"«Золотая Калифорния» Фрэнсиса Брета Гарта" - читать интересную книгу автора (Гарт Брет)

20 февраля 1854 года юный Фрэнк Гарт отправился из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Было ему в ту пору семнадцать лет. Его младшей сестре Маргарет, которую ему пришлось взять с собой, едва исполнилось пятнадцать. Сегодня такое путешествие, хоть и далекое по расстоянию, не представляет больших трудностей. Можно поехать поездом или автобусом, можно полететь самолетом, можно, наконец, поплыть на пароходе (через Панамский канал, соединяющий Атлантику с Тихим океаном). В любом варианте путешествие займет не более нескольких дней и не будет сопряжено с трудностями или опасностями. В середине XIX века дело обстояло совершенно иначе. Не существовало автобусов и самолетов, не была еще проложена трансконтинентальная железная дорога, строительство Панамского канала еще и не начиналось. Путешественники могли выбирать между тремя вариантами: сухопутным, морским и смешанным. Избравшим первый вариант приходилось тратить много недель на преодоление прерий Среднего Запада, пустынь, Скалистых гор (пешком, верхом или в повозке). Тех, кто предпочел морской путь, ожидало длительное плавание вокруг мыса Горн, полное опасностей, ибо мыс Горн — одно из самых неспокойных мест мирового океана: у скалистых его берегов потерпели крушение сотни кораблей. Фрэнк и Маргарет избрали третий вариант. Они отплыли из Нью-Йорка на «Звезде Запада» и, пережив жестокий шторм в проливе Гаттераса, высадились в порту Грейтаун на восточном побережье Никарагуа. Здесь они пересели на «стернуилер» (пароход с гребным колесом на корме) и проплыли 120 миль по реке Сан-Хуан, текущей среди джунглей. Они не сходили с палубы, разглядывая берега, кишевшие обезьянами и попугаями, мутную воду, на поверхности которой время от времени появлялись крокодилы. Потом они пересели на винтовой пароход, на котором пересекли озеро Никарагуа. Последний отрезок пути по этой стране они проделали в повозках, запряженных мулами, и, наконец, достигли порта Сан-Хуан дель Сур па побережье Тихого океана. Отсюда они отплыли на корабле «Брат Джонатан» и почти тотчас попали в полосу тяжелых штормов, едва не погубивших корабль со всеми пассажирами. 26 марта 1854 года «Брат Джонатан» ошвартовался в Сан— Франциско. Путешествие заняло, как мы видим, более месяца.

Естественно, возникает вопрос: что побудило брата и сестру совершить столь длительное и опасное путешествие, да еще в столь юном возрасте? Чтобы ответить на него, следует обратиться к жизненной истории Фрэнка.

Фрэнсис Брет Гарт родился в Олбани (штат Нью-Йорк) 25 августа 1836 года. Отец его — Генри Гарт — был школьным учителем. Человек широко образованный, любитель и знаток литературы, он не обладал качествами, необходимыми для быстрого делового успеха, и семья, в которой было четверо детей, жила до чрезвычайности скромно. В доме не было ничего лишнего, но зато была прекрасная библиотека. Маленький Фрэнк был «книжным мальчиком». Он редко выходил из дома и был постоянно погружен в чтение. Уже тогда он познакомился с сочинениями Дефо, Фильдинга, Смоллета, Шекспира, Ирвинга, Вальтера Скотта. Его любимыми авторами на всю жизнь остались Диккенс и Дюма. Уже будучи в преклонных летах, Брет Гарт называл в числе лучших книг мировой литературы «Графа Монте-Кристо».

В 1845 году умер отец Фрэнка. Семья осталась без средств к существованию и начала потихоньку распадаться. Старший брат завербовался в солдаты и отправился на Мексиканскую войну. Старшая сестра вышла замуж. Фрэнку пришлось бросить школу и поступить рассыльным в контору стряпчего. Было ему тогда всего 13 лет. Спустя три года мать Фрэнка вышла замуж за полковника Вильямса и уехала со своим новым мужем в Окленд (Калифорния), уговорившись с Фрэнком и Маргарет, что они тоже переберутся в Окленд в начале следующего года. Таким образом, поездка Фрэнка и Маргарет в Калифорнию была до некоторой степени «воссоединением» семьи. Мог ли Фрэнк не ехать на Дальний Запад? Да, конечно, мог и не ехать. Ему уже исполнилось 17 лет, он был вполне способен прокормить себя самого: к этому времени он приобрел профессию счетовода. К матери он относился холодно — не мог простить ей нового замужества. Полковник Вильямс — человек деловой, энергичный, громкоголосый, хлопавший по спине всех без разбора и обладавший бульдожьей хваткой, — был ему неприятен. Было бы вполне логично, если бы Фрэнк Гарт остался в Нью-Йорке. Однако тут имеется одно обстоятельство, не касающееся семейной истории Гартов, которое побудило Фрэнка отправиться в далекое путешествие. Это обстоятельство связано с исторической судьбой Калифорнии. Если бы полковник Вильямс увез жену, скажем, в Чикаго или в Чарльстон, Фрэнк едва ли последовал бы за ними. Но Калифорния… это совсем другое дело. Калифорния была овеяна ароматом легенды, обещанием счастья. Десятки и сотни тысяч американцев искали своей судьбы в Калифорнии.

Калифорния — воистину благословенный уголок земли. Горная цепь Сьерра-Невады на востоке защищает ее от суровых континентальных ветров. С запада ее омывают воды Тихого океана. Здесь множество плодородных долин, мягкий и очень теплый климат. Не случайно американская кинопромышленность обосновалась в Голливуде близ Лос— Анджелеса. В те отдаленные времена кино не располагало еще мощными осветительными средствами, съемки велись на натуре, и хорошая погода была решающим фактором. Голливуд привлекал тем, что можно было рассчитывать на 300 солнечных дней в году. Тихоокеанское побережье Калифорнии было изрезано глубокими бухтами и заливами, удобными для стоянки судов. Казалось, что сама судьба определила Калифорнии быть краем сельскохозяйственным, рыболовецким и торговым.

Некогда Калифорния была частью Мексики, и, коль скоро сама Мексика была колониальным владением Испании, первоначальное освоение Калифорнии осуществлялось испанцами, а точнее говоря, испанскими католическими миссионерами. Монахи и священники проникали в самые глухие уголки края, строили там миссии и церкви, вокруг которых возникали поселения, зародыши нынешних калифорнийских городов. Не случайно подавляющее большинство калифорнийских городов носит имена католических святых: Сан-Франциско, Сан-Рафаэль, Санта-Роза, Санта-Барбара… а в каждом городе непременно имеется «Улица миссии».

В 1824 году Мексика обрела независимость, и владычество испанцев в Калифорнии кончилось. Началось интенсивное заселение края иммигрантами. Сюда устремились не только мексиканцы, но также американцы, китайцы, гавайцы и даже русские; впрочем, русские появились здесь еще в 1811 году. Основное ядро в этом иммиграционном потоке составляли американцы. Они плыли морем, ехали на лошадях и быках, шли пешком, преодолевая пустыни и горные хребты. Постепенно американцы заняли ключевые позиции в разных областях жизни Калифорнии и в 1846 году, как только США объявили войну Мексике, учинили переворот, провозгласив независимую «Республику Звезды и Медведя». Республика эта просуществовала совсем недолго. Калифорния была оккупирована американскими войсками и по договору 1848 года официально и формально стала частью территории Соединенных Штатов. За неделю до заключения договора — 24 января 1848 года на земле крупного землевладельца Джона Саттера было найдено золото. Открытие золота произвело переворот в судьбе Калифорнии. Жизнь выбилась из нормальной колеи и понеслась по рытвинам и ухабам золотоискательства, подстегиваемая надеждами на головокружительное и скорое обогащение. Повсеместно распространялись слухи и легенды о миллионных состояниях, будто бы составлявшихся в несколько дней, об огромных самородках и богатейших золотых «жилах», найденных «вот тут, совсем рядом». Иными словами, началась знаменитая «золотая лихорадка», переломившая жизнь Калифорнии. «Ремесленники бросили свои инструменты, фермеры оставили урожаи гнить на полях, а скот подыхать с голоду, учителя забыли свои учебники, адвокаты покинули клиентов, служители церкви сбросили священнические облачения, матросы дезертировали с кораблей — и все устремились в едином потоке к месту золотых приисков. Деловая жизнь в городах замерла, покинутые дома и магазины ветшали и приходили в упадок. Золотоискатели шли как саранча… с кирками, лопатами и ковшами для промывки золота» 1.

Все это, однако, было только началом. Постепенно сведения о калифорнийском золоте просочились в восточные районы страны и овладели умами сотен тысяч людей. На Дальний Запад ринулись фермеры, ремесленники, чиновники, крупные и мелкие торговцы, авантюристы всех мастей, уголовные преступники, жулики и проходимцы, шулера и проститутки. Впоследствии вся эта огромная толпа получила общее наименование «люди 49-го», а историки навели должный лоск и блеск, представив «людей 49-го» в виде героев, пионеров, первопроходцев, «аргонавтов» 2.

«Люди 49-го» оседали вблизи золотых приисков, создавая старательские поселки, состоявшие из палаток, дощатых хижин и иных строений, сработанных из подручных материалов. Материальные условия в этих «лагерях», «станах», «поселках» были ужасны. Люди жили впроголодь, были начисто лишены всякой медицинской помощи. От зари до зари они трудились на своих участках, перелопачивая тонны земли в надежде раздобыть золото, которого оказалось гораздо меньше, чем предполагалось. Государство никак не охраняло гражданских, имущественных, человеческих прав золотоискателей. Нравы в старательских поселках были дикие и буйные. Человеческая жизнь стоила дешево. Убийства и грабежи были обычным делом. Поскольку не было закона и органов, обеспечивающих его исполнение, люди брали правосудие в свои руки и вершили его как умели. Самыми распространенными способами разрешения споров и конфликтов были драки, суд Линча и дуэли — не благородные дуэли с формальным вызовом и секундантами, не изящные мушкетерские поединки, а просто уговор «стрелять при встрече».

Невозможность существования в условиях абсолютной и безграничной анархии сделалась скоро очевидной, и в старательских поселках стихийно возникли примитивные формы демократического самоуправления, опиравшиеся на неписаные законы и на «общее мнение» поселенцев. Значение этого процесса не следует преуменьшать. По мнению авторитетных историков, он сыграл важную роль при политическом самоопределении Калифорнии как «свободного штата», выступившего на стороне северян в годы Гражданской войны (1775 — 1783). Никакие ухищрения южных рабовладельцев, стремившихся привлечь Калифорнию на свою сторону, успеха не имели.

Золотоискательский «бум» в Калифорнии продолжался сравнительно недолго. Поверхностные залежи золота были исчерпаны в два-три года, и лихая старательская вольница окончила свое существование. Началась эпоха промышленной добычи золота, требовавшая капиталовложений, технического оборудования, геологической разведки. Возникли многочисленные акционерные компании и предприятия, владевшие приисками, а вольнолюбивые старатели превратились, в массе своей, в наемных рабочих, положение которых мало отличалось от положения рабочих на любом промышленном предприятии — горнорудном, машиностроительном, обувном и т. д. Старательские поселки — все эти «кемпы», «бары», «флеты», «покеты» — пришли в запустение, обезлюдели и обрели призрачное существование. Их дикая и буйная жизнь ушла в прошлое, стала воспоминанием, легендой, преданием.

Фрэнк Гарт прибыл в Калифорнию весной 1854 года. К этому времени золотая пора старательства была уже в основном позади. Разумеется, он не мог об этом знать заранее. Голова его была полна рассказов о вольной жизни золотоискателей, о чудесных находках и сказочном богатстве, валившемся в руки счастливчиков. В доме отчима в Окленде он задержался ненадолго, всего на несколько месяцев, а затем снарядился в дорогу. Куда? Он и сам не знал. Шесть лет он странствовал по северной Калифорнии, не имея, очевидно, никакой цели. Он перепробовал множество профессий: учительствовал в школе, воспитывал детей в частных домах, служил охранником почтовых дилижансов в компании «Уэллс Фарго», пытался добывать золото, работал наборщиком и репортером в маленьких провинциальных газетах.

Если попытаться оценить значение этой полосы в его последующей творческой жизни, то следует сказать, что он собирал, накапливал впечатления, краски, звуки, запахи старательской жизни, уходившей в прошлое, поселков, превращавшихся в города-призраки, горных перекрестков, становившихся современными городами. Этого материала ему потом хватило на сорок лет писательства.

Годы странствий Фрэнка Гарта были полны событий, приключений и впечатлений. Среди них мы выделим один момент, существенный для понимания характера и убеждений будущего писателя. В конце 1858 года он получил работу помощника редактора в газете «Северный калифорниец», только-только начавшей выходить в городке Юнион (округ Гумбольдт). Издателем и редактором был некий полковник Уиппл, человек предприимчивый, но малосведущий в газетном деле. Он часто уезжал но разным делам, оставляя 20-летнего Фрэнка единовластным хозяином газеты. Как раз во время одной из таких отлучек Уиппла в округе Гумбольдт произошли трагические события. На рассвете 26 февраля 1860 года жители поселка Эврика, расположенного в восьми милях от Юниона, учинили, без всякого к тому повода, кровавую резню в ближайшей индейской резервации. Десятки индейцев, мирно спавших у погасших костров, были зверски убиты. Повода не было, но причина, однако, была — это общий взгляд белых пришельцев на коренное население Америки. Происшествие в Эврике с этой точки зрения — лишь частный случай, единичное проявление жестокой и бесчеловечной политики, которую «цивилизованная» Америка вела и продолжает вести по сей день по отношению к индейцам на Востоке, на Юге, на Среднем и Дальнем Западе.

Индейцы пытались отстоять свою независимость, свободу, достоинство, но все эти попытки были заранее обречены на провал. Они пробовали договориться с американцами, однако всякий раз были обмануты; они вступали в стычки с войсками, нападали на караваны переселенцев (такой случай описан Бретом Гартом в повести «Степной найденыш»), устраивали засады, налеты на почтовые дилижансы, угоняли скот. Успех этих операций был незначителен, зато белые как бы получали «законные» основания для контрмер и в конечном счете для широкомасштабных военных действий, проходивших под лозунгом «Хороший индеец — мертвый индеец». Фраза эта принадлежит американскому генералу Шеридану, получившему прозвище «Верховного палача индейских племен».

29 января в «Северном калифорнийце» появилась статья, приведшая обывателей Юниона в ярость. Она называлась «Массовое избиение индейцев. Зарубленные топорами женщины и дети». Автором ее был Фрэнк Гарт. Он, видимо, понимал, на что идет, и знал, что не встретит сочувствия. Статья, можно сказать, публиковалась тайно. Он сам написал ее, сам набрал текст в типографии и сам сверстал газету. Появление статьи было для окружающих полной неожиданностью. Автор выступил с гневным обличением убийц, явившихся в спящий индейский лагерь с ножами и топорами. Он не пожалел злых слов и едких выражений при описании женщин, стариков и детей, заколотых, забитых, зарубленных и зарезанных озверевшими обывателями, обвинив при этом не только непосредственных участников злодеяния, но все белое население округа Гумбольдт, уверовавшее в то, что индейцы — «недочеловеки».

Статья произвела сокрушительное впечатление на читателей. Послышались голоса, требовавшие линчевать «молодого негодяя». Некоторое время Брет Гарт вынужден был скрываться, а затем навсегда покинуть Юнион.

Мы рассказали об этом эпизоде биографии Фрэнка Гарта в подробности, поскольку здесь впервые ярко обнаружилась характерная черта его натуры, сохранявшаяся потом в течение всей его долгой жизни: полное отсутствие расовых предубеждений и предрассудков, нетерпимость к расовой дискриминации, сострадание и сочувствие к угнетенным и преследуемым «малым» народам, отчетливо проявившееся в таких рассказах, как, скажем, «Язычник Вань Ли». Сотрудничество Брета Гарта в «Северном калифорнийце» имеет важное значение еще и потому, что здесь, по сути дела, началась его журналистская деятельность, продолжавшаяся затем целое десятилетие, а то и больше.

В конце марта 1860 года Фрэнк Гарт перебрался в Сан-Франциско. Он был поражен переменами, произошедшими в жизни «западной столицы» Америки, как позднее назовут этот город. И дело было не только в том, что город разросся, захватив всю территорию полуострова, что население его выросло до 80 000 человек. Шесть лет тому назад, когда Фрэнк Гарт впервые ступил на землю Калифорнии, Сан-Франциско мало отличался от буйных городов фронтира 3. Просто он был побольше размером. Только и всего. Теперь же, по словам самого Гарта, он был наполовину «укрощен» и находился на полпути от «ревущего стана» к одному из крупнейших городов мира. Изменился архитектурный облик города, переменились одежда и манеры его жителей. Но главное, пожалуй, в том, что Сан-Франциско стал постепенно превращаться в крупный центр общественной, политической и культурной жизни. В городе появились новые газеты и журналы, всевозможные литературные салоны и сообщества, выросло новое поколение талантливых молодых журналистов, поэтов, прозаиков, в числе которых назовем хотя бы Марка Твена, Амброза Бирса, Хоакина Миллера, Чарлза Уэбба, Чарлза Стоддарда.

Перебравшись в Сан-Франциско, Брет Гарт, считавший себя профессиональным журналистом, искал работы в местных журналах и газетах. Поначалу ему пришлось примириться со скромной должностью наборщика в еженедельнике «Золотая эра». Впрочем, должность эта, как ни странно, открывала довольно широкие возможности. «Золотая эра» была своеобразным изданием. Она предоставляла свои страницы всем желающим. Среди авторов, печатавшихся здесь, были профессиональные литераторы, адвокаты, старатели, фермеры, ранчеро, бродяги, игроки — кто угодно. Писал в «Золотую эру» и Фрэнк Гарт. Впрочем, «писал» — не совсем точное слово. Часто он набирал свои сочинения прямо «из головы», стоя у наборной кассы. Отсюда насмешливое замечание Марка Твена о том, что издатель и владелец «Золотой эры» Джо Лоренс «никогда не видел рукописей Гарта. Их попросту не существовало».

Молодой Фрэнк Гарт еще не нашел себя в журналистике. Он писал все, что угодно: репортажи, хронику, стихи, пародии, скетчи, рассказы… Он не решался еще подписывать свои сочинения собственным именем и пользовался псевдонимами. Многочисленные литературные материалы, статьи, очерки в «Золотой эре», подписанные Дж. Кайзером, Джефферсоном Бриком, Алексисом Пуффером, были написаны одним человеком, и этим человеком был Фрэнк Гарт. Он, видимо, чувствовал, что не обрел еще собственного «голоса», что многие его рассказы слишком похожи на творения Вашингтона Ирвинга и Чарлза Диккенса, и поэтому предпочитал скрываться за псевдонимами. Впрочем, тут возможно еще одно объяснение: большая часть ранних сочинений Гарта имела сатирическую направленность, и Фрэнк скрывался за псевдонимами, чтобы не нажить себе лишних врагов. Это соображение кажется существенным, поскольку в начале 60-х годов Гарт проявлял изрядную политическую активность, выступал в поддержку республиканской партии и президента Линкольна, произносил речи на митингах и собраниях, печатал острые заметки и сатирические стихи, направленные против конфедератов-южан.

Три года работы в «Золотой эре» были хорошей школой для Фрэнка Гарта. Газетный опыт учил экономности в словах, точности, помогал избавиться от цветистых фраз и провинциальной пышности стиля. Когда в мае 1864 года Гарт перешел во вновь открывшийся журнал «Калифорниец», это уже был опытный литератор, пользовавшийся популярностью у читателей и авторитетом у собратьев по перу. Его соратники по журналу — Чарлз Стоддард и Сэм Клеменс 4 постоянно обращались к нему за советом и прислушивались к его критическим замечаниям. Марк Твен в свойственной ему иронической манере писал по этому поводу: «Брет Гарт обтесывал меня и терпеливо наставлял, покуда я не превратился из неловкого сочинителя грубых гротесков в писателя, создающего стройные абзацы и главы, находившие одобрение у весьма приличных граждан нашей страны». Гарт, Клеменс и Стоддард начали постепенно превращать «Калифорнийца» в заметное явление литературной жизни Америки, но, в конечном счете, усилия их успеха не принесли. Издатель журнала — Чарлз Уэбб, предоставивший им полную свободу действий, столкнулся с финансовыми затруднениями и вынужден был продать журнал. На этом все и кончилось. Тем временем Фрэнк Гарт получил необременительную должность в калифорнийском казначействе, и это помогло ему «удержаться на плаву». До сих пор журналистика была для него единственным источником дохода, и потеря работы в журнале могла бы иметь катастрофические последствия, тем более что он уже обзавелся семьей, которую надо было как-то содержать.

В 1867 году Фрэнк Гарт напечатал первые две книги. Одна из них — «Романы в сжатом изложении» — представляла собой сборник пародий на сочинения знаменитых романистов — Диккенса, Бронте, Дюма, Коллинза, Гюго, Купера и др. Другую — «Пропавший галеон» — составили стихи и поэмы разных лет. Пародии были блистательны, стихи не лишены оригинальности. Обе эти книги, вышедшие почти одновременно, укрепили известность Гарта в литературных и журналистских кругах Калифорнии, и нет ничего удивительного в том, что книгопродавец Антон Роман, затеявший издавать новый литературный журнал, пригласил на должность главного редактора восходящую литературную «звезду». Фрэнк Гарт стал Ф. Бретом Гартом.

1869 год в истории Калифорнии ознаменовался двумя примечательными событиями. Первым было основание превосходного и весьма влиятельного литературного ежемесячника «Оверленд мансли», сделавшего духовную жизнь Дальнего Запада общенациональным достоянием; вторым — завершение строительства трансконтинентальной железной дороги, связавшей Калифорнию со Средним Западом и с Восточными районами страны. Теперь путь в «золотой штат» не был уже сопряжен с лишениями и смертельной опасностью, и новая волна иммиграции хлынула к берегам Тихого океана.

«Оверленд мансли» по своему уровню и качеству нисколько не уступал таким прославленным периодическим изданиям, как «Атлантик мансли», выходивший в Бостоне, но в нем была одна важная особенность: имея общеамериканское распространение, он оставался журналом калифорнийским, и дух Дальнего Запада пронизывал его от первых до последних страниц.

Общепризнано, что своим успехом «Оверленд мансли» был обязан прежде всего главному редактору Гарту, не оставлявшему без внимания никакой малости. Он привлек к участию в журнале крупнейшие литературные силы Сан-Франциско, тщательно редактировал художественные и критические материалы, предполагавшиеся к напечатанию, учил, не жалея сил и времени, писательскому мастерству молодых литераторов, следил за качеством иллюстраций и типографского набора.

Много лет спустя Марк Твен, тоже принимавший участие в журнале, вспоминал историю возникновения обложки «Оверленд мансли». Художник изобразил на ней медведя-гризли (традиционный символ старой Калифорнии, по сей день красующийся на ее флаге). Однако сам по себе разъяренный медведь являл собой бессмысленный образ, и все это чувствовали. «Тогда, — говорит Твен, — Брет Гарт взял карандаш и провел прямые линии под ногами у медведя. И посмотрите, какой блистательный успех!» Теперь медведь, поставивший лапы на рельсы трансконтинентальной железной дороги, был уже не просто медведь и не только геральдическая фигура, но «старинный символ калифорнийской дикости, оскалившийся при виде локомотива — этого воплощения цивилизации и прогресса!». Очевидно, Брет Гарт хотел, чтобы рисунок на обложке символизировал не Калифорнию вообще и тем более не старую Калифорнию времен «Республики Медведя», но Калифорнию современную, ее нынешний день. Идея его оказалась блестящей: придуманный им символ сошел с обложки «Оверленд мансли» и долгие годы украшал страницы книг, журналов, газет, упаковку сувениров и почтовые открытки.

Однако главная причина немедленного успеха и огромной популярности «Оверленд мансли» заключена не столько в редакторских талантах Брета Гарта или неуемной энергии, с какой он отдавался делу, сколько в том обстоятельстве, что именно в этом журнале, начиная со второго номера, он начал печатать свои калифорнийские рассказы, принесшие ему мировую известность. Первый же рассказ из этой серии («Счастье Ревущего Стана») покорил Америку в считанные недели. Его перепечатали «пиратским» способом (т. е. без ведома автора и безвозмездно) десятки журналов. С выходом следующих рассказов энтузиазм читателей (и издателей) возрос еще более. Писатель стал получать заманчивые предложения, сулившие баснословные гонорары. Издатели готовы были платить вперед за еще не написанные шедевры.

В калифорнийских рассказах Брет Гарт наконец-то нашел себя как художник, обрел свою манеру, стиль, угол зрения, способ видения и художественного пересоздания действительности. В некотором роде он «открыл» Калифорнию как особый, неповторимый мир со своими собственными законами и порядками, нравами и обычаями, преданиями и легендами — и в этом одна из важнейших причин его феноменального успеха у американского и мирового читателя. Заметим, что открытие это далось ему нелегко.

Вторая половина 60-х годов прошлого века — время, когда обитатели Калифорнии начали осознавать себя как именно «калифорнийцы», граждане «золотого штата». Они оглядывались окрест себя, видели стремительное развитие экономической, политической, социальной, культурной жизни, фантастический прирост населения, и душа их переполнялась гордостью. Процветание Калифорнии мыслилось ими как награда за героические деяния, титанический труд, благородство характеров и чистоту помыслов, мужество, бескорыстие и отвагу. Сравнительно недавнее прошлое — времена «золотой лихорадки» — начало обретать очертания легенды о героических временах, а так называемые «люди 49-го» неожиданно превратились в «соль земли», «поколение героев», великих пионеров, «аргонавтов» 5. Их прославляли в стихах и в прозе, им посвящались статьи и очерки, о них слагались песни. Даже уголовные преступники, под пером сочинителей дешевых романов, стали выглядеть легендарными героями по той единственной причине, что принадлежали к пионерам.

Безудержная героизация пионеров и «аргонавтов» вызывала у Брета Гарта, как и у многих талантливых писателей, чувство протеста и негодования, которое отливалось преимущественно в сатирические формы. В прославлении калифорнийских старожилов он видел не более чем фальшивую и сентиментальную легенду и всячески подчеркивал, что «люди 49-го» были вовсе не героями и не святыми, что наиболее характерными их чертами были жестокость, грубость, жажда обогащения. В одной из своих корреспонденции в «Крисчен реджистер» он писал, что лучше бы помалкивать относительно причин, побудивших пионеров отправиться в Калифорнию. «Для очень многих важно было просто убраться из мест, где они находились. А куда — им было все равно». Он даже затеял писать серию пародий на романы, славящие западного «человека вне закона», этакого доброго злодея и убийцу. Правда, первая пародия из этой серии — «Сильвестр Джейхок» — оказалась и последней. Брет Гарт не пожелал тратить время и силы на цели, которые считал второстепенными. У него было свое видение «Золотой Калифорнии», и задача его теперь заключалась в том, чтобы воплотить его в художественные образы и противопоставить ложносентиментальным представлениям, распространенным в литературе. Он тоже прославил эпоху «аргонавтов», но совершенно не так, как это делали другие.

Брет Гарт любил Калифорнию, любил бурление и энергию народной жизни с ее контрастами, противоречиями и налетом авантюризма. Его воодушевляло стремительное развитие края, где города вырастали как грибы, а дороги прокладывались как бы сами собой, где движение времени было почти физически ощутимо и жизнь во всех своих моментах и проявлениях менялась буквально на глазах. Он восхищался калифорнийцами, их трудолюбием, сосредоточенностью на определенной цели, широтой их натуры, способностью рисковать, их умением стойко переносить невзгоды и неудачи, их грубым юмором и склонностью к сочинению невероятных, фантастических историй. Но он вовсе не склонен был писать сусальные, сентиментально-слюнявые портреты «аргонавтов» и пионеров. Писатель знал жизнь старательских поселков и маленьких калифорнийских городков из первых рук, видел ее воочию. Свой художественный мир, свою «Золотую Калифорнию» он выстроил из собственных наблюдений, личного опыта и многочисленных легенд, преданий, рассказов, анекдотов, бытовавших в старательской среде в изустной традиции. Жизнь в этом мире была трудной, грубой, жестокой и опасной. И населяли его вовсе не какие-то особые «герои», а рудокопы, картежники, воры, бандиты, кучера и конюхи, кабатчики и бродячие актеры, судейские чиновники, шерифы и авантюристы всех мастей. Этот мир был пестрым и сложным во всех отношениях. Его обитателями были американцы, ирландцы, мексиканцы, китайцы, индейцы, негры, миллионеры и нищие, землевладельцы и арендаторы, владельцы собственности и наемные рабочие, хозяева и прислуга.

Брет Гарт не старался ничего пригладить или подлакировать. В качестве примера можно сослаться хотя бы на знаменитое описание обитателей Ревущего Стана: «Возле хижины собралось человек сто. Один или двое из них скрывались от правосудия; имелись здесь и профессиональные преступники, все они, вместе взятые, были отчаянным народом… Прозвище „головорезы“ служило для них скорее почетным званием, чем характеристикой.

Возможно, у Ревущего Стана был недочет в таких пустяках, как уши, зубы, пальцы на руках и ногах и тому подобное, но эти мелкие изъяны не отражались на его коллективной мощи. У местного силача на правой руке было всего три пальца; у самого меткого стрелка не хватало одного глаза».

В художественном мире Брета Гарта все идет своим порядком, совершенно так, как в реальной жизни. Старатели с утра до ночи копают землю и вручную промывают ее, конокрады крадут коней, шерифы ловят конокрадов и тут же их линчуют, обыватели побивают камнями китайцев, учителя учат детишек, картежники обыгрывают простачков, проститутки занимаются своим малопочтенным ремеслом, в барах и салунах происходят пьяные драки, нередко оканчивающиеся поножовщиной и смертоубийством, кучера почтовых дилижансов отбиваются от бандитов. Обо всем этом Брет Гарт повествует спокойно, без ужаса и без восторга. Тут нет никакой экзотики. Просто таково нормальное течение жизни в его «Золотой Калифорнии».

Было бы, однако, ошибкой представлять себе художественный мир рассказов Брета Гарта, как царство порока, жестокости и неистребимого всеохватывающего зла. В таком мире невозможно было бы жить. Между тем мир Брета Гарта обитаем. Более того, он густо населен. Это мир людей, вступивших друг с другом в разного рода отношения, и человоческое начало составляет основу этих отношений. Один из критиков увидел парадоксальность рассказов Брета Гарта в том, что «изображение в них жизни людей, посвятивших себя, видимо, личному обогащению во что бы то ни стало, имеет центральной темой самопожертвование, бескорыстную преданность или забвение своих интересов ради чужих» 6. Критик прав относительно центральной темы рассказов Гарта, но, очевидно, заблуждается насчет парадоксальности. Никакого парадокса тут нет. Брет Гарт был убежден, что зло и порок образуют, так сказать, внешнюю оболочку человеческой натуры. В глубинах же ее сохраняется здоровое нравственное начало. Отсюда принципиальная возможность бескорыстия, самопожертвования, безграничной преданности высокому идеалу, забвения своих интересов ради чужих — иными словами, проявление всех тех высоких принципов нравственности и человеколюбия, которые и впрямь становятся то и дело главной темой рассказов писателя. Без этого не могли бы свершиться героические, благородные, высокогуманные поступки Джека Гемлина, Компаньона Теннесси, Дика Буллена, Кентукки, Мигглс и других героев Брета Гарта.

Писатель, очевидно, сознавал, что его нравственные понятия расходятся с господствующей моралью и системой ценностей буржуазного общества, которое твердо верило, что стремление к материальному благополучию — есть добродетель, а капитал — свидетельство и мера достоинств его обладателя, что самопожертвование — глупость, а бескорыстие — признак слабого ума. Благородные дела героев Брета Гарта были, в некотором смысле, вызовом расхожей стяжательской морали. Не потому ли большинство их принадлежит к категории «отверженных», «изгоев», к которым благонамеренные буржуа относились с высокомерным презрением.

В самом деле: Кентукки («Счастье Ревущего Стана») — пьяница и богохульник, Джон Окхерст («Изгнанники Покор-Флета») и Джек Гемлин («Браун из Калавераса») — профессиональные игроки, не вполне чистые на руку, Дик Буллен («Как Санта Клаус пришел в Симпсон-Бар») — пьяница и бездельник. В соответствии с узкой моралью благополучных мещан от этих героев невозможно было бы ожидать благородных поступков. Но вопреки этой узкой морали они такие поступки совершают, и при этом отлично понимают, что делают. Как говорит Мигглс, трогательно заботящаяся о своем бывшем возлюбленном, которого разбил паралич, но упорно отказывающаяся выйти за него замуж: «… если бы мы были мужем и женой, тогда то, что сейчас я делаю добровольно, я должна была бы делать по обязанности». Иначе говоря, Мигглс явно не в ладах с официальной моралью, которая, в ее глазах, есть средство принуждения. А она обрекла себя на замкнутую и трудную жизнь добровольно, и в этом высокое достоинство ее жертвы.

Между общественным положением, «репутацией» героев Брета Гарта и благородными деяниями, которые они совершают, есть некоторое несоответствие, особенно если смотреть на дело с общепринятой точки зрения. Это несоответствие грозило разрушить художественную цельность калифорнийских рассказов и, возможно, разрушило бы, если бы писатель смотрел на поступки своих героев с общепринятой точки зрения. Но он смотрел на них (и показывал их) со своей особенной точки зрения, которая реализовалась в юмористической стилистике его сочинений. Особенность этой стилистики заключалась в том, что он но только наделял своих персонажей чувством юмора, но и сам писал о них чуть насмешливо, чуть иронически, как бы не вполне принимая всерьез их самих и их поступки. Прекрасной иллюстрацией к сказанному может послужить небольшой пассаж в «Брауне из Калавераса», где описывается поездка Джека Гемлина через лес:

«Въезжая в глубь леса, где уже не было и признаков жилья, он запел таким приятным тенором, исполненным такого покоряющего и страстного чувства, что, я готов ручаться, все малиновки и коноплянки замолчали, прислушиваясь к нему. Голос мистера Гемлина был необработан, слова песни были нелепы и сентиментальны… но в тоне и выражении звучало что-то несказанно трогательное. В самом деле, это была удивительная картина: сентиментальный мошенник с колодой карт в кармане и револьвером на поясе, оглашающий темный лес жалобной песенкой о „могиле, где спит моя Нелли“ с таким чувством, что у всякого слушателя навернулась бы слеза. Ястреб-перепелятник, только что заклевавший шестую жертву, почуял в мистере Гемлине родственную душу и воззрился на него в изумлении, готовый признать превосходство человека. Хищничал он куда искуснее, однако петь не умел».

Следует заметить, что юмор Брета Гарта обладал особенным качеством, свойственным только ему, да, пожалуй, еще Марку Твену и двум-трем другим калифорнийским писателям. То не был юмор человека, наблюдавшего жизнь со стороны и посмеивающегося над ее забавными сторонами, как это делал, например, английский юморист Джером

К. Джером, автор знаменитого сочинения «Трое в лодке, не считая собаки». Бреет-гартовский смех был рожден мощной стихией народного юмора старательской Калифорнии. Здесь смех был психологической необходимостью, столь же важной, как еда и одежда. Жизнь золотоискателей была немыслимо тяжела, можно даже сказать — трагична. Для огромного количества людей она оказалась невыносимой. Историки отметили, что в старательских поселках число самоубийств значительно превосходило количество убийств. Как сказал один из биографов Гарта, людям оставалось либо смеяться, либо сойти с ума. Они смеялись, смеялись над собой и друг над другом, над высшестоящими и нижестоящими, устраивали бесконечные розыгрыши, проделки, «практические шутки», сочиняли фантастические небылицы, придумывали анекдоты. Юмористическая стихия западного фольклора существовала как некий противовес бытия, она помогала людям выжить.

Не следует, однако, забывать о том, что, хотя Брет Гарт жил среди золотоискателей, знал их быт изнутри и был отлично осведомлен о многочисленных легендах, «историях», рассказах, распространенных в их среде, он, как говорили современники, никогда не носил фланелевой красной рубашки и штанов, заправленных в сапоги, — этой униформы калифорнийских пионеров. Иными словами, он не был однимиз них. Он всегда оставался образованным, интеллигентным человеком, широконачитанным, гуманным, воспитанным на высоких идеалах и прославленных литературных образцах. Юмор его рассказов, так же как их общая стилистика, лишен примитивной грубости, жестокости, вульгарности, какие были характерны для жизни, быта и фольклора пионеров Дальнего Запада. Может быть, поэтому ему удалось в своем творчестве создать легендарный образ «Золотой Калифорнии», приемлемый для читателей всех уровней, национальностей, возрастов, убеждений и нравственных принципов. Как справедливо заметил биограф Брета Гарта, «Запад, где люди стрелялись перед завтраком, вершили правосудие путем линчевания, встречали бесславную смерть за игорным столом, открывали золотую жилу или умирали с голода, пытаясь докопаться до нее, — этот Запад был создан закоренелым горожанином, который ненавидел всякое насилие и никогда не шел на риск, если мог его избежать». Брет Гарт любил этот мир, созданный его воображением из реального, жизненного материала, но даже в любви его был оттенок снисходительной иронии.

Иронический взгляд как бы снимал противоречие между положением человека и его деяниями, между его репутацией и душевным состоянием. В художественном мире Брета Гарта игроки, бандиты, воры спокойно могли жертвовать жизнью во имя благородной цели, не оставляя у читателя ощущения неестественности или неправды. Да и самый мир калифорнийских рассказов приобретал очертания полуреальности-полулегенды, а в их сюжетах и героях просматривались легендарные черты.

Художественный мир Брета Гарта находился в таком же отношении к миру реальному, что и Ганнибал Марка Твена, Йокнапатофа Фолкнера, «граница» Купера. Он населен живыми характерами, на создание которых Брет Гарт был великий мастер, и потому правдоподобен. Он был уникален, этот мир, поскольку писатель обладал зорким глазом и особенным талантом в изображении местного колорита. Взор писателя не был бесстрастен. Его душа была преисполнена сострадания и сочувствия к обездоленным и отверженным, гонимым и преследуемым. Не случайно и не напрасно Брет Гарт многократно выступал в защиту китайских иммигрантов, которые подвергались в те времена особенно жестким гонениям, чем навлек на себя неудовольствие многих граждан Сан— Франциско, считавших, что следует забросать китайский район динамитными бомбами — и делу конец.

Калифорнийские рассказы имели блистательный, сенсационный успех. Брета Гарта провозгласили «новым Диккенсом», журналы без конца перепечатывали его прежние рассказы и требовали новых, соглашаясь платить любые гонорары, издатели жаждали издавать его сочинения. Слава писателя распространилась далеко за пределы Америки, и умирающий Диккенс просил раздобыть для него выпуски «Оверленд мансли», в которых были напечатаны «Счастье Ревущего Стана» и «Изгнанники Покер-Флета». Тогда Брет Гарт решил, что хватит ему сидеть на краю земли, и перебрался в восточные штаты поближе к культурным центрам Америки.

Теперь он жил в Нью-Йорке, Бостоне, Вашингтоне, купаясь в лучах славы и пожиная плоды своих прежних трудов. Американское правительство наградило его тем единственным способом, каким оно обычно награждало выдающихся писателей — предоставив ему дипломатическую должность. В свое время Ирвинг получил должность секретаря американской «легации» в Лондоне, а затем — посла в Мадриде; Купер был американским консулом в Лионе; Готорн — консулом в Ливерпуле. Брет Гарт был назначен консулом в Крефельде — богом забытом немецком городке в Рейнской области, неподалеку от Дюссельдорфа. 28 июня 1878 года он покинул Америку, чтобы никогда уже в нее не возвращаться. Последние четверть века своей жизни он провел в Европе, сначала в Германии в качестве консула, затем, в той же должности, в Глазго, а в последние годы — в Лондоне в качестве частного лица.

Покинув Калифорнию, Брет Гарт-художник совершил трагическую ошибку. Существование его раздвоилось. Он жил в Нью-Йорке, Вашингтоне, Крефельде, Дюссельдорфе, Париже, Глазго, Лондоне, занимался консульскими делами, встречался со множеством людей, вел переговоры с издателями и редакторами и много писал. Однако вся эта новая жизнь почти никак не отразилась в его произведениях. Творческое сознание Брета Гарта продолжало пребывать в золотоискательских поселках холмов Сьерры. Он вновь и вновь возвращался к жизни калифорнийских приисков 1850-х годов, к своим прежним героям, возрождая к жизни даже тех, кого он уже похоронил в прежних рассказах. По страницам его новых сочинений дружно шествовала вереница оживших «покойников» во главе с Джоном Окхерстом и полковником Старботтлом.

Чем дальше, тем больше творчество писателя утрачивало художественное достоинство. Рассказы становились слабее. Публиковать их становилось все труднее. Звезда Брета Гарта закатилась, слава его померкла. Как справедливо заметил Твен, «счастливый Брет Гарт, довольный Брет Гарт, честолюбивый Брет Гарт, Брет Гарт, исполненный надежд, яркий, веселый, улыбчивый Брет Гарт, которому жизнь была в радость и удовольствие, этот Брет Гарт умер в Сан-Франциско…».

Брет Гарт покинул Калифорнию в зените славы. Его старый друг Ч. Стоддард писал впоследствии: «Я часто думал, что если бы Брет Гарт скоропостижно умер во время переезда из Калифорнии в Нью-Йорк, мир единодушно возгласил бы, что погиб величайший гений того времени». В действительности случилось совсем иное. Смерть его в 1902 году осталась почти незамеченной. Те, кто узнал о ней из скупых газетных сообщений, только пожимали плечами: они думали, что Брет Гарт умер давным-давно.

Что же, собственно, произошло? Куда подевался талант писателя, его способность к яркому пересозданию жизни, его умение лепить незабываемые, оригинальные характеры? Почему в Сан-Франциско он писал хорошо, а в Крефельде, Париже, Лондоне — плохо? А произошло вот что: «Золотая Калифорния», или, иначе говоря, художественный мир ранних рассказов, равно как и творческое сознание, создавшее его, питались живыми соками калифорнийской действительности. Оборвав связи с этой действительностью, писатель лишил свое воображение питательной среды. Единственным выходом для него было бы обращение к той реальности, среди которой он теперь существовал. Но он не мог этого сделать по той причине, что действительность Германии, Франции, Англии оставалась для него чужой. И он снова и снова обращался к привычному для него миру калифорнийских рассказов, не замечая, что мир этот под его пером усыхал, становился анемичным и искусственным.

Так и случилось, что калифорнийские рассказы Брета Гарта, написанные в Сан-Франциско и в первые месяцы после его отъезда оттуда, остались лучшей частью его художественного наследия. Ранняя слава его была, вероятно, преувеличена. Брет Гарт был прекрасным писателем, но по масштабам своего дарования уступал, конечно, таким титанам, как Марк Твен или Диккенс. Когда-то Белинский писал, что «бедна литература, не блистающая именами гениальными; но небогата и литература, в которой все — или произведения гениальные, или произведения бездарные и пошлые. Обыкновенные таланты необходимы для богатства литературы, и чем их больше, тем лучше…». Именно к таким «обыкновенным талантам» и принадлежит Брет Гарт, и в этом нет ничего для него зазорного. Он действительно талант — своеобразный, неповторимый и немеркнущий. Его рассказы, написанные более ста лет тому назад, и сегодня читаются с огромным интересом и доставляют читателям высокое наслаждение.

Ю. Ковалев