"Звездный молот" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Эдмонд)

ГЛАВА 1

Вы обычный человек, нормальный индивидуум. Вы живете обычной жизнью в обычном мире. И вдруг за один день, за несколько часов одного дня все вокруг вас рушится, расползается, как промокашка под дождем, и вы открываете, что шагнули прямо отсюда в бездонные черные глубины космоса, не имеющего ни начала, ни конца, ни одной знакомой истины — соломинки, за которую можно было бы зацепиться.

Именно это и случилось с Нейлом Бэннингом. Ему исполнился тридцать один год, он работал коммивояжером нью-йоркского издателя, был здоров, хорошо сложен и доволен своей работой. Он ел три раза в день, был недоволен налогами и временами подумывал о женитьбе. Но все это было до его поездки в Гринвилль.

Все получилось совершенно случайно. Деловая поездка по западному побережью, осознание того факта, что поезд всего в сотне миль от места, где прошло его детство, и внезапное сентиментальное решение. Три часа спустя ярким весенним днем Нейл Бэннинг вышел из вагона в маленьком городке штата Небраска.

Он взглянул на голубую равнину неба с пятнышками облаков на ней, перевел взгляд на широкую сонную главную улицу и улыбнулся. Ничего не изменилось. Такие городки, как Гринвилль, неподвластны времени.

Возле вокзала стояло одинокое такси. Водитель, скуластый молодой человек, с неописуемой кепкой на затылке, положил багаж Бэннинга в машину и спросил:

— В отель «Эксельсиор», мистер? Это лучший.

— Отвезите туда багаж. Я пройдусь пешком, — ответил Бэннинг.

Молодой человек посмотрел на него:

— В любом случае платите пятьдесят центов. Прогулка у вас выйдет длинная.

Бэннинг заплатил водителю:

— И все-таки я пойду пешком.

— Деньги ваши, мистер, — пожал плечами водитель, и машина отъехала.

Бэннинг зашагал по улице, а свежий ветер прерии трепал полы его пальто.

Бакалейная лавка, дом лесозаготовительной компании, железоскобяные изделия старого Хортона, парикмахерская Дела Паркера. Тяжеловесный параллелепипед мэрии. На молочной закусочной появилась новая реклама — колоссальное изображение конусообразного стаканчика мороженого, а Хивэй-гараж стал больше: добавился участок, заполненный сельскохозяйственной техникой.

Бэннинг шел медленно, растягивая время. Встречные смотрели на него с дружелюбным любопытством жителей Среднего Запада, и он сам вглядывался в их лица, но ни одно не показалось знакомым. Да, десять лет отсутствия — это много. Однако должен же встретиться хоть один знакомый, должен же хоть кто-то поприветствовать его в родном городе! Десять лет — это все-таки не так уж много.

Он повернул направо у здания старого банка и пошел вниз по Холлинз-стрит. Два больших, редко застроенных квартала. Дом-то, во всяком случае, должен стоять по-прежнему.

Дома не было.

Бэннинг остановился, огляделся по сторонам. Все верно. То же самое место, и дома по обеим сторонам улицы точно такие, какими он запомнил их, но там, где должен был бы стоять дом его дяди, не было ничего, кроме заросшего сорняками пустыря.

«Сгорел, — подумал он. — Или перенесли на другое место».

Но сам с беспокойством чувствовал, что здесь что-то не так. Дом не так-то просто стереть с лица земли. Всегда что-нибудь остается: груда булыжника в том месте, где засыпан подвал, контуры фундамента, следы старых дорожек, деревья и цветочные клумбы.

Здесь же ничего похожего — лишь заросший сорняками пустырь. Казалось, здесь никогда и не бывало ничего другого. Бэннинг огорчился — дом, в котором ты вырос, становится частью тебя самого, это центр вселенной твоего детства. Слишком много воспоминаний связано с ним, чтобы можно было легко смириться с потерей. Но кроме огорчения он чувствовал и недоумение, смешанное со странным беспокойством.

«Грегги должны знать, — подумал он, направляясь к соседнему дому и поднимаясь по ступенькам крыльца. — Если только они все еще живут здесь».

На стук из-за угла, с заднего дворика, вышел незнакомый старик, розовощекий веселый маленький гном, держащий в руках садовую мотыгу. Он был не прочь поговорить, но, похоже, совершенно не понимал вопросов Бэннинга. Продолжая покачивать головой, он наконец сказал:

— Ты ошибся улицей, парень. Здесь поблизости никогда не жил никакой Джесс Бэннинг.

— Это было десять лет назад, — объяснил Бэннинг. — Наверное, до вашего приезда сюда…

Старик перестал улыбаться:

— Послушай, я Мартин Уоллес. Я живу в этом доме сорок два года, спроси кого угодно. И я слыхом не слыхивал о каком-то Бэннинге. К тому же на этом пустыре никогда не было дома. Я-то уж знаю. Этот участок — мой.

Холодок неподдельного страха коснулся Бэннинга.

— Но я жил в доме, который там стоял! Я провел в нем все свои мальчишеские годы, он принадлежал моему дяде. Вас тогда здесь не было, а тут жили Грегги, у них была дочь с двумя соломенного цвета «поросячьими хвостиками» на голове и мальчик по имени Сэм. Я играл…

— Слушай, — прервал старик. Вся его дружелюбность исчезла, теперь он выглядел наполовину рассерженным, наполовину встревоженным. — Если это шутка, то она не смешная. А если ты не шутишь, значит ты или пьяный, или сумасшедший. Убирайся!

Бэннинг глядел на старика и не двигался.

— Как же так, — сказал он, — вот и яблоня — на краю вашего участка, — я упал с нее, когда мне было восемь лет, и сломал запястье, такие вещи не забываются.

Старик выронил мотыгу и попятился в дом.

— Если ты не уберешься отсюда через де, о секунды, я вызову полицию. — С этими словами он захлопнул дверь и запер ее изнутри.

Бэннинг свирепо смотрел на дверь, злясь на себя из-за того, что холодные иглы страха стали острее и вонзались в него все глубже.

— Этот старый маразматик просто свихнулся, — пробормотал он и снова посмотрел на пустырь, а потом на большой кирпичный дом напротив и направился к нему. Он помнил, что дом был очень хорошим, под стать людям, жившим в нем. Там жили Льюисы, и у них тоже была дочь, с которой он ходил на танцы, ездил на пикники, работал на сенокосе. Если они по-прежнему живут здесь, то должны знать, что же случилось.

— Льюисы? — переспросила крупная краснолицая женщина, отворившая дверь на звонок. — Нет, Льюисы здесь не живут.

— Десять лет назад! — с отчаянием произнес Бэннинг. — Здесь тогда жили они, а там, где теперь пустырь — Бэннинги.

Женщина удивленно посмотрела на него:

— Я сама живу тут шестнадцать лет, а до того жила в том сером доме, вон, третий отсюда. Я в нем родилась. И здесь никогда не жили ни Льюисы, ни Бэннинги. А на пустыре никогда не было дома.

Она больше ничего не сказала. Молчал и Бэннинг. Тогда она пожала плечами и закрыла дверь. Бэннинг еще некоторое время смотрел на закрытую дверь, готовый грохнуть в нее кулаками, разнести в щепки, схватить краснолицую женщину и потребовать объяснений, что это значит: ложь, безумие или еще что-то. Потом он подумал, что нелепо выходить из себя. «Должно же быть объяснение, должна же быть причина всему этому! Может, дело в дядином участке, может, они боятся, что я имею на него какие-то права. Возможно, поэтому мне и лгали. Пытаясь убедить в том, что я ошибся».

Но есть место, где он сможет все точно выяснить. Там не соврут.

Бэннинг быстро пошел обратно к главной улице, а по ней — к мэрии.

Там он объяснил девушке-служащей, чего хочет, и стал ждать, пока она просмотрит записи. Девушка не слишком торопилась, и Бэннинг нервно закурил. Его лоб был в испарине, а руки слегка дрожали.

Девушка вернулась с узкой полоской бумаги. Казалось, она была раздражена.

— Дома рядом с номером триста тридцать четвертым по Холлинз-стрит никогда не было, — сказала она. — Вот выписка о владении…

Бэннинг выхватил из ее рук бумажную полоску. Там говорилось, что в 1912 году Мартин У.Уоллейс приобрел дом и участок № 346 по Холлинз-стрит вместе с прилегающим пустырем у Уолтера Бергстрандера, сделка тогда же и была юридически оформлена. Пустырь так никогда и не застраивался.

Бэннинг перестал потеть. Теперь его бил озноб.

— Послушайте, — обратился он к девушке, — посмотрите, пожалуйста, эти имена в архиве. — Он нацарапал на бумажке имена. — В списке умерших. Джесс Бэннинг и Илэй Роберте Бэннинг. — Рядом с каждым именем он указал год рождения и год смерти.

Девушка взяла листок и, резко повернувшись, вышла. Она долго отсутствовала, а когда вернулась, то уже не казалась раздраженной. Она была очень рассерженной.

— Вы что, смеетесь? — спросила она. — Только время отнимаете! Ни об одном из этих людей нет сведений.

Девушка швырнула листок Бэннингу и отвернулась. Дверца в барьере была тут же. Бэннинг толкнул ее и прошел внутрь.

— Посмотрите снова, — сказал он. — Пожалуйста… Они должны быть там.

— Вам сюда нельзя, — пятясь от него, сказала девушка. — Что вы делаете? Я же вам сказала, что там нет…

Бэннинг схватил ее за руку:

— Тогда покажите мне книги. Я буду искать сам.

Девушка с криком вырвалась. Бэннинг не пытался удержать ее, и она выбежала в холл, вопя:

— Мистер Харкнесс! Мистер Харкнесс!

Бэннинг, стоявший в архиве, беспомощно глядел на высокие стеллажи, забитые тяжелыми книгами. Не понимая значения маркировки на них, он решил свалить все книги с полок и искать в них доказательства, которые должны быть там, доказательства, что он не безумец и не лжец. Но с чего начать?

Начать он не успел. Послышались тяжелые шаги, на его плечо легла рука. Рука принадлежала невозмутимому крупному мужчине, сжимавшему в зубах сигару. Вынув сигару изо рта, мужчина сказал:

— Эй, парень, ты что здесь вытворяешь?

Бэннинг сердито начал:

— Слушайте, кто бы вы ни были…

— Харкнесс, — прервал его невозмутимый мужчина. — Меня зовут Рой Харкнесс, и я шериф округа. Вам лучше пройти со мной.

Несколько часов спустя Бэннинг сидел в офисе шерифа и заканчивал рассказывать свою историю в третий раз.

— Это заговор, — устало сказал он. — Не понимаю, почему, но вы все в нем участвуете.

Ни шериф, ни его помощник, ни репортер-фотограф из городской газеты не засмеялись открыто, но Бэннинг увидел усмешки, которые они не слишком скрывали.

— Вы обвиняете, — сказал шериф, — всех жителей Гринвилля в том, что они собрались и умышленно фальсифицировали записи в архиве. Это серьезное обвинение. И какая же у нас была для этого причина?

Бэннинг вдруг почувствовал тошноту. Он знал, что находится в здравом рассудке, но тем не менее мир внезапно показался ему бессмысленным кошмаром.

— Не представляю причины. Почему? Почему вы все хотите лишить меня прошлого? — Он потряс головой. — Не знаю. Но я знаю, что этот старый мистер Уоллейс лгал. Может быть, за всем стоит именно он.

— Тут есть одна закавыка, — произнес шериф. — Дело в том, что я знаю старика всю свою жизнь. И я могу совершенно определенно сказать, что он владеет этим пустырем вот уже сорок два года, и что там никогда ни было сооружения крупнее куриной клетки.

— Выходит, вру я? Но зачем мне это?

Шериф пожал плечами.

— Может, вы разработали какой-то план для вымогательства. Может, вам зачем-то нужна известность. А может быть, вы просто тронутый.

Кипевший от ярости Бэннинг вскочил на ноги.

— Значит так, подтасовать все факты и объявить меня сумасшедшим! Ну что ж, посмотрим! — и он кинулся к двери.

Шериф подал знак — и фотограф получил прекрасную возможность запечатлеть, как помощник шерифа схватил Бэннинга и сноровисто затащил его сначала в тюремную пристройку, примыкавшую к офису, а потом в камеру.

— Псих, — сказал репортер, глядя на Бэннинга через прутья решетки. — Ты не смог придумать ничего более правдоподобного, верно?

В каком-то оцепенении Бэннинг смотрел на людей по ту сторону решетки, не в состоянии поверить в случившееся.

— Обман, — хрипло сказал он.

— Никакого обмана, сынок, — отозвался шериф. — Вы явились сюда и наделали шума, вы обвинили многих людей в заговоре против вас — хорошо, тогда вам придется остаться здесь, пока мы не проверим, кто вы такой. — Он повернулся к помощнику. — Телеграфируйте этому нью-йоркскому издателю, у которого, по его словам, он работает. Дайте общее описание — рост шесть футов, волосы черные, ну, и так далее, как всегда в таких случаях.

Он вышел, а за ним и остальные. Бэннинг остался один в камере.

Он сел и сжал голову руками. Яркий солнечный свет лился сквозь зарешеченное окно, но Бэннингу все вокруг казалось мрачнее чем в самую темную полночь.

Если бы только у него не появилась мысль посетить родной город…

Но она появилась. И вот перед ним стоит вопрос: «Кто же лжет, кто же сошел с ума?» И он не может ответить.

Когда стемнело, ему принесли ужин. Бэннинг спросил, нет ли возможности освободиться под залог, но не получил определенного ответа. Шериф не приходил. Бэннинг спросил об адвокате, и ему ответили, чтобы он не беспокоился. Он снова сел и продолжал ждать. И беспокоиться.

Не имея других занятий, он перебирал в памяти годы своей жизни, начиная с самых первых воспоминаний. Они никуда не делись. Конечно, были и провалы, и смутные, неопределенные воспоминания, но они есть у каждого. Кто запомнит все будничные дни своей жизни, в которые ничего не случалось! Его зовут Нейл Бэннинг, и он провел большую часть жизни в Гринвилле, в доме, о котором теперь говорят, что он никогда не существовал.

Утром появился Харкнесс.

— Я получил ответ из Нью-Йорка, — сказал он, — здесь с вами все ясно.

Он внимательно рассматривал Бэннинга через решетку.

— Знаете, вы выглядите вполне приличным молодым человеком. Почему бы вам не рассказать, что все-таки это значит?

— Если бы я сам знал… — хмуро отозвался Бэннинг.

Харкнесс вздохнул:

— Правда Пита, вы не можете придумать ничего правдоподобного. Боюсь, что нам придется задержать вас до психиатрической экспертизы.

— До чего?

— Послушайте, я перерыл весь город и весь городской архив. Здесь никогда не жили никакие Бэннинги. Не было и Греггов. А единственные Льюисы, которых я смог найти, живут на ферме в двадцати милях от города и никогда не слыхали о вас. — Шериф развел руками. — Что же я должен думать?

Бэннинг повернулся к нему спиной.

— Вы лжете, — сказал он. — Убирайтесь.

— О’кей, — Харкнесс сунул что-то сквозь прутья. — В любом случае это должно заинтересовать вас. — И он вышел в коридор.

Прошло некоторое время, прежде чем Бэннинг решился поднять брошенное Харкнессом. Это была местная газета за вчерашний день, вечерний выпуск. Там видное место занимал веселенький рассказ о чокнутом нью-йоркце, обвиняющем маленький небрасский городок в краже его прошлого. История была так забавна, что Бэннинг начал думать, что скоро ему действительно понадобится психиатр, а может быть, и смирительная рубашка.

Перед самым заходом солнца к камере подошел шериф и сказал:

— К вам посетитель.

Бэннинг вскочил на ноги. Кто-то его вспомнил, и докажет, что все, им рассказанное — правда!

Но человека, вошедшего в коридор, он не знал.

Это был смуглый мужчина средних лет. Одежда плохо сидела на нем, и казалось, что он чувствует себя в ней неловко. Мужчина шагнул через порог коридора, двигаясь удивительно легко для владельца такого большого тела. Его очень темные глаза напряженно всматривались в Бэннинга.

Хмурое, почти прямоугольное лицо мужчины не меняло своего выражения, но тем не менее что-то неуловимое менялось во всей его массивной фигуре по мере того, как он изучал Бэннинга. У него был вид угрюмого человека, ожидавшего чего-то долгие годы, и теперь, наконец, увидевшего то, что он так долго ждал.

— Валькар, — тихо сказал он, скорее не Бэннингу, а себе. Его голос звучал резко, словно медная труба. — Кайл Валькар. Минуло много времени, но я нашел тебя.

Бэннинг удивленно смотрел на незнакомца:

— Как вы назвали меня? И кто вы? Я никогда раньше не встречал вас.

— Не встречал меня? Но ты меня знаешь. Я Рольф. А ты — Валькар. И горькие годы миновали.

Совершенно неожиданно он протянул руку через решетку и, взяв правую ладонь Бэннинга, положил ее на свой склоненный лоб жестом глубокого почтения.