Генри Бим Пайпер Раб остается рабом

Юрген, князь Треваньон, взял чашку, поднес к губам и отставил. Флотские роботы всегда наливали слишком горячий кофе. Космонавты должны иметь луженые глотки, чтобы пить такой. Он стукнул по кнопке на панели управления робота и, поставив чашку на пульт, взял зажженную сигарету.

Напряжение в штабе начинало спадать. Ощущение кромешного ада последних трех часов улетучилось. Офицеры в красных, синих, желтых и зеленых комбинезонах поднимались с кресел, покидая рабочие места, собирались в группы. Слышался смех, излишне громкий. Князь вдруг почувствовал их волнение и подумал, а не встревожен ли он сам? Нет. Не было ничего, что могло бы вызвать беспокойство. Он снова взял чашку и осторожно пригубил.

— Это все, что мы можем сейчас сделать, — сказал человек за его спиной. — Теперь нам остается просто сидеть и ждать следующего хода.

Как и все остальные, линейный коммодор Вэнн Шатрек был одет в боевую форму корабля — черный комбинезон, на груди и плечах украшенный золотыми знаками его ранга. Абсолютно лысая голова выглядела почти шарообразной. Крючковатый нос оттягивал вниз дугу бровей, а прямые линии рта и подбородка, вырубленные под ним, скорее усиливали, чем портили впечатление. Взяв кофе, он выпил его залпом.

— Это была ловкая работа, коммодор. Я никогда не видел, чтобы десантная операция шла так гладко.

— Слишком гладко, — возразил Шатрек. — Я плохо верю в такую удачу. — Он с подозрением взглянул на смотровые экраны.

— Это было абсолютно необязательно! — заявил молодой Обрей, граф Эрскилл, который сидел слева от коммодора.

Он был на поколение моложе князя Треваньона, в то время как Шатрек — на поколение старше. Оба были бритыми, поскольку бороды входили и выходили из моды в нечетных поколениях. Граф тоже волновался во время высадки десанта, хотя и по другой причине, нежели остальные. Поэтому он так злился.

— Я говорил вам с самого начала, что это необязательно. Вы видите? Они даже не могли защищаться. Позволить одним…

Видеофон Треваньона зажужжал, и князь, отставив кофе, щелкнул переключателем. Его вызывал Лэнзи Дежбренд. В отчетах он значился помощником правительственного секретаря, наделе же являлся противником в шахматных партиях, партнером в острословии, правой рукой, третьим глазом и ухом, а иногда и пальцем на спусковом крючке. На нем была форма офицера десантных войск флота, стальной шлем с поднятым забралом, на плече висел карабин. Он излишне подчеркнуто отдал честь. Князь улыбнулся:

— Гляжу на вас и восхищаюсь. Прекрасный образец костюма для дипломата, не правда ли?

— Знаете, сэр, боюсь, что для этой планеты так оно и есть, — ответил Дежбренд. — Полковник Рэвни настаивал на такой одежде. Он говорит, что ситуация внизу все еще меняется. Я имею в виду, что там все во всех стреляют. Занята главная телестанция в большом здании, которое местные жители называют Цитаделью.

— О, отлично. Передайте наше сообщение, как только удастся. Номер пять. Вы и полковник Рэвни можете внести необходимые поправки, соответственно ситуации.

— Номер пять. Действительно жестко, — признал Дежбренд. — Полагаю, под этими поправками вы не подразумеваете послаблений?

— О нет! Сглаживать не надо. Лучше заострить.

Лэнзи Дежбренд улыбнулся, снял с плеча карабин и встал по стойке «смирно». Он оставался в этой позе, пока Треваньон не выключил экран.

— Это все равно не оправдывает бессмысленной и неспровоцированной агрессии! — продолжал возмущаться Эрскилл. Его худощавое лицо пылало, голос дрожал от негодования. — Мы прибыли сюда, чтобы помочь этим людям, а не убивать их.

— Мы прилетели не за тем и не за этим. Мы должны захватить планету и присоединить ее к Империи, хотят они этого или нет. Коммодор Шатрек применил самый быстрый и эффективный метод. Переговоры с орбиты ни к чему бы не привели. Вы же слышали их телетрансляции…

— Авторитарно, — сказал Шатрек и напыщенно передразнил: — «Всем сохранять спокойствие. Правительство принимает меры. Совет Повелителей проводит специальное заседание. Они решат, что делать с захватчиками. Администраторов отправляют для успокоения надзирателей, надзиратели будут следить за рабочими на местах. К тем, кто не подчинится приказам, применят жесткие меры».

— И слишком примитивно. За последние пятьсот лет в этой системе не наблюдалось ни одного корабля. Предполагаю, что Совет Повелителей, приравненный к парламенту, не собирался на специальное заседание лет этак двести пятьдесят.

— Да. Я никогда не завоевывал планет с таким парламентом, — задумчиво произнес Шатрек. — С ними нечего спорить. Нужно просто захватить центральную власть — быстро и жестко.

Граф Эрскилл промолчал. Он был против применения силы и с начала операции повторял это довольно часто. Насилие, на его взгляд, свидетельство некомпетентности. Конечно, он был абсолютно прав, хотя и не в том смысле, который вкладывал в это. Только полный дилетант станет откладывать применение силы до последнего — до тех пор, когда поздно уже и молиться.

В то же время он был против авторитаризма. Исключая, разумеется, случаи, когда это действительно во благо людей. Он не любил правителей, величавших себя Повелителями. Настоящие руководители-демократы считали себя слугами народа. Потому-то Обрей и молчал, вглядываясь в экраны.

Одна из видеокамер, установленная с внешней стороны на «Императрице Эвлалии», давала общее впечатление о планете, на сотни миль вокруг. Континент внизу тянулся к далекому морю, искрящемуся под лучами солнца. За дугой горизонта виднелось черное небо, усыпанное звездами. Пятьюдесятью милями ниже «Императрицы» сверкали два трехтысячефутовых шара транспортных крейсеров «Канопус» и «Мицар».

Другой экран — с «Мицара» — высвечивал отдельные части поверхности: утопающую в зелени местность, испещренную реками и придавленную горами; маленькие городки, не больше точки; россыпь белых облаков. На этой планете не было коренной разумной расы, и на протяжении тринадцати веков колонизации терранская популяция никогда не отказывалась от применения контрагравитационных средств передвижения. На том же экране виднелись четыре истребителя — «Ирма», «Ирен», «Изабель» и «Ирис», казавшихся крохотными огоньками.

Видеокамеры «Ирен» передавали увеличенный вид города. На картах, составленных восемьсот лет назад, город назывался Зеггенсбургом. Он был построен во время первой колонизации планеты старой Терранской Федерацией. Высотные дома поднимались над лужайками, парками и садами, а в самом центре, значительно отдаленном от всего остального, возвышалась мощная Цитадель. Это была огромная цилиндрическая башня, окруженная группой цилиндров поменьше. Здесь располагалась просторная посадочная площадка с недавно водруженным флагом Империи.

Город походил на полумесяц, ориентированный на юг и восток. Согласно старым картам, тут находился космодром Зеггенсбурга, но от него не осталось и следа. Теперь здесь был промышленный район, расположенный так, чтобы господствующие ветры уносили пыль и дым. А их здесь было предостаточно.

Что было удивительно — так это улицы. Длинные и извилистые пересекались более короткими через определенные промежутки, образуя кварталы. Треваньон никогда прежде не встречал городов с улицами и сомневался, видел ли их кто-нибудь из прибывших на имперских кораблях. По длинным бульварам мог беспрепятственно передвигаться низколетящий транспорт. Как, впрочем, и по пешеходным улицам, хоть и не так легко. Картинка, безусловно, характерная для городов, покоренных при Федерации или даже еще раньше — во времена доатомной Терры. Но эти люди знакомы с контрагравитацией, и башня на огромной площади рядом с этим анахронизмом из сетки улиц — яркое тому доказательство.

Пришельцы слишком мало знали о планете, которую должны были присоединить к Империи. Она была завоевана тринадцать веков назад во время последней вспышки экспансии перед началом звездных воин и распадом Терранской Федерации. Планета была названа Адитьей — по моде того времени присваивать имена забытых божеств из древнего и мрачного политеизма. Столетием, или около того, позже, она была покинута Федерацией, а потом пришла в упадок. То, что планета до сих пор существует, свидетельствует о том, что они многое переняли от Старой Федерации. После этого — темнота, освещаемая иногда короткими вспышками рапортов, приходящих на Морглес.

Морглес был одним из Клинковых миров. Его населяли повстанцы, сбежавшие с других планет системы. В основном это были солдаты и астронавты, а с ними много женщин, квалифицированных техников, инженеров и ученых. Они владели разнообразным оборудованием, прихваченным с других планет, и триста лет жили в изоляции, распространяя свое влияние на еще дюжину не открытых до того планет. Экскалибур, Тизона, Грам, Морглес, Дюрандаль, Фламберж, Кортана, Квернбитер — эти миры носили имена легендарных мечей из сказаний старой Терры.

А потом произошло извержение — неожиданное и бедственное, и они вернулись в Терранскую Федерацию космическими викингами, грабя и разрушая все вокруг до тех пор, пока новорожденная Империя не окрепла настолько, чтобы противостоять им. В шестом веке до возникновения Империи одна из их флотилий прибыла с Морглеса на Адитью. Адитьянцы в то время были едва ли не варварами. Потомки коренных поселенцев были порабощены другими варварами, которые приходили как наемники к тому или иному вождю, да так и оставались грабить и властвовать. Покорить их оказалось просто, и космические викинги сделали Адитью своим домом. Несколько веков они поддерживали связь с родной планетой, а потом Морглес ввязался в одну из межзвездных династических войн, что привело к упадку космических викингов, и Адитья опять выпала из истории.

До сегодняшнего утра, когда история вернулась на черных кораблях Империи.

Треваньон погасил сигарету и велел роботу подать другую.

— Видите ли, граф Эрскилл, мы действительно выбрали этот путь для их же блага. — Он не собирался верить в хитрость коммодора. Так, по мнению Обрея Эрскилла, что угодно можно оправдать, если это кому-то на пользу. — Что такого мы сделали? Мы просто внезапно высадили десант, разбили их армию и захватили центральную власть до того, как кто-либо что-либо успел предпринять. При вашем варианте не обошлось бы без кровопролития, гибели пяти-шести тысяч человек, разрушения городов и потери наших людей. Вы можете им сказать, что мы спасли их от самих себя.

Обрей явно собирался возразить, но всех отвлек видеофон Шатрека. Коммодор щелкнул переключателем, и на экране появился его строевой офицер, капитан Патрик Морвилл.

— Мы только что получили сообщение, сэр, что люди Рэвни захватили полдюжины стартовых комплексов, окружающих город. Воздушная разведка сообщает, что это их основная часть. Рядом со мной офицер, который принимал участие в операции. Вам стоило бы его выслушать.

— Отлично, — с облегчением выдохнул Вэнн Шатрек. — Признаюсь, я немного беспокоился.

— Ну, так как, вы выслушаете лейтенанта Кармаса? — Морвилл, похоже, едва сдерживал смех. — Вы готовы, коммодор?

Шатрек кивнул. Морвилл дал знак и исчез в мерцании цветной радуги.

На экране появился молодой офицер десантных войск в боевой форме. Он отдал честь, назвал свое имя, звание и подразделение.

— Эти ракетные комплексы, сэр, занимал я. Они находятся в двадцати милях к северо-западу от города. Мы взяли их полчаса назад без всякого сопротивления. Там находилось около четырехсот человек. Двенадцать из них, в общем, дюжина — солдаты. Остальные — гражданские. Десять рядовых, двое вроде офицеров. У офицеров — заряженные пистолеты. У рядовых — пустые автоматы с двумя обоймами на ремне. У гражданских — ружья без патронов. Офицеры не знали, где хранятся ружейные патроны.

Шатрек выругался. Лейтенант кивнул:

— Вот и я так же отреагировал. Тамошнее место замечательно выглядит. Газоны подстрижены, деревья подрезаны. Все вылизано, как в утро перед проверкой. Здесь же находится здание штаба, вроде как для дивизии.

— Что с вооружением, лейтенант? — Шатрек едва сдерживался.

— Ах да, сэр, вооружение. Восемь больших пусковых установок для межпланетных или орбитальных ракет. Все сверкают, как бриллианты на короне. И ни одной — повторяю! — ни одной исправной! И ни одной ракеты на установке.

На лице Шатрека не дрогнул ни один мускул.

— Лейтенант Кармас, я не сомневаюсь, что правильно вас понял, но давайте уточним. Вы сказали…

Он повторил рапорт лейтенанта слово в слово. Кармас утвердительно кивнул:

— Да, так и было, сэр. Хранилище для реактивных снарядов заполнено старыми фотогравюрами, записями, бобинами микрофильмов. Системы слежения и управления во всех установках отсутствуют. В пускателях нет основных частей. Там имеется сложное оборудование для слежения, но оно не способно ничего выследить. Я видел пару биноклей — полагаю, с их помощью нас и обнаружили.

— Теперь об офисе. Похоже, они принимали по пять документов в минуту и подписывали, не просматривая и не прослушивая.

— Я пока не проверял, сэр. Если вы собираетесь держать пари, пожалуйста, не рассчитывайте на мою поддержку.

— Хорошо, спасибо, лейтенант Кармас. Держитесь поблизости, я пошлю команду специалистов взглянуть на то, что там осталось. А пока выберите кого-нибудь, кто кажется сильно встревоженным, и поинтересуйтесь, на кой Ниффльхейм здесь эта станция.

— Думаю, могу ответить вам уже сейчас, коммодор, — обратился князь Треваньон к Шатреку, когда тот выключил экран. — Мы столкнулись с закостенелым авторитаризмом. Вполне подходящий режим при олигархии. Предполагаю, что на своих заседаниях они говорят об объединении господствующих классов, все имеют равные голоса, но никто не возьмет на себя ответственность что-либо предпринять. Главная задача правительства убедить корпус бюрократов поддержать его. Поднажать на колеблющихся, припугнуть критикой и прозябанием на жалкую пенсию. Я уже видел такие формы правления. — Он назвал несколько. — И еще. Однажды такое правительство палками загнали в Империю. Позже с ним было много хлопот.

— Судя по этим станциям, они вряд ли в состоянии сообразить, как устроить заварушку или хотя бы начать ее. Полагаю, — продолжал Шатрек, здесь вас ждет легкое и приятное проконсульство, граф Эрскилл.

Тот хотел сказать, что не сомневается в словах Шатрека, но желал бы не легкого проконсульства, а возможности оказать людям своевременную помощь, но жужжание видеофона спасло графа.

Это был полковник Пьер Рэвни, командир десантных войск флота. Как и все, кто брал Зеггенсбург, он был в военной форме и при оружии. Стальное забрало шлема было поднято. Он выглядел моложе Шатрека, старше Эрскилла и щеголял роскошными усами и заостренной бородкой. Темные глаза на утонченном лице в обрамлении всей этой растительности придавали его внешности нечто мефистофельское. Он усмехнулся:

— Можно считать задание выполненным. Здесь находится делегация, которая хотела бы обратиться к господам Повелителям на кораблях от имени господ Повелителей из Совета. Их двое и дюжина портфеленосцев и протоколистов. Я не слишком силен в lingua terra, исключая самую простейшую форму, которая от него достаточно далека, но понял — это чиновники, представляющие господ Повелителей.

— Мы хотим с ними разговаривать? — спросил Шатрек.

— Мы желаем иметь дело только с фактической, официальной властью, руководителями правительства — Советом Повелителей, — неожиданно протокольно возразил граф Эрскилл. — Мы не можем вести переговоры с подчиненными.

— А кто говорит о переговорах? Здесь не о чем договариваться. Адитья отныне часть Империи. Если существующий режим их устраивает, его можно оставить. Если нет — свергнем его и поменяем правительство. Мы примем эту делегацию, проинформируем обо всем и отправим назад к господам Повелителям. — Треваньон повернулся к коммодору: — Я могу поговорить с полковником Рэвни?

Шатрек кивнул. Треваньон поинтересовался, где сейчас находятся господа Повелители.

— Здесь, в Цитадели, где располагается зал заседаний. Собралась тысяча людей, все кричат друг на друга, обвиняют. Шум, как во время кормежки в имперском зоопарке. Мне кажется, им всем хочется сдаться, но никто не решается предложить это первым. Я только что поставил охрану и установил ограничения на вход и выход.

— Хорошо придумано, полковник. Я полагаю, Цитадель забита бюрократами и люмпенами?

— Их буквально тысячи. Здание трещит по швам. Лэнзи Дежбренд, командир Дуврин и другие пытаются добиться вразумительного ответа хоть от кого-нибудь.

— Да, насчет делегации. Как вы собираетесь их сюда переправить?

— На челноке до «Изабели» — там много места.

Треваньон посмотрел на часы:

— Не сильно торопитесь. Мы не хотим их видеть до вечера. Задержите их на «Изабели». Покормите, развлеките образовательными фильмами. Чем-нибудь, что убедит их в том, что Империя — это немножко больше, чем один линейный корабль, два крейсера и четыре истребителя.

Граф Эрскилл был раздосадован. Он хотел видеть делегацию сразу и договориться о встрече с их верхушкой. Кроме того, граф был фанатиком. Треваньон этого не одобрял. Фанатизм государственных деятелей, возможно, принес Галактике вреда больше, чем что-либо еще.

Имперский линейный корабль, диаметром в милю, был значительно больше любого боевого судна, что имело и политический смысл. Пышный салон с внешней стороны, где кривизна пола ощущалась меньше всего, был столь же великолепен, как некоторые залы в императорском дворце Асгарда на Одине. Полы устланы роскошными коврами, а зеркала на стенах чередовались с художественными полотнами. Передвижная мебель менялась в зависимости от случая. Сейчас она была представлена пустым столом, тремя стульями и тремя роботами-секретарями. Их черные прямоугольные футляры блестели так же ярко, как герб Империи — солнце и шестеренка. В противоположном конце салона, по обеим сторонам двери, стояли в карауле астронавты в форме и при оружии.

В принципе присоединение планеты к Империи было делом несложным. Но как часто простота обманчива! Треваньон подозревал, что сегодняшняя ситуация не исключение.

Самое простое — объявить правительству планеты, что отныне она является субъектом верховной власти его величества императора Галактики. Подобную информацию всегда передает правительственный секретарь, который подчиняется непосредственно премьер-министру и на иерархической лестнице стоит лишь на ступеньку ниже императора. На сегодняшний день эту должность занимает Юрген, князь Треваньон. Для убедительности сие приятное известие сначала прозвучало в сопровождении имперского космического флота. Его представлял коммодор Вэнн Шатрек с эскадрой из семи боевых кораблей и двумя тысячами десантников.

Когда аборигены в достаточной степени осознавали ситуацию — после неизбежного кровопролития, хотя по этому поводу всегда велись споры, назначался имперский проконсул. В данном случае — Обрей, граф Эрскилл. Эта должность не подразумевала управления планетой. Имперская конституция регулировала этот пункт. Каждое правительство имело право самостоятельно решать свои внутрипланетные дела. Проконсул в узких и совершенно негибких рамках просто направлял деятельность правительства.

Несчастный граф Эрскилл, похоже, ничего не понимал. Ему казалось, что он светоч имперской цивилизации или что-то вроде того, столь же живописное и метафоричное. Он считал, будто назначение Империи — преображать отсталые планеты, вроде Адитьи, в подобие Одина, Мардука, Осириса или Бальдра, а лучше всего — его родины Атона.

Это было первое назначение Обрея проконсулом, которое граф получил благодаря влиянию семьи, и это оказалось ошибкой. Впрочем, в такой большой и сложной структуре, как Империя, ошибки неизбежны. Целые институции существовали за счет того или иного влияния, семейное — ничем не хуже других. Случилось так, что крайне консервативный герцог Джарви, представитель Эрскиллов Атонских, происходящих от старого Эррола, был встревожен радикализмом молодого Обрея. И как только тот закончил университет на Нефертити, уговорил Премьер-министра отослать родича подальше от Атона. В это время как раз готовилась аннексия Адитьи, и Обрея Эрскилла назначили проконсулом.

Это-то и было ошибкой. Его следовало послать на планету, уже занятую Империей, где все шло само собой, по наезженной колее, чтобы граф мог не торопясь войти во власть и отвыкнуть от некоторых нелепостей, внушенных университетскими профессорами, слишком далекими от реальной политики.

Охранники зашевелились, защелкали забралами шлемов, зашаркали ногами. Они одеревенели от напряжения. Большие двери в противоположном углу салона мягко отворились, и охрана взяла на караул перед входящей делегацией.

Адитью представляли четырнадцать человек. Все были в одеяниях длиной до голени и с выбритыми головами. Один из них, в бледно-зеленом платье, вел группу за собой. Это явно был герольд. За ним следовали двое в белом со скрещенными на груди руками. Один — жирный, с лохматыми бровями, выпученными глазками и узкими поджатыми губами. Второй — тощий и смертельно бледный, с костистым, почти бесплотным лицом. Остальные — в темно-зеленом и блекло-голубом — портфеленосцы и протоколисты. На их шеях что-то блестело. Когда посланники приблизились, князь заметил, что на каждом — серебряное ожерелье. Они остановились в двадцати шагах от стола и сгрудились вокруг герольда.

— Я хочу представить восхитительного и наинадежнейшего Чала Хоужета, личного раба-распорядителя господина Повелителя Олвира Никколона, председателя президиума Совета Повелителей. А также Грегора Чмидда раба-распорядителя господина Повелителя Роварда Джавасана, главы правительства. — Герольд в нерешительности умолк, переводя взгляд с одного присутствующего на другого. Но, взглянув на Вэнна Шатрека, просветлел. Не вы ли раб-распорядитель господина Повелителя на этом корабле?

Лицо Шатрека сначала порозовело, а потом налилось краской. И он назвал все это одним словом. Абсолютно непечатным. Такими же, исключая местоимения и предлоги, были последующие пятьдесят использованных им слов.

Герольд оцепенел. Двое депутатов застыли в ужасе. Портфеленосцы опасливо поглядывали вокруг.

— Я, — подытожил Шатрек, — офицер космического флота его императорского величества. Командир этого боевого подразделения. И я, — он снова ввернул неприличное слово, — не раб.

— Вы хотите сказать, что вы тоже господин Повелитель? — Сей факт, казалось, шокировал герольда больше, чем непристойности Шатрека. Простите меня, не думал.

— Заметно, что не думал. И не смей называть меня господином Повелителем, а не то…

— Секунду, коммодор. — Треваньон отвернулся от герольда и обратился по-террански к людям в белых одеждах: — Это корабль галактической Империи. А в Империи нет рабов. Вы меня понимаете?

Похоже, гости не понимали. Тот, что потолще, повернулся к Чалу Хоужету:

— Они, похоже, все тут господа Повелители. — Но тут же увидел в этом противоречие. — Хотя как они могут повелевать, если нет рабов?

Потрясенными выглядели не только визитеры. Граф Эрскилл оглядел делегацию и в изумлении выдохнул: «Рабы!» За всю свою недолгую жизнь он ни разу не видел рабов.

— Нет, не может быть, — произнес Чал Хоужет. — Господин Повелитель должен владеть рабами. — Он немного посоображал. — Но если они не Повелители, то, стало быть, рабы, и… Нет, они и не рабы. Но рабы — это единственное, что делает повелителя Повелителем…

Метод исключения третьего. Доатомная формальная логика пробралась на Адитью. Чмидд, оглянувшись, кивнул на астронавтов, стоявших в карауле.

— Они тоже не рабы? — спросил он.

— Это астронавты императорского флота, — зарычал Шатрек. — Назовите их в лицо рабами — и получите прикладом по голове. А я не пошевелю пальцем, чтобы помешать. — Он свирепо посмотрел на Чмидда и Хоужета. — Кому пришла в голову бредовая идея послать рабов на переговоры с Империей? Этот господин нуждается в хорошем уроке.

— Ну, меня послал господин Повелитель Олвир Никколон, а…

— Чал! — прошипел Чмидд. — Мы не можем разговаривать с господами Повелителями. Мы должны говорить с их рабами-распорядителями.

— Но у них нет рабов, — возразил Хоужет. — Ты разве не слышал, что этот, с маленькой бородкой, сказал?

— Но это же смешно, Грегор. Кто же руководит и отдает им приказания? И кто их прислал сюда?

— Нас прислал император. Вот его портрет передо мной. Но мы не его рабы, просто он самый главный для нас человек. Среди ваших Повелителей нет самого главного?

— Все правильно, — сказал Чмидд Хоужету. — На заседании Совета твой господин Повелитель главный, а в правительстве — мой, Ровард Джавасан.

— Но они не указывают другим господам Повелителям, что делать. А на заседании Совета другие Повелители им указывают…

— Это то, что я называю олигархией, — прошептал Треваньон Эрскиллу с высоты своих имперских амбиций.

— Может, пусть Рэвни посадит всех этих господ Повелителей в несколько космолетов и доставит сюда? — предложил Шатрек на простейшем терранском достаточно громко.

— Думаю, обойдемся. — Треваньон повысил голос, обращаясь к делегации на терранском: — Не имеет значения, говорили эти рабы с нами или нет. Отныне властитель планеты — его императорское величество Родрик III. Если Повелители желают управлять планетой под эгидой императора — пожалуйста. Если нет — мы прекратим существование правительства и назначим новое.

Он сделал паузу. Ошеломленные Чмидд и Хоужет смотрели друг на друга в недоумении.

— Чал, — пробормотал Чмидд, — как они сказали, так и сделают.

— Нам нечего больше сказать рабам, — продолжал Треваньон. — В дальнейшем мы будем разговаривать непосредственно с Повелителями.

— Но… господа Повелители никогда не занимаются делами лично, возразил Хоужет. — Или они не Повелители. Подобные переговоры прерогатива рабов-распорядителей.

— И у них это называется Советом, — напомнил Шатрек. — Я не удивлюсь, если его члены осуществляют всю свою деятельность через рабов.

— О нет! — Чмидд был шокирован таким предположением. — Ни один раб не допускается в зал заседаний.

«Интересно, кто же поддерживает там чистоту? — подумал Шатрек. Роботы, наверное? И что происходит, когда Повелителей в зале нет?»

— Ну хорошо. У ваших людей имеются записывающие устройства. Они действуют?

Хоужет переадресовал вопрос Чмидду, Чмидд — герольду, герольд — одному из лакеев, а тот еще кому-то. Ответ пришел по тем же каналам.

— Да, работают.

— Отлично. Завтра в это же время мы будем говорить с господами Повелителями. Коммодор Шатрек, проследите, чтобы полковник Рэвни собрал их завтра в зале заседаний и приготовил все для обращения, достойного представителей его императорского величества. — Треваньон повернулся к рабам с Адитьи: — Это все. Можете идти.

Делегацию с почетом выпроводили. Когда двери закрылись, Шатрек погладил рукой лысую голову и засмеялся:

— У всех бритые головы. Возможно, поэтому они и решили, что я — ваш раб. Бьюсь об заклад, что их ожерелья — тоже знак рабства. — Он дотронулся до имперского ордена «Рыцарская звезда» на своей шее. — Наверное, подумали, что у меня такой же.

— Они просто не могут представить человека, который бы не был ни рабом, ни рабовладельцем, — сказал Эрскилл. — А это значит, что у них нет ни одного нерабовладельческого класса. Всеобщее рабство! Да, с этим придется что-то делать. Провозгласим отмену рабства, немедленно!

— Мы не можем предпринять что-либо подобное, конституция не позволит. Раздел второй, статья первая: «Каждая планета Империи сохраняет за собой право на самоуправление сообразно собственному выбору, без постороннего вмешательства».

— Но рабство… — возразил Эрскилл. — Раздел второй, статья шестая: «В Империи не будет ни рабского труда, ни рабства. Ни одно разумное существо, независимо от расы, не может быть собственностью другого».

— Правильно, — согласился Треваньон. — Если Совет Повелителей собирается остаться планетным правительством в составе Империи, они будут вынуждены отменить рабство, но сделать это придется им самим. Мы не можем решать за них.

— Знаете, князь Треваньон, что сделал бы я? — сказал Шатрек. — Убрал бы этот Совет Повелителей и ввел прекрасную жесткую диктатуру. На планете уже установлен военный режим, так давайте оставим все как есть лет на пять, пока не подготовим новое правительство.

Такое предложение, казалось, не понравилось графу Эрскиллу больше, чем сложившаяся ситуация.

Обедали поздно, в столовой коммодора Шатрека. Кроме Треваньона и Эрскилла присутствовали Лэнзи Дежбренд, поверенный в делах графа Эрскилла Шарль Эрнандей, Патрик Морвилл, Пьер Рэвни, а также офицер разведки Андрей Дуврин. Обычно князь осуждал серьезные разговоры во время обеда, но при данных обстоятельствах они были неизбежны. Никто не мог думать или разговаривать о чем-либо еще. Дискуссия, которую он планировал на послеобеденное время, началась до подачи первых блюд.

— Население планеты составляет около двадцати миллионов, — сообщил Лэнзи Дежбренд. — Господ немного — примерно десять тысяч. Остальные рабы.

— Невероятно! — воскликнул Эрскилл. — Десять тысяч поработили двадцать миллионов! Как те мирятся с этим? Почему не восстают?

— Ну, думаю по трем причинам, — предположил Дуврин. — Трехразовое полноценное питание…

— Никакой ответственности и необходимости принимать решения, — добавил Дежбренд. — Они были рабами семь с половиной веков. Здесь даже не знают, что такое свобода, а если бы узнали, то испугались бы.

— Командная цепочка, — произнес Шатрек. Ему показалось, что Эрскилл не понял, и он пояснил: — Множество чумазых рабов. Над каждой дюжиной стоит надзиратель с большим хлыстом и пистолетом с холостыми патронами. Над каждой парой надзирателей — охранник с автоматом. Над ними надсмотрщик, которому не нужно оружие, так как он может в любую минуту вызвать войска по мобильному телефону. Последних контролируют главные надсмотрщики. У вышестоящих условия жизни лучше, чем у нижестоящих, поэтому каждый боится потерять работу и оказаться пониженным в должности.

— Совершенно верно, коммодор, — подхватил Дежбренд. — Все общество это иерархия рабов, где каждый заискивает перед вышестоящими и следит за нижестоящими, чтобы вовремя заметить подвох. У нас самих что-то похожее. Любое организованное общество в некотором смысле похоже на общество рабов. Здесь все обусловлено заведенным порядком. Так шло по инерции по крайней мере пять столетий, и, если бы не мы, могло продолжаться еще столько же, пока со временем не износилось бы и не остановилось само собой. Кстати, я слышал об этих ракетных станциях — наглядная иллюстрация к тому, что здесь происходит.

— Это разные вещи, — прервал его Эрскилл. — Господа Повелители потомки космических викингов, а рабы — коренное население. Викинги были технологически продвинутыми людьми и владели наукой и техникой старой Терранской Федерации, а многое разработали сами на Клинковых мирах.

— Ну и? Двести лет назад, когда мы захватили Клинковые миры, там все еще это сохранялось.

— Но рабство всегда вытесняется техникой — это основной закон социальной экономики. Рабство экономически нерационально; оно не может соперничать с мощной индустрией и препятствует развитию кибернетики и роботизации.

Треваньон очень хотел объяснить молодому Обрею, что в жизни не существует таких понятий, как основные законы социальной экономики, а есть положения, которые в большей или меньшей степени подходят к определенным обстоятельствам. Но он поборол искушение, ведь граф Эрскилл сегодня уже и так был достаточно шокирован.

— В данном случае. Обрей, все сработало с точностью до наоборот. Космические викинги поработили адитьянцев — это была военно-политическая необходимость, — затем превратили в рабов и наконец решили, что кибернетика и роботизация экономически нерациональны.

— И почти сразу же начали назначать надзирателей, специалисты занялись обучением рабов. Потом появились рабы-надсмотрщики, за ними рабы-руководители, секретари, бухгалтеры, техники и инженеры.

— А кто же обучает их профессии?

— Те же рабы. Рабы-врачи, учителя и так далее. И господ тоже обучают рабы, получившие образование. В судах тоже рабы. Дела слушаются главными рабами судей, которые подчас даже не знают, где находятся залы суда. У каждого господина есть команда рабов-юристов. В основном на судебных процессах рассматриваются наследственные дела, некоторые из них длятся веками.

— А чем занимаются господа Повелители? — спросил Шатрек.

— Дела господские, — откликнулся Дежбренд. — Я спускался вниз после полудня и все выяснил. Их жизнь состоит из празднеств, занятий любовью, вражды за социальное первенство. Рабы-артисты развлекают их представлениями. В общем, живут как богатые старые дамы на Одине.

— Вы узнали это от рабов? Как же вы сумели их разговорить, Лэнзи?

Дежбренд и Рэвни весело переглянулись.

— Ну, я отрядил сержанта и шестерых гражданских для сопровождения уважаемого Дежбренда, — ответил Рэвни. — И они… Как вам это удалось, Лэнзи?

— Я задавал рабу вопрос, и если тот отказывался отвечать, его сбивали с ног прикладом, — объяснил Дежбренд. — Но я не применял этот прием больше одного раза в одной группе, да и вообще воспользовался им только трижды. После чего на мои вопросы отвечали быстро и полно. Удивительно, как стремительно разносятся новости по Цитадели.

— Вы хотите сказать, что избивали бедных рабов?! — возмутился Эрскилл.

— Да нет. Избиение — это когда колотят без передышки, а мы лишь наподдали раз, и этого оказалось достаточно.

— Ладно, а как насчет армии? — сменил опасную тему Шатрек. — Рэвни, эти люди в длинных красно-коричневых мундирах — военнослужащие?

— Да. Разумеется, и все рабы, и офицеры тоже. Как нам с ними поступить, сэр? У меня около трех тысяч пленников, мы держим их на казарменном положении и в заключении в Цитадели. Я реквизировал для них продукты, расплатился по счетам. Несколько взводов оказывали нам сопротивление, но большинство сразу побросали оружие и запросили пощады. Те, которых мы взяли первыми, — изолированы, и теперь, с вашего разрешения, я хотел бы поставить их под командование имперских офицеров и сержантов, чтобы те обучили их нашей тактике. В дальнейшем их можно использовать для обучения остальных.

— Займитесь этим, Пьер. У нас только две тысячи человек, а этого недостаточно. Вы думаете, из них можно сделать солдат?

— Полагаю, да, сэр. Они подготовлены, организованы и вооружены для обеспечения общественного порядка и могут нам понадобиться. За все время своего существования эта армия только и делала, что держала в повиновении безоружных рабов. Уверен, что они никогда не вступали в бой с регулярными войсками. Для них разработан комплекс тренировок и имеются площадки, приспособленные для обучения тому, чем они все время занимались. То, с чем они столкнулись сегодня, в корне отличалось от их привычных занятий, поэтому они себя так и повели.

— Случались ли у вас неприятности с местными офицерами? — спросил Шатрек.

— Никаких. Они сотрудничали весьма охотно. Я просто объявил, что теперь они — личная собственность его императорского величества Родрика III. Смена владельца их вполне устраивает. Я уверен, что, если приказать, они откроют огонь по господам Повелителям.

— Вы сказали рабам, что они… принадлежат императору? — Граф Эрскилл был поражен.

Какое-то время он пристально смотрел на Рэвни, затем схватил свой бокал с бренди — в то время уже подавали напитки, — залпом осушил его и, поперхнувшись, закашлялся. Присутствующие внимательно наблюдали за ним.

— Коммодор Шатрек, — наконец сказал он сурово. — Я надеюсь, вы предпримете строгие дисциплинарные меры. Это возмутительно!

— Ничего подобного я не сделаю, — резко возразил Шатрек. — Полковник заслуживает похвалы, он сделал все, что было в его силах в данной ситуации. Как вы поступите, когда здесь отменят рабство, полковник?

— О, просто объявлю, что за примерную службу они получают свободу, а потом найму их на пять лет.

— Это может сработать, но только один раз.

— Я думаю, полковник, что, перед тем как делать подобное заявление, вам придется разоружить их еще раз. Иначе у вас могут возникнуть неприятности.

Рэвни бросил на Треваньона быстрый взгляд:

— Захотят ли они быть свободными? Вот о чем я думаю.

— Чепуха! — воскликнул Эрскилл. — Вы когда-нибудь слышали о рабах, не мечтающих о свободе?

Свобода — великое благо. Она нужна всем, везде и всегда. Граф Эрскилл точно знал это, потому что свобода была условием его существования.

Внезапно Треваньон вспомнил о старом коте своей приятельницы, живущей в Париже-на-Бальдре. Этот кот ловил мышей и дарил всем знакомым дамы. Для него, с его кошачьим умом, было непостижимо, что кому-то не в радость красивая, свежая, только что отловленная мышь.

— Плохо, что нам придется освободить лишь некоторых из них, — сказал Шатрек. — И мы не сможем выдать каждому новое ожерелье с надписью «Личная собственность его императорского величества». Нет, думаю, не сможем.

— Коммодор Шатрек, вы шутите!.. — начал Эрскилл.

— Надеюсь, что да, — мрачно ответил Шатрек.

Верхняя посадочная площадка Цитадели показалась на переднем смотровом экране, постепенно заполняя его. Только теперь, когда все приобрело реальные размеры, Треваньон понял, что крохотные точки — это люди, а пятнышки побольше, размером с зернышко, — летательные аппараты.

Обрей, сидящий рядом, молча смотрел на промышленный центр в форме полумесяца, похожий на рабское ожерелье на шее Зеггенсбурга.

— Какая теснота! Между зданиями нет никакого просвета! А дыму-то, дыму сколько! Должно быть, они используют допотопное горючее.

— Наверно, очень трудно проводить деление атомного ядра теми средствами, что они имеют.

— Вы были правы вчера. Они умышленно затормозили прогресс, даже регрессировали, вместо того чтобы покончить с рабством.

Торможение прогресса, не говоря уж об умышленном регрессе, Обрей считал немыслимым преступлением. Так же, как и свобода, прогресс был великим благом — всегда и везде.

Полковник Рэвни встретил их после посадки на верхней площадке, заполненной имперскими войсками.

— Зал заседаний расположен тремя уровнями ниже, — сказал он. — Там сейчас почти две тысячи человек, они прибывали все утро. У нас все подготовлено. — Рэвни усмехнулся: — Они говорят, что рабам запрещено входить туда. Может, оно и так, но у них все забито подслушивающей аппаратурой.

— Чем забито? — удивился Шатрек. Эрскиллу тоже хотелось узнать, что полковник имел в виду. Похоже, Рэвни говорил о тех самых штуках на деревянных частях здания.

— Телеловушки, радиоловушки, микрофоны — что бы вы ни назвали — там все есть. Держу пари, что каждый раб в Цитадели узнает обо всем мгновенно.

— И вы предприняли какие-нибудь меры? — поинтересовался Шатрек.

Рэвни отрицательно покачал головой:

— Если они хотят так управлять своим правительством — имеют право. Командир Дуврин разместил там наше оборудование, а оно помощнее будет.

Внизу, на третьей площадке, солдат было еще больше. Они образовали целую процессию в длинном коридоре. Несколько испуганных рабов выглядывали из дверных проемов. Возле больших дверей, украшенных гербом в виде меча, пересекающего по диагонали восьмиконечную звезду, было особенно многолюдно. В символике планет, завоеванных космическими викингами, всегда присутствовали мечи и звезды. Офицер подал знак, двери стали раздвигаться, и из экрана-громкоговорителя зазвучали фанфары.

Первым, что увидел Треваньон, были помещение, украшенное мозаикой, и проекционный экран далеко впереди. Трубы стихли, гости вошли и увидели господ Повелителей.

Огромной толпой они стояли у противоположной стены. Пьер Рэвни явно приуменьшил их количество. Все они были в черных одеждах, украшенных золотом. Черный и золотой — цвета Империи, подумал Треваньон, и такое совпадение может оказаться весьма полезным.

Странные их одеяния состояли из туник, плотно облегающих тело сверху. Ниже талии они превращались в струящиеся мантии, украшенные по краям фестонами. Рукава были очень широкие, и в каждом из них могли скрываться нож или пистолет довольно внушительных размеров.

Князь был уверен, что такая же мысль посетила и Шатрека. Впрочем, господа Повелители и так были вооружены — длинными прямыми двуручными палашами. Треваньон впервые в жизни видел настоящие мечи не в музее и не в театре.

Неподалеку стояла скамья из золота и оникса, где обычно располагался президиум из семи человек. Перед ней — стулья-троны для руководителей управлений — в Империи подобные должностные лица составляли совет министров. Гости направились к импровизированному возвышению слева. Проекционный экран отслеживал каждое их движение.

На возвышении под балдахином из черного бархата, украшенным изображением солнца и черной шестеренки, находились три трона, предназначенных для Треваньона, Шатрека и Эрскилла. Рядом стояли несколько стульев поменьше, но тоже впечатляющих, для сопровождающих лиц.

Все заняли свои места. Треваньон засунул микрофон в левое ухо и нажал кнопку на ордене Одина — Большой Звезде. Мемофон стал перечислять имена членов президиума и руководителей управлений. «Сколько же рабов трудилось, чтобы пересчитать их всех?» — изумился князь.

— Господа Повелители и джентльмены, — начал он, поприветствовав присутствующих и представившись. — Я говорю с вами от имени его императорского величества Родрика III. Его величество не может лично побеседовать с вами, но мы привезли с собой запись его обращения к вам.

Он нажал кнопку на подлокотнике своего кресла. Экран посветлел, замерцал и настроился. Зазвучали фанфары, и с экрана прогремело:

— Говорит император!

Отсутствие бороды Родрик III компенсировал маленькими усиками. Он сделал суровое, но доброжелательное лицо, как его учили имиджмейкеры Асгарда — лицо номер три, для публичных выступлений, — и слегка склонил голову, как и положено персоне, носящей семифунтовую корону.

— Мы поздравляем наших подданных на Адитье с вступлением в Империю. Мы слышали о вас много хорошего, а потому счастливы обратиться к вам. Служите нам верой и правдой и процветайте под знаком солнца и шестерни!

Снова зазвучали фанфары, и изображение исчезло.

Не успели Повелители обрести дар речи, как заговорил Треваньон:

— Итак, господа Повелители и джентльмены, вас радушно приняли в Империю его величества. Мне известно, что вашу планету и ее окрестности вот уже пять веков не посещали космические корабли. Предполагаю, что у вас найдется много вопросов относительно Империи. Члены президиума и руководители управлений могут адресовать вопросы непосредственно мне, остальные — любому члену нашей делегации.

Сразу же поднялся Олвир Никколон, хозяин Чала Хоужета. У него были лягушачьи губы, кривой нос и тусклые бегающие глаза.

— Все, что я хочу знать, — зачем вам понадобилась наша планета? Неужели остальная Галактика для вас недостаточно велика?

— Да, господин Никколон. В борьбе за владычество Галактика недостаточно велика. В ней должна существовать единая власть, полная и безраздельная. Когда-то Терранская Федерация обладала ею. Но Федерация потерпела крах и исчезла — вы знаете, что за этим последовало. Тьма и анархия. И теперь мы прокладываем путь из этой темноты к мирной и единой Галактике.

И князь рассказал о крахе Старой Федерации, о межзвездных войнах, о новых варварах и долгом упадке. Поведал, как на нескольких планетах пять тысяч световых лет тому назад возникла Империя и как она разрасталась.

— Мы не повторим ошибок Терранской Федерации. И не станем принуждать ни одно планетное правительство к реформированию по общему шаблону или навязывать ему способы управления. Мы будем поощрять мирную торговлю и взаимосвязи. Но мы не допустим разрушительной борьбы за господство, которая неизбежно приведет к войне. Любая попытка возобновить такую борьбу с Империей будет безжалостно подавлена. И ни одна планета, населенная разумными существами, не останется вне влияния Империи.

Господа Повелители и джентльмены, позвольте мне кратко ознакомить вас с нашими достижениями за последние триста лет.

Треваньон нажал еще одну кнопку. Экран замерцал, и начался фильм, который длился почти два часа.

По ходу киноленты князь давал комментарии и объяснения. На экране одна планета сменяла другую. Мардук, где зародилась Империя. Бальдр, Вишну, Бельфегор. Морглес, откуда прибыли их предки. Аматерасу, Ирминсул, Фафнир и, наконец. Один — императорская планета. Были показаны процветающие города с аэромобилями, космодромы, где приземлялись и взлетали гигантские шары межзвездных кораблей. Огромные толпы на всенародных праздниках, фермы и промышленность, военные парады, космические базы и флот. Исторические кадры сражений, которые обеспечили могущество Империи.

— Господа Повелители и джентльмены! Все это означает, что вам представилась возможность сделать такой и свою планету. Если вы согласны, то будете и впредь управлять Адитьей в составе Империи. Своим отказом вы затрудните осуществление нашей миссии. Нам придется поменять планетное правительство. Это будет утомительно для нас и, возможно, пагубно для вас.

В течение нескольких минут никто не произнес ни слова.

Наконец с места встал Ровард Джавасан, глава правительства, владелец Грегора Чмидда.

— Господа Повелители и джентльмены, мы не можем сопротивляться. Мы не в состоянии устоять даже против той силы, которая находится в их распоряжении здесь. Вчера была сделана попытка, и вы видели, что получилось. А теперь вопрос к вам, князь Треваньон. В каком объеме Совет Повелителей сохранит свою власть в составе Империи?

— Практически в том же. Вам, разумеется, придется признать императора как верховного правителя, и вы станете управляемым субъектом, согласно имперской конституции. Имеются ли у вас колонии на других планетах этой системы?

— У нас были верфь и база на нашей луне, шахты на четвертой планете этой системы, но там почти нет воздуха. Пришлось ограничиться парой городов под куполами. Но обе колонии были покинуты много лет назад.

— Я уверен, что очень скоро они возвратятся к вам. Ваша власть будет простираться до орбиты самой отдаленной планеты этой системы. У вас появятся современные космические корабли, но Империя станет контролировать все сверхновые суда и ядерное вооружение. Ведь вы единственное правительство на этой планете? Значит, никто не станет с вами соперничать.

— Чего же тогда нас лишают? — спросил кто-то из дальнего ряда.

— Я полагаю, вы согласны признать власть его императорского величества? Отлично! Господин Никколон, вы проголосуете для соблюдения приличий? Его императорское величество будет счастлив, если голосование окажется единогласным.

Кто-то настаивал на обсуждении: это означало, что каждому придется произнести речь, всем двум тысячам. Треваньон сказал, что обсуждать здесь нечего, факт свершился и его следует признать.

Потом Никколон произнес речь, отметив, перед каким величайшим моментом в истории Адитьи правительство стоит. В заключение он сказал:

— Таким образом, свободное волеизъявление господ Повелителей на специальном заседании Совета заключается в единогласном признании суверенной власти императора Галактики. Мы присягаем ему на верность. Кто против? Значит, принято и увековечено.

Потом ему пришлось произнести еще одну речь, чтобы официально проинформировать представителей нового повелителя планеты о данном факте.

Князь Треваньон от имени императора произнес избитые фразы приветствия. Лэнзи Дежбренд достал из черного вельветового футляра корону и возложил ее на голову императорского проконсула на Адитье — Обрея, графа Эрскилла.

Поверенный в делах Эрскилла Шарль Эрнандей подал ему свиток имперской конституции, и граф принялся читать:

— "Раздел первый. Универсальность Империи. Абсолютные полномочия императора. Право преемственности. Император как король планеты Один.

Раздел второй. Право планетных правительств на внутреннее самоуправление… Только одно суверенное правительство на планете или в пределах системы… Контроль над гиперкосмическими кораблями и ядерным вооружением…

…Ни одно правительство не смеет развязывать войны… создавать какие-либо альянсы… устанавливать налоги… регулировать или ограничивать межзвездную торговлю или связи… Каждый человек должен быть в равной степени защищен… — Он дошел до шестой статьи, откашлялся и, повысив голос, продолжал: — _В Империи не должно быть ни рабов, ни рабства. Ни одно разумное существо любой расы не может считаться собственностью другого_.

На целых полминуты в зале заседаний воцарилась тишина. Казалось, будто где-то тикает бомба с неисправным часовым механизмом и никто не знает, когда она взорвется. Наконец она взорвалась. Послышался ужасающий рев. Краем глаза Треваньон увидел, как в приоткрывшиеся двери влетел воздушный джип, ощетинившийся автоматами, и взмыл к потолку. Нечленораздельный рев перешел в рокот, напоминающий стук тропического ливня по крыше лачуги. Олвир Никколон что-то кричал, это было видно по движению его губ, но никто его не слышал.

Треваньон нажал другую кнопку на подлокотнике. Из громкоговорителя прогрохотало, как выстрел:

— ТИШИНА!

В потрясенном безмолвии Треваньон заговорил, как директор школы, неожиданно обнаруживший непорядок в классе.

— Господин Никколон, что все это значит? Вы же председатель президиума. Это так вы поддерживаете порядок? Здесь что, планетный парламент или пивная?

— Вы обманули нас! — обвиняюще воскликнул Никколон. — Вы не сказали нам об этой статье, когда мы голосовали! Почему?? Ведь все наше общество основано на рабстве!

К нему присоединились и другие: «Вам-то все равно, у вас есть роботы!», «Может, вы не знаете, но на нашей планете двадцать миллионов рабов!», «Вы не можете освободить рабов! Это смешно. Раб — это раб», «А кто станет работать? А кому они будут принадлежать? Им же надо кому-то принадлежать!»

— Я хочу знать, — громче всех закричал Ровард Джавасан, — как вы собираетесь их освобождать?!

Есть такое слово из забытого языка доатомной Терры — сикстифор, означающее основной, фундаментальный вопрос. Ровард Джавасан просто задал сикстифор. Конечно, Обрей, проконсул Адитьи, не понимал, что Джавасан имел в виду. Просто взять да и освободить. Коммодор Шатрек тоже не видел в этом проблемы: освободить, а потом, если нужно, пристрелить две-три тысячи самых неблагонадежных. Но Юрген, князь Треваньон, не изъявил желания отвечать на этот сикстифор.

— Мой дорогой господин Джавасан, это проблемы Совета Повелителей. Это ваши рабы. У нас нет ни намерения, ни права освобождать их. Но позвольте напомнить, что рабство запрещено имперской конституцией. Если вы не отмените его немедленно, Империя начнет вторжение. В фильме вы видели несколько примеров интервенции.

Они видели. Несколько человек взглянули на потолок, будто ожидали, что бомбы посыплются с минуты на минуту. Затем один из них поднялся.

— Мы не знаем, как это сделать. Но сделаем, раз уж таков закон Империи. А вам придется объяснить — как?

— Хорошо. Сначала будет издано постановление, объявляющее рабство вне закона. Установите определенный срок, к которому все рабы должны быть освобождены. Торопиться не нужно. Затем я бы предложил создать структуру, которая отработает детали. И как только вы примете закон об отмене рабства, а это произойдет сегодня после обеда, создайте комитет для консультаций со мной и графом Эрскиллом. Пусть туда войдут человек двенадцать. Соберемся, допустим, на «Императрице Эвлалии» в шесть часов. К этому времени мы подготовим транспортные средства. И позвольте заметить, надеюсь, что в последний раз: мы обсуждаем проблемы без посредников. Мы больше не хотим иметь дело с рабами… виноват, полноправными гражданами, прибывающими на борт, чтобы говорить за вас, как это случилось вчера.

Обрей, граф Эрскилл, был недоволен, что отмену рабства доверили господам Повелителям. О чем и сказал во время ленча. Князь Треваньон был склонен согласиться. Он сомневался в способности Повелителей даже мышеловку исправить без посторонней помощи.

Линейный коммодор Вэнн Шатрек тоже волновался. Его интересовали сроки, в которые Пьер Рэвни сумеет переподготовить солдат-рабов, а также контрагравитационная техника для перемещения их из одной горячей точки в другую.

Эрскилл предчувствовал сопротивление Повелителей. Однажды ему уже пришлось санкционировать применение силы. Безусловно, сила — великое зло, но на то и благие помыслы, чтобы все оправдать.

Комитет, избранный Советом, прибыл к обеду. Члены его были настроены достаточно холодно и враждебно, что вполне естественно в сложившихся обстоятельствах. Чтобы растопить лед, во время обеда князь Треваньон пустил в ход все свое обаяние. Когда перешли в зал, где планировалось вести переговоры, экс-Повелители почти оттаяли.

— Мы приняли постановление об отмене рабства, — доложил Олвир Никколон, председатель комитета. — Все рабы должны быть освобождены до праздника в честь середины года.

— А когда это будет?

В адитьянском году, насколько он знал, триста пятьдесят восемь дней. Даже если праздник недавно прошел, Повелители отвели себе слишком мало времени.

— Через сто пятьдесят дней, — ответил Никколон.

— Боже мой!.. — возмущенно начал Эрскилл.

— Вот что я вам скажу. — Треваньон решил предупредить возможные выпады проконсула по этому поводу. — Вы оставили себе слишком мало времени. Сто пятьдесят дней пройдут быстро, а у вас двадцать миллионов рабов. Если вы начнете прямо сейчас и не прерветесь ни на минуту, то сможете уделить каждому рабу меньше секунды.

Господа Повелители разволновались. Граф Эрскилл был этому рад.

— Полагаю, у вас существует какая-то система регистрации рабов? — продолжал Треваньон.

Вот оно, спасение. На планете имелась бюрократия. И бюрократические учреждения регистрировали практически все.

— Ну конечно, — заверил его Ровард Джавасан. — Ведь это по твоей части, Цезарь?

— Да, у нас есть полные данные обо всех рабах на этой планете, подтвердил Цезарь Мэртвин, руководитель управления по делам рабов. Разумеется, мне придется узнать у Жоржа о деталях. — Жорж Кажик был рабом-распорядителем Мэртвина. — Он был моим главным рабом. Но ваши люди забрали его у меня. Не знаю, что мне без него делать. Кстати, так же, как не знаю, чем будет заниматься мой бедный Жорж.

— Вы уже проинформировали своих рабов-распорядителей, что они свободны?

Никколон и Джавасан переглянулись. Цезарь Мэртвин усмехнулся.

— Они в курсе, — ответил Джавасан. — И, надо сказать, очень взволнованы.

— Успокойте их, как только вернетесь в Цитадель. Объясните, что, хоть они и свободны, совершенно необязательно уходить от вас, пока они сами этого не захотят. Что вы будете заботиться о них по-прежнему.

— Значит ли это, что мы можем оставить наших рабов-распорядителей при себе? — воскликнул кто-то.

— Да, конечно. Свободных распорядителей — так вы теперь должны их называть. Вам придется платить им жалованье.

— То есть давать им деньги? — недоверчиво переспросил Рэнал Валдри, глава военной полиции. — Платить деньги нашим собственным рабам?

— Ты идиот, — сказал кто-то. — Они нам больше не рабы. Это главная тема переговоров.

— Но… как же платить рабам? — спросил один из комитетчиков. — Я хотел сказать — свободным гражданам.

— Деньгами. У вас есть деньги?

— Конечно, есть. Вы что, нас за дикарей принимаете?

— Какие именно деньги?

Ах вот он что имел в виду. Денежной единицей был стеллар. Когда Треваньон попросил показать их, прибывшие возмутились. Ни один член Совета Повелителей не носил с собой денег. Повелитель никогда даже не прикасается к этой дряни, это занятие для рабов. Князь попытался выяснить, как осуществлялась охрана денежных средств, но его не понимали, а когда попробовал объяснить — непонимание усиливалось. Похоже, Совет Повелителей выделял деньги на финансирование, потом каждый Повелитель переводил их на свои личные счета, которыми распоряжался правительственный банк.

— Это в ведении Федрига Дэффисана, но его здесь нет, — сказал Ровард Джавасан. — А я не могу объяснить.

Скорее всего без своего раба-распорядителя Федриг Дэффисан тоже не сумеет ничего объяснить.

— Хорошо, джентльмены, я понял. У вас есть деньги. Прежде всего вы должны составить полный список рабовладельцев и их рабов. Списки нужно отослать на Один в качестве основания для выплаты компенсации за нарушение права собственности на рабов. Какова примерная стоимость раба?

Никто не знал. Рабов никогда не продавали. Не было и управления по продаже рабов. О таком даже не слышали.

— Ну хорошо. О стоимости договоримся. Как только вы вернетесь в Цитадель, сразу же побеседуйте со своими рабами-распорядителями и их подчиненными. Объясните им ситуацию. А для передачи сообщения рабочим задействуйте свободных администраторов. Вы должны понять очевидное на всех уровнях: до тех пор пока свободные люди остаются на рабочих местах, их труд оплачивается, но как только они прекращают службу — не получают ничего. Вы сумеете это объяснить?

— Значит, мы должны отдать им все, что имеем, а потом платить им деньги?! — Рэнал Валдри почти рыдал.

— Нет, ну что вы! Будете платить им фиксированную зарплату. Оцените все, что отдали им, и вычтите эту сумму из зарплаты. Это предполагает серьезную бухгалтерию, но, с другой стороны, при таком варианте все останется, как прежде.

Господа начали расслабляться, к концу беседы все улыбались с облегчением.

Граф Эрскилл, наоборот, буквально корчился на своем стуле. Блестящему молодому проконсулу с либеральной ориентацией казалось отвратительным сидеть, закрыв рот, пока циничный старый правительственный секретарь, один из самых самодовольных в имперском истэблишменте, дальний родственник императорского ботинка, продает незадорого священную свободу миллионов людей.

— Но будет ли это законно в рамках имперской конституции? — поинтересовался Олвир Никколон.

— Будь это иначе, я бы не предлагал. Конституция запрещает только физическое право собственности одного разума на другой. В широком смысле не гарантирует никому незаработанных средств к существованию.

После заседания комитетчики вернулись в Зеггенсбург, чтобы начать подготовку популяции рабов к процедуре обретения свободы. Рабы-распорядители должны были об этом позаботиться. Как видно, у каждого из них имелся список других рабов-распорядителей, и сообщения распространялись по системе «от одного — к другому, от пятого — к десятому». Публичное заявление можно было отсрочить до тех пор, пока новость не достигает верхушки рабской иерархической лестницы. Встреча с рабами-распорядителями была назначена на вторую половину завтрашнего дня.

Граф Эрскилл держался с вымученной любезностью, пока за отлетающими комитетчиками не закрылся люк. Как только они скрылись, он увлек князя Треваньона в сторону от подчиненных.

— Вы понимаете, что делаете? — зашипел он хриплым голосом. — Вы просто заменили рабство батрачеством!

— Я должен был с чего-то начать. — Собеседники вошли в небольшой лифт и стали подниматься в жилой сектор. — Повелители признали в принципе, что человек не может быть собственностью. Это значительное достижение для одного дня.

— Но рабы останутся рабами, и вы это знаете. Повелители будут опутывать их долгами и обходиться с ними как с животными.

— Злоупотреблений не избежать, это надо иметь в виду. Бывшее управление по делам рабов, а ныне управление по раскрепощению должно следить за этим. Лучше взять за правило говорить со свободным распорядителем Мэртвина, как, бишь, его?.. А, вспомнил, Жорж Кажик, точно. Вот Жорж этим и займется. Пусть использует практику кодирования, бюро расследований, давление. А если не справится — не наша вина. Империя не может обеспечить каждую планету честным, интеллигентным и дееспособным правительством.

— Но…

— Процесс может растянуться на два-три поколения. Сначала бывших рабов будут эксплуатировать, как и раньше. Но со временем они начнут протестовать, устраивать беспорядки, и ситуация начнет меняться к лучшему. Обществу нужна эволюция, Обрей. Позвольте этим людям заработать свою свободу, тогда они будут ее ценить.

— Они могут быть свободными уже сейчас.

— То есть нынешнее поколение? Что, по-вашему, для них свобода? «Мы не станем больше работать». Побросают инструменты — и пропади все пропадом. «Мы можем делать все, что захотим». Давайте перебьем всех надзирателей. «Все, что принадлежало Повелителям, — наше. Мы теперь сами Повелители». Нет, я думаю, что на данный момент лучше всего представить дела со свободой как игры Повелителей, и оставить все как есть. Это, кроме всего прочего, сохранит его императорскому величеству значительную часть боеприпасов.

Треваньон отправил Эрскилла в его апартаменты, лифт — вниз, а сам пошел к себе.

Его ожидал Лэнзи Дежбренд.

— Рэвни себе места не находит. Он так выразился, — сказал Дежбренд. На языке Рэвни «не находить себе места» означало, что ему охота пострелять. Новости об освобождении витают повсюду. Несколько подразделений на севере, из тех, что не были разоружены, даже устроили мятеж. А кое-где восстали рабы.

— Они думают, что Повелители от них откажутся и каждый раб будет сам себе хозяин. Мы не рассчитывали, что это начнется так быстро. Заявление лучше сделать побыстрее, как можно раньше. Я думаю, что у нас есть повод для беспокойства. У вас есть информационные подходы к службе графа Эрскилла? Используйте их максимально.

— Вы полагаете, он попытается саботировать выполнение вашей программы, сэр?

— Вряд ли. Он боится, что я сам занялся саботажем. Эрскилл не желает ждать три поколения, он хочет дать им свободу сразу. Но все сразу может быть у шестимесячного, шестилетнего ребенка. А для реформы необходимо время.

Предварительное сообщение было сделано в полдень следующего дня. Языком, доступным даже слабоумным, было разъяснено, что рабов отныне называют свободными, они могут иметь деньги, как и господа Повелители, но только в том случае, если они работали честно и повиновались приказам. Рэвни вертелся среди военных, пресекая единичные вспышки неповиновения то там, то здесь. Выслушав сообщение, многие несколько поуспокоились.

Тем временем специалисты из команды Дуврина обнаружили, что единственным источником радиоактивного сырья на планете является комплекс урановых рудников, состоящий из заводов, очистителей и рудников. Комплекс находился на меньшем из двух континентов Адитьи — Астрагонии. Узнав, что кто-то посторонний лезет в его ресурсы, Рэвни взбесился и высадил в Астрагонии группу захвата, а часть инженеров с «Императрицы Эвлалии» последовала за ними, чтобы произвести проверку.

К полудню граф Эрскилл уже не был столь категоричен в вопросе о заработной плате. Советники объяснили ему, что может случиться, если рабочие вдруг прекратят работу и волна восставших выльется на улицы еще до того, как публичное заявление поставит их в тупик. Еще его занимали поиски подходящего здания для дворца проконсула — дела Империи на Адитье нельзя долго вершить с борта корабля.

Спустившись в Цитадель, имперцы обнаружили свободных распорядителей уже недействующего управления по делам распорядителей в большой комнате на пятом нижнем уровне. Посреди помещения стояли большие столы с видеоэкранами и телефонами, вокруг — столики поменьше, за которыми сидели свободные в разноцветных платьях. Расположившиеся за центральными столами были в белом.

Треваньон, Эрскилл, Патрик Морвилл и Лэнзи Дежбренд уселись в центре, остальных — офицеров Рэвни и многочисленный штат советников и специалистов Эрскилла — разместили рядом с коллегами из Совета Повелителей. Адитьянская сторона выглядела растерянной — этакие странные гермафродиты, не рабы, не господа.

— Итак, джентльмены, — приступил к делу граф Эрскилл, — я полагаю, что вы проинформированы вашими прежними Повелителями, как в будущем станут складываться ваши отношения.

— О да, господин проконсул! — радостно воскликнул Грегор Чмидд. — Все останется как прежде, только господ Повелителей переименуют в господ Предпринимателей, рабов — в свободных, и как только они захотят умереть от голода, то могут покинуть своих Предпринимателей.

Граф Эрскилл нахмурился. Это было совсем не то, чем, как он надеялся, должно было стать освобождение для этих людей.

— Только вот в том, что касается денег, никто ничего не может понять, сказал Жорж Кажик, распорядитель Цезаря Мэртвина. — Мой господин Повелитель… — он хлопнул себя по губам, — Предприниматель! — И повторил это слово скороговоркой пять раз подряд. — Так вот, мой господин Предприниматель пытался объяснить мне, но я думаю, что он сам толком ничего не понял.

— Никто из них не понимает. — Говорящий был маленьким человечком с тусклыми глазами и ртом, похожим на мышеловку. Якоп Жаннар, свободный распорядитель Рэнала Валдри, шефа военной полиции.

— Это ваша идея, — обратился Эрскилл к князю Треваньону. — Может, вы и объясните?

— О, это очень просто. Видите ли…

Когда он начал говорить, все выглядело простым. Мол, труд — это товар, который рабочие продают, а Предприниматели покупают. Каждому по труду это знают все, кроме вас, на Адитье. Здесь раб трудится, потому что он раб, а Повелитель обеспечивает его, потому что он Повелитель. И все, что тут ни делалось, зиждилось на этом. А теперь, как вы знаете, нет ни рабов, ни повелителей. И когда рабы… виноват, свободные, хотят есть, они должны работать, чтобы купить себе пищу, а если Предприниматель пожелает, чтобы та или иная работа была сделана, он должен платить.

— Тогда что это за возня вокруг денег? — осведомился пожилой свободный распорядитель Михаил Эчхафар, чей господин Предприниматель Орас Бортал был управляющим общественными работами. — До прихода ваших кораблей рабы служили Повелителям, те заботились о рабах, и все были довольны. Почему нельзя так и продолжать?

— Потому что император Галактики, который является господином Повелителем для наших гостей, приказал, чтобы у нас больше не было рабов, — вмешался Чал Хоужет. — Не спрашивай меня почему, я этого тоже не знаю. Но они здесь, с кораблями, ружьями и солдатами — что мы можем поделать?

— Приблизительно так, — согласился Треваньон. — Но есть одна вещь, которую вам следует обдумать. Раб получает только то, что ему дает Повелитель. А свободный рабочий может тратить деньги на что захочет, а может копить и, если решит, что у кого-то сможет заработать больше, волен уйти от своего Предпринимателя и получить лучшую работу.

— Мы об этом не подумали, — сказал Грегор Чмидд. — Рабу, даже распорядителю, не полагалось иметь денег, и даже если он доставал их, то не мог потратить. А теперь… — Перед ним открывались заманчивые перспективы. Он сможет копить деньги! — Я не думаю, что рабочие смогут объединиться, но верхушка, особенно рабы-распорядители… — Он хлопнул себя по губам: — Свободные, свободные, свободные!

— Да, Грегор, — подал голос Ридгерд Чфертс (Федриг Дэффисан, финансовое управление), — я уверен, что мы все могли бы делать хорошие деньги, раз уж мы теперь свободны.

Многие были несколько озабочены, но ситуация понемногу прояснялась. Граф Эрскидл выглядел несчастным. Он подозревал, что напрасно надеялся, будто они и думать о деньгах не станут.

— А что будет с бывшими Повелителями? — поинтересовался кто-то. Нам-то станут платить наши господа Пове… Предприниматели. Но всех владельцев зеленых мантий содержал Совет Повелителей. А кто им будет платить?

— Государство, разумеется, — заявил Ридгерд Чфертс. — Мое управление… то есть управление моего господина Предпринимателя, полагаю, выделит для этого средства.

— Вам понадобятся новые печатные станки. И жуткое количество бумаги, заметил Лэнзи Дежбренд.

— Планете нужна валюта, пригодная для межзвездной торговли, — заявил Эрскилл.

Все недоуменно посмотрели на него. Эрскилл сменил тему:

— Мистер Чмидд, могли бы вы или мистер Хоужет пояснить мне, какая конституция провозглашена на Адитье?

— Вы имеете в виду нечто вроде той бумаги, которую вы зачитывали на заседании? — спросил Хоужет. — Ой, ничего такого нет. Господа Повелители просто руководят, и все.

Нет, они господствуют. Это древнее рабское tammanihal[1] имеет в терранском языке другой смысл, вряд ли «руководить».

— Ну хорошо, какова структура вашего руководства? — упорствовал Эрскилл. — Как господин Никколон стал председателем президиума, а господин Джавасан — главой правительства?

Это очень просто. Совет, состоящий из старейшин всех семей Повелителей, — в действительности небольшой клан, около двадцати пяти сотен человек. Они избирают семь членов президиума, которые тянут жребий, чтобы выбрать председателя. Это должность пожизненная. Вакансии занимают оставшиеся претенденты. Президиум назначает руководителей управлений, тоже пожизненно.

По крайней мере — стабильно. Для самосохранения.

— Занимается ли Совет законотворчеством? — поинтересовался Эрскилл.

Хоужет растерялся:

— Законотворчеством, сэр? Да нет. У нас уже есть законы.

В Империи имелись планеты, где существовало аналогичное положение дел. А были и парламенты, каждый член которого считал своим долгом внедрить столько законов, сколько сможет.

— Но это ужасно, у вас должна быть конституция, — возмутился Эрскилл. Мы должны ее составить и принять.

— Мы ничего про это не знаем, — признался Грегор Чмидд. — Это что-то новое. Вы должны нам помочь.

— Конечно, я помогу вам, мистер Чмидд. Думаю, в комитет войдете вы, мистер Хоужет и еще три-четыре человека. Выберите кого-нибудь из своих. Мы соберемся и все обговорим. И еще одно. Пора менять название формы государственного правления. Раньше у вас имело место, если можно так выразиться, «повелительство». Но Повелителей больше нет.

— «Предпринимательство»? — бесстрастно предложил Лэнзи Дежбренд.

Эрскилл глянул на него с раздражением:

— Название не может относиться только к Предпринимателям. Оно должно быть общим для всех. Давайте назовем государство всенародным! Что означает нечто общее для всех.

— То, что принадлежит всем, не принадлежит никому, — заметил Михаил Эчхафар.

— О, Михаил, нет! — горячо возразил Грегор Чмидд. — Оно может принадлежать всем. Но кто-то должен будет об этом позаботиться ради каждого. И это будем я, ты и остальные здесь присутствующие, — добавил он самодовольно.

— Я верю, что свобода — замечательная вещь. Для нас, — улыбнулся Якоп Жаннар.

— Мне это не нравится, — упрямился Михаил Эчхафар. — Слишком много нового, столько переименований! Мы должны называть рабов свободными, Повелителей — Предпринимателями, управление по делам рабов — управлением по раскрепощению. А теперь еще всенародное государство! И все это новшества, для которых не разработаны ни методика проведения, ни директивы! Мне бы очень хотелось, чтобы эти люди никогда не слышали о нашей планете!

— Этого желали бы по меньшей мере двое из нас, — пробормотал себе под нос Патрик Морвилл.

— Конституция планеты немного подождет, — подытожил князь Треваньон. У нас на очереди слишком много вопросов, которые нужно решить немедленно. Поиски дворца для проконсула и его штата, например.

Неожиданными оказались итоги переговоров экспертов Эрскилла с их коллегами из числа бывших рабов. Эти итоги вырисовались во время предобеденного коктейля на «Императрице Эвлалии», укрепились во время обеда и окончательно оформились после затянувшегося заседания.

При поисках здания, подходящего для дворца проконсульства, возникли трудности. Недвижимость, как и рабов, на Адитье не продавали. Это шло вразрез с интересами Повелителей и считалось незаконным. Все сооружения числились за членами семейных кланов и являлись их собственностью. Единственным возможным вариантом могла стать одна из жилых башен в Зеггенсбурге, удаленная от центра на такое расстояние, чтобы держать Цитадель под строгим контролем. О размещении проконсульства в самой Цитадели не могло быть и речи. Управление делами правительства тем не менее обещало что-нибудь предпринять. То есть имелось в виду, что «Императрице Эвлалии» суждено зависнуть над Зеггенсбургом, изображая проконсульский дворец, на годик-другой.

Управление по делам рабов, переименованное в управление по раскрепощению, взяло на себя заботу о правах новоосвобожденных. Нужно было составить кодекс Предпринимателей — граф Эрскилл настаивал на этом, создать следственные органы, карательную службу под руководством Жоржа Кажика.

Из ядерно-промышленного района Астрагонии прибыл один из подчиненных командира Дуврина.

— Дьявол! Ну и местечко! Люди трудятся там, куда нельзя послать незащищенным даже робота. Больницы переполнены облученными. Оборудование не меняли, должно быть, еще со времен космических викингов. Это самая допотопная машинерия из всех, что я видел. Все должно быть закрыто и перестроено.

Эрскиллу, решившему выяснить, кому принадлежит комплекс, ответили государству.

— Это правда, — подтвердил один из его экономистов. — Управлению общественных работ. — Должно быть, Михаилу Эчхафару, который так упорно возражал против новой номенклатуры. — Если кому-то требуется сырье для ядерных реакторов или иные радиоактивные вещества, нужно только попросить.

— Прибыль от работы идет в доход государства?

— Ниффльхейм, нет! Это правительство не нуждается в доходах. Оно обеспечивает себя суррогатом. Когда Совету Повелителей нужны деньги, Ридгерд Чфертс печатает новую порцию.

— Но тогда деньги просто ничего не значат! — Эрскилл был в шоке, что уже становилось его нормальным состоянием.

— Вы беспокоитесь о деньгах, Обрей, — сказал Треваньон. — Разве вы не слышали, что говорилось вчера вечером? Не дело Повелителей тревожиться о таких вещах. Конечно, все должны друг другу, но это дела внутрисемейные.

— Но что-то с этим нужно делать! — повторил Эрскилл уже в десятый раз за нынешний вечер.

На следующий день от Грегора Чмидда неожиданно пришло сообщение, что здание для проконсульства найдено и в него можно вселиться хоть сегодня.

Дворец нашел свободный распорядитель из управления делами правительства, бывший раб шефа управления юстиции. Во дворце Элегри никто не жил, кроме небольшого штата смотрителей на время, пока два клана Повелителей отстаивали свое право на наследство, а рабы-адвокаты до суда занимались бесконечной софистикой. Распорядитель шефа управления юстиции просто вызвал всех, кто вел дело, и приказал уладить ситуацию немедленно. Улаживание выразилось в выплате обеими сторонами полной стоимости здания. Что составило пятьдесят миллионов стелларов с каждого. Стоимость одного стеллара произвольно соотнесли с имперской кроной как сто к одному. За миллион крон можно было купить дворец на Одине. Стоимость дворца Элегри следовало оплатить чеками императорского казначейства.

— Ну, теперь на этой планете имеется своя валюта, — сказал Треваньон графу Эрскиллу во время послеобеденного коктейля. — Надеюсь, ее не коснется инфляция, если она будет введена своевременно.

— Да! И мы сможем тратить эти деньги на необходимое. А когда начнем компенсационные выплаты… О, извините. — Эрскилл энергично прищелкнул пальцами, и коктейль выплеснулся из бокала.

Граф удалился и через некоторое время вернулся с новой порцией напитка, налитой роботом-барменом.

— Это дело серьезное, — сказал Эрскилл. — Мои финансисты сотрудничают с Ридгердом Чфертсом. Наследники Элегри будут платить в адитьянских стелларах, а имперские кроны попадут в банк Адитьи. Или лучше положить их в банк в Асгарде, чтобы получить для Адитьи межпланетные кредиты. Так же мы поступим и с другими средствами и компенсациями за рабов. Это будет замечательно. Адитье так много нужно на пути индустриального развития!

— Но, Обрей, компенсация — личная собственность Повелителей. Ее будут выплачивать в кронах. Вы понимаете не хуже меня, что курс сто к одному местная выдумка. В межзвездном валютном обмене курс этих стелликов по отношению к кроне составит ноль целых ноль десятых.

— Вы знаете, что может случиться, если бывшие Повелители завладеют кронами? Они их просто промотают, потратят на бесполезную импортную роскошь. А планета нуждается в комплексной модернизации, и это единственная возможность получить деньги для ее осуществления. — Эрскилл возбужденно жестикулировал с почти полным стаканом в руках. Князь Треваньон предусмотрительно отодвинулся. — У меня нет ни малейших симпатий к бывшим Повелителям. Они владеют каждой палкой, каждым камнем, каждой щепоткой пыли на этой планете! Это честно?

— Наверное, нет. Но то, что вы предлагаете, ничего не изменит.

Обрей, граф Эрскилл, этого не замечал. Он защищал величайшее благо для подавляющего большинства, и Ниффльхейм побери тех немногих, кто стоял у него на пути.

Имперский флот вступил во владение дворцом Элегри на утро следующего дня, поднял флаг с солнцем и шестеренкой, и на «Императрицу Эвлалию» стали транслировать картинки его интерьера. Он был значительно меньше императорского дворца в Асгарде на Одине. Но от комнаты к комнате обстановка становилась все более изысканной и дорогой. К обеду следующего дня контрразведка доложила, что жилые помещения очищены от многочисленных радиоловушек, микрофонов и других аппаратов «длинноносых рабов». С базы на северной части континента был вызван «Канопус», чтобы доставить обстановку для проконсульства, в том числе множество различных бытовых роботов. Штат смотрителей, о котором упоминал Чмидд, составил пятьсот человек.

— И что мы будем с ними делать? — поинтересовался Эрскилл. — Существует определенный лимит на оплату обслуживающего персонала, мы не можем содержать пятьсот лишних слуг. Распорядитель, дюжина помощников, несколько операторов для роботов, когда мы их обучим, но пятьсот человек…

— Пусть Жорж этим займется, — предложил Треваньон. — Управление по раскрепощению для того и создано, чтобы находить занятие для освобожденных рабов? Просто увольте их и отправьте к Кажику.

Кажик быстро внес имена освобожденных в платежную ведомость своего управления. Он был занят сверх меры. В его ведении находились лучшие специалисты-математики, некоторые из них даже умели пользоваться логарифмической линейкой, но, как констатировали эксперты Эрскилла, ни один из них не мог подать дельной идеи. Кажик организовал также следственную службу и начал присоединять к ней частные охранные подразделения экс-Повелителей, преобразовывая их в силы полиции.

Работы в Астрагонии были остановлены. Михаилу Эчхафару выдали программу нормирования и очередности консервирования запасов плутония и ядерных изотопов. Он решил, что впредь ядерное сырье надо продавать, а не снабжать им бесплатно. Он просто узнал рыночную цену на Одине, перевел ее в стеллары и принял за основу. Это была базовая стоимость. Дополнительно цена могла включать взятки за очередность, комиссионные подчиненным и подкуп свободных распорядителей экс-Повелителей, приобретающих материалы. Последние могли не беспокоиться, так как никто из них об этом и не знал.

Заседание Совета было отложено до очередного праздника в честь середины года, продолжающегося восемь суток; оставшиеся триста пятьдесят составляли десять месяцев по тридцать пять дней. Граф Эрскилл был рад отсрочке. Он работал над конституцией Всенародного государства Адитья и очень мало преуспел.

— Это одна из самых продуманных, взвешенных и сбалансированных конституций, — докладывал Лэнзи Дежбренд. — Начнем с того, что за основу взята конституция Атона с заменой монархического права наследования на систему президентских выборов. Разумеется, в ней много пустых фраз, внесенных радикальными демократами Атона. Ни Чмидпу, ни Хоужету, ни другим рабам-распорядителям она не нравится.

— Хлопните себя по губам и пять раз повторите: «свободные граждане»!

— Чудак-человек! — возразил Лэнзи Треваньону, игнорируя субординацию. Когда я вижу раба, я знаю, что это раб. Раб остается рабом, есть у него ожерелье или нет. Пусть он не носит его на шее, в душе он раб. Нужно не меньше трех поколений, чтобы стереть эту отметину.

— Я чувствую, что граф Эрскилл… — начал Треваньон, — чем еще занимается наш проконсул?

— Боюсь, он пытается разработать схему для комплексной национализации сельского хозяйства, фабрик, транспортной системы — в общем, всей системы производства и распределения.

— Пусть он не пытается делать это самостоятельно, вы поняли?! Треваньон заметил резкость своих слов и сменил тон. — Он не должен делать этого, пользуясь авторитетом Империи и силой десантников. Во всяком случае, пока я здесь. А когда мы вернемся на Один, я думаю, Вэнн Шатрек нас поддержит.

— Верно, Всенародное государство должны создавать сами адитьянцы. Чмидд, Хоужет, Жаннар — все этого хотят. Эрскилл стремится действовать законно и легально. Значит, ему придется ждать праздника в честь середины года, когда состоится заседание Совета и сможет утвердить конституцию. К тому времени он ее напишет.

Вэнн Шатрек выслал пару истребителей, чтобы исследовать спутники Адитьи. Их было два. Внешний, Адитья-Ба, представлял собой глыбу горной породы замысловатой формы, миль пятьдесят в диаметре. Он был едва заметен невооруженным взглядом. Внутренний, Адитья-Алиф, имел почти восемьсот миль в диаметре. Когда-то здесь находились база и судоверфь. Спутник был заброшен, когда под гнетом системы рабовладения на Адитье угасла экономика. Основные сооружения сохранились. Выглядели они скверно, но подлежали ремонту. Шатрек отправил всех специалистов «Мицара», кого только смог освободить, ремонтировать судоверфь и раскапывать подземный город, чтобы сателлит можно было опять использовать как базу для кораблей. Он решил, что отправит «Ирму» на Один с докладом об аннексии Адитьи, предложением использовать Адитью-Алиф в качестве постоянной имперской военной базы и просьбой о дополнительных силах десантников.

Князь Треваньон передал собственное сообщение. Описывая ситуацию на только что занятой планете, он не делал ничего, чтобы скрасить проблемы, стоящие перед проконсулом.

"Граф Эрскилл, — закончил он, — делает все возможное в обстоятельствах, от которых я намеренно уклоняюсь. Полагаю, юношеский идеализм весьма ценен в искусстве управления, если только он не приведет к эксцессам.

Мне известно, что коммодор Шатрек, которому тоже приходится разрешать весьма сложные проблемы, просит прислать дополнительные силы десантников. Считаю эту просьбу достаточно обоснованной и рекомендую выслать их поскорей. Я знаком также с его рекомендацией о создании постоянной военной базы на одном из спутников этой планеты и безоговорочно поддерживаю данный проект. Наиболее благотворно это повлияет на местное правительство. В дальнейшем я бы рекомендовал коммодора Шатрека на пост главнокомандующего Адитьи с соответствующими полномочиями. Он давно это заслужил".

Эрскилл был удивлен, что Треваньон не вернулся на Один на истребителе, и откровенно волновался. О чем и сказал во время предобеденного коктейля.

— Я знаю, моя работа здесь закончилась в тот момент, когда Совет проголосовал за признание руководящей роли Империи, — ответил Треваньон. Тем не менее решил остаться до праздника. На заседании Совет проголосует за вашу конституцию, и я буду рад возможности сообщить об этом премьер-министру. Кстати, как она продвигается?

— Пока только грубые наброски. Я не слишком беспокоюсь о ней, главные энтузиасты — граждане Хоужет, Чмидд, Жаннар и другие, ведь, кроме всего прочего, им по ней жить. Сословие Повелителей будет представлено в общем порядке. Свободные граждане будут избирать представителей в региональные избирательные органы, те, в свою очередь, — в центральные. Центральный Совет изберет верховные законодательные органы. В их функции войдет не только законотворчество, но и избрание председателя верховного Совета, который назначит руководителей управлений, а те выберут себе подчиненных.

Мне это не нравится. Недостаточно демократично. Голосование должно быть прямым. Но что делать, — недовольно добавил он, — им нужно время, чтобы научиться демократии. — Граф впервые высказал и признал этот факт. — Это будет конституционный орган с полномочиями на пять лет, потом они составят новую конституцию.

— А как с Советом Повелителей? Не думаете же вы, что они проголосуют за то, чтобы их выбросили за борт?

— В этой конституции мы защищаем Совет Повелителей, но он уже не имеет большой силы. Через пять лет мы избавимся от него окончательно. Вы ведь не собираетесь этому противодействовать? Не посоветуете бывшим Повелителям голосовать против, когда придет время?

— Конечно, нет. Я думаю, что ваша конституция — то есть Чмидда и Хоужета — строго говоря, политическое бедствие. Но она обеспечит некоторую стабильность. А это единственное, что имеет значение с имперской точки зрения. Государственный деятель Империи должен всегда остерегаться проявления симпатий к местным фракциям и интересам. И мне кажется, нет планеты, на которой я был бы более защищен от подобных искушений. Если господа Повелители хотят голосовать за то, чтобы им перерезали глотки, мое им полное на то благословение!

Если бы он желал закончить все это театральным жестом, ему следовало бы послать за водой и умыть руки. Образно говоря, он так и сделал. Впоследствии князь наблюдал за адитьянскими событиями как зритель за надоедливым и глупым шоу — раз уж не на что больше смотреть. И мечтал о возможности вернуться на Один.

Премьер-министр между тем имел право на полный и беспристрастный доклад графа Эрскилла с этого нового сокровища в короне Империи. А потому он должен оставаться здесь до праздника, когда Совет Повелителей утвердит новую конституцию. Примут конституцию или отклонят — само по себе неважно. В любом случае Адитья будет иметь правительство, признанное таковым в Империи. Кроме того, Адитья не должна беспокоить ни одну из планет. Да и не сможет, достаточно долго, даже если свернуть аннексию. Но ни на одной планете, населенной разумными терранами, нельзя рассчитывать на стремление к миролюбию и уединенности.

В каждом терранине тлеет агрессивный огонек амбициозности, сколь бы унижен он ни был. Этот огонек может не угасать веками и тысячелетиями, но однажды вспыхивает от дуновения ветра ярким пламенем. Выражаясь несколько метафорично, Империя не могла позволить себе оставить без наблюдения котлы, готовые выкипеть в любой момент.

Каждый раз, когда Эрскилл заводил разговор о перебранках и соперничестве свободных распорядителей, Треваньон предостерегал его от опасности физических и эмоциональных перегрузок.

Гражданин Кажик и гражданин Эчхафар — все называли теперь друг друга гражданами — делили частично пересекающиеся сферы полномочий. Кажик хотел переименовать свое управление — он не обременял себя более воспоминаниями о Цезаре Мэртвине — в управление труда и индустрии. Михаил Эчхафар горячо возражал. Индустрия — сфера управления общественных работ. И тоже не упоминал Ораса Бортала. И они смертельно враждовали по поводу автоматического и телеуправляемого оборудования, привезенного «Императрицей Эвлалией» в Астрагонию для ядерно-энергетических разработок.

Кажик был в контрах и с Якопом Жаннаром, который величал себя начальником военной полиции. Под видом внедрения нового кодекса предпринимателей Кажик прибрал к рукам всю частную военизированную охрану ферм и заводов Повелителей, сформировав из нее так называемую народную полицию. Жаннар настаивал, что охранники должны пребывать под началом его управления. Когда Чмидд и Хоужет поддержали Кажика, Жаннар начал требовать возвращения под его контроль регулярной армии. Коммодор Шатрек был более чем рад, когда избавился от адитьянской армии, так же, как и Пьер Рэвни, который непосредственно командовал ею. Солдатам-адитьянцам было все равно — тот ли, другой ли. И Жаннар был хорош, и Чмидд, и Хоужет. И даже, как ни странно, Кажик.

В те же дни военное положение, провозглашенное в день высадки, было отменено.

Летели дни. Один за другим шли приемы в новом проконсульском дворце для Повелителей Зеггенсбурга, приемы для Эрскилла и его людей во дворцах Повелителей. Эти мероприятия чрезвычайно раздражали князя Треваньона. Тратить время на поедание простеньких пирожных, запивая их приторно-сладким вином и любуясь на бесконечные представления бывших рабов — столь же жестокие, сколь и непристойные, — непростительная глупость. Беседы Повелителей были просто бредом.

Князь одолжил у Рэвни аэромобиль и вместе с Дежбрендом и кем-нибудь из молодых офицеров отправлялся в дальние путешествия. Они ловили рыбу в горных речках, охотились за небольшими, похожими на лань животными. Он наслаждался этим, как ничем прежде. Уж во всяком случае, с того момента, когда на мониторах «Императрицы Эвлалии» появилась Адитья.

Однажды они напросились в гости в довольно большое сельское поместье. Их всегда встречали с неискренним радушием и удивлялись, что столь важные персоны путешествуют без свиты слуг.

Везде, где они останавливались, было одно и то же. Ни в одном хозяйстве не получали больше четверти потенциально возможного урожая с акра. Почву нещадно истощали. Десять рабов — князь не мог думать о них как о свободных — весь день делали работу одного, а сотня — то, с чем робот справился бы до полудня. Рабы-распорядители в белых одеждах указывали клеркам и надсмотрщикам в зеленом и оранжевом. Надзиратели все еще оставались при деле и частенько использовали хлысты, кнуты и дубинки.

Раз или два за спиной Повелителей Треваньон ловил кровожадный блеск, полный ненависти, в глазах бывших рабов. Раз или два, когда Повелителю казалось, что князь его не видит, он ловил такой же блеск во взгляде Повелителя, обращенный к нему или Лэнзи.

Праздник приближался. Каждый раз, возвращаясь в город, Треваньон находил все больше поводов для беспокойства. Управление общественных работ Михаила Эчхафара получило право на переустройство зала заседаний, гостиных и столовых, в которых Повелители станут отдыхать во время перерывов.

Все больше семей Повелителей стекались сюда из отдаленных поместий с целыми флотилиями контрагравитационных судов и свитой. Их принимали во дворцах города. Начались еще более пышные банкеты, балы и приемы. К началу праздника все мужчины, женщины и дети должны были находиться в городе.

Появилась длинная колонна контрагравитационной техники, солдаты и командиры. Якоп Жаннар был принят во всех подразделениях новообразованной армии, а Жорж Кажик — в народной полиции. Вэнн Шатрек, который командовал объединением боевых сил из проконсульского дворца, начал раздражаться.

— Я чувствую, что не должен был отменять военный режим, — сказал он. И сомневаюсь, что Пьер был чертовски ловок при переподготовке этих подразделений. Это может стоить нам серьезных неприятностей.

Графу Эрскиллу его подозрения показались смешными.

— Граждане Кажик и Жаннар просто соревнуются. Они, как парочка бывших Повелителей, состязаются в экстравагантности. Жаннар собирается устроить парад своих войск, а Кажик, разумеется, — своей полиции. Это все, на что они способны.

— И все же я бы хотел вызвать дополнительные силы с Одина, упорствовал Шатрек.

Накануне празднества Эрскилл был занят целыми днями. Он заседал либо в Цитадели с экс-рабами, нынешними руководителями управлений, либо в проконсульском дворце с Хоужетом, Чмиддом, свободными распорядителями влиятельных лидеров Совета Повелителей. Все были полны оптимизма по поводу конституции.

Треваньон не понимал этого оптимизма.

— Если бы я был господином Повелителем, то даже не обсуждал бы эту конституцию. Я знаю, что Повелители глупы, но не настолько же, чтобы идти на верное самоубийство.

— Да, это так, — бодро согласился Эрскилл. — Как только они ее утвердят, то станут не важнее, чем ассамблея пэров на Атоне. Они потеряют право вершить дела государства и станут ничем в новой конституции, которую примут через пять лет. Им придет конец. Все фермы, заводы, рудники, контрагравитационные корабли будут национализированы.

— И у них не останется ничего, кроме корзины непризнанных стелликов, закончил Треваньон. — Я вот о чем подумал. Почему вы считаете, что они станут голосовать «за»?

— Они не знают, за что голосуют. Они полагают, что их голосование означает контроль за страной. Олвир Никколон, Ровард Джавасан, Рэнал Валдри — все они думают, что до сих пор владеют своими людьми. Они полагают, что Хоужет, Чмидд, Кажик и другие поступят так, как им велят. И верят всему, что те говорят им. А каждый вольный нашептывает своему господину, что принятие конституции — единственный путь, что они смогут контролировать выборы в своих владениях и тщательно отбирать людей в центральные законодательные органы. Я говорю вам, князь Треваньон, конституция хороша принятой.

За два дня до заседания Конвента «Ирма» отошла на пять световых часов назад и начала трансляцию по шестидесяти каналам.

Доклад Эрскилла и его официальное заявление. Традиционное «одобряем» успешной аннексии. Слова благодарности Шатреку за успешно проведенную операцию. Постановление об освоении Адитьи-Алиф и начале строительства постоянной военной базы. Сообщение о выдвижении Шатрека в контр-адмиралы и освобождающейся вакансии коммодора. Им может стать Патрик Морвилл. Уведомление о том, что транспортный крейсер «Алгол» с армейской бригадой специалистов по контрагравитации и два корабля с инженерами через пятнадцать дней прибудут с Одина на Адитью.

Эти сроки испортили новому адмиралу базы все удовольствие от назначения.

— Дьявол! Эти старые калоши, неспособные развить скорость «Ирмы», соберутся здесь через пятнадцать дней! Да они нужны через двадцать часов! Только Вельзевул знает, что тут может произойти!

Через какое-то время вышел из строя большой экран. Имперцы собрались в конференц-зале проконсульского дворца. Среди инкрустированного великолепия дворца нелепо торчали аккумуляторы коммуникационного и передающего оборудования.

Шатрек ругался.

— Андрей, я думал, твои люди засунут устройства туда, где их нельзя будет найти! — выговаривал он командиру Дуврину.

— Здесь нет таких мест, сэр, — невозмутимо ответил командир. — Есть места, где их найти сложнее.

— Вы говорили о наших волноперехватчиках Чмидду, Хоужету или кому-нибудь еще из бритоголовых? — спросил Шатрек у Эрскилла.

— Нет. Я даже не знаю, где они. И не понимаю, почему их никто не должен видеть.

Лэнзи Дежбренд повертел ручку настройки, и на экране в конце концов появился зал заседаний Совета. Далеко впереди, между скамьями из золота и оникса, возвышался Олвир Никколон. Из громкоговорителя раздавались медленные размеренные сигналы, перекрывающие гул более чем двух тысяч человек.

— Семь с половиной веков назад, — наконец заговорил Никколон, — наши отцы пришли на эту планету, чтобы водрузить на ней новое знамя…

Это была речь, которую он декламировал из года в год, и все председатели президиума до него тоже.

— Слава прекрасным традициям Повелителей! Непобедимым звездным викингам — гордости Клинковых миров…

Лэнзи, от скуки перебиравший контрольные кнопки, увеличил изображение и сфокусировал его на голове и плечах оратора. Все засмеялись. В ухе у Никколона торчала затычка с забавной проволочкой, скрывающейся под воротником. Дежбренд вернул полное изображение зала заседаний.

Никколон говорил и говорил. Вэнн Шатрек вызвал робота и велел принести холодного пива и сигарету. Эрскилл в нетерпении барабанил пальцами по инкрустированному золотом столику. Дежбренд бросал саркастические замечания. Наконец Пьер Рэвни, который был родом с Лугалуру, обратился к идиомам любимого на его планете вида спорта.

— Давай-давай, выходи на быка! В чем дело, тебя приклеили к воротам?

Если это так и было, то оратор тут же отклеился. Появился и бык бьющий копытами и фыркающий.

— В этом году другие завоеватели пришли на Адитью, чтобы водрузить свое знамя — солнце и шестеренку Империи. И мне стыдно говорить, но перед ними мы так же беспомощны, как те несчастные варвары и их жалкие слуги, которых наши отцы поработили семьсот шестьдесят два года назад, чьи потомки до этих черных дней имели своих рабов…

Он продолжал — громко, воинственно и проникновенно. Граф Эрскилл беспокойно ерзал на стуле. Это было не по плану Чмидда — Хоужета.

— Таким образом, мы были вынуждены признать верховную власть этой чужеземной Империи. Теперь мы являемся подданными его императорского величества Родрика III. И должны управлять жителями Адитьи в соответствии с имперской конституцией. (Крик, топот, свист.) Одним росчерком пера эта конституция перечеркнула устоявшуюся систему наших общественных отношений. Это я знаю. Но та же деструктивно-жесткая конституция нас и защищает. Позвольте обратить ваше внимание на статью первую, раздел второй. «Каждая планета Империи сохраняет за собой право на самоуправление, сообразно собственному выбору, без постороннего вмешательства». Вдумайтесь в эти слова. Они гарантируют власть Повелителей — во имя Повелителей и для Повелителей.

Громкие продолжительные аплодисменты.

— Сейчас эти самонадеянные завоеватели преступили свой собственный основной закон. Написанная ими конституция создана с единственной целью: ликвидировать Повелителей как класс. Угрожая силой, они заставляют нас принять ее. Их позорные попытки совратить рабов-распорядителей — я не стану оскорблять наших верных слуг омерзительным новым именем «освобожденные» — провалились. В своем стремлении уничтожить нас они рассчитывали на выборы. Но и тут они просчитались. Рабы-распорядители предупредили нас о ловушках, расставленных в конституции проконсулом, графом Эрскиллом. Мой верный Чал Хоужет показал мне волчьи ямы этого бесчестного документа…

Обрей, граф Эрскилл, в ужасе уставился на экран. Затем начал безбожно материться, впервые в жизни, и так как он все-таки был пантеистом, в его ругательствах поминалась вся Вселенная.

— Крысы! Грязные продажные крысы! Мы пришли сюда, чтобы спасти их — и вы видите?! Они предали нас! — Он сорвался на глухие рыдания. — Почему они это сделали? Они хотят остаться рабами?

Возможно, и хотели. Но не из-за любви к господам Повелителям, в этом Треваньон был уверен. С самого начала они не считали необходимым скрывать свое презрение к хозяевам.

Олвир Никколон резко замолчал и, выхватив оружие, направил его ниже серо-зеленого дистанционно управляемого контрагравитационного аэромобиля, выплывшего на середину экрана. Это был один из аппаратов, привезенных «Императрицей Эвлалией» для использования на урановых рудниках. Так как он продвигался в центр зала, господа Повелители повскакивали с мест.

Вэнн Шатрек тоже вскочил, выхватил пульт управления экраном и врубил звук. Чем едва успел спасти их, хотя бы на время, ибо оглушить можно скорее оратора, чем мигающий огнями броневик, заполнивший собою все пространство.

Когда ослепляющий свет, пыль и дым рассеялись, имперцы увидели развалины зала заседаний. Куски штукатурки и перекрытий еще падали сверху. Троны из золота и оникса были разбросаны по залу. Оратор и президиум исчезли. Среди стульев валялись черные обуглившиеся тела, некоторые еще шевелились. От одежды шел дымок. Адмирал Шатрек снова усилил звук — с экрана неслись вопли боли и ужаса.

Двери с обоих концов зала заседаний распахнулись, и появились солдаты в красно-коричневых мундирах. Они продвигались вперед, используя по назначению винтовки и автоматы, не обращая внимания на все еще падающую штукатурку. Некоторые отбрасывали ружья и, подбирая с пола палаши, закалывали Повелителей собственным оружием. Стоны, поначалу звучавшие громко, стихли.

Граф Эрскилл, мертвенно-бледный, в холодном оцепенении вглядывался в экран. Некоторые из наблюдателей уже пришли в себя и возбужденно переговаривались. Вэнн Шатрек разговаривал по видеофону с Патриком Морвиллом, находящимся на борту «Императрицы Эвлалии».

— Всех десантников и членов команды вооружить и держать в резерве! Подготовить имеющийся транспорт! Это только начало. Основная резня впереди. Я не сомневаюсь, что она уже началась.

По другому видеофону Пьер Рэвни разговаривал с офицером из охраны дворца:

— Нет, не нужно мне рассказывать, что они собираются делать. Вы должны были подготовиться к этому десять минут назад.

Он потушил сигарету, и почти в тот же момент граф Эрскилл вышел из ступора и поднялся.

— Коммодор Шатрек! То есть, я хотел сказать, адмирал, — поправился он. — Мы должны поменять тактику. Думаю, мне не придется уговаривать вас положить конец всему этому. Взгляните! — Он показал на экран. Куча машин и масса людей в гражданском заполонили зал. Они вытаскивали тела, сваленные среди стульев, и волокли их к выходу. — Ведь это тотальное истребление членов правительства планеты!

— Боюсь, мы ничего не сможем сделать, — ответил Шатрек. — Это просто государственный переворот, в результате которого к власти пришли экстремисты, но это нормальная политическая практика для подобных планет. Империя не имеет права вмешиваться.

Эрскилл воззрился на него с негодованием:

— Но это массовое убийство!

— Это уже свершившийся факт. Организаторы — гражданин Чмидд, гражданин Хоужет, гражданин Жаннар и прочие милые вашему сердцу граждане-демократы теперь являются правительством Адитьи. До тех пор пока они не предпримут каких-то шагов против нас или не откажутся подчиняться Империи, вам придется признавать их.

— Банду убийц с окровавленными руками, их признавать?!

— У любой власти руки всегда чуть-чуть в крови, там ли, тут ли. Сейчас вы наблюдали это на экране, а могли прочитать в историческом романе, большой разницы нет. Вы сами говорили, что Повелителей надо уничтожить. И повторяли это Чмидду, Хоужету и остальным неоднократно. Конечно, вы имели в виду законные, конституционные и демократические перемены, но для них это слишком утомительно. Когда все в одном помещении, уничтожить их легче легкого, вот и… Лэнзи, не покажете ли, что там, в Цитадели?

Дежбренд подошел к телевидеофону и настроил его. Экран высветил другой угол зала заседаний. Послышался голос:

— …Никто не выйдет отсюда живым. Армейские силы и народная полиция по приказу их руководителей Жоржа Кажика и Якопа Жаннара сейчас расправляются с оставшимися в живых Повелителями. Все они находятся в Зеггенсбурге. Люди должны объединяться и убивать их всех — мужчин, женщин, детей. Мы не должны допустить, чтобы эти вонючие эксплуататоры народа дожили до заката солнца.

— И мы будем сидеть здесь, пока эти животные зверски убивают женщин и детей? — Шатрек смотрел сквозь проконсула, обращаясь к правительственному секретарю. — Черт возьми, я не смогу. Хоть под трибунал посылайте, но…

— Никаких трибуналов, адмирал. Мне кажется, стоит вспомнить коммодора Хастингса, который несколько лет назад получил титул баронета за то, что остановил погром на Анате.

— Надо объявить по радио и телевидению, что представители Повелителей могут найти убежище в проконсульском дворце. Они политические беженцы, существует множество прецедентов, — добавил Эрскилл.

Шатрек вернулся к экрану связи с «Императрицей Эвлалией».

— Патрик, выведите из строя станцию телевещания в Цитадели. Заглушите ее с воздуха. Затем на той же волне сделайте сообщение, что каждый, кто попросит убежища, будет принят и защищен в проконсульском дворце. И спускайте десантников, задействуйте также весь резерв космонавтов.

В это же время заработал видеофон Рэвни:

— План номер четыре, вариант Н-3, операция по освобождению. Повторяю и подчеркиваю — это не вмешательство в дела планетного правительства. Вы защищаете представителей класса Повелителей от опасной агрессивности толпы. Повелителей узнаете по волосам на голове. Держитесь подальше от Цитадели — все, кто там находились, мертвы. Начинайте с четырех ближайших зданий, очистите их. Если возникнут проблемы с бритоголовыми, не спорьте с ними, просто пристрелите…

Эрскилл, в мгновение прозревший, вглядывался в экран с изображением зала заседаний. Там все еще таскали трупы, как черные мешки с зерном. Лэнзи Дежбренд взял у робота пару стаканов виски с содовой и протянул один проконсулу:

— Выпейте, граф Эрскилл, и до дна. Вам сейчас это необходимо, поверьте мне. Отличное средство.

Эрскилл проглотил виски залпом.

— Еще, если позволите, — сказал он, отдавая стакан Лэнзи. — И сигарету. — Получив второй стакан и сигарету, он усмехнулся. — А я так гордился. Я думал, они научились демократии.

— Нам всем нечем гордиться, — ответил Дежбренд. — Они готовили это несколько месяцев, а мы ничего не заметили.

Это было справедливо. Рабы лукавили с Эрскиллом, делая вид, будто верят, что Повелители сами откажутся от власти и изберут представительное правительство. Они обманывали и Повелителей, делая вид, что одобряют существующий статус-кво, и препятствовали стремлению Эрскилла к демократизации и национализации. Должно быть, в сговоре были немногие. Чмидд; Хоужет, Жаннар, Кажик, Чфертс и другие из цитадельской клики рабов-распорядителей. Они контролировали все вооруженные силы. А раздоры и соперничество были частью камуфляжа. Эрскилл подозревал, что некоторые армейские командиры тоже были в сговоре.

Послышался сигнал видеофона. Кто-то щелкнул переключателем, и на экране появился Грегор Чмидд. Эрскилл коротко выругался и повернулся к изображению слоноподобного бывшего раба покойного экс-Повелителя Роварда Джавасана.

— Гражданин проконсул! Почему заглушили нашу телестанцию, необходимую людям для получения жизненно важной информации? Почему радиопередатчики на наших волнах призывают преступных Повелителей искать в проконсульском дворце убежища и спасаться от возмездия жертв их многовековой эксплуатации? Это вопиющее нарушение имперской конституции, вашему императору не понравится такое вмешательство во внутренние дела и конфронтация с народной властью планеты Адитья!

Эрскилл заметил, что до сих пор держит в руках стакан с виски и сигарету, и отложил то и другое.

— Если имперские десантники, которых мы послали в город для защиты женщин и детей от ваших бандитов, встретят хоть малейшее сопротивление, вам не придется узнать, что думает по этому поводу его величество, потому что адмирал Шатрек пристрелит вас и ваших сообщников в зале заседаний, где вы перерезали представителей законной власти этой планеты! — рявкнул он.

Так наконец появился настоящий Обрей, граф Эрскилл. Весь этот либерализм, социализм, эгалитаризм, лозунги про «руку помощи» и «знамя демократии» были просто вбиты в него за шесть лет университетского образования. Двадцать четыре года, со дня рождения, его учили родители, нянька, гувернантка, домашние учителя, что значит быть Эрскиллом с Атона и внуком старого Эррола, герцога Джарви. Грегор Чмидд на экране раздражал его до невозможности.

— Вы хоть понимаете, что натворили ваши кровожадные недоумки? — неистовствовал граф. — Вместе с двумя тысячами людей вы погубили пять миллиардов крон — средств, необходимых для осуществления замечательного плана модернизации и индустриализации! Или вы настолько тупы, что полагаете, будто Империя стала бы выбрасывать деньги на ваше освобождение?!

— Но, гражданин проконсул…

— Не смейте называть меня гражданином проконсулом! Я высокопоставленное лицо галактической Империи и на этой свинской планете представляю его императорское величество. Вы обязаны учитывать это и обращаться ко мне соответственно.

Грегор Чмидд больше не носил рабское ожерелье, но след от него, как заметил однажды Лэнзи Дежбренд, навсегда остался у него внутри. Он с усилием выдохнул:

— Д-да, господин Повелитель проконсул!

Имперцы опять собрались в конференц-зале, который Шатрек использовал как импровизированный военный штаб. Они томились в креслах, курили, пили кофе и напряженно вглядывались в экраны, гадая, когда и откуда ждать неприятностей.

Стемнело. С вершины проконсульского дворца, четырех зданий, очищенных десантниками, и с летательных аппаратов ослепительно ярко светили прожекторы. Свет и оживление были заметны в Цитадели и на юго-востоке столицы рабов, остальной Зеггенсбург оставался темным и недвижным.

— Я не думаю, что у нас появятся причины для беспокойства, — сказал Шатрек. — Рабы не настолько обезумели, чтобы атаковать нас здесь, а все Повелители мертвы, кроме тех, что нашли у нас приют.

— Сколько людей мы спасли? — спросил граф Эрскилл.

— Больше восьмисот, — ответил Шатрек. Эрскилл уловил его вздох.

— Так мало?! Утром в городе их было почти двенадцать тысяч!

— Я удивлен, что мы спасли так много, — возразил Дежбренд. Он все еще был в военном комбинезоне, а на стуле висела его портупея. — Большинство из них погибли в первый же час.

А у имперцев практически ничего не изменилось. У них по-прежнему оставалось семьсот человек и сорок летательных аппаратов. Дежбренд сам высаживался вместе с десантниками. Впервые за тридцать лет он надел военную форму, шлем и использовал оружие не для спорта. Это было отвратительное, кровавое дело, о котором хотелось поскорее забыть. Глядя на изуродованные тела женщин и детей Повелителей, он заставлял себя вспоминать, что прибыл сюда для предотвращения резни, а не для участия в ней. А некоторые из людей Рэвни даже не пытались это понять. Жестокость невероятно легко рождает жестокость.

— Что нам с ними делать? — спросил Эрскилл. — Мы не можем вернуть их назад, их поубивают в течение нескольких часов, да и некуда им идти. Всенародное государство, — произнес он им же придуманное название как что-то неприличное, — национализировало всю собственность Повелителей.

Об этом было объявлено сразу после того, как с телестанции в Цитадели убрали перехватчики, и очень скоро началось странное объединение солдат Жаннара и полиции Жоржа Кажика, посланных остановить грабеж и вандализм и занять дворцы Повелителей. В городе рабов началась настоящая охота. Очевидно, экс-рабы были предупреждены, что не должны грабить или громить свои рабочие места.

— Эвакуируем спасенных за пределы планеты, — сказал Шатрек. — Как только «Алгол» прибудет сюда, загрузим часть из них на «Мицар» или «Канопус» и утащим куда-нибудь. Черт знает, как они будут жить, но…

— О, им не придется нищенствовать, — сказал Треваньон. — Вы знаете, что компенсация за рабов составляет пять миллиардов крон, и когда я вернусь на Один, то приложу все усилия, чтобы оставшиеся в живых получили всю сумму. Но я буду настойчиво рекомендовать, чтобы их не переселяли на Один. Они не очень благодарны нам за то, что случилось сегодня, и смогут легко возбудить крайне неблагоприятное отношение к этому на Одине.

— Моя отставка может послужить ответом на критику со стороны общественного мнения… — начал Обрей.

— Вздор, не говорите об отставке, граф. Вы, конечно, наделали тут ошибок, хотя я не думаю, что вы совершили бы их и на другой планете Галактики. Но независимо от того, поступили бы вы так или иначе, то, что здесь произошло, было неизбежно.

— Вы действительно так думаете? — Граф Эрскилл безумно хотел быть уверенным в этом. — Возможно, я слишком настойчиво проталкивал эту конституцию…

— Дело не в конституции. Мы все совершили непростительную глупость, когда прибыли сюда. До нашего появления рабы не могли себе даже представить общество без господ Повелителей — вы же слышали Чмидда и Хоужета в первый день на борту «Императрицы Эвлалии». У раба должен быть Повелитель, он просто не может никому не принадлежать. До тех пор пока вы не завели разговор о национализации, никто и понятия не имел, что может существовать собственность, не принадлежащая Повелителям. При старых порядках такая резня была бы невозможна. Прежде всего это требовало наличия тщательно законспирированной организации, а до того, как мы раскрепостили их, ни один раб не смел доверять другому, каждый мог предать, заискивая перед своим Повелителем. Мы доказали им, что они могут обходиться без господ Повелителей и их благосклонности. Мы внушили им мысль о возможности сохранения прежнего уклада и поспособствовали рождению ряда оригинальных идей, которые должны были принести несчастье. Мы переобучили армию и вручили ее Жаннару. Вдохновили Жоржа Кажика на создание народной дружины, а ведь по существу любое правительство есть не что иное, как военная сила. Короче говоря, Эрскилл, я не вижу за вами иной вины, кроме участия в незначительном ускорении закономерных процессов.

— Вы думаете, дальнейший путь развития Адитьи определят в Асгарде?

— Вы имеете в виду премьер-министра и его величество? Адитья пойдет тем путем, который определю я. Существовала и другая причина, по которой я здесь остался. Я предвидел, что вам могут понадобиться заслуживающие доверия свидетели происходящего. Вы останетесь тут по крайней мере на пять лет, до очередного назначения куда бы то ни было. В первый срок проконсульства никто не остается дольше. Раскройте глаза, навострите уши, пока вы здесь. Вы узнаете много такого, что и не снилось вам на факультете политологии в университете Нефертити.

— Вы сказали, что я наделал ошибок, — напомнил Обрей, желая приступить к учебе немедленно.

— Да. И на одну из них я недавно указывал: вы слишком близко к сердцу приняли тутошние события и сразу же стали симпатизировать рабам. Не думаю, что кто-то из нас знал о них больше, чем остальные, но даже я находил их презренными, всех и каждого. Почему вы решили, что они заслуживают сочувствия?

— Ну, потому что… — это крылось так глубоко, что не достать. Мотивации Эрскилла были на уровне бессознательного, и он с трудом мог выразить их словами. — Они были рабами. Их угнетали и эксплуатировали.

— А эксплуататоры, разумеется, — бессердечные злодеи, что делает рабов невинными добродетельными младенцами. На самом деле это огромная ошибка. Вы знаете, Обрей, многострадальный и притесняемый пролетариат вовсе не добродетелен и невинен. Они просто некомпетентны, им не хватает ловкости, необходимой для открытого злодейства. Сегодня вы видели, на что они способны при удобном случае. Это почти правильно — протянуть поверженному руку, но только одну. В другой нужно держать пистолет, иначе он отгрызет вам руку. И заметьте, когда побитая собака приходит в себя, то начинает действовать как волк.

— Как вы думаете, во что превратится Всенародное государство под руководством Чмидда, Хоужета, Кажика и остальных? — поддержал ход лекции Лэнзи Дежбренд.

— В страну рабов, само собой. Посмотрите, кто будет управлять. О таком виде рабовладельческого государства мы еще не слышали, — добавил он. Всенародное государство очень скоро определится в том, что человек не может быть собственностью. Но все остальное будет принадлежать государственному Совету. Вспомните слова Чмидда: «Все может принадлежать всем, но кто-то должен об этом позаботиться ради каждого. И это будем я и ты».

Эрскилл нахмурился:

— Я помню. Мне это тогда не понравилось. Это выглядело…

Совсем неподобающим для добродетельного пролетария; уж скорее это были слова Повелителя.

— Государственный Совет будет таким же хорошим предпринимателем, как и собственником, — продолжал Треваньон. — Каждому, кто хочет есть, придется работать на это общество по его, общества, правилам. На условиях Чмидда, Хоужета и Кажика. Если это не замена рабского труда батрачеством, то я не знаю, что такое «батрачество».

Но вы не должны ни во что вмешиваться. Вы знаете, что Адитья принадлежит Империи, нужно твердо придерживаться конституции и никому не доставлять хлопот за пределами планеты. Я надеюсь, это не покажется вам слишком сложным. Они будут послушными до тех пор, пока вы не представите им другой возможности. Уверен — они и впредь будут величать вас господин Повелитель проконсул.

Чтение лекций Треваньон находил слишком скучным занятием.

— Эй, раб! — крикнул он роботу-бармену. — Позаботься о своем господине Повелителе!

Потом пришлось с помощью ультрафиолетового дистанционника подозвать робота еще раз и набрать на пульте код бренди с содовой. До тех пор пока это необходимо, волноваться не о чем. Но ведь когда-нибудь кто-то построит роботов, понимающих приказы. И роботов, управляющих роботами, и роботов, присматривающих за другими роботами, и…

Нет, до этого все ж не дойдет. Раб остается рабом, но робот — всего лишь робот. Пока люди ограничиваются роботами, они в безопасности.