"Пророк" - читать интересную книгу автора (Перетти Фрэнк)

6

Раздался щелчок. Две голые электрические лампочки загорелись под потолком, и Карл Баррет на мгновение зачарованно застыл на пороге, почти страшась зайти внутрь. – Мастерская твоего дедушки, – сказала Мама Баррет, все еще одетая в пастельно-голубое платье. Был вечер субботы. Заупокойная служба и семейная встреча остались позади. Мама и Карл приехали в дом Барретов.

– Когда он не работал в магазине, он практически все время проводил здесь. Он и твой отец.

Карл – по-прежнему во всем черном, по-прежнему с цепочкой, тянувшейся через щеку, – переступил порог и медленно пошел между электроинструментами, аккуратно расставленными на полу наподобие взвода серых стальных солдат: ленточная пила, круглая пила, электрорубанок, сверлильный станок, ленточно-шлифовальный станок. В помещении пахло древесными опилками, машинным маслом, деревом и металлом, краской и лаком, но было на удивление чисто. Полы тщательно подметены, и хотя на стропилах, на подоконниках и на верхних плоскостях инструментов был заметен слабый налет древесной пыли, это помещение нельзя было назвать обычной мастерской плотника.

– Здесь не всегда было так чисто, – сказала Мама. – Может, близко к этому, но Папа потратил много времени на то, чтобы навести здесь полный порядок, как и во всех остальных делах, которыми он занимался последние несколько дней. Он обо всем позаботился, все оставил в лучшем виде.

Карл опустил глаза и посмотрел на свои ноги, ступающие по вытертым доскам. «Здесь ходил дедушка, – подумал он. – Здесь он работал. – Карл положил ладонь на ручку сверлильного станка, никелированная поверхность которой потускнела и вытерлась от частого использования. – Это твоя рука, дедушка. – Он легко повернул рычаг и проследил за тем, как выдвинулся вниз зажимной патрон сверла. Карл представил себе, как громко гудит станок и разлетаются в стороны опилки. – Мой отец тоже работал с этим инструментом, – подумал он. – Это часть его мира».

Вдоль всей дальней стены тянулся грубо сколоченный верстак с тяжелыми выдвижными ящиками – со щербатыми краями, глубокими царапинами, пятнами от пролитых жидкостей, но чистый; а над ним на стене висели инструменты, инструменты, инструменты – контур каждого аккуратно вычерчен на стене черным фломастером таким образом, чтобы с первого взгляда можно было определить, какого инструмента не хватает, а какой висит не на своем месте. Сейчас все инструменты были в наличии. Все висели на своих местах. Мамины глаза наполнились слезами.

– Мне лучше здесь не задерживаться. Куда я ни посмотрю, всюду вижу Папу.

Карл понял, что она имеет в виду. В этой мастерской по-прежнему явственно ощущалось присутствие дедушки. Во всем узнавалась его рука, все носило печать его личности. Карл это чувствовал.

– Видишь? – показала Мама одной рукой, второй вытирая глаза. – Вон там, у дальней стены, прямо возле окон. Ты мог бы работать там?

Они прошли в южный конец мастерской, где ряд больших окон открывал доступ свету дня. Карл задумчиво огляделся. В углу лежит какая-то конструкция, накрытая брезентом, но все равно здесь остается много свободного пространства. Возле окон идеальное место для мольберта, а на свободной стене можно развешивать картины. На этом конце верстака есть место для красок, палитр, кисточек, а посреди рабочей площади стоит удобный стол.

Карлу здесь понравилось.

– Отличное место для работы.

– Значит, так тому и быть.

– Но мне не хотелось бы создавать никаких проблем, понимаешь?

– Здесь твой дом.

– Ну, я имею в виду с отцом. Он не знает, что я остановился здесь, а я не решился сказать ему.

– О, уверена, он в любом случае найдет какой-нибудь повод для волнений. Но это просто потому, что он не знает тебя, а ты не знаешь его, и он будет беспокоиться за меня.

– А что он за человек? Мама подняла брови.

– Спроси его сам. Ведь именно для этого ты здесь. Карл снова обвел мастерскую взглядом – очарованный,

плененный этим миром, его миром, которого он не знал прежде.

– Я все равно чувствую себя незваным гостем.

– Нет, ну что ты, и не забывай, что это была моя идея. – Мама дотронулась до руки Карла, заставив его взглянуть ей в глаза. – Карл Баррет, меня зовут Лилиан Бив Баррет. Я твоя бабушка, мать твоего отца. А ты, молодой человек, мой единственный внук. – Она обняла его, легко прижала к груди. Он не знал, как реагировать на это, и просто стоял с неловко опущенными руками. – Это называется объятием, Карл. Таким образом я выражаю свои чувства людям, которых люблю. Ты к этому привыкнешь.

Карл прислушался к своим ощущениям, обдумал слова бабушки и потом застенчиво согласился:

– 0'кей.

Мама отпустила Карла и, отступив на шаг назад, улыбнулась ему и даже по-матерински погрозила пальцем.

– Если ты будешь занудой, я тебе скажу об этом, так что не будь им. Надеюсь, ты будешь держать мастерскую в порядке, как это делал твой дедушка и никогда не делал отец. Ты можешь занять старую комнату отца. Там еще остались его кровать и платяной шкаф. Сейчас я там занимаюсь шитьем и храню в комнате кучу коробок, оставшихся после распродажи, которую устраивает Женская благотворительная организация, но мы перенесем все это наверх, чтобы освободить тебе место. Если ты начнешь тяготиться тем, что сидишь на шее у старой слабой вдовы, то у меня есть для тебя много дел по дому, можешь отрабатывать свое пропитание. Я дам тебе список.

Карл улыбнулся и кивнул, немного нервно и смущенно:

– Согласен.

– Какие-нибудь вопросы?

– О, ну... – Карл перевел взгляд на конструкцию в углу, или что там еще находилось под брезентом. – А ничего, если я передвину ту штуковину вон туда? Тогда все это пространство полностью освободится. Это было бы замечательно.

Мама подошла к конструкции, подняла и откинула наверх угол брезента. Под ним лежали ровно распиленные, чуть изогнутые по длине доски и искусно выпиленные деревянные ребра.

– Похоже на лодку, – сказал Карл.

Мама ответила не сразу. Казалось, при виде этих несобранных деталей она мысленно перенеслась в другой мир. Глаза ее снова наполнились слезами.

– Я лучше пойду в дом. Куда ни посмотрю, всюду вижу Папу... – Она повернулась и направилась к выходу, закрывая лицо ладонями. – Приходи, когда освободишься, мы займемся переездом.

– Прости. Я не хотел...

– Все в порядке. – Мама остановилась, снова повернулась к Карлу и, вытерев слезы, сказала прерывающимся голосом: – Я хочу, чтобы ты работал здесь. И Папа тоже этого хочет. Я знаю.

Она скрылась за дверью. Карл стоял в растерянности, не зная, что делать дальше. Наконец он услышал, как открылась и закрылась задняя дверь дома. Теперь бабушка была в безопасности. У себя дома.

«Что она за человек? – подумал Карл. – Что за человек был дедушка? – Потом он усмехнулся. – Что за человек мой отец?»

Он протянул руку и дотронулся до одного из ребер лодки. И очень долго не мог отнять от него ладонь.

В понедельник утром, между десятью и часом, Джон поставил машину на закрепленное за ним место на автостоянке возле здания телестанции, набрал комбинацию цифр на кодовом замке входной двери и вошел в недра студии Шестого канала Городского телевизионного агентства новостей и информации. Поднявшись на один лестничный марш, пройдя через стальную дверь и по коридору прямо, он оказался в отделе новостей.

– Привет, Джордж.

Джордж Хайями – редактор информационного бюро – помахал со своего места за стоявшим на возвышении длинным столом, мимо которого проходили все люди, направлявшиеся в отдел новостей. Со стороны отдела этот стол напоминал стойку в закусочной, высотой по грудь, где Джордж, Руфь Саттон и Дайана Бувьер обслуживали заказчиков в согласии с постоянно обновляющимся меню свежих новостей. Бюро – как называли это место сотрудники отдела – во многих отношениях являлось единственным окном в безоконном зале: здесь находились глаза и уши студии, следящие за событиями во внешнем мире. Из расположенных в левой части стола радиоприемников, настроенных на частоту полиции и пожарной службы, доносились несмолкаемые голоса диспетчеров, выехавших по вызову пожарных и направлявшихся на задание полицейских. В левой задней части бюро размещались телефоны и рации, с помощью которых отдел поддерживал связь с репортерами, находящимися в сфере действия раций и сотовых телефонов или (когда все прочие средства связи оказывались недоступными) в пределах досягаемости обычных городских телефонов. Под столом у стены лежали в проволочных контейнерах свежие городские газеты, а также «Уолл-Стрит Джорнал»,«Нью-Йорк Тайме», «Лос-Анджелес Тайме» и «Вашингтон Пост» – уже рассортированные, сложенные, с выделенными заголовками и раскромсанные на вырезки. На стене за столом висели большие карты центральной части города, города с пригородами, округа и штата, к которым в любой момент могли обратиться дежурные редакторы, чтобы объяснить репортеру, где происходит то или иное событие и как лучше туда добраться. На столе под картой лежали выданные компьютером сообщения из разных информационных агентств: «Юнайтед Пресс Интернэшнл», «Ассошиэйтед Пресс» и «Рейтере». На противоположном конце стола сидели за компьютером Джордж Хайями и Руфь Саттон, отсеивая и отбирая материал из информационного листка «24 часа» – разноцветной компьютерной распечатки, представляющей перечень последних событий с указанием места, сведений о том, какие происшествия уже освещаются и кем, кто сегодня работает, кто болен, кто в отпуске.

Джон взял копию распечатки, отражающей состояние дел на полдень, и, быстро пробежав ее глазами, сразу получил представление о том, что где произошло и какие сообщения могут пойти в выпуск.

У! («У!» означало убийство) БРОКВИЛЬ – тридцатитрехлетняя Кора Энн Бэйли найдена дома мертвой. Обнаруживший тело друг покойной считает, что она была задушена. Полиция не уточняет причину смерти.

ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ УБИЙСТВА – в Гринпорте арестовано несколько подростков, замышлявших убийство своих родителей.

Т! («Т!» означало найденное тело) ДИЛЛОН-ПАРК – в воскресенье (в воскресенье сообщение не поступало) найдено женское тело. Явное самоубийство.

АК! («АК!» означало авиакатастрофу) МАНИЛА – сегодня обязательно нужно привлечь к этому делу Сауткота. Компания «Бецсон-Дайнэмикс», конечно же, отделывается обычными туманными фразами. В прошлом году Сауткот сообщал об аналогичных проблемах с двигателем.

П! («П!» обозначало пожар) РАЗНЫЕ – пара сильных пожаров в воскресенье, хороши и видеоматериал с места происшествия. Яхта на озере Свейз. Причина? Зрительские трибуны на Саммсрвильском стадионе сгорели в результате умышленного поджога.

И так далее. Всего три страницы. В выпуск пойдет не все, но Джон всегда находил широкую подборку информационного материала чрезвычайно интересной, особенно в сравнении с конечным сценарием вечерних новостей.

Он сел за свой стол в задней части зала и включил компьютер. Появившийся в верхнем правом углу монитора маленький мигающий символ, изображающий почтовый ящик, означал, что ему пришло какое-то сообщение. Конечно, речь шла не о реальном почтовом ящике, а о сообщении, пришедшем по электронной почте. Джон вызвал свой «почтовый ящик», чтобы получить почту.

Да, сообщения – и много. Целая куча. «Мысленно мы с тобой, Джон». «Прими наши глубокие соболезнования в этот тяжелый час утраты». «Не падай духом, держись и помни: ты первый». «Благослови тебя Бог, Джон». «Выражаем наши соболезнования тебе и твоим близким».

О! А вот сообщение от Лесли Олбрайт: «Джон, прими мои искренние соболезнования. Пожалуйста, подойди ко мне поговорить. Я должна объясниться и извиниться перед тобой запрошлую пятницу. Лесли».

Ну вот, видишь. Джон сглотнул слезы, тепло улыбнулся и набрал общее ответное сообщение на все подключенные к офисной сети компьютеры: «Большое спасибо всем за добрые пожелания и поддержку в это тяжелое время. У нас отличная команда. Благослови вас Бог».

Джон нажал клавишу «enter», и сообщение мгновенно поступило на все адреса. Он обвел взглядом отдел. Лесли на месте не было. Вероятно, она выехала на репортаж – как обычно в это время дня.

Он набрал адрес электронной почты Лесли, оставил ей сообщение: «Спасибо за доброе участие. Конечно, давай поговорим» – и нажал клавишу «enter».

Теперь снова за работу. За дело. Пора подумать о предстоящем выпуске, пора окунуться в стремительный, шумный поток последних новостей. Джон это любил.

Он пробежал пальцами но клавишам, и на мониторе появился сценарий программы, выходящей в пять тридцать, который еще находился в стадии разработки. Теперь нужно посмотреть, какие сообщения из информационного листка останутся в процессе строгого отбора и действительно пойдут в выпуск.

Что касается авиакатастрофы в Маниле, то здешний самолетостроительный завод является основным поставщиком рабочих мест в городе, следовательно, этот материал представляет большой интерес для местных жителей и так или иначе пойдет в выпуск – независимо от того, имеются ли какие-либо свежие новости.

Средства массовой информации, работавшие на местном рынке, руководствовались в своей деятельности двумя главными вопросами: можно ли привязать новость к городской жизни и насколько она злободневна? Самолеты «Бенсон-Дай-нэмикс» разбиваются за рубежом, значит эта тема, безусловно, представляет интерес, поскольку, вероятно, самолет построили местные жители. Что же касается «злободневности», то если достаточно много самолетов разбивается и достаточно много людей задается вопросом «почему это происходит?»,тема определенно является злободневной и дает много поводов для дополнительных сообщений и репортажей. И даже при отсутствии свежих новостей вы все равно сможете добиться живой реакции людей на старые новости, сможете провести опрос общественного мнения, сделать его сравнительный анализ, посмотреть на дело под другим углом зрения.

Джон помнил другие злободневные темы последних нескольких месяцев. СПИД был злободневной темой, поскольку еще две знаменитости оказались носителями вируса иммунодефицита; Шестой канал подал материал в свете городской жизни, сделав репортаж о местном обществе гомосексуалистов, рассказывающий о том, какие меры предпринимают они для того, чтобы не допустить распространения эпидемии. Заложники на Среднем Востоке были злободневной темой, поскольку после нескольких лет плена их наконец освободили, и поскольку сестра одного из них жила здесь, в городе, Шестой канал получил прекрасную возможность «пересадить» новость на местную почву. Сексуальные домогательства на работе были злободневной темой, поскольку в них обвинялся видный политический деятель. Проблема учета и регистрации огнестрельного оружия стала злободневной темой после очередной стрельбы на улице, в результате которой погибло несколько человек. Сумасшедшие телепроповедники были злободневной темой, поскольку одного из них уличили в связи с проституткой. Одни новости порождали другие, а «горячие» новости порождали великое множество новостей.

Но весь этот материал проходил процесс фильтрации, процесс сбора и отсеивания, через который обязательно пропускали любую информацию, прежде чем она попадала в выпуск. Индустрия телевизионных новостей предполагала постоянную деятельность человеческого, журналистского и делового элементов, связанных в неразрывную цепь, звенья которой зачастую подходили к новостям с разных точек зрения: в одном месте материал пропускали, в другом браковали, а в иные разы подправляли, изменяли тон или переписывали.

Хотя люди, собиравшие информацию, изо всех сил старались сохранять профессионализм – то есть оставаться объективными, – сбор информации все равно оставался делом чисто человеческим. Репортеры, продюсеры и даже зрители воспринимали события по-разному и по-разному оценивали степень важности тех или иных новостей – и одного этого уже было достаточно, чтобы искажать реальность, пусть и непреднамеренно.

Но даже если исключить субъективный фактор, процесс сбора информации все равно предполагал сочетание чисто журналистского и чисто коммерческого подхода: что интересно людям? что интересно и что беспокоит нас, журналистов? И (об этом никто не говорил открыто) какой материал наиболее выгоден для отдела новостей с точки зрения рейтинга передачи и дохода от рекламы? Это был сложный мир.

Ага. Джон увидел в сценарии сообщение о пожаре в Саммервилле. Очевидно, Эрика Джонсон, главный редактор, клюнула на хороший видеоматериал с места происшествия. Здесь было и сообщение об авиакатастрофе. О самой катастрофе ничего нового, но с целью поддержать интерес к этой теме – пока она оставалась злободневной – Уэдделл Сауткот подготовил сюжет, в котором рассказывалось об устройстве реактивных двигателей и возможных неполадках в них.

Весь этот материал поступил из информационного бюро и был принят на совещании, проходившем в девять часов утра у стола Эрики, где Бен Оливер, директор программы, Тина Льюис, исполнительный директор, и режиссеры выпусков, выходивших в двенадцать, в пять тридцать и семь часов, вместе с репортерами и сценаристами решали, какие новости получат освещение сегодня. После совещания репортеры, выполнГя руководящие указания Эрики, разъезжались на служебных машинах со своими операторами и добывали видеоматериал и относящуюся к делу информацию, чтобы получить возможность смонтировать сюжеты и представить свой взгляд на происшествие. Сценаристы оставались в отделе и получали информацию по телефону, телетайпу, из газет, от дежурных полицейских и из любых других достоверных источников, а потом писали тексты к отдельным видео сюжетам – или просто тексты сообщений, идущие без всякого видео сюжета.

Потом весь материал снова просматривался – на сей раз режиссером выпуска, который размещал сообщения в угодном ему (или ей) порядке в пределах получасового отрезка времени, каковой в действительности ограничивался двадцатью двумя минутами чистого времени информационной передачи плюс восемь минут на рекламу.

Наконец, все тексты проходили редакторскую правку у телеведущих, которые должны были читать их, – именно этим Джон и занимался в данный момент.

Так, здесь было сообщение о сопернике губернатора Бобе Уилсоне, который выступил с речью на митинге, открывавшем его избирательную кампанию. После происшествия, имевшего место на прошлой неделе (Джон надеялся, что все о нем забудут), общественность, несомненно, с большим интересом ждала ответа Уилсона.

А вот отвратительный сюжет из уголовной хроники о кресте, сожженном на поляне в Вударде. Расизм всегда остается злободневной темой и неизменно вызывает интерес.

Ох-охо. Сюжет о гомосексуалистах и СПИДе. Эти темы непросто злободневны, вдобавок их трудно освещать, поскольку они прямо затрагивают вопросы политики и нравственности и вызывают перекрестный огонь. Этот материал следовал за репортажем о демонстрации гомосексуалистов, происходившей в воскресенье во время католической мессы. Ага, вот, наверное, куда отправилась сегодня Лесли Олбрайт: собирать материал для этого сюжета. Во время выпуска в пять тридцать она выступит из отдела новостей с несколькими словами, предваряющими и заключающими ее сюжет. Джон прочитал список вопросов, которые он должен будет задать Лесли. Хм-м-м. «Лесли, следует ли нам ожидать новых демонстраций такого рода?«Джон усмехнулся. Он уже знал ответ на этот вопрос, но мысленно отметил: «Джон, не забывай, тебе неизвестны ответы на вопросы, предусмотренные сценарием».

Вот сообщение о крушении одного из пассажирских паромов, курсирующих через залив; оно будет интересным для пассажиров, плававших на этом пароме. Извержение вулкана, до сих пор продолжающееся на Филиппинах, крупное событие, которое освещают все телекомпании и газеты, – поэтому, само собой, Шестой канал тоже не обойдет его вниманием. Но вот этот сюжет о леди, нашедшей тарантула в грозди бананов и возбудившей судебный процесс против сети супермаркетов, идет в выпуске, по всей видимости, в качестве вставки или, возможно, просто как сюжет, любопытный для обывателя. Безусловно, пока никакое нашествие тарантулов округе не угрожает.

Если говорить о вставках, то в сценарии было еще несколько сообщений такого рода: новые формы для девушек из Корпуса ирландских барабанщиц и горнисток (а также попутные сведения о том, можешь ты или нет вступить в него, если ты не ирландка, или не девушка, или не хочешь носить юбку) и соревнование по поеданию устриц! Эти два сюжета можно будет выбросить, если возникнет дефицит времени.

Джон продолжал просматривать сценарий, нажимая на клавишу «page down». Большую часть дня он проведет за корректурной правкой и отделкой текста, как и его напарница, Эли Даунс. В основном тексты сообщений были уже распределены между ними и помечены буквами «Д» или «Э», но оба диктора читали и правили весь сценарий, на случай если один из них что-нибудь пропустит, – а также, чтобы убедиться, что все сообщения вполне осмысленны, понятны и легко поддаются прочтению вслух. Порой при чтении сценария язык завязывался узлом, поэтому текст приходилось изменять.

В любом случае это было здорово. Шли обычные трудовые будни, и Джон с радостью окунулся в работу, ушел в нее с головой. Теперь он мог просто постараться вернуться в нормальное состояние.

Нормальное. Почему-то это слово заставило Джона подумать о Карле. О черт... Карл... Он разговаривал с ним утром по телефону и обо всем договорился, но еще не поставил в известность регистрационное бюро. Джон потянулся к телефону...

Он резко оглянулся назад, едва успев взять трубку. В другом конце зала раздался истошный крик. Кричала женщина. Произошел несчастный случай. Что-то ужасное.

Джон вскочил и бросился на крик, лавируя между столами.

Теперь он мог слышать слова:

– Я не сделала ничего плохого... Я не сделала ничего плохого! Оставьте меня в покое!

Репортеры, сценаристы, режиссеры продолжали разговаривать по телефону, работать с компьютерами, даже беседовать друг с другом. Ну и ну, да что такое с ними творится? Им совершенно наплевать! Они даже не повернули головы!

– Что случилось? – спросил Джон Хэла Розена, телесиноптика.

Хэл, худощавый добродушный парень, сидел за своим столом, перелистывая копию метеосводки и рассматривая сделанные со спутника фотографии, увеличенные на мониторе. Едва взглянув на лицо Джона, он вскочил на ноги, встревоженный:

– Что?

Джон снова услышал женский голос:

– Отойдите от меня! Пожалуйста! Я не сделала ничего плохого!

Голос доносился из офиса Тины Льюис.

– Тина! – Джон бросился в офис, Хэл следовал за ним попятам.

Тина сидела лицом к стене, держа в руке сценарий. При их появлении появлении отнюдь не тихом – она резко повернулась в крутящемся кресле, испуганная и раздраженная.

– В чем, собственно...

– С вами все в порядке? – взволнованно выдохнул Джон. Тина нарочито медленно положила сценарий на стол и осведомилась:

– Ты вообще стучишься когда-нибудь? Не помню, чтобы я приглашала вас сюда.

– С ней все в порядке, – сказал Хэл, не зная, куда спрятать глаза.

– Я слышал ваш крик, – сказал Джон. Тина сердито уставилась на него – и даже рот открыла от изумления.

– Крик?

Она смотрела на Джона своим обычным гневным взглядом. Но потом произошло некое жуткое превращение, и написанный на ее лице гнев медленно сменился выражением муки, Тина запрокинула голову назад, из глаз ее хлынули слезы, рот искривился в стоне невыразимой боли – и из него вырвался крик: «Оставьте меня в покое! Я имею право! Это было мое законное право!»

Джон оцепенел. Он не сводил взгляда с Тины.

– Вы... вы уверены, что с вами все в порядке?

– Баррет, – осведомился другой голос, – тебе что-нибудь нужно?

Это был голос Тины Льюис. Он раздавался из этого искаженного страданием рта.

Джон поморгал. Он посмотрел на пол. Потом снова посмотрел на Тину Льюис.

Она ломала пальцы и мотала головой от боли.

– Баррет? – Голос опять не увязывался с лицом. Он звучал встревоженно, недоуменно.

Теперь Джон увидел, как Тина поднимается с места, – она уже не плачет, не кричит, просто слегка обеспокоена, изумлена и смотрит на него так, словно он... словно он...

– У тебя все дома? – Теперь она снова рыдала, снова стонала от боли.

Джон мысленно осадил себя. Он усилием воли выбросил из головы стоящий перед ним образ, собрал все оставшиеся силы, взглянул прямо в глаза рыдающей, бессильно колотящей по столу кулаками женщине и сказал:

– Черт, этот дурацкий принтер! Его нужно смазать или еще что-нибудь. Он издает звуки, страшно похожие на женский крик. Мне показалось, это вы кричите!

– Убирайся из моей жизни! – провизжала она, съеживаясь и прикрывая голову руками. – Мне не нужно твое сочувствие! Просто оставьте меня в покое!

– Тебе нужно проверить слух, – сказала другая Тина. Настоящая Тина? Одна из Тин? – А теперь выйди отсюда. – Она снова взяла сценарий, села в кресло и повернулась к ним спиной.

Они вернулись к столу Хэла. Хэл слегка поддерживал Джона под руку. Джон поковырял пальцем в ухе. Он до сих пор слышал истошные вопли, доносившиеся из офиса Тины.

– Боже мой, Боже мой.

– Вот, присядь-ка, – сказал Хэл, подкатывая поближе к столу кресло на колесиках. Джон сел.

– Ты все еще слышишь что-нибудь? Джон прислушался.

– Уже нет. – Он натужно усмехнулся, попытался как-то сгладить неловкость. – Наверно, я сижу слишком близко к принтеру. А может, это мой телефон.

Хэл сел, положив один локоть на стол, и несколько мгновений внимательно смотрел на Джона.

– Ты уверен, что слышал крик Тины?

Джон пожал плечами. Он изо всех сил старался сохранить вид человека нормального, разумного, отвечающего за свои действия.

– Ну видел ли ты когда-нибудь более нелепую сцену? Бог мой, я ведь действительно подумал... Ну и дела!

– Ты нормально себя чувствуешь?

– Да... Конечно.

Похоже, ответ не удовлетворил Хэла.

– Знаешь... ты только что пережил настоящую трагедию, Джон. Может, тебе еще рано возвращаться на студию, в эту беготню и напряженку?

Джон уже приготовился уйти от разговора на эту тему. Он взглянул на часы и встал.

– Слушай, сейчас сюда должен подойти мой сын, и если ты полагаешь, что у меня слуховые галлюцинации, то дождись его появления – и ты решишь, что у тебя зрительные галлюцинации. Мне надо позвонить в регистрационное бюро.

– Ну, давай.

Джон вернулся к своему столу и подхватил телефонную трубку, которую оставил болтаться на шнуре. Всего в нескольких футах от стола стоял Раш Торранс, удивленно вытаращив на Джона глаза.

– Что случилось?

– Так, ничего особенного. Мне послышалось, будто кто-то позвал меня. Ложная тревога.

Раш принял объяснение и вернулся к своему компьютеру. Джон старался сохранять как можно более нормальный вид, сознавая, что все в отделе точно так же удивленно таращатся на него. Он прижал трубку к уху и набрал номер регистрационного бюро. Пока Джон разговаривал с секретаршей, предупреждая ее о скором приходе Карла, он почувствовал, что сотрудники постепенно отводят от него любопытные взгляды.

Потом он тяжело опустился в кресло и тупо уставился на монитор. Компьютер продолжал подсказывать ему: Вноси поправки, читай текст, делай что-нибудь. Нет, работа подождет немного. Джон был напуган.

Это произошло снова, но на сей раз случившееся носило более конкретный, более личный характер. Вместо невнятных, отдаленных, незнакомых голосов он услышал голос Тины Льюис. Джон явственно слышал ее, и он видел ее так ясно, так отчетливо, что ошибочно принял увиденное за... реальность? Но было ли это реальностью?

Он тихо выругался. Рецидив действия ЛСД. Вероятно, дело в этом. Псевдоинтеллектуал, наркоман, радикально настроенный студент шестидесятых теперь платит по счетам. В те далекие времена Папа постоянно предупреждал Джона, что когда-нибудь ему придется за все заплатить. Он обычно вспоминал о Папе всякий раз, когда клал в рот тот крохотный кусочек сахара: «А это за тебя, Папа». Теперь все нервное напряжение последних дней – вызванное сначала поведением отца, потом его смертью – разбудило и выпустило на волю какую-то спавшую часть его сознания, и он опять оказался в прошлом, в далеком бунтарском прошлом. Как поэтично. Каждый раз, погружаясь в мир галлюцинаций под влиянием наркотиков, он думал о Папе; теперь навязчивые мысли о Папе вызывают галлюцинации без всяких наркотиков.

И – да! – разве не Папа способствовал ухудшению его состояния своими невнятными речами о «плаче потерянных душ»? Скорее всего, это тоже сыграло свою роль. Папины последние слова, затем трагедия, глубокое раскаяние самого Джона в сочетании с эмоциональным потрясением...

Ему просто надо быть осторожнее; надо отнестись к этому спокойно. Такого рода вещи, вероятно, проходят со временем, с обретением душевного равновесия. Во всех остальных отношениях Джон был здоровым человеком и внимательно следил за своей формой: пробегал трусцой пять миль ежедневно, соблюдал диету, много отдыхал... Это постепенно рассосется, пройдет...

«Так что не бери в голову, Джон. Это пройдет. Тебе сорок два, все дурацкие пристрастия остались в прошлом, а тебе нужно думать о карьере».

Джон подался вперед и вернулся к работе над сценарием выпуска. О чем он там думал недавно? Кажется, о возвращении в нормальное состояние.