"Тэсс из рода д'Эрбервиллей" - читать интересную книгу автора (Гарди Томас)

30

В надвигающихся сумерках они ехали по ровной дороге, пересекавшей растянувшиеся на много миль луга, за которыми вставали темные крутые склоны Эгдон-Хита. На вершине виднелись купы елей, и зазубренные их верхушки напоминали зубчатые башни, увенчивающие черный заколдованный замок.

Близость друг к другу поглотила все мысли и чувства Клэра и Тэсс; долго не нарушали они молчания, и в тишине слышался лишь плеск молока в высоких бидонах. Проселок, которым они ехали, был таким уединенным, что никто никогда не срывал здесь орехов с ветвей, и, созревая, они падали на землю, а ягоды ежевики висели тяжелыми гроздьями. Энджел кнутом притягивал к себе ветки, срывал ягоды и подавал их Тэсс.

Вскоре хмурое небо послало первых предвестников ненастья — упали тяжелые капли дождя и духота сменилась порывами ветра, игравшего волосами путников. Речки и пруды уже не отливали ртутным блеском; широкая зеркальная гладь превратилась в тусклую свинцовую пелену, казавшуюся шероховатой. Но Тэсс оставалась задумчивой; дождь бил ее по лицу, и румянец на загорелых щеках стал ярче. Как всегда, волосы ее растрепались, так как она доила коров, прижимаясь головой к их животу; из-под оборок коленкорового чепчика выбились прядки, и, смоченные дождем, они напоминали липкие водоросли.

— Пожалуй, лучше было мне не ехать, — прошептала она, посматривая на небо.

— Мне очень неприятно, что вы оказались под дождем, — сказал он, — но как я рад, что вы со мною.

Далекий Эгдон скрылся за дождевой сеткой. Стемнело, и можно было ехать только шагом, так как дорога то и дело пересекалась шлагбаумами. Стало прохладно.

— Боюсь, как бы вы не простудились — ведь руки и шея у вас открыты, — сказал он. — Придвиньтесь ближе ко мне, и дождик до вас не доберется. Я бы еще больше беспокоился, если бы не надеялся, что дождь будет мне союзником.

Она незаметно придвинулась ближе, и он набросил на нее и на себя большой кусок парусины, которым иногда прикрывали от солнца бидоны с молоком. Так как у Клэра руки были заняты, то Тэсс придерживала парусину, чтобы она не соскользнула.

— Ну, все в порядке… Нет, не совсем: дождь стекает мне на шею, а вам, должно быть, приходится еще хуже. Вот теперь хорошо. Тэсс, руки у вас — как влажный мрамор. Вытрите их парусиной. Теперь дождь вам не страшен, если будете сидеть смирно. Ну, дорогая, что же вы мне ответите на мой вопрос? Я долго ждал.

В ответ он услышал только хлюпанье копыт по грязи да плеск молока в бидонах, стоявших за его спиной.

— Вы помните, что вы мне сказали?

— Помню, — отозвалась она.

— Вы мне ответите раньше, чем мы вернемся домой?

— Постараюсь.

Больше он не настаивал. Вдали показались развалины господского дома времен Карла I, четко вырисовывались на фоне неба, а потом остались позади.

— Вот это интересное место, — начал он, желая развлечь ее. — Одно из многих поместий, принадлежавших древнему нормандскому роду, который некогда пользовался огромным влиянием в этой части страны, — роду д'Эрбервиллей. Я всегда о них вспоминаю, проезжая мимо их бывших владений. Есть что-то грустное в вымирании древнего знаменитого рода, даже если представители этого рода прославились как жестокие и властные феодалы.

— Да, — сказала Тэсс.

В темноте они медленно подвигались вперед, и вдали замаячил слабый свет — там, где днем на темно-зеленом фоне появлялась белая полоска дыма, — знак, свидетельствующий о том, что между уединенным их мирком и современной жизнью устанавливается время от времени связь. Раза три-четыре в день современная жизнь вытягивала белое свое щупальце, прикасалась к здешнему мирку, а затем щупальце быстро втягивалось, словно прикоснулось к чему-то чуждому.

Слабый свет исходил от закоптелой лампы на маленькой железнодорожной станции — от жалкой земной звезды, которая, впрочем, имела в некотором смысле больше значения для обитателей мызы Тэлботейс и всего человечества, чем небесные светила, хотя далеко ей было до них. Повозку начали разгружать, а Тэсс спряталась от дождя под ближайшим деревом.

Послышалось шипение паровоза, по мокрым рельсам поезд почти бесшумно подошел к станции, и бидоны с молоком были быстро погружены на товарную платформу. Фонари локомотива на секунду осветили Тэсс Дарбейфилд, неподвижно стоявшую под огромным остролистом. Ни одно существо не могло быть более чуждо этим сверкающим рычагам и колесам, чем Тэсс — наивная девушка с полными обнаженными руками, с мокрыми от дождя волосами и лицом; на ней было ситцевое, отнюдь не модное платье, коленкоровый чепчик сдвинулся на лоб; она напоминала ласкового, отдыхающего леопарда.

Снова она уселась возле своего возлюбленного, с той молчаливой покорностью, какая иногда свойственна страстным натурам. Завернувшись с головой в парусину, они снова окунулись в глубокий мрак ночи. Тэсс была очень впечатлительна, и промелькнувшая перед ней вихрем картина технического прогресса заставила ее глубоко задуматься.

— Завтра утром лондонцы будут пить за завтраком это молоко, правда? — спросила она. — Незнакомые люди, которых мы никогда не видели.

— Да, должно быть, будут пить. Но не в том виде, в каком мы его посылаем. Нужно его разбавить, чтобы оно не ударило им в голову.

— Знатные мужчины и женщины, послы и центурионы, дамы, торговки и дети, никогда не видевшие ни одной коровы.

— Да, пожалуй, особенно центурионы.

— Люди, которые понятия о нас не имеют и не знают, откуда явилось это молоко; им и в голову не придет, что сегодня, под дождем, мы проехали много миль по лугам, чтобы доставить его вовремя.

— Это путешествие мы совершили не только ради почтенных лондонцев, мы и себя не забыли — нам нужно поговорить о животрепещущем деле; и я уверен, что сегодня мы покончим с ним, дорогая Тэсс. Выслушайте меня: ведь вы мне уже принадлежите — я говорю о вашем сердце. Не правда ли?

— Вы это знаете не хуже, чем я. Да, да!

— Но если ваше сердце принадлежит мне, то почему же вы мне отказываете в своей руке?

— Я думала только о вас… Я хотела спросить… Я должна вам кое-что сказать…

— Ну представьте себе, что вы это делаете только ради моего счастья и благополучия.

— О, если бы это было так… Но моя прежняя жизнь — до того, как я поселилась тут… я хочу…

— Да, для моего счастья и благополучия. Если я арендую большую ферму в Англии или в колониях, вы будете незаменимой женой для меня, лучшей, чем любая девица из самого знатного рода. Тэсси, милая, пожалуйста, перестаньте думать о том, что вы станете мне поперек дороги.

— Но моя жизнь… Я хочу, чтобы вы ее знали. Вы должны выслушать, тогда вы меня будете меньше любить.

— Расскажите, если хотите, дорогая. Расскажите вашу чудесную жизнь. Ну-с, родилась я там-то, в таком-то году…

— Я родилась в Марлоте, — начала она, цепляясь за его слова, сказанные шутливым тоном. — Там я и выросла, училась в школе, но шестого класса не закончила. Говорят, я была очень способной и могла сделаться хорошей учительницей. И решено было, что я буду учительницей. Но моей семье жилось тяжело; мой отец не очень-то любил трудиться и к тому же выпивал.

— Да, да! Бедное дитя! Старая история! — Он крепче прижал ее к себе.

— А потом… я должна вам рассказать… Это очень необычно… это касается меня… я… я… была…

Голос Тэсс прервался.

— Да, милая, не волнуйтесь.

— Я… я не Дарбейфилд, а д'Эрбервилль… из того самого рода д'Эрбервиллей, владевших старым замком, мимо которого мы проехали. И мы все обеднели.

— Д'Эрбервилль! Вот как! Это и смущало вас, дорогая моя?

— Да, — чуть слышно проговорила она.

— Но почему же я буду меньше любить вас теперь?

— Хозяин говорил, что вы ненавидите старинные роды.

Он расхохотался.

— Ну что ж, в этом есть доля правды. Мне противно, что аристократы превыше всего ставят чистоту крови. Я считаю, что уважать мы должны лишь духовные качества — ум и добродетель, а отнюдь не благородное происхождение. Но эта новость меня заинтересовала; вы не можете себе представить, как я заинтересован. А разве вас не занимает, что вы происходите из такого знатного рода?

— Нет. Мне это казалось печальным… в особенности с тех пор, как я сюда приехала и узнала, что эти холмы и поля когда-то принадлежали предкам моего отца. Но другие холмы и поля принадлежали предкам Рэтти и, быть может, Мэриэн, так что я ничего особенного в этом не вижу.

— Да, удивительно, как много людей, обрабатывающих теперь землю, некогда владело ею! Не понимаю, почему не воспользуются этим представители некоторых политических школ! Но они, по-видимому, не знают… Странно, что я не заметил сходства вашей фамилии с фамилией д'Эрбервилль, не уловил искажения, бросающегося в глаза. Так вот она, страшная тайна!

Тэсс промолчала. В последнюю секунду мужество ей изменило: она боялась, как бы не упрекнул он ее за то, что она не сказала ему обо всем раньше. И инстинкт самосохранения оказался сильнее ее чистосердечия.

— Конечно, — продолжал ничего не подозревающий Клэр, — я был бы рад, если бы вы происходили из среды многострадального, немого и безвестного простого народа, а не от этих корыстолюбцев, которые составляют меньшинство и могущества достигли в ущерб остальным. Но меня испортила любовь к вам, Тэсс, — добавил он со смехом, — и сделала своекорыстным. Узнав о вашем происхождении, я радуюсь за вас. Общество состоит из неисправимых снобов, и теперь — благодаря вашим предкам — с большой охотой примет вас как мою жену, тем более что я намерен заняться вашим образованием и сделать вас начитанной женщиной. Да и моя мать, бедняжка, будет лучшего мнения о вас, Тэсс. С этого дня вы должны правильно произносить свою фамилию — д'Эрбервилль.

— Прежняя мне больше нравится.

— Но вы должны, дорогая! Ведь десятки выскочек-миллионеров ухватились бы за такую фамилию. Кстати, один из них завладел этим именем… Где я о нем слыхал? Кажется, в окрестностях Заповедника. Ну конечно, это тот самый человек, который повздорил с моим отцом, — я вам о нем рассказывал. Какое странное совпадение!

— Энджел, я не хочу носить эту фамилию! Быть может, она приносит несчастье!

Тэсс была взволнована.

— Вот вы и попались, госпожа Тереза д'Эрбервилль! Возьмите мою фамилию, и вы избавитесь от своей! Тайна открыта, и теперь у вас нет оснований мне отказывать.

— Если в самом деле вы будете счастливы, женившись на мне, и если чувствуете, что вы очень-очень хотите сделать меня своей женой…

— Конечно, дорогая!

— Если только вы меня любите так сильно, что не можете без меня жить (какой бы я ни была дурной), то, пожалуй, я должна согласиться.

— Ты согласишься — да нет, ты уже согласилась! Ты будешь моей до конца жизни!

Он крепко обнял ее и поцеловал.

— Да.

Не успела она выговорить это слово, как разрыдалась без слез, — казалось, сердце ее не выдержит. Тэсс отнюдь не была истеричкой, и Клэр был изумлен.

— О чем ты плачешь, любимая?

— Не могу сказать… не знаю… я так рада, что я ваша и могу дать вам счастье.

— Но это не очень-то похоже на радость, моя Тэсси!

— Я… плачу потому, что не сдержала клятвы! Я говорила, что никогда не выйду замуж.

— Но если ты меня любишь, значит, ты хочешь, чтобы я был твоим мужем.

— Да, да, да! Но… ах, зачем только я родилась на свет!

— Милая моя Тэсс, если бы я не знал, что ты очень взволнована и очень неопытна, это восклицание показалось бы мне не особенно лестным. Как можешь ты так говорить, если действительно меня любишь? Любишь ли ты меня? Хотел бы я, чтобы ты это как-нибудь доказала.

— Какие вам еще нужны доказательства? — воскликнула она в порыве бесконечной неясности. — Быть может, вот это?

Она обвила рукой его шею, и Клэр впервые узнал, как целует страстная женщина человека, которого любит всей душой.

— Ну вот… теперь ты веришь? — спросила она, краснея и вытирая глаза.

— Да. И, в сущности, я никогда не сомневался… никогда!

Они ехали во мраке, сжавшись в один комок под парусиной, и лошадь брела как ей вздумается, а дождь хлестал по ним. Тэсс согласилась. Она могла бы согласиться с самого начала. «Жажда радости», которой проникнуто все живое, эта великая сила, влекущая человечество по своему произволу, как влечет поток беспомощные водоросли, не могла быть подавлена туманными размышлениями об общественных предрассудках.

— Я должна написать матери, — сказала Тэсс. — Ты ничего против этого не имеешь?

— Конечно, ничего, дорогое дитя! Тэсс, ты еще ребенок, если не понимаешь, что как раз теперь-то и нужно написать твоей матери, и я поступил бы дурно, если бы стал возражать. Где она живет?

— Там же, в Марлоте. В конце Блекмурской долины.

— Так, значит, я тебя действительно видел раньше…

— Да, когда мы плясали на лугу, но ты не хотел со мной танцевать. О, я надеюсь, что это не было дурным предзнаменованием!