"Звездная пыль" - читать интересную книгу автора (Gaiman Neil)

Глава вторая,

Прошли годы.

Следующая Волшебная Ярмарка состоялась точно по расписанию по ту сторону стены. Маленького Тристрана Тёрна, восьми лет от роду, на ярмарку не взяли. На это время мальчика приютили у себя дальние родственники из деревни в дне пути от Застенья.

Его сестренка, Луиза, была младше на полгода, однако ей позволили присутствовать на веселом торжище вместе со взрослыми – и из-за этого Тристран пресильно страдал. К тому же Луиза принесла с ярмарки стеклянный шар, изнутри наполненный искорками, которые вспыхивали и сверкали в темноте, освещая теплым нежным светом детскую спальню на ферме, в то время как бедняга Тристран не привез от родственников ничего, кроме кори.

Вскоре после этого кошка Тёрнов родила трех котят: двух черно-белых, как она сама, и третьего – совсем маленького, с голубовато-серой шерсткой и глазами, которые меняли цвет в зависимости от настроения зверька: от зелено-золотистого до оранжевого, красноватого и даже алого.

Голубого котенка подарили Тристрану, чтобы немного утешить его после ярмарки. Это была кошечка, росла она медленно и казалась хозяину самой лучшей на свете. Но однажды вечером она начала нетерпеливо метаться по дому с громким мяуканьем, подвывая и сверкая глазами, алыми от волнения, как цветки наперстянки. Когда отец Тристрана вернулся домой после работы в поле, кошка взвыла и, проскользнув у него между ног, выскочила за дверь и скрылась в сумерках.

В обязанности стражей у стены входило не пропускать на ту сторону людей, но не кошек; и Тристран, которому тогда сровнялось двенадцать, больше никогда не видел своей любимицы. Некоторое время он оставался безутешен. Однажды ночью к нему в спальню пришел отец и, присев на край сыновней кровати, грубовато сказал:

– Ей там будет лучше, по ту сторону. С ее настоящим народом. Так что не раскисай понапрасну, парень.

Мать Тристрану ничего не сказала – она вообще редко с ним разговаривала. Куда чаще мальчик замечал, что она внимательно на него смотрит, будто пытаясь извлечь из его внешности ответ на какую-то загадку.

По этому поводу сестренка Луиза частенько поддразнивала мальчика по утрам по дороге в школу. Она все время дразнила брата за что ни попадя, например, за форму ушей (левое ухо у Тристрана было обычное, а вот правое, слегка заостренное, плотно прилегало к голове) и за глупости, которые ему случалось говорить. Например, однажды он сказал ей, что маленькие пышные облачка на горизонте, которые дети как-то раз заметили по дороге из школы, – вовсе не облака, а овцы. Тристану не помогли попытки объяснить впоследствии, что он имел в виду всего только сходство облаков с овечками, что они напомнили ему овец своей пушистостью и белизной… Луиза хохотала, дразнила его и издевалась, как маленький гоблин. Что еще хуже, она рассказала шутку другим детям и подучила их бормотать «бе-бе», едва завидев неподалеку Тристрана. Прирожденной подстрекательнице Луизе такие забавы доставляли немало радости.

Деревенская школа была вовсе не плоха, и под руководством наставницы миссис Черри Тристран Тёрн узнал многое о дробях, о широтах и долготах, мог по-французски попросить тетушку садовника и даже свою собственную тетушку передать ему ручку, выучил всех королей и королев Англии, от Вильгельма Завоевателя до Виктории. Он любил читать, а в письме достиг успехов настоящего каллиграфа. В деревне редко бывали люди со стороны, но иногда в Застенье заезжал бродячий торговец, который продавал «сенсационные романы ужасов» по пенни штука – жуткие истории о небывалых убийствах, роковых встречах, таинственных злодеяниях и великих побегах. Большинство подобных коробейников также торговали песенниками, по две штуки на пенни, и семейные люди брали их нарасхват, чтобы потом собираться вокруг пианино и хором исполнять песни вроде «Спелой вишни» или «В отцовском саду».

Так проходил день за днем, неделя за неделей, а также год за годом. В возрасте четырнадцати лет, в стремительном процессе осмоса, характерном для этого возраста, из грязных шуток, чужих секретов и непристойных баллад Тристран узнал о сексе. Когда ему сровнялось пятнадцать, он вывихнул руку при падении с высокой яблони, росшей напротив дома мистера Томаса Форестера, а если быть точнее – напротив окна спальни мисс Виктории Форестер. К глубокому сожалению Тристрана, он успел разглядеть только что-то розовое и дразнящее – предположительно саму Викторию, которая только что вошла. Она была ровесницей сестры Тристрана – и, несомненно, самой красивой девушкой на сотни миль вокруг.

К тому времени, как Виктории и Тристрану исполнилось по семнадцать, она, несомненно, достигла, по его мнению, статуса самой красивой девушки на Британских островах. Тристран мог даже настаивать на ее первенстве во всей Британской Империи, если не в целом мире, и врезал бы (или изготовился врезать) каждому, кто посмеет с этим спорить. Однако в Застенье мало кто желал оспаривать подобное утверждение; когда Виктория шла по улице, вслед ей оборачивалось множество голов, и о ее красоту разбилось не одно сердце.

Вот вам ее краткое описание. От матери девушка унаследовала серые глаза и личико сердечком, а от отца – вьющиеся каштановые волосы. Ее алые губки были совершенной формы; на щеках, когда она говорила, разгорался нежный румянец. Бледность кожи ее совершенно не портила, напротив – придавала особое очарование. В шестнадцать лет Виктория выдержала яростную битву с матерью, так как девушке взбрело в голову поработать в «Седьмой сороке». «Я все обсудила с мистером Бромиосом, – заявила она, – и лично у него нет возражений».

«Что там себе считает мистер Бромиос, – отвечала ей мать, бывшая Бриджет Комфри, – не имеет никакого значения. Прислуживать в трактире – совершенно неприличное занятие для юной леди».

Все Застенье с интересом следило за ходом сражения и делало ставки, потому что до сих пор никому не удавалось переспорить Бриджет Комфри: ее язычком, по словам односельчан, можно было соскоблить краску с амбарной двери и содрать кору с живого дуба. Во всей деревне не было смельчака, который согласился бы сойтись на узенькой дорожке с Бриджет Форестер. Говорили, что скорее уж стена сдвинется с места, нежели миссис Форестер уступит в споре.

Однако Виктория Форестер привыкла добиваться своего, и если все остальные средства были исчерпаны, у нее всегда оставалось последнее: воззвать к отцу – и он немедленно давал любимой дочери что она хотела. Но тут даже Виктории пришлось удивиться, потому что отец в кои-то веки согласился с женой, сообщив девушке, что работа в баре «Седьмая сорока» не подходит для благовоспитанной леди. После какового заявления Томас Форестер выдвинул вперед нижнюю челюсть, и вопрос был исчерпан.

Не было в деревне ни одного мальчишки, который избежал бы влюбленности в Викторию Форестер. Взрослые солидные джентльмены, счастливо женатые, с сединой в бородах, и те оглядывались, когда она проходила по улице, и на несколько секунд превращались в легконогих сатиров.

– Говорят, среди твоих поклонников числится сам мистер Мандей, – сообщила Луиза Тёрн Виктории Форестер однажды майским днем в яблоневом саду.

Пятеро девочек устроились рядком на удобном сиденье, которое само собой образовалось в развилке ствола старой яблони. Когда налетал майский ветерок, розовые яблоневые лепестки сыпались, как снег, девицам на волосы и в подолы юбок. Послеполуденное солнце сияло сквозь листву зеленым серебром и золотом.

– Мистеру Мандею сорок пять, – презрительно фыркнула Виктория. По выражению ее лица ясно читалось, что, когда тебе семнадцать, сорок пять лет – это глубокая старость.

– Кроме того, – заметила кузина Луизы, Сесилия Хемпсток, – он уже однажды был женат. Я бы не хотела выйти замуж за мужчину, который женится во второй раз. Все равно что доверить постороннему человеку объезжать твоего собственного пони.

– А мне лично кажется, – добавила Амелия Робинсон, – у брака с вдовцом все-таки есть одно преимущество. Кто-то другой уже сгладил острые углы до тебя; объездил его, если хочешь. И еще к такому возрасту у мужчин плотское вожделение давно угасает, а значит, молодой жене не грозят особенные неприятности и унижения.

В вихре яблоневого цвета послышалось сдержанное хихиканье.

– И все-таки, – поразмыслив, изрекла Люси Пиппин, – это неплохая штука – жить в большом доме, раскатывать в экипаже, запряженном четверкой лошадей, а летом выезжать в Лондон, или в Бат на воды, или в Брайтон купаться в море… хотя мистеру Мандею и сорок пять лет.

Остальные девчонки заверещали и принялись осыпать ее лепестками, и никто не визжал громче и не бросал больше лепестков, чем Виктория Форестер.

Тристран Тёрн, будучи в возрасте семнадцати лет и на полгода старше Виктории, наполовину проделал путь от мальчика к мужчине и в обоих ролях чувствовал себя одинаково неуютно. Наиболее выдающимися частями его внешности казались острые локти и кадык. Волосы ему от природы достались русые, цвета мокрой соломы, и всегда топорщились в разные стороны, как он ни старался их пригладить гребнем или водой.

Был Тристран болезненно застенчив, что по примеру многих болезненно застенчивых людей компенсировал излишней шумностью в самые неподходящие моменты. Частенько он делался самодоволен, как и любой семнадцатилетний юнец, перед которым, по его мнению, лежит весь мир. Иногда Тристран мечтал: работая в поле или стоя за высоким прилавком деревенского магазина «Мандей и Браун», он воображал себя мчащимся на поезде в Лондон или Ливерпуль или пересекающим бескрайние воды Атлантики на пути в Америку. И там, в далеких землях, среди дикарей, в мечтах он сколачивал огромное состояние.

Временами ветер дул с той стороны стены, принося запах мяты, тимьяна и красной смородины, и тогда огонь в деревенских каминах начинал испускать язычки странного цветного пламени. Когда дул этот ветер, отказывались работать даже простейшие приспособления, к примеру, фонари и серные спички. В такие дни обычные мечты Тристрана сменялись путаными фантазиями о странствиях по опасным лесам, о принцессах, заключенных в башни, о рыцарях, троллях и русалках. Когда на Тристрана находило подобное настроение, он в одиночку уходил из дома и подолгу лежал на траве, глядя в звездное небо.

Мало кто из нас видел звезды такими, как народ тех дней: в наших городах по ночам слишком много света. Но для жителей Застенья звезды сияли, будто иные миры или мечты, бессчетные, как деревья в лесу или листья на дереве. Тристран смотрел в мерцающую темноту небес, пока разум его совершенно не опустошался, и тогда он шел домой, падал на кровать и засыпал как убитый.

Нескладное, долговязое создание с огромным внутренним потенциалом, он был бочкой динамита, ожидающей, что некто или нечто однажды подожжет фитиль; но этого все не происходило, и по вечерам Тристран помогал отцу на ферме, а днем работал на мистера Брауна приказчиком в «Мандей и Браун».

«Мандей и Браун» – так назывался деревенский магазин. На складе там хранилось много товаров повседневного спроса, но большую часть доходов магазин получал с помощью списков. Деревенские жители вручали мистеру Брауну списки того, что им нужно, от мясных консервов до лекарств для овец, от рыбных ножей до каминной плитки; приказчик составлял большой общий перечень заказов, который мистер Мандей брал с собой, запрягал подводу двумя рослыми лошадьми и ехал в ближайший город графства. Возвращался он через несколько дней, до отказа набив экипаж надобными товарами.

Был холодный и ветреный вечер в конце октября, в один из дней, когда дождь все время собирается, но толком так и не идет. Виктория Форестер вошла в магазин «Мандей и Браун», неся листок, исписанный аккуратным почерком ее матери. Девушка позвонила в колокольчик у прилавка, желая, чтобы ее обслужили.

Когда из боковой двери вышел Тристран Тёрн, она, кажется, немного огорчилась.

– Добрый вечер, мисс Форестер.

Девушка сдержанно улыбнулась в ответ и протянула Тристрану свой список. Он гласил:

Тристран прочитал список, выискивая в нем тему для разговора: ему очень хотелось обменяться с девушкой хоть парой фраз.

Словно со стороны он услышал собственный голос:

– Похоже, у вас собираются готовить рисовый пудинг, мисс Форестер.

Едва выговорив эти слова, он тут же осознал их глупость и неуместность. Виктория поджала свои красивые губки, взмахнула длинными ресницами и отвечала:

– Да, Тристран. У нас собираются готовить рисовый пудинг.

И добавила, улыбнувшись:

– Матушка считает, что рисовый пудинг – лучшее средство для предупреждения простуды и прочих осенних болезней.

– А моя матушка, – признался Тристран, – всегда делает ставку на пудинг из тапиоки.

Он насадил список на специальный штырь на прилавке.

– Большинство заказов мы можем доставить вам завтра утром, а остальное – в начале следующей недели, когда мистер Мандей поедет в город.

Порыв ветра промчался по деревне – такой сильный, что стекла в окнах задребезжали, а флюгера на крышах закрутились как сумасшедшие, уже не в силах отличить север от запада и восток от юга.

Огонь, горевший в камине в «Мандей и Браун», подпрыгнул и заиграл зелеными и красными языками, сверкая серебряными искрами, – так бывает, если бросить в пламя пригоршню железных опилок.

Ветер дул с востока, из Волшебной Страны, и Тристран Тёрн внезапно почуял прилив небывалой отваги, какой он в себе и не предполагал.

– Знаете что, мисс Форестер, – сказал он, – я освобожусь через несколько минут. Может быть, вы позволите проводить вас до дома? Мне ведь с вами почти по пути.

Он ожидал ответа, чувствуя, что сердце бьется у него где-то в горле. Немало позабавленная Виктория смотрела на него большими серыми глазами. Лет через сто, не меньше, она наконец ответила:

– Хорошо.

Тристран помчался в кабинет мистера Брауна и сообщил ему, что уходит домой сейчас же. Тот не особенно возражал, хотя добавил недовольно, что когда он, мистер Браун, был моложе, он не только задерживался в магазине до позднего вечера и уходил последним, но частенько оставался ночевать под прилавком, используя вместо подушки свое пальто.

Юноша согласился, что в таком случае ему, Тристрану, крупно повезло, и пожелал мистеру Брауну доброй ночи. После чего схватил собственное пальтецо с вешалки, а новую шляпу-котелок – со шляпной стойки, и выскочил на улицу, где на мостовой его поджидала Виктория Форестер.

Осенние сумерки сгущались быстро, и пока молодые люди шли рядом, вечер успел превратиться в раннюю ночь. Тристран чувствовал в воздухе отдаленный запах зимы – смесь ароматов ночного тумана, первых заморозков и палой листвы.

Они шагали извилистой дорожкой по направлению к ферме Форестеров; в небе висел узкий серп луны, во тьме пылали огромные звезды.

– Виктория… – через некоторое время начал Тристран.

– Да, Тристран, – отозвалась девушка, которая, согласившись на прогулку, успела подготовиться ко многому.

– Ты не сочтешь за наглость с моей стороны, если я тебя поцелую?

– Сочту, – холодно отрезала Виктория. – И за очень большую наглость.

– А-а, – ответил Тристран.

Они поднялись на холм в полном молчании. С вершины холма были хорошо видны огоньки Застенья; теплые окошки, за которыми горели свечи и лампы, казались уютными и манящими. А над головами молодых людей сверкали мириады звездных огней, они вспыхивали и пылали ледяным пламенем, страшно далекие, неохватные для человеческого ума.

Тристран взял маленькую ладошку Виктории в свою. И девушка не отняла руки.

– Ты видел? – спросила она, указывая куда-то вперед.

– Ничего я не видел, – признался Тристран. – Потому что смотрел только на тебя.

Виктория улыбнулась в лунном свете.

– Ты – самая прекрасная женщина в мире, – сказал Тристран со всем пылом юного сердца.

– Не забывайся, – ответила Виктория – но тон ее казался вполне благосклонным.

– Что ты видела? – спросил Тристран.

– Как упала звезда. В это время года звезды довольно часто падают.

– Викки, – попросил юноша, – ты не поцелуешь меня?

– Нет, – ответила девушка.

– Но ведь ты целовала меня, когда мы были младше. Ты поцеловала меня под Дубом Пожеланий на свое пятнадцатилетие. И в последний Майский праздник ты меня поцеловала – помнишь, за сараем твоего отца…

– Тогда я была совсем другой, – пожала плечами Виктория. – И больше не собираюсь тебя целовать, Тристран Тёрн.

– Если не хочешь целоваться просто так, выходи за меня замуж, – выпалил Тристран.

На холме воцарилось молчание, только шумел октябрьский ветер. Потом тишину нарушил звенящий звук: это смеялась от удовольствия весьма польщенная девушка, первая красавица Британских островов.

– Замуж? За тебя? – спросила она, перестав смеяться. – С чего бы мне выходить за тебя замуж, Тристран Тёрн? Что ты можешь мне дать?

– Что я могу? – воскликнул юноша. – Если хочешь, ради тебя, Виктория Форестер, я отправлюсь в Индию и привезу тебе слоновые бивни, и жемчужины с ноготь большого пальца, и рубины размером с голубиное яйцо! Или уплыву в Африку и привезу оттуда алмазы величиной с крикетный шар, а еще отыщу исток Нила и назову его в твою честь! Я поеду в Америку, в Сан-Франциско, на золотые прииски, и не вернусь, пока не добуду столько золота, сколько ты весишь! Тогда я доставлю это золото сюда и сложу к твоим ногам. По твоему слову я доберусь до крайнего севера и буду убивать там огромных белых медведей, а их шкуры пришлю тебе.

– У тебя неплохо получалось, – сказала Виктория, – пока дело не дошло до белых медведей. Даже перебей ты их целую сотню, я все равно не стала бы тебя целовать, деревенский дурачок, мальчишка на побегушках! И замуж за тебя я тоже не выйду.

Глаза Тристрана сверкали в лунном свете.

– Тогда я отправлюсь ради тебя в далекий Китай и привезу оттуда огромный сундук, отбитый у пиратов, полный самоцветов, шелка и опиума! Я поеду в Австралию, на самый край света, и привезу оттуда… гм… – Тристран поспешно перебрал в уме прочитанные «сенсационные романы», стараясь вспомнить, заносило ли кого-либо из их героев в Австралию. – И привезу тебе кенгуру, – сказал он наконец. И добавил: – А еще гору опалов.

Насчет опалов он был почти уверен. Виктория Форестер сжала его руку.

– И что же я буду делать с кенгуру? – спросила она. – Знаешь, нам надо бы поспешить, а то мои родители начнут волноваться, строить догадки – и наверняка придут к неправильным выводам. Потому что я не целовалась с тобой, Тристран Тёрн.

– Так поцелуй меня сейчас, – взмолился он. – Я что угодно отдам за твой поцелуй, влезу на любую гору, переплыву самую глубокую реку, перейду целую пустыню!

Юноша взмахнул рукой, широким жестом указывая на деревню Застенье под холмом и в ночное небо над головой. В созвездии Ориона, низко над восточным горизонтом, ярко вспыхнула и упала звезда.

– Ради твоего поцелуя и дабы добиться твоей руки, – велеречиво изрек Тристран, – я готов принести тебе эту упавшую звезду.

Он вздрогнул от холода. Тонкое пальтецо продувалось насквозь, и было уже совершенно ясно, что поцелуя Тристрану не получить. Такая незадача ставила его в тупик. У мужественных героев «сенсационных романов» никогда не возникало проблем с поцелуями.

– Ну хорошо, давай, – сказала Виктория. – Если сумеешь, я согласна.

– Что? – не понял Тристран.

– Если ты принесешь мне звезду, – продолжала Виктория, – да, именно ту самую, что сейчас упала, а не другую, – тогда я поцелую тебя. Смотри, как удачно для тебя все складывается: не нужно ехать ни в Австралию, ни в далекий Китай.

– Что? – снова переспросил Тристран.

Тогда Виктория рассмеялась ему в лицо, отняла свою руку и зашагала вниз с холма к ферме отца. Тристран бросился ей вдогонку.

– Ты серьезно говоришь?

– Конечно. Настолько же серьезно, как ты – свои длинные речи о рубинах, золоте и опиуме, – отозвалась девушка. – Что вообще такое этот опиум?

– Его добавляют в микстуру от кашля, – объяснил Тристран. – Вроде эвкалипта.

– Да уж, звучит не особенно романтично, – усмехнулась Виктория Форестер. – Так что же, ты собираешься идти за обещанной звездой? Она упала где-то на востоке, вон там. – Девушка вновь рассмеялась. – Глупый мальчишка на побегушках! Все, на что ты годен, – это доставлять нам продукты для рисового пудинга.

– А если я принесу тебе упавшую звезду? – нарочито небрежно спросил Тристран. – Что я получу от тебя в награду? Поцелуй? Или руку и сердце?

– Все, что захочешь, – весело сказала Виктория.

– Клянешься?

Они уже были в ста ярдах от фермы Форестеров. Окна горели светом многих ламп, желтым и оранжевым.

– Конечно, – ответила Виктория и улыбнулась.

Тропинка к дому Форестеров по осени превращалась в сплошную грязь, намешанную копытами лошадей, коров и овец. Тристран Тёрн встал на колени в эту грязь, не жалея ни пальто, ни шерстяных штанов.

– Я принимаю твою клятву, – сказал он. Снова подул ветер с востока.

– Позвольте с вами распрощаться, моя леди, – изрек Тристран Тёрн. – Меня призывают неотложные дела на востоке.

Он встал, не замечая, что колени и полы пальто покрыты грязью, и низко поклонился девушке, сняв перед ней шляпу.

Виктория Форестер засмеялась над тощим мальчишкой, приказчиком из магазина, и хохотала она долго и весело. Тристран слышал за спиной серебряный звон ее смеха, пока спускался с холма.

Всю дорогу до дома юноша проделал бегом. Кусты ежевики вцеплялись в полы пальто колючими ветками, а какой-то зловредный сучок сбил ему шляпу с головы.

Наконец, запыхавшийся и грязный, он ввалился в кухню родительского дома на западном лугу.

– Ты только посмотри на себя! – воскликнула мать. – Что у тебя за вид? Как ты мог!

Сын лишь улыбнулся ей в ответ.

– Тристран, – сказал отец, который в свои тридцать пять лет оставался все таким же высоким и веснушчатым, хотя в коричневых волосах у него появились седые ниточки. – Ты что, не расслышал? С тобой разговаривает твоя мать.

– Папа, мама, извините, – сообщил Тристран, – но я сегодня вечером ухожу. Некоторое время меня не будет в деревне.

– Что за чушь! – отозвалась Дейзи Тёрн. – Никогда не слышала подобной белиберды.

Но Дунстан Тёрн внимательно посмотрел сыну в глаза и обратился к жене.

– Позволь мне с ним поговорить, – сказал он. Супруга бросила на него яростный взгляд, однако все-таки кивнула.

– Прекрасно! Меня одно интересует: кому придется зашивать пальто, порванное этим мальчишкой?

И она стремительно удалилась из кухни. Огонь в камине поблескивал зеленым и лиловым, с серебряными всполохами.

– И куда же ты идешь? – спросил Дунстан.

– На восток, – ответил его сын.

На восток. Отец медленно покивал. В Застенье было два востока – просто восток, то есть соседнее графство, и восток – по ту сторону стены. Дунстан Тёрн без лишних расспросов понимал, который восток имеет в виду сын.

– Ты собираешься вернуться?

Тристран широко улыбнулся.

– Да, конечно.

– Хорошо, – сказал его отец. – Тогда все нормально. – Он почесал нос. – Ты уже решил, как именно проникнешь за стену?

Тристран помотал головой.

– Думаю, как-нибудь само образуется. Если придется, я проложу себе дорогу силой.

Дунстан хмыкнул.

– Ничего подобного ты делать не будешь. Ты только представь, например, меня – или себя – на месте стражей! Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. – Он снова задумчиво почесал нос. – Иди собирай вещи и поцелуй маму на прощание, а я провожу тебя через деревню.

Тристран собрал дорожный чемоданчик, куда отправились и принесенные матерью запасы: шесть зрелых красных яблок и каравай хлеба домашней выпечки, а также круг свежего сыра. Миссис Тёрн почему-то не смотрела Тристрану в глаза. Он поцеловал ее в щеку и попрощался, после чего вышел за дверь в сопровождении отца.

Впервые Тристран стоял на страже у стены, когда ему исполнилось шестнадцать. Тогда ему дали всего одну инструкцию: задача караульного состоит в том, чтобы всеми возможными средствами не пропускать через отверстие никого со стороны Застенья.

Шагая рядом с отцом, Тристран дивился, что бы тот мог придумать. Может быть, вдвоем удастся одолеть стражей? А может, отец решил отвлечь их каким-нибудь хитрым способом, в то время как Тристран быстренько проскочит в брешь… А может…

К тому времени, как они дошли до стены, Тристран уже проиграл в воображении все возможные варианты – кроме того единственного, который случился на самом деле.

Тем вечером на страже у стены стояли Гарольд Кратчбек и мистер Бромиос. Гарольд, сын мельника, крепкий молодой парень, был на несколько лет старше Тристрана. Волосы мистера Бромиоса оставались все такими же черными и вьющимися, а глаза – зелеными, от него исходил аромат винограда и виноградного сока, ячменя и хмеля.

Дунстан Тёрн направился прямо к мистеру Бромиосу и встал перед ним. Тот переступал с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть.

– Добрый вечер, мистер Бромиос. Добрый вечер, Гарольд, – сказал Дунстан.

– Здрасьте, мистер Тёрн, – отозвался Гарольд Кратчбек.

– Добрый вечер, Дунстан, – сказал мистер Бромиос. – Надеюсь, у тебя все в порядке.

Дунстан подтвердил, что так оно и есть. Они немного поговорили о погоде и сошлись во мнении, что для фермеров она не слишком-то удачна и что судя по количеству ягод на тисах и падубах зима предстоит холодная и долгая.

Тристран, слушая их разговор, едва не лопался от нетерпения, но старательно держал язык за зубами.

Наконец отец перешел к делу.

– Мистер Бромиос, Гарольд, если не ошибаюсь, вы оба знакомы с моим сыном Тристраном?

Тристран нервно приподнял свою шляпу.

И тут отец сказал нечто совершенно непонятное:

– Думаю, вы оба знаете, откуда он пришел. Мистер Бромиос молча кивнул.

Гарольд Кратчбек ответил, что люди разное говорят и вряд ли хотя бы половина пересудов заслуживает внимания.

– Так вот это правда, – объяснил Дунстан. – И теперь пришло ему время вернуться обратно.

– Все дело в звезде… – начал было Тристран, но отец знаком велел ему замолчать.

Мистер Бромиос потер подбородок и взъерошил пятерней свои черные кудри.

– Хорошо, – сказал он наконец. После чего развернулся к Гарольду и тихо поговорил с ним. Тристран не расслышал ни слова.

Отец вложил ему в руку что-то маленькое и холодное.

– Что же, ступай, парень. Ступай и возвращайся со своей звездой, и да хранит тебя Господь и все Его ангелы!

Мистер Бромиос и Гарольд Кратчбек, стражи ворот, расступились, пропуская молодого человека.

Тристран шагнул через отверстие меж каменных глыб стены – и оказался на лугу по ту сторону.

Оглянувшись, он увидел троих мужчин, обрамленных аркой прохода, и снова подивился, почему ему так просто позволили пройти.

Держа в одной руке чемоданчик с поклажей, а в другой – вещицу, которую дал ему отец, Тристран Тёрн зашагал вверх по пологому склону, по направлению к лесу.

Он шел, и ночной холод с каждым шагом будто бы слабел. Уже оказавшись в лесу на вершине холма, Тристран вдруг с изумлением заметил, что в просвет меж ветвей прямо на него светит яркая луна. Юноша был немало удивлен, потому что луна вообще-то села уже час назад; и удивился вдвойне, осознав, что зашедшая луна была узеньким серпом, а сквозь ветви на него светит полный золотой диск.

Вдруг холодная вещица в его кулаке тонко зазвенела хрустальным мелодичным звоном, будто колокола крохотной стеклянной церквушки. Тристран раскрыл ладонь и поднял отцовский подарок к свету.

Это был подснежник, целиком сделанный из стекла.

Лица коснулся порыв теплого ветра, принесшего запах мяты, смородиновых листьев и спелых, сочных слив. Тристран впервые понял, как удивительно все, что с ним происходит. Он шел по Волшебной Стране в поисках упавшей звезды, не имея ни малейшего представления, где и как ее искать – и вообще что делать, когда силы иссякнут. Юноша оглянулся, не зная, увидит ли он когда-нибудь еще горящие за спиной огоньки Застенья, уже едва заметные в тумане, но все такие же манящие.

И понял, что, если он развернется и пойдет обратно, никто никогда его за это не упрекнет – ни отец, ни мать; и даже Виктория Форестер при следующей встрече не станет смеяться над ним и обзывать мальчишкой на побегушках и отпускать шуточки о том, как трудно искать упавшие звезды.

Мгновение он колебался.

Но потом подумал о губах Виктории, о ее серых глазах, о том, какой серебристый у нее смех, распрямил плечи и вставил хрустальный подснежник в петельку для верхней пуговицы, теперь уже расстегнутой. Слишком невежественный, чтобы бояться, и слишком юный, чтобы благоговеть, Тристран Тёрн зашагал по уже известным нам полям…

… в глубь Волшебной Страны.