"Нейтронный Алхимик: Консолидация" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Питер)

6

В роскошной квартире Ионы Салдана у основания скального пояса находилась одна только хозяйка; почтенных гостей из совета Транквиллити по банковскому регулированию вежливо выставили, указав, что веселая вечеринка определенно закончена. Те, конечно, не спорили, но, к сожалению, ни один не был настолько глуп, чтобы не понять – от них не стали бы избавляться, не случись катастрофы. И новости о ней уже распространялись по всей длине обиталища.

Свечение фосфоресцентных клеток потолка она приглушила до сурового звездного блеска. За стеклянной стеной, сдерживавшей напор моря, показался молчаливый мир, раскрашенный в разные оттенки аквамарина, темнеющий по мере того, как световая трубка обиталища меркла, позволяя внутренней полости погрузиться в сон. Рыбы казались потаенными тенями, скользящими среди колючих коралловых ветвей.

Когда Иона была помоложе, она часами могла наблюдать за рыбами и мелкой донной живностью. И сейчас она сидела, скрестив ноги, на ковре из абрикосового мха, перед своим личным театром жизни, но глаза ее были закрыты. Августин довольно пристроился у нее на коленях; хозяйка задумчиво поглаживала бархатную шерстку маленького ксенока.

– Мы еще можем послать за Мзу эскадрилью патрульных черноястребов,– предложило Транквиллити. – Координаты выходной точки червоточины, созданной «Юдатом», мне известны.

– Другим черноястребам тоже,– ответила Иона. – Но меня волнуют их экипажи. Стоит им выйти из радиуса действия наших платформ СО, и мы ничем не сможем укрепить их верности. Мзу попытается с ними договориться. И скорее всего, преуспеет в этом. До сих пор она оказывалась необыкновенно упорной. Подумать только – усыпить наше внимание!

– Я был внимателен,– раздраженно поправило обиталище. – Меня намеренно застали врасплох. Что само по себе пугает. Следует предположить, что ее бегство было тщательно спланировано. Можно только догадываться, каким будет ее следующий ход.

– К сожалению, в нем я почти уверена. Ей нужен Алхимик. Иной причины так вести себя у нее нет. А после этого – Омута.

– Именно.

– Так что нет, мы не станем посылать за ней черноястребов. Она может вывести их на Алхимика. И тогда наше положение окажется еще хуже, чем сейчас.

– В таком случае на что направить усилия разведки?

– Пока не знаю. Как они реагируют?

Леди Тессу, главу отделения королевского разведывательного агентства на станции Транквиллити, известие о побеге Алкад Мзу перепугало до смерти – хотя напускной яростью она сумела скрыть это от своих сотрудников. Моника Фолькс стояла перед ней в квартире в звездоскребе, служившей одновременно штабом отдела королевского разведывательного агентства. К леди Тессе она явилась лично, вместо того чтобы доложить по комм-сети обиталища. Не то чтобы Транквиллити ничего не знал (как же!), но немалое число правительств и организаций ничего не ведало о существовании Мзу, равно как и о следствиях этого простого факта.

С момента исчезновения физика прошло двадцать три минуты, и в сознание Моники только теперь начал просачиваться запоздалый шок, по мере того как ее подсознание признавало меру удачи, потребовавшейся, чтобы ее не затянуло в створ открытой «Юдатом» червоточины. Даже нейросеть не могла унять знобкой дрожи, сотрясавшей ее плечи и брюшной пресс.

– Я не могу удостоить твою работу даже титула «безобразно», – рвала и метала леди Тесса. – Господи Всевышний, основная цель нашего пребывания здесь – удостовериться, что она никогда и никуда не денется из обиталища. Все агентства поддерживают эту политику, даже клятая Повелительница Руин стоит за нее. А ты позволила ей выскочить у тебя под носом? Господи Иисусе, да что вы вообще забыли на пляже? Она надевает скафандр, а вы не спрашиваете, на кой черт?

– Мы вообще-то не гуляли,шеф. И – для протокола – мы считались наблюдателями. Наш отдел на Транквиллити изначально был слишком мал, чтобы остановить Мзу, если та всерьез попытается сбежать или кто-то вытащит ее силой. Если агентство хотело надежности, надо было больше народу сюда направить.

– Не переводи стрелки, Фолькс. Ты усилена, у тебя стоят оружейные импланты, – леди Тесса сморщилась и опасливо покосилась на потолок, точно ожидая кары небесной, – а Мзу уже за шестьдесят. Она не должна была даже подойти к клятому черноястребу, не говоря у ж о том, чтобы улететь на нем.

– Корабль изменил баланс сил в ее пользу. На такое мы просто не рассчитывали. Транквиллити потерял двоих приставов, пытаясь задержать ее при посадке. Лично меня больше удивляет, что звездолету позволили прыгнуть прямо из обиталища.

Теперь пришла очередь Моники виновато коситься на голые коралловые стены.

Лицо леди Тессы не изменило злобного выражения, но она все же помедлила.

– Сомневаюсь, чтобы Транквиллити мог помешать. Как ты верно заметила, маневр оказался совершенно беспрецедентным.

– Самуэль утверждает, что немногие космоястребы способны на такую точность.

– Спасибо. Эту безмерно ценную информацию я несомненно включу в свой отчет.

Встав, Тесса подошла к овальному окну. Квартира располагалась в звездоскребе «Сент-Эталия», на уровне трети его высоты, и тяготение здесь приближалось к земному стандартному. Отсюда открывался ничем не нарушаемый вид на пологую кривизну внешней оболочки обиталища, равнину цвета пригоревшего печенья. Из-за края станции проглядывал серпик космопорта, точно встающая металлическая луна. Сегодня, как и в последние четыре дня, его причальные доки оставались почти пустыми. На фоне темного диска Мирчуско ободряюще посверкивали огромные платформы СО, ловившие последние солнечные лучи, прежде чем вместе с Транквиллити уйти в теневой конус планеты.

«И много ли толку от них будет против Алхимика? – подумала леди Тесса. – Против абсолютного оружия, способного убивать звезды».

– Каким будет наш следующий ход? – поинтересовалась Моника, потирая плечи в попытке унять дрожь. Из ее свитера до сих пор сыпались песчинки.

– Первейшая наша обязанность – информировать королевство, – отрезала леди Тесса, точно ожидая возражений. Голопроектор, высовывавшийся из ее настольного процессора, молчал. – Но чтобы опомниться и начать поиски, у них уйдет время. А Мзу это известно. Так что у нее есть выбор: или отправить «Юдат» напрямую к Алхимику, или затеряться... там. – Она постучала позолоченным ногтем по окну, за которым проплывали мириады звезд.

– Если у нее хватило ума удрать от всех агентов, висевших на ее хвосте, – заметила Моника, – она поймет, что прятаться вечно ей не под силу. Слишком много таких, как мы, за ней бросится.

– И все же на «Юдате» нет никакого специального оснащения. Я проверяла регистр – в последние восемь месяцев на него не ставилось никаких надстроек. Конечно, там есть стандартный интерфейс для пусковых установок боевых ос и тяжелого оборонительного оружия, как на любом черноястребе. Но в этом ничего особенного нет.

– И...

– И если она направит «Юдат» прямо к Алхимику, как она выстрелит из него в солнце Омуты?

– А нам известно, какое оснащение нужно для выстрела?

– Нет, – призналась леди Тесса. – И нужно ли вообще, тоже не знаем. Но устройство новое, уникальное, работающее на новом принципе – одним словом, нестандартное. И в этом наш единственный шанс его нейтрализовать. Если Мзу потребуется какой-то хардвер, ей придется выйти из подполья и обратиться к поставщикам оружия.

– Необязательно, – уточнила Моника. – У нее найдутся друзья, соратники; в Дорадосах – определенно. Она может направиться к ним.

– Очень надеюсь! Агентство десятилетиями держало под наблюдением переживших гариссанский геноцид именно на тот случай, если кому-то взбредет в голову страшно отомстить. – Леди Тесса отвернулась от окна. – Отправляйся предупредить тамошнего главу отдела. Можно быть почти уверенным, что она там рано или поздно окажется, и будет лучше, если ее встретит знакомое, так сказать, лицо.

– Так точно, шеф, – Моника понурилась.

– И не делай кислое лицо. Это мне придется отчитываться перед директором на Кулу, что мы упустили Мзу. Ты еще легко отделалась.

Совещание бюро конфедеративного флота на сорок пятом этаже звездоскреба «Сент-Мишель» проходило одновременно с разносом в королевском разведывательном агентстве и на ту же тему. Только в бюро сенсвизную память внезапного исхода Мзу из обиталища, записанную унылой Паулиной Уэбб, просматривал ошеломленный коммандер Ольсен Нил.

Когда файл завершился, коммандер задал еще пару вопросов и пришел к тому же выводу, что и леди Тесса.

– Мы можем смело предположить, что денег, чтобы закупить любые детали Алхимика, у нее хватит, – заключил он, – и чтобы установить устройство на корабле – тоже. Но я не думаю, чтобы этим кораблем был «Юдат». Слишком он засвечен, через неделю за ним будет гоняться каждый корабль флота и все правительства галактики.

– Так вы считаете, что Алхимик действительно существует? – спросила Паулина.

– Флотская разведка всегда в это верила, хотя достоверных улик предъявить не могла. А после сегодняшнего вряд ли могут быть сомнения. Даже если он не хранится в ноль-тау, Мзу знает, как сделать новый. Или сотню новых.

Моника повесила голову.

– Черт, но как же мы облажались...

– Вот-вот. Я всегда считал, что мы слишком уж полагаемся на добрую волю Повелительницы Руин в том, чтобы держать Мзу в заключении. – Он взмахнул рукой и пробормотал: – Не обижайся.

Голопроектор на его столе вспыхнул на миг.

– Не буду, – ответил Транквиллити.

– А еще нашу бдительность усыпил мнимый покой. Ты была совершенно права, заметив, что она дурила нам головы четверть века. Будь я проклят, но для простого маскарада это очень долго. Человек, способный на такую стойкую ненависть, не остановится на полпути. Она удрала потому, что у нее появился реальный шанс использовать Алхимик против Омуты.

– Так точно, сэр.

Ольсен Нил попытался усилием воли подавить тревогу и выжать из себя хоть какую-то осмысленную реакцию на случившееся. Заранее разработанного на такой случай плана у него не было – никто в разведке флота не верил, что Мзу удастся сбежать.

– Я немедленно отправляюсь на Трафальгар. Первая наша задача – сообщить адмиралу Лалвани, что Мзу бежала, чтобы та начала поиски. А первому адмиралу придется усилить оборону Омуты – проклятье, еще одна эскадра, которую флот никак не может сейчас потерять!

– Угроза Латона затруднит ей передвижение, – напомнила Паулина.

– Будем надеяться. Но на всякий случай отправляйся на Дорадосы и поставь на уши наше тамошнее бюро – вдруг она появится там.

Самуэлю, конечно, не было нужды встречаться с остальными оперативниками-эденистами в обиталище лично. Они посовещались путем сродственной связи, после чего Самуэль и его коллега Тринга направились в космопорт. Самуэль нанял звездолет, чтобы отправиться на Дорадосы, а Тринга нашел попутный рейс до Юпитера, чтобы предупредить Согласие.

По похожему сценарию развивались события в отделах еще восьми планетарных разведок, приставленных следить за Мзу. Все решили, что первым делом надо предупредить вышестоящее начальство, а три разведки направили оперативников на Дорадосы – ожидать там прибытия Мзу.

Чартерные агенты в космопорте, страдавшие от сокращения межзвездных сообщений после угрозы Латона, внезапно обнаружили, что дела-то налаживаются.

– Теперь ты должна решить, позволишь ли им сообщить на родные миры,– заметил Транквиллити. – Ибо когда слово будет сказано, события вырвутся из-под твоего контроля.

– Я и прежде ничего не контролировала. Скорей, как арбитр, следила за правилами игры.

– Теперь пришел твой час сойти на поле и принять участие в игре.

– Не искушай. У меня хватает проблем с леймильской дисфункцией реальности. Если дорогой дедушка Майкл не ошибся, проблем от нее будет куда больше, чем от Алхимика Мзу.

– Согласен. Однако мне требуется приказ, разрешающий оперативникам отбыть.

Иона открыла глаза, глядя в окно, но вода за ним была черной, как нефть, и только отражение женщины плыло в темном стекле. Впервые в жизни она ощутила, что такое одиночество.

– У тебя есть я,– мягко уверил ее Транквиллити.

– Знаю. Но ты в чем-то часть меня. Было бы здорово порой опереться на чье-то плечо.

– Например, Джошуа?

– Не хами.

– Прости. Почему ты не попросишь Клемента заглянуть? С ним ты счастлива.

– С ним я кончаю, ты хочешь сказать.

– А есть разница?

– Да. Только не проси объяснить. Сейчас я ищу не только физического удовлетворения. Я принимаю важные решения. Они повлияют на судьбы миллионов людей, сотен миллионов.

– Ты с момента зачатия знала, что это станет твоей судьбой. В этом твоя жизнь.

– Для большинства Салдана так и есть. Они каждый день до завтрака принимают дюжину решений. А для меня – нет. Должно быть, семейный ген самонадеянности не проявился.

– Скорее, тебя заставляет колебаться гормональный дисбаланс, связанный с беременностью.

Иона расхохоталась, и пустая комната отозвалась эхом.

– Ты правда не понимаешь различия между нашими с тобой мыслительными процессами?

– Полагаю, что понимаю.

Ионе явилось нелепейшее видение – презрительно фыркающий двухкилометровый нос. Смех ее перешел в неудержимое хихиканье.

– Ладно, не будем колебаться. Порассуждаем логически. Удержать Мзу в заключении мы не сумели. Теперь она, скорее всего, летит уничтожать солнце Омуты. А у нас с тобой, безусловно, меньше возможностей задержать и уничтожить ее, чем у королевского разведывательного агентства и других агентств. Так?

– Весьма элегантное резюме.

– Спасибо. Таким образом, лучший способ остановить Мзу – спустить разведчиков с поводка.

– Допустим.

– Тогда – выпустим их. Тогда у Омуты будет хотя бы шанс выжить. Я не хочу, чтобы на моей совести лежал еще и геноцид. Ты, я думаю, тоже.

– Хорошо. Я не стану удерживать их корабли.

– Остаются последствия. Если ее схватят живой, технология создания Алхимиков перейдет в чьи-то руки. Как заметила Моника на берегу, каждое правительство захочет защитить собственную версию демократии.

– Да. Старинный термин, обозначающий государство, владеющее столь подавляющим военным превосходством, – «сверхдержава». В лучшем случае появление такой сверхдержавы вызовет гонку вооружений, направленную на получение Алхимиков всеми правительствами Конфедерации, что повлияет на их экономику не лучшим образом. А если они преуспеют в этом, Конфедерация войдет в цикл торможения, установится равновесие страха.

– И во всем виновата я.

– Не совсем. Алхимика изобрела доктор Алкад Мзу. С этого момента дальнейшие события были предопределены. Есть старая поговорка: выпустив джинна из бутылки, обратно его не загонишь.

– Возможно. Но попробовать стоило бы.

С воздуха столица Авона, Регина, едва ли отличалась от любого большого города на любой технически и промышленно развитой планете Конфедерации – зернистая темная масса домов, наползающих с каждым годом все дальше и дальше на окружающий ландшафт. Лишь крутые склоны и извилистые русла потоков замедляли это неуклонное распространение, хотя ближе к центру и их сковывали углебетон и металл. Сердце города – как и везде – занимала горстка небоскребов, образуя торговый, финансовый и административный центр города: роскошная подборка хрустальных шпилей, толстопузых композитных цилиндров и глосс-металлических башен в стиле неомодерна, витрина экономической мощи планеты.

Единственным отступлением от этого негласного стандарта в Регине была вторая горстка серебряных и белых небоскребов, занимавших берег вытянутого озера на восточной окраине города. Как Запретный город древних китайских императоров, она существовала отдельно от остальной территории Регины, управляя в то же время миллиардами судеб. На шестнадцати квадратных километрах, где обитали полтора миллиона человек, находились посольства, дипломатические представительства, адвокатские конторы, конторы мультипланетных корпораций, казармы флота, конспиративные квартиры, агентства новостей и тысячи фирмочек, снабжавших все это разнообразие прокормом и развлечениями. А этот перенаселенный, невероятно дорогой бюрократический улей окружал, в свою очередь, здание Ассамблеи, оседлавшее берег озера и походившее скорее на крытый стадион, чем на местонахождение правительства всея Конфедерации.

Центральный зал тоже напоминал спортивную арену: к столу в середине, где восседал Политический совет, сбегали ярусами ряды сидений. Первый адмирал Самуэль Александрович всегда сравнивал этот зал с гладиаторской ареной, где членам Политсовета приходилось в бою отстаивать свои резолюции. На девяносто процентов – театр, ибо даже в эту эпоху политики живут на сцене.

Будучи одним из четырех постоянных членов Политсовета, первый адмирал имел и власть, и право собрать заседание Ассамблеи. Прежние первые адмиралы пользовались этим правом трижды за всю историю Конфедерации: дважды – чтобы запросить у государств-членов дополнительные суда для предотвращения межсистемных войн, и один раз – чтобы потребовать ресурсов для поимки Латона.

Самуэль Александрович не думал, что окажется четвертым в этом мрачном ряду. Но после того, как на Трафальгар прибыл космоястреб с Атлантиса, времени на консультации с президентом не оставалось. Внимательно изучив отчеты, Самуэль решил, что время является сейчас ключевым фактором. Даже часы могут оказать решающее влияние на ход борьбы, если удастся предупредить об одержимых не затронутые ими миры.

Так что теперь он брел, облаченный в парадную форму, к столу Политсовета под сияющими с черного мраморного потолка прожекторами. По одну сторону шел капитан Кханна, по другую – адмирал Лалвани. Ряды сидений заполняли дипломаты и их помощники, пробирающиеся на свои места с рокотом полудюжины бульдозеров, срывающих до основания дома. Бросив взгляд наверх, первый адмирал убедился, что журналистская галерка забита. Всем интересно, что за чудо случилось.

«Если б вы знали, – подумал он с яростью, – вы давно смылись бы».

Президент Олтон Хаакер в своем традиционном бурнусе занял место за подковообразным дубовым столом вместе с другими членами совета. Самуэлю Александровичу показалось, что Хаакер нервничает. Само по себе показательно – старый хитрый брезникянин был отменным дипломатом. Он занимал свой пост уже второй пятилетний срок; только четверо из последних пятнадцати президентов исхитрились добиться переизбрания.

В зал торжественно вступила Риттагу-ФХУ, посол тиратка, осыпая паркет слетающими с чешуи бронзовыми пылинками. Добравшись до стола, она опустила свою тушу в колыбель. Ее спутник тихонько проухал что-то со своей колыбели в переднем ряду.

Самуэль Александрович предпочел бы, чтобы места ксеноков в совете занимали киинты. Две ксенорасы сменяли друг друга каждые три года, хотя многие в Ассамблее заявляли, что ксенокам следовало бы сменяться на общих основаниях, как любому человеческому правительству.

Спикер Ассамблеи призвал всех к порядку и объявил, что первому адмиралу предоставляется слово согласно девятой статье Конфедеративной хартии. Поднимаясь на ноги, Самуэль Александрович еще раз оглядел ряды, напоминая себе, какие блоки ему надо перетянуть на свою сторону. Эденисты, конечно, на его стороне. Терцентрал Земли, скорее всего, пойдет за эденистами, учитывая их тесный союз. Другие ключевые державы – Ошанко, Новый Вашингтон, Нанджин, Голштиния, Петербург и, конечно, королевство Кулу, наиболее незаслуженно влиятельное (и слава богу, что Салдана горой стоят за Конфедерацию!).

Его немного раздражало, что в таком важном вопросе (разве не самом важном за всю историю человечества?) ему придется полагаться на то, кто с кем разговаривает, чьи идеологии соперничают, чьи религии отвергают друг друга. Смысл этнических колоний, как выяснилось еще на Земле многие века назад, в эпоху Великого Расселения, в том и заключался, что чуждые культуры вполне способны уживаться гармонично, если только не теснить их на одной планете. А Ассамблея позволяла духу подобного широкого сотрудничества процветать и шириться... теоретически.

– Я обратился с просьбой собрать эту сессию Ассамблеи, желая объявить чрезвычайное положение на всей территории Конфедерации, – объявил Самуэль Александрович. – То, что началось как кризис Латона, обернулось в последние часы катастрофой куда более страшной. Если вы будете так добры обратиться к сенсвиз-памяти, только что доставленной с Атлантиса...

Он датавизировал главному процессору приказ воспроизвести запись.

Пусть в этом зале и собрались одни дипломаты, никакой опыт не позволил им сохранять невозмутимость, когда в их черепах начали разворачиваться события на острове Перник. Первый адмирал спокойно пережидал доносившиеся с разных концов зала судорожные вздохи. Запись длилась четверть часа, и многие прерывали просмотр, чтобы оглянуться на коллег или просто убедиться, что вместо настоящего доклада им не подсунули ужастик со спецэффектами.

Когда запись окончилась, Олтон Хаакер вскочил на ноги и несколько долгих мгновений вглядывался в Самуэля Александровича, прежде чем заговорить. Первому адмиралу вдруг стало интересно, как отнесется к этому президент, истовый мусульманин, что он подумает о явившихся джиннах.

– Вы уверены, что эта информация точна? – спросил президент.

Самуэль Александрович подал знак сидевшей за ним адмиралу Лалвани, главе разведки флота.

– Мы ручаемся за ее достоверность, – ответила та, приподнявшись, и снова рухнула в кресло.

На Кайо, посла эденистов, оказалось направлено немало ядовитых взглядов. Тот сносил их стоически.

«Очень типично, – подумал первый адмирал, – обвинять во всем вестника».

– Хорошо, – промолвил президент, – что вы предлагаете?

– Во-первых, объявить чрезвычайное положение и предоставить космофлоту Конфедерации значительный резерв боевых кораблей национальных флотов, – ответил первый адмирал. – Мы немедленно потребуем перехода подчиненных нам планетарных эскадр в распоряжение соответствующих флотов Конфедерации. Немедленно – значит в течение недели.

Это никому не понравилось, но первый адмирал и не ожидал иного.

– Угрозу, вставшую перед нами, нельзя отвести постепенными мерами. Наш ответ должен быть скорым и страшным, а добиться этого можно лишь всей мощью кос-мофлота.

– Но с какой целью? – поинтересовался посол Терцентрала. – Какое решение вы можете предложить для проблемы встающих мертвецов? Нельзя же просто перебить всех одержимых.

– Нельзя, – согласился первый адмирал. – И они это, к сожалению, знают, что дает им огромное преимущество. Мы столкнулись, по сути дела, с самым большим в истории захватом заложников. Так что я предложил бы действовать соответственно, то есть тянуть время до тех пор, пока не будет найдено радикальное решение. И хотя пока я не имею понятия, каким оно может оказаться, общая линия, которой следует нам покуда следовать, на мой взгляд, вполне ясна. Мы должны удержать проблему в ее нынешних рамках, не допуская ее распространения. С этой целью я прошу принять еще одну резолюцию, предписывающую немедленно прекратить все гражданские и торговые межзвездные перелеты. Число таковых в последнее время резко упало в связи с Латоновым кризисом, и свести его к нулю будет несложно. Как только будет установлен всеконфедеративный карантин, наши силы значительно легче будет направлять туда, где они нужнее.

– Что значит – нужнее? – грозно вопросил президент. – Вы сами сказали, что вооруженный ответ немыслим.

– Нет, сэр. Я сказал, что силовое решение не может быть окончательным. Однако сила должна быть и будет использована для предотвращения инфильтрации одержимых в другие звездные системы. Если им удастся захватить полностью индустриализованную планету, они, без сомнения, весь ее потенциал используют в своих целях – а целью их, как заявляет Латон, является полное наше подчинение! Мы должны быть готовы к сопротивлению, возможно, на нескольких фронтах. Иначе одержимые начнут распространяться экспоненциально, Конфедерация падет и все живые люди до последнего будут одержаны.

– Хотите сказать, что захваченные системы мы должны оставить?

– Изолировать, покуда не найдется решение проблемы. Команда ученых на Трафальгаре уже исследует пленную одержимую, и я надеюсь, что их труды не окажутся напрасными.

При этом заявлении по рядам пронесся ошеломленный ропот.

– Вы захватили одного из них? – изумленно переспросил президент.

– Да, сэр. Мы не знали, что это за существо, покуда не прибыл космоястреб с Атлантиса, но теперь наши исследования сосредоточены на более перспективных направлениях.

– Понятно.

Похоже, президент был совершенно ошеломлен. Он покосился на спикера, и тот кивнул.

– Я поддерживаю просьбу первого адмирала об объявлении чрезвычайного положения, – официально объявил президент.

– Один есть, осталось восемьсот, – прошептала адмирал Лалвани.

Спикер позвонил серебряным колокольчиком.

– Поскольку едва ли сейчас можно добавить что-либо к информации, представленной первым адмиралом, я прошу присутствующих проголосовать по предложенной резолюции.

Риттагу-ФХУ пронзительно затрубила и поднялась на ноги. Плоская башка повернулась к первому адмиралу, отчего хемипрограммные сосцы на шее затряслись. Посол мучительно зашевелила двойными губами, долго булькая.

– Спикер заявление нет истина, – зазвучал синтезированный голос автопереводчика. – Я добавить много иметь. Людь элементаль, мертвые люди; не часть природы тиратка это есть. Мы не знать подобное возможно для вас. Мы оспорить реальность нападения сегодня. Если все люди возможность элементарны быть иметь, все вы тиратка угрожать. Это нам пугать. Мы контакт с люди разорвать должны.

– Заверяю вас, посол, мы сами не знали об этом, – проговорил президент. – Это пугает нас не меньше, чем вас. Я бы просил вас поддерживать с нами хотя бы ограниченную связь, покуда этот кризис не разрешится.

Ответный посвист Риттагу-ФХУ переводчик передал так:

– Кто это говорить?

На усталом лице Олтона Хаакера отразилось изумление. Он бросил короткий взгляд на не менее озадаченных помощников.

– Я.

– Но кто говорить?

– Простите, посол, я не понимаю...

– Ты говорить, я говорить. Кто – я? Я видеть Олтон Хаакер стоять здесь, как много раз прежде. Я не знать, есть ли это Олтон Хаакср, не знаю, есть ли элементаль человека?

– Заверяю, что нет! – Президент от возмущения забрызгал слюной.

– Я не знать. Где разница есть? – Она обернулась к первому адмиралу. Стеклянные глазищи не выражали никаких понятных эмоций. – Есть способ знать?

– В присутствии одержимых наблюдается нарушение работы электронных систем, – ответил Самуэль. – Пока что это единственный способ. Но мы работаем над другими.

– Вы не знать.

– Одержания начались на Лалонде. Первым кораблем оттуда, достигшим этой планеты, был «Илекс», и он прибыл напрямую. Мы можем смело предположить, что в системе Авона одержимых еще нет.

– Вы не знать.

Самуэль Александрович не мог подобрать ответа. «Да, я уверен, но проклятая скотина права – уверенности больше нет места. Хотя людям никогда и не требовалось абсолютной уверенности, чтобы убедить себя. А тиратка – требуется, и это разделяет нас куда больше, чем биология».

Он молчаливо бросил умоляющий взгляд на президента, но тот сидел совершенно недвижно.

– Я не знать, – очень спокойно ответил он.

Ряды вздохнули чуть слышно в подсознательной обиде.

«Но я поступил правильно. Я ответил ей на ее условиях».

– Выражать благодарность за высказать правду, – отозвалась Риттагу-ФХУ. – Теперь я исполнить свой долг в это место, говорить за своя раса. Тиратка этот день кончать контакт с люди. Мы покидать ваши миры. Вы не приходить в наши.

Риттагу-ФХУ протянула длинную руку, и округлая девятипалая кисть выключила автопереводчик. Посол протрубила что-то своему спутнику, и оба направились к выходу.

Когда дверь за ними затворилась, в огромном зале воцарилась полная тишина.

Олтон Хаакер прокашлялся, расправил плечи и повернулся к послу киинтов, безучастно стоявшему в первом ряду.

– Если вы желаете покинуть нас, посол Роулор, мы, безусловно, предоставим вам и прочим послам киинтов всяческую помощь в возвращении на ваши родные миры. Это, в конце концов, беда человечества, и мы не хотим ставить под удар наши плодотворные взаимоотношения.

Щупальце снежно-белого киинта распрямилось, сжимая процессорный блочок. Голопроектор на нем муарово искрился.

– Жизнь сама по себе весьма рискованна, господин президент, – ответил Роулор. – Опасность уравновешивается радостью. Чтобы познать одно, надо испытать второе. И вы не правы, говоря, что эта проблема касается исключительно людей. Все разумные расы рано или поздно сталкиваются с истинной природой смерти.

– Так вы... знали? – выдавил Олтон Хаакер, враз потеряв всю дипломатическую утонченность.

– О своей природе – безусловно. Мы уже столкнулись с ней однажды и пережили это столкновение. Теперь пришел ваш черед. Мы не можем помочь вам в предстоящей борьбе... но мы сочувствуем.

Объем межзвездных перевозок через Валиск сокращался – десять процентов за два дня. Хотя контроль за транспортными потоками через обиталище осуществляли подсознательные подпрограммы Рубры, основная его личность не заметила спада. Внимание его привлекли только экономические показатели. Все рейсы были чартерные, доставлявшие в соответствии с графиком сырье на промышленные станции его драгоценной «Магелланик ИТГ». И все до последнего – корабли адамистов. Ни одного черноястреба его собственного флота.

Из любопытства Рубра просеял все свежие новостные клипы в поисках причины – какой-нибудь кризис или катастрофа на другом конце Конфедерации? Пусто.

И только когда его сознательная подпрограмма провела еженедельную проверку Файрузы, Рубра сообразил, что нечто неладное творится и внутри обиталища. Файруза был его очередным протеже, потомком в девятом поколении, с детства проявлявшим немалые способности.

Способности, в определении Рубры, состояли в неодолимом стремлении подчинить себе остальных мальчиков в яслях, захапать как можно больше чего бы то ни было, будь то конфеты или время за игровым компьютером, некоторую жестокость в отношении к зверюшкам и презрение к любящим, скромным родителям. Короче говоря, это был жадный, дерзкий, наглый, непокорный мерзкий мальчишка, и Рубра был от него в восторге.

Когда Файрузе исполнилось десять лет, психику его начали подтачивать неторопливые волны поощрений – позыв дойти до собственного предела, ощущение своей правоты и грядущей великой судьбы, нестерпимый эгоизм. Все невысказанные стремления Рубры напрямую сочились в его мозг.

Так часто процесс лепки в прошлом приводил к неудаче. Валиск был переполнен невротиками, оставшимися от прежних попыток Рубры создать динамичную, безжалостную личность по тому, что он считал своим образом и подобием. Как же мечтал он создать подобное существо – достойное править «Магелланик ИТГ». И двести лет собственная плоть и кровь подводила его снова и снова. Как унизительно.

Но Файруза отличался стойкостью, редкой в многочисленном потомстве Рубры. И до сих пор он не показывал слабостей психики, погубивших прежние попытки Рубры. Тот очень надеялся на мальчишку – даже больше, чем в свое время на Дариата.

Однако когда Рубра вызвал подпрограмму, отслеживающую состояние четырнадцатилетнего наследника, не произошло ничего. По всей длине нейронных сетей обиталища пробежала волна изумления. Звери-служители содрогались при ее прохождении, сокращались мышцы-сфинктеры, регулировавшие ток жидкости в сети питающих капилляров и водных протоков, заглубленных в коралловую оболочку, так что автономной нейросети пришлось полчаса гасить вызванные ею колебания. Все восемь тысяч потомков Рубры невольно вздрогнули, не осознавая причины этого, – даже дети, не ведающие о своей истинной природе.

Мгновение Рубра находился в растерянности. Личность его распределялась равномерно по нейронным слоям обиталища – состояние, которое изначальные создатели Эдена называли «распределенным присутствием». Все программы, и подпрограммы, и автономные резиденты существовали неслиянно и нераздельно. Вся информация, принимаемая любой чувствительной клеткой, немедленно рассеивалась на хранение между разными слоями. Сбой, даже наималейший, был немыслим.

Сбой мог означать, что не в порядке его собственный рассудок. Что его разум – единственное, что осталось в нем от первоначального «я», – поврежден.

Вслед за изумлением пришел страх. Подобной катастрофе могло быть не так уж много причин. Возможно, повелитель обиталища наконец поддался психическим расстройствам – состояние, приход которого давно предсказывали эденисты, результат веков одиночества и отчаяния, неспособности подыскать себе достойного наследника.

Рубра принялся разрабатывать серию совершенно новых подпрограмм, нацеленных на анализ его собственной мыслительной архитектуры. Словно призраки, эти визитанты скользили по нейронным слоям, отслеживая работоспособность каждой подпрограммы, отчитываясь перед своим хозяином.

И вскоре начал складываться список сбоев – довольно странный. Некоторые подпрограммы, вроде монитора Файрузы, пропали вовсе, другие отключились; порой блокировались моменты рассеяния памяти. Больше всего Рубру беспокоили нелогичность атаки – а в том, что это нападение, он не сомневался, – и странный метод ее проведения. Одно, впрочем, оставалось совершенно ясно: кто бы ни стоял за этими сбоями, он прекрасно понимал и природу сродства, и строение мозга обиталища. В то, что это могут быть эденисты с их омерзительным чувством собственного превосходства, Рубра не поверил ни на минуту. Они считали своим основным оружием против него время; когистанское Согласие считало, что больше нескольких столетий он все равно не продержится. А необъявленная, тайная война с тем, кто не представлял угрозы, была бы невероятным нарушением их этического кодекса. Нет, это кто-то еще. Кто-то поближе.

Рубра просмотрел список отключенных следящих подпрограмм. Всего их было семь; шестеро были приписаны к обычным потомкам, все моложе двадцати лет, и поскольку с «Магслланик ИТГ» они еще не были связаны, за ними требовался только самый стандартный пригляд. А седьмой... его Рубра не проверял ни разу за последние пятнадцать лет их тридцатилетнего отчуждения. Его величайший провал – Дариат.

Откровение это потрясло его. Каким-то образом Дариат сумел переподчинить себе часть программ обиталища. Хотя в свое время он исхитрился вовсе закрыть Рубре сродственный доступ в свой разум – с того самого дня, тридцать лет назад. При всех его недостатках редкостный талант.

На это открытие Рубра отреагировал предсказуемо – выставив оборону вокруг своего личностного ядра, фильтры на входах, проверяющие всю информацию на наличие вирусов-троянцев. Чего пытается добиться Дариат, проникая в его подпрограммы, Рубра не понимал, но твердо знал: потомок все еще винит его за смерть Анастасии Ригель. И рано или поздно придет мстить.

Что за редкостное упорство. Под стать его собственному.

Таким возбужденным Рубра не бывал уже десятки лет. Может, еще не поздно поторговаться с Дариатом? В конце концов, тому еще и пятидесяти нет, еще полвека активной жизни перед ним. А если договориться не удастся... всегда можно его клонировать. Рубре достаточно будет одной живой клетки. По возможности обезопасив собственную личность,

Рубра отдал новый приказ. И вновь ничего подобного ему не приходилось производить прежде. Серия новых программ пронизала нейронную сеть, изменяя параметры роутинга, невидимая для любого, кто привык к стандартным мысленным путям. Каждая светочувствительная клетка, каждый сродственный потомок, каждый зверь-служитель получил тайный приказ: найти Дариата.

Ответ Рубра получил через семь минут, но не такой, на который рассчитывал.

На восемьдесят пятом этаже звездоскреба «Канди» вышли из строя несколько следящих подпрограмм. В «Канди» проживали обычно наименее респектабельные жители Валиска, то есть, учитывая общий состав населения, это было последнее убежище для тех, кого не могли выносить распоследние подонки. Сбой произошел на квартире Андерса Боспорта, гангстера и полупрофессионального насильника. В одну из следящих подпрограмм был внедрен сегмент памяти; вместо того чтобы надзирать и сбрасывать изображение квартиры программе общего анализа, программа заменяла изображение в реальном времени старой записью.

Эту проблему Рубра разрешил просто – стер старую программу и перезаписал поверх резервную копию. Квартира, которую он наблюдал теперь, была разнесена в пух и прах – мебель сдвинута, завалена мужской и женской одеждой всех видов, всюду разбросаны тарелки с остатками еды, пустые бутылки. На столах валялись мощные процессорные блоки производства Кулу и десятки энциклопедических клипов – не самое привычное для Боспорта чтение на ночь.

Вместе со зрением и слухом вернулось и ощущение запаха. В квартире воняло разложением. И причина этому была очевидна. В спальне, рядом с кроватью, валялось ожиревшее тело Дариата. На трупе не было ни следов садистских игр, ни синяков, ни ран, ни ожогов от энергетического оружия. Какой бы не была причина смерти, на пухленьком лице Дариата застыла омерзительная кривая ухмылка. И Рубра не мог не подумать, что Дариат умирал с наслаждением.

Своим новым, захваченным, телом Дариат был доволен безмерно. Он уже и забыл, что значит быть тощим – двигаться быстро, ловко проскальзывать между закрывающимися дверями лифта, носить нормальный костюм вместо обтрепанной тоги. И молодость, конечно, – вот вам еще одно преимущество. Крепкое тело, худощавое и сильное. Что Хоргану было не больше пятнадцати лет, так это неважно – энергистическая сила возместит все. Дариат выбрал себе облик двадцатилетнего – мужчина в расцвете сил, гладкая, шелковистая смуглая кожа, густые и длинные смоляные волосы. Оделся он в белое – простые хлопчатобумажные штаны и рубаха, достаточно тонкие, чтобы видна была рысья гибкость мышц. Не так вульгарно, как нелепая туша Боспорта в стиле «мачо», натянутая Россом Нэшем, но взгляды девчонок он так и притягивал.

Честно говоря, испробовав все прелести одержания, Дариат едва не отрекся от своей затеи. Но лишь едва. Цель его отличалась от целей его соратников, но Дариат, в отличие от них, не боялся смерти, возвращения в бездну. Теперь, как никогда прежде, он верил в духовность, проповеданную Анастасией. Бездна была лишь частью тайн смерти; изобретательность Творца беспредельна, и, конечно, за смертью идет иное посмертие, иной континуум. Похожие мысли крутились у него в голове в тот момент, когда он и его товарищи-одержимые вошли в таверну Такуля. Остальные так сосредоточились на своей великой миссии, что отнестись к ней с юмором не могли совершенно.

Таверна Такуля отражала, как кривое зеркальце, все бытие Валиска. Черно-серебряный хрустальный интерьер, некогда весьма стильный, сейчас оплевали бы даже приверженцы стиля ретро, там, где раньше блюда готовил шеф-повар в пятизвездочной кухне, сейчас разогревали готовые пакеты, официантки были староваты для своих коротеньких юбочек, а клиенты к неуклонному упадку заведения относились наплевательски. Как и большинство баров обиталища, таверна привлекала посетителей определенного типа – в данном случае космонавтов.

Когда Дариат вслед за Кирой Салтер вошел внутрь, за грибообразными столиками сидело с пару дюжин клиентов. Одержимая проплыла к бару и заказала выпивку, которую немедленно предложили оплатить двое ее соседей. Пока разыгрывался спектакль, Дариат выбрал столик у двери и оттуда принялся изучать зал. Неплохо, пятеро выпивох отличались характерными васильково-синими глазами потомков Рубры, и все пятеро носили комбинезоны с серебряной звездой на эполете – капитаны черноястребов.

Дариат сосредоточился на следящих подпрограммах, активных в нейронных слоях под полом, потолком и стенами таверны. Абрахам, Маткин и Грейси, одержавшие сродственно-способные тела, последовали его примеру. Четверо захватчиков разом извергли поток подчинительных команд, отрезавших комнату вместе со всем ее содержимым от сферы восприятия основной личности Рубры.

Он неплохо их натаскал. У четверки не ушло и минуты на то, чтобы переподчинить простейшие подпрограммы, превратив таверну Такуля в слепое пятно. Сфинктер двери неслышно сомкнулся, и его серая пемзоподобная поверхность превратилась в неприступную стену, отделявшую зал от внешнего мира.

Кира Салтер поднялась на ноги, презрительным жестом отстраняя неудачливых ухажеров. Когда один из них, вскочив за ней вслед, открыл рот, женщина небрежно отвесила ему оплеуху. Выпивоха отлетел в сторону и, с грохотом ударившись о коралловый пол, взвыл от боли.

– Не выйдет, любовничек, – рассмеялась Кира, посылая ему воздушный поцелуй, пока он утирал текущую из носа кровь.

Кожаная сумочка в ее руке обратилась в помповое ружье. Кира развернулась к основной массе посетителей и одним выстрелом разнесла мерцающий в потолке светошар на куски.

Все шарахнулись от дождя осколков жемчужно-белого композита. Некоторые взялись датавизировать через сетевой процессор комнаты призывы о помощи, но электронику одержимые вывели из строя в первую очередь.

– О'кей, пипл, – объявила Кира с преувеличенным американским акцентом. – Это налет. Никому не двигаться, все ценности – в мешок.

Дариат вздохнул с плохо скрываемым презрением. Просто ошибка судьбы – чтобы совершенным телом Мэри Скиббоу завладела такая отменная сука, как Кира.

– Незачем, – проговорил он. – Мы пришли за капитанами черноястребов. Давай на этом и сосредоточимся, а?

– Может, и незачем, – ответила Кира. – Зато есть «чего».

– Знаешь что, Кира? Ты все-таки полная задница.

– И что?

Она метнула в него разряд белого пламени.

Официантки и клиенты с воплями ринулись прятаться. Дариат сумел только отбить разряд кулаком, превратив его на миг в нечто наподобие теннисной ракетки. Белый огненный шарик заметался по залу, отскакивая от столов и стульев. Дариат потряс рукой – разряд все же болезненно задел нервы до самого плеча.

– Кончай нотации читать, Дариат, – предупредила Кира. – Мы делаем что приходится.

– Это делать было не обязательно. Больно же.

– Да приди в себя, остолоп! Если бы ты не пускал слюни со своей моралью, тебе было бы намного приятнее жить.

Клаус Шиллер и Маткин, заметив его недовольство, захихикали.

– Мы не можем позволить себе твоих детских выходок, – ответил Дариат. – Если мы хотим заполучить черноястребов, твоя недисциплинированность стоит у нас на пути. Ты танцуешь под дудку лорда Тарруга. Сдерживайся. Прислушайся к своей внутренней музыке.

Кира забросила помповик за плечо и раздраженно ткнула в своего спутника пальцем.

– Еще одно слово этой кастанедовской херни – и я тебе точно башку оторву. Мы тебя приволокли с собой, чтобы разобраться с личностью обиталища, и все. Это я определяю цели. У меня есть четкий приказ. Приказ, который поможет нам победить. Ясный приказ. А ты, сопля, что можешь нам предложить? Сотню лет ковырять пол обиталища, пока мы не найдем мозги этого Рубры и не вышибем их? Так? Это твой крутой и ценный план?

– Нет, – с тупым спокойствием повторил Дариат. – Повторяю, Рубру нельзя победить физической силой. Ваш метод – одержание человеческого населения обиталища – не пройдет, покуда мы не разобрались с ним. Думаю, мы и с черноястребами совершаем ошибку. Даже их мощь не поможет нам разобраться с ним. А если мы начнем одерживать их, то привлечем к себе внимание.

– Как повелит Аллах, – пробормотал Маткин.

– Да вы что, ослепли? – взвыл Дариат. – Если мы сосредоточимся на уничтожении Рубры и одержании его нейронных слоев, мы сможем достичь всего. Мы будем как боги!

– Это почти богохульство, сынок, – заметил Абрахам Канаан. – Ты со словами-то поосторожнее.

– Черт... Ладно, как полубоги – сойдет? Смысл в том...

– Смысл в том, Дариат, – перебила его Кира, в качестве дополнительной меры убеждения нацеливая на него помповик, – что ты кипишь местью. И не пытайся спорить, потому что ты такой псих, что готов жизнью пожертвовать ради мести. Мы знаем что делаем – мы рассеиваемся, чтобы защититься. Если ты против, возможно, тебе пришла пора остыть в бездне.

Дариат хотел было возразить, но понял, что уже проиграл. Лица остальных одержимых окаменели, а шестое чувство подсказало, как холодеют их души. Слабаки, глупцы. Их не волнует ничто, кроме настоящего момента. Скоты. Но помощь этих скотов ему еще понадобится.

Кира победила снова, как в тот раз, когда она настояла на его самопожертвовании, чтобы проверить его верность. Одержимые обращались к ней, а не к нему.

– Ладно, – сдался Дариат. – Будь по-твоему. Пока.

– Спасибо, – ядовито поблагодарила Кира и с улыбкой подплыла к ближайшему капитану.

Все время их спора в таверне Такуля царила полная тишина, какая наступает обычно, когда совершенно чужие люди обсуждают твою судьбу в двух шагах от тебя. Но сейчас спор был окончен, и судьба решилась.

Официантки с визгом забились под стойку бара. Семеро космонавтов рванулись к затворенному сфинктеру. Пятеро даже ринулись на одержимых с тем, что под руку подвернулось: с ядерными клинками (погасшими), «розочками» из бутылок, дубинками-разрядниками (тоже бесполезными) и просто с кулаками.

В ответ вспыхнул белый огонь. Капли его били по коленям и лодыжкам, калеча и обездвиживая, бичи оплетали ноги наподобие раскаленных кандалов. И когда жертвы их рухнули на пол в дымном облаке горящей плоти, одержимые ринулись на них.

Росио Кондра уже пять веков томился в бездне, когда пришло время чудес. Тянулось безумное бытие, мука, которую он мог сравнить лишь с последним мигом перед смертью от удушения, растянутым в вечность, в полной тьме, тишине, немоте. Прожитая жизнь прокручивалась перед ним миллион раз, но этого было мало.

А потом пришло чудо, и из внешнего мира начали сочиться ощущения. На долю секунды в пустоте бездны открывались провалы, точно просветы в черных тучах, откуда нет-нет да глянет на землю сладостный золотой луч рассвета. И каждый раз в слепящий, оглушительный потоп реальности рушилась единственная погибшая душа, устремляясь к красоте и свободе. А Росио вместе с оставшимися мог лишь выть от тоски, и молить, и молиться, и обращать тщетные клятвы к непреклонным, безразличным живущим, обещая им спасение и вечное благо... если они только помогут.

Возможно, какой-то толк и был от этих клятв, потому что трещины открывались все чаще, так часто, что это стало мукой – знать, что есть выход из небытия, и не иметь сил им воспользоваться.

Но не сейчас. В этот раз... благодать осияла Росио Кондру так ярко, что он едва не лишился рассудка. И в этом потоке ощущений слышались чьи-то крики агонии, мольбы о помощи.

– Я помогу, – солгал Росио. – Я остановлю это.

И боль затопила его вслед за этими лживыми словами, когда душа взывающего слилась с его собственной. Но это было куда больше, чем простое соединение пропащих в поисках избавления от тоски. По мере того как сплетались их мысли, Росио прибавлялось мощи, а боль переходила в экстаз. Он ощущал, как подергиваются от мучительного жара руки и ноги, как саднит в сорванном от воплей горле, и все это приносило несравненное наслаждение, оргазм мазохиста.

Мысли страдальца становились все слабей, все глуше по мере того, как Росио силой внедрялся в нейронные пути его мозга. И с этим возвращались одно за другим подзабытые уже человеческие ощущения – биение сердца, ток воздуха в легкие. А владелец его нового тела угасал, и Росио почти инстинктивно давил его, загонял в дальние уголки мозга, со все большей и большей легкостью.

И прочие погибшие души в гневе взывали к нему из бездны, сетуя на то, что это он удостоился спасения, а не они, оставшиеся.

А потом стихли и жалкие угрозы, и бесплодные обвинения, а остались только слабые протесты прежнего хозяина тела и еще один, странно далекий глас, умоляющий рассказать, что случилось с ее возлюбленным. Росио удавил разум хозяина, захватив его мозг целиком.

– Хватит, – послышался женский голос. – Ты нам нужен кое для чего поважнее.

– Пустите! – прохрипел он. – Я почти, почти...

Силы его прибывали, захваченное тело начинало отзываться. Залитые слезами глаза с трудом, но различали смутные очертания склонившихся к нему троих человек. Вероятно, то были ангелы – потому что нечеловечески прекрасную девушку окружал сияющий белый ореол.

– Нет, – проговорила она. – Уходи в черноястреба. Немедля.

Должно быть, это какая-то ошибка. Или они не понимают? Это было чудо. Искупление.

– Я пришел! – шепнул им Росио. – Вот, видите? Я вошел. Я смог.

Он поднял новоприобретенную руку, глядя, как прозрачными трутовиками свисают с пальцев волдыри.

– Теперь убирайся.

Рука исчезла. Кровь заплескала лицо, залив глаза. Росио хотелось кричать, но сорванные голосовые связки не подчинялись.

– Убирайся в черноястреба, ты, дерьмецо, или отправишься обратно в бездну. И в этот раз тебе никто не позволит вернуться!

Еще один поток потрясающей боли и расползающееся бесчувствие подсказали Росио, что уничтожена его правая нога. Они глодали его прекрасную новую плоть, не оставляя ему ничего. Росио взвыл от этой вселенской несправедливости, и вдруг в рассудке его зазвучали слабые, гулкие голоса.

– Видишь?– спросил Дариат. – Все очень просто. Направляешь мысли вот так...

Он подчинился, и сродственная связь отворила ему разум «Миндори».

– Что случилось?– возбужденно спросил черноястреб.

Левая нога Росио исчезла совсем, белое пламя окутало его пах и обрубок правого бедра.

– Перан!– воззвал черноястреб. Росио наложил отпечаток мыслей капитана на свои собственные.

– Помоги мне, «Миндори».

– Как? Что происходит? Я не чувствую тебя. Ты закрылся от меня. Почему? Раньше ты так не делал.

– Прости. Это боль, инфаркт. Я, кажется, умираю. Позволь мне прийти, подруга моя.

– Иди. Торопись!

Он ощутил, как ширится сродственная связь, и на другом ее конце ожидал черноястреб, чей разум не испытывал к капитану ничего, кроме любви и приязни. Доверчивое, мягкосердечное создание, несмотря на великанские размеры и мощь. И тогда Кира Салтер надавила на него снова.

В последний раз прокляв тех дьяволов, что не оставили ему выбора, Росио покинул драгоценное человеческое тело, скользнув по сродственному каналу. Этот переход отличался от того, что привел его в мир живых. Первый был насильственным, теперь же его поджидали объятия простодушной возлюбленной, готовой укрыть его от всякого зла.

Энергистический узел, порожденный его душой, внедрился в поджидающие его нейроны в самой сердцевине черноястреба, и последняя ниточка, связывавшая Росио с телом капитана, лопнула, когда череп разлетелся в мелкие ошметки под ударом кулака торжествующей Киры.

«Миндори» покоился на своем пьедестале, на втором из трех посадочных уступов Валиска, терпеливо втягивая в пузыри-хранилища питательную жидкость. За неподвижным космопортом обиталища виднелся газовый гигант Опунция, сплетение бледно-зеленых штормовых колец. Черноястребу это зрелище казалось умиротворяющим. Он родился в кольцах Опунции и за восемнадцать лет вырос до стодвадцатипятиметрового конуса имаго. Даже среди черноястребов, чья внешность могла сильно отличаться от обычного для космоястребов диска, такая форма была необычной. По темно-зеленому коралловому корпусу шли лиловые кольца, сзади торчали три толстых плавникообразных выступа. При такой форме модуль жизнеобеспечения мог пристроиться на корпусе только сверху, наподобие оседлавшей корабль сплюснутой капли.

Искажающее поле корабля во время стоянки, как это было привычно для космо– и черноястребов, плотно прижималось к корпусу. Но когда душа Росио Кондры вторглась в нейроны «Миндори», все изменилось. По количеству нервных клеток захваченный им мозг значительно превосходил человеческий, а значит, прирастала и энергистическая мощь, черпаемая им из разрыва между континуумами. Он вырвался из зоны хранения, отведенной ему «Миндори», разрушая подпрограммы поддержки.

Пораженный черноястреб едва успел сформулировать вопрос «Кто ты?»,когда одержатель погасил его рассудок. Но подчинить безмерно сложные функции тела звездолета с той же легкостью, что и человеческое тело, Росио не мог. Инстинкты были бесполезны, не было привычных нейронных цепочек, формирующих приказы. Для одержателя это была чужая земля. В его эпоху звездолетов не было вовсе, а живых – тем более. Вегетативные подпрограммы, регулировавшие деятельность органов «Миндори», работали как прежде – их Росио не тронул. Но искажающее поле управлялось соматически, волевым усилием.

Стоило Росио одержать корабль, как складки поля начали самопроизвольно расправляться. Черноястреб завалился назад, выдирая из приемников питающие трубки. Хлестнула питающая жидкость, заливая пьедестал, пока обиталище не закрыло второпях сфинктеры.

«Миндори» качнуло вперед, потом подняло на три метра над грибообразным пьедесталом, покуда Росио отчаянно пытался сдержать осцилляции, пробегающие по его растровым клеткам. К сожалению, и этот процесс не вполне ему подчинялся. Основное чувство черноястреба – гравитационное – было побочным продуктом сложных манипуляций с искажающим полем. Росио не мог даже понять, где находится, не говоря уж о том, чтобы вернуться.

– Какого хера ты творишь? – грянул возмущенный Рубра.

Корму «Миндори» резко повело вбок, и корабль едва не оцарапал нижними плавниками поверхность уступа. Водитель служебной машины ударила по тормозам и едва успела дать задний ход, как огромный биотехкорабль проскользнул в пяти метрах от защитного пузыря кабины.

– Из-звините,– пробормотал Росио, отчаянно перебирая воспоминания подчиненного звездолета в поисках подходящей программы. – Всплеск энергии. Секунда – и я его подавлю.

Еще два черноястреба сорвались с места, когда одержатели вторглись в их нейроны. Рубра обрушил на них поток раздраженных запросов.

Росио тем временем научился кое-как управляться с полем и связал ощущаемые им массы с информацией, поступающей от чувствительных пузырей. Корпус его скользил в опасной близости от причального уступа.

Он поспешно переконфигурировал поле, чтобы оттолкнуться, – и у него получилось. Он, правда, не сразу понял, насколько быстро приближается оболочка. И на пути у него был еще один черноястреб. Неодержанный.

– Не могу остановиться,– бросил ему Росио.

Корабль поднялся быстро и легко, осыпав пролетевшего внизу «Миндори» возмущенными протестами. Корабль едва успел затормозить, прежде чем его плавники коснулись оболочки Валиска.

Остававшиеся в таверне Такуля двое капитанов пали наконец жертвой стратегии Киры, и их корабли взмыли со своих пьедесталов, точно фейерверки. Рубра и остальные черноястребы осыпали их тревожными запросами. Трое неодержанных черноястребов, напуганные поведением собратьев, тоже снялись с уступа. Когда такая масса огромных звездолетов закувыркалась в узком пространстве между двумя уступами, столкновение казалось неизбежным. Рубра принялся раздавать всем полетные векторы, чтобы как-то развести ослушников, требуя безоговорочного повиновения.

К этому времени Росио уже освоил управление искажающим полем. Он провел свою массивную тушу к ожидающему ее пьедесталу, покружил чуть-чуть и с пятой попытки опустился на место.

– Если вы все закончили...– ядовито промолвил Рубра, когда стая встревоженных черноястребов расселась.

Росио терпеливо снес выговор, а с четырьмя одержимыми черноястребами обменялся предостережениями и обрывками информации о том, как сподручнее обращаться с новыми телами.

Поэкспериментировав полчаса, Росио был приятно удивлен увиденным. Окрестности газового гиганта были насыщены энергией во всех видах и огромным количеством свободной массы. Магнитные и электрические поля накладывались на волны частиц. Двенадцать лун и сотни мелких астероидов. Все они оставляли хрупкие следы в его сознании, отпечатываясь мириадами образов – цветами, мелодиями, запахами. Теперь он был наделен куда большим числом чувств, чем просто человек. Хотя что угодно будет лучше, чем бездна.

На сродственной волне воцарилась тишина. Одержимые ждали.