"Джэксон остается в России" - читать интересную книгу автора (Свиридов Георгий Иванович)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Сидней проснулся от продолжительного звонка. Кто-то настойчиво требовал впустить. Нужно встать и открыть дверь. Но ничего этого делать не хотелось. Даже открывать глаза. Он все еще был во власти сна. Сна, похожего на действительность, или действительности, похожей на сон.

Слишком много впечатлений за один день! Он пережил трагедию автомобильной катастрофы, отчаянно боролся за свое право добиться успеха, узнал опьяняющую радость взлета и славы.

Джэксон закрыл глаза. Попытался снова вернуться в сон, в сказку, в недавнюю действительность. Но не получилось. Он уже окончательно проснулся. Приятная легкая истома, которая наполняла тело и заставляла звучать каждую струнку души, исчезла, испарилась, как туман с появлением солнца.

За окном был уже день. Пасмурный, дождливый. Совсем обычный. Словно ничего и не происходило. Никаких следов от недавнего. Нет, следы есть. От большого пальца левой руки идет тягучая боль. Она разливается по всей руке. Джэксон осмотрел палец, осторожно ощупал его. Палец опух.

– Обыкновенный вывих, – заключил он осмотр. – Надо показать врачу. – И тут же отказался от этой мысли. К врачу нельзя. Никто не должен знать о его травме. Ведь кулаки – это его оружие! А ему предстоят встречи на ринге, бои. Надо принимать меры самостоятельно.

Джэксон вспомнил, что в таких случаях Максуэлл советовал делать глубокое прогревание парафиновой ванной. А где сейчас взять парафин?

Сидней направился в ванную и открыл кран с горячей водой. Сунул кисть под струю. Но долго держать не смог. Вода обжигала.

Когда же он вывихнул палец? Во время аварии, когда стукнулся о переднее сиденье? Возможно, там, возможно, и нет.

Боль он почувствовал на ринге. Когда Оргард стал торопливо бинтовать кисти и натягивать перчатки. Сидней вспомнил, как он стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. Он только выругался, крепко, как грузчик в порту. Неужели эта случайная травма отнимет у него то, к чему он стремился всю жизнь?

Оргард ничего не мог посоветовать. Был бы Максуэлл, спокойный и рассудительный Мики Кайт, тот нашел бы выход. Ведь не зря же его когда-то называли «профессором бокса».

Перед Сидом встала трудная задача: как с одним здоровым кулаком добиться победы? Отступать Джэксон не был намерен. Выходить на ринг только для того, чтобы уступить победу, он не хотел. Нет, Сидней жаждал победы.

Когда раздался звук гонга, известивший о начале поединка, у Джэксона уже созрел план. Он не был похож на тот, который был разработан накануне и отработан до деталей. Это был новый план. Дерзкий и опасный. Он зиждился на шаткой основе: на стратегической внезапности. Джэксон делал ставку только на одну руку: или – или… Конечно, так поступать было слишком рискованно, даже опрометчиво. Как злорадно усмехались глаза Таунсенда! Опытный боец сразу раскусил его. Может быть, не до конца, но все же правильно оценил главное. Он усмехался, а его выпуклые глаза как бы говорили: «Давай, давай, жми! Посмотрим через десять раундов. Надолго ли тебя хватит?!»

Харвей маневрировал. Как он маневрировал! Дразнил, заманивал, поддаваясь, и в последний момент, когда Сидней бросался в атаку, ускользал, как ящерица, которую хотят ухватить за хвост. Но Джэксон оставался неумолимым. Он не обольщался соблазнами, не терял самообладания и все время стремился к одному: заставить чемпиона принять ближний бой. Стремясь к сближению, он весь огонь атаки направлял в голову противника, пристально следя за его корпусом. Едва Харвей ослаблял защиту, едва появлялась возможность провести удар, Сидней бил. Эти редкие, но ощутимые удары в корпус помогли Джэксону принудить противника сблизиться. Тот надеялся найти в ближнем бою отдых. Но не тут-то было!

Вспомнив так быстро наступивший финал, Джэксон не удержался, чтобы не повторить удар, который принес славу и счастье. Он вынул руку из-под горячей струи. Вспухший палец и вся кисть покраснели. Сидней осторожно сжал кулак и стал в боевую позицию перед зеркалом. Мысленно представил атакующего противника. Потом присел и, распрямляясь, сделал удар по предполагаемому подбородку Харвея. Здорово получается!

Он повторил несколько раз прием. Жаль, очень жаль, что Максуэлл не был на матче, не видел боя. Тренер был единственным, кто мог по достоинству оценить его победу.

Но где сейчас находится тренер? Сидней помнил, как они расстались в машине. Где его искать? В какой больнице?

Норисон пришел торжественный, в черном костюме и, важно сняв шляпу, галантно раскланялся.

– Честь имею приветствовать нового чемпиона Америки!

– Спасибо, мистер Норисон! – ответил Сидней. – У вас здорово получается, как у настоящих дипломатов.

– Молодец! Порадовал меня и всю Америку! Дай обниму, – антрепренер обнял боксера, похлопал ладонью по его мускулистой спине. – Фортуна нам улыбается!

– Как солнце! – поддакнул Сидней. – Очень хорошо!

– У тебя особенно! – Норисон отстранился и ласково сощурил глаза.

– Где сейчас Максуэлл?

– Зачем он тебе?

– Я не видел его со вчерашнего дня, – Сидней рассказал обо всем, что произошло. – Жив ли он?

– Конечно, жив! Правда, его немного помяли, сломали ребра, и, кажется, ключицу.

– Это была не случайная авария!

– Ты думаешь, им зря платили доллары? Такие молодчики умеют работать! Что же касается Максуэлла, то не тревожься. Я обо всем позаботился. Он находится в приличной больнице, его лечат. И он скоро снова будет тренировать малышей.

– Малышей? Почему малышей? – Сидней насупился. В словах Норисона он почувствовал что-то недоброе. – Ведь Максуэлл меня тренирует.

– Тренировал.

Джэксон с недоумением посмотрел на антрепренера.

– Я что-то не понимаю.

– Тут понимать нечего. Тебе просто невыгодно содержать такой большой штат: тренера, спарринг-партнеров. Это слишком дорого обходится. Хватит и одного Оргарда. У него есть имя, и он недорого стоит.

Спокойный тон Норисона, его коммерческий подход к делу не сразу дошли до сознания Сиднея.

– Мне? Невыгодно? – Сидней явно не понимал своего шефа.

– Неужели ты думал, что им платили из государственной казны? – Лицо антрепренера уже не улыбалось. Оно стало жестким. – Все расходы производились от твоего имени. С самого начала, в течение ряда лет.

Джэксон беспомощно развел руками. Слова Норисона были словно камни.

– Но у меня… вы же знаете, – Сидней запнулся.

– Конечно, я знал, что у тебя нет ни цента! – Норисон прошелся по гостиной походкой победителя. – Но я знал и другое, знал, что они будут! Будут! Я поверил в тебя. И открыл тебе неограниченный кредит. Не жалел долларов для твоего совершенства. Это был риск, это был страшный риск. В случае краха, неудачи я мог бы разориться, вылететь в трубу. Ты понимаешь? Но я верил, верил, несмотря ни на что! И вчера, наконец, убедился в своей правоте. Ты оправдал доверие!

Джэксон попытался улыбнуться. Конечно, шеф прав. Все успехи достигнуты благодаря его стараниям, благодаря его деньгам.

– Я благодарен вам, мистер Норисон, – сказал Сидней, – за все, за все…

– Я горжусь тобой, мальчик, и благодарности не требую. Таков уж наш долг, любителей спорта.

– Что же тогда мне делать?

– Сначала мы займемся немного бухгалтерией, – Норисон расстегнул свою объемистую папку и вытащил плотную пачку листов. – Скучной бухгалтерией. Надеюсь, ты еще не забыл четырех действий арифметики?

– А потом? – Сидней беспокоился не о прошлом, а о будущем.

– Потом? – Норисон скроил улыбку и покровительственно хлопнул по плечу. – Потом будем продолжать начатое дело. Мы с тобой компаньоны одной фирмы. Оба работаем. Ты на ринге, я за рингом. Ты побеждаешь, я организую матчи. Как видишь, наша фирма весьма доходное предприятие.

– Давайте счета, – как можно спокойнее сказал Джэксон.

– Вот это деловой вопрос! Вопрос настоящего взрослого американца. Правильно, Сид, деньги любят счет! – Норисон протянул пачку бумаг. – Ознакомься. Пусть тебя не пугают цифры! Я все сразу не требую, будешь возмещать по возможности, по частям. Мы оба христиане и должны помогать друг другу. Мне не нужно процентов. Только возмещение расходов! Я стараюсь во имя славы Соединенных Штатов. Бокс – это моя слабость, я хочу, чтобы американские боксеры были самыми сильными в мире. Ради этой высокой цели я готов пожертвовать собой.

Сидней взял пачку бумаг и уселся в кресло. Стал читать. Это были счета, вернее, копии счетов. «Предусмотрителен, – подумал боксер, – такой не доверяет сам себе».

Джэксон смотрел на цифры, перелистывал страницы и удивлялся своей расточительности. Как он раньше об этом не подумал? Счета были аккуратно перепечатаны, и каждая цифра воскрешала в его памяти прожитые дни, радости, печали, успехи. Джэксон как бы смотрел сам на себя глазами финансиста, оценивал свои поступки и действия, видел оправданные и неоправданные затраты и расходы.

Норисона нельзя было упрекнуть в неточности. В счетах было все: плата за квартиру и расходы на поездки по стране, заработная плата тренеру и гонорар спортивным журналистам, счет чикагского шофера такси и счета фешенебельных гостиниц, расходы, связанные с пребыванием на ферме, и ежемесячные ассигнования матери, содержание спарринг-партнеров и подарки соответствующим должностным лицам, принявшим участие в организации матча с Таунсендом, оплата тайных агентов, разыскавших Иллая после первомайской демонстрации, и крупные взятки полицейским чинам, личные карманные деньги боксера и рождественские подарки.

Приложила руку и Рита. Теперь Сидней понял, откуда она черпала доллары на свои изысканные наряды и туалеты. Жизнь последних лет день за днем, месяц за месяцем встала перед ним длинными списками счетов, превратилась в цифры. Оказывается, все имело цену. Каждый шаг, каждое движение.

Джэксон терпеливо дочитал до конца. Затаив дыхание, перевернул последнюю страницу. Он ждал последнего удара – итоговой цифры. Так подсудимый читает последний раздел приговора. Итоговая сумма выражалась шестизначной цифрой. Он смотрел не сумму и видел не арифметические знаки, не цифры и ноли, а цепи. Тяжелые цепи, которые опутали его.

– Я сразу не в силах погасить весь долг, мистер Норисон.

– Что ты, Сидди! Ведь я и не настаиваю, – поспешил заверить антрепренер. – Будешь погашать постепенно. От каждого матча. Теперь у тебя есть имя и повсюду открыт кредит.

– Вот получите, – Сидней достал чековую книжку и выписал свой первый чек. – Я хочу скорее рассчитаться.

Норисон ушел и унес с собой четыре пятых его состояния. Джэксон утешал себя мыслью, что все еще впереди. По существу состоялся только один настоящий поединок. Если так дальше пойдет, он скоро возвратит Норисону долг и станет свободным. Тогда все деньги будут его.

Уходя, Норисон предупредил:

– Тебя приглашает верховный глава Христианского союза молодежи. Они там готовятся тебя чествовать. Заеду за тобой в шесть вечера. Будь готов.

– Постараюсь, – ответил Джэксон. – Меня ждут дома, и надо навестить Максуэлла.

– Передай ему привет. Пусть поправляется старина. А за тобой я заеду прямо домой. Договорились?

Дома был праздник. У подъезда ждала толпа. Едва он вышел из машины, как его подхватили на руки и понесли. Повсюду раздавались крики «ура!» Соседи, знакомые, рабочие химического завода, мастера из мастерской Олт-Гайтмана, товарищи по школе – в общем, все, кто знал и не знал его, но жил поблизости, собрались у его дома, заполнили лестничные пролеты, набились в квартиру. К нему тянулись десятки рук, со всех сторон летели приветствия и поздравления.

Сидней не ожидал такого приема. Он и не предполагал, что слава так шумна. Смущенный и гордый, он не знал, как себя вести. Наконец он протиснулся к своим. Он увидел миссис Джэксон.

– Мама!

Перед миссис Джэксон расступились. Она была в праздничной синей кофте и шерстяной юбке. Глаза ее улыбались, и вся она, казалось, светилась радостью и тревогой. Сидней подошел к ней:

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй, мой мальчик, – ответила миссис Джэксон и обняла сына.

Она уткнулась ему в грудь, и он впервые почувствовал, какая она худенькая и слабая. Маленькие плечи женщины дрогнули. Сидней нагнулся и поцеловал ее в щеки.

– Не плачь, мама.

– Я от радости, мой мальчик…

Потом она провела ладонью по его волосам, погладила и спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично, мама.

– Тебе было там… не больно?

Он улыбнулся и отрицательно замотал головой.

– Честное слово? – допытывалась мать.

– Честное слово!

В словах сына звучала такая уверенность, он сам был так полон счастья, что она поверила. И вздохнула:

– Как жаль, что отец тебя не видит. Луи всегда гордился своими сыновьями, – она вытерла слезу. – Дай бог тебе счастья, мой мальчик! Трудная у тебя профессия, ох, трудная…

– Поздравляю тебя, братишка, – Иллай крепко обнял Сида. – Все рабочие завода гордятся тобой. Ты молодец!

Сидней давно ждал этой минуты. Наконец-то Иллай признал его правоту, правильность выбранного им жиз-ненного пути! И не только признал, он еще и восхищается, гордится им. Вот что значит стать чемпионом!

Рита повисла на шее брата и осыпала его поцелуями.

– Миленький Сидди! Как я рада! Как рада!

Морис Рэнди, старый товарищ отца, долго тряс руку Сиднею, говорил «спасибо» и «надо это дело вспрыснуть». По его покрасневшим глазам было видно, что старик хватил добрую кварту еще до встречи. Его сын Жак, такой же высокий, костистый, хлопал Джэксона по плечу, всячески показывал окружающим, что они с Сидом – друзья детства. Френк тянулся через головы людей, приветствуя и поздравляя. Френк, конечно, пришел не столько из-за Сида, сколько из-за Риты. Но та даже не смотрела в его сторону.

– Прошу внимания, леди и джентльмены! Тише! – Это кричал Блайд, который исполнял роль руководителя торжества.

Когда установилась относительная тишина, Блайд приосанился и сказал:

– Все мы, жители Бронкса, приглашаем Сиднея Джэксона и его семью на торжественный обед, устроенный в честь нового чемпиона Соединенных Штатов! Леди и джентльмены, прошу в Ридженклаб!

– Ура! – заревел Морис Рэнди и подкинул свою шляпу.

Все шумно устремились к выходу. Сидней тоже направился к дверям, но тут за него уцепилась Рита.

– Миленький Сидди! Только на одну минутку. Очень важное дело!

Она потащила его в свою спальню. Там уже находилась мать. Рита, не теряя драгоценного времени, сразу захватила инициативу в свои цепкие ручки.

– Мне нужно три тысячи. Пока у тебя есть деньги. Мне срочно необходимо купить модную шубку и переменить гардероб. Не могу же я быть все время в одном и том же! На меня смотрят как на сестру чемпиона.

– Столько не могу, – Сидней приготовился отражать атаку.

– Не можешь? Получил пятьдесят тысяч и сестре жалеешь несчастные центы? У тебя нет никого, кто бы так нуждался, как я! – Рита атаковала. Она была полна решимости получить свою долю. – Я же не прошу десять тысяч, хотя и должна была бы их требовать. Я прошу всего лишь три тысячи, и ты… ты…

Она уже рыдала.

– Рите пора замуж, но найти порядочного жениха трудно, – сказала миссис Джэксон. – Ты должен ей помочь, мой мальчик. Бог вознаградит тебя за твою щедрость.

Сидней хотел было возмущаться, доказывать, спорить. Ведь у него нет пятидесяти тысяч! Нет. Но он понял, что ему все равно не поверят. И он после некоторого колебания вытащил банковскую книжку и выписал чек.

Рита осыпала его поцелуями, оставляя на щеках следы губной помады, и спрятала чек в свою сумочку.

Сидней взглянул на мать. Она ничего не просила. Джэксон выругал себя за забывчивость. Ведь маме нужно было привезти хоть какой-нибудь подарок! Сын, такой знаменитый сын, пришел с пустыми руками. Боксер снова поставил свою подпись.

– Мама, вот тебе от меня.

– Зачем мне столько, мой мальчик? – сказала она, – Целых три тысячи!

– Бери, мама, это тебе мой подарок.

– За всю жизнь никогда не держала в руках чека на такую уйму денег. И отец твой тоже…

– Ничего, мама, придет время, будем иметь еще больше!

– Помоги бог, мой мальчик. Помоги бог!

Доллары улетели из его карманов, словно стая выпущенных воробьев. Быстро и в разные стороны. С легкой руки Норисона, к утру следующего дня у него от состояния не осталось ничего, если не считать воспоминаний и корешков чеков. Каждый, по-видимому, считал, что парню здорово повезло, что с неба ему в руки свалилось огромное богатство, и стремился урвать из этой суммы свою долю.

Шествие просителей в Ридженклабе открыл настоятель местной церкви. Он подарил чемпиону библию, книгу «Религия и здоровье» и несколько брошюр религиозного содержания. Пастор произнес большую речь, закончив ее обращением к Сиднею Джэксону:

– Сын мой, помни, что тот, кто смирил свой дух, сильнее тех, кто покорил царства!

После этой речи ему пришлось отвалить триста долларов «на благоустройство церкви». Потом были члены местного спортивного клуба, делегация учеников той школы, в которой он учился, организаторы озеленения рабочего района, представители местного отделения общества помощи бедным, комитет содействия просвещению и другие благотворительные организации.

Те, кто не мог претендовать на доллары, старались урвать хоть кусочки славы. Слава тоже приносит деньги. Лысый парикмахер, тот самый, который не раз насмехался над Джэксоном, когда он тренировался на тротуаре, теперь торжественно заявил, что готов брить и стричь чемпиона бесплатно, и просил Сиднея навещать именно его парикмахерскую. Бакалейщики и зеленщики объявили, что отныне будут снабжать дом чемпиона продуктами и овощами.

– Специально для Сиднея Джэксона!

А грузный владелец пивного бара сказал:

– Сиднею Джэксону ежедневно до самой смерти будет кружка лучшего пива, стаканчик виски и обед по выбору. Не забывай нас, Сидней, мы рады тебя видеть каждый день в нашем зале!

Даже Кэтинг, старая скряга, которая когда-то не отпускала в долг, теперь расщедрилась и увивалась вокруг миссис Джэксон.

Сидней смотрел на лавочников, местных коммерсантов и понимал тайный смысл их показной доброты и патриотичности. Они заботились не о благополучии Джэксонов, а о своих доходах. Имя чемпиона Америки – хорошая реклама.

То же самое происходило и на приеме у верховного главы Христианского союза молодежи. Только там речи были цветистее, манеры – изысканнее, маскировка – тоньше.

Поздно вечером Норисон повез Джэксона в фешенебельный ресторан отеля «Астория», где организовали ужин для спортивных журналистов. И снова Сиднею пришлось выписывать чеки.

После шумного дня и такого же вечера Сидней с больной головой и опустошенным карманом вернулся в свой номер гостиницы. Он долго не мог заснуть. Неужели и дальше так будут улетать доллары, заработанные с таким великим трудом?

К рассвету он пришел к выводу, что богатым человеком быть очень трудно: надо все время находиться на страже и постоянно бить по рукам, которые со всех сторон тянутся к твоему кошельку.

Сидней принял твердое решение: надо копить деньги. «Сначала разделаюсь с долгами, расплачусь с Норисоном, – думал он, – потом буду от каждого поединка откладывать определенную сумму, чтобы не быть нищим, когда уйдут молодость и сила».

Джэксон вытащил свою чековую книжку. Перелистал корешки, подсчитал. В его распоряжении оставалось чуть больше тысячи ста долларов.

«Что бы ни было, – сказал он сам себе, – пусть даже сам президент будет просить, эту тысячу – никому. Она должна стать основой».

Однако и этой последней тысяче долларов не суждено было задержаться в кармане Сиднея Джэксона. Утром он побывал в больнице, посетил Максуэлла. Когда переступил порог палаты, сердце защемило от боли.

Тренер лежал на кровати, и вся голова и грудь его были забинтованы. Темнели только глаза. Он лежал без движения. Рядом с кроватью, сжав ладонями лицо, сидела моложавая женщина. Услышав шаги, она порывисто встала и умоляюще подняла руки:

– Мики только уснул… Всю ночь метался… Прошу вас…

По тому, как она назвала Максуэлла, и страдальческому выражению ее лица Сидней понял, что она тут не посторонняя. Максуэлл никогда не говорил о том, что у него есть близкий человек. Сидней думал, что он закоренелый холостяк, далекий от женщин.

Когда они вышли в просторный коридор, Сидней тихо спросил:

– Что у него?

Женщина не ответила. Она прошла вперед, и устало опустилась в одно из глубоких кресел, которые стояли у раскрытого окна. Сидней сел напротив.

– Что с ним?

– Плохо. Сделали три операции и одну пластическую… Перелом ключицы… трещина в бедре… Она поспешно закрыла лицо руками. – Бедный Мики!.. За что так?..

Ее плечи вздрагивали и слезы катились между пальцами. Сидней кусал губы. Все это из-за него, из-за Джэксона. Так говорила совесть.

– Простите меня, но я не могу сдерживаться… – Она, успокоившись, вытерла платочком глаза. – Первую ночь Мики был без сознания. Он все время порывался вскочить и кричал: «Сидней, беги!»

Сидней вздохнул. Наступило неловкое молчание.

– Это уже второй раз… – снова заговорила женщина. – Тогда тоже так было… Почти двадцать лет прошло!.. Вы помните у Мики шрам на лбу?

– Да, над левым глазом.

– Он вам рассказывал его историю?

Сидней отрицательно покачал головой.

– Это похоже на Мики, – сказала женщина, – он всегда так. Скорее будет говорить о других, а о себе ни слова… Он вас так любит! Как сына, которого у него никогда не было, и которого так хотел!.. И я тоже. Мы любили друг друга. Готовились к свадьбе, которая так и не состоялась. – Она поспешно вытерла набежавшие слезы. – Простите. Не могу сдержаться. Двадцать лет! Ожидания и надежды… Это выше человеческих сил. Жизнь прошла мимо… Тогда Мики был молодым и самоуверенным. Он был главным претендентом на титул чемпиона. О нем писали все газеты. Называли «профессором ринга». Накануне матча Мики провожал меня. У подъезда оказались разбитыми фонари. Когда мы подошли ближе, на нас напали. Мы даже не успели разнять руки. Мне накинули на голову какой-то мешок и больно стукнули в затылок… Больше я ничего не помню. Когда пришла в себя, увидела, что лежу на лестничной площадке. Я дрожала от холода, страшно болела голова… Открыла глаза – и чуть снова не лишилась чувств. Мики, мой Мики, лежал рядом в разорванной одежде, голова в крови… Как потом выяснилось, когда он сопротивлялся, ему пробили голову и сломали кость предплечья. Он первым пришел в себя. Поднял меня здоровой рукой и понес по лестнице домой. Не доходя один этаж, бедный Мики свалился от потери крови…

– А потом?

– Потом? Потом больше ничего не было. Когда Мики вышел из больницы, боксировать он уже не мог. На леченье ушло все, что было. Долго ходил без работы, пока его согласились взять тренером. Я изучила стенографию. Но наши заработки были очень бедными. Поэтому мы жили врозь, ожидая лучших дней. У нас не было средств снять даже комнату. Я живу у тетки. Редкие встречи, надежды. Постоянная боязнь иметь ребенка, о котором мы все годы мечтали, как о несбыточном счастье. Не жизнь, а пытка! Потом вот вы. Только из-за вас он пошел к Норисону. Он хотел уберечь вас. Хотел, чтобы вы добились того, что ему не удалось. Доказать, что можно быть честным чемпионом.

– И я добился этого.

– А паутина Норисона? Вы разорвали ее?

Сидней не ответил. Вопрос сложный. Тут еще надо разобраться самому. Джэксон вспомнил о своем разговоре с Норисоном, о счетах. Возможно, эта подруга Максуэлла права. Ведь шеф уже взял четыре пятых его состояния! Но тут же другой голос стал возражать. А не Норисон ли все эти годы содержал его и всю семью, платил тренерам и тратил доллары на рекламу? Сидней перевел разговор на другую тему.

– Вы уплатили за операцию и больницу?

Она отрицательно покачала головой. Потом, закурив, сказала:

– Норисон обещал все расходы взять на себя. Ему трудно верить, но тут он, видимо, постарается показать себя джентльменом. Он не захочет портить свою репутацию.

Сидней вытащил чековую книжку и выписал на имя Максуэлла последнюю тысячу долларов. Он догадывался, что, если эта женщина узнает о том, что он отдает последнее, она ни за что не примет помощи. Поэтому Сидней постарался изобразить человека, у которого есть еще на одна тысяча.

– Не жалейте денег, берите все самое лучшее. Максуэлл должен встать на ноги, и как можно скорее.

– Спасибо, – тихо сказала женщина и взяла чек.

Джэксон ушел из больницы подавленный и расстроенный. Судьба тренера, его жизнь встали перед ним во всей своей страшной трагичности и обреченности. Он не сказал ей, что Максуэлл уже уволен Норисоном. Он не мог нанести ей такой удар.