том числе и герцогиня, протягивали руки к воде, словно могли таким удивительным способом спасти Рию. Увидев их всех, Эван подумал, что нужно скорее отдать им ребенка, а самому исчезнуть под водой.

Но Рия изо всех сил вцепилась в его волосы. Когда он осторожно попытался разжать ее пальцы, она лишь с упрямством отчаяния потянула на себя его мокрые пряди, словно хотела снять с него скальп. Он слышал, как толпа орет на него, но не мог разобрать ни слова из бросаемых ему обвинений – все перекрывал жалобный плач девочки.

Эван подплыл к берегу, пользуясь лишь ногами, поскольку руками он обнимал сотрясающуюся в рыданиях малышку. Подплыв к берегу на то расстояние, которое позволило бы забрать ребенка у него из рук, Эван никак не ожидал, что его тоже станут вытаскивать. Он испытал нечто вроде шока, когда, после того как рыдающую и визжащую Рию оторвали от него и по цепочке передали матери, его, немилосердно схватив за шиворот, потащили на берег.

Эван сразу понял, что они задумали. Одна пара рук держала его, в то время как кто-то другой ударил что есть силы ему по ушам. Возможно, он и закричал, но не услышал своего голоса, потому что от удара оглох на какое-то время.

Его развернули и поставили лицом к герцогу. Эван оступился от неожиданности, как только его отпустили, и упал на колени. Но он успел подняться на ноги как раз в тот момент, когда ему нанесли первый удар. Знаменитая трость герцога описала в воздухе дугу, прежде чем опуститься на плечо Эвану. Эван упал и покатился по земле. Там его и настиг второй удар. На спине под намокшей рубашкой тут же набух рубец. Эван, словно еж, свернулся калачиком, поджал колени к груди, защищая от ударов лицо. Но спина его и ягодицы оказались открытыми, и им досталось больше всего.

Все продолжали кричать на него, но он не слышал что. Неужели они подумали, что он толкнул малышку в воду? Неужели они не поняли, что он ее спас?

Эван хотел объяснить им, что произошло. Но его никто не слушал. Он не знал, можно ли вообще услышать его голос за свистом то и дело вздымавшейся трости. К тому же говорить он мог, лишь едва не касаясь губами коленей. Гордость боролась с болью, и боль победила. Он встал на четвереньки и попытался уползти, он мечтал лишь скрыться от ударов и найти убежище, где он зализал бы раны.

Эван едва не потерял сознание от удара тростью между лопатками. Он лежал, распростертый, лицом в грязь, на берегу. Боль больше не жалила его, не обжигала. Все тело его стало болью. Боль горячей волной окатила его, наполнила собой, затем она откатилась. Он почувствовал спиной что-то теплое и представил, что чувствует, будто крохотные пальчики уцепились за его волосы и маленькое тельце, странно знакомое, прижалось к нему. Последнее, что он услышал, – крик, пронзивший пелену беспамятства. Он даже не понял, что крик его собственный. Он вздрогнул всем телом и затих.

Эван очнулся в совершенном одиночестве. Он не ожидал, что кто-то заинтересуется его самочувствием, особенно герцог и герцогиня. Их единственное желание – как можно быстрее изгнать из памяти неприятное воспоминание. Эван сомневался, что кто-то вообще заговорит о случившемся, особенно гости, опасавшиеся вызвать неприязнь у хозяев поместья. Уильям, лорд Тенли, мог бы высказаться о произошедшем, но он, скорее всего, подумает дважды, прежде чем вызвать неодобрение у отца. Молодой наследник, по крайней мере, мог бы не опасаться избиения отцовской тростью.

Герцог давал себе волю наказывать тростью лишь своего незаконнорожденного ребенка.


Эван со всей осторожностью снимал с себя рубашку, когда дверь его комнаты открылась. Прошли четыре дня, с тех пор как он вернулся в Хэмбрик-Холл, и целая неделя после избиения. Он не смог скрыть полученных ран от матери, но до сего момента ему удавалось скрывать телесные повреждения от членов Компас-клуба.

Норт, Саут и Ист замерли посреди комнаты, едва не разинув рты. Эван мог бы посмеяться над их недоумением, если бы им не владело желание как можно быстрее прикрыть спину рубашкой. Он мысленно поблагодарил их за то, что они поторопились закрыть дверь.

Надо отдать им должное: никто из друзей не заговорил о том, что увидел, и Эван облегченно вздохнул. Он заправил рубашку в брюки. Раны еще не успели зажить, и рубашка прилипала к ним. Стараясь не замечать боли, он накинул жилет. Брендан Хэмптон, тот самый, которого они прозвали Нортом, взял пиджак и помог Эвану надеть его.

– Спасибо, – поблагодарил Эван, стараясь не встречаться с Нортом глазами.

Гейбриел Уитни, иначе Ист, предложил Эвану пирожное в сахарной глазури, одно из тех, что он получил с утренней почтой.

– Налетай. Я же не могу все съесть один, верно?

Эван достаточно вежливо кивнул и не стал с ним спорить.

Круглое брюшко Иста свидетельствовало о его пристрастиях. Он взял пирожное, и как ни в чем не бывало присел на край кровати, приглашая товарищей последовать его примеру.

Мэттью Форрестер, юный виконт Саутертон, присел, картинно откинув полу сшитого на заказ фрака и скрестив ноги. Он взял одно из предложенных Истом пирожных и с удовольствием откусил добрую половину. Говорил он с набитым ртом:

– Ты нам все расскажешь, когда захочешь, я полагаю. А если не захочешь, то и не надо. Мы ведь твои товарищи, Уэст.

Эван коротко кивнул. Кивок означал полное согласие. Он не сомневался в том, что друзья его, конечно, догадались, кто разукрасил его спину. От незаслуженного и жестокого герцогского наказания у Эвана осталось в душе щемящее чувство. У него до сих пор чесались руки от желания кого-нибудь отдубасить.

И, словно читая его мысли, Норт потер горбинку на своем носу.

– Хочешь подраться на кулаках? Я к твоим услугам. У тебя такой вид, словно ты мечтаешь кому-то врезать.

Ист ткнул себя кулаком под круглый подбородок.

– Пожалуйста, можешь ударить меня.

Саут указал на свою левую щеку, за которую запихнул большую часть пирожного.

– Давай, продемонстрируй свой коронный свингер. Хороший способ, чтобы подсластить пилюлю. Не хуже пирожного.

Эван молчал. В горле у него стоял ком, и говорить для него стало бы непосильным испытанием. Готовность друзей пострадать, для того чтобы он мог выместить накопившуюся обиду, напомнила ему историю о том, как они вообще стали друзьями.

Они никогда не имели ничего против его положения бастарда.

Эван, наконец, заговорил, с трудом сглатывая вязкую слюну, надеясь, что трудности речи они отнесут за счет съеденного пирожного.

– Я бы предпочел размазать по стенке одного из епископов.

– Отличная мысль, – живо отозвался Саут – он пожалел о том, что сам не сделал такого предложения.

– Отлично, – поддержал Ист, стряхивая с груди крошки.

– Великолепно, – одобрительно заметил Норт, вставая.

Друзья поднялись на ноги, и пошли к двери. Хотя предназначение их клуба они видели в том, чтобы быть «заклятыми врагами «Ордена епископов' », они никогда не лезли с ними в драку раньше. Компания прибыла на мощеный двор Хэмбрик-Холла, не зная, с чего бы им начать, когда один из епископов прошипел:

– Ублюдок.

Дальше все пошло как по маслу.