"Фаза Урана" - читать интересную книгу автора (Чистяков Кирилл)IV. Крыса… почти… Это случилось в пятницу. День был хмурый и пасмурный. Розовые и серые тучи летели по небу, как любовники над Витебском. В подъезде, открывая дверь в квартиру, я почувствовал, что на мою правую туфлю что-то залезло. Я опустил глаза и увидел крысу. Она стояла на задних лапах, а передними, бледными и склеротичными, держалась за мою штанину. Ее заостренная морда выражала звериную грусть и всемирную тоску. Зубы у нее оказались совсем желтые. Насколько я знаю, у крыс – это признак старости. – Тварь, – позвал я ее. Крыса в ответ чихнула. Она была бурой, с пегими подпалинами. Наверняка она жила раньше с людьми, а теперь потерялась. Пропитание добывать самостоятельно она не умела и, похоже, несколько дней не ела – ее ребра рельефно проступали сквозь кожу, как каркас юрты. Лысый хвост крысы жалобно свернулся в крюк немого вопроса. – Ладно, тварь. Залезай, – сказал я крысе и опустил к ней ладонь. Животное ловко вскарабкалось по рукаву рубашки и уселось на плече. Очень скоро я ощутил теплые капли мочи у себя на ключице и щетину усов, исследующих мое ухо. На кухне я накормил крысу бобами и печеньем. Где-то я слышал, что крыс нельзя кормить мясом – будто бы от этого у них портится характер. В посудомоечной раковине, для дезинфекции, я вымыл крысу шампунем от перхоти. Во время помывки она недовольно фыркала и пыталась укусить. Когда я ее отпустил, она, мокрая и жалкая, галопом ускакала в комнату и залезла в зеленый диван – в ящик для белья. Цeлый вечер я потратил на то. что тщетно пытался достать ее оттуда, выманивая едой. Крыса каждый раз ухитрялась утянуть у меня приманку и снова скрывалась в своем убежище. Когда мне это все надоело, я отправился спать. На следующее утро, в субботу, я написал два десятка объявлений о своей находке, и, в надежде, что откликнутся хозяева крысы, развесил их v подъездов близлежащих многоэтажек. Все выходные я ждал, что ко мне придут за животным. Но настал понедельник, а хозяева так и не явились, и я понял, что теперь мы будем жить вдвоем. Днем крыса почти не показывалась, копошась в диване. Лишь когда я приносил ей еду, она вылезала и демонстрировала чудеса прожорливости: мне попался больной булимией экземпляр. По ночам животное активизировалось, покидало логово и путешествовало по квартире. Иногда, просыпаясь далеко за полночь, я слышал, как крысиные когти стучат по линолеуму, выбивая па-де-де из «Щелкунчика». Я приподнимался на своей раскладушке и в лунных квадратах света на стене и полу силился увидеть крысу. Иногда, спросонья, мне казалось, что зверюга размножается, и теперь у меня в квартире орудует целый отряд крыс – они прячутся по углам и ждут пока я вновь усну. А спал я дурно… Прошла всего лишь неделя, а крыса отъелась так, что еле пролезала в щель дивана. Казалось, еще чуть-чуть, и она застрянет в ней, как обожравшийся меда Винни-Пух. Передвигаясь, крыса напоминала беременную морскую свинку. В квартире стало тесно. Ее пришлось поделить. Мне досталась комната с раскладушкой, а крысе – с диваном. Кухня превратилась в арену локальных конфликтов. Отныне спокойно поесть мне уже не удавалась. Крыса наловчилась вскарабкиваться на стол и лезла ко мне в тарелку всеми четырьмя лапами, а еще хвостом. Дошло до того, что ел я теперь исключительно стоя. Иногда запирался в ванной. Однажды ночью я проснулся оттого, что стало трудно дышать. Я продрал глаза и увидел животное. Оно сидело тихо у меня на животе и глядело на меня двумя маячками своих красных глаз. В темноте они горели, как зажженные сигареты. Изловчившись, я скинул крысу вместе с одеялом, сложил раскладушку и перенес ее на балкон, где провел остаток ночи. Нужно было что-то предпринимать… …Рано утром, когда тени были длиннее домов, а в небе белый цвет преобладал над синим, я отправился в детский сад, который располагался в двух кварталах от моего дома. Детский сад типовой постройки назывался «Петушок». За решеткой забора стояли покосившиеся павильоны, прогнившие теремки и двухэтажный корпус здания. Аллея, ведущая к корпусу, была покрыта линиями дорожной разметки, сбоку стояла чугунная будка с надписью «ГАИ». Так детей учили правилам дорожного движения. Я постучал в дверь. Никто не ответил. На аллее я нашел камешек и бросил его в первое попавшееся стекло. Постучал еще раз. Когда я уже собрался уходить восвояси, дверь открылась. На пороге появился паренек с закрытыми глазами и в футболке «Public Enemy». Он напоминал барсука, которого разбудили в разгар зимней спячки. – Тебе чего? – У вас живой уголок есть? – спросил я. – Весь детский сад – один сплошной живой уголок, – философски заметил мой собеседник. – Животных принимаете? – Не, ремонт сейчас, лето. Всех по домам разогнали. В сентябре приходи. – А есть кто-то, заведующая, например? – Нет никого. Только я, – паренек опять зевнул, – сторожую. – Слушай, а тебе, случайно, крыса не нужна? – Какая еще крыса? – Та, которую я в живой уголок сдать хочу. Хорошая крыса, умная, считать умеет, – зачем-то соврал я. – А, – наморщил лоб паренек, – я думал ты ребенка сдать хочешь… А крыса нет. Крыса мне, наверное, не нада. У меня этот, кальку… Короче, калькулятор у меня есть, валяется где-то. – Ну ладно. Извини, что разбудил. Я развернулся и зашагал к забору, пренебрегая линиями разметки. Сбагрить крысу оказалось не простым занятием. – Эй! – окликнул меня паренек, – Покурить хочешь? – А что, есть? – обернулся я. Папиросу мы курили в павильоне. На стене павильона, нарисованного Ивасика-Телесика нарисованные гуси-лебеди уносили из суровой сказки в счастливую реальность. На земляном полу валялось пять остывших свистков и использованный бульбулятор. Пахло мочой. – Хорошее лето, жаркое. Хорошо растет, – сказал сторож, окончательно пробудившийся от спячки. Сначала я не мог ему ничего ответить, потому что легкие были заняты дымом, а потом сказал: – Да. Говорить не хотелось, хотелось только кашлять. Из павильона были видны облака и деревья. И облака были деревьями, а деревья были облаками. Земляной пол под ногами начинал пружинить, как батут. – Ладно. Пойду – пора крысу кормить, – сказал я. – Ты если что, заходи – у меня еще есть, – сказал партиек. Мы пожали друг другу руки. Потом я вышел из павильона и пошел по аллее. У будки с надписью «ГАИ» остановился, развернулся и пошел к другому выходу. В будке мог кто-то прятаться. ГАИ доверять нельзя… Все закончилось быстро… Как-то раз, вернувшись домой, я по обыкновению достал из холодильника еду и понес ее к дивану кормить своего сраного питомца. На диване я к своему удивлению обнаружил бурые пятна крови. Учуяв пищу, крыса вылезла, настороженно оглядываясь по сторонам. Вид у нее был крайне нездоровый. Ела она довольно охотно, но без былого аппетита. На следующий день я нашел новые пятна крови на диване, а еще в кухне и возле ванной. В лужице крысиной мочи в углу комнаты плавали куски облезлой шерсти. Я решил в выходные показать животное ветеринару. В воскресенье, прежде чем ехать к доктору, я принес крысе сваренные макароны и позвал ее. Она не вышла. Через час я достал отвертку и открутил диванные шурупы. В ящике для белья я увидел мертвую тушу крысы. Она лежала в нагромождении мусора среди объедков, клочков газет, мебельных щепок и скоплений собственных экскрементов. Я несколько раз ткнул ее в бок пальцем. Реакции не последовало. Тогда я сходил на кухню, взял целлофановый мешок, надел его на руку и поднял труп. Под ним обнаружилась лужица рвоты. Лужу я разворошил карандашом. По-моему, там были кусочки обоев, съеденные, но так до конца и не переваренные крысой. Они были смешаны с кровью и желудочным соком. Из меня плохой патологоанатом, поэтому я не стал проводить дальнейших изысканий, а просто завернул тело в пакет для мусора и вынес его во двор, где и предал земле у корней одного из кленов. Вернувшись домой, я тщательно, со стиральным порошком, вымыл ящик для белья в диване… Вечером того же дня ко мне в дверь постучали. Я сразу понял, что там ребенок – посетитель не доставал до звонка. Я открыл дверь и увидел маленькую, довольно бедно одетую девочку лет шести. Она стояла на пороге, и вид у нее был испуганный. – Я пришла проведать Дашу, – сказала она. На ней была короткая мятая юбка из потертого вельвета и застиранная мальчиковая майка. – Наверное, ты ошиблась. Здесь не живет Даша. И никогда не жила. – Даша – это крыса. – Крыса? – Дядя, это ты написал объявление? – Я? Да, я писал. – Я пришла посмотреть на Дашу. – А, на Дашу… Знаешь, Даша спит, ее не нужно беспокоить, – мне почему-то не хотелось говорить девочке, что ее Даша сдохла в кровавой блевотине. – Ну, можно, я только посмотрю на нее. Дядя, ну пожалуйста. – Не могу. Даша в домике. Ей хороню. – Честно? – Честно, – думаю, я не врал. – Жалко. – Если жалко, то почему ты сразу не пришла? Объявления висят уже две недели. – Я читать не умею. Мне только потом старший брат сказал. – Все равно, ты ведь сразу не захотела ее забрать. – Забрать? – Да, забрать. Мне кажется, ты и сейчас ее не хочешь забрать. – Я очень, очень хочу ее забрать, но я не могу. – Не можешь? Почему? – Мне не разрешает папа. Он вернулся. – С работы? – Нет, с тюрьмы. – Он не любит крыс? – Да, он очень не любит крыс. Он сказал, если я не унесу Дину, он повесит ее у меня над кроватью. – И ты унесла? – Да. Я думала, рядом с вашим домом деревья высокие, много травы, Даше будет хорошо, она найдет еду. – Но почему ты сразу, сразу не пришла ее проведать? – Пристал я к девочке. – Я не могла… – Почему? – Этот дом… – Наш дом? Мой дом? – Да, твой. – Что он? – Он… – Только не реви. Терпеть не могу, когда маленькие девочки плачут. – Он… – Что он!? – Он… А, Даша… С Дашей хорошо все? – Гораздо лучше, чем со мной. Дальше… – Ну… – Не реви. Вот тебе деньги, купишь себе мороженое, держи… Не реви, я сказал… – Дядя, я не могу здесь больше. Здесь нельзя больше… Меня мама наругает. – Почему? – Я не могу, – девочка развернулась и медленно пошла к ступенькам. – Но ты ведь еще придешь проведать Дашу? – Не знаю. Постараюсь, – тут она побежала вниз, и мне ничего не оставалось, как закрыть дверь. Через минуту опять раздался стук. Я отворил. Все та же девочка передала мне кулек. – Это семечки. Это Даше – она любит. Передай ей, когда она проснется, – сказала девочка и опять побежала к ступенькам. В кульке действительно оказались семечки. Сырые подсолнечные семечки. Я их пытался поджарить, но они сгорели. Мне пришлось скормить их птицам. И когда я вышвыривал с балкона в воздух обугленные семена, я знал, был уверен, что девочку больше никогда не встречу. Свою крысу проведать она больше не придет. В детстве хорошо – очень быстро забываешь тех, кого любишь. Мы не в ответе за тех, кого приручаем. А кто думает иначе, пусть себе гибнет в самолетах. Мне все равно. |
||
|