В XXII веке таких, как Ааст Ллун, называли «узник космоса».

Отец его был смотрителем маяков (имеются в виду радиомаяки в поясе астероидов). Их расставляли в то время на каждой глыбе, на каждом крупном, мало-мальски опасном для кораблей метеорите. Этих летающих рифов слишком много в космосе, ни в одной машинной памяти нельзя было держать их переплетающиеся орбиты. Поэтому на них ставили радиомаяки. Всего стояло (лучше сказать – летало) около миллиона маяков. Всю Солнечную систему наполняли они своим тревожным писком.

Работа смотрителей была беспокойной и опасной. Они жили в поясе астероидов, куда, как говорила «Межпланетная лоция»г «капитан не имеет права заходить без крайней необходимости и особого, каждый раз отдельного разрешения». В любую минуту, как только на табло маяков зажигался малиновый огонек аварии, смотритель должен был садиться в легкий ядролетик, пробиваться сквозь пылевые тучи к погасшему маяку, чаще всего разбитому метеоритами, исправлять его, или менять, или ставить новый – и все это под метеоритным обстрелом, когда каждая трещинка скафандра грозила смертью. В смотрители шли могучие и отважные люди, любители «щелкать смерть по носу», как они о себе говорили. Мудрено ли, что Лайма, молоденькая робкая девушка, врач-повар с базы «Юнона-1», влюбилась в одного из таких мастеров риска и стала вскоре его женой. На Юноне знали, что счастье откладывать не стоит. Смотрители не загадывали на далекое будущее: слишком часто шальной метеорит вмешивался в их расчеты.

Лайма означает «счастье», но судьба этой женщины была трагичной. Молодожены прожили вместе недолго, вскоре им пришлось расстаться. Лайма ожидала ребенка, а врачи XXII века категорически запрещали растить детей в космосе – на легковесных астероидах или на невесомых ракетах. Лайме нужно было возвращаться на Землю. Это тоже было не так просто сделать, потому что космические лайнеры пояс астероидов обходили, а грузовые ракеты посещали Юнону раз в три месяца. Но тут как раз шел мимо тяжелый ядролет с Юпитера, и молодому мужу разрешили переправить туда Лайму.

Всего на ракете было четыре человека: пилот, завхоз, второй пилот, он же радист (муж Лаймы), и сама Лайма. Юнону они покинули 13 марта, 23-го прибыли на Палладу, погрузили продукты и вылетели 4 апреля. Три часа спустя пришла стандартная радиограмма: «Чувствуем хорошо, настроение бодрое…» И молчание. Навсегда. Поиски продолжались год, но, как известно, легче найти иголку в стоге сена, чем замолкшую ракету в пространстве. Четверых сочли погибшими, занесли их имена на мраморную доску «героев, отдавших жизнь в космосе ради науки и счастья человечества…»

Смотрителям маяков не рекомендуется загадывать на будущее. История была простейшая. 4 апреля в полночь невнесенный в каталоги метеорит догнал ракету сзади. Догоняющие метеориты всегда были самыми неприятными, потому что они ускользали от обзорных локато­ров. Удар пришелся в дюзу, последовала задержка газов и взрыв. Пилот и завхоз были убиты сразу, муж Лаймы получил смертельную дозу лучей и мучился неделю. К сожалению, за неделю он не успел привести в порядок двигатель и сигнальную систему.

Молодая вдова чуть не сошла с ума. И, наверное, сошла бы, если бы не ждала ребенка. Она все твердила, что должна беречь, беречь, беречь себя ради маленького. Не думать, не думать, не думать о страшном: страхи повредят ему. Надо ждать, ждать, ждать… Люди будут искать, люди придут на помощь.

Ребенок родился здоровый. Мать кормила его, баюкала, пеленала, купала, потом учила стоять, учила ходить и говорить – это заполняло ее одиночество. Как бы заклиная судьбу, она назвала мальчика Ааст Ллун, то есть рожденный на дороге астероиды – Луна. Лайма заикалась немножечко, и позже сын сохранил ее произношение, удвоив буквы.

Но имя оказалось неточным, как у самой Лаймы. Шли годы и годы, а мальчик жил в космосе, ничего не ведал, кроме стальной клетки ракеты да несчетных звезд. Видел звезды, а слушал упоительные сказки матери о волшебной планете, по имени Земля.

Была там сказка о море. «Представь себе, мальчик, много воды, больше, чем во всех наших баках, – вода до самых звезд. Она меняет цвет: бывает серая, стальная, белесоватая, зеленоватая, черная и ярко-ярко синяя. А когда дует ветер, он шевелит эту воду и раскачивает ее, и поднимаются водяные стенки. Это волны. Они плещут, шумят, грохочут; набегая на твердую землю, рушатся, обливаясь пеной, и уползают назад, недовольно ворча и перекатывая камешки».

– А что такое «дует ветер», мама?

«Вот представь себе: ты стоишь у этой воды, а перед тобой как будто невидимые вентиляторы. Воздух тугой и холодный, он влажный, он пахнет солью и рыбой, он бывает прохладный, а зимой холодный, леденит кожу и дух захватывает. И если ветер сильный, он мешает идти – ты бредешь нагнувшись. Он срывает с тебя шапку, катит словно мяч и качает вершины сосен, они гудят недовольно и мрачно».

– А что такое зима, мама?

«Слушай, сынок, сказку про снег. Когда наступает зима, вода становится белой и рассыпчатой, как на стенках холодильника. Холодные пушистые звездочки тихонько падают сверху, и столько их набирается, что пройти невозможно, – этих звездочек по колено или по пояс. И люди надевают на ноги плоские палки, чтобы скользить по белому…»

Много было таких сказок: про голубое небо, про зеленые леса, про крутые горы, про дома. Любимая сказка Ааста была про толпу. «Представь себе, маленький, коридор шире нашей ракеты – улица называется, и навстречу люди и люди: и мамы, и мальчики, и все-все разные, разно одетые и непохожие. И столько, что пройти невозможно, надо дорогу уступать то и дело. Не только мамы, папы тоже…»

Мальчик рос, слушая сказки про Землю, видел ее во сне. А наяву мама ему показывала звезду поярче других и говорила: «Вот наша родная…»

И Ааст немножко не верил в Землю. Он думал, что она «невзаправду».

Ракета между тем, как полагается небесному телу, крутилась вокруг Солнца. Орбита получилась семилетняя. Через три года после катастрофы ракета прошла всего лишь в двух миллионах километрах от Земли, Всего два миллиона километров! И не заметил никто. Никто! Правда, ракета шла вертикально, почти под прямым углом к плоскости планетных орбит. Потом она удалилась, потом пересекла пояс астероидов, опять ото» шла, вернулась, вновь миновала земную орбиту, начала удаляться…

Лайма думала, что они с сыном навеки останутся в космосе.

Но тут туристский планетолет, возвращавшийся с Венеры, заметил «ракетоподобное тело», без радиосигнализации. Туристы заволновались: «Гости из космоса] Пришельцы! Посланцы чужих миров!» Добровольцы ринулись на легких пистолет-ботиках вдогонку и привезли на планетолет седую изможденную женщину и застенчивого десятилетнего мальчика, по имени Ааст Ллун.

Позже, когда ракету доставили на Луну, специалисты с удивлением отметили, что двигатель был почти исправен, опытный механик мог бы его запустить дня за два. И книги по астронавигации имелись. В сущности, Лайма сама могла привести свою ракету на Луну. Но она не решилась, не хотела рисковать. Ведь если бы она умерла от лучевого ожога, то и ребенок погиб бы.

Все мужчины Земли – тридцать миллиардов – объявили Лайму дурой и трусихой. Женщины (почти все) сказали, что она героиня. Рискнуть легко: взрыв – и ко­нец. А Лайма терпела десять лет и дождалась помощи и сохранила жизнь сыну.

Жизнь сохранила, но и отняла жизнь.

Десять лет мальчик провел в невесомой ракете, не зная, что такое тяжесть. И вырос он тонконогим, тонкоруким, кожа да кости. Мускулы жиденькие: не ткани – пленки. Земля, родина атлетов, оказалась не для него, даже Луна – обиталище престарелых сердечников – согнула его своей тяжестью. Проведя на Луне полдня, тонконогий паучок слег в постель. Кровь шла у него из носа, из ушей, просачивалась сквозь кожу. Врачи сказали: «Увезите его, и немедля, если хотите сохранить ему жизнь». И несчастная Лайма, так и не увидев голубого неба, моря и снега, в тот же час повезла сына на ближайший спутник. Космос не хотел выпускать свою добычу.

Ааста лечили гимнастикой, кислородом, гормонами, тренировали на снарядах, но сделать земным жителем так и не смогли. Он жил, рос, работал на планетолетах, астероидах, дальних и ближних спутниках, смотрел на Землю в телескоп, читал и мечтал о Земле. Время от времени, набравшись сил и здоровья, он совершал вылазки в страну своей детской сказки: знакомился с волнами, с ветром, с рассыпчатым снегом, с настоящей толпой. Но через неделю или две, измученный, надорвавшись, как Святогор-богатырь, так и не сумевший осилить земную тяготу, отступал за Луну, в мир легковесья, счастливый и несчастный, изгнанный и мечтающий о возвращении.

– Я живу за воротами, – говорил он про себя. – Я чувствую себя сторожем, который пропускает во дворец кареты, а сам только в окошко смотрит на бал.

Работа для него нашлась. Он стал космическим монтажником – собирал все эти летающие лаборатории: кругоземные, круголунные, круговенерские и кругомеркурские. Строил громадные лайнеры, слишком громад-ьне, чтобы поднять их с Земли. Среди монтажников не было равного Аасту. Да это и понятно – все другие месяцами приспосабливались к невесомости, а он тут родился. Он был самым ловким, самым цепким, самым умелым, даже красивым казался он на фоне звезд. И сколько же неуклюжих землян, нечаянно уплывших в космос, он догнал, спас, водворил на место!

Он был лучше всех и хуже всех. Все-таки все они, закончив монтаж, ехали во дворец, на бал-маскарад. А он оставался за воротами. И даже готовую, смонтированную планетку покидал, если ее закручивали, сообщая центробежную тяжесть.

Ааст строил искусственные планетки, потом проектировал их, витая над чертежной доской. Амур-III, Амур-IV и прочие спутники Венеры и вся серия Громов и Молний (заюпитерские заправочные станции) – все это творчество Ааста. Пожалуй, логично, что именно он предложил проект реконструкции неба. Но о проекте немного погодя.

Когда гражданину планеты Земля (мальчику или девочке – безразлично) исполняется десять лет, родители или учителя вручают ему книгу, которая называется «Подарки ко дню рождения».

Вот ты появился на свет. Ты несмышленыш, ты махонький и беспомощный, но колыбель твоя окружена подарками. Ты завален подарками, обеспечен подарками на всю жизнь, ты получил подарки для себя, для детей и для детей своих детей.

Первые подарки от природы. Атомы – главный из них. Атомы – первоисточник всех сил и движений и материал, из которого состоит все: ты сам, твоя пища, одежда, Солнце, тебя согревающее, и планета Земля – твой дом.

Солнце тоже подарок, и Земля – подарок. Тело твое – подарок. Сложный подарок, сделанный в складчину дальними предками, которых ты даже не признаешь родней: обезьян, сумчатых крыс, ящериц, рыб, червей… Кровь твоя от морской воды, нервы – от червей, глаза, мозг и кости – от рыб, ноги – от ящериц, волосы и температура тела – от зверей, руки – от обезьян.

От животных – строение, а от людей – умение. Умение бросать камни. Умение делать орудия. Умение добывать огонь. Стрелять. Строить жилище. Разводить скот. Сеять и убирать зерно. Печь хлеб. Варить металл. Использовать пар, электричество, ядерную энергию, лучи Нгуенга. Летать к планетам. Управлять погодой. Превращать море в сушу. Проектировать полезные микробы.

Впервые книга подарков была составлена в конце XX века и напечатана, как было принято тогда, на непрочной, горючей бумаге. Позже появились издания на стальной бумаге – звенящие книги-лилипутики для комнатного проектора. Затем неподвижные рисунки заменили киноиллюстрациями, печатный текст – голосом. И, наконец, изобрели театральные книги, где в ящике двигались фигурки, и каждую можно было вынуть, подержать в руках, поиграть с ней. Естественно, менялось и содержание. Рассказы излагались по-новому, какие-то подарки исключались, теряя ценность и смысл. (Были, например, исключены главы о пушках и танках.) Зато все время прибавлялись новые – о недавних изобрете­ниях. Так в самые последние годы в книге подарков появился рассказ «Тебе дарят столетия»:

Раньше, дети, все люди были обречены на грустную участь: побыв взрослыми три–четыре десятка лет, они постепенно слабели, становились немощными, болезненными, морщинистыми, беловолосыми – это называлось, дети, старостью. А потом им приходилось расстаться с жизнью навеки – уснуть и больше не проснуться. Теперь вы избавлены от этой печальной необходимости. Возвращение молодости – последний и самый приятный подарок, который приготовили вам уже не деды, а родители…

А какой подарок на очереди? Почти все юные читатели задавали этот вопрос, доходя до последней строки. И Ааст Ллун спросил тоже, прочтя книгу впервые, А став взрослым, хотел уже не спросить, а ответить, написать продолжение:

Ваши дедушки и бабушки, друзья, получили в подарок от своих дедушек только один дом, одну планету, по имени Земля. Это была красочная и разнообразная планета с голубым небом и тугим ветром, с рассыпчатым снегом, с волнующимся морем, с горами, крутыми и величавыми. И, хотя планета была не так велика – спутник облетал ее за полтора часа, – людям она казалась очень просторной, даже необъятной.

Но со временем вся планета была застроена – и горы, и бывшие пустыни, и бывшие моря, – земли на Земле не хватило для новых домов.

И люди обратили свои взоры к небу. Решили строить на небе…

В небе было бесконечно много места. Только вокруг Солнца можно было разместить два миллиарда таких планет, как Земля. И Солнце способно было обогревать и освещать все. До сих пор Земля подбирала только одну двухмиллиардную долю – один стакан из целого озера, остальное пропадало втуне.

Закипела в космосе работа. Ракеты с огненными хвостами доставляли с Земли и с Луны готовые блоки – этажи с комнатами и коридорами. Тихоходные буксиры, стреляя сжатым воздухом, подталкивали блоки, прилаживали помещения, баки, стены, прозрачные перекрытия. И люди в скафандрах, кувыркаясь, как акробаты, соединяли невесомые, но массивно-медлительные детали, куски эфирного дома, эфирного города. Так возникали в космосе, одно за другим, жилые колеса: плоские цилиндры, нечто вроде коробки для торта. Только коробки те были с десятиэтажный дом толщиной, а в поперечнике – около двух километров.

Потом ракета-тяжеловоз, громадная, с башню величиной, нахлобучив себе на голову готовый город, словно шляпу, отвела его на постоянное местожительство – на кругосолнечную орбиту. И, прежде чем проститься, еще закружила вокруг оси, метнула в пространство, как диск. А как только город закружился, сразу возникла в нем тяжесть – на ободе колеса нормальная, земная, па спицах поменьше; а у самого центра притаилась унаследованная от космоса невесомость.

Впрочем, вы сами живете в эфирном городе, хорошо знаете его план.

В вашей комнате три стены пластиковые, одна прозрачная. Оттуда льется мягкий зеленоватый свет; пучеглазые рыбки, пошевеливая пышными хвостами, удивленно смотрят на вас. Там за окном водяная защита. Ведь солнце посылает не только полезные лучи, но и вредные, иногда опасные. На старой Земле от них ограждала атмосфера – стокилометровая толща воздуха. Здесь вместо воздуха водяная шуба – десять метров воды. Свет она пропускает, вредное излучение поглощает. Против оконной стены дверь. За ней длинный прогнутый коридор – шестикилометровая главная улица эфирного города По ту сторону склады, технические помещения, не требующие солнечного света, и опять водяная шуба – противометеоритная.

Коридор отгибается вверх. И сколько бы вы ни шли, он отгибается вверх. Идете, но как будто топчетесь на месте. Слева двери, справа двери. Квартиры, школьные классы, кабинеты, мастерские. Потом площадка, клетки лифта. Поднимаетесь на второй, на пятый, на двадцатый этаж – и там прогнутые коридоры, двери, двери, двери…

Но на верхних этажах вес поменьше. Подниметесь на этаж – теряете полкилограмма Наверху живут пожилые люди, им необходима легкость. А за пятидесятым этажом лифт входит в великолепный сад. Длиннющие стволы ползут по его радиусам, кроны свисают с одной стороны, все деревья, словно подсолнечники, повернуты к Солнцу. Здесь водяная защита потоньше, краски ярче, радуют глаз сочные помидоры, румяные яблоки, грузные дыни, пахучие тропические фрукты. Чем выше вы взбираетесь, тем легче двигаться. И вот уже вес покинул вас, вы плывете в воздухе, перехватывая ветки, лавируете, словно рыбы, среди гигантских деревьев, сплетающих кроны в центре города-колеса.

В центре самые интересные сооружения. Тут две обсерватории – одна на солнечной стороне, другая на темной. Тут же вокзал. Причаливают к платформе малые и большие корабли, похожие на рыб, на трубы, на шары, на гири… Грузы выкатываются из чрева, выходят пассажиры в скафандрах. Катятся по небу другие города-колеса, весь космос как бы усыпан ломтиками колбасы. И за всей этой толчеей зорко следит капитан острова, мастер расчета, спасающий от столкновений. Конечно, с детских лет вы мечтаете быть капитаном… наблюдать за космической дорогой, в семь вечера включать маховик, разворачивая комнаты к ночному небу, объявлять по радио: «Отдыхайте, спите спокойно, капитан не спит!»

Такую главу хотел вписать Ааст Ллун в книгу подарков, такое предложение внес он в Совет Человечества, под названием «Проект Реконструкции Неба».

Проект этот очень последовательно продолжал всю деятельность Ааста. Именно так строились все Амуры и Громы – большие искусственные спутники, которые столько раз рассчитывал Ааст. Типовой проект он как бы умножил на два миллиарда, Космическая пустыня обездолила Ааста, а узник в ответ уничтожит космическую пустыню, оживит и населит ее.

Историки науки отмечают, что Ааст не был оригина­лен. Идею эфирных поселений выдвинул еще в начале XX века Циолковский – основатель наук о покорении космоса. То был человек удивительный: скромный учитель, глуховатый, одинокий, он жил в провинциальном городке России и одновременно в третьем тысячелетии. Соседи пили, копались в огороде, играли в карты – он прокладывал дороги в космос, расселял человечество в эфире. Это был поистине волшебник, но волшебник без палочки: предвидел чудеса, но не успел сотворить. Ведь он умер за четверть века до первого визита человека в космос.

Знатоки истории, впрочем, отметили и некоторые отличия у Ааста Ллуна. Великий мечтатель XX века не знал о лучевой опасности и не придавал значения метеорной. Поэтому его города были без всяких шуб, эфирные жители купались в море света, наслаждались невесомостью…. Ааст же испытал невесомость на себе, не хотел продолжать испытание на детях будущего. Он настаивал на нормальной искусственной тяжести, все его колеса крутились вокруг оси – один оборот в минуту.

Итак, проект реконструкции неба, по Циолковскому, был представлен в Совет Человечества, рассматривался там осенью 2196 года.

И резче всего против Ааста выступили другие архитекторы природы, предлагавшие направить усилия людей не в космос. Их трое было – главных оппонентов: степенный Ван-Вейден, великий остеклитель (он предлагал все поля покрыть стеклом, превратить планету в сплошную оранжерею), долговязый Маккей, отеплитель полярных стран, и маленький Ота, сторонник заселения океанов.

Соперники, влюбленные в свои идеи, сразу же обнаружили слабые места в проекте Ааста Ллуна.

Ван-Вейден сказал: «О расчетах я не говорю: вероятно, там все правильно – извлечены корни и взяты производные. Но, признаюсь, мне, человеку обыкновенному, это не по душе. Мы обыкновенную Любим почву: твердую, плодородную, удобренную; грядки любим, цветы на грядках. Как-то неуютно и страшно провести всю жизнь в автобусе. Ты мчишься, за тобой мчатся, наискось, наперерез. На нашей доброй старой Земле страны крепко держатся друг за друга, не сталкиваются, не наезжают. А там у каждого поселеньица своя орбита. Наклон получается разный, орбиты пересекаются, надо их раздвигать для безопасности, но тогда одним будет тепло, другим – похолоднее, ближние будут заслонять свет дальним, мелькать, устраивать затмения. Не будут заслонять? Хватит места в космосе? Ну что ж, если вы оставите свободное пространство, значит, вы его не используете. Используете один процент, доли процента….

Ота сказал: «Я не могу опомниться. Меня так потрясает, так поражает проект Ааста. Думаю, что только через тысячу лет мы сможем его оценить полностью. Я только хочу возразить моему коллеге Ван-Вейдену. Один процент, даже доли процента – это достаточно много. Но я не понимаю одной мелкой детали, не уловил при чтении. Сколько людей будет жить на эфирном островке? Видимо, одна–две тысячи. Но это даже не город, это село, колхоз, один завод – не более. В селе может быть сад, огород, школа – селу не нужен университет, научно-исследовательский институт, металлургический комбинат… На нашей старой Земле человечество ведет единое хозяйство на сто миллиардов чело­век. Я не очень понял, как вы будете вести единое хозяйство на островках? Ведь все они расползаются, у всех разные периоды обращения и разные орбиты. Сегодня рядом институт, рядом поставщик сырья, рядом клиника, через месяц они за сто миллионов километров. Сырье удирает от завода, завод от потребителя. Чтобы учиться, надо покинуть семью; чтобы лечиться – покинуть семью. Не возникнет ли стремление замкнуться в маленьком натуральном хозяйстве, выращивать капусту на солнышке и к тому свести жизнь?»

А Маккей добил: «Я человек прямой, вырос в лесных дебрях, у нас в Канаде уклончивых не уважают. Скажу просто: цифры большие, километров миллионы, а простор мнимый. Комнаты, комнаты, коридоры и коридоры. Шестикилометровый коридор и садик на триста гекта­ров. Здоровому человеку дышать негде».

И это последнее возражение показалось Аасту самым убедительным. Ограбленный космосом, Земли лишенный, он мечтал, чтобы для всех Земля была в космосе: рассыпчатый снег, тугой ветер, небо, и море, и горы. А что получилось? Аквариум вместо моря, лифты вместо гор, коридоры и сад на триста гектаров.

Ааст возвратился с Земли угнетенный и больной. Он еле высидел дискуссию в Кремле. Кровь шла у него изо рта. Вернувшись, собрал свои чертежи и расчеты, увязал и выбросил в космос. Со спутника легко было сбрасывать; размахнулся – и новая планета бороздит пространство. Мать сказала сокрушенно: «Не изводи себя ради них. Кто же тебя жалеет, понимает?» Ааст дал ей слово не думать о реконструкции неба, держал слово неделю.

«Как сделать эфирные города побольше? – спрашивал он себя. – Не на тысячу жителей, а на сто тысяч, на миллион, на сто миллионов? Тогда отпадут основные возражения».

Расчет говорит: можно делать большие спутники, но только невесомые. У естественных планет тяжесть направлена к центру, тяжесть помогает прочности. Чем планета массивнее, тем прочнее. На эфирных островах тяжесть центробежная, вес направлен наружу, эфирный остров как бы стоит на своем ободе. Вес километровых сооружений обод выдержит, от стокилометровых развалится, потечет, как горные породы текут на стокилометровой глубине.

И Ота прав в своих сомнениях. Нельзя вести единое хозяйство на автобусах, бегающих по разным маршру­там. Связать можно только те, которые идут по одному направлению, по одной орбите, гуськом. И нельзя ли их соединить не только экономически, но и в прямом смысле – жесткой связью: трубой, коридором? Получится как бы ряд из паровозных колес на единой оси, хоровод колес по всей орбите.

Потом еще можно хороводы соединить между собой…

Так постепенно Ааст Ллун пришел к другому старинному проекту – к идее Фримена Джей Дайсона.

Дайсон жил в XX веке, на полвека позже Циолковского, но даже неудобно их сравнивать, ставить рядом. Циолковский был мечтатель, подвижник, зачинатель движения в космос. Дайсон – благополучный американец, профессор, преподаватель квантовой механики, автор учебника по квантовой механике, между делом написал и поместил в журнал «Наука» заметочку («Репорт»), расчетов не привел, допустил ошибки, научные и логические, но идею высказал. Интересно, что ее заметили и оценили раньше советские люди – жители страны, смотрящей в будущее.

Теперь Ааст Ллун представлял себе главу в книге подарков иначе:

Закипела в космосе работа. Строительным материалом стали безжизненные планеты. Сначала в дело пошли астероиды – всякие там Весты, Астреи, Терпсихоры… А потом и большие планеты были раздроблены взрывами. (Вот это были взрывы’) Из камня готовили камнелитовые плиты, из газов – метана и аммиака – пластики. Ведь в больших планетах газов было больше, чем камня. Так возникали в космосе плоские блоки – части будущей небесной тверди.

Затем ракеты-тяжеловозы, громадные, с башню величиной, нахлобучив себе на голову готовый блок, широченный, как мексиканская шляпа, вели его, стреляя огнем, на постоянное местожительство. Там монтажники принимали блок, соединяли с доставленными раньше, и рос, рос, рос твердый пояс вокруг Солнца, к нему добавлялся второй, третий… пока все околосолнечное пространство не оказалось в футляре, в этакой скорлупе в 400 миллионов километ­ров диаметром.

Впрочем, вы сами живете на внутренней поверхности футляра, хорошо знаете его.

Под ногами почва – песок, глина, гумус. Почва земная, и растения на ней растут земные: травы, ароматные цветы, вкусные овощи, тенистые деревья. Под почвой литой камень – трехметровая толща футляра. (Надо бы основательнее, но не хватило материала в пла­нетах.) А с той стороны, всего в четырех метрах от ваших подошв, ребра противометеоритной защиты и космическая пустота: миллионы километров, астрономические единицы, световые годы, парсеки пустоты. На ту сторону выходят только астрономы, ремонтники да механики двигателей вращения. Ведь в то время, когда твердь была построена, пришлось ее привести во вращение. Без вращения люди падали бы на Солнце – там центр тяжести всей системы. Пришлось придать скорость, и немалую – больше тысячи километров в секунду на экваторе.

Вращение породило тяжесть. Значит, можно было создать нормальный мир: реки, текущие по склонам, озера, – удержать воздух и получить голубое небо и тугой ветер. Можно было сделать горы, выдавленные на оболочке, полые внутри. И на горах осел снег – снежно-белый, рассыпчатый, – потекли из-под снега ручьи, зашумели водопады. В голубом небе над макушкой висит у вас палящее Солнце и, невидимые в голубизне, ходят по своим орбитам Меркурий, Венера и Земля-прародительница. На старой Земле никто не живет сейчас – там музеи древнего быта. Тесна она для человечества. Всего 500 миллионов квадратных километров со льдами и океанами. Новая суша в миллиарды раз просторнее. Здесь в миллиарды раз больше лесов, полей, домов и людей…

Так выглядел второй проект Ааст Ллуна, составленный по идее Дайсона, но с введением тяжести.

И снова согнутый земным атлетическим притяжением сидел Ааст в президиуме Совета Человечества.

И те же соперники-критики выискивали и указывали слабые места.

Ван-Вейден сказал: «Я простой садовод. Что я понимаю в космических делах? В оранжереях я понимаю: как там приходит тепло, куда уходит, почему под стеклом теплее, чем в поле. И этот грандиозный футляр мне представляется подобием оранжереи. Приход ясен – тепло дает Солнце. Но где расход? Наша добрая Земля отдает тепло по ночам, поворачиваясь к Солнцу спиной, лицом к космическому пространству. Эфирные колеса Циолковского тоже отворачивались от Солнца. Футляр развернуться не может. Куда уйдет тепло? Только под ноги, сквозь почву и каменное основание. Но может ли при нормальной температуре сквозь четырехметровую каменную стенку уйти все тепло, полученное от Солнца? Это серьезная проблема. Если тепло не уйдет, вся поверхность футляра накалится и изжарятся заживо все наши потомки.

Ота сказал: «Я был так поражен проектом нашего друга в прошлый раз. Даже не представлял себе, что, можно предложить что-либо более внушительное. Но Ааст Ллун превзошел все ожидания, превзошел себя. Мне кажется, все это так головокружительно, люди поймут проект только через десять тысяч лет. Мне непонятно все. Из тысячи вопросов я решаюсь задать только один: насчет искусственной тяжести. Тяжесть создается вращением, если я уловил. На эфирных колесах это было возможно вообразить – один оборот в минуту, скорость около ста метров в секунду. Здесь один оборот в год и скорость около тысячи километров в секунду. Как ее развить? Ядерным горючим? Но понадобится очень много – тонна на тонну полезного веса. Где взять столько? И какие возникнут напряжения? Какой материал выдержит сдвиг и скалывание? И еще один вопрос я задам: «Зачем все это?» Центробежная сила на шаре неодинакова: на экваторе наибольшая, у полюсов равна нулю. Следовательно, на экваторе нормальный вес, у полюсов невесомость. Все реки потекут к экватору, продавят там дно и выльются наружу. Воздух от полюсов улетучится к Солнцу. Ни лесов, ни полей, ни озер делать нельзя. Под горы нужен фундамент, иначе они проломят скорлупу. Без воздуха не будет ни полей, ни лесов. Многоуважаемый Ааст обещает жизнь на вольном воздухе, но без стеклянной крыши ему не обойтись. Мы – простые современные специалисты – не видим выхода из этих противоречий. И, должно быть, не увидим в ближайшую тысячу лет. Может быть, имеет смысл отложить обсуждение на тысячу лет?

А Маккей, прямой и резкий, забил последний гвоздь.

«Я человек простой, – сказал он, – уроженец дремучих лесов. У нас житейские правила такие: дом рубим для себя, для детей. На правнуков не загадываем, не знаем, какая у них семья, какие вкусы, какие к жизни требования. Ааст предлагает строить дом, который будет готов через три тысячи лет. Сто поколений – каменщики, сто первое – жители. Но если сто поколений проживет на строительных лесах, в невесомости, среди неготовых блоков, нужны ли сто первому поколению поля, леса и тяжесть? Не будет ли для них ветер ядовит и тяжесть тяжела, как уважаемому нашему докладчику?»

Обескураженный, снова больной от земного веса, Ааст покинул Землю. В ракету его внесли на носилках, три дня он лежал без памяти. Врач-космотерапевт сказал, что следующий визит на Землю может быть смер­тельным. Мать взяла с него честнейшее слово – выбросить в космос не только чертежи, но инструменты, и чертежную доску, и вычислительную машину. На десятый день ночью тайком Ааст прокрался в мастерскую.

У него сложился новый проект – этакий гибрид из идей Циолковского и Дайсона.

…Впрочем, вы сами, ребята, живете в этом мире, хорошо знаете, как он устроен.

Солнце взято в клетку. Решетчатая клетка-шар немыслимых размеров окружает все околосолнечное пространство.

На пересечении прутьев – оси жилых колес. Каждое колесо – жилой поселок или парк, завод, лаборатория… Для безопасности все они спрятаны в водяную шубу. Вода медленно перекачивается с солнечной стороны на теневую, там отдает тепло.

А в прутьях решетки-дороги – грузовые конвейеры, пневматические поезда, плавательные дорожки. Надо бы сказать «пешеходные», но в решетке невесомость – там нельзя ходить.

Мир, похожий на игрушечную бумажную мельницу, где цветные колесики крутятся, если бежать навстречу ветру.

Колеса – жилища, колеса – парки, колеса – озера, колеса – фабрики, колеса – стадионы, колеса – лаборатории….

На сто колес-жилищ – одно колесо-клиника, одно колесо-электростанция, колесо-университет, колесо-склад, колесо-космодром. Проект свелся к экономическим расчетам: сколько колес общественных на тысячу жилых и какой ширины должны быть транспортные трубы решетки?

Ааст составлял расчеты, чертил схемы, но без удовлетворения. Ему не нравился этот решетчато-мельничный мир. В нем не было главного: сказки детства Ааста – нарядной Земли, искристого снега, воющего ветра, плеска волн… В комнатах – нормальный вес, на дорогах – невесомость. Постоянные переходы от веса к невесомости и обратно: по пути на работу, в гости, на ста­дион. Переходы неприятные, утомительные, для детей и стариков вредные. Отсюда тяга к домоседству. Мир съеживается, ограничивается одним колесиком. И постоянное ожидание катастрофы: метеорит, ржавчина, усталость металла – и космос врывается в городок, губя жизнь…

Но ничего другого Ааст не мог придумать. Видимо, как Циолковский, как Дайсон, и он тоже волшебник без палочки. Хочет сказать: «Пусть будет Земля в мертвом космосе!» Но палочки нет в руках – и не появляется Земля.

И если бы Ааст Ллун жил в XX или в XXI веке, так бы и умер он волшебником без палочки, оставив потомству папки с неосуществимыми проектами.

Но дело происходило в конце XXII, в начале XXIII века, когда волшебные палочки изобретались в массовом масштабе.

В космическую келью Грома-7 радио приносило вести о чудесах.

Как все изобретатели, Ааст слушал и читал по-своему: все примерял к своему проекту.

Вот он прочел, что люди наконец овладели эйнштейновской энергией Е = mс2. Не только уран и водород – любое вещество может быть теперь горючим. В межзвездный полет отправляется не ракета, а астероид. Тело его превращается в лучи, астероид сам себя разгоняет до скорости света.

«Ага, – думает Ааст, – значит, можно целые планеты перемещать. Выводить поближе к Солнцу и там уже переделывать».

«Когда астероид стартовал к звездам, – сообщает телевидение, – в первую же секунду сорок тонн вещества стали лучами. Земля получает от Солнца в секунду только два килограмма лучей».

И Ааст думает:

«Выходит, что фотонный астероид был ярче Солнца. Можно делать искусственные солнца».

Потом приходит известие с Луны, краткая заметочка: «Из-за неосторожного обращения с лучами Нгуенга срезанная верхушка горы улетела в космос. Обломками раздавлен ядролет, погибли три пассажира. Физики считают, что тут имело место новое явление: лучи не взорвали гору, а рассекли поле тяготения. Лишенная тяготения гора не удерживалась более Луной.

«Вот как! – думает Ааст Ллун. – Тяготение можно рассекать. Это пригодится. Ведь, по Дайсону, надо было разбирать Юпитер на строительный материал: дробить его, взрывать, что ли? Если же рассекать поле, сразу получатся две планеты, у каждой свой центр тяготения, слепятся два шара. Потом еще раз пополам, еще раз на четыре части. Аккуратно, чисто, без потерь…

И будущая глава в книге подарков приняла такой вид:

Ваши дедушки и бабушки, друзья, получили в подарок от своих предков только один дом, одну планету, по имени Земля. Это была красочная и разнообразная планета с голубым небом и тугим ветром, с волнующимся морем и рассыпчатым снегом и с горами, величавыми и суровыми. И хотя планета была не так велика – первый же спутник облетел ее за полтора часа, – людям она казалась очень просторной, даже необъятной.

Но со временем люди застроили всю планету – и степи, и горы, и моря. Земли не осталось на Земле для новых домов. Пришла пора вспомнить слова Циолковского: «Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели».

Однако в солнечной семье не было других планет, подходящих для обитания: либо слишком жаркие, либо слишком холодные, или малые, неспособные удержать воздух, или слишком большие – с непосильной для людей тяжестью.

И тогда возник дерзкий проект: расколоть на части одну из больших планет, разрезать, как каравай хлеба, как головку сыра, как арбуз.

Прежде всего ученые решили пожертвовать Ураном. Это была далекая от Солнца, ледяная, жидким газом окутанная планета. И материала в ней было на пятнадцать земель.

Разрезать планету – невиданная задача! Сколько лет уйдет на ее решение? Но Ааст знает: разрезать – только одна из проблем. Надо решать еще вторую, третью, четвертую… Вторая, третья, четвертая… десятая папки заполняются справками, расчетами, эскизами.

Проблема вторая: как доставить.

Если поле тяготения уничтожено, осколки разлетаются примерно с такой же скоростью, с какой тела прежде падали на планету. Для Урана это около двадцати километров в секунду. Скорость достаточная, чтобы покинуть Солнце навсегда. Но Солнечная система велика, пройдет лет десять, прежде чем осколки уйдут за ее пределы. За эти десять лет нужно их поймать, повернуть и пригнать на местожительство – на околосолнечную орбиту.

Как доставить?

Только превращение в лучи собственного тела планеты даст требуемый запас энергии. Нужно планету сделать фотонной ракетой. Стал же фотонной ракетой астероид, улетевший к звездам.

О том астероиде с восхищением писали, что он подобен второму солнцу: тонны лучей вылетали из его дюз. Чтобы маневрировать с планетой, нужно превратить в лучи десять в семнадцатой степени тонн ее вещества. Двигатель ее должен быть в десять тысяч раз мощнее Солнца.

Сумеет ли техника совершить такой скачок? Не потребуются ли столетия, тысячелетия?

Проблема третья: как остудить.

Ведь недра Урана не менее горячи, чем земные. Разрез обнажит их, фотонная реакция переплавит еще раз. Новорожденные миры будут раскаленными. Даже удобно отчасти: под влиянием силы тяжести болванки планет станут шарами, что и требуется.

Но потом надо их остудить.

Первое, что пришло в голову Аасту: межпланетный холод, абсолютный нуль; планеты остынут сами, покроются коркой, как лава.

Корочка на лаве образуется быстро, однако сама же мешает затвердеванию. Цифры говорят: дни нужны, чтобы у планеты была метровая кора; через столетия будет стометровая; стокилометровая, как на Земле, только через миллиард лет.

Даже на стометровой коре боязно строить города. Извержения будут взламывать ее то и дело, здания потонут в каменном огне.

Нельзя полагаться на природу, помочь придется.

И Ааст Ллун решает поручить задачу технике – геотермической. Есть много способов убирать лишнее, тепло. Самый расчетливый: превращать тепло в электричество. В прошлом веке немало было подземных станций, добывавших ток за счет жара магмы. Пусть и здесь будет так же: первобытный жар планет превратится в ток Энергию запасут спутники-аккумуляторы для будущих жителей.

Третья трудность преодолима… Но есть еще и четвертая.

Четвертая проблема: как расставить планеты.

Желательно, чтобы новые планеты ходили по земной орбите – для человека самой приятной, самой благоприятной.

Пусть будет хоровод планет. Пусть они движутся гуськом, соблюдая порядок, на почтительном расстоянии друг от друга.

Но, увы, хоровод невозможен. Планеты будут притягиваться взаимно, постепенно сближаться, грозя столк­новением. А подправлять орбиты лучевыми взрывами небезопасно для будущих поколений Очень уж страшная штука – лучевой взрыв.

Нужно найти устойчивую расстановку планет.

Астрономическая практика говорит, что на каждой орбите есть три надежные точки. Они расположены по углам равностороннего треугольника. На орбите Юпитера были открыты эти точки в свое время. Треугольник как бы бежит по орбите, в верхнем углу сам Юпитер, в других, не отставая и не догоняя, движутся группы астероидов. Передовые называются Греками, арьергард – Троянцами.

Итак, три планеты можно поместить на земной орбите. Три. Маловато.

Но на орбите Юпитера целые группы астероидов возле надежных точек. Нельзя ли Аасту построить группы планет?

Пусть у Земли будет пара – планета-подруга. Но не слишком близкая. Приходится считаться с приливами. Приливы же зависят от массы и от расстояния между телами в кубе. Следовательно, на лунной орбите планета, размером с Землю (80 лунных масс), вызовет приливы в 80 раз сильнее лунных. Ежесуточные потопы, заливающие все низменности мира, были бы подарком от такого соседства. Но, к счастью, приливы зависят от расстояния в кубе. Достаточно отодвинуть соседку в три раза дальше Луны, и приливы станут умеренными.

Итак, две планеты на расстоянии около 1, 2 миллиона километров.

Куда поместить третью?

Опять обращаемся к астрономии: какие есть звездные казусы в ее практике?

Бывают на небе кратные – тройные, четверные, шестерные системы. Устойчивы они в том случае, если выполняется правило: расстояние между парами должно быть по крайней мере в пять раз больше, чем между телами в паре.

На расстоянии в шесть миллионов километров помещаем еще пару планет.

Вот как, оказывается, выглядит искусственная планетная система – не хоровод, а треугольник, и в каждом углу семейство из четырех планет. Три ночных светила на небе каждой новой земли – золотой блин, с нашу Луну размером, и еще две золотых вишенки рядышком, на невидимой веточке. Двойной вальс в пространстве. Каждая пара кружится – месяцев пять на один оборот, да еще вокруг общего центра тяжести обе пары обращаются за два года с половиной. Сложные получатся месяцы, годы неровные.

Заботы астрономам!

Часами Ааст сидел у экранов Грома, советуясь то с астрономами, то с математиками, то с энергетиками, то с геологами Иной раз пять человек одновременно с пяти экранов подавали советы, спорили, перебивая друг друга. То в обеденные часы, то в ночные Ааст спешил к своим подрамникам, плавал от одного к другому, не пристегиваясь, с опытностью привычного невесомщика, витая, записывал возникшую мысль. В космосе время путается Иной раз по суткам Ааст висел над чертежами.

– Бедненький мой! – сокрушалась мать. Верная мама, переполненная жалостью к обездоленному сыну, из-за него жила в ненавистном космосе. – Бедненький, изводишь себя, и для кого? Ведь не ценят тебя, не понимают, отвергают. Не мучай ты себя из-за равнодушных этих. О своем здоровье подумай. На кого ты похож? Бледный, синий, не обедал, не завтракал.

Мама не понимала, что сын ее счастлив, как никогда. Он редактор природы, он архитектор неба, соперник господа бога (если вспомнить старую сказочку о чудодее, создавшем такую непродуманную Вселенную за шесть дней – от воскресенья до пятницы). Он передвигает планеты как пешки на космической доске, он играет в игру, где правилами служат возможности техники и законы материи. Лепит миры, как ребенок лепешечки из пластилина. Не вздыхай, мама, мало есть на свете таких счастливых сынов.

Проблема пятая: как расположить моря и горы.

Проблема шестая: как насытить атмосферу кислородом.

Проблема седьмая: как создать растительность. Что отобрать и что переделать?

Проблема животного мира.

Населения.

Городов.

Экономики. Разделения труда между планетами.

Транспорта.

Связи со старой Землей.

Все заново. Все – проблема. Все надо продумать заранее.

И еще проблема проблем: куда расширяться после.

Двенадцать планет размещены, из Урана не изготовишь больше. Все они будут заселены за полтора-два века. А дальше? Куда пристраивать тринадцатую, четырнадцатую, прочие? Нужна же перспектива строительства. Можно ли к каждой четверке добавить еще четверку?

Астрономическое правило требует: расстояние между четверками должно быть в пять раз больше, чем между парами. Умножаем шесть миллионов на пять, получается тридцать миллионов километров.

Место на небе есть, но математики обескураживают Ааста. Они уверяют, что такая система устойчива только в пустоте. Могучее Солнце разорвет ее, раскидает планеты. Вопрос сложный, даже анализу не поддается. Допустим, Ааст отстоит свои восьмерки. Двадцать четыре планеты расставлены…

А если потребуется двадцать пятая? Ей уже нет места поблизости от Солнца. И опять проблема:

Проблема энная: как обогревать.

Искусственные солнца нужны.

Технические условия конструктору такого солнца:

1. Глаза человека приспособлены к свету, который излучает тело (тело это – настоящее Солнце), нагретое до шести тысяч градусов.

2. Чтобы не казаться чересчур ярким, техническое солнце должно выглядеть не меньше нашего, то есть занимать на небе полградуса. Допускается и больше.

3. Желательно, чтобы солнце всходило и заходило каждые двадцать четыре часа. Такие сутки отвечают человеческим привычкам.

Это проблема отдаленная, проблема, которая понадобится для двадцать пятой или, в худшем случае, для тринадцатой планеты. Но Ааст должен ответить, если его спросят: «Что после? Какие перспективы? Ведь Циолковский нашел место для двух миллиардов земель, а вы спотыкаетесь на тринадцатой».

Волей-неволей приходится думать и об искусственном солнце.

Источник энергии все тот же: эйнштейновская энергия – полное превращение вещества в лучи. Вещество есть на любом небесном теле, стало быть, всякий астероид может стать и искусственным солнышком, если нагреть его поверхность до шести тысяч градусов.

Итак, спутник – солнце, сделанное из астероида.

Птолемей мог бы ликовать: наконец-то будут солнца, обращающиеся вокруг земель!

Но…

Громадное солнце неэкономично, однако у громадины есть свое достоинство – могучее притяжение. Солнце удерживает при себе газы, раскаленные до шести тысяч градусов Астероид их не удержит. Он испарится от собственного жара.

Перечеркни, Ааст, начинай сначала!

Что тебе требуется? Лучи. Лучи, а не нагретое тело. Делай лучи холодным способом! Превращай вещество в лучи, ничего не разогревая! Так работают лазеры, так работают двигатели фотонных ракет и планет, превращенных в ракеты.

Лучи надо изготовлять на поверхности технического солнца, лучи изготовлять и не раскалять ничего.

Получается проще, чем двигатель планеты. Может быть, не перемещать планеты вообще? Последняя проблема решена? Нет, не последняя. Есть еще.

Эн+первая проблема. Проблема материала.

В Юпитере и всех прочих планетах материала не больше, чем на 450 земель. Но, к сожалению, те большие планеты состоят из газа, почти целиком из водорода; твердого вещества наберется там на два-три десятка земель, в лучшем случае – на полсотни. Полсотни планет заселятся лет за четыреста. А дальше? Надо же видеть перспективу!

Не придется ли с таким трудом и усилиями сооруженные планеты в дальнейшем разбирать, превращать в циолковские эфирные колеса, в дайсоновскую скорлупу?

И такой вопрос могут задать Аасту Ллуну.

Надо указать резервы материала.

Еще в XXI веке было открыто, что есть за пределами Солнечной системы одинокие бесхозяйные тела, размером с Юпитер и побольше. Возможно, появится славная профессия в будущем: ловцы планет, загонщики планет, укротители планет. Так некогда в джунглях ловили диких слонов, чтобы загнать их в стадо и приручить.

Если мало бездомных планет в космосе, придется, может быть, резать собственное Солнце, вырывать клочья из его тела. Ведь в нем 330 тысяч земных масс, материала в тысячу раз больше, чем в Юпитере. И тогда другая героическая профессия появится в будущем – солнечные ныряльщики, солнечные хирурги. Даже Аасту, уроженцу XXII, гражданину XXIII века, трудно представить себе необыкновенную технику солнечной хирургии. Как это будут проникать в недра Солнца, как там выцеживать кислород, железо, тяжелые элементы?.. Как вытаскивать все это наружу?

Только тут увлекаться нельзя. Солнце не только источник света, но и центр притяжения. Нельзя растащить все Солнце по кусочкам. Планеты потеряют хозяина, разбредутся в космосе, как овцы без пастуха.

Не предпочтительнее ли разобрать чужую звезду – тусклую, никому не нужную Проксиму Центавра или спутник Сириуса – белый карлик, плотности невероятной, массивный, как Солнце, маленький, как Земля.

Люди будущего – погонщики звезд?

Такой проект представляет Ааст на Совет Человечества.

Его соперники не протестуют. Они постарели. Ван-Вейден разводит тюльпаны в своем саду и не хочет хлопотать обо всей планете. Да он и не соперник уже, в сущности. Великое остекление не решает проблемы тысячелетия. Что оно дает? Двойной урожай, только и всего. У Оты и Маккея странная трансформация: они полюбили, жалеют то, что хотели уничтожить! Ота слагает стихи о соленом ветре и гулком прибое. Маккей уверяет, что без канадской зимы не может быть здоровья, проектирует горно-зимние островки для каждой страны.

Соперники молчат, не указывают на слабости, но Ааст набрался опыта, сам научился их находить, сознаваться откровенно.

По проекту Циолковского, варианту Дайсона, человек получал как бы миллиарды планет. Он, Ааст, говорит о десятках и сотнях.

Его проект сложен и трудоемок. Высочайшая техника, перемещение планет, захват чужих звезд!

И только одно у него преимущество: Ааст обещает земли. На них будет тугой ветер и рассыпчатый снег, моря со штормами, горы с ледниками.

Ааст говорит: «Жизнь неотделима от среды. Наши предки 200 миллионов лет назад выползли из моря на сушу и до сих пор в теле своем мы носим подобие моря – соленую кровь. Покидая Землю, мы уносим в космос в ракете или скафандре подобие земной атмосферы, кислородной, влажной, умеренно теплой. Обжить космос – это значит сделать его похожим на Землю. Без цветного неба, без ветра и снега люди несчастливы, знаю это по себе. Не сомневаюсь, что вы выберете мой проект, хотя он труден и невыгоден».