"Флот вторжения" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

Глава 3

Людмиле Горбуновой приходилось несладко — ее «кукурузник» летел на высоте четыре тысячи метров, что было для него потолком. Маленький самолет не был снабжен кислородной маской, и у летчицы создавалось ощущение, будто она только что пробежала двадцать километров.

Между тем, если бы она могла, то забралась бы еще выше. На такой высоте «У-2» был чуть больше пятнышка в небе, но ящеры оказались более искусными, чем фашисты, в уничтожении подобных целей.

Людмила даже не пыталась пролететь прямо над базой новых захватчиков. Самолеты, которые предпринимали подобные попытки, никогда не возвращались. База, этот гигантский «стригущий лишаи» на чистой равнине, была хорошо видна даже с большого расстояния.

Летчица сосчитала мощные летающие башни, что образовывали периметр базы, покачала головой и стала считать их вновь. И на этот раз у нее вышло двадцать семь. На четыре больше, чем во время последнего полета, совершенного позавчера. С четырехкилометровой высоты большинство предметов на земле выглядели крошечными, однако башни по-прежнему имели внушительный вид, а их тени закрывали громадные куски степи.

Башни были вместительными: оттуда вылетали и выползали самолеты и танки, захватывающие большие земельные пространства не только у русских, которым принадлежала эта земля, но и у немцев. Людмила по-прежнему не знала, как к этому относиться. Она всей душой ненавидела немцев, но, сражаясь с ними, можно было хоть надеяться на победу. А как воевать против ящеров и их чудес?

И все же люди пытались воспротивиться вторжению. Если верить сообщениям радио, именно сейчас советские танковые колонны ведут сражение с бронетехникой ящеров и заставляют их хаотично отступать. «Интересно, верит ли еще кто-нибудь радио?» — подумала Людмила. Год назад радио передавало, что немцев выбивают из Минска, потом из Киева, затем из Смоленска…

Подобные мысли были опасны, и об этом Людмила тоже знала. Чистки тридцатых годов ураганом прокатились по Киеву, как и по всем остальным уголкам Советского Союза. Сегодня учитель вел уроки, назавтра он исчезал. И никто не спрашивал, куда он пропал, если, конечно, не хотел последовать туда же.

Людмила встряхнула головой, словно желая отбросить тревоги. Она снова внимательно оглядела землю. Вдали виднелась завеса пыли.

— Так и есть, — вздохнула она, — внизу танки. Чтоб им провалиться к чертовой бабушке!

На борту «кукурузника» имелась рация, но теперь Людмила не пользовалась ею. Самолет, передававший сообщения вблизи позиций ящеров, не долго оставался в воздухе. Хотя Людмила и считала свои разведданные крайне важными, она все же полагала, что ради них погибать не стоит.

Летчица сделала вираж, удаляясь от базы ящеров. Интересно, а будет ли цела ее собственная база, когда ока приземлится? Новые захватчики, как и прежние, наносили удары по каждой взлетно-посадочной полосе, которую им удавалось обнаружить. Однако так называемая «взлетно-посадочная полоса» была лишь узкой полоской ровной степи, и Людмила при необходимости легко найдет другое место для посадки.

Когда же она добралась до своей взлетно-посадочной полосы, ей пришлось сделать два круга, чтобы найти аэродром. Маскировочные сети и выложенные дерном крыши надежно скрывали несколько строений. В нескольких километров отсюда находилась другая полоса, не столь тщательно замаскированная. Ящеры уже дважды бомбили ее — на это и был расчет. Вместо настоящих самолетов там стояли макеты, а в сараях, которые латали каждую ночь, никто не жил.

«Кукурузник», подпрыгнув, сел. Людмила выбралась из кабины, когда пропеллер еще вертелся. Как только он замер, люди из наземной команды сразу набросили на самолет покрытые травой камуфляжные сети и оттащили в сторону, чтобы спрятать под дополнительными сетями, которые накрывали земляные заграждения.

Людмила отодвинула угол маскировочной сетки на сарае и поспешно нырнула внутрь, под полог. Поскольку окна тоже были закамуфлированы, внутри сарая царила полутьма.

— Докладываю о возвращении, товарищ майор! — произнесла она.

— Вижу, что вернулась, товарищ летчик, — ответила майор Елена Попова, взяв под козырек. — Ты у нас или наиболее искусная, или наиболее удачливая, а может, и то и другое. — После теплого приветствия майор сразу же перешла к делу: — Рассказывай, что видела.

Людмила доложила о полете. Когда же она упомянула о четырех новых летающих башнях, Попова нахмурилась:

— Эти сволочи расползаются по нашей земле как саранча.

— Да, товарищ майор, и как саранча пожирают все в округе.

Людмила рассказала о виденной ею танковой колонне. Вечно недовольное лицо командира эскадрильи совсем помрачнело.

— Да-а, важные сведения! Командование должно получить их немедленно! Я передам их по рации. Повтори свое донесение: я хочу, чтобы все было точно.

Людмила повторила. Майор Попова записала ее слова, потом прочитала запись. Когда летчица кивнула в знак подтверждения, майор направилась к рации. Сама рация и ее батареи были спрятаны в тачке и сверху забросаны сеном. Елена выкатила тачку наружу и двинулась в направлении аэродрома-мишени. Ее можно было принять за крестьянку, ковыляющую по своим делам.

Людмила наблюдала, как командир медленно движется по степи. Затем маленькая фигурка скрылась в одной из «потемкинских избушек». Прошло не более минуты, как Попова вышла оттуда и отправилась в обратный путь, но уже намного быстрее.

По пустому сараю тут же ударила ракета, прилетевшая, казалось, из ниоткуда. Вверх взметнулись языки пламени. «Ребятам из „группы одурачивания“ придется немало потрудиться этой ночью», — подумала Людмила. После ракетного удара майор Попова снова замедлила шаги. Людмила понимала ее: тачка, груженая рацией и батареями, была тяжелой.

— Ящеры здорово умеют перехватывать радиосигналы, — сказала майор, вернувшись на настоящий аэродром.

Она отерла лоб. Рукав потемнел от пота. Но ее глаза, темные и узкие, как у татарки, сияли триумфом.

Несмотря на холодный ветер, дующий прямо в лицо, водитель танка Уссмак ехал с открытым люком. Перископы не давали такого обзора, какой он получал, высунув голову из люка. Вдобавок сиденье в узком водительском отсеке слишком уж напоминало низкотемпературную спальную ячейку, в которой он провел долгие годы полета с родной планеты на Тосев-3.

К его слуховой диафрагме примыкала пуговка динамика.

— Тебе лучше спуститься вниз, — сказал командир танка Вотал. — Воздушная разведка сообщает о появлении впереди танков Больших Уродов.

— Будет исполнено! — отозвался Уссмак и скользнул в свой отсек. Задраивая над головой люк, он про себя недоумевал, к чему такие предосторожности. Большие Уроды, особенно это племя с красной звездой на эмблемах, имели множество танков, но машины были не слишком хорошими, да и использовались не лучшим образом. Но раз командир отдал приказ, он подчиняется. Этому учили Уссмака с момента его появления из яйца.

— Спорим, что нам даже поразвлечься не удастся? — сказал стрелок Телереп. — Наши самолеты, наверное, разделаются с ними прежде, чем они двинутся на нас.

— Для нас тоже может найтись работа, — возразил Во-тал. — Чем дальше мы уходим от базы, тем слабее становится поддержка с воздуха. И… — Он прервал фразу и прокричал: — Самолет Больших Уродов!

Командир проскользнул в башню танка. Над головой раздался грохот, несколько снарядов отскочили, ударившись о металлокерамическую броню, и туземная машина унеслась прочь, чуть ли не задевая брюхом траву

Два танка из колонны Расы выстрелили по самолету ракетами. Как бы быстро ни двигалась туземная машина, ракеты летели быстрее. Самолет рухнул на землю, и от коричневой борозды, которую он пропахал в зелени, взметнулась пыль. «Смелый! — подумал Уссмак. — Смелый; но глупый. Похоже, тосевиты все такие».

— Тосевитские танки! — доложил Телереп. — Вы оказались правы, командир.

— Я их вижу, — ответил Вотал.

Уссмак по-прежнему ничего не видел, поскольку остов танка располагался ниже, чем башня. Но это не имело значения.

— Курс двадцать два, Уссмак, — приказал Вотал. Водитель начал разворачиваться на запад. Да, они там. Сами большие и неуклюжие, тосевиты все строили большим и уродливым, хотя эти танки имели неплохие боевые качества в сравнении с другими машинами, с которыми экипажи Расы уже успели познакомиться.

— Стрелок! — громко произнес Вотал.

К этому времени он выбрал цель: одну из нескольких машин, которая, скорее всего, окажется у них на пути. Через мгновение командир добавил:

— Снаряд!

— Есть снаряд! — повторил Телереп.

Автоматическое зарядное устройство поместило снаряд в казенную часть пушки. Еще один металлический звук известил о том, что казенная часть закрылась.

— Готово! — доложил Телереп.

— Танк прямо по курсу! — Это значило, что Вотал видит в свой перископ тосевитскую цель.

— Вижу!

Телереп тоже засек туземную машину. Над головой Уссмака слегка наклонился ствол орудия, целясь в центр вражеского танка.

— Огонь!

В свой перископ Уссмак увидел, как из дула пушки вырвалось пламя. От звука выстрела его защищала броня. Отдача заставила танк на мгновение замереть. Алюминиевые стенки снаряда отпали, освобождая сердцевину. Естественно, этого Уссмак не видел. Зато ему хорошо было видно, как снесло башню тосевитского танка.

— Есть! — закричал он вместе с Воталом и Телерепом. Потом они подбили еще один тосевитский танк, утроивший фейерверк своими взорвавшимися боеприпасами. Большие Уроды разом лишились боевого порядка, который пытались сохранять. Некоторые машины остановились, очевидно намереваясь получше прицелиться.

— Танк прямо! — произнес Вотал.

— В прицеле! — ответил Телереп.

Когда заработал автоматический зарядный механизм, тосевитский танк открыл огонь. От смеха Уссмак открыл челюсть. «Еще одному конец», — подумал он и стал прикидывать, какому из танков их подразделения удалось сравняться с его экипажем по числу попаданий.

Затем раздался грохот, что-то хлестануло по броне. Уссмак почувствовал себя так, будто его ударили по зубам.

— Уссмак! Ты я порядке? — спросил Вотал.

— Д-да, — ответил изрядно потрясенный водитель. — Хвала Императору, снаряд не проник внутрь. А то меня размазало бы по всему отсеку…

Большие Уроды пытались наносить ответные удары. К счастью для Уссмака, силы были неравны.

Должно быть, некоторое время он был оглушен и не слышал всех команд, поскольку большое орудие их танка выстрелило вновь. Уссмак с удовлетворением отметил, что туземный танк, чуть не убивший его, загорелся. Интересно, удалось ли спастись кому-нибудь из его экипажа? Они такие же солдаты, как он, и потому заслуживают уважения. Но, с другой стороны, это всего лишь Большие Уроды, не знавшие даже имени Императора.

Когда большинство тосевитских танков были подбиты, оставшиеся развернулись и начали удирать. Уссмак снова засмеялся: им не убежать от орудийных снарядов!

В наушниках послышался странный звук, похожий на бульканье разлившейся жидкости. Затем раздался крик Телерепа, удивленный и яростный:

— Вотал! Во… Они убили командира! В животе Уссмака сделалось как-то по-странному пусто, словно он неожиданно попал в невесомость.

— Но как?! — допытывался Уссмак. — Мы же крушим их танки! Они уже не ведут ответного огня.

— Снайпер, больше некому, — сказал Телереп. — В открытом бою им нас не одолеть, вместо этого они прячутся и выжидают.

— Мы заставим их дорого заплатить! — свирепо проговорил Уссмак. — Императоры прошлого узнали имя Вотала. Сейчас он находится с ними.

— Естественно, он там, — ответил стрелок. — А теперь заткнись и двигай вперед, слышишь? Я собираюсь сжечь этот танк и ту пушку, поэтому мне некогда болтать. Если хочешь знать, я буду занят сильнее, чем однорукий самец, у которого зудит под чешуей.

Уссмак включил мотор. Когда он ступил на борт звездолета и сложил свою форму возле низкотемпературной ячейки для сна, то думал, что Раса завоюет Тосев-3, не потеряв ни одного солдата. Однако все оказалось не так просто: эти Большие Уроды имеют более высокий уровень развития, чем предполагалось перед походом. Но все же их знания недостаточны. И Раса в состоянии управиться с ними так же легко, как Уссмак управляет своим танком.

Очередной снаряд ударил по башне.

— Курс двадцать пять, Уссмак! — закричал Телереп. — Я видел вспышку.

Водитель послушно повернул на восток. Раздался еще один удар, этот пришелся по лобовой броне, но Уссмак не обратил на него внимания. Он с силой выжал акселератор. На сей раз он тоже видел огонь, вырвавшийся из дула орудия. И повел их машину прямо туда. Большой Урод выстрелил из пушки снова, промахнулся, потом развернулся и попытался бежать.

Телереп скосил его огнем из пулемета. Уссмак наехал на пушку туземцев, вдавив, ее в землю. Челюсть водителя широко раскрылась: Вотал был отомщен. Боевые машины Расы продолжали двигаться по степи.

Теперь даже малейший шум в небе немедленно привлекал пристальное внимание Генриха Егера. Майор боялся признаться самому себе, что им движет лишь одно чувство — страх. На этот раз, щебеча в воздухе, над ним пронеслась коноплянка. На этот раз.

У него осталось лишь три танка, три танка и боевая группа пехоты. «Боевой группой» на языке вермахта назывались остатки «пушечного мяса», собранные вместе в надежде превратить их в «колбасу». Иногда подобная тактика срабатывала, но, когда это случалось, «колбаса» тут же снова попадала в «мясорубку».

Опять что-то промелькнуло в небе — еще одна птица. Егер покачал головой: он стал чересчур нервным. Самолет ящеров может убивать с любой высоты, стоит ему лишь появиться. Рота майора Егера хорошо усвоила этот урок.

Впереди, на пригорке, в ста метрах от танков, размещался отряд пехоты. Один из солдат повернулся и замахал руками. Сигнал означал только одно: танки ящеров идут по степи. Егеру показалось, что его сердце на миг остановилось.

Шульц поднял лицо на командира. Стрелок был грязным и небритым.

— Мы должны принять бой, — сказал он. — Во имя отчизны!

— Во имя отчизны, — повторил Егер.

Альтернативой предстоящему бою было лишь вылезти из танка и брести пешком по Украине, пробираясь через отряды партизан и через войска ящеров в Германию. Но Егер решил, что лучше уж сражаться за родину здесь, в России. Он наклонился и скомандовал Дитеру Шмидту:

— На подготовленную позицию!

«Т-3» медленно двинулся вперед. За ним катились два уцелевших танка роты. Егер вылез из башни, рассматривая местность в полевой бинокль. Ветви, прикрепленные к его шлему, мешали обзору.

Действительно, это были ящеры — восемь или десять танков и несколько вездеходов, выступающих в роли поддержки. Эти вездеходы могли сражаться с немецкими танками почти на равных.

— А знаешь, Георг, что здесь самое смешное? — спросил майор, снова наклоняясь вниз.

— Герр майор, расскажите мне что-нибудь смешное о ящерах, — проворчал стрелок. — Обещаю, я буду смеяться.

— Танкисты-то они вшивые, — сказал Егер. Он и сам был вшивым танкистом, только в буквальном смысле слова. Никто из вшивых в переносном смысле не выжил бы на Восточном фронте почти год. Шульц действительно рассмеялся:

— Однако здорово они надавали нам по заднице!

— Только благодаря своей технике, — не унимался Егер. — Их оружие лучше нашего, броня тоже, и одному Богу известно, как они делают бездымные моторы. Но тактика у них — полное дерьмо! — Он презрительно скривил губу. — У русских и то куда как больше сообразительности. А эти просто катят себе и палят по всему, что попадется на пути. Сюда они даже не смотрят, хотя это явное место для засады. Глупо!

— Не сомневаюсь, попотей они в учебном дивизионе танковой школы, это повысило бы их мастерство, герр майор, — сухо ответил Шульц. — Но если танки сами по себе достаточно хороши, зачем тогда хорошие танкисты?

Егер хмыкнул. Довод был убедительным. Воюя в «Т-3», сопляки из гитлерюгенда, безусые мальчишки, могли бы уничтожить целые дивизии английских танков времен Первой мировой войны. Те ромбовидные монстры были слишком медлительны и слишком слабо вооружены. Егер считал «Т-3» великим танком, пока не столкнулся с первыми русскими «тридцатьчетверками»; но даже потом он считал «Т-3» достойной машиной. А сейчас… сейчас он чувствовал себя так, будто вдруг оказался в одном из устаревших ромбовидных танков.

— Мы делаем все, что в наших силах, Георг, — сказал Егер.

Стрелок кивнул.

Егер снова высунул голову из башни. Ящеры беспечно катили мимо его опорного пункта не далее чем в полукилометре, даже не подозревая о присутствии рядом противника. Майор бросил быстрый взгляд на Эрнста Рикке и Уве Танненвальда — двух оставшихся в живых командиров танков — и поднял вверх один палец. Оба офицера кивнули в знак понимания. Задержаться здесь чуть дольше, чем требуется для одного залпа по ящерам, означает нарваться на собственные похороны.

Командир роты показал на один из танков.

— Вот по этому, Георг, — тихо сказал он.

— Да, — ответил стрелок. — Бронебойным! — сказал он заряжающему.

— Есть бронебойным!

Стефан Фукс вытащил из стойки с боеприпасами черноголовый снаряд, загнал его в пятисантиметровое отверстие ствола и закрыл казенную часть.

Стрелок повернул башню на несколько градусов, наводя ее на бронемашину. На секунду он отвел глаза от прицела, дабы убедиться, что Фукса не заденет при откате, потом вновь припал к прицелу и почти сразу нажал на спуск.

Прогремел выстрел. В палевой бинокль Егер увидел, как в боку бронемашины появилась дыра.

— Попал! — закричал он.

Вражеский танк завихлял и остановился. Он пылал. В передней части открылся люк. Оттуда начали выпрыгивать ящеры. Немецкие пехотинцы расстреливали их с близкого расстояния.

— Назад! — закричал Егер.

Замешкайся он, чтобы понаблюдать за действиями пехотинцев, и танки ящеров разнесут его на куски. Их башни с поразительной скоростью разворачивались, наводя орудия на его позицию. Дитер Шмидт резко дал обратный ход. Танк затрясся, сползая вниз по склону. То же сделал танк Танненвальда.

Эрнст Рикке замешкался лишь на долю секунды. Егер в ужасе увидел, как срезало башню танка капитана и та погребла под собой пехотинца, пытавшегося убраться прочь.

«Горевать будем после боя, если останется кому горевать!» — подумал Егер и отдал приказ отступать на вторую позицию. Воюя против русских, Егер усвоил среди прочих уроков и такой: везде, где только можно, иметь более одной огневой позиции. Вторая позиция Егера находилась у подножия холма.

— Возможно, мы преподнесем им еще один сюрприз, майор, — сказал Шульц.

Они с Фуксом уже зарядили и подготовили к выстрелу следующий бронебойный снаряд. Ствол орудия был наведен на то место, где танки ящеров вероятнее всего покажутся на вершине холма.

Пехота открыла огонь. Это означало, что танки близко. Яростно застрочили пулеметы. Раздался взрыв, взметнув дым и землю, за ним второй. Егер надеялся, что эти храбрые люди отдали свои жизни не напрасно.

Танк ящеров выкатился прямо в том месте, где и ожидал Егер. Ящеры действительно были «вшивыми» танкистами. Пушка «Т-3» выстрелила в тот момент, когда Егер только собрался скомандовать «Огонь!»

Шульц был мастером своего дела. Он послал бронебойный снаряд прямо в днище вражеского танка, обнажившееся, когда тот поднимался на холм. Броне танка пятисантиметровые снаряды, летевшие на большой скорости, были нипочем, но днище, как и у земных танков, было тоньше. Снаряд его пробил. Танк остановился.

«Водителя оттуда придется выскребывать ложкой», — злорадно подумал Егер.

Из башни один за другим выпрыгнули два ящера. Башенный пулемет танка Егера немедленно скосил их.

Экипаж танка Танненвальда действовал почти столь же успешно, как и командирский. Первым ударом они сшибли гусеницу с колес машины ящеров. Подбитый вражеский танк потерял управление и закрутился на месте. К нему подбежал пехотинец и швырнул в открытый люк ручную гранату. Вскоре за ее взрывом последовал более мощный удар: рванули боеприпасы танка.

— Снова назад! — велел Егер Шмидту.

В этом сражении они нанесли ящерам более серьезный урон, чем когда-либо прежде. Это было важно — но важно лишь до тех пор, пока их самих не подобьют, что могло случиться сразу, как только еще один танк ящеров одолеет подъем по противоположному склону этого пригорка.

В небе нарастал пронзительный звук. Смерть могла прийти и без танков ящеров. Бомбы уже начали взрываться, но… по другую сторону холма, на которую продолжали взбираться ящеры.

— Это же наш бомбардировщик! — крикнул Георг Шульц.

— Боже мой, действительно! — выдохнул Егер.

Ящеры собрали с немецких военно-воздушных сил не менее обильную «дань», чем с наземных войск. Но этот летчик каким-то чудом сумел поднять свой самолет в воздух, и у него по-прежнему хватало смелости летать прямо над головами ящеров.

Бомбы продолжали падать с короткими интервалами. Обычно танк можно было подбить лишь прямым попаданием, но даже ящеры не решались двигаться вперед сквозь такой огонь.

Два танка ящеров выстрелили по самолету, но снаряды прошли мимо, не причинив бомбардировщику вреда, — опытный пилот увел машину из-под удара, причем его шасси почти коснулись колышущейся степной травы.

— Уходим! — сказал Егер Дитеру Шмидту.

Водитель выполнил приказ, и мотор «Т-3» снова заревел. Егер ощутил неприятный зуд между лопатками. Он знал, что все это глупо. Если один из снарядов ящеров попадет в танк, он, Егер, умрет раньше, чем узнает об этом. Он оглянулся назад, на пригорок. Если его танк успеет убраться с этого склона раньше, чем ящеры окажутся там и засекут его, у него действительно есть шанс ускользнуть. Когда сражение начиналось, Егер едва ли поверил бы в такое. Егера охватила гордость. Его солдаты нанесли такой урон ящерам, каким могли похвастаться не многие подразделения.

«Сам Бог помогает нам, — подумал Егер. — Возможно, нам даже снова повезет».

Но, видимо, он рано начал благодарить Господа. На вершине пригорка показались два танка ящеров. А танк Егера одолел лишь половину склона. Башни вражеских машин повернулись в его сторону. Глаза Егера обратились к небу, губы молили еще об одном бомбардировщике. Но Бог не посылал новых самолетов. И ящерам для выстрела даже не требовалось замедлять ход.

Егер ощутил чудовищный удар в спину. Его танк, который так долго верой и правдой служил ему, теперь погибал. Из задней части, сквозь вентиляционные решетки двигателя, валил дым.

— Всем наружу, быстро! — заорал Егер.

Счастье, что две бронированные стенки и масса двигателя не позволили вражескому снаряду достичь отсека с боеприпасами. Но если огонь вспыхнул, его уже не остановишь.

Пули свистели вокруг, когда Егер выбрался из люка и нырнул в высокую траву. Раскрылись другие люки. Экипаж начал выбираться наружу. В кого-то у годила пуля, и звук был похож на шлепок по голой ягодице. Раздался крик.

На секунду у Егера возникло искушение спрятаться от приближающихся ящеров под остовом подбитого танка, но надо было как можно дальше убраться от него: боеприпасы, оставшиеся в «Т-3», могли взорваться в любую минуту.

В горящий «Т-3» угодил еще один снаряд. Танк с грохотом взорвался. «Глупо, — подумал Егер. — Глупо и расточительно. Ведь танк уже мертв».

Пулеметные очереди хлестали по траве. Пули срезали стебельки с тихим, напоминающим шепот звуком: тик-тик-тик. «Интересно, — мелькнула в голове Егера идиотская мысль, — какой звук издаст пуля, если угодит в меня?»

Танк ящеров величественно катился менее чем в полусотне метров от него. Егер лежал лицом вниз, не двигаясь. Если враги и заметят его, возможно, они сочтут врага мертвым. Танк ящеров двигался не только быстро, но и почти беззвучно.

Где-то застрочил пулемет, однако пули лишь отскакивали от брони танка ящеров. Захватчики открыли ответный огонь, башня развернулась в сторону немецкого пулемета.

Отползая в противоположном направлении, Егер чуть не столкнулся с Георгом Шульцем.

— Рад, что вы живы, герр майор, — сказал стрелок, и на его грязном лице засияла широкая и искренняя улыбка.

— Я тоже, — ответил Егер. — Ты не видел Фукса? Улыбка тут же сползла с лица Шульца.

— Ему не удалось выбраться.

— Значит, то был его крик, — проговорил Егер. Стрелок кивнул.

— А что с остальными? — спросил майор.

— Не знаю.

Дитера Шмидта они обнаружили через несколько минут. Клаус Бауэр, башенный стрелок, исчез.

— Мы выбрались оба, — сообщил Шмидт. — Не знаю, что произошло с ним потом.

— Счастье, что мы не взлетели на воздух, когда нас подбили, — сказал Егер.

— Да, герр майор, нам чертовски повезло! — усмехнулся Шмидт. — Тем более у нас кончалось горючее. Его оставалось километра на два, не больше.

— А-а, — сказал Егер.

Он задумался. Только что они провели самый удачный бой против ящеров, а что в результате? Окончательное уничтожение его танковой роты. И сколько еще боев выдержит вермахт, пока больше не останется никакого вермахта?

Впрочем, бой еще не закончился. Пехота ящеров продолжала наступать вместе с танками. В кобуре у Егера лежал пистолет, из которого он не стрелял вот уже несколько месяцев. Шульц и Шмидт сжимали свои «шмайссеры».

— Что теперь, герр майор? — спросил Шульц.

— Будем выходить из окружения, — ответил Егер. — Если сумеем.

Мойше Русси поднял Священное Писание и громким голосом стал читать:

— «Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом; и обрушилась стена города до своего основания, и народ пошел в город…»[18]

Толпа евреев позади него разразилась приветственными криками. Жена Мойше Ривка, стоявшая рядом, с восторгом глядела на мужа нежными карими глазами, такими огромными на худом лице.

— Что теперь, реббе Мойше? — спросил кто-то из толпы.

— Я не реббе, — возразил Русси, потупив глаза.

— Не реббе?! — одновременно воскликнули несколько недоверчивых голосов. Один из них добавил:

— Кто, как не ты, просил Господа о знамении и получил ответ?

Весть об этом успела обежать гетто еще до того, как на небе потускнел тот чудесный свет. Каждая весть, несущая в себе надежду, распространялась быстрее тифа. Имея лишь надежду на дальнейшую жизнь, евреи превратили нынешний день в празднование.

— Да, он не раввин, — сказала какая-то женщина. — Он — пророк. Подобно Иисусу Навину, чью книгу читает, он заставил стены пасть.

Евреи вновь ликующе закричали. Русси чувствовал, как начинают пылать уши. Не он обрушил стены гетто, а бомбы, которые с пронзительным воем полетели с небес. Это были бомбы ящеров.

Единственные сведения об этих существах доходили до гетто в виде противоречивых сообщений на коротких волнах. Но из слухов, достигавших Русси, он знал, что ящеры бомбят укрепления по всему миру. Однако нигде их взрывы не принесли больше пользы, чем в Варшаве.

Интересно, думали ли ящеры, что у нацистов есть враги, которых они держат в осаде в самом сердце города? Какими бы ни были у ящеров основания, инопланетяне атаковали стены гетто менее чем через неделю после своего появления.

Русси вспомнил, как немецкие бомбардировщики сбрасывали свой нескончаемый смертоносный груз на Варшаву — почти наугад (правда, особое внимание они все же уделяли еврейским кварталам). Налет ящеров был совсем другим. Несмотря на то что он происходил ночью, бомбы ударили по стене, и только по ней. Ощущение было такое, словно они направлялись рукой Всемогущего.

— А помнишь, как мы дрожали под одеялом, когда начались взрывы? — с улыбкой спросила Ривка.

— Такое не забудешь, — ответил Русси.

Взрывы бомб напомнили каждому, что в мире существуют более эффективные способы умерщвления, нежели голод и болезни.

Бомбы или нет, но если бы тогда он вовремя не оказался у своей швейной машины, то лишился бы работы. Мойше знал об этом и спешил попасть на фабрику к установленному времени. Казалось, что в то утро улицы заполнялись людьми с поразительной скоростью. Люди двигались как обычно: никто из имеющих работу не рискнул бы ее потерять, а тот, у кого работы не было, не упускал шанса ее найти. Но каждый выкраивал несколько секунд, чтобы остановиться и поглазеть на проломы, образовавшиеся в стене, что отделяла гетто от остальной части Варшавы.

Сейчас Русси стоял напротив одной из таких дыр — трехметрового пролома. По-прежнему держа перед собой Священное Писание, он шагнул через пролом и вышел из гетто.

Обернувшись, Мойше сказал:

— Как стены Иерихона не смогли некогда удержать евреев, так и стены Варшавского гетто не удержат нас теперь. Господь освободил нас!

Толпа евреев снова радостно загалдела. Среди криков он слышал:

— Реббе Мойше! Реббе Мойше!

И чем дольше он слышал эти слова, тем приятнее звучали они в его ушах. В конце концов. Бог уже подал ему знак.

Кто-то в толпе все же засомневался:

— Возможно, Господь и освободил нас, но потрудился ли Он сообщить об этом нацистам?

Этого было достаточно, чтобы все встревожено оглянулись на говорившего, в том числе и Мойше. Ведь кроме стен оставались еще пулеметные вышки на прилегающих улицах.

Похоже, одной мысли о немцах хватило, чтобы вызвать их, словно духов. Двое уже стояли перед Русси. Толпа позади Мойше резко начала таять.

— Мойше, возвращайся обратно! — нерешительно позвала жена.

Слишком поздно. Один из немцев — судя по остроконечной фуражке, офицер — сделал жест в сторону Мойше.

— А ну-ка, еврей, подойди сюда! — сказал он тоном, не допускающим возражений.

Его спутник, рядовой, был вооружен винтовкой. Русси снял перед офицером шляпу и с облегчением понял, что это армейский офицер, а не эсэсовец. Некоторые из таких людей были порядочными. И все же не выказать требуемого нацистами уважения было слишком опасно. Если бы Мойше шел по тротуару, он бы перешел на проезжую часть. Сейчас же он поклонился и сказал:

— Да, господин офицер. Чем могу быть полезен, господин офицер?

Мойше разговаривал на чистом немецком языке, который изучал на медицинском факультете. Он и здесь решил не рисковать и не злить немца, заставляя его говорить по-польски или на идиш.

— И что ты обо всем этом думаешь? — Офицер махнул рукой в сторону пролома стены.

Русси увидел по погонам, что перед ним майор: погоны были с вышивкой, но без звездочек.

Некоторое время Русси молчал, оценивая тон вопроса. Как и любая другая нация, немцы делились на тех, кто хочет слышать лишь подтверждение собственных мыслей, и на тех, кто спрашивает в надежде узнать что-то, чего еще не знает. И как везде, первый тип немцев значительно преобладал над вторым. Безопаснее всего было отделаться общей фразой, произнесенной вежливым тоном.

Да, безопаснее, но Мойше вдруг понял, что не может больше выносить такую рабскую форму безопасности — ни с этим немцем, задающим вопрос еврею и задающим так, словно ответ имеет для него какое-либо значение, ни с кем-либо другим. Мойше поднял Библию, которую держал в руках:

— Я воспринимаю это как знак того, что Бог нас все же не забыл.

Рыжеватые брови рядового, глядевшие из-под каски, от злости сомкнулись. Однако майор медленно и задумчиво кивнул:

— Возможно, ты прав. Чтобы выскользнуть из наших рук, вам потребовалась бы Божья помощь.

— Я это знаю.

Русси и не старался скрыть свою желчность. Когда мир повернулся вверх тормашками, едва ли покажется странным, если узник откровенно выскажется перед своим тюремщиком.

Немецкий майор снова кивнул, словно думал с ним одинаково.

— Знаешь ли ты, еврей, что те, кто бомбил эти стены, не люди, а существа из иного мира? Русси пожал плечами:

— А так ли это важно нам, запертым здесь? — Он полуобернулся и подбородком указал на гетто. — И почему это должно волновать вас, немцев? Вы назвали нас недочеловеками. Какая разница между недочеловеками и Существами из другого мира?

— Какая разница? Я тебе скажу, какая. По всем сведениям, ящеры довольно уродливы, и их можно отнести к недочеловекам, однако воюют они как сверхлюди.

— По всем сведениям, русские тоже так воюют, — сказал Русси. Само нахождение по другую сторону от стены гетто придавало Мойше мужества.

Лицо рядового опять нахмурилось, но майор стойко перенес насмешку. С почти английской рассудительностью он произнес:

— Проблема с ящерами куда серьезнее.

«Хорошо, — подумал Мойше. — Если таинственные ящеры когда-либо появятся в Варшаве, евреи гетто будут открыто приветствовать их». Но как бы ни велика была сейчас его отвага, Русси не высказал свои мысли вслух. Вместо этого он спросил:

— А как вы, господин майор, относитесь к происходящему?

— Мы пока еще решаем, как именно к этому относиться, — ответил майор. — До сих пор я не получил никаких приказов.

— Понятно, — сказал Русси.

На войне немец, не имеющий приказов, действует столь же решительно, как и с ними, ибо немецких солдат беспрестанно учили захватывать инициативу, где и как только можно. В политических же делах немцы, не имеющие приказов, были столь же беспомощны, как младенец, отнятый от груди. Они боялись сделать шаг в каком-либо направлении.

— Значит, у вас нет приказов препятствовать нашему выходу из гетто? — спросил Мойше.

— Именно так, — подтвердил майор глухим голосом человека, на долю которого за слишком короткий срок выпало слишком много. — Когда на территории Польши ящеры устраивают базу, у вермахта есть более серьезные заботы, чем вы, евреи.

— Благодарю вас, господин майор, — выдохнул Русси.

Собственная искренность его озадачила. Еще через мгновение она разозлила Мойше: с какой стати он должен благодарить этого нациста за то, что тот соизволяет разрешить ему поступать согласно законному праву?

Однако последующие слова немца остудили его пыл:

— Думаю, ты проявишь благоразумие, если вспомнишь, что СС всегда больше всего заботите вы, евреи. Будь осторожен.

«Будь очень осторожен, — казалось, говорили холодные серые глаза молчаливого рядового. — Будь очень осторожен… выскочка».

— Мы научились быть осторожными, — сказал Русси. — Иначе сейчас мы все были бы мертвы.

Его заинтересовало, как майор отреагирует на эти слова. Но тот просто кивнул, как на любое неоспоримое утверждение. Рука майора поднялась и вытянулась в нацистском приветствии:

— Хайль Гитлер!

Русси не мог заставить себя ответить так же. Однако офицер говорил с ним как человек с человеком, а не как хозяин с рабом. Поэтому Мойше сказал:

— Да убережет вас Господь от ящеров, майор.

Немец снова кивнул, на сей раз резко, повернулся по-военному кругом и зашагал прочь. Рядовой поплелся за ним. Немцы оставили Мойше Русси в польской части Варшавы, за пределами гетто.

— Мойше, ты в порядке? — позвала Ривка из-за стены.

— Я в порядке, — ответил он, удивляясь собственному голосу. Потом повторил уже громче: — Я действительно в порядке.

То, что он стоит средь бела дня на запретной территории, пьянило Мойше, как водка.

Ривка несмело перешла через воронку от бомбы и встала рядом с мужем по другую сторону стены.

— Они говорили с тобой и ничего тебе не сделали? — Она была удивлена не менее самого Мойше. — Может, они почувствовали, что через тебя действует Бог?

— Может, и так, — сказал Мойше, обнимая жену за плечи.

Еще час назад он смеялся над мыслью о том, что он, Мойше, бывший студент-медик, который ел свинину, когда припирала нужда, может сделаться пророком. Сейчас он думал об этом иначе. С библейских времен Бог не слишком часто вмешивался в дела избранного народа. Но когда еще Его народ находился в такой опасности?

«Но почему, — думал Русси, — Бог выбрал именно меня?»

Мойше встряхнул головой.

— Кто я такой, чтобы вопрошать Его? — воскликнул он. — Да исполнится Его воля.

— Уже исполняется! — с гордостью сказала Ривка. — Через тебя.

Света в аудитории «Мемориального центра Миллза и Петри» не было: с того времени, как авиация ящеров начала налеты на районы Среднего Запада, электричество подавалось с перебоями. Тем не менее темный зал был забит до отказа мужчинами и парнями из поселка Эштон, а также беженцами вроде Сэма Иджера и Остолопа Дэниелса.

Иджер несколько дней не менял одежды, ни разу не стирал ее и не мылся сам, но, когда он увидел, что большинство мужчин выглядят точно так же, ему стало несколько легче.

На сцену поднялся человек средних лет в военной форме, лицо у него было мрачным. Шум в толпе разом прекратился, словно щелкнули выключателем.

— Благодарю вас за то, что вы откликнулись на наш призыв, — произнес военный. — Прошу встать и поднять правую руку.

Иджер и так уже стоял; собравшихся было больше, чем сидячих мест. Он поднял правую руку, сжав кулак. Человек в форме продолжал:

— Повторяйте за мной: «Я» — и дальше ваше полное имя…

— Я, Сэмюэл Уильям Иджер, — повторял Сэм, — гражданин Соединенных Штатов, подтверждаю, что восьмого июня тысяча девятьсот сорок второго года добровольно вступил в качестве рядового в регулярную армию Соединенных Штатов Америки на время продолжения настоящей войны на условиях, предписанных законом, до тех пор пока не буду демобилизован; и выражаю согласие принять от Соединенных Штатов вступительную премию, жалованье, довольствие и обмундирование. Я торжественно клянусь…

Здесь хор голосов чуть сбился, поскольку несколько человек произнесли:

— Подтверждаю, что буду верно служить Соединенным Штатам Америки, что буду храбро сражаться против их врагов и подчиняться приказам Президента Соединенных Штатов и приказам командиров, в соответствии со статьями и пунктами военно-судебного кодекса.

Лицо Иджера растянулось в широкой улыбке: понадобилось вторжение с Марса или из того чертова угла, откуда эти ящеры явились, чтобы в конце концов его взяли на военную службу.

— А когда нам дадут оружие? — прокричал кто-то из толпы.

Суровый сержант, что находился на сцене и руководил призывом, — его фамилия была Шнейдер — развел руками:

— Рядовой, мы не располагаем таким количеством единиц оружия, чтобы вооружить сразу всех. У нас нехватка обмундирования и многого другого. Мы создали армию, чтобы воевать за пределами нашей страны, а сейчас это инопланетное дерьмо высаживается у нас на заднем дворе.

— Угу, — тихо произнес Остолоп Дэниелс. — Они и в прошлую войну устроили ту же штуку: нагребли людей прежде, чем дали им, из чего стрелять.

— Прошу вас разделиться на две очереди, — сказал сержант Шнейдер. — Здесь встанут ветераны Первой мировой войны, там — все остальные. Давайте, ребята, и запомните, что вы теперь в армии: за ложь по головке не погладят.

Дэниелс вместе с большинством пожилых мужчин в аудитории встал в очередь к столу, за которым сидел молодой человек в чине капрала. Иджер направился в более длинную очередь к другому столу, занятому самим Шнейдером. Сэм подозревал, что Остолоп и другие ветераны первыми получат винтовки. И это было вполне справедливо. Ветераны лучше знали, как с ними управляться.

Очередь, в которой находился Сэм, двигалась намного медленнее. Он болтал с новобранцами, стоявшими рядом. Обсуждалась последняя речь президента Рузвельта, призывавшая к решительному сопротивлению.

— Да, президент умеет ввернуть фразу, — согласился парень впереди Иджера. — «Эта планета — наша, эта страна — наша. И никому не отобрать их у нас, да поможет нам Бог».

— Именно так он и говорил! — с восхищением произнес Иджер. — Как ты запомнил все слово в слово?

— Я — репортер, профессиональная привычка, — ответил парень. Ему было около тридцати: острое лисье лицо, тонкие усы, ярко-голубые глаза и рыжеватые волосы, гладко зачесанные почти к самому темечку. Журналист протянул руку: — Меня зовут Пит Томсен. Я из «Рокфордского курьера».

Иджер пожал протянутую руку и представился. То же сделал человек позади него — лысый мускулистый парень по имени Отто Чейэ. Он сказал:

— Я как раз направлялся на цементный завод в Диксоне, когда эти твари взорвали его на моих глазах. Поэтому я пришел сюда.

Толстым и коротким указательным пальцем он осторожно потрогал глубокую рану на макушке.

Наконец Иджер очутился перед сержантом Шнейдером. Тот оторвался от бумаг, чтобы заточить перочинным ножом карандаш, затем записал имя и дату рождения Иджера.

— Женаты? — спросил он.

— Нет, сэр. Разведен, — ответил Иджер. — Дети есть?

— Нет, сэр.

Шнейдер сделал пометку, потом спросил:

— Род занятий?

— Игрок в бейсбол, — ответил Иджер, и его ответ заставил Шнейдера поднять голову. — Я играю, точнее, играл в составе «Декатур Коммодора». Вон там мой тренер.

Сэм указал на Остолопа Дэниелса, который уже отстоял в своей очереди и теперь разговаривал с другими ветеранами Первой мировой.

Сержант почесал подбородок.

— В каком положении играли? Питчер?

— Нет, сэр. Полевым игроком, преимущественно левым.

— Гм… Значит, здорово умеете бросать мяч?

— Да, сэр. На свою руку не жалуюсь, — без ложной скромности ответил Иджер.

— Отлично! — сказал Шнейдер. — Думаю, вы сумеете швырнуть гранату дальше, чем большинство солдат.

Сержант черкнул карандашом, затем указал в направлении Остолопа.

— Присоединяйтесь к тем ребятам. У нас есть немного гранат, и мы подвезем еще, если, конечно, ящеры не расстреляют грузовики. А теперь идите — Следующий! — громко позвал сержант.

Иджер довольно нерешительно приблизился к группе людей, где находился Дэниелс. В этой команде он был зеленым юнцом, оказавшимся среди видавших виды ветеранов, многие из которых имели брюшко, лысину или седые, волосы. Они вдруг узнали, что в них снова нуждаются.

В воздухе что-то быстро пронеслось, и Давида Гольдфарба охватила тревога, едва он отметил это движение. Он припал глазами к окулярам бинокля, долго всматривался и наконец облегченно вздохнул.

— Всего лишь чайка, — сообщил он довольным голосом.

— Какой породы? — с интересом спросил Джером Джоунз.

События нескольких минувших дней превратили его в страстного наблюдателя за птицами.

— Одна из черноголовок, — с безразличием ответил Гольдфарб, чей интерес к пернатым начинался и оканчивался домашней птицей.

Он сидел на шатком складном стуле в нескольких футах от кромки утесов Дувра, там, где берег Англии уходит прямо в море. Наверное, четверть века назад здесь тоже сидел наблюдатель с таким же биноклем. Может, даже на таком же допотопном складном стуле, представляющем собой деревянную раму, обтянутую парусиной. Сидел и пристально смотрел на противоположный берег в надежде засечь вражеские «цеппелины». Только таких полевых телефонов во время Первой мировой войны еще не могло быть.

Когда он высказал эти мысли вслух, Джером Джоунз засмеялся:

— Вероятно, стулья сохранились с тех времен. Бумаги нового образца еще не обошли всех чиновников. — Он вновь засмеялся, но уже невесело: — Как и бланки этих паршивых «Отчетов о чертовщине».

— Я же тебе говорил, что с радаром все нормально, — сказал Гольдфарб.

— Ну говорил, — нехотя согласился Джоунз. — Но если ты и дальше будешь талдычить свое «я же тебе говорил», то в один прекрасный день сделаешь несчастной какую-нибудь симпатичную девчонку.

Взгляд Гольдфарба переместился на то, что недавно называлось радарной станцией, которую теперь заменяли наблюдатели, вооруженные всего лишь полевыми биноклями. От станции осталась груда развалин. Хорошо, что, когда в радар угодила ракета ящеров, Дэвид там не дежурил.

По всему побережью Англии происходило одно и то же: везде, где находился действующий радар, появлялась ракета и выводила его из строя. Это означало только одно: вражеские ракеты наводились на цель по радарным лучам, даже по коротковолновым, которые стали применяться недавно и о которых джерри понятия не имели.

— Кто бы подумал, что ящеры могут оказаться намного сообразительнее, чем немцы?! — воскликнул Гольдфарб.

— Радио передает, что мы сшибли над Лондоном два самолета ящеров, — с надеждой заметил Джоунз.

— Это хорошо, — отозвался Гольдфарб. — Только вот сколько самолетов потеряли мы? — спросил он.

— Комментатор, не сообщил счет матча, — ответил Джоунз. — По соображениям военной цензуры, разве не понятно?

И возблагодарим Господа, что ящеры пока не пытались высадиться здесь.

— Это всего лишь маленький остров.

Гольдфарб мысленно представил земной шар и вдруг осознал, какой же маленькой должна выглядеть Англия из космоса.

— Не такой уж маленький, чтобы удержать ящеров от бомбардировок, — с горечью произнес Джоунз.

— Посмотри-ка туда! — воскликнул Гольдфарб, указывая направление.

Они с Джоунзом направили полевые бинокли на движущиеся в небе пятнышки. Те перемещались в южном направлении.

— Думаю, это наши, — сказал Гольдфарб. — Отправились к гнезду ящеров во Франции.

.— Ящерицы у «лягушатников». — Джоунз засмеялся собственной остроте, но быстро умолк. — Кто знает, сколько этих храбрецов вернется назад со своей прогулки. Говорят, орудия ящеров похуже зениток над Берлином.

— А меня больше занимает, наносят ли и джерри удары по ящерам? — Тут Гольдфарбу пришла в голову новая мысль: — Если и наши и их самолеты одновременно пытаются атаковать ящеров, продолжаем ли мы по-прежнему лупить друг по другу?

— Надеюсь, что нет! — воскликнул Джоунз. — По-моему, это сущий идиотизм.

— Конечно, — согласился Гольдфарб. — Я тоже так думаю. — Он рассмеялся, но несколько натянуто. — Впервые за все эти сумасшедшие годы я не желаю немцам побыстрее отправиться к дьяволу.

— Немцы — все же человеческие существа. Поставь их рядом с марсианскими чудищами, и я знаю, кого выбрать, — сказал Джоунз.

Гольдфарб что-то проворчал в ответ. Он упрямо не хотел делать каких-либо уступок нацистам и полностью соглашался с едким замечанием Черчилля, что, если бы сатана объявил Гитлеру войну, он бы устроил предводителю нечистой силы радушный прием в палате общин. Но колкости быстро забылись. Сейчас весь мир оказался лицом к лицу с таким дьяволом, которого и вообразить не мог. Перед лицом германского вторжения Британия пошла на альянс с Россией, потому что Германия худа хуже большевиков. Если же ящеры еще хуже Германии, означает ли это появление новых альянсов?

Ход его мыслей прервал вражеский самолет, с пронзительном звуком пронесшийся совсем низко, на уровне верхушек деревьев.

Гольдфарб схватился за телефон и завертел ручку так, словно от этого зависела его жизнь. Тем временем над ними промелькнули еще несколько самолетов ящеров, летевших на северо-восток. Свой доклад он выкрикивал сквозь завывание их моторов.

— Если эти сволочи летят на Лондон, они будут там через минуту, — с горечью произнес Джоунз, когда Гольдфарб положил трубку.

— Эскадрилья наших истребителей может быстро подняться в воздух, — не очень уверенно ответил напарник.

— Может, — согласился Джоунз. — Да только нашим не догнать их самолетов. До сих пор лучшей тактикой было маневрировать в воздухе и наносить удар, когда ящеры полетят назад.

Они молча следили, как вражеские бомбардировщики исчезают вдали.

— В Кембридже я немного изучал историю, — продолжал Джоунз. — Знаешь, в древности византийцы обычно позволяли арабам беспрепятственно проникать в Малую Азию, а затем поджидали их на обратном пути вместе с добычей.

— И это давало результаты?

— Иногда. Но византийцам и самим доставалось.

— Что ж, нам тоже досталось. Надеюсь, мы сможем выстоять, — сказал Гольдфарб и добавил: — Выбирать-то все равно не приходится.

Джоунз не ответил. Гольдфарб ковырял пальцем в ухе, пытаясь избавиться от звона. Не помогало — моторы у самолетов ящеров были слишком громкими. Гольдфарб прикидывал шансы на удачу британских ВВС и одновременно жалел, что сам не сидит в кабине «спитфайра». Однако в летный состав его не взяли. Оставалось утешать себя мыслью, что он делает все, что в его силах, засекая вражеские бомбардировщики.

Французский берег проступал на горизонте низкой угрюмой полосой. Гольдфарб поднес к глазам бинокль. Франция приблизилась. Три года назад тот берег служил для Англии щитом. Потом с пугающей неожиданностью щит пал и превратился в базу для нанесения ударов по самому сердцу Англии.

Гольдфарб вздохнул:

— Идиотский мир, по-другому не скажешь.

— Да уж. — Джоунз поглядел на часы. — Скоро придет наша смена. Когда освободимся, не двинуть ли нам в «Белую Лошадь»? То, что они называют «лучшим пивом», к настоящему пиву, разумеется, никакого отношения не имеет. Зато там всегда можно поглазеть на Дафну, можно даже попытаться запудрить ей мозга.

— Почему бы и нет?

— Иногда есть за что благодарить ящеров, — сказал Джоунз. — Если бы они не разнесли радарную установку, мы бы ковырялись с ней дни напролет вместо того, чтобы волочиться за юбками. Радар по всем статьям — замечательная штука, но только после юбки.

— Верно, — согласился Гольдфарб. — Гляди, а вот и Рэг со Стивеном подходят, так что давай сматываться.

Поднимаясь со складного стула, Джоунз спросил:

— Слушай, не одолжишь мне десятку?

Гольдфарб пристально посмотрел на товарища. Р ответ Джоунз улыбнулся нагло и самодовольно. Гольдфарб вытащил бумажник и передал другу десятифунтовую бумажку.

— Если бы ты вел себя с Дафной столь же нахально, как сейчас со мной…

— С десяткой в кармане, может, и сумею.

— Ладно, пошли.

Война продолжалась. Точнее, за эти несколько безумных дней войн стало две, но жизнь тоже продолжалась. Гольдфарб быстро пробежал глазами свой отчет, а затем вместе с Джеромом Джоунзом поспешил в направлении «Белой Лошади».

Каждый раз, когда «Ланкастер» неуклюже подпрыгивал и отрывался от взлетной полосы, держа курс на Германию, Джордж Бэгнолл думал: «Может быть, я лечу навстречу своей смерти». Теперь же, в боевом вылете на позиции ящеров, он был почти уверен в этом. Да, в небе над Германией тоже витала смерть, но она была случайной: от зенитного снаряда, прошивающего самолет насквозь, или от ночного истребителя.

В полетах против ящеров смерть не была случайной. То был третий вылет Бэгнолла во Францию, и он уже видел это своими глазами. Если ящеры выбрали твой самолет, они обязательно его собьют. Ускользнуть невозможно: стрельба по ракетам оказывалась дохлым делом.

Бэгнолл бросил взгляд на Кена Эмбри. Лицо пилота осунулось, на скулах натянулась кожа, рот превратился в бескровную полоску. Этой ночью они летели низко, слишком низко, чтобы возиться с кислородными масками, поэтому лицо Эмбри было полностью открыто. Полет на большей высоте делал их более заметной целью. Королевские военно-воздушные силы дорого заплатили за этот урок.

Им повезло дважды, даже трижды, если считать ту жуткую свалку в небе над Кёльном в ночь, которую все называли не иначе как Ночь Высадки Марсиан. Но сколько еще продлится их везение?

— Странное ощущение, когда летишь не в эскадрилье, — признался Эмбри.

— Там мы представляли бы из себя стаю связанных уток, которых сшибают одну за другой, — сказал Бэгнолл.

Первая же атака на ящеров, в которой, по счастью, их самолет не участвовал, обернулась жутким побоищем, и это заставило командование спешно изменить тактику, чего раньше бортинженер и представить себе не мог.

Атаки рассредоточенных самолетов, летящих на малой высоте, давали лучшие результаты, нежели массированные налеты на больших высотах, поскольку, в отличие от немцев, на ящеров численность противника впечатления не производила. Бомбардировщик Бэгнолла уже дважды возвращался в Англию из таких полетов.

— Пять миль до вхождения в район цели, — сообщил по внутренней связи штурман.

— Спасибо, Элф, — сказал Кен Эмбри.

Впереди от земли начали отрываться огненные стрелы вражеских орудий. Бомбардировщики с полным боезапасом на борту взрывались один за другим, освещая ночную тьму, словно громадные оранжевые хризантемы. Этим зрелищем можно было бы восхищаться, если бы каждый такой «цветок» не означал гибель множества людей..

Бэгнолл ждал, когда одна из огненных стрел подожжет их «ланк». Пока это не произошло, но…

Хлопнув себя кулаком по бедру, Эмбри закричал:

— Вы видели такое?! Черт бы вас подрал, вы это видели?} Одна из ракет прошла мимо цели! Кому-то из наших удалось увернуться!

Действительно, одна из ракет продолжала набирать высоту, пока не взорвалась, и взрыв ее произвел не меньше впечатления, чем фейерверк в День Гая Фокса. Эмбри быстро опомнился:

— Но попаданий все равно слишком много.

— Приближаемся к объекту, который, судя по виду, принадлежит ящерам, — сообщил из своей кабины, расположенной в нижней носовой части самолета, Дуглас Белл.

— Наводящий, начинаем заход на бомбометание. Дайте направление.

— Держитесь чуть-чуть на запад, в направлении вон той чертовщины. Не знаю, что это такое, но явно внеземного происхождения.

— Понял. Держу чуть на запад, курс прямо на объект впереди, — повторил пилот.

Всматриваясь через иллюминатор, Бэгнолл тоже видел на горизонте огромную башню. Более всего она походила на беременный небоскреб. Даже знаменитый американский Эмпайр Стейт Билдинг в сравнении с нею показался бы спичкой. Такое сооружение не имело никакого отношения к французскому сельскому пейзажу.

Башня была не единственной. Бэгнолл предположил, что это космические корабли пришельцев. Ящеры продолжали размещать окрест все новые и новые башни. А нападать на сами космические корабли означало явную смерть. Пока никому не удалось их уничтожить и никому не удалось вернуться после такой попытки.

Наводчик, хотя и был человеком смелым, отнюдь не стремился расстаться с жизнью.

— Если можно, сэр, чуть на запад, градуса три или около того, — попросил Дуглас. — Я думаю, что это танкодром, о котором сообщали разведчики. Как вы считаете?

Эибри и Бэгнолл оба наклонились вперед, чтобы взглянуть на цель. Ясно было одно: внизу находится нечто большое, имеющее упорядоченную структуру. Если это не немецкого происхождения, тогда оно должно принадлежать ящерам. «Если это все же объект немцев, — подумал Бэгнолл, — что ж, тем хуже для джерри». Бортинженер вскинул глаза на Эмбри и встретился с его взглядом. Пилот кивнул и сказал:

— Думаю, вы правы, наводчик. Приступайте!

— Очень хорошо, — повторил Белл. — Курс прямо, прямо… — Его голос усилился до крика: — Начинаем бомбардировку!

От бомб, стремительно полетевших вниз, к цели, фюзеляж загремел и застонал.

Бэгнолл подумал о несчастных французских крестьянах. Как бы там ни было, они ведь союзники, ныне страдающие под двойным ярмом: нацистов и ящеров. Кто-то из них может погибнуть в этой бомбежке, а она сейчас единственная надежда на их освобождение.

«Ланк» зашатался в воздухе. Бэгнолл ощутил ужас, думая, что самолет подбили. Но это была лишь качка, вызванная взрывающимися бомбами. Обычно они падали, когда самолет находился на две-три мили выше.

— Все! Можно убираться.

Эмбри развернул самолет по направлению к Англии.

— Мистер Уайт, дайте нам курс для возвращения домой.

— Пока следуйте точно на север; я уточняю, — сказал штурман.

— Понял: строго на север. Знать бы, сколько наших приземлится вместе с нами, — произнес Эмбри.

«Знать бы, удастся ли нам самим приземлиться», — подумал Бэгнолл.

Зелено-желтые трассирующие пули проносились мимо кабины — слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Вместе с ракетами ящеры обладали потрясающими осветительными снарядами. Эмбри бросал «Ланкастер» резкими зигзагами, от которых у всего экипажа стучали зубы.

— По правому борту истребитель! — крикнул хвостовой стрелок. — Нас не видит.

Вся слюна, которая еще оставалась Бэгнолла во рту, мгновенно высохла, когда он посмотрел направо. Однако самолет, еще чернее, чем ночная тьма, принадлежал не ящерам. То был всего лишь (всего лишь!) «Фокке-Вульф-190». Он помахал крыльями перед «ланком» и умчался со скоростью, о которой британскому бомбардировщику нечего было и мечтать.

Переведя дух, Бэгнолл сразу же вспомнил то, о чем на время забыл, — с земли открыла огонь еще одна зенитная батарея ящеров. Один из снарядов попал в левое крыло «ланкастера», словно какой-то великан ударил кулаком по жестяной кровле. Языки пламени вырвались из обоих моторов на крыле. Бортинженер проделал в точности то, чему его учили. Секундного взгляда на приборную доску хватило, чтобы понять: эти «мерлины» больше не жильцы. Он быстро заглушил их, перекрыв доступ топлива.

Эмбри рванул рычаг и сморщился:

— Левые подкрылки застопорило.

— Нет гидравлического давления, — объяснил Бэгнолл, бросив еще один взгляд на приборы.

Он видел, как пилот бьется с управлением: «ланк», качаясь, пытался развернуться против ветра.

— Похоже, у нас небольшая проблема.

— Совсем небольшая, — кивнув, сказал Эмбри. — Поищите поле или дорогу — Я попробую посадить машину. — Таким же спокойным голосом он продолжал: — Уж лучше я сам выберу время и место для посадки, чем это сделает за меня самолет, не так ли?

— Вернее не скажешь, — согласился Бэгнолл. — Если поискать, мы почти наверняка обнаружим ровный отрезок шоссе. Хоть один плюс от войны — нам не грозит наскочить на «строен» какого-нибудь дядюшки Пьера.

Эмбри кивнул в знак согласия и громко произнес:

— Экипажу приготовиться к аварийной посадке. Мистер Бэгнолл, прошу выпустить шасси.

Правое колесо опустилось легко. Левое двигаться отказывалось. Бэгнолл опускал его, вращая рукоятку. Стрелок в нижнем отсеке доложил:

— Опустилось. Я его вижу.

— Одной заботой меньше, — заметил Эмбри, голос которого показался Бэгноллу нарочито бодрым. Затем пилот добавил: — Если я не сбился со счета, до земли остается всего лишь две или три тысячи футов.

— Мы могли бы попробовать сесть чуть дальше, в Нормандии, где вдоль дорожного полотна тянутся живые изгороди, — с надеждой сказал Бэгнолл.

— Двумя заботами меньше. Вы намного облегчили мне задачу, Джордж.

— Рад стараться, — ответил Бэгнолл.

Шутить о том, что вот-вот им предстоит, было легче, чем просто сидеть и ждать. Вынужденная посадка поврежденного самолета на французское шоссе среди ночи, без посадочных огней была и без того трудным делом, чтобы еще предаваться унынию. Поэтому Эмбри сказал:

— Экипаж может выброситься на парашютах. После прыжка я постараюсь продержаться в воздухе одну-две минуты, чтобы дать вам шанс отлететь. Если вы намерены прыгать, дайте мне знать сейчас.

Внутренняя связь безмолвствовала, пока кто-то в задней части самолета не сказал:

— Вы сумеете приземлиться, сэр.

— Будем надеяться, что такое трогательное доверие оправдает себя, — сказал Эмбри. — Благодарю вас, джентльмены, всех и каждого, и да пошлет нам Бог удачу.

Он повернул рычаг, сбрасывая обороты двух уцелевших моторов.

Дорога, темно-серая линия, бегущая между черных полей, находилась совсем близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Эмбри немного приподнял нос «ланка» и еще уменьшил обороты. Бомбардировщик с глухим ударом опустился на дорогу, однако Бэгнолл знавал в Суиндерби посадки и похуже. В наушниках шлемофонов раздались радостные крики.

Пока «Ланкастер» замедлял ход, его правое крыло срезало телеграфный столб. Самолет качнулся вправо. Левое колесо шасси съехало с асфальта на землю и погнулось. Левое крыло треснуло в том месте, где в него попал снаряд. Упавший обломок зарылся в почву. Все части самолета застонали, как узник на дыбе. Бэгнолл опасался, что самолет может опрокинуться. Но этого не случилось. Хотя самолет и кружило, Эмбри сумел удержать бомбардировщик на шоссе.

Наконец, когда все осталось позади и наступила торжественная тишина, пилот обернулся к Бэгноллу с усталой улыбкой:

— Est-ce que vous parlez francais, monsieur?[19]

— Нет, черт побери! — ответил Бэгнолл. И оба засмеялись как мальчишки.