"Черный смерч" - читать интересную книгу автора (Тушкан Георгий Павлович)

Глава 1 Премия Мак-Манти

1

Среди широко известных премий: Моргана, Нобеля, Рокфеллера, Мак-Манти, Карнеджи и других, присуждаемых в капиталистических странах за выдающиеся открытия, — учреждение генеральной премии Мак-Манти сразу привлекло к себе всеобщее внимание:

«Генеральная премия Мак-Манти в 200 000 долларов присуждается тому, чьи изобретения или открытия способствуют умножению или сохранению сокровищ Солнца. Для получения 200 000 долларов лауреат должен на практике подтвердить реальность своего изобретения личной работой в академии Мак-Манти».

Это краткое сообщение, появившееся в американской прессе, вызвало шум и явилось материалом для самых различных толков и догадок в газетах многих стран. Не изменил ли американский миллиардер Мак-Манти, один из самых могущественных финансовых олигархов, своего курса на войну с Советским Союзом?

Что же понимать под сокровищами Солнца? Одни утверждали, что речь идет о добыче небулия. Спектральные линии небулия, этого таинственного вещества туманностей, уже давно открытые астрономами, неизменно сопровождали вспышки новых звезд, этих атомных бомб вселенной.

«Не гелий, а небулий стоит у врат сокровищ атома», — пестрели заголовки газет.

Некоторые убеждали, что умножение сокровищ Солнца не что иное, как добывание золота циклотроном из свинца. «Золото алхимиков» — так была озаглавлена одна из статей. Биржа сразу ответила на это падением цен на золото.

Наконец, намекали на изобретение, позволяющее превращать солнечный свет в вещество, особые свойства которого являются драгоценными. Называли многие известные имена возможных кандидатов на получение премии.

И вдруг премия Мак-Манти через восемь дней после ее учреждения была присуждена дотоле никому не известному человеку. Официальное сообщение гласило:

«Генеральная премия Мак-Манти присуждена Аллену Стронгу».

Кто такой Аллен Стронг? Откуда он? Об этом не было ни слова.

Через полчаса станции «Радио Корпорейшен» сообщили, что Аллен Стронг состоит преподавателем физики в Буэнос-Айресе. Конкурирующие с радиокомпаниями газеты в своих экстренных выпусках утверждали, что Аллен Стронг работает у фирмы «Дюпон», на заводе, производящем «уран-235». Затем появилось сообщение, что это один и тот же человек. К вечеру выяснилось, что оба существуют. Один действительно преподает физику в Буэнос-Айресе, второй работает электромонтером на урановом заводе Дюпона.

Третий Аллен Стронг был открыт ринезотской газетой. Но этот оказался просто агрономом-энтомологом. По этому поводу газеты и журналы поместили много карикатур.

Четвертый Аллен Стронг сам выступил в печати с предположением, что на теневой стороне Луны, никогда не видимой с Земли, находятся «сокровища Солнца». Надо спешить, уверял он, с полетом на Луну, иначе большевики опередят. В редакционном примечании Луна, а заодно и Марс объявлялись американской территорией.

Испанские газеты заявили, что Аллен Стронг только псевдоним, а настоящая фамилия изобретателя остается в тайне, чтобы скрыть величайшее изобретение от большевиков. Намекали, что оно гораздо значимее, чем использование атомной энергии.

Многие пробовали высказать догадки о сущности изобретения, судя по характеру проблем, разрабатываемых академией Мак-Манти. Но это было совершенно бесплодное занятие. Не было ни одной проблемы в любой области науки, будь это атомная бомба, проблемы психологии или биологии, которыми не занималась бы универсальная академия Мак-Манти.

Причина краткости сообщения была понятна. В экономических войнах, в которые входят такие понятия, как «холодная война», «дипломатия доллара» и другие, борьба финансовых олигархов за изобретателей и ученых приобрела совершенно исключительное значение. Олигархи рассматривают ученых как источник научных открытий, способствующих получению максимальной прибыли. Многие понимали, что в интересах учредителей было скрыть подлинную сущность и значение открытия. Полное умолчание было, однако, не в их интересах. В капиталистическом мире каждая премия прежде всего является рекламой учредителя и денежной приманкой для ученых других стран.

Газеты пестрели сенсационными сообщениями. Академия Мак-Манти получила множество запросов. Все это вызвало необычайное возбуждение. Наконец, спустя несколько дней, появилось второе, также весьма краткое сообщение:

«Генеральная премия Мак-Манти присуждена Аллену Стронгу, энтомологу, доценту ринезотского колледжа».

«Это мы первые открыли Аса» — так назвала ринезотская газета Аллена Стронга по начальным буквам его имени и фамилии и острила, что ее АС, не в пример другим АССам (то есть лучшим летчикам), сумел с первого захода сбить двухсоттысячный приз.

Оказалось, что Бекки Стронг, рекордсменка по стрельбе этого года среди женщин, — его дочь. На первой странице газеты была напечатана семейная фотография Аллена Стронга. Это был пожилой мужчина небольшого роста, худощавый, с лицом отшельника, с пристальным взглядом небольших, глубоко сидящих глаз. Он выглядел не слишком представительным по сравнению со своей полной, высокой женой, поражавшей властностью осанки. Рядом стояла невысокая, стройная, смеющаяся Бекки в белом костюме, со спортивной винтовкой в руке. Озорными глазами и копной черных волос на голове она напоминала скорее мальчишку-сорванца, чем семнадцатилетнюю благовоспитанную дочь доцента.

«Миссис Дебора Стронг, жена АСа, — писала газета, — энергичный и практичный ангел-хранитель семейного очага. Без нее Аллен Стронг, при его безмерном увлечении наукой и житейской непрактичности, никогда не стал бы ни доцентом, ни лауреатом».

После того как личность настоящего Аллена Стронга была установлена, все ожидали на следующий день увидеть на страницах газет или услышать по радио интервью с ним о сущности открытия. Но, будто по мановению волшебной палочки, ни одна газета не поместила ничего в объяснение «тайны Аса», как ее в последующие дни окрестили репортеры.

В газетах появилось опять очень краткое сообщение:

«Академия Мак-Манти просит воздержаться от злонамеренных сенсационных измышлений по адресу доцента энтомолога и микробиолога Аллена Стронга и не доверяться прожектерам, выступающим под этой фамилией. Аллен Стронг работает в академии Мак-Манти монопольно. Академия не намерена делать из этого секрета. Необходимые разъяснения будут даны в свое время».

На другой день в печати не было ни строчки об АСе.

Если в вопросе о сущности изобретения АСа каждый имел собственное мнение, то насчет причины молчания газет было полное единодушие: деньги Мак-Манти заткнули рот. Говорили, что «дикая» газета «Голос фермера» напечатала обширную информацию об Аллене Стронге и его отце, Якобе Стронге, — друге и соратнике знаменитого Лютера Бербанка. Друг Бербанка, Якоб Стронг, умер, как и сам Бербанк, в бедности, разоренный мракобесами.

Толком никто ничего не знал, так как тираж «Голоса фермера» был конфискован полицией за «антиамериканский образ мыслей». Повторная попытка редактора дать информацию в следующем номере не увенчалась успехом: в типографии вдруг случился пожар, уничтоживший весь тираж газеты и типографию. Владельцы других типографий отказались печатать эту газету. Наконец один из них согласился, но с условием: не печатать ни строчки об Аллене Стронге. «Я не хочу сгореть», — заявил он.

Сообщение академии Мак-Манти о том, что Аллен Стронг был действительно «жучковед», вызвало бесчисленные толки. Многие хотели знать, какое же чудодейственное химическое вещество нашел Стронг. Ведь пенициллин и другие антибиотики были открыты в живых клетках, а не в рудах.

Единственным человеком, который в те дни ничего не знал о внезапном повороте в судьбе Аллена Стронга, был сам Аллен Стронг.

2

За пятнадцать дней до описываемых событий, в жаркое летнее утро, когда Аллен Стронг работал, в самозабвении ничего не слыша и не видя вокруг, на его стол вдруг упал большой белый конверт. От неожиданности Аллен Стронг вздрогнул, вернее — подпрыгнул в кресле, и мгновенно наклонился над столом, стараясь обеими руками и грудью заслонить исписанные листы от постороннего взора. В следующее мгновение он поднял голову и увидел под нижним краем занавески улыбающееся лицо старого посыльного колледжа негра Тома. Тот радостно улыбался, но, увидев искаженное ужасом лицо Стронга, испугался. Лицо его сразу посерело.

— Это такой же пакет, как и тот, что я приносил раньше, — виновато пробормотал он.

Но лицо Аллена Стронга продолжало по инерции сохранять выражение столь сильного испуга, что посыльный попятился от окна, не отрывая от колеблющейся занавески изумленных глаз. Он наскочил спиной на ствол дерева, примял цветы и отскочил вправо.

Отойдя в глубину сада, Том остановился и огорченно вздохнул. Он никак не ожидал такого эффекта от своего поступка. Меньше всего он хотел испугать Аллена Стронга. Добродушный старик был озадачен и расстроен. Мысль о том, что он чем-то рассердил Аллена Стронга, удручала его. Том помнил слова клерка в канцелярии: «Еще одна жалоба — и я выгоню тебя, черный пес!»

А вдруг масса Стронг пожалуется клерку? Конечно, это была непозволительная вольность со стороны негра-посыльного — так бесцеремонно вторгаться в жилище белого. Но ведь этим белым был Аллен Стронг. Местные негры хорошо знали, что Стронг иначе относится к цветным, чем другие белые. В его голосе никогда не чувствовалось оскорбительной нотки превосходства или жалостливого снисхождения. Да, будь на месте Стронга его шеф, глава кафедры энтомологии и фитопатологии, профессор Арнольд Лифкен, — тот просто натравил бы на Тома свою собаку, как он сделал с бедным Санди, нечаянно опрокинувшим стакан кофе.

Том стоял удрученный происшедшим, теряя те самые драгоценные минуты, в погоне за которыми он, невзирая на старость, носился с пакетами по обширной территории колледжа.

«А все-таки, может быть, правильней было бы, — размышлял Том, — не бросать письма в окно, а постучать в дверь и… Нет, бесполезно! Последний месяц масса Стронг запирает дверь своего кабинета на ключ и не отзывается ни на какие стуки и все пишет, пишет…»

Он даже не позволяет убрать свой кабинет, пока не спрячет все бумаги в несгораемый шкаф, ключ от которого, как заметил Том, носит у себя на груди, под рубашкой… И потом, этот конверт с золотыми буквами… О, это не так просто! Пусть у старого Тома притупились слух и зрение, да и голова стала не та, особенно после того как на войне один за другим были убиты два его сына… Но все-таки и он кое-что подметил… Взять хотя бы эту историю с почтовой корреспонденцией…

Обычно все служебные письма, в том числе и те, что прибывают на имя доцента Стронга, предварительно читал профессор Арнольд Лифкен. И только после этого Том приносил Стронгу вскрытые или небрежно запечатанные конверты. Аллен Стронг никого не проклинал и не ругал. Он молчал. Но его плотно сжатые тонкие губы, порывистые жесты и презрительно щурившиеся глаза выражали негодование. Кому, как не Тому, знать, что не все письма, адресованные Стронгу, тот получал.

И вот сегодня снова, как и месяц назад, на почте получен на имя Стронга белый пакет с золотыми буквами. Исключительно чтобы сделать приятное доброму массе Стронгу, Том принес ему этот пакет, минуя профессора Лифкена. Ведь в прошлый раз точно за такой же нераспечатанный пакет Том получил от обрадованного Стронга пять долларов.

«А сейчас…» Старый негр снова тяжело вздохнул, вспомнив обеспокоенное и испуганное лицо Аллена Стронга.

А что, если масса Стронг, не для того чтобы причинить Тому неприятность, а просто по деловым соображениям, расскажет о конверте с золотыми буквами профессору Лифкену? Ведь профессор не простит обмана!

И Том снова вспомнил слова своего начальника: «Еще одна жалоба — и я выгоню тебя, черный пес! Есть много молодых, проворных чертенят на твое место!»

«Да, — окончательно решил Том, — надо обязательно поговорить с массой Алленом наедине. Надо все объяснить ему и попросить прощения… Масса Аллен добрый». Старик повернулся и замер, озадаченный. Странно! Во всех домах полдневный летний зной заставил открыть окна настежь, а в кабинете Аллена Стронга окно теперь было плотно закрыто и стекла загадочно поблескивали под яркими лучами солнца. «Удобней всего поговорить с массой Алленом вечером, после работы», — решил Том и поплелся в колледж.

Вот почему случилось так, что старый Том, вместо того чтобы после утомительной дневной беготни спать мертвым сном в своем темном углу под лестницей, оказался поздно вечером возле коттеджа Аллена Стронга.

Это было вовсе не так просто — пробраться поздним вечером сквозь толпу горланящих студентов, выпивших по случаю победы своей футбольной команды. Надо было терпеливо выжидать в укромных углах момента, когда тучки закроют неверный свет молодой луны и все вокруг покроется тьмой, и тогда быстро перебегать от куста к кусту.

Наконец старик добрался до калитки. Отсюда можно было войти к Стронгу с черного хода. Том толкнул калитку. Она не поддавалась. Заперта на ключ! Раньше этого никогда не было. Это нарушало все планы Тома. Было уже около полуночи. Приходилось спешить.

Том решился. Он тихонько проник на соседний участок. Там жил Лифкен. Прячась в тени, Том пересек палисадник и подошел к зеленой ограде, разделявшей оба участка. Это была плотная и высокая заросль густых колючих кустов. Старик поискал лазейку, но кусты были непроницаемы. Вдруг он увидел лестницу, прислоненную к кустам. Он поднялся по ней и спрыгнул по ту сторону кустов.

Несколько минут он стоял прислушиваясь. Все было тихо. Невдалеке неясной массой темнел коттедж Стронга. Свет брезжил только из окна кабинета. Оно было заперто и завешено гардинами. Том решил тихонечко постучать в окно.

Внезапно свет в окне погас. Вслед за тем окно отворилось, и изумленный Том увидел, что кто-то спускает на веревке из окна небольшой темный предмет. Предмет опустился на землю, а вслед за ним из окна выпрыгнул человек.

«Вор!» — решил Том и притаился.

Вор быстро подхватил предмет, огляделся по сторонам и стремглав побежал в глубь сада.

Том даже обрадовался. Если он задержит вора, масса Стронг будет благодарен ему.

У старика родился план: проследить вора до людного места, а там поднять тревогу. Стараясь не отставать и в то же время соблюдая приличную дистанцию, Том следовал за быстро мелькавшим перед ним человеком. Тот юркнул в кусты крыжовника. Том подобрался к ним, осторожно раздвинул листву и заглянул.

Луна вышла из облаков. Вор поднял голову, и Том едва не вскрикнул от изумления: перед ним был Стронг. Старый негр протер глаза и вгляделся в «вора» попристальней. Сомнения не оставалось: перед ним был доцент ринезотского колледжа мистер Аллен Стронг.

Стронг сидел на корточках и разворачивал сверток. Слышались шелест бумаги, звяканье металла, иногда звон, словно от удара о стеклянный предмет.

Том не понимал поведения мистера Стронга, да он и не старался понять. Теперь он думал только об одном, как бы ему ускользнуть отсюда. «Здесь скрыта какая-то тайна. Негру лучше быть подальше от тайн белых…»

Набежавшая тучка закрыла луну.

Том приподнялся, чтобы незаметно уйти, но вдруг шагах в десяти впереди него кусты чуть-чуть зашевелились и оттуда вышел человек. Совершенно перепуганный, Том лег на землю и закрыл глаза. Он услышал сдержанный крик, приглушенный спор и наконец громкий голос Стронга:

— Какое вам дело? Оставьте меня!

Вновь пришедший сердито сказал:

— Что за секреты! Вы не имеете права! Сейчас же покажите!

Послышался шум возни.

— Пустите! — раздраженно крикнул Стронг. — Это клетка с жуками-вредителями и больше ничего.

— Тем более у вас нет причин скрывать. Покажите! Ну!

В это время позади раздались возбужденные крики: «Мистер Стронг, держите его крепче!»

Мимо Тома мелькнуло несколько теней. Потом донеслись звуки ударов и заглушенный вопль человека, которому зажимают рот. Все же схваченному удалось освободиться, ибо послышался его голос:

— Стоп! Вы с ума сошли! Это я, профессор Лифкен!

Кто-то зажег электрический фонарик. Осветилась группа студентов и посреди них человек, которому они выворачивали за спину руки.

Раздались изумленные восклицания:

— Джо, это не негр!

— Что за дьявольщина, это действительно белый!

— Мальчики, да это профессор Лифкен! Ради бога, простите, профессор…

Студенты смущенно отступили.

— Что за хулиганство! Объяснитесь! — кричал разъяренный профессор Лифкен.

— Роковая ошибка! Миллион извинений, профессор! Мы искали негра, сказал долговязый парень, стараясь смягчить гнев профессора.

— Дурацкие шутки! Вы пьяны! Я не прощу этого! — кричал Лифкен.

При свете фонариков студенты подобострастно счищали землю с костюма профессора. Его узкое лицо, украшенное длинным носом, дергалось.

— Мы выследили негра, — оправдывались студенты. — Он пробирался к дому мистера Стронга с явно преступными намерениями, мы это сразу заметили. Мистеру Стронгу угрожала опасность… Мистер Стронг! Где мистер Стронг? раздались голоса, и луч света описал круг.

Но Стронг исчез вместе с принесенной им клеткой.

— Нигер где-то здесь… Сейчас мы его сцапаем… Ищите, ребята!

Том, замирая от ужаса, пополз вдоль кустов. Он хорошо знал нрав этих буйных молодчиков. Он избегал встречи с ними даже на людных улицах. Вжимаясь в землю, старик пополз, стараясь слиться с темнотой. Студенты шныряли рядом, шаря в кустах, освещая фонариком дорожки и цветочные клумбы.

Вдруг луч света уперся прямо в лицо старику, ослепил его. В паническом страхе, не сознавая, что он делает, Том вскочил и побежал. Он метался по саду, падал под ноги преследователям.

Сад наполнился криками, свистом. Окна в домах засветились. Отчаяние придало Тому силы. Он перепрыгнул через забор и побежал по улице. Он бежал не зная куда, обезумев от испуга. Рычащий пес сшиб его с ног. Том покатился по земле, закрывая руками голову и шею от клыков собаки. Кто-то поволок его за шиворот. Старик потерял сознание.

Он очнулся под ударом холодной струи из пожарного брандспойта. Старика подняли пинками ног. Он увидел себя среди огромной галдящей толпы. Том дрожал всем телом. Кровь из рассеченного лба заливала ему глаза. Разбитыми губами он бессвязно бормотал что-то о бело-золотом пакете, о таинственном свертке, выброшенном из окна, о воре, который оказался Стронгом. Весь этот невероятный рассказ перебивался просьбами позвать Аллена Стронга, который все знает, все объяснит…

Наконец появился Стронг. Его сопровождала дочь, хорошенькая семнадцатилетняя девушка со смелыми, озорными глазами.

— Отпустите Тома, — сказал Стронг, внимательно вслушавшись в бормотанье негра. — Он действительно принес мне утром письмо и не замышлял против меня ничего плохого.

— А вы не ошибаетесь, Стронг? — вмешался подошедший профессор Лифкен. В сегодняшней почте, по-моему, не было корреспонденции на ваше имя.

Стронг что-то шепнул дочери. Она убежала.

— Было, было! — всхлипывая, сказал Том. — Такое же, как месяц назад, в белом конверте с золотыми буквами, когда я отправил телеграмму.

Из толпы раздались голоса хулиганов, терявших терпение:

— Все врет, черная собака!

— Почему столько возни с черномазым! Хватайте его!

Десятки рук протянулись к негру. Старый Том упал на колени. Он обхватил ноги Аллена Стронга и кричал:

— Масса Стронг, масса Стронг! Спасите меня!

— Стойте! — прозвучал взволнованный голос Бекки Стронг. Она пробиралась в толпе, высоко держа над головой белый конверт с золотыми буквами.

— Да, это тот самый, — подтвердил Стронг.

Профессор Лифкен взял конверт и заглянул внутрь. Конверт был пуст. Лифкен грозно посмотрел на Тома.

— Чумазая обезьяна! — процедил профессор сквозь зубы. — Так ты выполнял мои распоряжения! — И, обернувшись к студентам, профессор бросил: — Этот негр решил завести свои собственные, негритянские, порядки у нас в колледже. Спустим одному — восстанут миллионы. Наша святая обязанность пресечь и обуздать! Наведем порядок!

— Молодчага, профессор! Командуйте парадом! Наведем порядок! отозвались пьяные молодчики.

— Ради бога! Прошу вас, не надо! Сжальтесь! — молил старик. — Я ничего дурного не сделал!

Он еще сильнее обхватил обеими руками колени своего заступника. Двое молодчиков попробовали оторвать Тома от Стронга и чуть не опрокинули последнего.

— Полисмен! — закричала Бекки и сказала отцу: — Па, ведь Том страдает из-за твоих дел. Пусть вмешается полиция… Стыдитесь, Арнольд Лифкен!

Высокий студент, по-видимому заправила шайки, отпустил Тома и грубовато отстранил девушку:

— Не суйтесь не в свое дело, мисс Стронг, обожжетесь!

— Не волнуйтесь, Бекки, — добавил Лифкен. — Негру не сделают ничего плохого. Небольшой урок хороших манер, который необходимо давать время от времени каждому цветному.

— Порядок — это закон! — взволнованно сказал Стронг. — Я требую полисмена. Лифкен, или вы позовете полисмена, или…

— Полисмен! — закричал Лифкен, не дав Стронгу закончить фразу, и громко добавил: — Где Пит? Зовите толстяка Пита!

Молодчики, изумленные вначале требованием позвать полисмена, теперь охотно закричали:

— Пит! Сюда законника Пита! Пит наведет порядок!

— Сейчас доставлю Пита, — сказал долговязый студент и исчез в толпе.

— Может быть, мне и не следовало бы опекать вас, дорогой Стронг, но за вами так усиленно охотятся люди неамериканского образа мыслей, а вы человек непрактичный и неминуемо попали бы в их сети… А тогда… о, это повлекло бы крупные неприятности для вас! Вызов в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, занесение в черный список и так далее и так далее, — сказал профессор Лифкен примирительным тоном. — Пока не пришел полисмен, скажите побыстрее, кто и что вам писал. Я надеюсь, что эта переписка не скомпрометирует доброе имя нашего колледжа?

— Насколько я понимаю, директор Кэмп Дэтрик — персона вполне благонадежная, — ответил Стронг.

— О чем он вас запрашивал? — не обращая внимания на насмешку в голосе Стронга, спросил Лифкен.

— Приглашал на работу.

— А вы?

— Отказался… чтобы работать с вами, Лифкен. — В голосе Стронга слышалась ирония.

— А второе письмо, Стронг?

— Из Лиги ученых и изобретателей.

— Вот как! Интересно, что Лиге нужно от вас?

— Вообще… ну, интересуется моей научной работой… Сейчас не время говорить об этом… Прекратите это безобразие с Томом!

— Так, так… Я хотел бы напомнить вам, что скрытность мало способствует улучшению наших с вами отношений. Кому вы отправили телеграмму?

— Одному ученому на остров Барбадос.

— Интересно, что вам могло понадобиться на острове Барбадосе? — сказал профессор Лифкен небрежно, словно не придавая значения своему вопросу, но вместе с тем с любопытством посматривая на доцента.

Стронг ничего не ответил.

— Все-таки я не понимаю, Стронг, — уже с некоторым раздражением сказал Лифкен, — что вы делали ночью в саду?

— Ведь я вам говорил, Лифкен, — устало ответил Стронг, — хотел произвести опыт с жуками-вредителями…

— Оставьте! — грубо прервал его Лифкен. — Ночью! Скрытно от всех?!

В затихшей толпе, жаждущей сенсационных разоблачений, послышались смешки. Стронг поднял голову и произнес с необычайной резкостью:

— Это мое личное дело!

Бекки рассердилась:

— Па, по какому праву профессор Лифкен говорит с тобой таким тоном?

Профессор обернулся и посмотрел на Бекки:

— Вы прекрасно знаете, Бекки, что я не могу не интересоваться делами отца моей невесты! — И Лифкен взял Бекки за руку повыше локтя.

— Пустите! — И Бекки резко рванула руку, но Лифкен не выпускал ее из цепких пальцев. — Вы должны освободить Тома, если вы порядочный человек… Больно! Уберите руку! Ударю!

— Черт возьми, ведь вы моя невеста все-таки, — пробормотал Лифкен и отодвинулся.

Он подумал, что разумней будет подействовать на доцента через его супругу. Миссис Дебора Стронг относилась к профессору Лифкену с явной благосклонностью. Профессор был уверен, что с ее помощью он сумеет узнать, что же скрывалось в конверте с золотыми буквами и что делал Стронг ночью в саду.

— Почему нигер залез в сад через изгородь с ножом в руках? — раздался чей-то нетерпеливый голос. — Почему нигер пытался бежать?

— Это только маленький перочинный ножик, — оправдывался Том. — Простите, профессор Лифкен, всего только три письма и одну телеграмму я не показал вам. А все остальные письма и телеграммы для мистера Стронга и от него я приносил вам, и вы их читали, масса Лифкен!

— Нет! Мы не дождемся полисмена! — в бешенстве закричал профессор Лифкен, чтобы прервать откровенные излияния Тома. — Берите негра и везите… в полицейский участок. Там разберутся!

— Вы не захотите убить старика, у которого два сына, два… — Том поднял правую руку над головой, показывая два пальца, — погибли на фронте, сражаясь против фашистов. Я бедный старый негр… Я никому не делал зла…

В этот момент его схватили за правую руку.

— Я хотел добра массе Стронгу. Он добр к бедным неграм!

Толпа пришла в движение.

— Ты не мужчина, Алл! — закричала подбежавшая Дебора Стронг. — Не позволяй цветному пачкать кровью твой костюм!

Толпа зашумела. Тома схватили и поволокли к машине.

— Масса Стронг, мисс Бекки! — отчаянно взывал Том.

— Старик ни в чем не виноват! — закричал Стронг, пытаясь вырваться из мощных объятий жены.

— Не смейте трогать Тома, оставьте его! — кричала Бекки.

— Аллен, Бекки, глупая девчонка, молчите! — сказала Дебора и схватила Бекки за руку. — Защищая цветного, вы позорите себя, меня и Арнольда Лифкена. Доброе имя мне дороже сотни негров. Ты сам себе не можешь помочь… Я еле-еле свожу концы с концами. Лучше употреби свою энергию на пользу семьи! — И Дебора еще сильнее сжала своей мощной рукой плечи мужа.

— Сто на одного старика! Трусы и негодяи! — кричала Бекки, стараясь освободить свою руку из сильных пальцев матери.

3

Первый большой белый конверт с золотыми буквами, о котором вспоминал посыльный Том в ту злосчастную ночь, очень взволновал Аллена Стронга. Письмо было из Лиги ученых и изобретателей, учрежденной недавно. Обычно все письма научных обществ адресовались к профессору Арнольду Лифкену, как основному автору их совместных трудов. Это же письмо было адресовано лично Стронгу.

Аллена Стронга поразила исключительная осведомленность Лиги. В письме были перечислены, без указания на соавторство Лифкена, все его многолетние работы по борьбе с колорадским жуком, японским жуком, розовым червем, фитофторой картофеля и другими вредителями и болезнями растений. Упоминались даже ранние научные доклады, о которых он и сам успел позабыть.

Ученый был польщен любезным, почти льстивым тоном письма. Лига предлагала Стронгу самую широкую материальную помощь в его работах и просила, формальности ради, заполнить небольшую анкету. В ней было всего пять вопросов:

1. Какую научную и изобретательскую работу вы ведете сейчас?

2. Кто финансирует вашу работу?

3. Над какими проблемами вы собираетесь работать в будущем?

4. Чем помочь вам и в каких размерах?

5. Какова причина таинственной гибели оазиса в Сахаре, названной газетами «Эффектом Стронга» и которую вы сами называли «Феноменом Стронга»?

Посыльный Том, принесший этот пакет, увидел, как посветлело усталое лицо Стронга. Доцент пошарил в кармане, вынул бумажку в пять долларов и протянул ее Тому.

— Ну как, старина, нелегко тебе? Ничего, мы с тобой еще доживем до лучших времен!

Слезы благодарности выступили на глазах Тома. Всегда у массы Стронга находилось доброе словечко для старого негра. Старик вышел, неслышно ступая подагрическими ногами в войлочных туфлях.

Аллен Стронг задумчиво перечитывал письмо. Неужели же наконец к нему пришло долгожданное признание?

Весь мир ученых Стронг делил на два неравных и резко отличных лагеря. В одном — ученые-дельцы, для которых наука не более чем выгодный бизнес. Почти все работники колледжа были таковы. Аллен их бесконечно презирал, они платили ему тем же.

В другом лагере — подлинные ученые, бескорыстно преданные науке, неутомимые искатели, истинные творцы научного прогресса. Здесь, в ринезотском колледже, был один настоящий ученый, да и тот недавно уволен с работы согласно указанию Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности за то, что подписал Стокгольмское воззвание.

Стронг был огорчен его уходом. Что ж, сам виноват: зачем он занимался политикой! Это не дело для ученого. «Это уведет его далеко от науки, появятся иные интересы», — говаривал Стронг. Однако в последнее время, к большому удивлению Стронга, то один, то другой ученый — из числа тех, которых он высоко ценил, — вступал в политическую борьбу. Об этом Стронгу обычно сообщал профессор Лифкен, предостерегая, чтобы он не упоминал в своих работах их имен. Стронг грустно вздыхал. Ему казалось, что какая-то неведомая болезнь уносит его соратников с поля боя.

С ранних лет Аллен Стронг был воспитан отцом в духе недоверия к людям, занимавшимся политикой.

«Все они плуты, — поучал его отец, — невежественные, лживые. Одни называют себя республиканцами, другие — демократами, но и те и другие одинаково надувают народ. Политиканы сулят рай тем, кто будет голосовать за их партии, а на самом деле стремятся к власти, чтобы набить карманы за счет избирателей. Это просто разновидность гангстеризма! Держись подальше от политики!»

Все помыслы Аллена Стронга были обращены к науке, и он свято верил, что она одна может создать всеобщее изобилие и вывести человечество на путь процветания. Время шло. Появилась коммунистическая партия, верный друг народа, мужественный защитник его интересов, но Стронг, воспитанный отцом в духе отвращения к политике, не вникал в различия между партиями и не понимал их.

Стронг принципиально не читал газет. Ибо так называемая «большая пресса» раз и навсегда оттолкнула его своим крикливым враньем. Он никогда не ходил в кино — ему были противны голливудские фильмы, смакующие уголовные подвиги. Не интересовался он и беллетристикой, уверившись, что в большинстве своем это бульварное, пошлое чтиво. Он добровольно заточил себя в монастырском уединении своего рабочего кабинета. Науки хватало, чтобы заполнить его жизнь целиком.

Человеком совсем иного рода был Арнольд Лифкен. Довольно быстро он сумел сделать блестящую служебную карьеру. Из скромного, бесцветного ассистента стал профессором, руководителем кафедры и обладателем солидного текущего счета в банке. И все это он сумел проделать при отсутствии серьезных научных заслуг. О них и не упоминали, характеризуя Арнольда Лифкена, а попросту говорили: «Профессор стоит сто тысяч долларов».

Нет, не научные, а совсем иные качества способствовали возвышению Лифкена. Ведь в капиталистическом мире человека ценят не по уму, не по таланту, а по тому количеству долларов, какое он смог добыть любым путем, хотя бы грабежом и обманом. Газеты, кино, радио воспевали богатство и накопление богатства любыми средствами, как единственную цель жизни американца.

В ринезотском колледже профессора Лифкена окружала атмосфера раболепия. К доценту Стронгу коллеги относились, напротив, со снисходительным презрением. Он считался неудачником, и если бы не покровительство профессора Лифкена, который почему-то защищал своего доцента, то не работать бы Аллену Стронгу в колледже…

Ученый бурно вздохнул и даже тряхнул головой, стараясь не думать о прошлом.

Положив перед собой анкету Лиги ученых и изобретателей, Стронг принялся заполнять ее. Проделывал он это с медлительной осторожностью, казалось не вызывавшейся простыми вопросами анкеты.

Начал он почему-то с конца, с пятого пункта, который, видимо, казался ему наиболее важным. Стронга удивило, почему Лига задает ему вопрос о таинственном происшествии в Сахаре, случившемся много лет назад. Значит, кто-то помнит… Но ведь о настоящем, страшном значении «Эффекта Стронга» никто не знает, за исключением его, Стронга, и Арнольда Лифкена, который тогда был его ассистентом.

Именно по возвращении из Сахары и началась карьера Лифкена. Вот уже двадцать вторая совместная их работа выходит в свет, и профессор Лифкен значится как основной их автор…

После долгого раздумья Стронг написал в пятой графе анкеты: «Незавершенная мной работа по археоэнтомологии. То было во время Северо-Африканской экспедиции по изучению сельскохозяйственных вредителей в сосудах с остатками зерновых культур, находимых при археологических раскопках».

Аллен Стронг перечитал свой ответ и остался доволен. Ничего определенного. Даже не упомянут этот термин «Эффект Стронга», который он считал давно забытым.

Стронг перешел к пункту первому. Ну, здесь полегче, можно изъясняться открыто и полно. Он быстро написал, не утруждая себя поисками формулировок:

«Заканчиваю работу над классификацией болезней и вредителей сельского хозяйства по странам света и ареалам их наибольшего распространения, с указанием путей распространения».

Подумав немного, он прибавил:

«Эти работы являются дальнейшим развитием учения Дарвина о приспособляемости живых организмов. Кроме того, я открыл новый инсектицид яд против важнейших вредителей».

Увлеченный письмом, Аллен не услышал, что в кабинет вошла его жена, Дебора Стронг. Ее высокая, крупная фигура, осанка, полная величественности, крутой, решительный нрав и пристрастие к пышным выражениям составляли разительный контраст с ее щуплым, тихим и застенчивым мужем. В бытовых вопросах Аллен Стронг беспрекословно подчинялся своей супруге, чья заботливость, впрочем, принимала порой тиранический характер.

Наклонившись над плечом мужа, она сказала:

— Алл, твое легкомыслие не знает пределов. Зачеркни упоминание о Дарвине. Профессор Лифкен все равно выбросит его.

Стронг ответил непривычно резким тоном:

— Не смей говорить Лифкену об этом письме, Дебора! (А не Ди, как обычно.) Ты поступила бы благоразумно, если бы не вмешивалась в то, чего ты не понимаешь. Речь идет о таком изобретении… Да нет, ты не поймешь… Словом, это мой шанс вырваться на свободу. И помни: ни слова Лифкену! Иди погуляй…

Дебора Стронг решительно опустилась в кресло у стола. Она пристально посмотрела на мужа. Что это, попытка бунта? О, следует немедленно пресечь ее, просто из педагогических соображений!

— Алл, радость моя, — сказала она своим протяжным трубным голосом, твой неуместный интерес к Дарвину немедленно вызовет интерес к тебе со стороны Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Ты хочешь скандала, краха, нашей гибели, Алл! Если бы не профессор Лифкен, мы давно бы умерли с голоду. Я очень рада, что Арни… я хочу сказать — мистер Арнольд Лифкен… заинтересовался нашей дочерью. Бекки семнадцать лет самый подходящий возраст для того чтобы выйти замуж. И я не мечтала бы о лучшем зяте для нас с тобой, чем профессор Лифкен. У него прекрасный счет в банке. Он председатель многих обществ… Что касается его наружности…

Тут миссис Дебора пустилась в длинные рассуждения о том, необходима ли мужчинам привлекательная внешность.

Аллен Стронг воспользовался длинной речью своей жены, чтобы ответить на остальные вопросы анкеты. В графе четвертой, которая запрашивала «чем помочь?», он написал: «Литературой из других стран, она сейчас задерживается доставкой. Особенно же прошу прислать работы советских ученых».

— Денег! Мы задыхаемся без денег! — сказала Дебора, прочитавшая его ответ. — А что ты написал по вопросу «кто финансирует»? Да разве те гроши, что дает колледж, это финансирование? Не смотри на меня так, не считай меня дурой!

Это был долгий, утомительный спор. Аллен доказывал, умолял, Дебора кричала. Стронг ненавидел бурные объяснения жены, направленные всегда на то, чтобы сделать из него, человека науки, практичного дельца. А самолюбие миссис Стронг страдало оттого, что роль главы семьи выполняет она и Аллен не такой мужчина, который умеет делать деньги.

Когда Дебора ушла, предварительно вырвав у мужа обещание поговорить с Бекки о свадьбе с Лифкеном, Аллен Стронг быстро запечатал анкету в конверт. Потом столь же спешно он написал телеграмму своему коллеге на остров Барбадос, профессору Джонсону, с которым был хоть и заочно, но давно знаком по научной переписке и считал его настоящим ученым.

Телеграмма гласила: «Прошу немедленно приехать. Очень важно».

Сделав это, Стронг осторожно выглянул в окно. Старый Том был неподалеку. Стронг поманил его пальцем и передал ему телеграмму и письмо. При этом Стронг выразительным жестом приложил палец к губам.

Старик понимающе кивнул головой и побежал на почту…

В ночь расправы над Томом Аллен и Дебора ссорились до утра. Как ни уклонялся Аллен, а все же пришлось ему рассказать своей супруге содержание письма в белом конверте, послужившем причиной несчастья с Томом. Если верить Стронгу, в этом письме Лига ученых и изобретателей предлагала купить у Стронга секрет изобретенного им инсектицида — яда против сельскохозяйственных вредителей. Что касается ночных прогулок, то, по словам Стронга, они были связаны с тем же инсектицидом. Дебора не верила рассказам Аллена о ночных испытаниях действия изобретенного яда на вредных жуков.

Аллен убеждал ее, что это единственная возможность не дать Лифкену, у которого они были в материальной зависимости, присвоить и это изобретение. Оправдываясь, Стронг чего-то не договаривал, что-то скрывал, и Дебора это чувствовала. Она сердилась, кричала, что ей не верят, и сгоряча пригрозила «посоветоваться» с Лифкеном. И хотя миссис Дебора в конце концов дала мужу слово, что ничего не расскажет Лифкену, Стронг не поверил ей. И как только монументальная фигура жены удалилась из кабинета, Стронг быстро набросал телеграмму. Она была адресована в Сан-Франциско, в Лигу ученых и изобретателей. Стронг сообщал, что согласен продать изобретенный им инсектицид.

Бекки пошла утром погулять и отнесла телеграмму на почту.

4

На следующий день в ринезотском колледже появился плотный мужчина с толстой, бычьей шеей, маленькими глазками и сигарой в зубах, которую он часто и быстро без помощи пальцев передвигал из одного угла рта в другой. При этом он отчаянно гримасничал. Не постучавшись, дымя сигарой, он вошел в столовую Стронга и застал супругов за завтраком.

— Доктор Стронг, рад познакомиться! — сказал он, зажав пальцы ученого в своей огромной потной ладони. — Я Роберт Трумс. Прилетел по вашей телеграмме, полученной Лигой ученых и изобретателей. Я представитель деловых кругов, интересующихся борьбой с вредителями и болезнями растений. Ваш новый инсектицид, по-видимому, недурная штучка. Мы согласны купить его. Но это не все! — Трумс значительно оглядел супругов своими пуговичными глазками и продолжал: — Вы, док, изучаете распространение вредителей и болезней растений по странам света. Это совпадает с задачами нашего вновь организованного института. Здесь пахнет хорошим бизнесом. Согласны ли вы, док, с завтрашнего дня со всеми вашими рукописями, жучками и прочими потрохами перейти к нам на работу? А? Ваши условия, док?

— У меня еще, собственно, не совсем закончены опыты по испытанию инсектицида на различных видах насекомых, так что я думаю… в общем…Стронг смутился, так как встретил испытующий взгляд жены, от которой он скрыл телеграмму. Кроме того, он не привык к решительным поступкам. Его коробил грубый тон дельца…

Миссис Дебора сочла этот момент самым удобным, для того чтобы взять переговоры в свои руки.

— Мой муж — крупный ученый. Хватит ли у вас средств, чтобы создать для него соответствующую обстановку? — приняв величественную позу, обратилась она к Трумсу. — Здесь его очень ценит профессор Лифкен. Но надо признаться, что научная работа масштаба Стронга требует таких средств, которых у ринезотского колледжа нет. Что вы предлагаете, мистер Трумс?

— Вы деловая женщина, мэм, рад познакомиться, — сказал Трумс. Он вынул сигару изо рта и помахал ею в воздухе, что должно было означать приветствие.

— Жена права. Здесь я не имею самого необходимого для работы и меня не ценят. Мне прежде всего нужны условия для научной работы.

Роберт Трумс изложил условия Лиги: должность профессора, отдельная кафедра, своя лаборатория, большой оклад, крупные средства для научной работы и т. п. Условия были прекрасные. Как будто бы он не расслышал слов Аллена, что здесь его не ценят.

После этого Трумс завел разговор о покупке инсектицида, но тут Стронг знаком попросил его замолчать, кивая при этом в сторону Деборы.

— Все будет превосходно, — продолжал гость.

Но ему, Роберту Трумсу, не нравится та часть письма Аллена Стронга в Лигу, где он пишет, что лучшим вознаграждением для себя он считает выполнение своего долга перед наукой. Трумс решительно заявил, что долг служащих состоит в том, чтобы оправдать выплачиваемое им жалованье. Это и есть долг ученого. Трумс добавил, что ему хотелось бы, чтобы Аллен Стронг думал так же…

— Лига, — Трумс ткнул пальцем в анкету, — запрашивала вас, мистер Стронг, о причине странной гибели оазиса в пустыне. В нашем распоряжении есть ваш старый отчет об африканской экспедиции, но он полон недомолвок и умолчаний… А здесь вы также не пишете ничего определенного…

Аллен Стронг пожал плечами:

— Я и не хотел ничего сказать по этому вопросу.

— Вы и на вторичный наш запрос об африканской экспедиции не ответили ни слова. Почему?

— Есть странные явления, мистер Трумс. Они похоронены в глубине веков и забыты. Людям незачем снова вызывать их к жизни.

— Но вы-то знаете? — спросил Трумс, энергично перебрасывая сигару из одного угла рта в другой.

— К сожалению, знаю.

— Ну, вот видите! И если вы будете работать у меня, то знайте: я не потерплю никаких секретов, связанных с выполнением служебных обязанностей. Все, что делает научный работник, немедленно становится достоянием института. Ведь секрет африканской экспедиции относится к компетенции вашей научной работы?

— Да… то есть… нет… то есть… да…

— Но в чем же дело?

— Для счастья человечества, — угрюмо пробормотал Стронг, — людям лучше ничего не знать об этом.

— Наука должна знать все, мистер Стронг! — строго проговорил Трумс. Мы можем не оглашать тайну, но знать ее мы должны. Мистер Стронг, работать у меня — значит всего себя отдать науке. Задача научных работников загребать денежки, продавая похищенные у природы секреты, а не способствовать их сокрытию во вред своему счету в банке. Это значило бы работать против науки. Неужели вы способны утаить от меня, своего шефа, это научное открытие? Я гарантирую тайну. Согласен оплатить это отдельно. Идет?

— Нет!

— Решительно нет?

— Нет, нет и нет!

— Тогда нам не о чем говорить с вами, Аллен Стронг. Я был более высокого мнения о ваших деловых способностях… Очень сожалею, миссис Стронг, но ваш муж чрезмерно упрям. Я бы сказал, в нем есть опасный фанатизм. Это несчастье для семьи. Я слышал, что у вас есть дочь. Мне жаль ее. Вместо цветов у вас на окнах в горшках под колпаками плесень и жучки. Так сказать, лаборатория на дому. Беден, но честен. Придется вашей дочурке ловить богатого женишка, вроде профессора Лифкена….

— Ни слова о моей дочери и Лифкене, или я вышвырну вас за дверь!

Столько было ярости в голосе Стронга, что трусоватый Трумс, из массивного тела которого можно было бы выкроить по меньшей мере трех Стронгов, мгновенно очутился у двери.

— Будьте практичны, подумайте о счастье дочери, — сказал он. — А насчет «Эффекта Стронга» нам, собственно, уже многое известно. Мы хотели докупить у вас только некоторые подробности. Две недели назад профессор Лифкен продал нам этот секрет за десять тысяч долларов.

— Врете! — крикнул в отчаянии Стронг.

— Не вру. Вот! — И Трумс потряс свертком, который он вытащил из кармана пиджака.

— Мистер Стронг даст вам ответ позже, — быстро сказала Дебора и схватила за руку мужа, рванувшегося к Трумсу.

Аллен, дрожа всем телом от волнения, вытер пот и сказал тихим голосом:

— Сознайтесь, что вы пошутили и Лифкен не продавал вам «Эффекта Стронга»!

— Не будем ссориться, — примирительно сказал Трумс. — Но, клянусь богом, это правда. Я могу показать вам, что он написал.

— Прошу ко мне наверх, — тихо сказал бледный и дрожащий Стронг.

Деревянные ступеньки заскрипели под ногами грузного Трумса, поднимавшегося в домашнюю лабораторию Стронга. Едва он очутился в комнате, как Аллен быстро захлопнул за собой дверь и запер ее на ключ.

— Аллен, открой! — послышался голос Деборы.

Она толкнула дверь. Бесполезно. Тогда она припала ухом к замочной скважине. Слышались сдержанные голоса. Говорили долго, спорили. Потом она совершенно явственно услышала шелест пересчитываемых денег, и это заставило ее сдержаться.

Гость ушел. Ворвавшись в комнату, Дебора потребовала у Аллена денег, но тот заявил, что деньги присланы ему на опыты.

— Значит, ты опять за старое — разводить гниль, червей! Значит, опять едва сводить концы с концами! Ты отказал Трумсу?

Этого Дебора не могла перенести и помчалась за помощью к профессору Лифкену, лишь бы он, из-за неразумного поступка Аллена, не отказался от Бекки. Что скажут люди!

5

Сначала профессор Джонсон, житель острова Барбадос и подданный его величества короля Великобритании, принял своеобразное отношение к себе нью-орлеанцев как грубоватую американскую шутку. От природы он был веселым, толстым и шумливым человеком. Но ему дали понять, что это не шутка. Тогда он настойчиво захотел перевести все в шутку, но это удалось еще меньше.

Тогда профессор Джонсон попытался разъяснить досадное недоразумение с документами в руках. Но и это не помогло. В конце концов он пошел объясняться с начальником станции и позвонил в управление железных дорог. Но ни ссылка на влияние лучей тропического солнца на кожу белого человека, ни его английский паспорт, ни готовность поклясться на Библии в том, что он отнюдь не негр, а чистокровный белый и темный цвет его кожи просто загар, ничто не помогло, и профессор Джонсон, почетный член нескольких академий и многих научных обществ, вынужден был продолжать поездку в вагоне «только для негров».

Не слишком приятно после океанской качки и морской болезни сидеть в душном вагоне, битком набитом пассажирами, в то время когда рядом находятся почти пустые вагоны первого класса.

Негодованию профессора не было границ. Об этом красноречиво свидетельствовал бурный поток гневных слов, подкрепляемых не менее энергичными жестами. Профессор Джонсон начал свой обличительный спич возле кассы вокзала, продолжил его по пути в вагон, чем вызвал немало колкостей и оскорблений по своему адресу от сопровождавшей его толпы любопытных бездельников. Тем приятнее для его оскорбленного самолюбия было то напряженное и почтительное внимание, с каким черные пассажиры отнеслись к его обличительным речам.

— Это несправедливо, — горячился профессор, — чтобы одни — только потому, что у них темная кожа — ехали как сельди в бочке, а другие — только потому, что у них светлая кожа — ехали в пустых мягких вагонах! Чем же это не фашизм? Надо бороться с подобной дискриминацией!

Одобрительные возгласы, восторженное внимание были ответом на его речи.

Вот почему, подъехав с триумфом в вагоне «только для негров» к станции города Ринезота, профессор Джонсон, находившийся к тому времени в необычайно воинственном настроении духа, был неприятно поражен не столько отсутствием носильщиков на вокзале, сколько разъяснением начальника станции.

— И не ищите и не зовите, — сказал начальник станции пассажирам. — Всех наших носильщиков с утра как ветром сдуло. Все нигеры попрятались в лесах. Боятся, канальи! Ночью хотели линчевать одного старого плута, а он по пути сбежал и спрятался в негритянском квартале. Начали обыскивать негритянские дома… Ну, и началось… Чувствуете запах дыма? Это горят негритянские лачуги. Выкуривают нигеров! До сих пор ищут!

Негр, проводник вагона, помог профессору вытащить его тяжелый чемодан в тамбур, но выйти из вагона, чтобы отнести чемодан на вокзальную площадь, отказался.

— Я негр, — сказал он, — и сегодня для нас плохой день в этом городе. Вам тоже лучше переждать дня три, а потом приехать сюда.

— Мне?! — рассердился профессор. — Да ведь я белый, и мне, собственно, надо за город, в колледж при Институте Карнеджи, к доценту Стронгу. Надеюсь, здесь, в городе, не будет этого массового помешательства, когда в каждом загорелом белом человеке подозревают негра. Не все же американцы сумасшедшие.

— Вы рассуждаете, как приезжий, — неодобрительно сказал проводник и ушел.

Профессор молча, со вздохом поднял чемодан, пошатнувшись под его тяжестью, и пошел к стоянке такси. Здесь он начал чертыхаться. Шоферы отказались везти его. Плата не соблазняла их. «Еще попадешь в потеху вместе с негром», — говорили они.

— Но ведь я белый! — убеждал их профессор. — Я с острова Барбадос. Я просто загорел. Вот паспорт.

Его окружила толпа зевак. Кто-то взял из его рук паспорт.

— Да ты в зеркало посмотри! Боб, не твой ли это бледнолицый брат? Бел душой, но черен телом! — слышались насмешки.

Паспорт вырывали друг у друга из рук, перебрасывали через головы.

— Отдайте паспорт! — закричал профессор.

В толпе смеялись. Кто-то протянул ему паспорт, но едва он дотронулся до него, как паспорт отдернули назад.

Так повторялось несколько раз. Толпа забавлялась.

Шляпа соскочила с головы Джонсона, и чьи-то ноги наступили на нее. Профессор громко позвал на помощь полисмена, который, широко расставив ноги, стоял невдалеке.

Полисмен неторопливо подошел, взял паспорт, узнал, в чем дело, и, подмигнув, приказал шоферу ближайшего такси отвезти пассажира «по назначению». Профессор обещал хорошо заплатить.

Шофер нехотя открыл дверцу, предоставляя Джонсону самому втаскивать большой чемодан в машину. Высунувшись в открытое окно, шофер крикнул:

— Эй, Боб!

Из толпы вышел плотный, почти четырехугольный мужчина с приплюснутым носом и изуродованным левым ухом.

— Посмотри на его ногти, — шепнул шофер.

Боб обошел машину, молча отвел руки профессора от чемодана и рывком впихнул чемодан в машину.

Заметив, что Джонсон хочет сесть рядом с ним, шофер заявил:

— Пассажиров вожу только на заднем сидении.

Шофер взглянул на типа с приплюснутым носом. Тот сказал:

— Выпивка за нами.

— Ну, это немного, — отозвался шофер и тронул машину.

— Какие у вас дикие нравы! — сказал профессор, сняв очки и тщательно протирая их носовым платком. — Да, дикие, возмутительные нравы! Так обращаться и с негром — это возмутительно!

Шофер молча вел машину. Профессор Джонсон надел очки. На улицах среди прохожих он не видел ни одного негра. Мелькнула вывеска: «Колбасы, яйца, сосиски». Ему захотелось есть.

— Остановитесь возле аптеки, — сказал он шоферу. — Я куплю сэндвичей.

Шофер молча продолжал ехать дальше.

— Вы слышите? — повысил голос профессор. — Я хочу купить сэндвичей. Я на пароходе ничего не ел. Я голоден. Что же вы молчите?

— Вот что, Джонсон! — резко сказал шофер, не поворачивая головы. — Гони мне сейчас же двести долларов — и на этот раз ты избавишься от потехи.

— Что за ерунда, от какой такой потехи?

— Меня не обманешь, Джонсон. Или ты мне отвалишь двести монет, или тебя обмажут дегтем, вываляют в перьях и вывезут в тачке за город и так далее. В лучшем случае…

— Но почему меня? Что я сделал?

— Ты негр, а сегодня на негров злы. У всех выездов из города обыскивают машины. Ищут недолинчеванного негра, и ты влипнешь. Ребята уже подстерегают тебя в определенном месте, на краю города, у мельницы. Там ты потеряешь все. Ясно?

— Так ведь я не негр, а белый. Это загар.

— Конечно, загар, но они также видели твои ногти.

— Мои ногти! — воскликнул Джонсон и приблизил свои ногти к стеклам очков.

— У тебя не розовое под ногтями, как у настоящих белых, а темное. Ясно? Значит, ты цветной!

Разве мог думать профессор Джонсон, ученый с мировым именем, что какая-то ничтожная деталь его тела может оказать влияние на отношение к нему людей, может заставить целые толпы людей ненавидеть его, презирать, издеваться над ним! Такая ничтожная деталь, как цвет тела под ногтями, сильнее, чем десятки его научных трудов и изобретений, чем уважение коллег. Профессор сидел, уставившись на ногти.

Профессор Джонсон с тоской вспомнил свою прапрабабушку-мулатку. В его роду все были белые, и только одна она из всех предков — мулатка. И она единственная в роду Джонсонов оставила ему это наследство — такой фон под ногтями. Так вот почему в «черном поясе» к нему сразу отнеслись как к негру, несмотря на то что весь его облик: прямые каштановые волосы, черты лица, — все свидетельствовало о его бесспорной принадлежности к белой расе! А загар, пусть темный, многолетний, — все же загар, они сами признают это.

Ногти — вот что поставило здесь его, гордившегося на своей родине, острове Барбадос, своими родовитыми предками, в ряды черных! Даже не ногти, а более темное тело под ними. Он никогда не обращал на это внимания. «Иметь одну черную прапрабабушку — не значит еще быть негром! Платить двести долларов? За что? Никогда! Вымогательство! Грабеж! Пусть только шофер подъедет к первому полисмену. Пусть подъедет!» — мысленно твердил профессор, вспоминая все неприятности с момента высадки в гавани. Вспомнил он и о своем заграничном паспорте, неспособном защитить его от американских расистских законов.

— Джонсон, через пятьсот метров мельница, — тихо сказал шофер.

Профессор молча вынул пачку денег, отсчитал двести долларов и бросил на переднее сиденье, рядом с шофером, чтобы не касаться руками этого негодяя.

— Эх, мало взял с тебя! — сказал шофер, сгребая бумажки и запихивая их в карман брюк. — За доставку заплатишь особо сто монет. Помни!

Машина круто свернула за угол. По глухим переулкам они выехали за город на шоссе. Джонсон чувствовал себя очень и очень неспокойно. Если уж Аллену Стронгу нужно было вызывать его так срочно, то почему же он не встретил его на вокзале? Это просто невежливо.

Большая зеленая машина поравнялась с ними.

— Вы не к доценту Стронгу? — крикнул мужчина, сидящий за рулем.

— А что? — насторожившись, спросил профессор Джонсон.

— Я выехал за гостем Аллена Стронга, но опоздал к поезду. Пересаживайтесь ко мне.

— Нет, нет! — отказался профессор, опасаясь попасть «в потеху».

— Тогда поезжайте за мной, — сказал водитель зеленой машины, обгоняя их, и свернул вправо, на шоссе, обсаженное деревьями. Туда же свернуло такси.

— Куда вы, куда? — испуганно закричал Джонсон.

— В колледж при Институте Карнеджи, — буркнул шофер.

Среди деревьев виднелись многоэтажные здания, клумбы и асфальтовые дорожки. Профессор Джонсон впервые, с тех пор как слез с парохода на американскую землю, облегченно вздохнул.

6

Зеленая машина остановилась у дома. Мужчина, сидевший за рулем, вышел, попросил Джонсона не беспокоиться о багаже, приказал шоферу вытащить чемодан, сам расплатился за такси и, подхватив тяжелый чемодан, пошел вперед.

Профессору пришлось ждать в кабинете не больше одной минуты. Дверь отворилась, и высокий худощавый мужчина с бледным лицом вошел в кабинет, протягивая руку Джонсону. Он радушно улыбался, обнажая редко сидящие крупные желтые зубы. Его новый, с иголочки, серый костюм источал острый запах духов. Яркий галстук примазанные фиксатуаром светлые, слегка желтоватые волосы удивили профессора. Не таким «блестящим молодчиком» ожидал увидеть профессор Джонсон скромного ученого, доцента Стронга.

«Какой странный взгляд», — подумал Джонсон, всматриваясь в небольшие темные глаза хозяина, и тут же решил, что глаза слишком близко сидят возле длинного и острого носа. Джонсон схватил протянутую руку и, пожимая ее, сказал:

— Наконец-то! Боже, как я измучился по дороге! — В своей ладони он ощутил вялую, как тряпка, безразличную к его пожатию руку. Он помолчал, вздохнул и добавил: — Я представлял вас себе иным.

— Да? — спросил хозяин. — Признаюсь, я тоже не ожидал, что вы окажетесь черным.

— Что вы, я белый, это только загар! — И Джонсон сжал пальцы в кулак, чтобы не было видно ногтей.

— Только дикарь, расист расценивает человека по его оболочке, а для нас, людей науки, не важно, какая рука подпишет договор, — учтиво сказал хозяин, — белая или черная. Итак, сядем. Я вас слушаю!

— Наоборот, я вас слушаю.

— Нет, так дело не делается. Я хотел бы знать ваши условия, — настаивал хозяин.

— Но ведь предложение приехать исходило от вас!

В дверь постучали.

— Нельзя! — крикнул сердито хозяин и, обращаясь к Джонсону, сказал: Да, приглашение исходит от нас, но ведь вы приехали не на прогулку, а с определенным деловым предложением?

— Я? Наоборот, ведь вы писали, что хотите сделать мне блестящее деловое предложение. Вот ваше письмо, мистер Стронг.

— Так вы не Трумс! — крикнул хозяин, пробежав письмо глазами.

— Нет, я профессор Джонсон с острова Барбадос.

— Какого же черта вы выдали себя за Трумса?

— Я ни за кого не выдавал себя! — начал опять терять терпение профессор.

— Ну, а моему шоферу в зеленой машине?

— Он спросил меня, не еду ли я к мистеру Стронгу. Я сказал «да», и он привез меня к вам, мистер Стронг.

— Я не мистер Стронг, я профессор Лифкен.

— А почему же вы выдавали себя за Стронга?

— Потому, что все деловые разговоры должны идти через меня. А зачем вы приехали?

— Меня вызвал мистер Стронг.

— Причина?

— Не знаю.

— Не врите! — крикнул Лифкен вставая.

— Профессор Лифкен! — сказал Джонсон, также поднимаясь. — Оставьте этот тон: я британский подданный.

Дверь распахнулась. В комнату вошла красная, пышущая гневом Дебора Стронг, сжимая в руке платок.

— Профессор, — задыхаясь, сказала она, — он был и уже улетел… Аллен что-то подписал и получил от него кучу денег. Я подслушала у двери. Они заперлись наверху в его кабинете и шептались. Вы всегда были нашим добрым гением… Что делать? — Миссис Стронг всхлипнула.

— Кто был? Кто дал деньги? Кто улетел? Да говорите толком!

— Ну, как вы не понимаете… Мистер Трумс!

— Прилетел? — вскочил Лифкен. — Где он?

— Уже улетел…

— И вы мне — ни слова!

— Простите, профессор, но я же вам говорила: они заперлись наверху.

— Но почему же вы, миссис Дебора, сразу не прибежали и не сказали мне? Какая оплошность! Что вы наделали!

— Вы понимаете, Аллен запер дверь и меня не выпускал. И сам заперся наверху. Он просто с ума сошел. Что же мне делать?

— Ждите меня здесь, — сказал Лифкен, направляясь к двери.

— Я тоже пойду к Стронгу, — сказал Джонсон.

— Вы никуда не пойдете, ждите меня здесь!

— Я не буду ждать!

— Я заставлю вас!

— Вы не имеете права! — запротестовал Джонсон.

— Права?! — удивился Лифкен. — О каких правах говорите вы, черный? Вы забыли, где находитесь. Вы находитесь в Америке, а не на вашем цветном острове. Рекомендую полное послушание… А вы, миссис Дебора, оставайтесь здесь с этим мулатом, не выпускайте его, если не хотите, чтобы ваш муж имел неприятность. У него их и так будет достаточно.

— Одна с цветным? Никогда! Пусть ваш шофер также будет здесь!

Лифкен отдал распоряжение шоферу, вынул из несгораемого шкафа какую-то бумажку и исчез за дверью. Шофер стоял у двери, навалившись на нее спиной.

— В чем дело, миссис Стронг, в чем дело? — спросил дрожащим, прерывающимся голосом совершенно растерявшийся Джонсон.

— Аллен всегда чудил. Это ужасно! — воскликнула Дебора, садясь в кресло в дальнем углу. — Что вам надо от моего мужа?

— Ничего. Я сам бы желал знать, чего он хочет от меня. Зачем он меня вызвал сюда? Сколько унижений, сколько оскорблений и ради чего? Не знаю. Это возмутительно! Я сам скажу ему об этом. И как только он может работать с таким… Лифкеном!

— Профессор Лифкен такой добрый, такой отзывчивый человек! Он всю жизнь носится неизвестно почему с Алленом, — продолжала Дебора свои мысли вслух. — Он даже ставит свое имя на его трудах. Он так помогает мужу, а тот не ценит, совсем не ценит!

— Я знаю профессора Лифкена по научной литературе, — сказал профессор Джонсон. — Я сам веду в высшей школе острова Барбадос курс энтомологии, фитопатологии и микробиологии и знаю восемнадцать ранних работ доцента Аллена Стронга и двадцать три труда, авторами которых являются профессор Лифкен и доцент Стронг… Но как странно Лифкен отнесся ко мне! Ведь я белый, белый!

— Белый? — недоверчиво воскликнула миссис Стронг и демонстративно отвернулась в сторону.

Профессор Джонсон замолчал и подошел к окну. Он стал внимательно смотреть в окно, но если бы его спросили, что он видит, то не мог бы ответить. Джонсон смотрел и не видел.

Затем профессор прошелся по комнате. Шофера кто-то вызвал из комнаты. Профессор не стал мешкать и быстро вышел. За ним с криком «куда вы?» поспешила Дебора.

7

Профессор Лифкен вбежал в коттедж доцента Стронга.

— Стронг! Где вы? — нетерпеливо крикнул Лифкен.

— Я знал, что вы придете, Лифкен, — раздался спокойный голос Аллена Стронга. — Поднимитесь ко мне наверх.

Лифкен быстро, перескакивая через ступеньки, взбежал по лестнице. Теперь они молча стояли друг против друга. Стол разделял их.

— Что все это значит, Стронг? — строго спросил Лифкен.

— О чем вы, собственно? — холодно осведомился Стронг.

— Я требую строгого соблюдения обязательства, выданного вами много лет назад! — гневно проговорил Лифкен. — Какое право вы имеете вести помимо меня секретные переговоры с Трумсом? Почему вы скрыли от меня изобретение вами инсектицида? О, я все знаю!

— Соблюдать наши взаимные обязательства? — сказал Стронг. Он говорил тихо, но в голосе его накипала ярость. — Вы подлец, Лифкен, позвольте вам наконец сказать это! Вы продали за десять тысяч долларов секрет явления, которое газеты назвали тогда «Эффектом Стронга». Ради того чтобы вы сохранили это явление в тайне, я обещал вам тогда в погибшем оазисе, как плату за ваше молчание, работать на вас, лишь бы вы молчали. Я сделал вас профессором, сам оставаясь в тени. Я работал на вас, как негр, потому что боялся, что разглашение тайны может привести к мировой катастрофе. А вы? Вы нарушили наше соглашение. Я считал себя героем, мучеником науки, а вы предали меня.

— Ложь! — закричал Лифкен. — Докажите это!

— Вот ваш доклад о так называемом «Эффекте Стронга», проданный за десять тысяч долларов Лиге! — Аллен швырнул доклад Лифкена на стол.

Лифкен схватил сверток на лету и стал нервно листать.

— Ну и что же, — сказал он, нисколько не смутившись. — Они предали меня, предадут и вас, Стронг.

— Я им только продаю инсектицид, — возразил Стронг. — А я-то, старый дурак, думал, что вы все тогда поняли, и боялся разглашения! Теперь оказывается, что вы ничего не поняли в так называемом «Эффекте Стронга», Лифкен! Это видно по вашему невежественному докладу. Моя жертва была ни к чему. Вы всегда были тупы, как чурбан. Вы только и могли делать, что подписывать свое имя на моих работах. Вы давали мне гроши на опыты и держали в черном теле, чтобы не выпустить отсюда. Довольно я был вашим негром! Отныне я свободен.

— Берегитесь, Стронг! Учитываете ли вы обстановку? В глазах мира я известный профессор, а вы заурядный доцент, которого я прикармливаю по своей доброте и из-за хорошего отношения к вашей дочери. Кроме того, вы забываете о выданном вами обязательстве. Я вам напомню. — Лифкен вынул из кармана бумагу и прочел: — «Я, Аллен Стронг, подтверждаю: все, что я писал, пишу, изобретаю, я делал, делаю и буду делать в развитие идей ученого Арнольда Лифкена, под его руководством. Я обязуюсь без его согласия не публиковать, не разглашать наших совместных работ и не вступать ни с кем в договорные соглашения».

— Это было двадцать лет назад.

— Ничего подобного. Смотрите… Нет, в руки я вам это обязательство не дам… На нем нет даты. Оно действительно на все времена. Вы сегодня позволили себе продать инсектицид. На каком основании? Согласно обязательству, это наше общее изобретение… Стало быть, вы вор, Аллен Стронг, и я могу посадить вас в тюрьму! Понятно? Ну, Стронг, заканчивайте свое бунтарское выступление, придите в себя и принимайтесь за работу. Я согласен простить вас. Больше того, я сделаю вас богатым человеком. Подпишите мне эту доверенность, и я через суд введу вас в право единственного собственника съедобного кактуса, выведенного Бербанком и вашим отцом. Мы станем миллионерами.

— Неужели я забыл поставить дату?

Аллен Стронг перегнулся через стол, щуря глаза, и в тот же момент выхватил бумажку из рук Лифкена.

Это произошло мгновенно. Лифкен рванулся вперед; со стола полетели на пол ручки, ваза с цветами. Стронг быстро сунул бумагу в рот. Лифкен схватил его за горло, чтобы он не смог проглотить бумагу.

Они катались по полу. Лифкен никогда не думал, что тщедушный Стронг проявит столько силы и упорства. В глазах у Стронга плыли красные круги. Он захрипел. Цепкие пальцы давили ему горло и пытались разжать плотно стиснутые зубы. Силы у Стронга ослабевали. Он терял сознание. Вдруг рука на горле ослабела. Кто-то плеснул воды ему на голову. Стронг увидел черное лицо, склонившееся над ним.

— Вы мистер Стронг? — спрашивал черный джентльмен.

— Вы убили его! — услышал Аллен голос жены.

Он оглянулся. Дебора стояла на коленях подле Лифкена, распростертого на полу.

— Нет, — ответил черный джентльмен, — я не убил этого… крысолова… Он скоро придет в себя… Это особый прием.

Стронг с трудом поднялся и сел на стул. Бумажку он выплюнул в кулак и сжал его.

— Спасибо. Кто вы? — спросил он.

— Профессор Джонсон. Цвет лица — только загар. Вы вызывали меня телеграммой?

— Да. Но вы опоздали. Я воспользовался некоторыми вашими работами, дорогой профессор Джонсон, и создал новый инсектицид. Работа не совсем закончена, но результаты просто превосходны. Я хотел бы получить ваше согласие, так как не намерен присваивать себе ваших мыслей, которые помогли мне осуществить это изобретение.

— Конечно, мистер Стронг, я согласен.

Лифкен со стоном поднял голову. Не вставая с пола, он принял сидячее положение.

— Это вы меня? — спросил Лифкен, не сводя злобного взгляда с Джонсона.

— Да. Если бы не я, вы бы задушили мистера Стронга. Я избавил вас от тюрьмы. Вы должны быть благодарны мне за это.

— Что ж, отблагодарю, — сказал Лифкен вставая. Рукав его пиджака был оторван.

— Подождите, я починю, — сказала Дебора.

— Постарайтесь лучше возвратить мне девять тысяч сто тридцать пять долларов, взятых вами в долг, или пусть ваш муж продолжает работать у меня.

— Никогда! — сказал Аллен Стронг.

— В таком случае, верните долг сейчас же, или дело будет передано в суд. У меня есть все ваши расписки.

Аллен Стронг подошел к картине на стене, достал из-за нее перевязанную пачку денег и швырнул на стол. Лифкен схватил деньги и стал пересчитывать их. В пачке оказалось десять тысяч долларов.

Лифкен оставил на столе восемьсот шестьдесят пять.

— Расписки! — потребовал Стронг.

Лифкен швырнул их на стол.

— Вы еще пожалеете, Стронг! — говорил он, пересчитывая деньги, чтобы дать срок Стронгу одуматься. — Вы вредный фанатик, у вас неамериканский образ мыслей… Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности давно интересовалась вами. Я защищал вас, но теперь я умываю руки. Впрочем, я согласен примириться на старых условиях…

— Вон! — закричал Стронг. — Уходите вон! Негодяй!

Лифкен вышел в самом воинственном настроении.

Вскоре явился посыльный и вызвал Аллена Стронга к вице-президенту института.

8

К вице-президенту Аллен шел неохотно. Он всегда испытывал в разговоре с начальством тягостное чувство неловкости.

Гудрон на дорожке размяк от жары и обдавал лицо раскаленным воздухом. Аллен старался идти по обочине, в тени деревьев, но, увлекшись мысленным спором с вице-президентом, то и дело сворачивал на середину дорожки и сразу чувствовал себя как рыба на горячей сковородке.

И все же Стронга знобило от волнения.

Вице-президент ждал его в кабинете.

— Очень жаль, мистер Стронг, но я вынужден вас уволить, — сказал он и поспешно добавил: — Но я здесь ни при чем. Таково распоряжение шефа, председателя совета колледжа. Вами займется Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Можете прожить в коттедже еще два дня. Впрочем, я рекомендую вам уехать до воскресенья. Между нами: пастор будет говорить с амвона о вас и вашем отце. Идея его проповеди: яблоко от яблони недалеко падает. Ведь ваш отец в свое время взял на себя защиту учителя, который преподавал своим ученикам богопротивную теорию Дарвина о там, что человек произошел от обезьяны, а не создан по образу и подобию божьему. Молодчики из ку-клукс-клана могут доставить вам неприятности до комиссии. Не возражайте, мистер Стронг, я все понимаю. Но я не могу ничего поделать. Решительно ничего!

— А мои опыты? — спросил Аллен, задыхаясь от негодования. — Мне надо всего семь дней. Я не могу бросить их неоконченными. Я потратил на них много времени и денег, моих личных денег. А ведь я небогат.

— Повторяю: я ничего не могу сделать для вас, Стронг. Шеф заявил, что вы отъявленный красный. Я еле добился трехдневной отсрочки.

— Я красный?! — Аллен возмутился. — Я американский ученый и стою высоко над политикой. Наука аполитична!

— Я всегда считал вас аполитичным. Но эти русские книги и журналы… На днях перехватили целую кучу русской научной литературы, направленной на ваше имя. И что хуже всего — эта статья Сапегина!

— Сапегина?

— Разумеется! Это красная пропаганда.

— Я никогда не интересовался политикой. Я должен видеть статью Сапегина.

— Вот, на столе. Шеф прислал перевод. Полюбуйтесь!

Аллен нетерпеливо взял листы и впился в них глазами. Вице-президент полагал, что Аллен заинтересуется строчками, подчеркнутыми красным. Но Стронг читал все подряд с величайшим вниманием. Он опустился в кресло без приглашения вице-президента и продолжал читать. Вице-президент, стоя за столом, всем видом своим подчеркивал невежливость Стронга. Однако ученый ничего не замечал, увлекшись статьей.

— Он прав! Замечательно! Какая глубина идеи! — сказал восхищенно Аллен Стронг.

— Вы разделяете взгляды Сапегина?

— Конечно!

— И вы согласны, что в борьбе за мир необходимо объединить усилия ученых всех стран, а всех американцев, уничтожающих излишки товарного зерна, кофе, молока и прочих продуктов и тем самым спасающих нашу страну от экономической анархии, объявить врагами человечества и приравнять их к сельскохозяйственным вредителям, уничтожающим урожай?

— Это предисловие, но поймите сущность идеи, — возразил Аллен. — Сапегин для борьбы с вредителями предлагает, кроме употребления ядов — инсектицидов и фунгицидов, — вывести такие сорта растений, которые сами бы обладали нервно-мышечным ядом, имеющимся, например, у далматской ромашки. Ведь вы знаете, что порошок цветов далматской ромашки «пиретрум» используется как яд против паразитов. Ни один вредитель не будет есть ни пшеницу, ни рожь, ни картофель, обладающие этими ядами. А кроме того, нужно создать защитные пояса против вредителей из посадок растений, обладающих нервно-мышечным ядом. Вы поняли красоту этой идеи?

— Слишком хорошо. Поэтому сейчас же зайдите к кассиру и получите расчет… Да! Что это за негр у вас в доме?

— Это англичанин, профессор Джонсон…

— Профессор или нет — он цветной! И этого совершенно достаточно, чтобы он был нетерпим на нашей территории.

Аллен Стронг не стал ни спорить, ни просить. Его отсутствующий взгляд, порывистые жесты, дрожащие губы ясно показывали крайнюю степень растерянности.

Вице-президент старался сохранить на своем лице маску холодной вежливости, но в его глазах Аллен Стронг мог бы прочесть самодовольство победителя. Аллен повернулся и пошел к двери, тяжело шаркая ногами по полу. На крыльце его догнал слуга-негр и протянул шляпу. Аллен смотрел на него непонимающим взглядом. Негр сунул ему шляпу в руку. Аллен машинально зажал ее в пальцах.

Он забыл зайти к кассиру и шагал, не чувствуя ног, все прямо и прямо под палящими лучами солнца, с зажатой в руке шляпой. Не увольнение и не грубый тон вице-президента — другое потрясло Стронга. Он затратил многие годы труда, чтобы изобрести универсальный, быстро действующий инсектицид для уничтожения вредителей. Он верил, что облагодетельствовал человечество. А советский профессор Сапегин сделал блестящее открытие. Неужели он, Аллен Стронг, так бездарен, что не мог додуматься до этого? Как удалось в Советском Союзе даже без этих защитных поясов так быстро снизить потери? В чем секрет советских ученых? Непостижимо!

В задумчивости Стронг не слышал гудков приближающегося автомобиля.

Машина пронеслась с яростным ревом и резко затормозила. Оттуда выскочила Бекки и с криком «Па!» бросилась Стронгу на шею. Вслед за ней вышел стройный молодой человек в спортивном костюме и остановился улыбаясь.

— Меня уволили, — сразу сказал Аллен, твердо решившись на первое время скрыть от дочери постигшую его неприятность.

— Не важно! — весело сказала Бекки, вытирая своим носовым платком пот с его лица. — Я все устроила. — Она смотрела большими карими глазами в постаревшее, осунувшееся лицо отца и, кивая кудрявой головкой, ласково твердила: — Успокойся же, па! — Она нежно поцеловала отца в лоб. Знакомься, па: это Джим Лендок. Джим хочет написать обо мне в газету. Я ведь стала чемпионкой штата по стрельбе среди женщин. Он и о тебе напишет. Он журналист… Его, правда, выставили из газеты за неамериканский образ мыслей, но это ничего. Его возьмут обратно. Но для этого ему нужна сенсация. У тебя, наверное, есть что-нибудь сенсационное среди твоих жучков. Па, я видела дедушку Вильяма Гильбура. Я ему все, все рассказала, и он приедет к тебе, чтобы купить для своего кооперативного общества фермеров твой инсектицид. У нас будет куча денег. Ты будешь заниматься опытами.

Аллен Стронг хотел что-то сказать, но язык не повиновался ему. Он услышал странный шум. Солнце качнулось, и все заволокло горячим туманом. До его сознания донесся откуда-то издалека испуганный голос: «Солнечный удар!»

9

Аллен Стронг очнулся на диване в столовой. Бекки сидела возле дивана на ковре.

— Джим уехал за доктором, — сказала она и поправила на голове отца холодный резиновый мешок с гремящими кусками льда.

— Я не пущу вас! — донесся с балкона голос Деборы Стронг. — Вы понимаете, муж болен, у него солнечный удар… И вообще больное сердце!

— Я — лучшее лекарство. Мои коллеги прислали меня к мистеру Аллену, чтобы помочь. Разрешите пройти.

Стронг узнал по голосу профессора химии.

— Пусть войдет, — прошептал Стронг, но голос его был так слаб, что Бекки не услышала.

— Ну так вот, — продолжал профессор химии. — Мы, коллеги Аллена, во всем готовы помочь ему и вам, миссис. Но мы просили бы вас, в ваших же интересах, не медля ни минуты, освободить территорию института от присутствия вашей дочери.

— Почему?

— Из-за фотографии, конечно. Как! Вы ничего не знаете? Ваша дочь снялась вдвоем с негром. Фотография напечатана в газете. Они стоят рядом рука об руку. Смотрят друг другу в глаза и улыбаются. Мы, конечно, не верим подписи, которая утверждает, что негр ее жених. Тут, конечно, репортер приврал. Но согласитесь, мэм, что такая фотография в нашем южном штате, где негров линчуют десятками, а их друзей вываливают в дегте и перьях, может наделать вам хлопот.

— Но это ложь, профессор! Моя дочь не могла сняться рядам с негром. Это какая-то фальшивка! Бекки — чемпионка. У нее есть завистники и враги, не стесняющиеся в средствах, чтобы убрать ее с дороги.

— Это правда, мама! — крикнула Бекки и выбежала на балкон. — Громилы напали на митинг друзей мира, когда все уже разъезжались. Создалась ужасная пробка.

— Что?!

— Наша машина потерпела аварию. Я была за рулем, ну и мы… в общем… наскочили на их авто. Все думали, что Вашингтон Смит убит. Это тот самый негр, что на фотографии. А он, весь в крови, вылез из-под машины. Я страшно обрадовалась, что не убила его. Приятно, когда не убиваешь человека! Какой-то репортеришко сфотографировал. Потом появился в газете снимок. Против подписи я протестовала. Редакция извинилась и согласилась признать свою ошибку в следующем номере, но почему-то не поместила опровержения. Стоит ли из-за этого поднимать такой шум!

— Вот видите, мэм: негр рядом с вашей дочерью.

— Да, — задорно тряхнув головой, сказала Бекки. — В стрельбе среди мужчин Вашингтону нет равного. Вы разве не знаете, что он был лучшим снайпером на германском фронте? Об этом писали все газеты и сотнями печатали его фото. А теперь он борется за мир, и его травят.

— Повторяю, — продолжал профессор, — мы рады помочь вам и вашему мужу. Хоть он и пропагандирует заведомо красные идеи, но он, конечно, не красный, это недоразумение. Но вашей дочери лучше уехать, пока не поздно… Подобное свободомыслие граничит… вы меня понимаете… И потом, эти коммунистические журналы на имя Стронга и этот негр-приятель в доме… Знаете, все это вместе выглядит довольно странно.

— Мой муж, Аллен Стронг, — и вы это хорошо знаете, профессор, — сказала взволнованно Дебора, — самый обыкновенный, хотя и гениальный человек! Он очень скромен, он очень честен. Он не знает никаких партий, никаких! Он сам по себе! Боже, он так далек от этого грешного мира! Он живет только наукой. Пусть клеветник явится сюда, я своими руками вырву ему язык! Есть же такие негодяи, которые могут верить всяким басням и повторять их! Десятки лет подряд он получает сотни книг со всего света, на всех языках мира… Надо быть дураком, чтобы видеть в этом подозрительное! Боже мой, Аллен пропагандист! И негр — друг его! Да это не негр, а белый! Англичанин, известный ученый, профессор Джонсон.

— Миссис, я просил бы вас быть воздержаннее в выражениях! — сказал профессор свистящим от негодования голосом.

— Тише, — сказала Бекки, — отец очнулся, но он слаб. Неужели вам не стыдно беспокоить его?

— Это вам должно быть стыдно! Вы фотографируетесь с негром. А еще американка!

— Вы старый ханжа! Я не хочу вас слушать. Кто говорил об отце, что он не уважает начальство и забыл бога? Вы! Вряд ли отец согласится принять от вас помощь. А обо мне не беспокойтесь!

— Ах, так?

— Да, так! И помните, что я выбиваю сорок восемь очков из пятидесяти возможных.

— Угрожаете?

— Нет, это вы угрожаете. Скажите, кстати, что вы сделали с бедным Томом? О, вы были чертовски активны в ту ужасную ночь.

— Я пришел, как друг, помочь коллеге в беде, но я не желаю выслушивать незаслуженные оскорбления и судьбой негров не интересуюсь. Я ухожу, мэм! И я верю в торжество американского образа мыслей.

— Простите, профессор, не обижайтесь на девочку, — сказала Дебора. Джонсон завтра утром уедет. Спасибо вам и всем доброжелателям. Я так несчастна! — всхлипнула Дебора.

— Я вдвойне понимаю ваше горе, мэм.

Бекки вбежала в комнату, захлопнув дверь на веранду.

Аллен Стронг чувствовал себя плохо. Вот так обычно кончались его встречи с людьми американского образа мыслей. Недаром он по возможности избегал их.

— Мистер Аллен, я сейчас уеду. Я слышал разговор, — сказал профессор Джонсон, входя в комнату.

— Ни в коем случае! Вы мой гость. Завтра мы вместе покинем этот сумасшедший колледж.

Вечером Аллен Стронг заявил о том, что будет спать наверху, у себя в лаборатории, где проводились опыты. Он так настаивал на этом, что Дебора согласилась, чтобы не нервировать мужа. Бекки проводила отца наверх. Когда отец улегся, Бекки села на пол у его изголовья.

— Па, — сказала она, — тебе совсем хорошо? Я нашла в кабинете эту бумагу. Может быть, Лифкен подобреет и добьется отмены увольнения?

Бекки протянула Аллену бумагу.

Это была неподписанная доверенность Лифкену от имени Аллена Стронга. Она уполномочивала Лифкена выступить в суде и добиться монопольного признания собственности Аллена Стронга на съедобный кактус, выведенный Бербанком и отцом Стронга, единственным наследником которого был Аллен.

— Когда великий Бербанк выводил свои сорта, он ставил одно условие: они не должны попасть в исключительную собственность кого бы то ни было, а всегда принадлежать народу, — сказал Аллен и порвал доверенность. — Неужели я нарушу этот завет!

10

Аллен Стронг проснулся. Его чуткий сон был нарушен подозрительным скрипом половиц. Стояла глубокая ночь. Весь дом спал, но кто-то осторожно бродил по комнатам, хотя шагов и не было слышно.

Вот опять заскрипели половицы. Аллен хорошо знал голоса коттеджа. Он часто слушал их во время бессонных ночей. Ступеньки деревянной лестницы, что вели из столовой в первом этаже к нему в кабинет, где он спал на диване, скрипели совсем иначе.

«Кто бы это мог быть в столовой? Воры?» Аллен подошел к двери и тихонько вышел на лестницу.

В призрачном лунном свете вырисовывались очертания человека; он стоял у окна, прижав лицо к стеклу, и вглядывался в сад. Человек осторожно двинулся и замер в тени у второго окна. Аллен заметил, как в саду, среди фруктовых деревьев, мелькнула тень.

Доска под Алленом скрипнула. Человек повернулся лицом к Аллену…

— Бекки! — воскликнул Аллен, узнав дочь.

— Па, тише!

— Почему ты здесь ночью?

— Па, ты болен, тебе нельзя вставать. Сейчас же иди на диван. Я прошу тебя! Я беспокоюсь: Джим уехал за доктором и до сих пор не вернулся. Ведь его считают красным. В городе неспокойно. С тех пор как убежал бедный старик Том, хулиганы просто взбесились. А ведь у нас твой друг с Барбадоса… Вечером три пьяных хулигана пришли к нам на кухню и спрашивали: правда ли, что мы скрываем приезжего негра? Увидев меня, они быстро убрались. Они знают, что со мной шутки плохи. Я думаю, нам надо было еще вчера уехать к дедушке Вильяму Гильбуру.

Бекки предостерегающе подняла руку. С земли, прямо перед окном, поднялся человек и тихо постучал пальцем в окно.

— Это Джим, — прошептала она и бесшумно открыла окно.

Джим быстро влез в окно и торопливо заговорил:

— Нельзя терять ни минуты. Толпа вот-вот может быть здесь. Это неспроста. Вначале я думал, что это обыкновенные хулиганы, но это оказались молодчики из ку-клукс-клана. Они обычно делают все втихую. В толпе есть организаторы. На чьи-то деньги они поят этот сброд виски, да еще привезли каких-то бандитов на машине из города. К ним присоединились «любители». Вокруг дома и на дорогах они поставили свои патрули. Меня с доктором не пропустили. Машину я спрятал в парке, у беседки «грибок». К вам приехал Вильям Гильбур. Он ждет вас в машине на повороте у газона. За окном — ваш лаборант Джек Райт… Лезьте сюда, Джек.

Юноша влез.

— Чего хочет ку-клукс-клан? — спросил Аллен.

— Мистер Стронг, где вы живете? — спросил Джим.

— В мире идей.

— Ну, тогда ваше поведение понятно.

— Я спрашиваю, чего они хотят?

— Они хотят Джонсона и всех вас обмазать в дегте, выкатать в перьях и вывезти в тачке за город, а там это хорошим не кончится.

— Меня? Ученого?

— Мистер Стронг, вы забыли, что случилось вчера? Не читаете газет… У нас десять минут на сборы, иначе будет поздно.

— Они забыли, что я выбиваю сорок восемь из пятидесяти! — гневно сказала Бекки.

— Нисколько. Они ждут, пока вы хорошо уснете. А крепкий сон бывает перед утром. Сейчас час ночи. Теперь быстро светает.

— А мои книги, работы, лаборатория, опыты? Я никуда не уйду из своего кабинета! Слышите? Никуда!

— Как уволенный из колледжа за «неамериканские взгляды», вы обязаны сами уйти, иначе рано или поздно вас заставят это сделать. Ценные книги спустим в подвал. А приехав в город, позвоним, чтобы выслали полицию. Поспешим! Осталось восемь минут.

Аллен схватил телефонную трубку.

— Не считайте их детьми, — сказал Джим. — Напрасный труд.

— Едем! — сказала решительно Бекки и взяла Аллена под руку.

С другой стороны его подхватил Джим. Они повели, вернее — потащили Стронга. Он упирался.

— Слушайте, — сказал Джонсон, подходя к ним, — я пойду один. Я не хочу быть причиной несчастья вашей семьи.

— Чепуха! — сказал Стронг. — Мы вместе покинем этот дом. Как ужасны эти дикари из мира теней!