"Одинокий волк" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Почему ты мне не сказала, что он великолепен? Во Дворце искусств не осталось свободных сидячих мест, поэтому Сидни и Камилла, едва не падавшие от усталости, были вынуждены стоять, прислонившись к свободному участку стеньг, пока Майкл заново осматривал каждую картину во французском зале. Будь у него с собой лупа, подумала Сидни, он наверняка бы ею воспользовался.

– Великолепен? Ты так считаешь?

Она засмеялась, как будто подобная оценка ее удивила и как будто она сама не думала о нем в точности так же, как Камилла, даже теми же словами.

– О господи, ну конечно! И он совсем не такой, каким я его себе представляла. Такой… воспитанный.

– Побойся бога, Камилла! Ты что же думала – он будет носить набедренную повязку и раскачиваться на лианах?

– Честно говоря, да, – сосмехом призналась Камилла. Сидни закатила глаза к потолку.

– Нет, честное слово, Сид, ты только посмотри на него! Он просто… мечта любой девушки. Ну, ты знаешь, что я имею в виду: не вполне респектабельно. Очень романтично. Мои родители наверняка бы его не одобрили. Ты только взгляни на его позу!

Это Филип, чьим кумиром в последнее время стал Оскар Уайльд, научил его стоять в такой позе: сунув руки в карманы, слегка ссутулив плечи и перенеся весь ь вес на одну ногу. Эта поза придавала ему вид бесшабашного светского повесы, то есть совершенно не от– вечала его сути, но Сидни нравилось такое сочетание внешней изысканности с внутренней простотой, делавшее Майкла неповторимым, забавным и трогательным одновременно, бесконечно дорогим ей человеком.

– К тому же у него великолепные волосы! Это правда, что ты сделала ему стрижку? По-моему, он похож на поэта. И в то же время на пирата. Это из-за шрама.

Камилла опять захихикала, и Сидни, не удержавшись, засмеялась вместе с ней скорее из желания не противоречить подруге, чем от искреннего веселья. Ей пришлось не по душе, что Камилла говорит о Майкле так, словно он не человек, а какой-то неодушевленный предмет, пусть даже и «великолепный». А когда Камилла обращалась непосредственно к Майклу, она невольно повышала голос и начинала говорить нарочито медленно, простыми предложениями, как будто Майкл был глухой или умственно отсталый.

Это было именно то, чего Сидни ожидала и боялась; именно то, от чего ей так хотелось оградить Майкла. Но надо было отдать ему должное – он все сносил безропотно и вообще вел себя как принц крови: с церемонной, несколько озадаченной вежливостью внимал каждому высказыванию Камиллы и позволял ей бессовестно помыкать собой. В создавшейся ситуации он проявил куда больше терпимости и добродушия, чем Сидни: она слишком болезненно и остро переживала за Майкла.

И это было закономерно. В его поведении по-прежнему сохранились странности, способные привести в замешательство стороннего наблюдателя. Вот сейчас, к примеру, он бродил между картинами Руссо в носках Филипа, держа свои ботинки на весу.

Впрочем, Всемирная выставка раскинулась на площади в пятьсот акров, поэтому Майкл был не единственным обессиленным посетителем, который предпочел сбросить обувь вместо того, чтобы набивать себе мозоли. И тем не менее выглядел он весьма экзотично. Никто не узнал бы в нем недавнего Найденыша, необузданного дикаря, фотографии которого еще недавно публиковали все газеты.

Камилла и Сидни преградили путь Майклу, иначе он бы просто обошел их, не узнав. Весь погруженный в себя, при виде знакомых лиц он растерянно заморгал.

– Я вас задерживаю, – сказал он. – Вы, наверное, устали ждать?

– Это не имеет значения, – великодушно улыбнулась Сидни. – Мы опоздали на встречу с Филипом и Сэмом, но они знают, что мы здесь. Они найдут нас. Тебе здесь нравится, а это главное.

– Я потерялся.

– Потерялся? Что ты имеешь в виду?

– Потерялся среди картин.

Он виновато взглянул на Камиллу, как будто заранее предполагая, что она не поймет, а потом с уверенностью – на Сидни, твердо зная, что уж она-то поймет непременно.

– Когда я пытаюсь разгадать, как они это делают, когда вблизи рассматриваю картины, я теряюсь. Падаю в картину и тону. – Майкл улыбнулся и пожал плечами. – Я неправильно говорю, наверное?

– Сидни мне сказала, что вы и сам – настоящий художник, – громко продекламировала Камилла. – Вы испытывали муки творчества, когда жили в лесной глуши?

– Совершенно верно, – ответил Майкл, сохраняя полнейшую серьезность на лице. – Если не считать еды, главное, чего мне не хватало, – так это хорошего набора акварельных красок.

Сидни не знала, радоваться ей или нет. Чувство юмора у Майкла развивалось по мере того, как он сталкивался с человеческой глупостью, и каждый день проявлялось по-новому. Было бы забавно посмотреть, как долго он еще будет поддразнивать Камиллу. В эту минуту к ним присоединились Филип и Сэм.

– Вы все еще здесь? – удивился Филип. Они договорились встретиться возле статуи Колумба в половине третьего, но на всякий случай был предусмотрен и запасной план, который Сидни и Филип всю дорогу вдалбливали Сэму, чтобы он не забыл: подождать двадцать минут, а потом вернуться туда, где все они в последний раз были вместе.

– Это все из-за меня, – торопливо вставил Майкл. – Я позабыл о времени. Им пришлось меня ждать.

Сэм схватил Сидни за руку и встряхнул, чтобы привлечь ее внимание.

– Мы слушали концерт по телефону!

– Не может быть.

– А вот и может! Его передавали прямо из Нью-Йорка, а слышно было как будто здесь. Правда, Флип?

– Ага. В Индустриальном павильоне. Они присоединили мегафон к телефонной трубке и передавали концерт из Мэдисон-сквер-гарден.

Все изумленно покачали головами.

– А что ты тут делал так долго? – Сэм выпустил руку Сидни и ухватился за Майкла. – Мог бы пойти с нами послушать концерт. Что ты тут делал?

Он оглядел зал, словно надеясь отыскать что-нибудь более интересное, чем картины в рамах.

– На картины смотрел. Они мне нравятся, – ответил Майкл.

– Кто-нибудь проголодался? – нетерпеливо спросил Филип.

Оказалось, что есть хотели все.

И вся компания отправилась на центральный проспект, оставив Дворец искусств позади.

После недолгих препирательств было решено поесть в тунисском кафе.

Как только силы присутствующих были хоть и в малой степени, но восстановлены, тут же разгорелся жаркий спор о том, куда направиться дальше. У всех были свои собственные предложения.

– Я хочу увидеть все, – вдруг вмешался в разговор Майкл. Из всех них он один не выглядел измученным.

– Здесь весь мир, все то, что я никогда не видел. Все так красиво! Не надо спорить, пока есть время, осмотрим что успеем.

Эти слова разрядили обстановку не хуже, чем строгий взгляд тети Эстеллы, и остановили начинающуюся ссору. На минуту все почувствовали себя пристыженными, а потом последовали совету Майкла. Они увидели самый большой телескоп в мире, побывали в павильоне оружия. Майкл был готов не возвращаться домой, пока не увидит все. Вечером у него еще хватало сил делать письменные записи.

«В Военном павильоне всегда стоит длинная очередь желающих посмотреть оружие. Сегодня Филип, Сэм и я наконец попали туда. Там были пушки, ружья, пистолеты, револьверы, ножи, штыки и еще такие длинные кривые штуки – сабли. И все смотрели на них, как будто это великие произведения искусства. А я подумал про охотников. Они приезжали в лес в любое время года, даже когда было много снега, и стреляли из ружей в медведей, бобров, выдр, оленей. Они стреляли в меня, думали, я зверь. Они ловили волков в железные капканы и убивали лисиц прямо в норах ради меха, а лисят оставляли умирать. Они делали силки из веревок и душили до смерти кроликов и белок и даже птиц. Они всегда приезжали, чтобы убивать, а не потому, что им нужна была пища. От ружей пахнет маслом и холодным железом и дымом. Я боюсь их, потому что, когда чувствуешь запах оружия, чувствуешь запах смерти».

«Сегодня на выставке была ночь иллюминации, когда они включают все электрические огни. Если стоять на мосту и смотреть на черную воду лагуны, можно увидеть огоньки, светящиеся, как тысячи лун. Это волшебство. Я всегда думал, что нет ничего красивее звезд, которые загораются одна за другой, когда приходит ночь там, в лесах, где я жил. Но это еще красивее. И здесь я не один, другие люди тоже любуются. Я стоял рядом с тобой, Сидни, на мосту и смотрел на твое лицо, пока ты смотрела на огни, и на фонтаны, и на настоящие звезды у нас над головой. В эту минуту я был счастлив, как никогда раньше.

А потом мы шли вдоль воды, и я вспомнил слова «лагуна» и «озеро». Они помогли мне вспомнить еще кое-что. Когда я был маленький, еще раньше, чем меня отослали из дома, я жил на берегу озера. Только оно называлось «лох». Мой отец брал меня на озеро ловить рыбу. И мы жили в каменном доме, мне кажется, он назывался «замок». А может, у меня в голове все перепуталось, и это всего лишь одна из сказок Сэма ?

«Сегодня с нами на выставке был Вест. Мы видели плантацию роз, электрический поезд и еще кинетоскоп. Это фотокамера и граммофон в одно и то же время. Они работают вместе. Мы подшутили над Вестом – отвели его в колонию „нудистов“. Это такой аттракцион на главной аллее, все туда идут посмотреть на голых людей, но на самом деле это просто шутка. Смотришь через дырочку и видишь свое лицо в зеркале, а под ним нарисовано голое тело. Вест засмеялся для вида, но я видел, что на самом деле он здорово разозлился.

Он напоминает мне одного волка, которого я знал. У волков не бывает имен, но про себя я звал его Подлизой. Он ничего не умел, только жрал добычу, которую добыл другой волк. Ему хотелось найти подругу, но ни одна волчица не хотела с ним спариваться. Ему очень нравилась одна молодая серая волчица с черными ушами и лапами и с белым хвостом. Она была красивая, добрая и веселая, и она не обижала Подлизу, хотя он был ужасно вредный. Но она не стала ему парой. Она была сильная, а он слабый.

Я всегда думал, что зря она была так добра к Подлизе. А потом он перестал к ней приставать и нашел пару как раз по себе. Такую тощую ленивую волчицу, такую же уродину, как сам».

Но далеко не все на выставке приводило Майкла в восторг. Так, например, ему решительно не понравились тропические попугаи.

– Я бы их всех отпустил на волю, – буркнул он и торопливо зашагал к выходу.

Сидни пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспеть за ним.

– Но они бы здесь не выжили сами по себе» – возразила она. – Они бы погибли.

– Целая тысяча попугаев, Сидни. Объясни мне, зачем так много? Это же безумие. Чтобы понять, что такое попугаи, мне достаточно увидеть одного.

Сидни давно не видела Майкла таким разгневанным.

– Конечно, ты прав, но устроителям хотелось поразить людей.

– Они должны жить на свободе! Их надо отправить обратно, – упрямо твердил Майкл, удаляясь от павильона. – Нельзя держать их в клетках.

– Но по виду не скажешь, что они недовольны, – робко заметила Сидни.

– По виду – им здесь тоскливо.

Сидни хотелось спросить, как, по его мнению, должен выглядеть жизнерадостный попугай, но решила не ссориться с Майклом и переменила тему.

– Расскажи мне лучше, что еще ты помнишь про Шотландию. Это сработало.

– «Шотландия», – повторил Майкл мечтательным голосом и перестал хмуриться. – Хотел бы я вспомнить что-нибудь еще… Впрочем, я даже не уверен, что я родом оттуда.

– Я уверена, что оттуда. Только в Шотландии озеро называют «лох». Например, Лох-Несс, Норлох… Но главное доказательство – это твой акцент. Мой отец тоже обратил на него внимание: я прочла об этом в его заметках.

– Я никакого акцента не слышу, – медленно произнес Майкл, прислушиваясь к каждому слову.

– Акцент почти незаметен, но он все-таки есть. Легкий шотландский налет, – проговорила Сидни с улыбкой. – С большой долей вероятности можно предположить, что ты оттуда. У меня нет сомнений. Теперь наш детектив мистер Хиггинс сможет сузить район поисков.

Увидев, что Майкл не отвечает, она добавила:

– Майкл, не надо бояться надежды. Ты только представь себе: возможно, у тебя есть семья!

– А что, если я ее никогда не найду? Может быть, они сами не захотят меня видеть. Если меня выгнали из дома…

– Никто тебя не выгонял. Вот уж не думала, что ты такой пессимист, – улыбнулась Сидни.

– Что такое «пессимист»?

Они наконец добрались до великолепного фонтана Макмонниз. Здесь у них была назначена встреча с Филипом и Сэмом, которые пошли осматривать линейный корабль «Иллинойс».

– Пессимист – это тот, кто всегда ожидает худшего.

– Я не такой.

– Пессимист старается не замечать светлой стороны вещей, потому что боится разочарования. Майкл опустил взгляд себе под ноги.

– Это правда. Мне страшно. Иногда мне не хочется ничего вспоминать…

Сидни отчаянно хотелось прикоснуться к нему, приласкать, убрать назад волосы со лба. Его взволнованное лицо было таким беззащитным!

Она прочитала в его глазах страх и надежду. И благодарность, когда он улыбнулся ей. Нежность. Он взял ее за руку. Сердце у нее замерло.

– Давай где-нибудь присядем, Сидни. Разве ты не устала?

Для них нашлось местечко на краю длинной скамьи, занятой обессилевшими туристами. Лагуна сверкала огнями и переливалась у них за спиной, а перед глазами плескалась вода фонтана. Над головой собирались тучи. Похоже, погода начала портиться.

– Я не очень устала, – ответила Сидни. – Но, мне кажется, ты утомился.

Майкл всегда говорил правду.

– Ты права, у меня такое чувство, словно голова вот-вот лопнет.

В последние дни он стал нервным и беспокойным, рассеянным, иногда даже раздражительным, хотя к ней оставался неизменно внимательным…

– Тебе надо отдохнуть от всего этого. Слишком много впечатлений. Ты переутомился, надо сделать перерыв.

– Нет, я не могу остановиться. Я должен все посмотреть, я готов приходить сюда каждый день.

– Но у тебя еще будет время! Выставка никуда не денется еще несколько месяцев.

– Ты не понимаешь, Сидни, я не могу посмотреть на вещь один раз и сразу все понять. Для меня все внове, мне приходится возвращаться много-много раз сюда, чтобы понять.

Капля воды упала Сидни на руку.

– Ой! Дождь пошел!

Все новые и новые капли разбивались о разогретые солнцем бетонные плиты тротуара. Прохожие в текущей мимо толпе заспешили, а скамья, на которой они сидели, начала пустеть.

– Мы не можем уйти: они нас никогда не найдут. Сидни взглянула на Майкла. Он сидел, запрокинув голову к небу и подставив лицо дождю. Дождевые капли падали на его вздрагивающие, полуопущенные ресницы, губы раскрылись в нежной мечтательной улыбке, при каждом вздохе он глубоко впивал в себя свежий влажный воздух.

– Мы промокнем насквозь, – благоразумно напомнила Сидни.

– Раскрой свой зонтик. Это ненадолго.

– Ненадолго?

Могла бы и не спрашивать: насчет погоды Майкл никогда не ошибался.

– Давай просто сидеть и смотреть на людей. Это было его любимое занятие. Он все еще был слишком застенчив, чтобы вступать в разговор с незнакомыми людьми и получать от этого удовольствие, но мог бесконечно наблюдать за ними и никогда не уставал. При этом он отпускал очень интересные замечания.

– Я знал одного барсука, который был очень похож на него, – говорил он, указывая на добродушного на вид, остролицего пожилого джентльмена в круглых очках. Или, например:

– Смотри, какая она сытая и довольная. Как выдра, наевшаяся рыбы, – такими словами он провожал почтенную матрону.

Сидни раскрыла зонтик у них над головами, а Майкл придвинулся ближе и тоже взялся за ручку зонта. Теперь они сидели совсем рядом, молча глядя на толпу туристов, спешащих мимо.

– Вчера ночью мне приснился мой дом.

–Дом?

– Родные места. Мне снилось, что я лежу на холме рядом со старым волком. Я тебе о нем рассказывал, помнишь? Это мой друг.

– Я помню.

– Было лето. Жарко. Безоблачное небо. Мы не были голодны, и нам ничто не угрожало. Пахло только землей и воздухом, больше ничем. Вокруг был только покой. И ничего не было… между мной и землей и небом. – Майкл нахмурился, старательно подбирая слова. – Я хочу сказать, что не было никаких границ между мной и всем, что меня окружало. Как будто у меня не было кожи. Я был свободен.

Сидни взглянула на его чистый профиль и заметила в лице отражение напряженной внутренней борьбы: он изо всех сил старался донести до нее правду.

– А теперь все не так? – спросила она, догадавшись, что означал его сон. – Здесь ты не чувствуешь себя свободным.

– Да, здесь я не свободен. Жизнь такая сложная. Все время приходится делать выбор. Столько возможностей, которых я не понимаю. Это похоже на игру в шахматы: я должен думать, что будет через три или четыре хода.

Она тихонько сжала его пальцы вокруг ручки зонтика.

– Я никогда раньше не смотрела на вещи с такой стороны. Выждав еще минуту. Сидни спросила как будто между прочим:

– Ты хотел бы вернуться назад?

– Да, я думаю об этом, когда у меня мозги переполнены. Иногда мне кажется, что я взорвусь, если узнаю еще хоть что-нибудь новое. Тогда я думаю, что мне лучше уехать.

Сидни похолодела, но Майкл немного погодя добавил:

– Но теперь я не могу уехать. Я слишком сильно изменился. Я, наверное, умру, если вернусь туда. Не от голода или холода. От одиночества.

Она не знала, что сказать. В его голосе прозвучала печаль, и ей хотелось утешить, но в то же время на нее обрушилась неистовая волна облегчения: он не уедет. Не сможет уехать. Он принадлежит ей навсегда. Ей так нужно было знать это!

– Чаще всего я просто не могу поверить, что я здесь. Вот сейчас, например: сижу на скамье рядом с тобой в этом месте. В этом городе. С башмаками на ногах.

Они дружно рассмеялись.

– Между прочим, это совсем неплохие башмаки, – заметила Сидни.

Филип сводил Майкла в магазин Филда и купил ему лучшее, что они могли предложить: пару добротных английских «балморалов» [13] желтовато-коричневой кожи. Он носил их каждый день и утверждал, что в них ноги совсем не болят.

– Это из-за тебя я здесь.

– Что ты хочешь сказать?

– Для меня ты как свет в темноте. Рядом с тобой я чувствую себя сильным, даже когда все вокруг меняется слишком быстро.

– Майкл!

– Я так и думал, что ты испугаешься, если узнаешь, что я чувствую, – сказал он тихо. – У меня внутри как будто буря. Покоя нет, но это не так уж и важно. Я не просто выживаю. Я живу. И я знаю, что мне нужно.

Майкл говорил, опустив глаза, словно стараясь уберечь ее от обжигающего напряжения, которое – это он верно угадал! – могло бы ее испугать. И опять Сидни не нашлась с ответом. Сейчас ей следовало бы его остановить, отвлечь от опасных мыслей и слов. Такое решение было бы разумным и безопасным.

А что, если постудить наоборот? Может быть, стоит отбросить благоразумие и сделать шаг вперед, к нему навстречу, а не в обратную сторону?

– А вот и твои братья.

–Что? Ей не хотелось прерывать очарование минуты. – Они вернулись. И с ними кто-то еще. Сидни подняла голову с улыбкой, которая слегка увяла, когда она увидела, кто подошел с Филипом и Сэмом.

– Дождь уже перестал, – сказал Сэм. – Зачем ты держишь раскрытый зонтик?

Сидни закрыла зонтик, ничего не ответив, и с улыбкой повернулась к Линкольну Тэрнбуллу.

– Какой приятный сюрприз! Дважды за одну неделю – удивительное совпадение.

Она встретилась с ним на званом ужине в прошлую субботу и, памятуя о настоятельных рекомендациях тети Эстеллы, сделала над собой героическое усилие, чтобы быть с ним полюбезнее.

– Как поживаешь, Линкольн? И где ты набрел на эту парочку?

– На борту «Иллинойса», – ответил Линкольн, надолго задержав ее руку в перчатке в своей. – Отлично выглядишь, Сидни. Я тебе уже говорил в тот раз? Ничего, это стоит повторить.

– Он пять раз был на линкоре, – с почтительным удивлением заметил Сэм. – Показал нам такие вещи, которых даже экскурсовод не знал. Пушки, амуницию, пороховой погреб и другие боеприпасы. Линкольн, улыбаясь, взъерошил волосы Сэму.

– Меня давно интересуют корабли.

Наступила пауза. Со странной неохотой Сидни повернулась к Майклу, который отступил от них на шаг, и легонько коснулась его руки.

– Линкольн, ты еще не знаком с Майклом Макнейлом? Он… гостит у нас в доме. Майкл, это наш старый друг, мистер Линкольн Тэрнбулл.

– Как поживаете? – вежливо спросил Майкл и протянул руку.

Линкольн сильно встряхнул протянутую руку. Занимаясь благотворительностью, Сидни не раз видела, как попечители посещают приюты для умственно отсталых и обращаются к живущим там пациентам именно так: стараясь скрыть свое смущение или нездоровое любопытство за внешней грубоватостью и преувеличенной сердечностью.

– Извини, Сид, должен тебя огорчить, – виновато протянул Филип.

– В чем дело?

– Мы по ошибке сболтнули Линкольну, что ты еще ни разу не каталась на «чертовом колесе».

– Ну и зря.

Сидни улыбнулась, но тут же удивленно вздрогнула, когда Линкольн подхватил ее под локоть и решительно повлек за собой.

– Пошли, Сидни, не стоит откладывать.

– Погоди! – воскликнула она со смехом и остановилась. Майкл следил за ней с нескрываемым интересом.

– Почему ты не хочешь пойти? – спросил он недоуменно.

– А ты почему не хочешь? – уточнила Сидни.

– Потому что я боюсь.

Все, включая Линкольна, рассмеялись над его простодушной откровенностью.

– Ну что ж, – сказала Сидни, – дело в том, что я тоже не очень люблю высоту. – Но это же история, – принялся уговаривать Линкольн, вновь дергая ее за руку. – Когда-нибудь расскажешь внукам, что ты делала в далеком девяносто третьем.

– Идем, не будь трусихой, – поддержал его Сэм. – Я уже катался, и мне ни капельки не было страшно, а ведь я еще маленький.

– Если хочешь, я пойду с тобой, – тихо предложил Майкл.

– Вот! Видишь! – От нетерпения Сэм начал подпрыгивать на месте. – Теперь тебе придется пойти!

Да, похоже, у нее не осталось другого выхода. Примирившись со своей судьбой. Сидни позволила им увлечь себя к «чертову колесу».

Толпа, напуганная холодным порывистым ветром с озера и сгущающимися тучами, грозившими пролиться ливнем, заметно поредела.

– Ты действительно пять раз был на «Иллинойсе»? – спросила Сидни у Линкольна.

Крепко держа ее под руку, он обогнал остальных и пошел вместе с ней впереди, явно давая всем понять, что считает себя ее кавалером.

– Шесть, считая сегодняшний. Я с детства помешан на военно-морской артиллерии. Слушай, Сид…

–Что? Линкольн наклонился и начал шептать ей на ухо.

– Может, тебе не стоит оставаться с ним наедине? – он дернул подбородком, указывая через плечо.

– С Майклом? А что тут такого? Почему ты спрашиваешь?

– Ну… я хочу сказать…– Он улыбнулся во весь рот. – Ну ты же понимаешь.

–Нет.

– Ну… Кое-кто мог бы сказать, что он не вполне…

– Цивилизован? Линкольн весело засмеялся.

– Именно это я и хотел сказать. А что? До меня доходили такие слухи.

– В самом деле? Что ж, ты можешь воочию убедиться, что они лживы. По-твоему, он похож на дикаря? На ненормального? На людоеда? – Сидни заметила, что говорит слишком горячо, и смягчила свои слова улыбкой. – Я убеждена, что Майкл – самый воспитанный молодой человек из всех, кого я знаю.

«Он к тому же и опасен, – добавила она мысленно, – но, разумеется, как соперник».

– Ну раз ты так уверена…

Линкольн опять рассмеялся, и возникшее между ними напряжение рассеялось. Сидни вспомнила рассуждения Камиллы о «дикарстве» Майкла, и глубоко задумалась. Интересно, почему слова подруги показались ей всего лишь забавными и глуповатыми, а когда Линкольн заговорил о том же самом, она возмутилась? Он был неплохим парнем: тетя Эстелла ничуть не преувеличила, когда перечисляла все его замечательные качества. К тому же он был действительно хорош собой – высокий, атлетически сложенный, с золотисто-каштановыми волосами и здоровым цветом лица.

Должно быть, она чересчур опекает Майкла, решила Сидни, излишне заботится о нем. Он не был слаб и беспомощен, он мог сам за себя постоять и не нуждался в ней, чтобы не дать себя в обиду.

Она обернулась, чтобы взглянуть на Майкла. Он спокойно шагал за ней следом, а Сэм горделиво восседал у него на плечах. Сидни радостно улыбнулась им обоим, но в эту самую секунду Линкольн опять властным жестом взял ее под локоть.

Пока они стояли в короткой очереди за билетами, Сидни вместе со всеми задирала голову, чтобы увидеть вершину гигантской конструкции, и заглядывала в высокие окна кабин, стараясь разглядеть пассажиров, решивших покататься на этой вертикальной карусели в поисках острых ощущений. Какие у них лица? Побелевшие от испуга с открытыми в крике ртами? Окаменевшие от страха? Нет, они скорее выглядели возбужденными. И тем не менее Сидни никак не удавалось совладать со своим страхом.

– Ты ведь уже не боишься, правда, Сид? – словно прочитал ее мысли Сэм.

– Нет, конечно, нет, – солгала она, широко улыбаясь брату. – Особенно если ты будешь держать меня за руку.

– Буду, буду! Ни на минутку не выпущу!

– Ну тогда бояться нечего. У Майкла тоже был не слишком бодрый вид.

– И меня тоже подержи за руку, – сказал он Сэму, и Сидни поняла, что он не шутит. – На чем оно держится?

Линкольн пустился в долгие объяснения, но Сидни не стала его слушать. Что толку в этих знаниях, если они не помогают ей справиться с волнением.

И вот подошла их очередь. Из-за дождя вместительная кабина оказалась полупустой, когда билетер захлопнул за ними дверь. И не только захлопнул, но и запер, с волнением подметила Сидни. Недогрузка кабины – это хорошо или плохо? Может быть, человек сорок, равномерно распределенные по четырем сторонам кабины, придают колесу устойчивость? Может быть, пятнадцать человек, гуляющие по кабине, как им вздумается, создают дополнительную опасность? А что будет, если все пассажиры всех тридцати шести кабин одновременно перейдут на одну и ту же сторону? Может, вся эта проклятая конструкция рухнет?

Она вскрикнула, когда кабина внезапно дернулась и оторвалась от земли, а потом столь же внезапно остановилась. Филип и Линкольн стали подшучивать над ней, некоторые другие пассажиры тоже засмеялись. Сидни натянуто улыбнулась вместе со всеми, чтобы показать, что она не трусиха, и скрыть подступающую истерику.

– Ой! – вскричал Сэм.

Сидни отпустила его руку, и он начал растирать пальцы, которые она слишком сильно стиснула от волнения.

– Ты в порядке, Сид?

– Да.

– Оно же еще не поехало! Просто они пускают людей в две кабины ниже нашей.

– Я так и поняла.

Сэм покинул ее и подошел к остальным. Все они, включая Майкла, выглядывали в окна и любовались видами. Сидни обхватила руками один из вертикальных столбов, пересекавших пол и потолок кабины насквозь, и попыталась решить, куда же ей смотреть. Если закрыть глаза или глядеть под ноги, тут же подступала тошнота, но и от вида из окон, даже когда кабина не двигалась, у нее начинала кружиться голова. Кабина снова дернулась. Сидни закусила губу, чтобы не закричать, и прижалась влажным лбом к холодному металлическому столбу.

Кошмар повторялся снова и снова. Всякий раз, когда колесо делало очередной рывок, чтобы выпустить и принять на борт новых пассажиров, душа у нее уходила в пятки. Но когда кабина стояла на месте, было еще хуже: она слегка покачивалась на ветру из стороны в сторону. Настоящая качка на корабле. В такие минуты перед глазами у человека проходит вся его жизнь.

Разговор окружающих доносился до нее обрывками, перемежаясь с неясным гулом. «Это новый университет, видишь? Когда его построят, он будет огромный-преогромный!» «Посмотрите на небоскребы! Вон там здание Американской страховой компании».

– Сидни, иди сюда! Посмотри на озеро. Какая красота! Ты же никогда не видела его сверху.

Но она не могла двинуться с места. А потом случилось худшее: последняя кабина была заполнена, после чего гигантское колесо, которое она уже успела возненавидеть всеми фибрами своей души, начало вращаться без остановок.

Безумие, просто безумие! Что хуже: опозорить себя рвотой или умереть от разрыва сердца? Кто-то похлопывал ее по плечу, кто-то прищелкивал языком и говорил что-то утешительное. Итак, она стала мишенью для шуток. Только этого ей не хватало!

Она по-прежнему не знала, куда смотреть. Бесконечно кружащийся калейдоскоп зданий…

Перед глазами у нее возникло пепельно-серое лицо Майкла. Сидни по движению губ догадалась, что он окликает ее по имени, но ее зубы были крепко стиснуты, она не могла ответить. Он попытался взять ее за руки, но она была не способна отпустить столб – свой спасательный пояс. Наконец голос Майкла проник сквозь рев у нее в ушах.

Он невнятно произнес:

– Я заставлю его остановиться.

А может, это ей только показалось.

Сидни не отрывала взгляда от Майкла. Он стал для нее островком безопасности в зыбком океане паники и страха. Майкл крепко сжал ее плечо: она ощутила силу его пальцев через теплый жакет. А потом он отвернулся, и Сидни увидела, как он хватается за соседний столб, пережидает паузу и бросается к следующему. Таким образом он пересек кабину, и сквозь туман страха, застилавший ей мозг, оформилась мысль: эта дергающаяся неровная походка означает одно: Майкл напуган не меньше, чем она сама. Наконец Майкл добрался до запертой двери – самой ближней к механизму машины. Кабина как раз прошла высшую точку вращения и устремилась вниз по кривой, когда Майкл начал колотить по стеклу и кричать во все горло:

– Стой! Стой! Стой!

Но чуда не произошло. У Сидни упало сердце – головокружительный подъем продолжался.

Майкл нашел окно и попытался опустить стекло, но оно не поддавалось. Никто не пришел ему на помощь. Краем глаза Сидни видела, как около дюжины пассажиров, включая ее братьев и Линкольна Тэрнбулла, таращатся на него в каком-то безмолвном оцепенении. Окно в конце концов поддалось усилиям Майкла; когда кабина опять оказалась в нижней точке, Майкл высунулся по пояс и отчаянно заорал:

– Стой! Никакого результата. Майкл наклонился еще больше и начал дергать двери с наружной стороны – металлический засов между двумя деревянными скобами, на который она запиралась.

– Эй! Что вы делаете?! – воскликнул кто-то внутри кабины.

– Остановите его! – закричал другой. А Майкл отпер тем временем дверь и открыл ее прямо в воздухе, пока кабина «чертова колеса» скользила к вершине круга, замерла на один страшный момент в неподвижности и начала свой головокружительный спуск.

– Майкл! – вырвался у нее изо рта вопль чистейшего ужаса.

Никто так и не двинулся с места, никто не попытался его удержать! А ее собственные руки намертво впились в столб, их не оторвать. Словно зачарованная, Сидни смотрела, как он все сильнее высовывается в – пустоту, держась одной рукой за дверной косяк и размахивая в воздухе другой.

– Майкл!

– Стойте! – надрывался он. – Остановите эту проклятую машину!

Они ее остановили.

Колесо сделало последний круг, показавшийся ей мучительно медленным. Когда кабина наконец коснулась твердой, неподвижной земли, у Сидни подломились колени, она едва не соскользнула на пол.

– О, боже мой, Сид! – испуганно пробормотал Филип, отрывая ее побелевшие пальцы от столба.

Стоявший рядом Сэм смотрел на нее с таким же испуганным и виноватым выражением. Ошеломленный Линкольн беспрерывно качал головой, смущенный и виноватый.

Снаружи на платформе Майкл громко объяснялся с двумя служащими в униформе. Одним из них был тот, кто несколько минут назад провел их в эту кабину. Несколько минут назад? Ей казалось, что она провела в аду несколько часов, дней, недель. Целую жизнь.

– Пойди разберись там, – заплетающимся языком проговорила Сидни. Филип наконец понял, что от него требуется, и вышел из кабины, чтобы уладить недоразумение. А еще какое-то время спустя, держась одной рукой за Сэма, а другой – за Линкольна, сама Сидни сумела покинуть кабину, сохранив остатки достоинства. Казалось, все глазеют на нее, но ей было все равно: у нее не осталось никаких душевных сил, чтобы принимать подобные вещи близко к сердцу. Уж лучше позор, чем такие муки.

Чем больше они удалялись от «чертова колеса», тем легче становилось на душе у Сидни. Постепенно до нее стали доходить шуточки, которыми обменивались по ее адресу Филип и Линкольн. Пару раз она даже улыбнулась бледной дрожащей улыбкой, хотя все ее душевные устремления были сосредоточены на другом: ей хотелось броситься на шею Майклу, разрыдаться и расцеловать его.

Они попрощались с Линкольном на железнодорожной станции. Он сказал ей, что с нетерпением ждет встречи на балу, и Сидни уставилась на него в недоумении.

– Твоя тетя устраивает благотворительный бал. Через три недели. В поддержку музея естественной истории. Разве ты забыла?

– Конечно, нет. Я тоже жду его с нетерпением. С еще большим нетерпением она ждала прихода поезда, на котором Линкольну предстояло уехать. Поезд наконец подошел, они проводили Линкольна и помахали ему вслед. Плечи у Сидни поникли от облегчения. Филип продолжал ее поддразнивать, но теперь, слава богу, его могли слышать только члены семьи.

По пути домой Сэм уснул, привалившись к ее плечу. Филип, усевшийся напротив, взял в руки оставленную кем-то газету и углубился в нее. Сидни посмотрела на Майкла, сидевшего рядом с Филипом. Он тоже взглянул на нее.

– Спасибо, – прошептала она едва слышно.

– Не за что, – ответил он тоже шепотом.

– Зачем ты это сделал? – совсем тихо спросила Сидни.

Но Майкл расслышал. Наклонившись к ней, он коснулся ее руки.

– Тебе же было страшно, –шепнул он, лаская ее теплым взглядом светлых зеленых глаз.

– Тебе тоже было страшно.

– Но не так сильно. Сидни сжала его руку.

– Майкл… – вздохнула она.

Ей не хотелось его отпускать. Что же с ними происходит?

Филип зашуршал газетой. Они виновато расцепили руки и отпрянули друг от друга. Сэм зевнул, протирая глаза. Кондуктор объявил их остановку, и они вышли из поезда. По дороге домой в серых ветреных сумерках никому не хотелось разговаривать, зато за обедом в тот же вечер историю, сопровождаемую возгласами удивления, пересказывали заново по многу раз. Сидни долго ждала, но, к ее изумлению, никто так и не сказал самого главного, никто не сделал вывод, который, по ее мнению, неизбежно напрашивался: Майкл Макнейл оказался самым необыкновенным человеком из всех, кого они когда-либо знали.