"Совратители, или Разоблаченный иезуит" - читать интересную книгу автора (Филдинг Генри)ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕИзабелла. В монастырь?! Ха-ха-ха! Пожертвовать молодостью, красотой!… Ты ведь ничего еще в жизни не видела. Что-то не верится! Беатриса. Перед богом всякая жертва мала, дорогая Изабелла. Изабелла. Вздор! Велика богу забота до хорошенькой мордашки – ему помыслы людские важны. Для него и старушка сойдет! Беатриса. Придет пора – ты еще образумишься и тоже потеряешь интерес к земному. Изабелла. Не раньше, чем для меня исчезнут земные радости, ну а тогда – не знаю. Готова даже пообещать, что, когда состарюсь и подурнею, составлю тебе компанию. Но свет не опостылет мне, пока я сама ему не опостылю. Беатриса. Что может прельщать в этом мире разумную женщину? Изабелла. О, мало ли что? Выезды, карты, музыка, театры, балы, комплименты, визиты, а больше всего – статный кавалер. В толк не возьму, что делать в монастыре женщине, если только она не совсем бесчувственная. Предаваться ночным бдениям, молиться, работать или, может, сожалеть, что рядом с тобой этот протухший монах, а не другой кто? Там ведь всякий мужчина, вместо того чтобы вводить тебя в грех, попрекает тебя за грехи. Завидная судьба, нечего сказать! Беатриса. Такие мысли до добра не доведут: ты скоро, дитя мое, возненавидишь всех на свете! От сильных страстей исцелишься только постом и молитвой. Изабелла. По совести сказать, я проживу и без них! А вот когда перед тобой ежечасно скопище грязных монахов – попробуй тут не возненавидеть человечество. Старый Ларун. Доброе утро, моя трясогузочка, кузнечик мой, бабочка! До чего же вы миленькая, плутовочка, аппетитненькая такая резвушечка!… Пожалеешь, что тебе не двадцать пять! За сердце берет, как на вас взглянешь. А где же этот мальчишка? Еще не приходил! Не спел тебе серенаду? Сущее безобразие! Я его матушке перед свадьбой целый месяц спать не давал. Изабелла. Подумать только! Старый Ларун. Да, сударыня моя, и еще месяц после. Куда теперешней молодежи до нас – так себе, мозгляки какие-то! Негодник! Да мне в его годы ничего не стоило одним прыжком перемахнуть через собор Парижской богоматери! Беатриса. Уж не хотите ли вы сказать, что у ваших щеголей были крылья за спиной? Старый Ларун. Ну, без крыльев, милая, мы обходились: ноги у нас были, как у слонов, а сами-то сильные, что твой Самсон [1], а уж быстрые!… Я вот загнал как-то раз на охоте оленя да и съел его в один присест. Постойте, а где же мой сосед, мой друг, старина Журден? Изабелла. Молится, наверное. В эти часы он всегда молится. Старый Ларун. В эти часы?! Скажите уж – круглые сутки! Готов побожиться, что все священники Тулона, вместе взятые, не молятся столько, сколько он. Впрочем, надо отдать ему должное: он грешил, пока мог. Ну а как больше не стало сил, принялся каяться. Старого грешника всегда в церковь тянет. Беатриса. По-моему, и вам пора о том же подумать, сударь! Старый Ларун, Что ж, сударыня, годиков этак через тридцать-сорок – пожалуй. Я еще, черт возьми, в самом соку! Кабы не этот дерзкий мальчишка, у которого хватает совести величать меня папашей, я б еще походил в щеголях! Хоть я и не так молод годами, зато телосложением никому не уступлю. Вот увидите – у меня еще сын и правнук в один день родятся. Изабелла. Не обижайтесь на эту молодую особу, господин Ларун, она ведь, несмотря на столь юный возраст, собирается удалиться от мира… Старый Ларун. Удалиться от мира?! Не иначе как с молодым человеком! Изабелла. Да нет – в монастырь. Старый Ларун. В монастырь?! Коли вы, сударыня, решили отдать богу душу, не лучше ли провести последний год с мужем, чем с монахами? Не позволяйте поповской шайке забивать вам голову всяким вздором. Поверьте мне на слово – а я человек честный, – настоящее наслаждение вы изведаете только в объятиях какого-нибудь складного молодца, остальное гроша ломаного не стоит! В свое время я сжег полдюжины монастырей и выпустил на волю несколько сотен молодых девиц. Ни об одном из подвигов своей юности не вспоминаю я с таким удовольствием. Беатриса. Какое злодейство! Какое неслыханное злодейство! Изабелла. И впрямь, мы до сей поры про это не слыхивали! Старый Ларун. Девять из них стали графинями, три – герцогинями, одна даже королевой, и все они обязаны своим возвышением только мне. Старый Ларун. Хорош кавалер!… Чтоб отец раньше него приходил к его возлюбленной! Черт возьми, ты, наверно, не мой сын! Где вы были, сударь? Что делали? Молодой Ларун. Молился. Старый Ларун. Молился?! Теперь я в точности знаю, что ты не мой сын. Вот перед кем ты должен произносить обеты, черт возьми! Вот где твой алтарь! Да в тебе ни капли моей крови, черт тебя подери! Чего доброго, тебя породил какой-нибудь заезжий английский купец, с того ты и остался молокососом. Молодой Ларун. Хотя этот старый господин не находит мне извинения, вы, сударыня, надеюсь, меня простите. Старый Ларун. Старый? Вот это здорово, черт возьми! Я тебе покажу, какой я старый! Сегодня же женюсь! Ты еще станешь братом, прежде чем отцом. Я тебе покажу, каково производить в старики того, кто произвел тебя на свет! Не разговаривайте больше с этой неблагодарной скотиной, сударыня. Молодой Ларун. Тогда у меня не останется перед вами никаких обязательств. Счастье любить эту особу – единственное, что заставляет меня быть вам признательным за свое рождение. Старый Ларун. Что вы сказали, сударь? Повторите еще! Молодой Ларун. Я только отблагодарил вас, сударь, за то, что вы посоветовали этой даме лишить меня самого дорогого на свете. Старый Ларун. Ладно, хватит об этом! Я опять начинаю верить, что он мой сын. Точно такие же речи слышала от меня половина женщин Парижа. Мартэн. Мир вам, люди добрые. Старый Ларун. Пришел поп – пойдет кутерьма! Мартэн. Дочь моя, я готов выслушать твою исповедь. Старый Ларун. У нее-то уж грешных мыслей хоть отбавляй! Есть в чем покаяться! Мартэн. Я вынужден упрекнуть вас, господин Ларун, за ваше злоречие. Помыслы моей духовной дочери чисты, как у святой. Старый Ларун. Как у всякой святой накануне свадьбы. Мартэн. Накануне свадьбы? Зачем же так спешить? Я еще не успел подготовить ее к сему таинству. Старый Ларун. Подготовь ее для молодого парня, а себя – к сану епископа. Мартэн. Необходимо совершить еще кое-какие обряды, сударь. Я постараюсь поторопиться, но у церкви есть свои законы. Старый Ларун. Сударь, спешите вы там или не спешите – это как вам будет угодно, а я не позволю отсрочить счастье моего сына хотя бы на один день, провались тут все законы на свете! Мартэн Изабелла. Ошибаетесь, святой отец! Прежде всего, я девять раз солгала господину Ларуну, когда мы недавно ходили с ним в оперу. Вчера проболтала всю мессу с одним молодым кавалером. Ну, если вы уже сейчас застонали, что же с вами будет к концу моей исповеди? Вчера я сплутовала в карты, оболгала трех подружек, отошла ко сну, не прочитавши молитвы, а во сне грезила о молодом Ларуне. Мартэн. О! Расскажи мне этот сон поподробнее. Изабелла. Увольте, святой отец! Мартэн. Скромность на исповеди так же неуместна, как в постели. Душа твоя должна предстать перед исповедником обнаженной, как тело – перед супругом. Изабелла. Мне привиделось, будто он страстно меня обнимает. Мартэн. И тебе это понравилось? Изабелла. Солгать на исповеди – великий грех, святой отец. Признаться, я не испытывала неудовольствия. Но вы часто говорили мне, что в любви нет греха. Мартэн. Любовь, даже слишком пылкая, сама по себе не есть грех, когда у нее достойный предмет. Любовь, каковую духовная дочь питает к своему исповеднику, не только не предосудительна, но в высшей степени похвальна. Изабелла. Да, но ведь это другая любовь, вы же знаете. Мартэн. Ты ошибаешься. Лишь одного рода любовь позволительна и угодна богу. Изабелла. Надеюсь, такова моя любовь к Ларуну. Мартэн. Не знаю. Хорошо, если так. У меня остаются еще большие сомнения на этот счет, и пока я не приду к определенному выводу, ты не должна предпринимать никаких шагов. Я не буду налагать на тебя тяжелой эпитимьи: за все свои прегрешения ты должна отложить свадьбу на неделю. Тем временем в душе моей созреет решение, и я пойму, стоит ли тебе вообще выходить за него замуж. Изабелла. Как это «вообще»? Вы, верно, шутите, святой отец?! Мартэн. Я никогда не шучу в подобных случаях Изабелла. Что породило в вас подобные мысли? Мартэн. У меня на то свои причины. Тебе рано их знать. Возможно, тебе предначертан более высокий удел. Изабелла. Какая чепуха! Поверьте, святой отец, для меня не может быть более высокого удела. Вы, наверное, подыскали мне какого-нибудь старичка с доходом на двадцать ливров больше, чем у Ларуна? Так позвольте вам сообщить: кроме Ларуна, я ни за кого не пойду. Мартэн. Возможно, тебе и не предначертано выйти замуж. Дай мне пощупать твой пульс. Лихорадочный… Изабелла. Да от вас хоть кого в жар бросит! Я собиралась завтра обвенчаться с хорошим человеком, а теперь, видите ли, должна отложить свадьбу, пока вы не рассудите – выходить мне замуж или нет. Мартэн. В каких еще грехах хочешь ты покаяться? Изабелла. Да у меня, по вашей милости, все грехи из головы вылетели! Мартэн. Benedicite [2]! Изабелла. Девушке в моем положении только от бога и ждать помощи, а этот наставник отбил у меня всякую охоту к нему обращаться. «Суждено свершиться великим событиям»! Что он хотел этим сказать? Видно, я не ошиблась: какой-нибудь старый пьянчуга с титулом и обширным поместьем вознамерился занять место моего милого Ларуна. Молодой Ларун. Изабелла, любимая! Как мучительно долог для меня каждый час, оставшийся до нашей свадьбы. Изабелла. Боюсь, тебе предстоит больше таких часов, чем ты думаешь. Молодой Ларун. О чем ты, дорогая? Изабелла. Ты слишком нетерпелив, вот и все. Но если ты недельку подождешь, то узнаешь: выйду я за тебя замуж или нет. Молодой Ларун. Что ты говоришь? Как могут подобные слова срываться с прелестных уст Изабеллы? Разве она способна лгать мне, нарушать свои обещания и клятвы? Изабелла. Ты бы узнал прежде, заслужила ли я такой поток упреков. Сейчас все поймешь: рассуди сам, ведь я обязана повиноваться своему духовнику. Молодой Ларун. Ужель это он приказал тебе стать клятвопреступницей? Тогда, клянусь небом, грех его слушаться! Изабелла. Успокойся. Я согласилась подождать с неделю и то против воли, но большего он от меня не добьется! Молодой Ларун. О! Твои слова вернули мне жизнь! Я снова обрел покой. Одна лишь мысль; что ты будешь моей – пусть не скоро! – заменяет мне все радости. Изабелла. Прощай! И чтоб хорошенько напичкать тебя надеждой, – ты ведь у меня лакомка – обещаю, что все священники Франции не заставят меня выйти за другого. Так-то, сударь: я или выйду за вас, или умру в девушках. Ну а н этому меня совсем не тянет, клянусь моей девственностью. Молодой Ларун. Интересно, что побудило священника вмешаться в это дело: нелюбовь к моему отцу или просто его злокозненность? Скорее всего, первое: старик ухитрился заслужить единодушную ненависть всех священников Тулона. Оскорбите лекаря – и его собрат тотчас объявит себя вашим другом; обругайте стряпчего – и другой стряпчий возьмется бесплатно вас защищать; возведите напраслину на придворного – и другому придворному вы станете ближе отца родного. Но стоит вам потревожить осу или попа, как все осиное гнездо, все полчище этих негодяев накинется на вас. Молодой Ларун. До чего вы веселы, сударь! Старый Ларун. Весел, сударь! Право же, весел! Отчего мне не веселиться? А ты, висельник, хотел бы, чтоб твоего отца сокрушило горе? Хочешь похоронить его во цвете лет? Молодой Ларун. Но простите, сударь, какое счастливое обстоятельство заставило вас так развеселиться? Старый Ларун. Печальнейшее зрелище, когда-либо являвшееся глазам человека! Молодой Ларун. Это уже что-то странное! Старый Ларун. Еще бы не странное! Сидит старый греховодник сам не свой от горя, а этот чертов монах оседлал его и правит прямо в ад. Молодой Ларун. Эх, сударь, я видел картину погрустнее. Старый Ларун. Неужто?! А ну, расскажи! Молодой Ларун. Сидит юная красотка сама не своя от любви, а монах не пускает ее к милому. Старый Ларун. Как так?! Молодой Ларун. Дело в том, что отец Мартэн на неделю отложил нашу свадьбу. Старый Ларун. Отложил твою свадьбу с Изабеллой?! Молодой Ларун. Именно, сударь. Старый Ларун. Мне еще не случалось продырявить рясу! Ни одного монаха не нацепил еще на шпагу, но если я до заката не сделаю его преподобию легкого кровопускания, то пусть больше не увижу восхода! Я из этого мерзавца рагу сделаю и подам дьяволу на ужин. Молодой Ларун. Прошу вас, сударь, не принимайте поспешных решений. Ведь мне порукой верность Изабеллы. Старый Ларун. Послушай, черт тебя возьми, о чем ты болтаешь? Мужчина не может быть уверен в женщине, пока не уляжется с ней в постель. Если б за женщину можно было поручиться, я был бы сейчас женат на половине всех герцогинь Франции. Верь женщине только перед алтарем, а священнику и там не верь! Молодой Ларун, Простите, сударь, когда бы я был такого мнения о своей невесте, я б на ней не женился. Старый Ларун. А кто у тебя спрашивает твое мнение? Кто дал тебе право иметь свое мнение? Тебе что, мало моего мнения… о ее приданом? Ты, как я погляжу, один из тех никудышных мечтателей, которые только и умеют, что скулить под окном у женщины. Черт возьми, я был дважды женат и две тысячи раз обошелся без этого – ничего, ни разу не влюбился. Молодой Ларун. Что ж, сударь, я рад, что наш выбор совпал: мне нравится девушка, вам – ее приданое. Старый Ларун. Да, скотина ты этакая, и чем скорее ты женишься, тем лучше: ведь если в Тулоне сыщется невеста побогаче, я непременно женю тебя на ней. Так вот, отправляйся к своей милой и ни на шаг от нее! А я пойду пока проткну монаха. Пусть только попадется! Пусть он мне только попадется! Журден. Но есть еще один грех, святой отец, который тяготит мою совесть больше всех остальных. Он так велик, что я до сих пор не решался признаться в нем: я утаивал на исповеди свои прегрешения. Мартэн. Смертный грех! Вы были движимы недоверием к церкви, а это величайший из грехов! Боюсь, церковь не может его простить. Журден. О, не говорите этого, святой отец! Мартэн. Я могу без труда отказаться от своих слов. Для церкви нет ничего невозможного. Журден. Уф, отлегло от сердца! Мартэн. Но, хотя вы и не признавались в грехах, надеюсь, вы их не позабыли? Чтобы получить отпущение грехов, надо в них сознаться. Журден. Постараюсь припомнить: ведь их столько и все такие страшные! Однажды, к примеру, я показал кое-кому письмо одной женщины и тем погубил ее репутацию. Мартэн. Если вы показали его священнику, греха в том нет. Журден. Увы, сударь, я сам его написал и оклеветал невинную. Еще: когда я командовал ротой гренадеров, то при взятии одного города проломил голову какому-то старику, чтобы завладеть его деньгами, и в придачу обесчестил его дочь. Мартэн. Вопиющие грехи, ничего не скажешь! Журден. Тогда же я отнял два пистоля у одного иезуита. Мартэн. Какое ужасное преступление! Какое святотатство! Журден. Запаситесь терпением, святой: отец. Как-то раз я взял в долг пятьсот ливров у одного честного купца и отплатил ему тем, что переспал с его женой. Но что еще больше гнетет мою душу: мне пришлось заплатить столько же одному молодому пройдохе за то, что он переспал с моей женой. Мартэн. О-о!… Журден. Но все это пустяки перед тем, что я вытворял, ставши купцом. Я на все был готов ради тельца златого. Я застраховал судно на крупную сумму, а потом потопил его. А когда у меня было сто тысяч ливров, я объявил себя банкротом и уехал в Лондон. Я поселился там, переменил веру и был избран мировым судьей. Мартэн. В этом рассаднике ереси… В этой вавилонской блуднице!… Журден. И со шлюхами тоже пришлось иметь дело. Я их спасал от правосудия, покрывал игорные дома и притоны, да и сам туда хаживал. Бедность – вот единственный порок, который я наказывал. Ах, вспомнить страшно: я однажды посадил в тюрьму священника за карманные кражи! Мартэн. Ужасно! Мерзко! Чудовищно! Я отказываюсь дальше слушать! Тебе нет прощения. Журден. Будьте снисходительны, святой отец, пожалейте кающегося грешника! Мартэн. Церковь не знает жалости. Вымолить для подобного грешника место в чистилище – и то было бы великим снисхождением. Журден. Я завещаю церкви все свое состояние, открою монастыри, построю храмы! Мартэн. Ничто не спасет тебя! Десять тысяч месс не помогут тебе! Журден. Господи, грехи наши тяжкие!… Мартэн. Этих грехов хватит на всю твою семью. Все будете гореть в аду! Обратить правосудие против церкви! Какое чудовищное кощунство! Журден. О, доставь мне хоть какое-нибудь утешение! Неужели нет такого покаяния, которое искупило бы мой грех? Мартэн. Он слишком велик, чтобы искупить его покаянием. Отдай свои деньги церкви, отошли дочь в монастырь – ее молитвы угоднее богу: господь охотнее внемлет голосу невинности. А я буду служить за вас по четыре мессы на дню. За все это ты, быть может, еще получишь прощение или хотя бы меньший срок в чистилище. Журден. Моя дочь должна завтра венчаться, как же я заставлю ее уйти в монастырь? Мартэн. Силком заставь! От этого зависит твое спасение. Журден. Но я уже поклялся, что не буду препятствовать ее браку. Мартэн. Церковь освобождает тебя от клятвы – отныне было бы кощунством исполнить ее. Итак, не теряй времени, отошли Изабеллу в монастырь, да поскорее, а то, чего доброго, это окажется не в твоей власти. Журден. Какой я жалкий грешник! Мартэн. И впрямь, жалкий ты грешник! А ведь такие жалкие грешники – наша опора. Нас кормят предрассудки, от коих у них пропадает вкус к жизни. Лучше этого монастыря я еще никогда ничего не придумывал. Если я спрячу мою милочку Изабеллу от взоров других мужчин, ее пылкий нрав станет моим лучшим союзником. Я готов был уже отчаяться, но меня спасло отчаяние этого старого дуралея. Хвала тебе, предрассудок! |
||||
|