"Так держать, Дживз!" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Гринвел)

ГЛАВА 6. Произведение искусства

Я сидел за ленчем у тёти Делии и, несмотря на то, что Анатоль, её выдающийся повар, превзошёл себя, должен честно признаться, каждый кусок застревал у меня в горле. Понимаете, мне надо было сообщить тёте Дели плохие новости, и мысль об этом лишила меня аппетита. Я знал, что, выслушав меня, она не обрадуется; а когда тётя Делия чем-то недовольна, ей не приходит в голову скрывать свои чувства, и она выражает их как женщина, большую часть жизни проведшая в седле и обожающая охоту.

— Тётя Делия, — сказал я, набравшись храбрости.

— Чего тебе?

— Ты помнишь о круизе?

— Да.

— О круизе, в который ты собиралась отправиться?

— Да.

— О шикарном круизе по Средиземному морю на твоей яхте? Помнишь, ты меня на него любезно пригласила, а я с радостью принял твое приглашение?

— Послушай, тупица, чего ты хочешь?

Я прожевал очередную порцию cotelette-supreme-aux-choux-fleurs и сообщил ей неприятную информацию:

— Мне очень жаль, тётя Делия, но я не смогу к тебе присоединиться.

Как я и предполагал, она уставилась на меня вытаращенными глазами.

— Что?!

— Прости, но не смогу.

— Ты, жалкий, несчастный олух царя небесного, в каком это смысле ты не сможешь ко мне присоединиться?

— Никак не смогу.

— Почему?

— Дела чрезвычайной важности не позволяют мне покинуть Метрополию.

Она фыркнула.

— А если говорить попросту, без затей, ты вновь волочишься за какой-нибудь юбкой?

По правде говоря, мне не понравилось, как она это сказала, но я был потрясён её проникновенностью, — по-моему, я правильно употребил данное слово. Я имел в виду качество, которым обладают все детективы.

— Да, тётя Делия, — сказал я. — Ты угадала мой секрет. Я действительно люблю.

— Кто она?

— Мисс Пендлбери. У неё очень красивое имя: Глэйдис. Пишется через "й".

— В каком смысле через "й"?

— После "э" идет "й".

— Ты хочешь сказать, она не Глэдис, а Глэйдис?

— Вот именно.

Моя родственница издала охотничий клич.

— И тебе не совестно объявлять во всеуслышание, что у тебя не хватило ума за милю обойти девицу, которая называет себя Глэйдис? Послушай, Берти, — проникновенно сказала тётя Делия, — я куда более опытная женщина, чем ты… в общем ты понял, что я имела в виду; и я с радостью дам тебе несколько полезных советов. Так вот: не жди ничего хорошего от девушек, которые называют себя Глэйдис, или Изабель, или Мэйбл, или Катрин. И, смею тебя уверить, самые опасные из них именно Глэйдис. Что она из себя представляет?

— Нечто божественное.

— Это не та особа, которая катала тебя вчера по Гайд-парку со скоростью шестьдесят миль в час? На красном двухместном автомобиле?

— Вчера она катала меня по Гайд-парку. Факт весьма обнадеживающий. И у неё красный «виджен-семь».

Тётя Делия с облегчением вздохнула.

— Ну, тогда всё не так страшно. Скорее всего, она сломает твою дурацкую шею, прежде чем ей удастся притащить тебя к алтарю. Хоть какое-то утешение. Где ты с ней познакомился?

— На чаепитии в Челси. Она художница.

— О, боги!

— Прекрасная художница, смею тебя уверить. Кисть у неё ходуном ходит. Она написала мой портрет, и мы с Дживзом повесили его сегодня в моей квартире. Мне кажется, Дживзу портрет не понравился.

— Если существо на портрете хоть немного похоже на тебя, он никому не может понравиться. Художница! Называет себя Глэйдис! Водит машину как гонщик, опаздывающий на свидание! — Тётя Делия задумалась. — Всё это, конечно, очень печально, но я не понимаю, почему ты не можешь отправиться со мной в круиз.

Я объяснил.

— Надо быть сумасшедшим, чтобы покинуть Метрополию в такой ответственный момент. Ты ведь знаешь девушек. Если всё время не мелькать у них перед глазами, они тебя сразу забудут. А у меня и так на душе неспокойно из-за одного деятеля, которого зовут Люций Пим. Во-первых, он тоже художник, что немаловажно, а во-вторых, у него вьются волосы. Должен тебе сказать, тётя Делия, что вьющиеся волосы никак нельзя скидывать со счетов. К тому же у этого парня деспотический характер. Люций Пим обращается с Глэйдис как будто он такси, а она грязь под его колёсами. Он критикует её шляпки и говорит совершенно ужасные вещи по поводу какой-то светотени. Я часто замечал, что по непонятной причине такое поведение всегда восхищает девушек, а так как я рыцарь без страха и упрёка, если ты понимаешь, о чём я говорю, существует опасность, что мне дадут от ворот поворот. Принимая во внимание все перечисленные мною факты, я не могу мотаться по Средиземному морю, предоставив Пиму свободу действий. Надеюсь, ты согласна?

Тётя Делия рассмеялась. Смех у неё был неприятный, я бы даже сказал, презрительный.

— И чего я волнуюсь? — спросила она. — Неужели ты хоть на секунду предполагаешь, что Дживз даст согласие на этот брак?

Я был оскорблён в лучших чувствах.

— Ты намекаешь, — тут я постучал вилкой по столу, а может, нет, точно не помню, но всё-таки, кажется, постучал, — что Дживз командует мной, как ему вздумается? Или ты считаешь, я позволю ему помешать мне жениться на моей избраннице?

— А разве он не помешал тебе носить усы? И лиловые носки? И шёлковые рубашки с фраком?

— Это совсем другое дело.

— Знаешь, Берти, я готова заключить с тобой небольшое пари. Дживз не даст тебе жениться на этой девушке.

— Какая чушь!

— И если ему не нравится твой портрет, он от него избавится.

— Большей глупости я в жизни не слышал.

— И, наконец, ты, влюблённый оболтус, Дживз доставит тебя на борт моей яхты в назначенный день и час. Не знаю, как он это сделает, но ты там будешь.

— Давай поговорим на другую тему, тётя Делия — холодно сказал я.

Находясь во взвинченном состоянии из-за поведения моей, так сказать, крови и плоти, я решил после ленча немного прогуляться по Гайд-парку, чтобы привести в порядок свою нервную систему. Примерно в четыре тридцать мои ганглии перестали вибрировать, и я пошёл домой. Дживз стоял в гостиной и смотрел на портрет.

Глядя на бедного малого, я почувствовал некоторое смущение, так как утром, перед уходом, оповестил его, что круиз отменяется, и он принял это весьма близко к сердцу. Видите ли, ему очень хотелось отправиться в далёкое плавание. С той самой минуты, как я принял приглашение тёти Делии, глаза его загорелись тоской по морю, и, хоть я в этом не уверен на все сто, мне показалось, он тихонько напевал на кухне какие-то морские песни. Должно быть, один из его предков служил матросом или кем-нибудь ещё у Нельсона, потому что тяга к солёным просторам была у Дживза в крови. К примеру, когда мы плыли в Америку, я несколько раз видел, как он разгуливал по верхней палубе с таким видом, словно собирался выбирать грота-блок или сплеснивать нактоуз.

Поэтому, — хоть я ничего от него не скрыл и подробно объяснил причину, по которой не мог присоединиться к тёте Делии, — я знал, что Дживз находится в расстроенных чувствах. Войдя в гостиную, я подошел к нему, стараясь держаться как можно непринуждённее, и тоже стал смотреть на портрет.

— Неплохо смотрится, Дживз, что?

— Да, сэр.

— Произведения искусства украшают дом, лучше некуда.

— Да, сэр.

— Они придают комнате… как бы это сказать…

— Да, сэр.

Отвечал он, как полагается, но манеры у него были какие-то странные, если вы меня понимаете, и я решил всыпать ему по первое число. Я имею в виду, прах меня побери! Я имею в виду, мне неизвестно, есть ли у вас дома свой собственный портрет, но если есть, вы меня поймёте. Вид вашего портрета, который висит на стене, вызывает у вас по отношению к нему отцовские чувства, и от зрителей требуются одобрение и энтузиазм, а не поджатые губы, сморщенные носы и остекленевшие взгляды, совсем как у дохлых селёдок. В особенности, если данный портрет написан девушкой, к которой вы испытываете чувства куда более глубокие, чем просто дружеские.

— Дживз, — сказал я, — тебе не нравится это произведение искусства.

— Ну, что вы, сэр.

— Нет. Притворяться бесполезно. У тебя на лбу всё написано. По какой-то причине данное произведение искусства не произвело на тебя должного впечатления. Что тебе в нём не нравится?

— Не слишком ли яркие краски, сэр?

— Я этого не заметил, Дживз. Что ещё?

— Видите ли, сэр, по моему мнению, мисс Пендлбери придала вашему лицу голодное выражение.

— Голодное?

— Как у собаки на цепи, сэр, которая смотрит на лежащую вдалеке кость.

Я резко возразил непонятливому малому:

— Никакого сходства с собакой на цепи, которая смотрит на кость, нет и в помине, Дживз. Взгляд, о котором ты упомянул, мечтательный, он выражает состояние Души.

— Да, сэр.

Я перевёл разговор на другую тему.

— Мисс Пендлбери говорила, что собирается навестить меня днём, чтобы посмотреть на портрет. Она заходила?

— Да, сэр.

— И уже ушла?

— Да, сэр.

— Ты имеешь в виду, она ушла, что?

— Совершенно верно, сэр.

— Она случайно не просила передать, что вернётся?

— Нет, сэр. Мне показалось, это не входило в её намерения. Мисс Пендлбери была несколько взволнована, сэр, и выразила желание пойти к себе в студию и отдохнуть.

— Взволнована? Что её взволновало?

— Авария, сэр.

Я не схватился за голову, но в моей черепушке всё помутилось, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Ты хочешь сказать, она попала в аварию?

— Да, сэр.

— В какую?

— В автомобильную, сэр.

— Она получила травму?

— Нет, сэр. Пострадал джентльмен.

— Какой джентльмен?

— Мисс Пендлбери, к великому её несчастью, сбила своей машиной джентльмена напротив вашего дома, сэр. У джентльмена перелом ноги.

— Не повезло бедняге! Но с мисс Пендлбери всё в порядке?

— Её физическое состояние кажется весьма удовлетворительным, сэр. Но она испытала тяжёлое душевное потрясение.

— Вполне естественно, ведь у неё тонкая, артистичная натура. Иначе и быть не может. Девушке, Дживз, очень тяжело жить в мире, где вереницы парней так и норовят броситься под колёса её автомобиля. Должно быть, она получила самый настоящий шок. А что с придурком?

— С джентльменом, сэр?

— Да.

— Он в спальне для гостей, сэр.

— Что?!

— Да, сэр.

— В спальне для гостей?

— Да, сэр. Мисс Пендлбери выразила желание, чтобы его перенесли в вашу квартиру. Она велела мне телеграфировать о случившемся сестре джентльмена, проживающей сейчас в Париже. Я также взял на себя смелость вызвать врача, который высказал мнение, что пациент некоторое время должен находиться in statu quo.

— Ты имеешь в виду, в обозримом будущем тело нельзя будет отсюда вынести?

— Да, сэр.

— Дживз, это уж слишком.

— Да, сэр.

Я хочу сказать, прах меня побери! Я хочу сказать, девушка может быть очень даже божественной, и всё такое, но она не имеет права превращать квартиру своего обожателя в морг. Должен честно признаться, на какую-то долю секунды моя страсть несколько поутихла.

— Что ж, наверное, мне надо сходить к придурку и представиться. В конце концов, я хозяин. У него есть имя?

— Мистер Пим, сэр.

— Пим!

— Да, сэр. Я слышал, как молодая леди называла его Люций. Мистер Пим направлялся к вам, чтобы посмотреть на портрет, написанный мисс Пендлбери, и она сбила его машиной, когда сворачивала за угол.

Я прошёл в спальню для гостей. По правде говоря, я чувствовал себя не в своей тарелке. Не знаю, любили ли вы когда-нибудь и был ли у вас соперник с вьющимися волосами, но, можете не сомневаться, меньше всего мне хотелось видеть этого калеку в моей спальне. Помимо всего прочего, преимущество, которое давало ему нынешнее положение, было огромным. Как можно сравнить прикованного к постели бледного парня с томным взором, предмет заботы и жалости сбившей его девушки, с розовощёким здоровяком, одевающим по утрам костюм для прогулок и штрипки? Мне начало казаться, что весь мир ополчился против меня.

Когда я вошёл в спальню, Люций Пим лежал в постели. На нём была моя пижама, он курил мою сигарету и читал детективный роман. Он помахал мне сигаретой, с моей точки зрения весьма покровительственно, будь он проклят!

— Ах, Вустер! — сказал он.

— Обойдусь без ваших «Ах, Вустер!», — недовольно произнёс я. — Когда вас. можно будет отсюда увезти?

— Через неделю, неделю с лишним.

— Через неделю?!

— Неделю с лишним. Доктор говорит, мне необходим абсолютный покой. Так что простите меня, старина, но я попросил бы вас не повышать голос. Громкие разговоры мне противопоказаны, поэтому постарайтесь не шуметь. А сейчас, Вустер, обсудим эту аварию. Нам с вами необходимо прийти к соглашению.

— Вы уверены, что вас нельзя перевезти к себе?

— Уверен. Врач категорически запретил мне двигаться.

— Я считаю, надо пригласить другого врача.

— Дорогой мой, это бессмысленно. Диагноз поставлен человеком, который знает своё дело. Не беспокойтесь, мне здесь очень удобно. Постель достаточно мягкая. Лучше поговорим о том, что произошло. Моя сестра приедет завтра и будет крайне огорчена. Я её любимый брат.

— Любимый?

— Да.

— Сколько у неё братьев?

— Шесть.

— И вы любимый?

— Да.

Должно быть, остальные пять были полными идиотами, но я этого не сказал. Мы, Вустеры, умеем держать язык за зубами.

— Она вышла замуж за деятеля по имени Слингсби. Может, слышали о «Суперсупах Слингсби»? Денег у него куры не клюют. Думаете, он время от времени хоть немного помогает нуждающемуся брату своей жены? — с горечью произнёс Пим. — Нет, сэр, от него гроша ломаного не дождёшься! Однако я увлёкся. Мы говорили, что сестра меня обожает, и, боюсь, она проходу не даст бедной малышке Глэйдис, как только узнает, что несчастная девочка сбила меня своим автомобилем. А поэтому моя сестра должна остаться в неведении, Вустер. Я прошу вас, как человека благородного, ничего ей не говорить.

— Естественно.

— Я рад, что вы так быстро всё поняли, Вустер. Оказывается, вы совсем не такой дурак, каким вас считают.

— Кто это считает меня дураком?

Пим слегка приподнял брови.

— Разве кто-нибудь считает вас умным? — спросил он. — Ну-ну. Значит, решено. Если мне не придёт в голову ничего более дельного, скажу сестре, что меня сбил автомобиль, который не остановился, и я не успел записать его номер. А теперь можете оставить меня в одиночестве. Доктор ясно дал понять, что мне нужны тишина и покой. К тому же я отложил книгу на самом интересном месте. Преступник только что бросил кобру в печную трубу, и я должен находиться рядом с героиней. Эдгар Уоллес — это класс! Если мне что-нибудь потребуется, я позвоню.

Я вернулся в гостиную. Дживз стоял на прежнем месте и продолжал смотреть на портрет с таким видом, словно у него разболелись зубы.

— Дживз, — сказал я, — мистер Пим обосновался здесь надолго.

— Да, сэр.

— По крайней мере сейчас его отсюда не выгнать. А завтра мы будем иметь счастье лицезреть миссис Слингсби, жену Суперсупов Слингсби.

— Да, сэр. Я телеграфировал миссис Слингсби около четырёх. Если предположить, что она находилась в своем отеле, когда пришла телеграмма, ей не составит труда попасть на пароход, прибывающий в Дувр (или Фолькстоун, если она предпочтет этот маршрут) за час до отхода поезда, который приходит в Лондон около семи. Вероятно, миссис Слингсби сначала поедет в свою лондонскую резиденцию…

— Да, Дживз, конечно, — перебил я болтливого малого. — Захватывающая история, и ты очень интересно рассказываешь. Советую тебе написать её в стихах и сочинить к ней музыку. А тем временем послушай, что я скажу. Миссис Слингсби ни в коем случае не должна узнать, что мисс Пендлбери переехала её брата. Таким образом, я попросил бы тебя, перед тем как она приедет, осведомиться у мистера Пима, какую историю он придумал на этот счёт. Будь любезен, подтверди всё, что он ей наврёт.

— Слушаюсь, сэр.

— А теперь, Дживз, как насчет мисс Пендлбери?

— Сэр?

— Вне всяких сомнений, она придёт проведать мистера Пима.

— Да, сэр.

— Ну вот, она не должна меня видеть. Скажи, Дживз, ты всё знаешь о женщинах?

— Да, сэр.

— Тогда ответь мне на один вопрос. Прав я или нет, предполагая, что если мисс Пендлбери долгое время проведёт с бледным, интересным инвалидом, а затем, пока воспоминания о нём ещё не стерлись из её памяти, увидит меня, здоровяка в брюках со штрипками, сравнение будет не в мою пользу? Ты понимаешь, что я имею и виду? С одной стороны — романтичный юноша, а с другой…

— Вы абсолютно правы, сэр. Именно на этот момент я хотел обратить ваше внимание. Вид инвалида, несомненно, пробуждает материнские чувства, которые живут в сердце каждой женщины. Ради инвалидов женщины готовы пойти на любые жертвы. Это свойство женской души очень точно определил поэт Скотт: «О, Женщина, когда с тобой шалишь, скромна, капризна ты, тебе не угодишь… Когда же видишь ты страданье, боль…»

Я поднял руку.

— В другой раз, Дживз, — сказал я, — мне будет приятно послушать, как ты читаешь стихи, но сейчас я не в настроении. Одним словом, в создавшейся ситуации я намереваюсь завтра уйти из дома рано утром и вернуться только к ночи. Возьму машину из гаража и съезжу на денёк в Брайтон.

— Да, сэр.

— Я ведь прав, Дживз, как ты думаешь?

— Вне всяких сомнений, сэр.

— Мне тоже так кажется. Морские бризы успокоят мою нервную систему, которая нуждается в успокоении, дальше некуда. Я оставляю квартиру в полном твоём распоряжении, Дживз.

— Слушаюсь, сэр.

— Передай мои извинения мисс Пендлбери, вырази ей моё сочувствие и скажи, что я вынужден был уехать по неотложным делам.

— Да, сэр.

— Если Слингсби захочет освежиться, мой бар к её услугам.

— Слушаюсь, сэр.

— И не клади в суп мистера Пима мышьяк. Сходи к аптекарю и выбери яд, который не оставляет следов.

Я вздохнул и скосил глаза на портрет.

— Моё положение весьма шатко, Дживз.

— Да, сэр.

— Когда она писала этот портрет, я был счастливым человеком.

— Да, сэр.

— Что поделаешь, Дживз.

— Вы совершенно правы, сэр.

Больше мы на эту тому не разговаривали.

На следующий день я вернулся домой поздно. Надышавшись озоном, прекрасно пообедав и налюбовавшись лунным светом по дороге домой (мотор моей старой, доброй машины работал, как часы), я пришёл в прекрасное расположение духа. По правде говоря, проезжая Пурли, я даже начал петь. Дух Вустеров — жизнерадостный дух, и в груди Вустера вновь воцарился оптимизм.

Как следует поразмыслив, я пришёл к выводу, что ошибался, считая девушку способной полюбить парня только потому, что он сломал ногу. Само собой, в первый момент у Глэйдис Пендлбери возникнет странное чувство привязанности к несчастному калеке, но пройдёт совсем немного времени, и она задумается. Ей наверняка придёт в голову мысль, что нельзя доверить счастье всей своей жизни человеку, у которого не хватило ума отскочить в сторону, когда он увидел на дороге автомобиль. Она скажет себе, что, если это могло случиться один раз, нет никаких гарантий, что он не будет кидаться под колеса год за годом в течение долгих лет. И она придёт в ужас, поняв, что, выйдя замуж за Пима, ей придётся всё время ходить по больницам и носить ему передачи. Она осознает, как много выиграет, если отдаст предпочтение Берти Вустеру, который, хоть и не хватает звёзд с небес, ходит только по тротуарам и, прежде чем перейти улицу, внимательно смотрит по сторонам. Одним словом, я был в прекрасном расположении духа. Поставив машину в гараж, я пошёл домой, продолжая весело напевать себе под нос. Биг Бен пробил одиннадцать, когда я удобно расположился в гостиной и нажал на кнопку звонка. Дживз, в очередной раз прочитавший мои мысли, вплыл в комнату с подносом, на котором стояли бутылка с виски и сифон.

— Вот я и дома, Дживз, — сказал я, наливая себе освежающий напиток.

— Да, сэр.

— Что произошло за время моего отсутствия? Мисс Пендлбери заходила?

— Да, сэр. Около двух.

— А ушла?

— Около шести, сэр.

Мне это совсем не понравилось. Четырёхчасовой визит показался мне зловещим признаком. Однако теперь ничего нельзя было сделать.

— А миссис Слингсби?

— Она сидела у своего брата с начала девятого до десяти, сэр.

— Вот как? Возмущалась?

— Да, сэр. В особенности перед уходом. Она выразила желание непременно с вами увидеться, сэр.

— Со мной?

— Да, сэр.

— Должно быть, хочет со слезами на глазах поблагодарить меня за то, что я любезно позволил её любимому брату лечить ноги в моей квартире. Верно я говорю, Дживз?

— Возможно, сэр. Но тем не менее миссис Слингсби высказывалась о вас более чем неодобрительно.

— Что?!

— «Безответственный идиот» — одно из выражений, которое она употребила, сэр.

— Безответственный идиот?

— Да, сэр.

По правде говоря, я растерялся. Мне было непонятно, на каком основании эта женщина пришла к подобному заключению. Моя тётя Агата часто говорит обо мне похлеще этого, но она знает меня с детства.

— Я должен разобраться, в чём тут дело, Дживз. Мистер Пим уже спит?

— Нет, сэр. Несколько минут назад он вызвал меня и поинтересовался, нет ли в доме более дорогих сигарет.

— Ах, вот как?

— Да, сэр.

— Видимо, перелом не излечил его от нахальства.

— Нет, сэр.

Когда я вошёл в спальню для гостей, Люций Пим сидел в подушках и читал детектив.

— Ах, Вустер! — сказал он. — Добро пожаловать. Да, кстати, если вы переживали насчет кобры, можете больше не волноваться. Оказывается, преступник не знал, что герой выдернул у неё ядовитые зубы. В результате, когда змеюга упала в камин и попыталась ужалить героиню, все её попытки оказались безуспешными Должно быть, она чувствовала себя последней дурой.

— Меня не интересуют кобры.

— Легко вам говорить «Меня не интересуют кобры», — с упрёком сказал Люций Пим. — Вас очень даже интересовали бы кобры, если бы у них не выдернули ядовитые зубы. Кого угодно спросите. Между прочим, ко мне приходила сестра. Ей необходимо с вами переговорить.

— А мне необходимо переговорить с ней.

— «Одна и та же дума в двух умах». Вообще-то она желает побеседовать с вами об аварии. Не забыли, что я собирался ей сказать? Об уехавшем автомобиле? Если помните, мы договорились, что я расскажу ей эту историю, если мне не придёт в голову ничего более дельного. К счастью, в голову мне пришло нечто куда более дельное. Я лежал и смотрел в потолок, и вдруг меня осенило. Видите ли, рассказ об уехавшем автомобиле был шит белыми нитками. Кто поверит, что человека сбили, сломали ему ногу и даже не остановились? Поэтому я сказал, это вы на меня наехали.

— Что?!

— Я сказал, вы стукнули меня своей машиной. Куда более правдоподобно. Очень даже ловко получилось. Я знал, что вы одобрите мою мысль. Любой ценой мы должны скрыть от моей сестры правду насчет Глэйдис. Я попытался облегчить вашу участь, объяснив, что вы были пьяны, когда меня сбили, и поэтому вас нельзя судить слишком строго. Это я здорово придумал. Однако, — тут Люций Пим тяжело вздохнул, — сестра не слишком вами довольна.

— Не слишком довольна, вот как?

— Да, не слишком. И я настоятельно вам советую, если, конечно, вы хотите, чтобы завтра ваша с ней беседа протекала мирно, как следует её ублажить.

— В каком это смысле, ублажить?

— Я бы предложил вам послать ей цветы. Очень даже элегантно. Больше всего на свете она любит розы. Пошлите ей букет по адресу Хилл-стрит, номер три, и, возможно, вам будет легче жить на свете. Видите ли, старина, я считаю своим долгом предупредить вас, что моя сестра Беатрис — настоящая фурия, когда рассердится. Её муж должен вот-вот приехать из Нью-Йорка, и опасность, насколько я знаю, заключается в том, что Беатрис, если вы её не ублажите, не отстанет от него, пока он не подаст на вас в суд за гражданское правонарушение, совершение неправомерного действия и всё прочее. Это может обойтись вам в кругленькую сумму. Лично меня этот Суперсуп терпеть не может, и, предоставленный самому себе, он с удовольствием пожал бы руку каждому, кто сломал бы мне ногу, но он без ума от Беатрис и готов выполнить любую её просьбу. Поэтому я рекомендую вам закупить розы, пока ещё не поздно, и со всевозможной скоростью доставить их на Хилл-стрит, номер три. В противном случае, вы и глазом не успеете моргнуть, как дело Слингсби — Вустер будет слушаться в суде.

Я бросил на него убийственный взгляд, но придурок, естественно, не обратил на это ни малейшего внимания.

— Жаль, вы не подумали о последствиях раньше, — сказал я, стараясь не словами, а тоном выразить своё презрение к наглецу.

— То есть как не подумал? — сказал Люций Пим. — Ведь мы договорились, что любой ценой…

— Ох, ну, хорошо! — воскликнул я. — Хорошо! Хватит!

— Вы, случайно, не сердитесь? — с удивлением спросил Люций Пим.

— О нет!

— Ну и чудненько, — с облегчением произнёс он. — Я знал, вы поймёте, что я принял единственно правильное решение. Это было бы ужасно, если бы Беатрис хоть на секунду заподозрила Глэйдис. Надеюсь, вы замечали, Вустер, что, когда у женщины появляется возможность устроить скандал другой женщине, она ведёт себя в два раза агрессивнее, чем если бы имела дело с мужчиной. А вы, Вустер, являясь особой мужского пола, запросто сможете выкрутиться. Пара килограммов самых свежих роз, несколько улыбок, комплимент-другой — и она растает, как воск. Если не опростоволоситесь, через пять минут вы с Беатрис будете весело смеяться, держась за руки. Кстати, не дай бог, Суперсуп Слингсби застукает вас за этим занятием. Во всём, что касается Беатрис, он ревнив, как чёрт. А сейчас, простите меня, старина, но я попросил бы вас удалиться. Доктор сказал, что день-два мне нельзя много разговаривать.

Чем больше я думал, тем привлекательнее мне казалась мысль послать миссис Слингсби розы. Люций Пим мне совсем не нравился (я скорее подружился бы с тараканом), но его совет был хорош, и я решил им воспользоваться. На следующее утро я встал в десять пятнадцать и, подкрепив силы плотным завтраком, отправился в цветочный магазин на Пикаддили. Я не мог доверить это дело Дживзу, так как считал, что разбираюсь в розах куда лучше, чем он. Выложив несколько фунтов за весьма солидный букет, я послал его вместе с моей визитной карточкой на Хилл-стрит, а затем зашёл в «Трутень», чтобы освежиться. По утрам я обычно не пью, но сегодня был особый случай.

Вернувшись домой примерно в полдень, я удобно устроился в гостиной и попытался настроиться на предстоящий разговор. Уйти от него, само собой, было невозможно, но, сколько я ни твердил себе, что всё закончится благополучно, и мне не раз ещё доведется с удовольствием вспомнить эту историю, когда, состарившись, я буду греться у камина, в голову мне лезли самые мрачные мысли. Всё зависело от роз. Если они ублажат Слингсби, моё дело будет в шляпе; если нет — Бертам попадётся, как кур в ощип.

Часы тикали, а её всё не было. Должно быть, Беатрис любила повалятся в постели, и этот факт вселял в меня надежду. Насколько я знаю по собственному опыту, женщины, вскакивающие с кровати ни свет ни заря, вечно чем-то озабочены. Моя тётя Агата, например, поднимается вместе с жаворонками, а поглядите-ка на неё.

Тем не менее не бывает правил без исключений, и через некоторое время мне стало совсем невмоготу. Чтобы хоть как-то отвлечься от вышеупомянутых мрачных мыслей, я вынул из чехла клюшку для гольфа и начал оттачивать ближний удар, загоняя мяч в стакан, лежавший на полу. Даже если мои дурные предчувствия насчёт Слингсби оправдаются, я, по крайней мере, немного повышу свой класс игры в гольф.

В самый разгар моей тренировки раздался звонок в дверь.

Я поднял стакан с пола и спрятал клюшку за диван. Мне пришло в голову, что женщина, застав меня за легкомысленным — с её точки зрения — занятием, может посчитать, что я не раскаиваюсь в содеянном и не чувствую угрызений совести. Я поправил воротничок, одёрнул полы фрака и чуть искривил губы в улыбке, которая должна была одновременно изображать удовольствие (по поводу её визита) и лёгкую грусть (по поводу сломанной ноги). Посмотрев в зеркало, я убедился, что улыбка получилась. В этот момент Дживз открыл дверь в гостиную.

— Мистер Слингсби, сэр, — объявил он и вышел, оставив нас наедине.

Если б я сказал вам, что мы тут же начали непринуждённо болтать, это было бы неправдой. Шок, который я испытал, ожидая увидеть миссис Слингсби и неожиданно оказавшись лицом к лицу с кем-то абсолютно на неё непохожим, парализовал мои голосовые связки. А мой посетитель, казалось, вообще не желал вести светских бесед. Он стоял молча, с гордо поднятой головой. Наверное, так должен держаться каждый, кто хочет заняться производством никому не известных супов.

Суперсуп Слингсби чем-то напоминал римского императора. У него был пронзительный взгляд и орлиный нос. Он буквально сверлил меня глазами и, если не ошибаюсь, при этом ещё и скрежетал зубами. По какой-то причине я, видимо, ужасно ему не понравился, и, по правде говоря, меня это несколько удивило. Я вовсе даже не считаю, что являюсь одним из обладателей Неотразимой Внешности, чьи фотографии пестрят на обложках рекламных брошюр, но мне не припомнить второго такого случая, чтобы кто-нибудь, увидев меня впервые в жизни, загорелся бы ненавистью до такой степени, что, если можно так выразиться, стал бы брызгать слюной. В компании, когда люди со мной знакомятся, они, как правило, сразу же забывают о моём существовании.

Однако я сделал всё возможное, чтобы сыграть роль радушного хозяина.

— Мистер Слингсби?

— Вы не ошиблись.

— Должно быть, только что из Америки?

— Не далее, как сегодня утром.

— Вернулись раньше, чем думали?

— Вот именно.

— Очень рад вас видеть.

— Недолго вам радоваться.

На некоторое время я умолк, пытаясь проглотить комок в горле. Теперь я понял, в чём было дело, Суперсуп побывал дома, поговорил с женой, услышал об аварии и примчался ко мне, чтобы выяснить со мной отношения. Очевидно, розы не ублажили разгневанную особу женского пола. Мне оставалось постараться ублажить мужчину.

— Рюмку виски?

— Нет.

— Сигарету?

— Нет.

— Может, присядете?

— Нет.

Я вновь умолк. С непьющими, некурящими и нежелающими садиться деятелями трудно вести разговор по душам.

— Не смейте ухмыляться, сэр!

Я быстро взглянул на себя в зеркало и понял, что он имел в виду. Моя приветственная улыбка с оттенком грусти, так сказать, съехала на сторону, и я скорее скалился, чем улыбался. Я привёл своё лицо в порядок.

— А сейчас, сэр, — заявил Суперсуп, — к делу. Надеюсь, мне не придётся объяснять, зачем я здесь.

— Нет, нет! Конечно! Само собой! Мы обязательно уладим это небольшое недоразумение…

Он фыркнул с такой силой, что фарфоровая вазочка на каминной полке покачнулась.

— Небольшое недоразумение? Вы считаете, произошло небольшое недоразумение?

— Видите ли…

— Позвольте заметить, сэр, что, когда я узнаю о незнакомом мужчине, докучающем моей жене в моё отсутствие, я не считаю это небольшим недоразумением. И я сделаю всё от меня зависящее, — тут глаза Суперсупа загорелись ещё ярче, и он потёр руки (жест крайне неприятный, я бы даже сказал, угрожающий), — чтобы вы приняли мою точку зрения.

По правде говоря, я растерялся. Ход его мысли был мне абсолютно непонятен. В моей бедной черепушке начал сгущаться туман.

— А? — спросил я. — Вашей жене?

— Я не намерен повторять.

— Но здесь какая-то ошибка.

— Вот именно. И сделали её вы.

— Но я не знаю вашей жены.

— Ха!

— Я никогда в жизни её не видел.

— Чушь!

— Нет, правда.

— Бред!

В течение нескольких секунд он сверлил меня глазами.

— Вы отрицаете, что послали ей цветы?

Я почувствовал, как моё сердце сделало двойное сальто. Я прозрел.

— Розы! — продолжал он. — Мясистые, мерзкие розы! Огромный букет, который и в машину не поместится. Ваша визитная карточка…

Он поперхнулся, умолк и уставился поверх моей головы. Я обернулся. В дверях спальни для гостей, — я не слышал, как дверь открылась, потому что во время нашей беседы с Суперсупом потихоньку пятился, готовя себе путь к отступлению, — стояла женщина. Мне с первого взгляда стало ясно, кто она такая. Ни одна особа женского пола не могла быть так печально похожа на Люция Пима, если она не была его родственницей. Передо мной была сестрица Беатрис, фурия. Я всё понял. Она ушла из дома прежде, чем ей доставили цветы, и проникла, так сказать, неублажённая, в мою квартиру, пока я освежался в «Трутне».

— Э-э-э, — протянул я.

— Александр! — воскликнула женщина.

— Гр-р! (а может, «бр-р»), — сказал Суперсуп.

Впрочем, это не имело особого значения, так как и «гр-р» и «бр-р» означали начало военных действий. Худшие подозрения Суперсупа подтвердились. Глаза его зажглись странным светом. Квадратный подбородок выдвинулся на несколько дюймов. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, словно проверяя, достаточно ли у него гибкие пальцы, чтобы быстро и без шума удушить обидчика. Затем вновь издав свой боевой клич («гр-р» или «бр-р»), он бросился вперёд и наступил на мяч для гольфа, с которым я практиковался перед его приходом. Такое потрясающее падение редко когда приходится видеть. Захватывающее зрелище. В течение нескольких сек. в воздухе мелькало множество рук и ног, а затем Суперсуп грохнулся о стену с такой силой, что в квартире чуть было не рухнул потолок.

А я, чувствуя, что сыт всем по горло, взял с вешалки в прихожей шляпу и собрался удалиться, когда рядом со мной материализовался Дживз.

— Мне показалось, я слышал шум, сэр, — сказал Дживз.

— Весьма возможно, — согласился я. — Это был мистер Слингсби.

— Сэр?

— Мистер Слингсби упражнялся в исполнении русских народных танцев, — объяснил я. — По-моему, он сломал себе несколько рук и ног. Сходи проверь, Дживз.

— Слушаюсь, сэр.

— Если он тоже стал инвалидом, помести его в моей спальне и пошли за доктором. Моя квартира быстро заполняется разными родственниками и свойственниками Пима. Верно я говорю, Дживз?

— Да, сэр.

— Я думаю, их запас исчерпан, но если вдруг его тётушки или дядюшки придут в гости и сломают свои конечности, уложи их на диване в гостиной.

— Слушаюсь, сэр.

— Что же касается меня, Дживз, — сказал я, открывая дверь и останавливаясь на пороге, — я уезжаю в Париж. Адрес я сообщу тебе письмом. Уведоми меня, когда квартира освободится от Пимов и окончательно очистится от Слингсби, и тогда я вернусь. Да, кстати, Дживз.

— Сэр?

— Не жалей сил, чтобы как-то утихомирить всех этих особ. Они считают, — по крайней мере Слингсби (женского пола), — что это я переехал машиной мистера Пима. За время моего отсутствия сделай всё возможное, чтобы как-то ублажить их.

— Слушаюсь, сэр.

— Ну, а теперь иди к инвалидам, Дживз. Я забегу на ленч в «Трутень» и уеду в два часа с вокзала «Чаринг-кросс». Принеси мне к поезду чемодан со всем необходимым.

Прошло не меньше трёх недель, прежде чем Дживз дал мне знать, что горизонт очистился. Я очень неплохо провёл время в Париже и вдоволь нагулялся по его предместьям. Мне очень нравится этот город, но я обрадовался, что снова могу вернуться в добрую, старую Англию. Купив билет на подвернувшийся аэроплан, я через несколько часов очутился в Кройдоне и тут же направил свои стопы в центр мироздания. На большие рекламные щиты я обратил внимание где-то в районе Слоан-сквер.

Такси попало в пробку, и я лениво оглядывался по сторонам, когда внезапно увидел что-то очень знакомое. Прошло несколько долгих секунд, пока я сообразил, в чём дело.

На глухую стену был наклеен плакат со сторонами не менее ста футов каждая. Яркие краски — в основном красная и синяя — сразу бросались в глаза.

Наверху было написано:

Внизу шла надпись:

А посередине красовался я. Да, прах побери, Берти Вустер собственной персоной. Это была репродукция портрета Пендлбери, увеличенного в несколько раз.

Я думаю, любой на моём месте, увидев такое, моргнул бы. Я тоже моргнул. Можно сказать, — и, по-моему, так говорят, — глаза мои затуманились. Затем туман рассеялся, и я стал разглядывать плакат, пока такси не тронулось с места.

Из всех омерзительных зрелищ, которые мне когда-либо доводилось видеть, эта картина бесспорно заняла первое место. Портрет был поклёпом на Вустера, но он вне всяких сомнений изображал меня и никого другого. Теперь я понял, что имел в виду Дживз, когда говорил, что у меня голодное выражение лица. На плакате я со скотской алчностью, словно крошки не имел во рту целую неделю, смотрел на большую, чуть продолговатую тарелку супа. Казалось, реклама переносила вас в иной мир, странный и пугающий.

Я вышел из транса (или из комы?), когда такси остановилось у подъезда. Я понёсся вверх по лестнице и через несколько секунд очутился в своей квартире.

Дживз выплыл в холл и приветствовал меня почтительной улыбкой.

— Я рад, что вы вернулись, сэр.

— Об этом позже, — задыхаясь, произнёс я. — Как понять…

— Вы имеете в виду рекламные плакаты, сэр? Я как раз хотел поинтересоваться, обратили вы на них внимание или нет.

— Обратил!

— Разительное сходство, сэр, вы не находите?

— Нахожу! А сейчас, возможно, тебя не затруднит объяснить мне…

— Если помните, сэр, вы приказали мне сделать всё возможное, чтобы ублажить мистера Слингсби.

— Да, но…

— Задача оказалась не из лёгких, сэр. Некоторое время мистер Слингсби по настоятельному совету миссис Слингсби собирался подать на вас в суд, а насколько мне известно, сэр, судебные разбирательства вам отвратительны.

— Да, но…

— А затем, — в тот день, когда доктор разрешил ему встать с постели, — мистер Слингсби увидел портрет, и я счёл разумным указать, что данное произведение искусства можно с большой выгодой использовать в качестве рекламы. Мистер Слингсби сразу понял открывающиеся перед ним блестящие возможности и, заручившись моим словом, что вы охотно позволите ему использовать ваше изображение, если он откажется от мысли подать на вас в суд, вступил в переговоры с мисс Пендлбери, чтобы купить у неё авторские права.

— Правда? Надеюсь, она не прогадала?

— Нет, сэр. Мистер Пим, действовавший в качестве агента мисс Пендлбери, заключил очень выгодную сделку.

— Агента?

— Да, сэр. Мисс Пендлбери доверила переговоры своему жениху.

— Жениху!

— Да, сэр.

Должно быть, вы поверите, что история с рекламой просто-напросто сидела у меня в печёнках, если я скажу, что, услышав сообщение Дживза, не потерял сознания, а всего лишь пробормотал «ха» или «хо», а может, «гм-мм». После того, как я увидел плакат, ничто уже не имело для меня значения.

— После того, как я увидел плакат, Дживз, — сказал я, — ничто больше не имеет для меня значения.

— Нет, сэр?

— Нет, Дживз. Женщина посмеялась над моими чувствами, ну и что с того?

— Вот именно, сэр.

— Любовь постучалась в мои двери, но она ошиблась адресом. Разве это меня убьёт?

— Нет, сэр.

— Нет, Дживз. Не убьёт. Но то, что моё лицо расклеено по всей Метрополии, а мои глаза со звериной жадностью смотрят на тарелку «Суперсупа Слингсби», имеет значение. Мне придётся покинуть Лондон. Ребята в «Трутне» мне проходу не дадут, а я не намерен выслушивать их идиотские шуточки.

— Да, сэр. И миссис Спенсер Грегсон…

Я заметно побледнел. Я совсем забыл о тёте Агате, которой ничего не стоило сжить меня со свету, рассуждая о престиже нашей семьи.

— Ты имеешь в виду, она мне звонила?

— Миссис Грегсон требует вас к телефону по нескольку раз в день, сэр.

— Дживз, мне необходимо бежать, и как можно скорее.

— Да, сэр.

— Обратно в Париж, что?

— Я бы не советовал, сэр. Насколько мне известно, плакаты скоро появятся и в Париже, рекламируя «Bouillon-Supreme». Во Франции у мистера Слингсби дела идут очень хорошо. Вид плакатов будет вам неприятен, сэр.

— В таком случае куда мне скрыться?

— Если позволите высказать предположение, сэр, почему бы вам не выполнить ваше первоначальное намерение и не отправиться в круиз по Средиземному морю на яхте миссис Траверс? Там вы будете избавлены от необходимости видеть своё изображение на рекламных плакатах.

Я решил, что бедный малый свихнулся.

— Но яхта ушла несколько недель назад. Сейчас она может быть где угодно.

— Нет, сэр. Круиз отложили на месяц из-за недомогания повара мистера Траверса, Анатоля, который заболел инфлюэнцей. Мистер Траверс отказался отплыть без него.

— Ты имеешь в виду, они ещё в Англии?

— Да, сэр. Яхта уходит из Саутгемптона в следующий вторник.

— Но, послушай, ведь это просто здорово!

— Да, сэр.

— Позвони тёте Делии и скажи, что мы обязательно к ней присоединимся.

— Я взял на себя смелость сообщить ей об этом незадолго до вашего возвращения, сэр.

— Правда, Дживз?

— Да, сэр. Я подумал, вы одобрите мои действия.

— И ты был абсолютно прав! Я с самого начала хотел отправиться в круиз по Средиземному морю.

— Я тоже, сэр. Путешествие будет исключительно приятным.

— Солоноватый запах морских бризов, Дживз!

— Да, сэр.

— Лунная дорожка на воде!

— Да, сэр.

— Ленивые, убаюкивающие волны!

— Вот именно, сэр.

Я почувствовал себя на все сто. Глэйдис — пфуй! Плакаты — ха! Вот как я себя почувствовал.

— Йо-хо-хо, Дживз! — воскликнул я и поддёрнул брюки.

— Да, сэр.

— Я пойду ещё дальше. Йо-хо-хо, и бутылка рому!

— Слушаюсь, сэр. Сейчас принесу.