"Параллели" - читать интересную книгу автора (Циргибель Герберт, Метцнер Гунтер, Самайт...)

Герберт Циргибель ЭКСПЕРИМЕНТЫ ПРОФЕССОРА ПУЛЕКСА

1

Он гнал, выжимая все возможное из мотора. Машина, колеса которой были еще облеплены дорожной грязью Европы, стонала и дребезжала так, что ее приближение было слышно, когда контуры еще нельзя было разглядеть в облаке пыли невыносимо жаркого июльского дня.

Бруно Плат, бывший ефрейтор, купил по дешевке этот допотопный «форд» на черном рынке. В те дни, когда еще дымились развалины, покупка отслужившей свой век машины была довольно необычным делом. Те, кто пережил войну и хотел продержаться первые голодные месяцы послевоенного времени, думали о более важных вещах: о хлебе, жирах или табаке, единственно действенной и прочной валюте. В то время из-за недостатка калорий, выдаваемых по карточкам, и стар и млад были втянуты в бесконечно сложные обмены на черных рынках. Время отчаяния и надежды, время распродажи и барышей, конца и нового зачина.

Бруно недолго задержался в своем родном Гамбурге. Родители его были эвакуированы в сельскую местность, а от парикмахерской, в которой он сдал экзамен на звание младшего парикмахера, осталась груда развалин. Щуплый парикмахер размышлял недолго. Пять лет назад война обрушилась на него как стихийное бедствие; теперь он полагал, что к миру подготовился значительно лучше.

Сейчас ему было двадцать семь. От жизни он получил еще не очень много. Бедный родительский дом; скудное школьное образование, которого хватило только на профессию парикмахера; безнадежные мечты о лучшем будущем. Потом ему пришлось сменить халат парикмахера на форму, а ножницы на ружье. Казавшиеся бесконечными годы тупого послушания разбудили в нем инстинкт к выживанию.

Он остался в живых и в этот нулевой час видел отныне свой великий шанс. К тому, о чем он раньше даже не осмеливался подумать, оставалось теперь только протянуть руку. Через несколько недель в, центре Гамбурга откроет свои двери большой парикмахерский салон. Кругом стекло, мрамор и зеркала; несколько миловидных парикмахерш, два-три подмастерья, а снаружи большими хромированными буквами, бросающимися в глаза каждому прохожему, написано: «Дамский и мужской парикмахер Бруно Плат».

А благодарить он должен случай. Несколько недель назад, когда война уже близилась к концу, Бруно бежал с остатками своего подразделения от быстро наступавших американских войск. Измотанные войной солдаты устало брели через живописный Шварцвальд. В одной деревне, за Шенау, они остановились на короткий отдых. Бруно Плат зарылся в стог сена и уснул. Когда он ночью проснулся, то обнаружил, что вокруг никого нет. И подразделение и немногие жители деревни удрали. Он увидел каски, брошенные карабины и понял, что американцы налетели сюда внезапно.

Как он ни искал чужих солдат, даже кричал, чтобы добровольно сдаться в плен, кроме собаки да быков, он не нашел ни одной живой души. Вместо этого Бруно заметил два грузовика, крытых брезентом; когда Бруно прибыл в деревню, грузовиков этих на дворе не было. Надеясь поживиться съестным, он открыл брезент и влез в один из грузовиков. На его лице застыло изумление и восхищение, когда при свете карманного фонаря он увидел груз. Машина до краев была наполнена продовольствием. Бруно открыл несколько картонок. Уже годы, как он не видел подобных деликатесов. В жестяных канистрах были редкие пряности; он обнаружил перец, корицу, гвоздику, ваниль и паприку, дюжина мешков была наполнена зернами кофе и какао, в нескольких ящиках лежал шоколад, в других были банки с сардинами в масле и тунцом. Бруно нашел табак, сигары и сигареты; на двух больших ящиках была надпись: «Осторожно, не бросать!» В них были дюжины бутылок коньяка. Он осмотрел другую машину и увидел в ней новехонькие ботинки, тюки с сукном, радиоприемники, зажигалки, рубашки и брюки, множество носков. Видимо, оба грузовика предназначались для старших офицеров.

Сначала ему не пришла в голову мысль, что это сказочное богатство Может принадлежать ему. Но пробыв в деревне в полном одиночестве еще час, он подумал, что война закончится в считанные дни. Тут-то у него и созрело решение спрятать неожиданное богатство. Взять и запросто уехать на грузовики ему показалось слишком рискованным. В одном сарае он нашел телегу для перевозки сена, а в хлеву быка, которого с большим трудом запряг, ибо обращаться с подобным животным совсем не умел. Он торопился, потому что боялся, что могут вернуться его отряд или водители грузовиков. В эту ночь Бруно впервые работал с душой. Доверху нагрузив телегу, он в тот час еще не прикидывал, сколько будут стоить эти товары через несколько дней.

Перегрузив ценности, Бруно сбросил с себя форму, сменив ее на старый крестьянский костюм, который нашел в каком-то доме, набил под конец свой рюкзак сигаретами и торопливо погнал быка.

Местность была незнакомой, поэтому он поехал первой попавшейся лесной дорогой и к рассвету достиг деревни Хинтергейсберг, которая состояла лишь из двух домов и нескольких хозяйственных построек. Все эти годы местность мало чувствовала войну. Иногда пролетали самолеты, прошлой ночью была слышна долгая стрельба. Правда, отсутствие сыновей и мужей напоминало и жителям Хинтергейсберга о том, в какое время они жили. Все хозяйство в деревне лежало на плечах женщин.

В то утро счастье сопутствовало Бруно. Простые честные люди были рады его подаркам и пообещали спрятать телегу в надежном месте до конца войны. Они были рады Бруно и как рабочей силе. Он бы и остался здесь, хотя бы ради своей безопасности. Но, когда после обеда по радио объявили о капитуляции, он, понятным образом, заторопился. Надо было во что бы то ни стало раздобыть автомашину, увезти добычу в безопасное место.

Потому-то у молодого человека были все причины как следует подготовиться к возвращению в Хинтергейсберг. Занимаясь обменом на черном рынке в Гамбурге, он понял по-настоящему ценность дефицитных товаров. Он уже чувствовал себя состоятельным человеком.

Но что будет, если крестьяне просто скажут ему, что тайник был обнаружен, а товары конфискованы? Чем скорее он приближался к своей цели, тем мучительнее становилась эта мысль. Обливаясь потом, он не давал отдыха ни себе, ни потрепанной машине. То и дело ему попадались беженцы, возвращавшиеся из различных мест в родные края. Некоторые из них махали рукой в надежде, что он их прихватит с собой, но он как одержимый проносился мимо. Огромная перемена в его жизни была совсем не за горами.

Под вечер он благополучно достиг отрогов Шварцвальда. Невыносимая духота предвещала резкую смену погоды. На юго-западе потемнело небо, поднялся ветер, швыряя пыль в машину. Несмотря на мучительную жару, Бруно поднял стекла. В правой дверце подъемник был не в порядке: при малейшей тряске стекло само опускалось вниз. Он не обратил никакого внимания на этот дефект. Дальше, дальше. Семьдесят, от силы еще восемьдесят километров до Хинтергейсберга. В сотый раз он пересчитывал свое богатство, которое ежеминутно приближало его к собственному парикмахерскому салону. Он не мог предположить, какую роковую роль в скором времени сыграет этот сломанный подъемник.

На пересечении дорог Бруно изменил направление. Хотя дорога пошла теперь через цепи холмов и густой лес, она позволяла сэкономить несколько километров. Через полчаса он уже пожалел о своем решении. Машина с большим трудом преодолевала холмы и несколько раз даже глохла.

Стемнело. Неподалеку бушевала гроза. Бруно включил фары и стремительно помчался вниз по склону, чтобы наверстать потерянное время. Местность вокруг была безлюдная. Нигде ни огонька. По обе стороны проплывал густой смешанный лес. Все чаще яркие молнии вспарывали темноту, продолжительные раскаты грома заглушали шум мотора. Разразившийся летний ливень начал хлестать в открытое окно. Бруно поехал медленнее, правой рукой придерживая стекло. Дождь барабанил по крыше, словно предвещая скорый потоп. Огромные массы воды превратили лесную дорогу в бушующий поток. В конце концов ему пришлось сильно уменьшить скорость, потому что «дворники» уже не справлялись с этим ливнем.

Метрах в ста пятидесяти перед ним в дорогу вонзился синевато-белый огненный луч. На некоторое время Бруно был ослеплен. Резкий удар грома вызвал боль в перепонках. Вспыхнул и снова погас язычок пламени. С треском на дорогу рухнуло дерево… «Этого еще не хватало!» — крикнул он со стоном и остановился. Ствол дерева был не очень толстый, но густые ветви прочно преградили путь. Он решил переждать дождь, а после этого как-нибудь убрать дерево с дороги.

Выключив фары и двигатель, он закурил и попытался при тусклом свете фонаря отыскать на карте деревню. Он не нашел на карте Хинтергейсберга, но, по его подсчетам, до деревни оставались считанные километры. «Сегодня же перегружу барахло и поеду назад», — решил он. Он рассчитывал на триста-четыреста тысяч прибыли.

Время приближалось к полуночи, но гроза продолжала бушевать. То и дело вспыхивали молнии, освещая на мгновение мрачную местность. Вынужденное ожидание перед близкой и заветной целью путешествия бесило его. И хотя он не был заядлым курильщиком, лихорадочно прикуривал одну сигарету за другой. В машине стало нечем дышать от дыма, и ему пришлось опустить стекло. На Бруно стали падать капли дождя.

Вдруг он оторопел. Ему показалось, что по правой стороне дороги, между деревьями, движутся мерцающие огни. Он стал внимательно смотреть на это место, пока не решил, что ошибся. Наверное, это были светлячки. Но прошла минута, и светящиеся точки показались вновь. Совершенно отчетливо он увидел два мерцающих огонька — глаза без туловища. В нескольких метрах от него явно затаилось какое-то животное.

«Наверное, лиса или кабан», — подумал он и нажал несколько раз на сигнал. Резкий звук раскатился по ночному лесу, но странное фосфоресцирующее свечение не исчезло. Ситуация все более казалась ему роковой. К тому же именно на этой стороне подъемник был неисправен, и стекло то и дело опускалось. Бруно поискал в ящичке для перчаток бритву, но в этот момент огоньки стали приближаться к нему и остановились в метре перед открытым окном. Он не рискнул пошевелиться, тщетно пытаясь определить очертания животного.

Внезапно лопнул громовой удар, сверкнула молния. Призрачно, на мгновение показался силуэт леса. В дрожащем свете молнии Бруно увидел перед собой существо, словно сошедшее сюда из мира сказок. Животное было величиной с овчарку, но такой странной формы и цвета, каких он до сих пор еще никогда не видел.

Бруно почувствовал, как у него на лбу проступили капельки пота. Непогода, темнота и сознание того, что он совершенно один в лесу, привели его в паническое состояние. Он забыл про открытое окно и лихорадочно рылся в ящичке, не отводя взгляда от этих жутких глаз. Новая вспышка молнии озарила на миг окрестность. В голове пронеслась абсурдная мысль: это животное не что иное, как сверхгромадная саранча. Ему показалось, что он видит восемь или десять волосатых ног, туловище, покрытое красноватой чешуей, и на нем маленькую, острую голову с черными ноздрями и сверкающими глазами.

Куда подевалась эта проклятая бритва? Бруно решил поднять стекло, но тут произошло нечто такое, что заставило его оцепенеть. Чудовище положило свои тонкие конечности на край стекла. Рукоятка сделала несколько оборотов, и стекло до конца упало вниз. Бруно невольно прижался к спинке сиденья и выставил руки перед собой. Отчаянный крик о помощи слетел с его губ, когда чудовище стало протискиваться к окно. В машине распространился отвратительный запах.

Его сопротивление было беспомощным и слишком запоздалым. Послышался шипящий звук, и он ощутил удар по руке. Острые когти вонзились ему в грудь, причиняя адскую боль. Теряя сознание, он почувствовал жгучую боль у шеи, потом все куда-то провалилось.

2

Очнулся он, находясь в каком-то своеобразном состоянии, не понимая, спит он или грезит. Шея и плечевой сустав были плотно закреплены в шинах. Локоть тоже кто-то тщательно забинтовал. Бруно подумал, что он находится в госпитале.

Подняться в постели он не мог. Болело забинтованное плечо, и он чувствовал незнакомую ему до сих пор вялость. С трудом повернул голову в сторону и с удивлением обнаружил, что находится в зале один. На стенах висели большие картины, изображавшие пышных обнаженных женщин и маленьких ангелочков. Бруно решил, что бредит, увидев среди картин большой портрет Гитлера в золотой раме. Он закрыл глаза, подумав: «Мне надо как следует прийти в себя, наверное, я еще под наркозом». Ему приходилось несколько раз лежать в госпитале, поэтому он знал, что после операции больные иной раз не только несут всякую чепуху, но и мешают сны с действительностью. Но почему-то он помнил каждую деталь, даже совершенно отчетливо сознавал, что громко звал на помощь. «Значит, я в полном сознании, — пронеслось у него в голове, — следовательно, у меня нет галлюцинаций. И этот идол на стене, написанный маслом, действительно Адольф».

Ценой некоторого напряжения ему удалось немного поднять голову. Он увидел большое окно. На улице светило солнце, видны были верхушки деревьев. Напротив окна находилась большая белая двустворчатая дверь. Над ней висела маленькая раскрашенная фотография. Когда он разглядел очертания фигуры на фотографии, то похолодел. На снимке было изображено чудовище, которое напало на него в машине.

Чудовище уставилось на него, словно готово было в любой момент спрыгнуть со стены. С ужасом взирал он на мерцающие глаза, чешуйчатый панцирь и острое рыло. Из отвратительного туловища торчало шесть волосатых ног.

Бруно откинулся на подушку, борясь с наступающей тошнотой. Все тело ломило, появился озноб. Ему снова пришла в голову мысль, что он раньше уже встречался с этой ужасной тварью. Но, когда и в какой связи, он теперь уже не мог вспомнить. «Куда я только попал? — размышлял он. — Наверное, кто-то слышал мой крик о помощи. Но когда это было? Вчера? Кто перевязал меня?» Напряженные безрадостные размышления утомили его.

Он уже немного задремал, когда его вспугнули приближающиеся шаги. В напряженном ожидании глядел он на дверь.

В зал вошли двое мужчин в белых халатах.

Впереди мелкими шажками двигался маленький господин аскетического вида. Возраст его было трудно определить, ибо, несмотря на свои седые неряшливые волосы, он производил впечатление человека весьма энергичного. Толстые стекла очков неимоверно увеличивали его глаза. Аккуратному парикмахеру, который, мигая, смотрел на посетителя, бросилось в глаза, что тот был плохо выбрит.

За маленьким господином шел, скрипя сапогами, мужчина, который казался противоположностью первого, я не только внешне. При своей громадной фигуре он имел невыразительное, размытое лицо. Его качающаяся походка и длинные руки наводили Бруно на мысль, что он видит перед собой гориллу. Успокоило лишь то, что этот великан не подошел ближе, а остановился в некотором отдалении с безучастным видом.

Маленький господин подошел к кровати, наклонился над Бруно и проверил его пульс.

— Да, как и следовало ожидать, еще есть небольшая температура, — пробормотал он, — не так страшно, главное, что циркулирует кровь… — Потом добавил чуть громче: — Вам повезло, господин Плат, или как вас там, просто повезло. Если бы не было поблизости моего помощника, тяжеловеса, то Вампус высосал бы вас как лимон.

Он захихикал и повторил:

— Как лимон, оставив бледным и пустым. Вампус поработал на совесть. Как я и предполагал…

Голиаф в сапогах также нашел сравнение с лимоном забавным. Попискивающим голосом кастрата он сказал:

— Он был уже выжат как лимон, господин профессор. Вампус прореагировал как электрический звонок, когда я послал условленный импульс…

— Объясните мне, пожалуйста, где я нахожусь и что со мной произошло? — осведомился Бруно слабым голосом. — И еще я хотел бы поблагодарить за помощь…

— Пустяки, какая там помощь, — прервал его коротышка. — Это вы мне помогли, а остальное вы уже слышали. Вас поймал Вампус, а Карамаллум, сторож и опекун, который ухаживал за нашими милыми зверьками, сумел отозвать его в последний момент. Но хватит об этом инциденте. Чтобы вы знали, кто перед вами, — меня зовут Пулекс, профессор фон Пулекс. Наука — это между прочим — не забудет мое имя. Позже я об этом еще расскажу, а сначала я хочу вернуть вас в строй. Что бы вы еще хотели узнать? Где вы находитесь? Плат, Плат… Вы, мне кажется, порядочный шельмец. Нам пришлось вчера сделать вам переливание крови. Это дорогое мероприятие, ибо настоящая кровь, голубчик, является у нас теперь дефицитным товаром. Надеюсь, что наша жертва окупится. Вы хотите еще что-нибудь узнать?

«Почему я, на его взгляд, порядочный шельмец? — размышлял Бруно. — И почему он говорит так высокомерно? Может быть, профессор путает меня с кем-то?» Он решил быть осторожнее и поблагодарил еще раз за помощь, узнав, что с момента нападения прошло два дня.

Профессор фон Пулекс собрался уходить.

— Я поставлю вас вновь на ноги, — заверил он еще раз и добавил пророческим тоном: — Это принесет всем нам пользу, ибо Великое свершается, но произойдет еще Более Великое. Открыт новый путь… Карамаллум сейчас принесет вам наваристого супа. Через несколько дней я приму решение.

— Я бы хотел вернуться на своей машине домой, как только окрепну, — возразил робко Бруно. — Я бы мог лечиться у своего домашнего врача.

— У домашнего врача? — осведомился профессор тоном величайшего удивления. — Я правильно вас понял, что вы хотите в дальнейшем лечиться у своего домашнего врача?

С изумлением посмотрел он на своего сторожа, будто его пациент потребовал чего-то неподобающего.

— Я ему сверну шею! — взвизгнул тот с озлоблением. — «Домой»… Захотел получить от дяди доктора сладкую микстуру от кашля. Вошь несчастная, жалкий кусок мяса… Если я еще раз это услышу, я посажу тебя в клетку к Титусу!

— Помолчи, Карамаллум, — приказал профессор, — я не люблю подобных выражений. Еще слово, и я дам тебе трое суток строгого ареста!

Карамаллум так согнулся, как будто на него посыпались удары.

Фон Пулекс кивнул Бруно ободряюще:

— Не робейте, Плат. Вам здесь будет хорошо, так что домашний врач не понадобится.

Сопровождаемый сторожем, он засеменил к выходу. Щелкнул дверной замок. «Или они оба с ума сошли, или я сам потерял разум, — размышлял Бруно. — Но ведь я — Бруно Плат, бывший ефрейтор, по профессии парикмахер. Я был на пути в Хинтергейсберг. Боже мой! Куда я только попал?»

Он прислушался к удаляющимся шагам. Профессор отдавал какие-то приказания. Странные речи господина фон Пулекса и ругань сторожа делали его вынужденное пребывание в этом таинственном здании довольно неприятным. Он никогда не был героем, да никогда и не хотел им быть. А теперь он даже не мог спрятаться и находился полностью в руках своих зловещих хозяев.

Он старался изо всех сил не спать, боясь ежеминутно, что Карамаллум вернется и осуществит свои угрозы. Но воля его вскоре ослабела, глаза закрылись, и он заснул.


Когда он проснулся во второй раз, в зале горел свет. Окна были затемнены черными шторами. В нос ударил запах кореньев магги. Около кровати, на стуле, стояла миска с супом, а рядом тарелка с булочкой и стакан красного вина. Сторож принес и другие предметы, необходимые больному: ночную посуду, таз с водой, полотенце и мыло.

Сон его освежил, боли в плече немного ослабли. С большим аппетитом он съел суп и хлеб, одним залпом выпил красное вино. Немного отдохнув, он решил сделать несколько шагов в зале. Колени еще дрожали, но по опыту он знал, что физическая нагрузка в данном случае очень важна. Бруно твердо решил как можно скорее покинуть это местожительство призраков.

Около спинки кровати он обнаружил свою одежду. Ему все оставили, за исключением документов. Он нашел карманное зеркальце, свой карманный нож, кусочек проволоки, зажигалку и даже сигареты и карточки на продукты. Когда он посмотрел в зеркало, то поразился своему небритому лицу. С толстыми шинами на шее он был похож на привидение. Плат подошел к окну и отодвинул штору в сторону. На улице была сплошная темнота. Тихонько он доковылял до двери. Она была, как и следовало ожидать, закрыта. Внезапно он насторожился. Приближались шаги. Он побежал к кровати и едва успел лечь, как погас свет.

От испуга, что кто-то может войти в темноте, он едва дышал. Но у двери было тихо. Шаги удалились. Было слышно, как шумят деревья. Измученный утомительной разведывательной прогулкой, он вскоре заснул.

Его пробуждение дважды повторялось в том же порядке. На столе, как и прежде, были хлеб, суп и вино. Бруно уже настолько окреп, что мог часами расхаживать по залу; не чувствуя усталости.

Однажды вечером, уже поев, он освободил от повязок сустав руки и шею. Были видны лишь маленькие зарубцевавшиеся раны. Он одевался, твердо решив покинуть этот жуткий дом. Уже несколько дней его мучила мысль о побеге. Обстановка сейчас казалась ему благоприятной, так как его, очевидно, до сих пор считали лежачим больным. В худшем случае ему придется добираться до Хинтергейсберга пешком.

Не успел Бруно зашнуровать ботинки, как опять, чего он и ждал, погас свет. У него была наготове зажигалка. За дни одиночества его чувство уверенности и собственного достоинства окрепло. Пусть этот странный профессор думает и делает, что хочет. В конце концов, война кончилась, и никто не имел права задерживать его здесь.

Прошла четверть часа. Во всем здании царила мертвая тишина. Он раскрыл карманный нож. Этот практичный инструмент имел, кроме двух лезвий, еще кое-что из полезных предметов: пилочку для ногтей и отвертку. Стараясь не шуметь, он принялся за работу, отвинтил без труда крышку дверного замка и попытался оттянуть ригель. Но, не имея опыта в подобных вещах, он не заметил, что снаружи в замке торчал ключ. Еще немного — и ключ с шумом упал на пол.

От испуга он замер. Но все оставалось без движения. Очевидно, профессор и его охранник продолжали спать. Бруно решил все-таки попытать счастья: согнув отвертку, он сделал из нее отмычку, которой стал наугад вращать в замке, пока случай не пришел к нему на помощь. Ригель отошел, и дверь бесшумно отворилась. Он выждал. Вокруг была тишина, нигде ни проблеска света. Несмотря на это, он еще не осмеливался воспользоваться зажигалкой и осторожно делал шаги, вытянув перед собой руки как слепой. После нескольких шагов его руки коснулись чего-то. Он чувствовал под пальцами материю и чуть было не упал в обморок, когда ощупывая, повял, что перед ним человеческое тело. Дрожа, он отпрянул назад, прося угасающим голосом извинения. Молчание. Тело не двигалось. Наконец он осмелился и щелкнул зажигалкой. В мерцающем свете Бруно увидел манекен.

Беглец находился в большом вестибюле, где обнаружил несколько дверей, а в нескольких метрах перед собою лестницу, ведущую вниз. Быстрого обзора было достаточно. Он погасил зажигалку и подождал, пока глаза немного привыкли к темноте. Затем ощупью стал продвигаться к лестнице. Дойдя до первой ступеньки, он заметил внизу тонкую полоску света. Бруно подошел на цыпочках к лестничным перилам и стал всматриваться вниз. В полутьме угадывался большой зал. Стены, насколько он смог разглядеть со своего места, были заставлены книжными полками. Прямо около нижней ступеньки лестницы он обнаружил узкую дверь, оклеенную обоями. Может, это и есть путь к свободе? В нерешительности Бруно простоял некоторое время на одном месте. Шуршание бумаги и энергичное откашливание говорили о том, что всякая возможность ускользнуть незамеченным исключается. В углу зала, который был вне поля зрения Бруно, наверняка сидел и работал профессор.

Это открытие привело его к сознанию безвыходности положения, ибо теперь он не мог отступить без объяснений — он не был способен вновь собрать дверной замок. Дверь, оклеенная обоями? Мог ли видеть ее профессор со своего места и была ли она вообще открыта?

В то время как он размышлял, пытаясь найти выход из этой гибельной ситуации, где-то хлопнула дверь. Вскоре до него донесся неясный голос. Он был неподражаем: лишь сторож Карамаллум обладал таким фальцетом. Несколько секунд царила тишина. А потом неожиданно крик, пронизывающий до мозга костей, раздался во всем доме. Этот крик донесся определенно со стороны двери, оклеенной обоями. Через несколько секунд повторился уже беспомощный стон, перешедший затем в хрип, который постепенно замер. Потом послышался опять писклявый голос Карамаллума. Он пел песню.

От страха Бруно почти потерял сознание. Профессор наверняка слышал ужасные крики — почему же он не реагировал на них? Что произошло за маленькой дверью? Раздались тяжелые приближающиеся шаги охранника. Открылась дверь, оклеенная обоями. Бруно увидел запачканный китель Карамаллума. Этому Самсону пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь. Он нес эмалированное ведро, наполненное до краев темной жидкостью. В нос ударил отвратительный запах, запах, который Бруно хорошо узнал за годы войны. Кровь. Этох страшный человек только что кого-то убил.

Карамаллум поставил ведро около двери, чтобы закрыть ее на замок и на засов. Из угла послышался голос профессора:

— Я передумал, Карамаллум. Дай напиться только Титусу и Вампусу. Рохуса сегодня кормить не будем, во всяком случае, не этим эрзацем.

— Но Рохус уже несколько дней питается консервами, господин профессор, — возразил Карамаллум. — Вы знаете, как я люблю Рохуса. И он так благодарен, когда ему дают свежую кровь.

— Ты оглох? — раздалось из угла. — Что мне делать с тобой? Содрать с тебя шкуру или опять сделать укол?

Карамаллум покорился, его распухшее лицо исказилось от страха. Он заверил, что сделает все, что требует от него господин профессор.

— Рохус получит сегодня то, о чем он мечтает с самого раннего детства, — заявил деловито фон Пу-лекс. — Слишком долго лишали мы его настоящего нектара, но это скоро изменится. Сегодня он вдоволь попьет из нашего гостя. Зачем же мы его выхаживаем? — Последовал истерический смех. — Малютка у материнской груди, ха-ха-ха… Этот Плат, однако, тертый калач, и намного хитрее, чем мы предполагали. Полчаса назад ему удалось взломать дверь. Решил от нас удрать: глупо с его стороны. Верно?

— Очень глупо, — оскалился великан.

— И теперь стоит, сосиска, наверху у лестницы и не знает, куда деваться. Включи свет, Карамаллум, и взгляни на него. Он дрожит как осиновый лист.

Карамаллум потянулся к стене. Вспыхнувший яркий свет ослепил Бруно. Голиаф испустил пронзительный крик и потребовал визжащим голосом, чтобы Бруно немедленно сошел вниз, иначе он сам достанет его.

Лестница закружилась перед глазами Бруно. Отпустив перила, он рухнул вниз. Спасительный обморок избавил его от ощущения боли. Карамаллум, ошарашенный быстрым появлением своего пациента, отскочил в сторону. Бруно ударился о ведро, содержимое которого разлилось по паркету.

3

Обморок был кратковременным. Очнулся он в кожаном кресле и тут же увидел прямо перед собой толстые стекла очков.

— Наконец-то, мой друг, — услышал он голос профессора. — А вы откалываете интересные номера, господин Плат. Не верится, что вы были солдатом. Ни с того ни с сего падаете в обморок. Посмотрите на ваше свинство. Вы пролили, по крайней мере, восемь литров крови!

Фон Пулекс отступил назад, прислонился к письменному столу и пристально смотрел на Бруно. Тот еще не совсем пришел в себя. Он заметил, что Карамаллум стоял на коленях в полуосвещенном зале и вытирал пол. «Не бред ли это? Может быть, я еще в Сталинграде?» — пронеслось у него в голове. Но, повернув лицо к профессору, он сделал открытие, которое его окончательно сбило с толку. Под распахнувшимся халатом фон Пулекса он совершенно отчетливо увидел черную форму. На петлицах сверкали серебряные черепа.

Он вспомнил о портрете. Обстановка прояснялась с каждой минутой. Это здание было тайным бастионом фанатиков, продолжавших воевать на свой страх и риск. Убежище было хорошо замаскировано, в противном случае его бы давно обнаружили. Но чем все-таки занимались эти люди?

Карамаллум закончил вытирать пол.

— Готово! — доложил он. — Что мне делать дальше, господин профессор? Я бы охотно пустил ему кровь.

Бруно почувствовал вновь, что колени перестали его слушаться и начали дрожать. Он вспомнил о предсмертных криках.

— Господин профессор, — сказал он, запинаясь, — у меня два ранения, и я был награжден Железным крестом… Я всегда выполнял свой долг… Я был на всех фронтах…

— Погромче, — прервал сто фон Пулекс, — я не понимаю ни одного слова из вашего бормотания. Плат, приятель, возьмите же себя в руки! Мужчина-немец, голубые глаза, белокурый — и такой жалкий вид! Итак, что за крест?

Бруно повторил свою мольбу.

— Постараюсь это учесть, — сказал профессор. — А почему вы не пошли выше ефрейтора?

Бруно повел виновато плечами:

— Я держался до самого конца, честное слово. Но, когда прорвались американцы и Иван уже прошел через Берлин…

Он замолк. Карамаллум подошел к нему, широко расставив ноги.

— Кто прошел через Берлин и что ты сказал про американцев? — осведомился он угрожающим тоном.

Бедный парикмахер собрал все свое мужество, подумав о Хинтергейсберге и своих надеждах.

— Разве вы не знаете, что война закончилась уже три недели тому назад? Мы проиграли, Гитлер, я хотел сказать фюрер, покончил с собой, велев сжечь себя в одеяле или ковре. Хромой… Я имею в виду Геббельса, также принял яд. И Гиммлер пропал, а Геринга они посадили…

Дальше ему говорить не пришлось, хотя его перечисление обещало настоящий драматизм. Карамаллум нанес удар. Бруно вскрикнул, из носа потекла кровь.

— Чтобы это было в последний раз, — пожурил профессор. — Я не переношу жестокость. А теперь у него течет кровь — жаль каждой капли.

Со скрещенными руками стоял фон Пулекс перед Бруно Платом, который больше ничего не понимал. Для безнадежно запуганного мечтателя в эти последние минуты война вспыхнула вновь. У него было такое ощущение, как будто он вошел в ворота ада. Ассистент профессора попросил извинения за свой поступок.

— Я не мог сдержаться, когда эта вошь так бесстыдно заговорила о фюрере.

— Понимаю, Карамаллум, тем не менее нужно быть осторожным, чтобы не было крови. Экономия — высшая заповедь. Итак, Плат, как все было? Избранный провидением фюрер мертв, сказали вы? В одеяле или в ковре?… Так, так, так… Удивительное высказывание. Мне нравятся подобные интеллектуальные шутки. Неужели я вас недооценил? Временами граница между слабодушием и интеллигентностью чрезвычайно толка. НУ и шутник вы! Может быть, и я совсем не обергруппенфюрер, а только ефрейтор, как и вы? Ха-ха-ха! Значит, американцы, по вашему мнению, прорвались. Странно только, что мы до сих пор еще не видели этих потребителей жевательной резинки! А может быть, они спрятались здесь? Посмотри-ка под письменным столом, Карамаллум,

Карамаллум быстро наклонился и доложил с идиотской ухмылкой:

— Противник не обнаружен!

Бруно стер кровь со своих губ. Ему вдруг с ужасающей очевидностью стало ясно, что он находится во власти двух сумасшедших. «Мне не надо их дразнить, надо со всем соглашаться», — попытался он трезво рассуждать. Щупая языком во рту, он обнаружил качающийся зуб. В ударе Карамаллума чувствовалась сила слона.

Мучительный допрос прекратился, когда в конце зала хлопнула дверь. Шаги приближались. Бруно уже знал этот однотонный топот сапог, подбитых гвоздями.

— В чем дело, обершарфюрер? — спросил фон Пулекс. — Надеюсь, новости приятные?

Мужчина в странном наряде, чеканя парадный шаг, приблизился к профессору. На нем были, как Бруно и предполагал, военные сапоги, но вместе с тем — синяя пижама, а поверх нее какой-то странный китель. Лица его Бруно не разобрал. Вошедший не обратил внимания на истерзанного заключенного. Он отдал честь и сказал ясным четким голосом:

— Известие из главной квартиры, обергруппенфюрер. Приказ: волк должен немедленно приготовиться к прыжку.

Фон Пулекс принял бумажную ленту и, подойдя к письменному столу, стал перебирать ее пальцами. При этом он громким голосом расшифровывал послание:

— Тру… Трааа… уничтожены. Переходим в наступление… Ожидаем до часа «икс» острые кинжалы. Срочно. Получение подтвердить устно. Послание уничтожить…

При ярком свете лампы Бруно мог отчетливо видеть послание. Это было оторванное поле газеты.

Фон Пулекс обратился к посыльному.

— Обершарфюрер, передайте: петух закричит на рассвете.

— Петух закричит на рассвете, — повторил посыльный и повернулся кругом. Он покинул зал, печатая шаг. Профессор потирал ладони.

— Слыхал, Карамаллум? Петух закричит на рассвете, — крикнул он в отличном настроении. — На рассвете мы спустим нашу свору. Это конечная победа, триумф сверхчеловека! Вот будет вой и щелканье зубов. Теперь за дело. Пусти Рохуса в передвижную клетку и приготовь аппаратуру. Я хочу все снять скоростной камерой для детального показа. Это надо сделать ради науки. Интересно, как это воспримет фюрер.

Карамаллум направился, немешкая, к книжным полкам и снял там несколько книг.

— Ефрейтор Плат, — сказал профессор торжественно. — Бывают такие ситуации в жизни, когда даже своей смертью приносят пользу. Дезертиров ставят к стенке или вешают. Но скажите сами: какая будет польза для дела, если я велю вас повесить? Уже не говоря о том, что меня тошнит при одной мысли о виселице.

Охрипшим от волнения голосом Бруно сказал:

— Честное слово, профессор, я не дезертировал. Я был на пути в Хинтергейсберг. Там у меня спрятаны трофеи: приличное количество кофе, сигарет и самого лучшего французского коньяка. Еще там португальские сардины в масле и носки, зажигалки, обувь и ткань высшего качества. Все это вы можете взять себе…

— Не волноваться, Плат, — успокоил его профессор. — Волнение разжижает кровь. Кроме того, я даю вам слово, что вас не повесят. Наоборот, вам будет оказана честь принять участие в полезном эксперименте. С Вампусом вы уже познакомились несколько дней тому назад. А сегодня вам придется познакомиться с Рохусом, вершиной моих исследований. Но не бойтесь… На этот раз вы будете не безоружным, Плат. Я надеюсь, что вы будете защищаться. В этом суть эксперимента. Договорились?

Совершенно сбитый с толку, парикмахер беспомощно замотал головой. При мысли об отвратительной бестии у него гулко застучало сердце. Наконец он понял все: его решили использовать в качестве подопытного кролика. В отчаянии он стал доказывать свою невиновность и безобидность.

— Поверьте мне, господин профессор. Я парикмахер и могу вам это доказать. Если вы пожелаете, я буду вас брить ежедневно два раза. Я могу также стричь, и, как я уже сказал, товары в Хинтергейсберге ваши. Там много также разных пряностей…

Он замолк, заметив, что профессор его не слушает. «Если бы только не было поблизости Карамаллума, — подумал Бруно, — я бы смог избавиться от этого сухонького профессора, в крайнем случае пристукнул бы его настольной лампой».

— У вас кровь группы «А», — заметил профессор небрежно, листая свою записную книжку. — Печень у вас тоже не в порядке. Много пили, наверно? Кстати, вы не занимались своей родословной?

Бруно утвердительно закивал, уверяя, что его родители и все предки были чисто арийского происхождения.

— Романский тип, в ваших жилах южная кровь. Вы не викинг, дружок, скорее Санчо Панса! Но для нашего эксперимента это не имеет значения. Плат, я хотел бы, чтобы вы полностью осознали всю значимость этого часа. Поэтому я решил открыть вам тайну…

Профессор немного выпрямился, упирая руки в бедра.

— Я ученый, доктор химии и биологии, почетный доктор четырнадцати университетов. Многие годы я работаю в области генетики. Мне понадобились десять лет, чтобы разгадать тайну генетического кода. Посмотрите на эту записную книжку, Плат. Ее содержание дороже золота, ибо эта незаметная книжечка содержит ключ к величайшей тайне человечества, тайне управляемой расы, к жизни в зависимости от моей воли…

Он то махал затрепанной записной книжкой перед лицом Бруно, то лихорадочно раскрывал страницы, которые были заполнены цифрами и формулами.

— Здесь написано черным по белому: я создал искусственные вирусы Phi-174Х и Phi-176Х и получил из нуклеотидов гигантскую молекулу, которая управляет всеми жизненными процессами. В трех волшебных буквах заключается «Сезам, откройся»: ДНК — дезоксирибонуклеиновая кислота. У кого этот ключ, тот властелин жизни. Я создаю сверхчеловека в чашке Петри. Вы понимаете меня, Плат? Дезоксирибонуклеиновая кислота — ДНК. Ясно?

Бедняга опасался дать отрицательный ответ, чтобы не вывести сумасшедшего из себя. С заинтересованным видом он кивнул и повторил сложное слово, назвав его ради простоты лимонной кислотой.

— Вы идиот, фольксгеноссе Плат! — сказал гневно профессор. — Ничего вы не поняли. Стоит мне только захотеть, и я превращу вас в павиана или сделаю сморщенным карликом. Я придаю жизни, как хлебному тесту, любую форму, я создаю существа по своему желанию. Я провидение!

Фон Пулекс стал рыться в бумагах на письменном столе, вытащил фото и протянул его Плату.

— Скажите, что вы видите на фото.

До сих пор Бруно не понял ни одного слова из лихорадочных фантазий профессора. Но, когда он как следует рассмотрел фотографию, ему вдруг многое стало ясным. Теперь он понял, почему эта ужасная тварь показалась такой знакомой. На фотографии он увидел спичечную коробку, на ней сидела блоха. То же самое существо, лишь увеличенное в тысячи раз, напало на него в автомашине.

После того как Бруно послушно описал изображение, профессор фон Пулекс взял у него фотографию.

— Верно. Блоха, Плат, маленький ветреник с шестью парами хромосом. Бесполезное насекомое, как нам кажется, его боятся и ненавидят все люди. Этот страх скоро станет еще большим. Уже при своей натуральной величине блоха удивляет всех своей необычайной силой. Она может нести вес, превышающий в сто раз вес ее тела, и делать прыжки до четырех метров длины. Этого не может даже слон.

На протяжении столетий фокусники дрессировали маленьких разбойников для смешных трюков — в блошином цирке. Я сделал из них ужасное оружие. «Ринхоприон пенетранс», как называют в науке более крупную песчаную блоху, благодаря моему гормону достигает двадцати пяти килограммов веса и может прыгнуть на ровной поверхности на восемьдесят метров, а при попутном ветре даже до двухсот метров. Его укус смертелен, если сразу не оказать помощь. Роговой панцирь моего творения не разрубить, не проколоть, а глаза его превосходят лучшие телескопы, ибо оно видит ночью лучше кошки. Но самое лучшее качество — безусловное послушание тварей. Они поддаются дрессировке как собаки.

Профессор умолк на мгновение. Дойдя до экстаза, он лихорадочно рылся в бумагах на письменном столе, разговаривая при этом с самим собой. Бруно увидел пресс-папье и тут же применил его в уме как оружие. Украдкой он наблюдал за Карамаллумом, освободившим от книг окно.

— Теперь вы знаете мою тайну, Плат, — продолжал свои объяснения профессор. — На рассвете я пошлю на фронт первые три роты — секретное оружие фюрера, программированную вариацию Phi-174Х. Рохус, Титус и Вампус возглавят свору. Представьте себе, при попутном ветре двести метров. Можно легко подсчитать, когда бравые прыгуны будут в Париже или в Москве. Но это лишь скромное начало.

И вновь фон Пулекс придвинул обезумевшему от страха парикмахеру фотографию.

— Что это, Плат?

— Муравей, господин профессор.

Безумец восторженно улыбнулся.

— Муравей, которого я путем селекции отобрал из более чем пяти тысяч видов муравьев. Это «эцитон дрепанофорум», храбрый, воинственный и дисциплинированный муравей, который атакует в походном строю. Блоха по своей натуре индивидуалист, муравей же — это сама людская общность. Двенадцать моих отборных экземпляров уже достигли величины куницы. Благодаря моей стимулирующей рост сыворотке они достигнут за полгода семидесяти-восьмидесяти сантиметров. Затем миллионы таких муравьев будут маршировать на земле и под землей, управляемые на расстоянии небольшим передатчиком. Жаль, что я не могу еще показать этих милых созданий. Своими клещами они могут, например, перекусить ружейный ствол. А сейчас они пока еще не совсем послушные. На прошлой неделе одна из маленьких тварей прокусила ногу своему сторожу — вжик! — как бритвой. Следующее поколение будет лучше запрограммировано и применит свои клещи только по приказу.

Ещё немного, и Бруно, наверное, умер бы от страха. В отчаянии он отыскивал слова, которые могли бы смягчить профессора, но лишь промямлил жалкое замечание о том, что у него группа крови «Б», а не «А», на что блоховод не обратил внимания. Между тем Карамаллум закончил свои приготовления. Он действительно установил кинокамеру.

— Нам пришлось держать несколько сотен кроликов, чтобы прокормить наших прыгунов, — заявил фон Пулекс. — Эрзац, как и все на войне. С вами, Плат, я хочу провести первый реальный эксперимент. Ну прекратите дрожать. Вы получите нож из лучшей высокосортной стали. Обороняйтесь, дружок, вы же были на фронте, получили даже Железный крест. Покажите теперь, что вы настоящий парень.

Движением руки он приказал ему встать. Бруно медленно встал из кресла с ощущением, будто у него резиновые ноги. Шатаясь, он дошел до окна, глянул через него в помещение, выложенное кафелем и разделенное железной решеткой. Его стало тошнить, когда он увидел за решеткой огромное насекомое, покрытое панцирем.

— Наш Рохус, — заявил восторженно профессор. — Разве он не прекрасен? Вы должны разделаться с ним. Признаюсь, это нелегкая задача, но, может, вам повезет. Вполне возможно, что вы ему понравитесь. Кинжал вы найдете на полу. Кровь и честь, мой друг. Когда Рохус бросится на вас, защищайтесь кинжалом — это ваш шанс, Плат.

— Я не хочу, — прошептал Бруно, дрожа всем те, лом. — Пожалуйста, господин профессор, мне нехорошо.

Карамаллум схватил его за пиджак и легко поднял к двери. Бруно получил толчок в спину. Он зашатался и упал на каменный пол. Дверь позади него закрылась.

— Возьмите же кинжал, приятель! — услышал он крик профессора.

Он видел обоих за стеклом.

Их серьезные лица выражали огромный интерес. Он схватил кинжал, но у него не было сил держать его крепко в руке. Бороться с бестией таким оружием казалось ему безнадежным делом. Она уже почуяла его кровь и, потеряв покой, стала карабкаться вверх по решетке. Бруно опять услышал странное шипение и увидел фосфоресцирующие огоньки. Лязгающий шум заставил его вздрогнуть. Решетка разделилась в середине, щель медленно увеличивалась.

Шатаясь, он встал в углу. Рохус, как называл профессор это адское чудовище, протиснулся через увеличившееся отверстие и стоял на своих проволочных ногах уже на его стороне. Отвратительная вонь заполнила помещение. Когда решетка разошлась настолько, что путь был совершенно свободен, гигантская блоха замерла на мгновение на своем месте. Бруно увидел, как она незаметно подтянула волосатые ноги. Напружинившееся тело приготовилось к прыжку. Бледный как воск, прижался Бруно к стене, походя на оцепеневшую мышь, которая ждет укуса змеи.

Чудовище оттолкнулось как молния. Он поднял руки, защищая лицо, почувствовал острые уколы когтей в ноги и рухнул. Падая, он услышал гулко раздавшиеся выстрелы. Свет погас, по клетке затопали ботинки, подбитые гвоздями. Потом еще несколько раз щелкнули выстрелы. Туловище животного, которое все еще держало Бруно в объятиях, упало в сторону.

Все последующие события он воспринимал словно в полусне. Вспыхнул фонарь, луч света забегал из стороны в сторону и остановился на мгновение на его лице. Бруно услышал незнакомые звуки, кто-то оттащил от него убитое чудовище. Он застонал, ибо один коготь глубоко сидел в бедре. Незнакомый голос пробормотал:

— O’kay, о’kay you are in safety…

Вспыхнуло вновь освещение. Его отнесли в зал и посадили в кожаное кресло. Постепенно он пришел в себя, но еще не мог полностью осознать факт своего спасения. Дюжина американских солдат окружила профессора и Карамаллума. Фон Пулекс громко причитал о том, что у него упали очки, когда солдат дал ему пощечину. Профессор перечислял свои титулы, настоятельно требовал встречи с генералом и молол даже что-то про Женевскую конвенцию.

Санитар смазал раны Бруно йодом. Несмотря на жгучую боль, которую вызвала такая процедура, он прислушивался с изумлением к английским словам, которые санитар непрерывно выталкивал из себя. Другие солдаты тоже двигали беспрерывно челюстями, но их губы не издавали ни единого звука. Лишь позднее Бруно сообразил, что у них во рту была жевательная резинка. Один из офицеров обратился к нему. Бруно придется провести в замке еще несколько дней, он нужен в качестве свидетеля. Кроме того, ему еще надо сделать прививку против столбняка.

Он был рад найти хоть кого-то, кто говорил на его языке, и рассказал офицеру с возмущением о бездушных планах профессора. Но не сообщил ничего нового солдатам этого специального подразделения. Они уже давно искали отнюдь не неизвестного им ученого и его Murdercastle.[1]

Час спустя после чудесного избавления Бруно лежал опять в своей постели. Он получил противостолбнячный укол и чувствовал себя после волнений этой ночи по вполне понятной причине действительно больным и несчастным.

4

Хороший уход быстро поставил его на ноги. Ему разрешили осмотреть замок, он увидел подвалы, которые были переполнены кроликами. Поставщики крови должны были теперь служить более полезным целям. Ему разрешили взглянуть на немногие живые экземпляры гигантских блох и муравьев. Их собирались вскоре поместить в надежные клетки и отправить за океан. Тамошние эксперты пожелали заняться удивительными результатами выращивания, которых добился профессор.

Несмотря на ужас, который охватил Бруно при виде шипящих и неприятно пахнущих животных, он не смог скрыть своего тайного удивления перед этой загадочной метаморфозой. Это же непостижимо, разве это не чудо — превращение крошечных созданий в такие чудовища? «Существа по своему желанию» — неужели безумец действительно разгадал тайну творения?

Парикмахер решил не ломать больше голову над возможностями и последствиями настолько абсурдных, на его взгляд, экспериментов. По мнению Бруно, господин фон Пулекс будет вести сонное существование все последующие годы своей жизни в каком-нибудь лечебном заведении, если ему, конечно, удастся избежать виселицы. Когда же Бруно обнаружил в гараже в полном порядке свою автомашину, он сразу вспомнил о цели своей богатой приключениями поездки. В конечном счете впереди была еще целая жизнь.

Было позднее утро. Ничто больше не мешало его дальнейшему путешествию. Приветливый офицер, лейтенант, говоривший по-немецки без акцента, вручил ему отобранные документы. Бруно получил обильный походный паек; ему предложили даже доставить его на военной машине в Хинтергейсберг, что он, однако, отклонил по понятным причинам.

К своему удивлению, он узнал от лейтенанта, что профессор находится все еще в замке. С ним был психиатр, а также коллеги по его специальности из Штатов. Они провели с ним деловую беседу о его исследованиях, чтобы выяснить, является ли действительно этот блоховод душевнобольным, и, хотя мысли Бруно были далеко не мстительными, он страшно разозлился, услышав это известие.

— Как, — крикнул он обозленно, — с этим убийцей и идиотом разводят дискуссии о его блохах? Разве вы забыли, что этот мерзавец хотел меня прикончить? Он же совершенно спятил, это вижу даже я, неспециалист. Карамаллум тоже еще здесь? Может быть, ваши солдаты берут у него уроки бокса?

Лейтенант успокоил его. По его словам, Карамаллум уже в военной тюрьме. Его настоящее имя, между продам, Вильгельм Шульте, по профессии — санитар. Он уже работал десять лет в этом замке, в котором до недавнего времени находилась лечебница для душевнобольных. Профессор взял к себе Шульте после того, как все пациенты были отправлены в газовую печь.

А что касается профессора, то с ним дело обстоит сложнее. Конечно, задуманный эксперимент был бы убийством. Но, во-первых, дело до этого не дошло, и, кроме того, по мнению психологов, ученый находится в состоянии сильной душевной депрессии.

Бруно был совсем другого мнения об этом, но в конечном счете он был не психиатром, а только парикмахером и у него имелось лишь одно желание — как можно скорее повернуться спиной к этому гнезду. Хромосомы ли, или лимонная кислота — пусть американцы хоть в фольгу заворачивают этого дурака. Война кончилась, и он хотел наконец закладывать основы своего существования. Будущее, полное радужных надежд, лежало почти рядом.

Лейтенант проводил Бруно до гаража, пожелав ему благополучного дальнейшего пути. Бруно поблагодарил и сказал:

— Если бы на вас не было американской формы, я бы принял вас за земляка. Вы говорите без акцента.

Лейтенант немного помедлил. У него был такой вид, будто замечание Бруно его сильно смутило. Потом он ответил, и его голос прозвучал почти грубо:

— Я ваш земляк. Десять лет тому назад мне, единственному из семьи, удалось бежать из этой страны. Мои родители, братья и сестры, родственники попали в газовые печи Освенцима.

Он оставил Бруно одного обдумывать это признание. У Бруно было такое ощущение, словно он получил пощечину. Охотнее всего он бросился бы за лейтенантом, чтобы заверить его в своей непричастности. Господа в Нюрнберге и такие, как этот Пулекс, были во всем виноваты, а он не имел с этими делами ничего общего, совершенно ничего. Разве он чуть было не стал сам жертвой этих убийц-поджигателей? Сбитый с толку, он стоял некоторое время перед гаражом. Кем бы он стал, если бы профессор принял его предложение, устроив его в качестве парикмахера? И хотя Бруно, не переставая, доказывал самому себе свою непричастность, страшные слова офицера вонзались в него как шипы.

Он вывел машину из гаража. Хотя он и торопился, принялся чинить неисправное окно. Устранив дефект, он включил мотор и поехал медленно по гравийной дорожке. Перед главным порталом замка его остановил солдат. Бруно нужно было ждать, потому что «джип», стоявший с работающим мотором перед лестницей портала, должен был отъезжать первым. За рулем он заметил лейтенанта.

Прошло несколько минут, затем открылись большие двери, и на улицу вышло много офицеров и штатских. Между ними — Бруно его с трудом узнал — находился профессор. На нем был темный костюм, в правой руке он держал кожаный чемодан и оживленно болтал с двумя господами в штатском. Один из офицеров открыл дверцу «джипа», профессор и оба господина сели в машину.

Лейтенанту пришлось проезжать мимо Бруно. Так увиделись в последний раз профессор и подопытный кролик. Фон Пулекс не выдал ни единым жестом, что узнал свою жертву.

Бруно охватил трепет, когда он взглянул на толстые стекла очков. Куда они доставят Пулекса? В Нюрнберг или к своим коллегам — специалистам по ту сторону океана?

«Существа по моему образу и подобию…» Бруно встряхнулся, как будто таким путем можно было сбросить весь груз прошлого. «Больше, — думал он, — я не позволю запрягать себя в подобную телегу. Провидение, владение миром — без меня. Я буду скромным. Через три-четыре недели, если все будет в порядке, у меня будет салон. Это и станет моим миром». Много стекла, мрамора и шлифованные зеркала; несколько симпатичных парикмахерш, два-три ученика, а снаружи надпись из хромированных букв: «Дамский и мужской парикмахер Бруно Плат».