"Маска Цирцеи (сборник)" - читать интересную книгу автора (Каттнер Генри)

9

Никто его здесь не знал, и он испытывал глубокое смирение, вытекающее из факта, что можно вот так просто идти по Дорогам Нижнего Денвера среди людей, не подозревающих, мимо кого проходят. Дороги, забитые военными, и никто даже не взглянул на маленькую, невзрачную фигуру, шагавшую центральным трактом. Это было второе испытание, более трудное, пожалуй, чем первое. Уничтожение символов собственного прошлого прошло опасно легко, породив искушение, ибо теперь он знал, что все вещи — просто иллюзия, и знал, насколько легко было бы проткнуть мыльный пузырь Вселенной.

Умереть он не мог, потому что его мысли продолжали бы жить дальше. В начале было Слово и в конце тоже будет Слово.

Ему хотелось домой, но сначала он должен был пройти это испытание, а ближайшим подземным городом оказался Нижний Денвер. Документы открыли ему доступ внутрь. Он предъявил их так, словно был обычным человеком, и в своем смирении решил стараться и дальше выглядеть таковым. Только его мысли, мысли Бога, будут сиять между звездами — иллюзорными звездами в иллюзорной Вселенной, которую он мог бы уничтожить…

Это было испытание. Никогда больше он не должен пользоваться своей мощью. Как же часто тот, второй Бог, должен был испытывать желание уничтожить Вселенную, которую сам сотворил! Однако он удерживался от этого, значит, должен удерживаться и доктор Эмиль Пастор.

Он по-прежнему будет называть себя доктором Эмилем Пастором, это входит в программу воспитания смирения. Он никогда не умрет. Умереть может его тело, но разум — никогда.

Все эти военные на Дорогах — насколько благодарны были бы они ему, зная, что существуют лишь благодаря милосердию доктора Эмиля Пастора. Ну что ж, они этого так никогда и не узнают. Гордыня была ловушкой, он вовсе не хотел оказаться на алтаре.

Таким алтарем, оттеняющим славу доктора Эмиля Пастора, был небосвод.

Муравей выполз из щели и направился к Дороге. Пастор проводил его взглядом, до его убежища. Даже такой муравей…

Сколько он уже находится здесь? Наверняка, долго. Он прошел испытание смирением; ничто не заставило его открыться военным из Нижнего Денвера, и сейчас он больше всего хотел оказаться дома. Пастор надеялся, что жена не заметит перемены… Она должна по-прежнему думать, что он — ее дорогой Эмиль, и дети никогда не должны догадаться, что он уже не их Па, а кто-то совершенно другой. Он сможет сыграть эту Роль. Внезапно он почувствовал прилив нежности к ним, хотя и знал, что все они только видения.

Они могли бы исчезнуть… если бы он этого захотел. И потому он никогда не должен этого хотеть. Он будет милосердным богом. Пастор верил в принцип самоопределения, вмешательство было ему противно.

Прошло уже достаточно много времени. Он поднялся на Дорогу, которая повезла его к одной из станций пневмовагонов. Заняв место в вагончике, он взялся за поручень — ускорение плохо действовало на его желудок — и откинулся назад, ожидая, когда пройдет дурнота.

Все, прошла. Спустя пятнадцать минут он вышел у Ворот, где стояла наготове группа мужчин в форме. Увидев его, они среагировали едва заметным возбуждением. Впрочем они были слишком хорошо вышколены, и ни одна рука не потянулась к пистолету.

К ним шел Бог.

Камерон обедал с Нелой. Он разглядывал ее спокойное, дружелюбное лицо, зная, что даже в нем не найдет для себя утешения. В любую минуту плоть могла сползти с ее головы и…

Из динамика доносилась приглушенная музыка, комнату наполнял запах свежих сосен. Камерон взял ложку, отложил ее и потянулся за графином с водой.

Вода оказалась теплой и солоноватой, и его вкусовые железы среагировали мгновенно, однако он все-таки сумел поставить стакан на место, разлив всего несколько капель.

— Нервы? — спросила Нела.

— Просто усталость.

— То же самое было вчера вечером. Тебе нужен отдых, Боб.

— Может, возьму несколько дней, — ответил Камерон, — не знаю…

Он вновь попробовал воду. Она была холодна и очень горькая.

Камерон резко отодвинул стул.

— Полежу немного. Все в порядке, не вставай. Просто немного болит голова.

Нела знала, что он не любит, когда его жалеют.

— Позови меня, если что-нибудь понадобится, — бросила она вслед Камерону. — Я буду рядом.

Он поднялся по лестнице наверх и лег на кровать, которая поначалу была просто мягкой и удобной, а потом вдруг стала настолько мягкой, что он начал проваливаться в пуховую пустоту, ощущая, как желудок подступает к горлу, словно в лифте…

Встав с кровати, он принялся ходить по комнате, не глядя в зеркало. Последний, раз, когда он это сделал, от его отражения по стеклу побежали круги.

Он ходил кругами и внезапно заметил, что все время смотрит в одну сторону и видит перед собой одну и ту же картину. Это была вращающаяся сцена.

Камерон остановился, и комната зашаталась. Найдя стул, он закрыл глаза и попытался отрешиться ото всех внешних ощущений.

Галлюцинации или действительность?

Если галлюцинации, то опасность больше. Имеют ли Сет и Бен Дю Броз какое-то отношение к этому? Их намеки на попытку покушения… Они явно пытались отвлечь внимание от более важных дел. В другое время он, возможно, даже поверил бы им, но эти галлюцинации…

Господи, как трудно сосредоточиться!

Может, все так и задумано, чтобы он не мог четко мыслить?

На поверхность выплыли полуоформленные мысли. Он должен делать вид, что верит, будто эти… приступы?… носят чисто субъективный характер. Нужно вести себя так, чтобы они поверили, будто их затея увенчалась успехом…

Однако он знал, что это психическое вторжение объективно.

Он знал, что стал объектом преследования. Другие не замечали, что творится с ним. Преследователи были хитры, они поставили себе целью довести его до безумия — но почему? Потому, что он обладал ценной информацией? Или сам он ценный, незаменимый человек?

Все это подводило к единственному выводу: ему грозит паранойя на почве мании преследования.

Камерон осторожно встал, прищурился. И накатило снова, как всегда, неожиданно.

С посеревшим лицом, медленно, ступенька за ступенькой, он спустился вниз. Увидев его, Нела испуганно вскрикнула.

— Боб, что случилось?

— Я лечу в Нижний Манхеттен, — процедил он помертвевшими губами. Там есть врач, с которым я хотел бы посоветоваться… Филдинг.

Она быстро подошла к нему и обняла.

— Дорогой, я ни о чем не спрашиваю.

— Спасибо, Нела, — сказал Камерон и поцеловал ее. Потом он вышел к вертолету. Он вспомнил сказку о маленькой Русалочке, сменившей рыбий хвост на человечьи ноги. Ей пришлось дорого заплатить за это: она ходила словно по ножам, которые, хоть и были воображаемыми, причиняли не меньшую боль, чем настоящие.

Щуря на каждом шагу глаза, Камерон направился к ангару.

— Я не пью, — сказал математик, — но держу немного бренди для гостей. А может, вы предпочитаете "Глупого Джека"? У меня где-то есть несколько таблеток. Сам я их не принимаю, но…

— Спасибо, не надо, — ответил Дю Броз. — Я хочу просто поговорить, мистер Вуд.

Он положил папку на колени и устремил взгляд на хозяина. Вуд неуверенно опустился на простое кресло для отдыха. Это был высокий мужчина в старомодных очках, со старательно причесанной шевелюрой мышиного цвета. Комната была педантично, идеально прибрана, не то что захламленное гнездо Пастора.

— Это связано с оборонными работами, мистер Дю Броз? Я уже работаю в Нижнем Орлеане…

— Да, я знаю. Из вашего дела следует, что вы исключительно талантливы.

— Ну что ж… спасибо, — пробормотал Вуд. — Я… спасибо.

— Это секретное задание. Мы здесь одни?

— Я холостяк. Да, мы одни. Догадываюсь, что вы из Психометрии. Но ведь это не моя область.

— Мы гонимся сразу за многими зайцами, — глядя на этого человека, Дю Броз поймал себя на том, что ему трудно поверить, сколько научных степеней имеет Вуд и сколько работ он опубликовал под своей фамилией — среди них новаторские, выдающиеся теории из области чистой математики. — Ну, к делу. Вы интересуетесь сказочными шахматами, так?

Вуд уставился на него.

— Да, я интересуюсь. Но…

— Я спрашиваю не просто так. Я не шахматист, поэтому не могли бы вы в общих чертах объяснить, в чем суть сказочных шахмат?

— Ну… разумеется. Понимаете, это просто мое хобби. — Дю Брозу показалось, что Вуд чуть покраснел, доставая стопку досок и раскладывая их на столе. — Я не совсем понимаю, чего вы от меня ждете, мистер Дю Броз…

— Сперва я хотел бы узнать, что такое сказочные шахматы.

— Это просто разновидность обычных шахмат. В тысяча девятьсот тридцатом году группа шахматистов заинтересовалась открывающимися в них возможностями. В их понимании обычные шахматы с их ограниченным набором проблем, давали слишком мало свободы — ходы, совершаются по очереди двумя игроками и тому подобное. Поэтому возникли сказочные шахматы.

Вот обычная доска — восемь на восемь клеток. Здесь у нас фигуры, используемые в обычных шахматах: король, ферзь, слон, конь, ладья и пешка. Конь движется на два поля в одном направлении, а, затем на одно под прямым углом, или, соответственно, одно и два. Ладья ходит по прямой линии, слон — по диагоналям в любом направлении, но только по полям одного цвета. Целью игры является мат королю. Существует много разновидностей обычных шахмат, но игра в сказочные на обычной доске просто невозможна; разумеется, речь идет о некоторых геометрических вариантах.

— Вы используете другую доску?

— В сказочных шахматах можно использовать фигуры различной ценности и доски различного типа. Вот одна из них. — Он показал Дю Брозу прямоугольную доску восемь на четыре. — Вот другая, девять на пять, а эта еще больше: шестнадцать на шестнадцать. А это фигуры, используемые в сказочных шахматах. — Дю Броз с интересом разглядывал незнакомые ему фигуры. — Кузнечик. Нетопырь — просто расширенная версия коня. Это защитник, он служит для блокирования, но не может бить. А Это подражатель.

— А он что делает?

— После совершения хода любой фигурой, подражатель должен передвинуться на то же количество полей, параллельно основной фигуре. Это трудно объяснить, если человек не знает правил игры.

— Ничего… если я правильно понял, это шахматы с новым набором правил.

— Изменяющихся правил, — поправил его Вуд, и Дю Броз резко подался вперед. — Можно придумывать собственные фигуры и давать им произвольное значение. Можно создавать собственные доски и, наконец, можно устанавливать собственные правила.

— Что же все это значит?

— Сейчас покажу, — Вуд расставил несколько пешек. — Допустим, в этом случае черные не могут сделать хода более длинного, чем свой предыдущий.

Дю Броз разглядывал доску.

— Минуточку. Разве это не навязывает заранее определенную расстановку фигур? Вуд довольно улыбнулся.

— У вас задатки хорошего игрока. Да, вам пришлось бы автоматически принять, что игру черными нужно начинать с самого длинного хода. А вот другой пример: черные помогают белым поставить мат в два хода. О, вариантов множество. Мутация рассады, конь-верблюд, шахматы без шаха, цилиндрическая доска — всех разновидностей не счесть. Можно даже пользоваться мнимыми фигурами.

— А разве все это не вредит человеку, играющему в обычные шахматы?

— С тридцатого года идет что-то вроде малой войны, — признал Вуд. Игроки-консерваторы, точнее, некоторые из них, называют сказочные шахматы выродившейся формой, которую невозможно принять. Однако у сказочных шахмат достаточно много энтузиастов, чтобы периодически организовывать турниры.

По-настоящему гибкий разум… не ограниченный множеством общепринятых норм и условностей… человек, сам устанавливающий правила.

Есть!

Открывая папку, Дю Броз зажал в кулак большой палец.

Три часа спустя Эли Вуд сдвинул очки на лоб и отложил трубку с причудливо изогнутым чубуком.

— Это завораживает, — сказал он. — Самая необычайная вещь, которую я видел в своей жизни.

— Но возможно ли это? Можете ли вы принять…

— Я всю жизнь имел дело с мнимо абсурдными вещами, — сказал Вуд. Мне часто приходилось сталкиваться с необычным. — Он не стал развивать эту тему. — Итак, ваше уравнение основано на принципе изменчивости тривиальных истин и физических констант.

— Я плохо в этом ориентируюсь. Во всяком случае, на изменчивости некоторых комплексов истин.

— Разумеется. На нескольких наборах. — Вуд поискал свои очки, нашел их на лбу и вновь сдвинул на нос, потом взглянул на Дю Броза. — Если существуют взаимоисключающие истины, то это доказательство того, что они не противоречивы… разве что, — осмотрительно добавил он, — все-таки являются таковыми. Это тоже возможно. Это просто сказочные шахматы, увеличенные до размеров макрокосма.

— Насколько я помню, из одной части уравнения следует, что свободно падающее тело ускоряется на сто пятьдесят метров в секунду, а с какого-то момента на двадцать два сантиметра в секунду.

— Черные никогда не делают ход, более длинный, чем предыдущий, помните? Я бы сказал, что здесь действует именно этот принцип.

— Предполагая заранее определенную расстановку фигур…

— Что было бы постоянным фактором. Не знаю, что из этого следует. Но это потребует серьезной работы.

— Значит, вы можете нейтрализовать гравитацию…

— Реализация некоторых вариантов на обычной доске невозможна. Но достаточно найти подходящую доску, на которой не действует гравитация, и задача решена.

Возьмем макрокосмическую доску, одним из правил которой является то что Земля не вращается. В пределах этой доски — она действительно не вращается, несмотря ни на что. Галилей ошибался.

— Вы можете решить это уравнение?

— Могу попробовать. Это будет увлекательная задача. Нужно было обговорить еще несколько вопросов, но в конечном итоге Дю Броз остался доволен. Он попрощался с Вудом, добившись обещания, что тот займется уравнением в первую очередь. Уже в дверях, мучимый сомнениями, Дю Броз повернулся.

— На вас не производит особого впечатления идея изменяющихся истин?

— Дорогой мой, — мягко ответил математик. — В этом-то мире? — Он рассмеялся, поклонился и задвинул дверь.

Дю Броз вернулся в Нижний Чикаго.