"Рискованная игра" - читать интересную книгу автора (Гарвуд Джулия)

Глава 2

Агент Николас Бенджамен Бьюкенен собирался в долгожданный отпуск. Последние три года он забыл об отдыхе, и, по мнению начальства, доктора Питера Моргенштерна, переутомление начинало сказываться на его отношении к работе. Кроме того, Моргенштерн сообщил Нику, что тот становится несколько рассеянным и циничным, и Ник в глубине души опасался, что Питер прав.

Моргенштерн всегда отличался прямотой. Ник восхищался и уважал его, почти как собственного отца, и редко с ним спорил. Его босс был надежнее скалы. И не протянул бы в бюро больше двух недель, если бы позволил эмоциям брать верх над рассудком. Ник считал, что самым большим его недостатком была раздражающая способность оставаться невозмутимым и хладнокровным, как мраморная статуя. Ничто и никогда не могло вывести его из себя.

Двенадцать агентов его отдела, лично отобранные Питером, звали его Удавом, разумеется, за спиной, но он знал и не обижался. Ходили слухи, что он даже рассмеялся, когда услышал прозвище впервые, и это послужило еще одной причиной его хороших отношений с агентами. Он сохранил чувство юмора – немаловажная деталь, учитывая то, чем занимался его отдел.

Единственным признаком раздражения или злости была привычка повторять одну фразу по нескольку раз, и при этом хриплый от долголетнего курения сигар голос Питера ни на йоту не повышался. Черт, может, остальные агенты правы и Моргенштерн действительно в родстве с анакондами?..

Одно было ясно: начальство умело ценить хороших работников и отделять зерна от плевел, поэтому за четырнадцать лет службы Моргенштерна повышали шесть раз. Однако он никогда не почивал на лаврах. Когда его назначили главой отдела, занимавшегося поиском пропавших без вести, он приложил все усилия к тому, чтобы собрать сотрудников, у которых почти не бывало проколов. Решив эту задачу, он обратился к следующей. Загорелся идеей создать специальное подразделение по розыску пропавших и похищенных детей. Написал пространное обоснование и немало времени потратил на то, чтобы убедить начальство: при каждой возможности потрясал перед носом директора толстенным докладом.

Его упорство и настойчивость наконец были вознаграждены, и теперь он возглавлял новое элитное подразделение. Ему позволили самому набирать персонал, сначала с бору по сосенке, тех, кто приходил к нему из всех отделов. От каждого требовалось пройти курс специальной подготовки в академии Куонтико, прежде чем предстать перед Моргенштерном для последующего жестокого тестирования и не менее бесчеловечных тренировок. Выживали при этом лишь немногие, но зато оставшихся можно было с полным правом назвать выдающимися экземплярами. Кто-то даже подслушал, как Моргенштерн заверял директора ФБР, что на него работают самые сливки из всего штата агентов и уже через год он докажет всем маловерам свою безусловную правоту. После этого он вручил бразды правления отделом по поиску без вести пропавших своему заместителю Фрэнку О'Лири и все время и усилия посвятил вновь созданной группе.

Команда его была поистине уникальной. Каждый член в совершенстве владел методикой розыска пропавших детей. Все агенты превратились в охотников, идущих по следу двадцать четыре часа в сутки с одной священной целью: найти и защитить, пока еще есть время. Пока не поздно. Последняя надежда, самая стойкая линия обороны против маньяков и извращенцев, против мира тьмы.

Стрессы, которым они подвергались, были настолько невыносимы, что у нескольких агентов случился инфаркт, но никто не мог бы назвать их людьми средними и ничем не выдающимися. Ни один из них не вписывался в общее представление об агенте ФБР, но и Моргенштерн ничем не походил на типичного начальника. Он в два счета доказал, что может без труда управлять столь необычным подразделением. Работники остальных отделов прозвали его агентов апостолами, скорее всего потому, что их было двенадцать, но Моргенштерну не нравилось прозвище, поскольку подразумевало слишком высокие стандарты, которым они были обязаны соответствовать. И эта скромность была еще одной причиной, по которой окружающие так безоговорочно его уважали. Его сотрудники также ценили то обстоятельство, что шеф предоставлял им полную самостоятельность, не вмешивался в расследование, но всегда был готов при необходимости встать за них горой. И насчитывалось немало случаев, когда лишь благодаря его поддержке апостолы доводили дело до конца. Во всем бюро не существовало более трудолюбивого и знающего сотрудника, поскольку Моргенштерн, помимо всего прочего, был дипломированным психиатром и скорее всего именно поэтому любил время от времени беседовать по душам со своими агентами. Ему невероятно нравилось усаживать их в своем кабинете и, как они выражались, «потрошить мозги, не считаясь ни со временем, ни с желаниями жертвы. Единственная причуда, с которой его людям приходилось мириться и которую они искренне ненавидели.

К сожалению, именно сейчас ему взбрело в голову потолковать о деле Старк. Он прилетел из Вашингтона в Цинциннати и попросил Ника, возвращавшегося с семинара в Сан-Франциско, сделать остановку, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Ник не желал обсуждать дело Старк: все произошло месяц назад, и ему было тошно даже думать об этом. Но что поделать? Он знал, что хочешь не хочешь, а придется подчиниться,

Он приехал в региональное отделение бюро, подождал шефа, и оба уселись за полированным дубовым столом в зале совещаний. Ник двадцать минут терпеливо слушал, как Моргенштерн пересказывает подробности этого запутанного дела. И остался совершенно спокоен, когда шеф объявил, что он заслуживает всяческих поощрений за свои героические действия. Правда, внутри все кипело, но Бьюкенен давно привык скрывать истинные чувства. Даже босс с его орлиным взором, постоянно выискивающим следы переутомления или стресса, обманулся, посчитав, что Ник в прекрасной форме. По крайней мере так думал сам Ник.

Закончив петь дифирамбы, Моргенштерн долго вглядывался в стальные глаза агента, прежде чем спросить:

– Что ты чувствовал, когда застрелил ее?

– Неужели это так важно, сэр? Зачем прокручивать все это снова и снова.

– Это неофициальная встреча, Ник. Нас здесь двое. Тебе необязательно обращаться ко мне «сэр», и да, я считаю это необходимым. Отвечай, пожалуйста. Что ты чувствовал?

Однако Ник медлил, ерзая на жестком стуле, как нашкодивший мальчишка.

– Откуда мне знать? И что значит «чувствовал»? Игнорируя вспышку гнева, босс хладнокровно повторил вопрос в третий раз:

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Что ты испытывал в тот момент?

Он давал ему возможность ускользнуть. Ник понимал, что может солгать и сказать, что ничего не помнит, что был в тот момент слишком занят, чтобы заботиться о своих чувствах, но он и Моргенштерн всегда были скрупулезно честны друг с другом, и он не хотел все испортить. Кроме того, Ник был уверен, что Питер мгновенно распознает ложь. Поняв, что дальнейшие увертки бесполезны, он сдался и решил выложить все как на духу:

– Да, помню. Давно не был так счастлив. По-настоящему счастлив. Дьявол, я был на седьмом небе! Не вернись я в тот дом сразу, опоздай всего на полминуты, не выхвати вовремя пистолет, малыш был бы уже мертв. На этот раз я едва не опоздал.

– Но все-таки успел.

– Мне следовало бы сообразить быстрее. Моргенштерн вздохнул. Ник, как всегда, беспощадно к себе придирается.

– Но ты единственный, кто распутал это дело, – напомнил он. – Не стоит есть себя поедом.

– Вы читали газеты? Репортеры в один голос твердили, что она спятила, но никто не видел ее глаз. Кроме меня. Говорю вам, она была так же нормальна, как вы и я. Просто злобная, подлая тварь.

– Да, я читал газеты. Ты прав, ее посчитали сумасшедшей. Впрочем, этого следовало ожидать. Я понимаю почему, думаю, и тебе все ясно. Просто у людей в голове не укладывается, что мыслящая личность способна на такое. Они искренне верят, что нормальный человек не может так жестоко издеваться над другим существом и получать удовольствие, убивая невинных. Большинство маньяков действительно не в себе. Но остальные совершенно здоровы. Зло в чистом виде все-таки существует. Мы оба это видели. На каком-то этапе жизни Старк сделала вполне сознательный выбор и пересекла границы дозволенного.

– Люди боятся всего, что выходит за рамки естественного.

– Верно, – согласился Моргенштерн. – Хотя немало ученых считают, что такого понятия, как «зло», не существует. Если какое-то явление нельзя объяснить с точки зрения рассудка, эти узколобые людишки попросту его отвергают. Вероятно, это одна из причин, по которой наша культура становится плодородной почвой для всяческих извращений и преступлений. Некоторые мои коллеги уверены, что могут изменить все, поставив окончательный диагноз и напичкав пациента модными психотропными таблетками.

– Я слышал, что один из психиатров утверждал, будто миссис Старк была настолько запугана мужем, что разум ее не вынес издевательств. Иными словами, ее следует пожалеть.

– Да, знаю. Чушь! Она была такой же извращенной, как муж. Ее отпечатки нашли на порнографических кассетах. Она добровольно шла на все мерзости, но думаю, в конце концов все-таки тронулась. Раньше они никогда не охотились за детьми.

– Клянусь Богом, Пит, она мне улыбалась. Одной рукой прижимала мальчика к груди, другой – заносила над ним нож. Он был без сознания, но еще дышал. Она ждала меня. Сообразила, что мне все известно, и, наверное, хотела, чтобы именно я видел, как она его прикончит. Да, я с радостью вышиб ей мозги. Жаль только, что ее муженька не было рядом. Я бы и его уложил. Кстати, как идут поиски? Я по-прежнему придерживаюсь того мнения, что неплохо бы пустить по его следу нашего друга Ноэ.

– Я уже подумывал об этом. Но руководство объявило, что Дональда Старка необходимо взять живым и допросить. Всем известно, что Ноэ не замедлит при малейшем сопротивлении пристрелить Старка.

– Тараканов нужно травить, Пит. Никому в голову не придет их разводить. Ноэ совершенно прав.

Ник повел плечами, чтобы размять затекшие мускулы, устало потер затылок и заметил:

– Пожалуй, мне стоит на время отойти от дел.

– С чего это вдруг?

– Похоже, я перегорел. Верно? Моргенштерн покачал головой:

– Нет, ты всего лишь немного устал. Я не собираюсь никому докладывать о нашей беседе. Повторяю, все останется между нами. Тебе давно следовало взять отпуск, но тут моя вина. Я хочу, чтобы ты отдохнул с месяц и пришел в себя.

Что-то похожее на улыбку немного смягчило угрюмое лицо Ника.

– Пришел в себя?

– Поостыл, – объяснил Питер. – Или по крайней мере попытался. Когда ты в последний раз гостил в Нейтан-Бэй, у своего многочисленного семейства?

– Давно, – признался Ник. – Хорошо, что существует электронная почта! Они все заняты не меньше меня.

– Поезжай домой, – посоветовал Питер. – Родные будут рады увидеться с тобой. Как поживает судья?

– Папа? В прекрасной форме.

– А как насчет твоего приятеля, отца Мэддена?

– Я каждый вечер разговариваю с Томми.

– Посредством электронной почты, конечно?

– Что поделать!

– Может, тебе следует приехать к нему и потолковать наконец с глазу на глаз.

– Считаете, что мне не помешают духовные наставления? – ухмыльнулся Ник.

– Тебе не помешает немного расслабиться.

– Возможно, – кивнул Ник и, снова нахмурившись, спросил: – Насчет моих инстинктов, Пит. Как по-вашему, я теряю чутье?

Моргенштерн презрительно фыркнул:

– Глупости! Эта Старк одурачила всех, кроме тебя. Всех, – подчеркнул он. – Своих родственников, друзей и соседей. Только не тебя. О, я уверен, что рано или поздно люди обо всем бы догадались, но к тому времени малыш бы погиб, и она похитила бы кого-то еще. Ты не хуже меня знаешь, что это лишь начало. Маньяки никогда не удовлетворяются одним убийством.

Пит задумчиво постучал пальцем по толстому конверту из оберточной бумаги.

– Я читал в интервью, что Старк целыми днями просиживала рядом с несчастной матерью, утешая ее по поручению церковного совета.

Он ошеломленно тряхнул головой. Даже этот закаленный человек, повидавший в жизни немало ужасов, был потрясен наглостью убийцы.

– Полиция опросила всех в церковном совете и ничего не обнаружила, – сказал Ник. – Правда, если бы они соблюли все формальности… Но городок крошечный, и неудивительно, что шериф растерялся.

– Зато у него хватило ума не медлить, – возразил Пит. – Он сразу же позвонил нам. Правда, все жители были убеждены, что мальчика похитил какой-то чужак. Все их усилия были сосредоточены на том, чтобы отыскать его.

– Точно, – согласился Ник. – Всегда трудно поверить, что на такое решился знакомый. Пара свидетелей видели, как в школьном дворе ошивался какой-то бродяга. Но описания не совпадали. Бригада из Цинциннати уже спешила туда. Они довольно скоро распутали бы все узелки.

– Но что тебя насторожило? Как ты догадался?

– Крошечные, совсем невинные на первый взгляд расхождения, – пробормотал Ник, – Не могу объяснить, что обеспокоило меня и почему я решил проследить за ней.

– Зато я могу объяснить. Инстинкт.

– Вероятно, – вздохнул Ник. – Но, так или иначе, я решил выяснить все досконально. Что-то меня смутно тревожило, Я не мог определить, в чем дело, просто никак ни унимался некий внутренний голос, не давало покоя какое-то шестое чувство, еще усилившееся, когда я вошел в ее дом. Понимаешь, о чем я?

– Давай подробнее. Каким тебе показался ее дом?

– Безупречным. Нигде не пылинки. В гостиной стояли стулья, диван, телевизор, но знаешь, что самое странное? На стенах ни картин, ни семейных фотографий. Помню, что тогда это меня удивило. На мебели пластиковые чехлы, как у многих людей со средним достатком. Не знаю… Во всяком случае, чистота была невероятная, вот только запах какой-то неприятный.

– Запах? Чем же пахло?

– Аммиаком и… уксусом. Вонь была такой сильной, что у меня глаза заслезились. Я посчитал, что это дешевая полироль, и сразу же направился на кухню. Все в полном порядке. На плитке и рабочем столе ни тарелки, ни кастрюли, ни полотенца над раковиной. Ничего. Она пригласила меня сесть, пока варит кофе, и тут я заметил, что стоит на кухонном столе. Перечница, солонка, между ними большой пластиковый флакон с таблетками антацида и тут же бутылка острого соуса. Мне показалось это чертовски странным… а потом я увидел собаку. И поведение животного подтвердило мои подозрения. Черный коккер-спаниель примостился в углу у задней двери и не сводил глаз с хозяйки. Она принесла тарелку с шоколадным печеньем, и, как только отвернулась, я взял одно и попытался подманить пса, но он даже не посмотрел на меня. Черт возьми, бедняга слишком боялся ее, чтобы позволить себе моргнуть! Если бы шериф видел это, наверняка сообразил, что дело неладно, но когда он допрашивал Старк, пса отвели в будку.

– Но шериф тоже был в доме и не заметил ничего необычного, – удивился Пит.

– Мне повезло. Она потеряла всякую осторожность.

– Но что заставило тебя вернуться, после того как ты уже вышел на улицу?

– Я собирался спрятаться, подождать и посмотреть, куда она отправится. Но не успел ступить за порог, как вдруг понял, что нужно срочно бежать назад. Мне показалось, что она меня раскрыла. И я твердо знал, что мальчик где-то в доме.

– И ты еще жалуешься на интуицию, – ухмыльнулся Моргенштерн. – Именно поэтому я и решил поговорить с тобой.

– Ну да. Пресловутый футбольный матч.

– Недели две назад я снова его видел по спортивному каналу Си-эн-эн, – сообщил Моргенштерн. – Должно быть, они гоняют его не меньше трех раз в год.

– Давно пора все забыть. Когда это было!

Мужчины встали. Моргенштерн едва доставал Нику до плеча. Худой, с редеющими светлыми волосами, седыми висками и мощными очками, постоянно сползающими с носа, он походил на книжного червя, типичного университетского профессора. Сходство еще более подчеркивалось пристрастием Моргенштерна к черным или синим костюмам самого консервативного покроя, белым рубашкам с крахмальными воротничками и скромным полосатым галстукам. Но в глазах подчиненных он был истинным гигантом, исполином, хладнокровно и блестяще справлявшимся не только с адской работой, но и невыносимыми стрессами.

– Увидимся через месяц, Ник, и ни днем раньше. Согласен?

– По рукам.

Шеф направился было к двери, но остановился и обернулся:

– Тебя все еще тошнит в самолетах?

– Похоже, от вашего глаза ничто не укроется. Есть хоть что-то, чего вы обо мне не знаете?

– Сомневаюсь.

– Да ну? И когда же я в последний раз перепихнулся с девчонкой?

Моргенштерн сдвинул брови, притворяясь, будто шокирован такой бестактностью.

– Давно, агент. Слишком давно. Похоже, у тебя засушливый период.

– Неужели? – рассмеялся Ник.

– Погоди, скоро и ты встретишь свою единственную.

– Я об этом и не думаю. Моргенштерн отечески улыбнулся:

– Думай не думай – все равно встретишь. И она с первого взгляда ослепит тебя. Совсем как меня моя Кэти. У меня с самого начала не оставалось ни малейшего шанса. Предсказываю и тебе такую же участь. Она где-то рядом, ждет тебя.

– Чертовски долго ей придется ждать, – проворчал Ник. – При нашей работе женитьба исключена.

– Мы с Кэти провели вместе двадцать лет.

– Кэти – святая.

– Ты не ответил на мой вопрос, Ник. Так как же?

– Тошнит! Каждый раз, черт возьми.

– В таком случае – счастливого пути, – хмыкнул Моргенштерн.

– Знаете, Пит, большинство психиатров попытались бы избавить меня от этой фобии, но вам, похоже, доставляет некое извращенное удовольствие издеваться надо мной.

Моргенштерн снова рассмеялся.

– Увидимся через месяц, – повторил он, закрывая за собой дверь.

Ник собрал свои папки, сделал пару необходимых телефонных звонков, в свой бостонский офис и Фрэнку О'Лири в Куонтико, и попросил одного из местных агентов подвезти его в аэропорт. Поскольку отделаться от навязанного отпуска не удалось, приходилось волей-неволей строить планы. Разумеется, следовало бы расслабиться, может, выйти в море на яхте со старшим братом Тео, если, конечно, удастся оторвать его от работы на пару деньков. Ну а потом он отправится через всю страну в Холи-Оукс, повидаться с лучшим другом Томми и порыбачить вволю. Моргенштерн не упомянул о повышении, к которому его представил Фрэнк, и Ник собирался на досуге взвесить все «за» и «против» новой работы. Остается надеяться, что Томми поможет принять окончательное решение. Его друг выступит в обычной роли адвоката дьявола[7], и если все пойдет, как задумано, к тому времени, когда придется возвращаться на службу, Ник поймет, что делать.

Он знал, что Томми тревожится за него. Вот уже полгода в каждом электронном послании друг умоляет его приехать и поговорить. Томми подобно Моргенштерну прекрасно понимал, каким кошмаром может подчас обернуться очередное задание Ника, и тоже считал, что другу полезно немного отвлечься.

Правда, у Томми своих бед было по горло. Раз в три месяца ему приходилось обследоваться в медицинском центре, и Ник не мог отделаться от неприятного предчувствия, пока Томми не сообщал ему, что все в порядке. До поры до времени другу везло: раковая опухоль не дала метастазов. Но опасность не отступала, и болезнь могла ударить исподтишка в любую минуту. Томми научился жить с дамокловым мечом над головой. Но Ник… Ник с радостью отдал бы правую руку, чтобы избавить друга от боли и страданий. Однако условия игры были слишком жестоки. Эту битву Томми приходилось вести в одиночку, и все, что оставалось Нику, – быть рядом, когда это требовалось.

Неожиданно ему до смерти захотелось вновь увидеть Томми. Может, удастся подбить его сбросить на вечер сутану и напиться до одури, как в те дни, когда они делили комнату студенческого общежития в Пенн-Стейт.

И он наконец-то познакомится с Лорен, младшей сестрой Томми и его единственной родственницей.

Она была на восемь лет моложе брата и выросла в привилегированном монастырском пансионе для богатых молодых девиц, в горах Швейцарии, близ Женевы. Томми несколько раз пытался привезти Лорен в Америку, но адвокаты-опекуны, считавшие каждый цент, потребовали соблюдать все условия завещания, по которым Лорен должна была оставаться в пансионе, пока не достигнет совершеннолетия и не сможет принимать решения самостоятельно. В конце концов Томми смирился, заявил Нику, что все не так мрачно, как кажется и адвокаты, следуя букве закона, оберегают свою подопечную.

Лорен выросла и год назад переехала в Холи-Оукс, чтобы быть поближе к брату. Ник никогда не встречался с ней. Зато видел снимки, которые Томми имел привычку совать за раму зеркала. Настоящий сорванец, уличная девчонка, тощая крошка в черной складчатой юбке и форменной белой блузке, вечно вылезавшей из-за пояса. Один из гольфов неизменно болтался где-то внизу, на коленях синяки и ссадины, а курчавые непокорные волосы лезли в глаза. Как они с Томми смеялись над этим фото! Тогда Лорен было не больше семи-восьми лет, но Ник навсегда запомнил широкую радостную улыбку и лукавый блеск глаз – явные свидетельства того, что жалобы монахинь вовсе не были так уж безосновательны. Настоящий дьяволенок, чья любовь ко всяческим проделкам когда-нибудь доведет ее до беды.

Да, отпуск – именно то, что нужно, решил Ник. Сейчас самое главное – поскорее добраться до своей бостонской конторы, а это означает, что сначала нужно сесть на чертов самолет. Господи, как же он ненавидит полеты! По правде говоря, он просто трусил. Не успел он войти в здание аэропорта Цинциннати, как немедленно покрылся холодным потом, зная, что к тому времени, как займет свое место в салоне, окончательно скиснет и позеленеет. «Боинг-777» направлялся в Лондон с короткой посадкой в Бостоне, где Ник, слава Богу, и сойдет и немедленно поедет в свой дом на Бикон-Хилл, купленный три года назад у дяди. К сожалению, у Ника до сих пор не хватало времени разобрать громоздившиеся по всем комнатам коробки и настроить музыкальный центр, выбранный младшим братом Закери.

Направляясь к стойке регистрации, он почувствовал знакомое жжение в желудке, но мужественно предъявил служащему свое удостоверение и таможенное разрешение на право ношения оружия на борту. Чопорный клерк средних лет по имени Джонсон нервно кусал тонкую ниточку верхней губы, пока компьютер проверял правильность сведений. Удостоверившись, что все в порядке, Джонсон провел Ника в обход детектора металла, который не миновали остальные пассажиры, вручил посадочный талон и махнул на прощание рукой.

В первом салоне воздушного судна уже поджидал командир Джеймс Т. Соренски. Ник летал вместе с ним раз шесть за последние три года и помнил, что Джеймс – превосходный пилот, до тонкостей знающий свою работу. Недаром Ник справлялся о нем, на всякий случай, разумеется: что, если в его биографии кроются подозрительные факты вроде вероятности нервного срыва во время полета?!

Ему было известно о Джеймсе все, вплоть до сорта зубной пасты, которой тот пользовался. Но страхи не унимались. Правда, Соренски закончил военно-воздушную академию с отличием и восемнадцать лет проработал в войсках специального назначения. Послужной список капитана был безупречным, но и это не помогало. Ника выворачивало наизнанку. Как же он ненавидит это состояние! И хотя он знал, что все сводится к душевному равновесию, а Соренски был его хорошим знакомым, Ник все же не мог заставить себя доверять человеку, способному поднять и удержать в воздухе почти полтораста тонн стали.

Соренски мог бы послужить моделью для авиационного плаката: безукоризненная прическа, китель без единой морщинки, с острыми как бритва складками на брюках, высокий рост, стройная фигура. Ник и сам не имел ни унции лишнего жира, но рядом с ним чувствовал себя настоящим бегемотом. Командир излучал уверенность и твердо соблюдал установленные самим же собой правила, что Ник весьма ценил. И хотя у Ника было разрешение на оружие, Соренски было не по себе, а этого он допустить не мог и поэтому заранее вынул обойму. Поздоровавшись с пилотом, он уронил обойму в его протянутую руку.

– Рад снова видеть вас, Ник.

– Как себя чувствуете сегодня, Джим? Соренски улыбнулся:

– По-прежнему опасаетесь, что меня хватит инфаркт прямо в воздухе?

Ник пожал плечами, чтобы скрыть смущение.

– Что-то вроде этого. Согласитесь, все может случиться.

– Верно, но я не единственный на борту, кто способен посадить самолет.

– Знаю.

– Но вам от этого не легче, верно?

– Не легче.

– Вам столько приходится летать, пора бы и привыкнуть.

– Я и сам так думал, но ничего не получается.

– А ваш шеф знает, что вы испытываете каждый раз, когда очутитесь в самолете?

– Конечно. Но он, видите ли, садист. Соренски рассмеялся.

– Сегодня все пройдет как по маслу, – пообещал он. – Не хотите прокатиться до самого Лондона?

– Лететь через океан? Никогда в жизни! Желудок его снова сделал сальто-мортале.

– Я собираюсь домой.

– Неужели никогда не были в Европе?

– Пока нет, подожду, когда туда проложат шоссе. Пилот мельком взглянул на обойму.

– Спасибо, что отдали. В сущности, я не имею никакого права просить о таком.

– Но вам не по себе при мысли о заряженном пистолете на борту, а я не желаю, чтобы первый пилот нервничал в полете.

Ник попытался протиснуться мимо Соренски и устроиться на своем месте, но командиру хотелось поболтать.

– Кстати, где-то с месяц назад я прочел в газете, как вы спасли жизнь бедному мальчишке. Весьма интересно было узнать о ваших родных и лучшем друге-священнике… странно, что вы пошли в жизни разными дорогами. Вы носите значок, а он – крест. Поверьте, я горжусь нашим знакомством.

– Я всего лишь навсего выполнял свой долг.

– А подразделение, в котором вы работаете? Как же вас прозвали? – И прежде, чем Ник успел ответить, командир вспомнил: – А, да, апостолы!

– Я так и не понял, откуда репортеру удалось выудить эти сведения! Не думал, что кто-то посторонний знает это прозвище.

– По правде говоря, в самую точку! Ведь если бы не вы, мальчику не жить.

– На этот раз повезло.

– Репортер упомянул о том, что вы отказались дать интервью.

– Мы работаем не напоказ, Джим. Я сделал все, что от меня требовалось, и только.

Скромность агента потрясла Джеймса.

– Но вы сработали просто блестяще, – возразил он. – Вернули малыша родителям, а это самое главное.

– Как я уже сказал, нам повезло.

Соренски, видя, что Ник неловко морщится, поспешил сменить тему:

– Кстати, сегодня на борту маршал[8] Даунинг. Ему пришлось сдать мне оружие. Случайно, не знаете его? – ухмыльнулся он.

– Знакомое имя. Он сопровождает заключенных, верно?

–Да.

– С чего это он вдруг решил лететь коммерческим рейсом? – удивился Ник. – У них есть свои самолеты.

– Судя по его словам, ситуация действительно необычная. Ему нужно срочно доставить обвиняемого в Бостон на суд, – пояснил Джеймс. – Даунинг утверждает, что дело вполне ясное. Парня приперли к стенке за продажу наркотиков, и вроде бы он совсем смирный. Не взбрыкнет. Даунинг считает, что адвокаты подадут на апелляцию, прежде чем судья успеет поднять молоточек. Они, как и вы, уже на борту. Даунинг родом из Техаса, это сразу слышно по говору. Хороший парень. Вам не мешало бы познакомиться с ним.

Ник кивнул.

– Где они сидят? – поинтересовался он, заглядывая в первый салон.

– Отсюда не видно. Слева, в заднем ряду. Даунинг сковал мальчишку по рукам и ногам. Поверите, Ник, этот самый заключенный ненамного старше моего сына Энди, которому всего-то четырнадцать! Какой ужас, что по закону ему придется провести остаток жизни в тюрьме.

– Преступники с каждым годом становятся все моложе и глупее, – вздохнул Ник. – Спасибо, что сказали. Подойду поздороваться. Пассажиров сегодня много?

– Нет, – покачал головой Соренски, сунув обойму в карман. – Самолет наполовину пуст. Вот в Логане[9] будет черт знает что твориться.

Настояв на том, чтобы Ник обращался прямо к нему, если потребуется, Соренски вернулся в кабину пилота; где уже ждал клерк в синей униформе, с удостоверением сотрудника наземной службы, с толстой папкой затертых документов. Они вошли в кабину и прикрыли за собой дверь. Ник сунул сумку-саквояж в багажное отделение, бросил на кресло старый, потертый кожаный кейс и направился было к тому месту, где сидел судебный исполнитель, но на полпути передумал. Посадка все равно уже началась, так не лучше ли подождать, пока все рассядутся, а он немного соберется с духом, прежде чем знакомиться с Даунингом. Однако он успел хорошо рассмотреть судебного исполнителя, а заодно и заключенного. Даунинг выставил одну ногу в проход, так что Ник заметил замысловатый вышитый узор на ковбойском сапоге. Высокий, жилистый, Даунинг выглядел настоящим ковбоем с головы до пят: густые каштановые усы, черный кожаный жилет. Ремня Ник не видел, но был готов побиться об заклад, что он украшен огромной серебряной пряжкой.

Командир Соренски был прав в оценке заключенного. С первого взгляда он мог показаться совсем ребенком. Но Ник, немало повидавший в жизни подобных детей, разглядел в его лице неумолимую жесткость. Да, этот парень – тертый калач и, должно быть, давно задушил в себе все ростки совести. Ничего не скажешь, с каждым годом они становятся моложе и глупее. Мальчишка, в жилах которого наверняка течет дурная кровь, едва ли не с пеленок рос в преступной среде. Изъеденная юношескими угрями нечистая кожа, глаза, словно мраморные шарики, посаженные так близко, что он казался косым. А прическа! Кто-то немало потрудился над его волосами, так что по всей голове торчали вздыбленные пряди наподобие острых сосулек, совсем как у статуи Свободы. Но может, мальчишке это нравилось? Да и кому интересна прическа юного панка? Там, куда его отправят, будущие благодетели скорее всего в очередь выстроятся, чтобы добраться до его задницы.

Ник направился к первому салону и устроился в кресле. Сегодня он летел первым классом, и хотя места здесь пошире, ему все равно было неудобно. И ноги как следует не вытянешь!

Поставив кейс под впереди стоящее кресло, он откинулся на спинку, застегнул пояс и прикрыл глаза. Хорошо бы скинуть пиджак, но тогда пассажиры увидят прикрепленную под мышкой кобуру. Они не знают, что пистолет не заряжен, а Ник не в том настроении, чтобы успокаивать истеричек. Черт побери, его самого вот-вот захлестнет паника, и ничего не поделаешь, пока самолет не взлетит. Тогда ему станет полегче, но только до тех пор, пока лайнер не начнет снижаться. И все начнется сначала. И подумать только, что этой развалине, психу, невротику предложили работать в бригаде по чрезвычайным ситуациям.

Но Ник строго приказал себе заняться делом. Паника паникой, а работа не ждет. Нужно просмотреть документы. Он уже узнал у командира, что соседнее кресло у окна свободно. Ник всегда занимал место ближе к проходу, даже если несколько раз за полет приходилось вставать. Зато он мог видеть лицо каждого, кто входил в самолет. После взлета он разложит свои папки, расшифрует заметки и занесет информацию в ноутбук.

Дьявол, жаль, что он такой трудоголик! Моргенштерн утверждал, что научил его и других членов подразделения методике релаксации во время тренировочного периода в закрытом лагере, но в памяти Ника эти две недели слились в одно неясное пятно, и он знал, что и остальные ничего не помнят. Все они тогда согласились на условия Пита. Он собрал агентов, усадил, объяснил, что от них требуется, но не уточнил, каким именно образом этого достигнуть, а затем попросил доверять ему. Нику пришлось долго уговаривать себя, потому что это означало отказ от самоконтроля. Наконец он нехотя кивнул. Пит предупредил их, что они все забудут, так оно и вышло.

Иногда случайный запах или звук пробуждали мысли о лагере, и он мгновенно настораживался, но ассоциация исчезала так же внезапно, как появлялась. Он знал, что провел те две недели в лесу, и оставшиеся шрамы доказывали это: один в форме полумесяца на левом плече, а другой, поменьше, над правым глазом. Тогда ноги и руки были покрыты ссадинами, порезами и Бог знает каким количеством комариных укусов – свидетельство того, что приходилось пробираться через чащи и болота. Интересно, есть ли шрамы у остальных апостолов? Он не знал, и ему никогда не приходило в голову спросить.

Как-то в личной беседе Пит упомянул о лагере, и Ник поинтересовался, подвергали ли их тогда промывке мозгов. Шеф досадливо поморщился:

– Господи, конечно, нет! Я просто пытался научить вас пользоваться своими способностями по максимуму.

Вряд ли он лгал. Видимо, действительно пытался обострить их интуицию и заострить внимание.

Самолет покатился по дорожке, но, дойдя до взлетной полосы, замер. Ник предположил, что они скорее всего ожидают своей очереди на взлет: аэропорт в Цинциннати был международным, и здесь всегда творилось черт знает что. Но прошло четверть часа, а они не двигались с места. Перегнувшись через пустое кресло, он взглянул в окно и увидел два самолета, с отчаянной скоростью руливших в противоположном направлении.

Молодая блондинка, сидевшая через проход, попыталась вовлечь его в беседу, спросив, боится ли он летать: должно быть, Ника выдавали побелевшие костяшки пальцев, отчаянно вцепившихся в кресло. Выглядела девушка совсем неплохо, а юбка из спандекса и топ обтягивали фигурку фотомодели, но он не хотел болтать о пустяках, и уж разумеется, ему было не до флирта. Должно быть, устал. Все больше походит на Тео. Старший брат не способен думать ни о чем, кроме работы.

Ник заметил пожарную машину и две полицейские, мчавшиеся к самолету. Одновременно в динамиках раздался напряженный, вымученно жизнерадостный голос командира Соренски:

– Леди и джентльмены, к сожалению, произошла вынужденная задержка. Мы ждем своей очереди на взлет. Скоро окажемся в воздухе, так что не волнуйтесь, расслабьтесь и наслаждайтесь минутой покоя.

Едва смолкли последние звуки, как дверь кабины распахнулась и Соренски, сияя уверенной улыбкой, ступил в проход. Какую-то долю секунды он поколебался, уставясь прямо на Ника, потом шагнул вперед. За ним плелся молодой член экипажа с мучнистой физиономией, причем держался так близко, что со стороны казалось, будто он вцепился в полу кителя командира. Ник медленно расстегнул пояс.

– Командир, разве вы не должны быть за штурвалом? – осведомилась длинноногая блондинка.

– Мне нужно кое-что проверить в хвосте, – не глядя на нее, отозвался Соренски. Руки его были сжаты в кулаки, и, проходя мимо Ника, он уронил обойму ему на колени. Одним гибким движением Ник взметнулся, схватил молодого человека за руку и пригвоздил к спинке кресла. Фактор внезапности сработал: парень не успел моргнуть, как оружие оказалось у Ника, а сам он лежал лицом в пол. Нога агента безжалостно придавила шею террориста. Обойма скользнула в «зиг-зауэр», и блестящее дуло было нацелено в незнакомца еще до того, как командир успел обернуться.

Все случилось так быстро, что ошеломленные пассажиры даже не пикнули. Соренски поднял руки:

– Все в порядке, друзья. – И, восхищенно покачав головой, заметил: – Ну и реакция у вас!

– Просто всякое бывало. Давняя практика, – отозвался Ник и, сунув пистолет в кобуру, опустился на колени и стал методично обшаривать карманы незадачливого террориста.

– Он назвался двоюродным братом заключенного и заявил, что собирается освободить родственничка.

– Похоже, он не слишком тщательно продумал план, – буркнул Ник и, открыв бумажник парня, вынул водительское удостоверение, выданное полицией штата Кентукки.

– Уильям Роберт Хендрикс. Эй, парень, дружки, наверное, зовут тебя Билли Боб?

Вместо ответа Билли Боб принялся извиваться, как снятая с крючка рыба, и во всю глотку вопить, требуя адвоката. Ник, не обращая внимания, попросил командира узнать, не завалялась ли у маршала Даунинга пара лишних наручников.

Первоначальное оцепенение сменилось запоздалой паникой. По салонам прошел шепоток, росший словно снежный ком и угрожавший обрушиться лавиной. Командир лайнера, поняв, чем это грозит, постарался овладеть ситуацией и пустил в ход все свое обаяние.

– Все кончилось, все кончилось, леди и джентльмены, – медоточивым голосом объявил он. – Прошу вас, рассаживайтесь по местам. Как только представители закона уладят этот ничтожный инцидент, мы отправляемся в полет. Сами видите, все обошлось. Кто-нибудь, позовите маршала Даунинга!

Полицейский, таща за собой заключенного, уже шагал по проходу. Неведомо откуда появилась пара наручников, и Ник, сковав руки Хендрикса за спиной, схватил его за шиворот и бесцеремонным рывком поднял с пола. Полицейский покачал головой и нахмурился.

– Что-то не так? – поинтересовался Ник.

– Вы, конечно, понимаете, что это означает, – пробормотал Даунинг, растягивая слова, как подобает истинному техасцу.

– И что это означает? – удивился Соренски.

– Чертову бумажную волокиту.

Из аэропорта Ник заехал в свой бостонский офис, оставил несколько папок, доделал всякие мелочи, до которых в другое время руки не доходили, и довольно вяло парировал подначки сослуживцев, считавших, что его упорное нежелание летать – чистая блажь и нечто вроде тихого помешательства. Кажется, все. Можно ехать домой. Движение было просто убийственным, впрочем, как всегда. Его так и подмывало повернуть свой «Порше-84» к шоссе и дать полную скорость, чтобы проверить, как справится только что отремонтированный двигатель, но здравый смысл возобладал. Слишком уж он измучен сегодня.

Вместо этого Ник долго петлял по знакомым боковым улицам. Машина слушалась, как воплощенная мечта водителя. Плевать, что его милые сестрички Джордан и Сидни прозвали ее Компенсацией, намекая на то, что мужчина, который водит такой сексапильный спортивный автомобиль, явно компенсирует полное отсутствие личной жизни.

Ник оставил машину в подземном гараже, нажал пульт дистанционного управления дверями и почувствовал, как ощутимо расслабляется его огромное тело. Дома! Слава Богу, дома!

Он взошел по ступенькам крыльца, сразу же сунул саквояж в кладовку рядом с прачечной – экономка Роэн успела идеально выдрессировать хозяина – и сбросил пиджак и галстук прежде, чем успел добраться до заново обставленной кухни. Там Ник швырнул кейс и солнечные очки на блестящий коричневый гранитный остров, именуемый столом, выхватил банку пива из холодильника, который всегда издавал странный чмокающий звук, когда дверца закрывалась, и направился в свое убежище, ловко обогнув по пути пирамиду не распакованных коробок, сложенных Роэн в центре гостиной. К самой верхней была скотчем прикреплена записка не слишком лестного содержания, но сейчас Нику все было нипочем.

Любимым его помещением была библиотека, единственная комната, которую он удосужился обставить, расположенная в глубине первого этажа. Ник с наслаждением вдохнул приятный запах лимонной полироли, кожи и старых книг. Комната была большой и просторной, и все же очень теплой и уютной, особенно холодными зимними ночами, когда за окнами бушевала вьюга. Стены были отделаны панелями темного ореха, тянувшимися до потолочной лепки восемнадцатого века. Полки гнулись под тяжестью бесчисленных томов. Тут же стояла стремянка на колесиках, облегчавшая доступ к самым верхним рядам. Письменный стол красного дерева, подарок дяди, был повернут к камину. На каминной полке стояли семейные фотографии в рамках. Высокие стеклянные двери с изящной аркой открывались в огороженный сад со старым фонтаном, где резвились каменные херувимчики, и небольшим патио, внутренним двориком, вымощенным кирпичом. Стоило приоткрыть створки, как библиотека наполнялась солнечным светом и цветочным ароматом. Весной пахло сиренью, потом жимолостью, сейчас Ник с удовольствием вдохнул тяжелый аромат гелиотропа.

Несколько минут он наслаждался тишиной и покоем, пока жара не заставила его закрыть двери. Тут же со скрежетом включился кондиционер. Ник громко зевнул, с удовольствием глотнул пива и, сняв кобуру, вынул обойму и спрятал оружие в сейф. Потом сел в мягкое вращающееся кресло, засучил рукава и включил компьютер. Плечи ныли от напряжения. Черт, как же хочется прилечь!

Но Ник громко застонал, когда включил компьютер и увидел, сколько электронных посланий накопилось за время его отсутствия. И на автоответчике двадцать восемь сообщений с просьбами откликнуться! Тяжело вздохнув, он скинул туфли, откинулся на спинку кресла перед монитором, одновременно слушая автоответчик.

Пять раз звонил братец Закери, младший в семье, которому ни с того ни с сего понадобилось позаимствовать «порше» на уик-энд Четвертого июля. Малыш клялся всеми святыми, что не даст пылинке упасть на машину. Прорезалась его сестрица Джордан, финансовый гений, которая сообщила, что отныне его акции стоят по сто пятьдесят долларов за штуку, а это означало, что теперь Ник вполне может уйти на покой и, если пожелает, пуститься во все тяжкие.

Столь крамольная мысль заставила его улыбнуться. Отца с его моральными принципами немедленно хватил бы удар, если бы один из его детей вдруг сделался бы плейбоем. Судья твердо верил, что главная цель в жизни – сделать этот мир чуточку лучше. Иногда Ник был уверен, что отец так и доживет до осуществления этой мечты.

Но двадцать четвертое сообщение заставило его похолодеть.

«Ник, это я, Том. Я в беде, каттер[10]. Сейчас суббота, пять тридцать по местному времени. Позвони, как только сможешь. Я в Канзас-Сити, в доме священника церкви Милосердной Девы Марии. Ты знаешь, где это. Я позвоню и Моргенштерну. Может, он сумеет тебя разыскать. Здесь полицейские, но они не знают, что делать, и никто не может найти Лорен. Слушай, я знаю, что мелю всякий вздор. Только позвони, в любое время суток».