— В нашем обществе, — говорил Губер, — традиционным определением успеха как было, так и осталось умение делать деньги и, уже опираясь на приносимые ими силу и власть, пользоваться положением в обществе или славой, а то и тем, и другим. Именно потому, что перспектива успеха открыта будто бы каждому, она стала идеологической защитой неравенства, на которое опирается наша капиталистическая система. Дескать, каждый волен преодолеть неравенство, каж-

дый волен преуспевать, не в звездах дело, а в нас самих.

Поскольку любой человек в любом обществе стремится жить лучше, тут нужно уточнение, как это желание преломляется и искажается в условиях американского общества. По этому поводу профессор университета в городе Цинциннати Роджер Фортин пишет следующее:

«Нетрудно показать, что погоня за материальным благополучием и жадность не являются исключительно уникальными американскими чертами, что подобные черты наблюдаются и у других народов. Разница в том, что с ранних колониальных времен американцы увязали понятие успеха с накоплением вещей. Социальные историки и историки культуры нашего времени согласны с утверждением американского социолога Уильяма Джеймса, что «поклонение этой порочной богине по имени УСПЕХ и поклонение только ей является национальной болезнью Америки» [38].

Как-то в Нью-Йорке у меня в квартире погас телевизор. Я позвонил в ремонтную мастерскую, откуда прислали парня, у которого все было на загляденье — и цвет лица, и улыбка, и рост. Говорил он с акцентом, а когда разговорился, то сообщил, что приехал из Австрии. В Америке второй год. Мечтает о теплом местечке в здешней жизни.

— Не пропаду, — заверил меня телевизионных дел мастер. — Я целыми днями обхожу квартиры. С моими-то внешними данными на этой работе не задержусь. Найду богатую невесту, открою собственное дело…

Буднично так сказал, наверное, не мне первому и с улыбкой: дескать, играю по здешним правилам. Бессмысленно и «старомодно» было бы говорить ему, что брак по расчету — это такая штука, которой хотя бы не хвастаются, потому что она противоречит вроде бы общепризнанным моральным нормам. Но здесь, в Америке, все кладется на алтарь успеха, этой «порочной богини», и парнишка уже усвоил, что раз цель во что бы то ни стало материально преуспеть в жизни, она оправдывает любые средства.

Идея успеха, как мы скоро увидим, претерпела в Америке определенную эволюцию. Но она, несомненно, является основополагающей идеей американского образа жизни и корнями своими тянется к временам первых переселенцев, «пилигримов».

Тогда для освоения нового континента требовались люди с характером, трудолюбивые и бережливые. Только таких якобы и ожидал успех. Эта тема получила свою первоначальную разработку в сочинениях Бенджамина Франклина. Сам он явно преуспел — его портрет украшает банкноту в сто долларов.

Франклин написал ставший хрестоматийным «Альманах бедного Ричарда», сборник здравых советов и афоризмов, включая, например, такой: Рано ложиться и рано вставать — Здоровым, богатым и умным стать. У Франклина были сотни последователей и подражателей. Упомяну Горацио Алжера, самого печатаемого американского автора второй половины прошлого века. Начав с «Дика-оборванца», он «выпекал» по три-четыре сентиментальнейших романа в год о бедных мальчиках, старанием да прилежанием ставших миллионерами.

Решительно никто не читает сейчас Горацио Алжера, а многие его и знать не знают. Но наивную идейку о разносчике газет (или чистильщике ботинок), ставшем богачом, вокруг которой автор выстраивал свое повествование, по-прежнему лелеют все или почти все защитники американского образа жизни. При Американской ассоциации школ и колледжей действует «Комиссия имени Горацио Алжера», присуждающая ежегодные премии тем, кто «олицетворяет плоды частной инициативы, трудолюбия, честности и приверженности традиционным идеалам» и кто своими собственными усилиями добился успеха «в духе американской традиции».

Хотя Горацио Алжер требовал от своих героев преодоления лени и других пороков, все же в качестве теоретической предпосылки превращения рассыльного в толстосума он выдвигал идею о равенстве возможностей. Он буквально пел ей гимны: «Большего чуда я не нашел и в арабских сказках тысячи и одной ночи» [39].

При якобы существующем на старте равенстве, гладко получалось у Алжера, к финишу быстрее других приходили самые упорные, те, кто в дело, за которое брались, вкладывали вдвое больше, чем оно требовало.

Миф о «равенстве возможностей» — одна из главных идеологических подпорок американского капитализма. Ведь в Соединенных Штатах не было ни потомственного дворянства, ни ремесленнических гильдий, ставивших в европейских странах сословные перегородки. Только у южных плантаторов и их рабов судьба была на роду написана. Абстрактно говоря, любой американец мог участвовать в погоне за успехом в жизни. Шансы выйти в победители были, правда, ничтожны, но вполне достаточны, чтобы сеять иллюзии и порождать надежды и, следовательно, примирять с существующими «правилами игры».

Широкие географические просторы давали переселенцам горизонтальную подвижность, а отсутствие пут феодализма — некоторую вертикальную. Нельзя было попасть «из грязи в князи», но изредка можно было попасть «из грязи» в столпы общества. Впрочем, никто не обладал гарантией от столь же быстрого разорения.

В обстановке ожесточенной конкуренции и погони за долларом успех благоволил не просто к самым изворотливым, а к самым беспощадным. Частная инициатива при теоретическом равенстве возможностей на практике означала классовое расслоение на кучку эксплуататоров и массы эксплуатируемых. Переход отдельных лиц в порядке исключения из «низших» классов в «высшие» ничего в классовой структуре общества не менял, зато был весьма полезен для стабильности всего строя.

Один из самых расхожих аргументов в Америке в защиту статус-кво — соблазнение абстрактной возможностью обогащения. Американский писатель первой половины нашего века Генри Менкен сформулировал его так: «Капитализм в Соединенных Штатах возьмет верх хотя бы потому, что каждый американец надеется стать капиталистом, прежде чем умрет» [40]. Ричард Губер назвал эту идею о возможности такого успеха «опиумом народа». Б. С. Форбес писал: «Не проклинайте капиталистов, в один прекрасный день вы сами можете оказаться капиталистом» [41]. Но Форбес был Плутархом делового мира и сочинил 500 апологетических биографий разбогатевших бизнесменов, а социологи более близкого к нам времени и более верные истине давно уж констатируют, что равенство возможностей — всего лишь миф.

Еще в 1925 году американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин — тот самый, чьи признания В. И. Ленин назвал ценными, — изучив жизнь 600 самых богатых людей Америки, сделал вывод, что «класс богачей в США становится все более и более закрытым и имеет тенденцию превратиться в группу типа касты» [42]. Четверть века спустя социолог Райт Миллс отмечал, что возможности в США все больше и больше сокращаются. Он писал: «Реальная действительность и тенденция ее развития характеризуются в интересующей нас области тем, что пополнение самой богатой верхушки из мира частной собственности происходит за счет высшего класса» [43].

Как уже отмечалось в предыдущей главе, теперь пробиться наверх еще труднее, особенно в сфере бизнеса. Можно еще поймать «длинный доллар» в области искусства, на волне популярности или артистической славы, наконец, на книге, обычно скандальной, попавшей в число самых ходких, в так называемые бестселлеры, но все это не правило, а исключения из правила.

Естественно, что теперь и сама идеология успеха перестроилась на новый лад. Монополистический капитализм свел на нет все плюсы таких качеств, как прилежание, бережливость, практические познания в своем деле, прежде усиленно рекомендовавшихся для успеха в жизни. Эпоха капиталистических весьма колоритных хищников-индивидуалистов уступила место эпохе безличных хищнических корпораций. Экономические кризисы и неурядицы поставили под сомнение формулу «трудолюбие ведет к успеху». В экономике произошли сдвиги в сторону сферы обслуживания и управления, изменившие критерии успеха. Теперь путь наверх открывался через организационную и бюрократическую структуру и для преуспевания нужно было пускать в ход уже иные качества: лесть, угодничество, хитрость.

Ходячее правило гласит: «Единственный способ выиграть спор — избежать его». Беспринципность возведена в принцип.

Не истина дороже, а свой интерес. Оппортунизм объявлен эталоном поведения.

Рациональное зерно в отдельных советах наличествует: лучше быть с людьми вежливым, чем грубым, отдавать должное их достоинствам и т. д. Однако совсем другое дело — пользоваться психологическими отмычками в нарушение таких понятий, как честность и искренность.

С точки зрения вульгарной прикладной психологии, человек — сгусток низменных стремлений, которыми не так уж трудно манипулировать ради собственных низменных стремлений. Людей предлагается ценить не за то, что они собой представляют, а за то, что от них можно получить, взять. Человек становится объектом эгоистических расчетов, а не субъектом равноправных отношений.

Джон Рокфеллер, основатель династии миллионеров, говорил, что «способность обращаться с людьми — такой же товар, который можно купить, как сахар или кофе. И я заплачу за эту способность больше, чем за что-либо другое под солнцем». Все продается, все покупается.

Образцом такого рыночного подхода к людям был сталелитейный король Чарлз Шваб. «Все мы каждый день на протяжении всей своей жизни выступаем коммивояжерами, — учил он. — Мы стремимся что-нибудь продать тем, с кем мы вступаем в контакт» [44]. Может быть, поэтому глагол «продать» используется в английском языке в гораздо более широком смысле, чем в русском. Например, когда человек хочет показать себя с лучшей стороны, могут сказать, что он «неплохо продает себя» или что ему «не удалось продать себя». В общем, важно уметь набить себе цену. Шваб помнил тысячи имен, Шваб разбогател. В Нью-Йорке он держал роскошный особняк на набережной Гудзона. Но кончил-то улыбающийся Шваб банкротством, о чем обычно предпочитают не вспоминать. Не помогла даже улыбка стоимостью в миллион. Особняк снесли, а на его месте построили доходный многоквартирный дом, в котором, кстати, я в Нью-Йорке и жил. Дом все-таки называют «Шваб-хауз».

Шваба нет, последователи живы. Но в последние годы четко наметился отход от улыбки. Наверное, американцы согласились наконец-то с Гамлетом, принцем датским, что «можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем» [45].

Нынешние сочинения об успехе ориентируют читателя на совершенно иное поведение. «Учитесь игнорировать свои альтруистические побуждения», — советует автор одного из них Роберт Ринджер. А называется его книга «Победа путем запугивания». Еженедельник «Тайм» не видит особых различий в стиле изданий на столь модную в Соединенных Штатах тему и так обобщил урок, преподносимый Ринджером: «Скоро мы умрем, а пока в этом мире, который не мы создавали, не во что верить, кроме как в успех и власть».

Новых книг десятка два. Названия: «Успех — он в вашей власти», «Фактор успеха», «Стратегия успеха», «Как быстро сделать карьеру», «Принцип победы: как добиться успеха» и т. д.

Возможно, удачнее других оказалась книга «Успех!» Во всяком случае, разошлась широко, принеся ее автору явный успех. Он пишет:

«Быть жадным — хорошо. Быть, как Макиавелли, — о'кей. О'кей считать, что честность — не всегда лучшая политика, конечно, при условии, что вы не станете заявлять об этом направо и налево. И всегда о'кей быть богатым» [46].

Можно поначалу подумать, что это пародия. Автор, например, дает совет: резолюции на бумагах писать неразборчивыми закорючками — пусть подчиненные догадываются, что вы хотели сказать. Однако, углубившись в книгу, убеждаешься, что Макиавелли для автора действительно герой. Обращаясь к среднему американцу, он пишет: «Очень хорошо, если вы можете подвести под своего начальника мину и занять его место. Так и действуйте, но пока вы этим заняты, не выражайте по отношению к нему ничего, кроме уважения и преданности».

Люди, добившиеся успеха, считает автор, обычно придерживаются весьма низкого мнения о других. Он предлагает такого мнения и придерживаться. В качестве примера, достойного подражания, автор пишет о покойном английском кинорежиссере Александре Корде, который был «Левиафаном, искавшим удовольствий» и считавшим, что путь к успеху — в стремлении обладать хорошими вещами в жизни. Для него все началось с мечты о паре сафьяновых сапог. Затем был автомобиль «роллс-ройс», пиршества с добрым вином я сигарами, красивые женщины — «самая дорогая роскошь из всех».

И тут автор переходит к глобальным обобщениям, столь приятным при вине, сигарах и женщинах. Голос Америки, заявляет он, — это «учение об успехе… Наша американская цель — переделать мир по нашему образу и подобию».

Автор, следовательно, провозглашает универсальность потребительских тенденций и представлений об успехе как о денежном благополучии. Но мы с ним не согласимся. Человек не то, что он имеет, а то, что он есть, и мера его успеха в жизни определяется признанием людей, рядом с которыми он трудится, признанием общества, активным членом которого он является, а вовсе не размерами текущего счета в банке.

Ричард Губер, с которым я беседую, не одобряет цинизма, пронизывающего книгу «Успех!». Губер предпочитает более принятое в его обществе лицемерие.

— В условиях капиталистической системы, — поясняет он свою точку зрения, — постоянно существуют напряженность и разлад между тем, как человек должен был бы себя вести в соответствии с моралью, и тем, как он себя ведет в реальной жизни. Проблема морального компромисса обычно разрешалась допущением противоречия между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле. Однако встречаются авторы, далекие от каких бы то ни было философских сомнений. Они как бы повторяют критику «слева» американской идеи успеха. Эти критики считают, что люди добиваются крупных богатств аморальными методами — трудом праведным не наживешь палат каменных — и что поэтому надо поднять налоги, чтобы отнять у таких людей капиталы, которых они не заслужили. Теоретики идеи успеха соглашаются с такими критиками в той части, что богатство наживается нечестным путем, но они приветствуют этот факт и заполняют свои книги советами, как преуспеть на ниве стяжательства…