"Башня из слоновой кости" - читать интересную книгу автора (Франке Герберт)

14

Когда коляска удалилась настолько, что превратилась в маленькое темное пятнышко, растворявшееся в пелене звездной туманности, Мортимер почувствовал руку на своем плече. Это был Гвидо, позади него стоял Бребер.

– Мы хотим предпринять еще одну, последнюю попытку – объединиться с учеными, – сказал Гвидо. – Они не говорили о том, что нам надо вернуться на Землю и где-нибудь высадить их?

– Говорили, конечно. При первом же моем контакте.

– Тогда они должны нам помочь, – заключил Гвидо. – Иначе мы не сможем выполнить их пожелание.

– Вы собираетесь повернуть назад, к Земле? – Мортимер не скрывал своего удивления.

– Посмотрим. Пошли! Сейчас я объясню тебе, что мы затеваем.

Придя в свою кабину, Мортимер лег на койку. Он уже хорошо изучил маленький операционный щит на стене и не сомневался, что сможет включиться в коммуникационную сеть и при этом избежать погребения под потолочным матом, который хотя и защищал его от гравитации, но зато отрезал от окружающего мира. Он надавил кнопку и, действительно, в ту же секунду начал воспринимать чужие мыслительные образы.

«Вызываю профессора ван Стейна! – мысленно произнес он, стараясь четко отделять слова одно от Другого. – У нас есть предложение. Просим ответить!»

Он ощущал различные оттенки эмоций – от категорического отказа и возмущения до напряженного ожидания. Ему удалось даже уловить волнение Люсин Вивье, он не удержался и послал ей закодированный ободряющий импульс.

Говорит ван Стейн. Что вам угодно?

«Я веду переговоры по поручению руководства корабля. Мне велено заявить, что мы готовы сохранить жизнь вам и вашим людям, готовы вернуться на Землю и высадить вас так, чтобы вы смогли связаться с вашими властями и вновь занять свои рабочие места. Но тогда вы должны нам немедленно помочь!»

Ваше предложение устарело и обсуждению не подлежит. Время работало на нас. Скоро мы будем освобождены, и для этого нам не потребуется даже пальцем пошевелить.

Мортимер громко сказал Гвидо:

– Он отклоняет.

Гвидо молча кивнул. Мортимер снова сосредоточился на своем партнере.

«Вы ошибаетесь! Так как нас уже ничто не спасет, мы уничтожим корабль».

Небольшая пауза, явная растерянность. Мортимер почувствовал, что уверенность его растет.

Я не верю вам. Ни один человек не сдаст позиций, пока еще существует надежда, а надежда существует, пока человек жив. И если вы думаете о схеме замедления, о бомбе замедленного действия или еще о чем-то подобном, то это безрассудство. Мы отключим их, как только вы потеряете способность двигаться.

Мортимер уловил выражение какого-то чувства, какого-то мнения или позиции, которое вновь заставило его усомниться: чувствовалось, что профессор поймал проблеск надежды и усилил свой натиск. Мортимеру пришлось прибегнуть к последнему отчаянному средству.

«Слушайте меня внимательно, профессор! До сих пор вы имели дело только с людьми, чьи физические силы и побуждения соответствовали средним значениям. Мы вовсе не чудовища, какими нас считает один из ваших сотрудников, однако мы готовы принести себя в жертву и пренебречь собственными интересами ради достижения цели. К тому же положение у нас безвыходное. Вы можете торжествовать победу, но это очень опасно для вас.

Люди, доведенные до крайности, действуют не всегда в соответствии с нормами.

И если вы полагаете, что при голосовании у нас те, кто цепляются за жизнь, окажутся в большинстве, то могу вас заверить: голосовать мы не будем. Среди нас есть люди, абсолютно не считающиеся с желаниями остальных. И один из них – Бребер. Вы, наверное, уже слышали о нем. Он вооружен, в отличие от меня, и я даже не смогу помешать ему сделать то, что он задумал».

Мортимер не пытался скрывать свои взгляды и чувства, напротив, старался как можно откровеннее излагать свое мнение о Бребере и свои оценки – все, что знал о нем. Он восстанавливал в памяти детали, подробности операций, которые возглавлял Бребер, вспоминал о его жестокости и жажде разрушения. Он рисовал дикие сцены, картины гибели и хаоса – раскаленные перегородки, расплавленный металл, взрыв корабля…

Неужели он станет… – Видимо, ван Стейн не решался довести мысль до конца.

«Он это сделает, – подтвердил Мортимер. – Будьте уверены!»

Мортимер почувствовал, что у его партнера зарождается страх, вполне обоснованный и пока еще сдержанный, – очевидно, он думал о своих сотрудниках, о корабле, о том, какую задачу ему предстоит выполнить, но все же это был страх. Снова Мортимер поймал себя на чувстве удовлетворения от того, что он выиграл, однако готовность его партнера к уступкам тут же замкнулась. Мортимер совершенно отчетливо ощущал: нарисованная им картина разрушения возымела свое действие, но, очевидно, профессор боялся, что окажется в положении человека, застигнутого врасплох или обманутого.

Кто даст гарантию, что вы действительно будете выполнять наше соглашение? – выразил свое сомнение ван Стейн.

«Профессор, я вижу, вы еще не полностью осознали свое положение. Сейчас пятнадцать часов сорок минут. Бребер немедленно отправится к реактору и разогреет его. Не пройдет и двадцати минут, как будет достигнута критическая отметка. Единственный, кто может остановить Бребера, это вы. Я делаю последнее предложение. Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы в состоянии в кратчайший срок выйти из вашего оцепенения? Сколько времени вам на это потребуется?»

Профессор медлил с ответом, и Мортимер продолжал:

«Можете не отвечать мне. Если вы не в состоянии сделать то, о чем вас просят, все потеряно. Советую вам: возвращайтесь как можно скорее в нормальное состояние. Я буду ждать вас, а потом отведу к реактору. Вы сможете сами во всем убедиться и затем действуйте, как сочтете необходимым».

Мортимер поднялся и отключил связь.

– Нам не миновать этого! – сказал он.

– А не лучше ли было попробовать силой заставить его подчиниться?

– Нет, – ответил Мортимер. – Мы зависим от его доброй воли. Наших знаний недостаточно, чтобы определить, не пытается ли он с помощью технических трюков провести нас. Он может с нами сотворить все что угодно – например, окутать нас смертельной газовой смесью и тому подобное. В действительности наша судьба в значительно большей степени зависит от него, чем он сам считает. Нам остается лишь надеяться, что он верит в честную игру и потому будет придерживаться правил.

Дверь открылась, на пороге стоял Бребер.

– Кончайте. Хватит копаться! Пора действовать. Я им сейчас задам жару. – Он выбежал.

… Охранник, дежуривший перед лабораторией с плененными учеными, открыл дверь. Гвидо и Мортимер с беспокойством наблюдали за неподвижной фигурой ван Стейна.

– Будем надеяться, что он сможет сам себя разбудить, – сказал Гвидо.

– Не сомневаюсь, – ответил Мортимер. – Они так хорошо овладели искусством управления мозговыми импульсами, что, без сомнения, могут с помощью определенных ментальных операций, например введения в действие кодов, комбинаций букв и тому подобного, вызвать включение мозга. При известных обстоятельствах может оказаться достаточно одних лишь сновидений.

Вероятно, контрольным автоматам, защищающим человеческую жизнь, мы обязаны тем, что они предохраняют нас от того, чтобы ван Стейн уже сейчас не отдал какой-нибудь губительный для нас приказ.

Гвидо ответил скептической ухмылкой.

– Чего это он так долго тянет?

Через несколько минут профессор ван Стейн пробудился. Дрожь прошла по телу ученого, его щеки порозовели, дрогнули веки, пальцы рук начали сжиматься и разжиматься.

Гвидо взглянул на часы.

– Еще семь минут.

Мортимер подошел к ван Стейну, чтобы помочь ему встать на ноги, но рука профессора, за которую он взялся, бессильно упала.

С кормы корабля донесся шум.

– Лишь бы не опоздать! – Гвидо не в силах был сдерживать свое нетерпение. Мортимер указал на лицо профессора. Глаза его были открыты. Губы шевелились. Произносимые шепотом слова были уже слышны, хотя почти неразличимы.

– Еще минутку… Я сейчас… Я в порядке.

– Если он не поторопится, Бребер поджарит нас, как цыплят на вертеле, – заметил Гвидо. – Малопривлекательная перспектива.

Профессор, однако, правильно рассчитал время. Через минуту он поднялся, хотя и с усилием, оторвался от топчана и сделал несколько неуверенных шагов.

Гвидо и Мортимер, поддерживая его, подвели к лифту. Через тридцать секунд они уже стояли в блоке управления, в средней части корабля, откуда управлялись реактор, установка водородной ионизации и система ускорения.

Бребер сидел в передвижном кресле оператора, зажав в углу рта сигарету и держа в руке бутылку виски – неизвестно, где он ее раздобыл! Он полузакрыл глаза, и по лицу его разлилось блаженство.

Ван Стейн оторвался от своих помощников и двинулся к операционному щиту. Скорость разогрева мезон-ноантимезонной плазмы была максимальной.

Черная стрелка температурного индикатора приближалась к красной зоне. В камере бушевали 400 миллионов градусов мезонной температуры.

– Блеф! – объявил профессор, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы еще не так удивитесь, – заявил Гвидо. 450 миллионов градусов.

500 миллионов – рубеж безопасности.

– Неприкрытый маневр, – прохрипел ван Стейн. – Автоматическая контролирующая система выключится сама, как только возникнет опасность.

Гвидо молча указал на ту часть пульта управления, с которой был снят щит. Даже для непосвященного было ясно, что вся схема нарушена – несколько проводов были прикреплены к контактам пружинными зажимами, выключив таким образом промежуточные элементы.

Достав из кармана платок, ван Стейн вытер лоб.

– Не дойдет же он до такой степени безумия… Гвидо шагнул к нему, схватил его за плечи.

– Ради бога, неужели вы не понимаете, что мы действительно пойдем до конца?!

Профессор затряс головой.

Помещение наполнилось угрожающим гулом. Потом к нему присоединился звон, похожий на пение циркулярной пилы. Бребер с наслаждением вслушивался в эти звуки, словно это была прекрасная музыка. Мортимер с тревогой наблюдал за ним.

550 миллионов градусов…

600 миллионов градусов…

– Блеф! – снова бросил ван Стейн. – Предел безопасности учтен. Вам он хорошо известен, но и мне тоже, он наступает лишь при температуре семьсот миллионов градусов.

Установка кондиционирования уже не справлялась с охлаждением. От боковой стенки исходил жар; словно хищное животное, вползал он в помещение, пожирая остатки кислорода.

650 миллионов градусов…

700 миллионов.

Последний рубеж перейден. Жара парализовала дыхание. Пот ручьями стекал по коже. Неожиданно красный отсвет лег на приборы, на стены, на одежду, на искаженные лица людей. Его отбрасывало пурпурное пятно на боковой стенке, которая была ближе всего к плазменной камере. Все сильнее чувствовался запах горелого. Лак на металлических поверхностях плавился и пенистыми ручейками стекал на пол. Пятно на стенке стало оранжево-красным, потом ярко-желтым… затем края его вдруг вспучились, и разжиженный изолирующий материал выдавился наружу как гигантская капля, она упала вниз и стала растекаться по полу, гоня перед собой волну обугливающегося коврового покрытия.

800 миллионов градусов!

Ван Стейн не выдержал:

– Прекратите! Вы сошли с ума! Я сдаюсь. Я принимаю ваши условия.

Только немедленно прекратите!

Гвидо подбежал к пульту и схватился за рукоятку регулятора температуры.

Но Бребер, быстро обернувшись, оттолкнул его. Лицо его превратилось в ухмыляющуюся маску. Из углов рта сбегала слюна.

– Убери пальчики! – прорычал он.

Гудение и визг заглушали голоса, но жесты Бребера не вызывали никаких сомнений. Он поднял гамма-пистолет и направил его на Мортимера, от неожиданности тот попятился.

– Бребер, послушай же, он согласен! – закричал Гвидо и бросился к нему, но гамма-луч, опаливший пол перед ним, заставил его остановиться.

– Прекрати, Бребер! Отключай!

– Не верь ему! – рычал Бребер. – Старый негодяй задумал провести нас.

Я ставлю точку. Гибель в огненном хаосе! Адский финал!

Ногой он отшвырнул табурет к раскаленной стене, ярко вспыхнуло пенорезиновое сиденье. Все вокруг заволокло дымом. От удушливой вони перехватило дыхание. Ван Стейн бросился на пол.

Мортимер прижал к носу мокрый от пота платок. Ему казалось, что он на пределе сил, и все же он надеялся, что у них есть еще шанс и они смогут спасти корабль, а значит, и собственную жизнь. Сквозь пелену слез он следил за Бребером, который, зажав в правой руке излучатель, водил им из стороны в сторону, а левой хватал все предметы, до которых мог дотянуться, и швырял их в огонь. Ручеек расплавленного металла уже подбирался к нему справа, и тут с грохотом отвалился кусок потолка, и Бре-беру пришлось отскочить в сторону…

В ту же секунду Мортимер нажал на выключатель, который он нащупал позади себя, помещение превратилось в раскаленный и дымящийся вулканный ландшафт, дьявольская тень Бребера, отпрыгнувшего в сторону, вдруг покачнулась, на мгновение замерла и осела на пол. Его крики – или то был безумный хохот? – заглушили даже адский вой пламени.

Мортимер снова нажал на выключатель – тусклый свет, напоминающий прозрачную жидкость, залил помещение… Тело Бребера неподвижно застыло в дымящейся лавообразной массе. Нечеловеческим усилием Мортимер передвинул рукоятку регулятора температуры вниз. Кожа его пальцев осталась на раскаленном шарике… Он искоса следил за тем, как Гвидо распахнул дверь и вытащил ван Стейна наружу. Мортимер почувствовал, что ноги у него подкашиваются. Комната погрузилась в темноту – видимо, расплавилась проводка.

Со всех сторон его окружала кипящая масса дыма и лавы. В последнем проблеске сознания, боясь погрузиться в беспамятство, он бросился к открытой двери, почувствовал на лице прохладное дуновение… и рухнул на пол. Сильные руки подхватили его и потащили прочь от бурлящего пекла. Затем все поглотила темнота.

Какое это было наслаждение – всей кожей ощущать золотистое тепло солнца, купаться в ярком свете. Но это и утомляло.

Они опустились на скамейку, обращенную к широкому, вероятно застывшему языку ледника. Они почти не разговаривали, словно драгоценным даром, наслаждаясь этой близостью друг к другу, этим покоем, чувством надежной защищенности и согласия с собственным внутренним миром, сознанием того, что они у себя дома.

Мортимер вытянул руку вдоль спинки; сверкание пробило созвучие вневременности. Он запустил руку в песок, зачерпнул пригоршню и стал медленно выпускать сухие песчинки сквозь пальцы, словно лаская их. Более крупные кристаллики отскакивали в сторону и возвращались в свою стихию.

Мортимер зачерпнул еще, потер песчинки между пальцами и высыпал их на ладонь: они были с острыми краями, неровно обломанные, блестяще-черные или пастельных тонов, и почти все – прозрачные. В некоторых кристалликах различались концентрирующиеся вокруг центра, наподобие слоев луковицы, молочно-матовые шаровые поверхности – следы излучающих включений.

Ожил легкий ветерок, пробежался по листьям и взъерошил их, охладил согретую солнцем кожу.

– Может, вернемся в отель? – спросил Мортимер.

Майда задумчиво смотрела на облако легких, как перышки, летучих семян, которое медленно удалялось, поднялось над землей, потом неожиданно остановилось, будто наткнувшись на препятствие, и плавно пошло вниз, делая изящные повороты, словно стайка макрелей, и наконец налетевший порыв ветра разметал семена. Майда попробовала поймать долетевший до них комочек пуха, но он уклонился, поднялся выше и унесся вдаль.

Они долго сидели молча, наслаждаясь покоем, и каждый понимал, что и двое других ощущают то же самое и между ними нет сейчас никаких границ.

– Не надо, мне не холодно.

– Вы уже ходили в ту сторону? Куда ведет эта дорога? Пойдемте посмотрим!

Люсин, вскочив на ноги, указала на плоский холм, к которому вела извилистая тропинка.

– Пойдемте. – Мортимер протянул Майде руку и помог ей встать. Она сбросила с себя оцепенение и улыбнулась, словно понимая, что ее застали врасплох.

Они неторопливо зашагали по хрустящему стеклянному песку, порой останавливаясь возле каких-то необычных цветов, перед клумбами и живым изгородями из низких мохнатых кустарников, перед стелющимися по земле ползучими растениями. Тут и там над этим морем зелени поднимались странные, высокие стебли зонтичного растения с цветками, как бы вросшими друг в друга, какие-то коричневые соцветия лежали на мху, подобно игрушечным шарам, то и дело попадались бесцветные растения-альбиносы; словно стариковские бороды, свисали воздушные корни.

Наконец они достигли конца пути – цепи, преградившей им дорогу.

– Жаль! – сказала Люсин.

Пришлось повернуть обратно, они двинулись назад, к скальной террасе, обогревавшейся инфракрасными лучами. Солнце заметно опустилось, за один час оно обошло четверть небосклона.

Они поднялись в лифте в рабочий кабинет, расположенный под куполом здания. Облокотившись о парапет, они с высоты окинули взглядом местность.

Отсюда долина казалась очень уютной и почти игрушечной – возможно, это ощущение возникало из-за соседства суровых и грозных скал, окружавших их со всех сторон. Скалы уже закрыли часть света, словно чудовищное теневое покрывало окутало западные склоны. Они почти осязали, как темнота и холод подминали под себя теплую зелень; и от этой силы, этой тяжести по зеленому морю заходили волны, поднятые ветром и, казалось, вздымавшие в листве и цветах юркие убегающие гребни. Граница между светом и тенью медленно, но неуклонно отступала, и когда она достигла вершины холма, где кончалась дорога, началась причудливая игра света – словно лучи изгибались вокруг холмов, и там, позади, обнажилась полоска ландшафта, обычно невидимая.

Мортимер неожиданно обнаружил, что не может оторвать глаз от того, что появилось там, позади, и это видение было отталкивающим, отвратительным и в то же время знакомым и притягательным – оно наполняло его тревогой: ворота, встроенные в скальную стену, вещь из чужих сфер, указание на то, что долина была вовсе не тем, чем казалась вначале. Это был неведомый мир.