"Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)" - читать интересную книгу автора (Гергенрёдер Игорь)

8

Как только вошли в кабинет Панкеева, барышня бросилась к нему, заламывая руки:

— Господин офицер! Мой отец — председатель земской управы!.. в Новоузинске... расстрелян красными! Мы с мамой спаслись в Самару, я ищу моего жениха — прапорщика Черноярова, он в Народной Армии с первого дня...

Привлекательная внешность незнакомки, её слова о папе, её слезы заставили Панкеева предупредительно вскочить, усадить мадмуазель в кресло. Он налил ей из графина воды, стал со строгостью слушать Ромеева, Быбина, Шикунова... Он понимал — разведчики могут изощрённо маскироваться, и, тем не менее, то, что эта барышня — большевицкая разведчица, в первые минуты представлялось неправдоподобным.

Да и вообще невероятно: человек, пусть в прошлом и даровитый агент сыска, едва оказался на станции, как тут же сразу поймал трёх лазутчиков.

Вероятнее было, что сметливый, ловкий тип на этот раз прибегнул к трюку, чтобы отличиться и застраховать себя от мести эсеров: вбил солдатам-пентюхам, что эти трое — шпионы.

Панкеев неприязненно бросил Володе:

— Нам о вас уже всё известно! Человек вы, кажется, неглупый. Но, — засмеялся издевательски, — не там ищете дурее себя. Не там!

— Господин поручик, не об нём разговор! — вмешался Быбин. — Вы этих проверьте.

Барышня, обежав огромный письменный стол, за которым сидел офицер, пригнулась за его спиной, будто на неё вот-вот набросятся и растерзают, — зарыдала, захлёбываясь:

— Я ни в чём не виновна! Мне к... генералу! Я обращусь... Папа расстрелян красной сволочью...

Напирал на поручика и «лапоть», выкладывая из кошёлки на стол каравай хлеба, шмат жёлтого сала, глаженые портянки:

— Извольте проверьте! Сын у меня доброволец! Сыну привёз... со всей душой против красных, а меня виноватят...

— Ладно! — раздражённо остановил Панкеев.

Шикунов, доброжелательно улыбаясь, негромко, но настойчиво высказал:

— Пареньку бы сделать допрос.

Мальчишка, бледный, заплаканный, стоял напротив стола, впивался взглядом в лица барышни, Ромеева, офицера.

— Напугали тебя? — спросил Панкеев.

— Мало что не убили, — вставил мужик.

Панкеев с начальственной благосклонностью уведомил подростка:

— Бояться не надо. Если ни в чём не замешан, тебя не накажут.

— Конечно, не замешан, господин офицер! — вскричала барышня, глядя в глаза пареньку.

Поручик счёл необходимым прикрикнуть:

— Пра-ашу не вмешиваться! — и обратился к мальчишке: — Повтори всё, что ты давеча рассказал.

Тот протянул серебряный крестик и образок на плетёном шнурке.

— Мать наказала гайтан отцу передать... Сказывали, отец в Сызранском полку...

— О знакомстве с этими двумя людьми повтори! — потребовал офицер. — Что ты рассказывал о месте встречи, о китайце?

Мальчишка заревел:

— У-уу! Не убивайте... со страху вра-ал...

Кто-то из солдат фыркнул:

— Ну-ну...

— Со страху так не врут! С именами, с кличками: и всё — в один момент! — заявил в упрямой убеждённости Быбин. — Не-ет. Вы его без них допросите. И агентов с ним пошлите к китайцу, к голубятникам.

— Учить меня не надо! — перебил Панкеев, понимая с обидой, что не мог бы придумать ничего умнее предложенного солдатом.

Опять кричала барышня: о расстрелянном красными отце, о том, что пожалуется генералу. «Лапоть» упорно толковал о сыне, который «по своей охоте против красных пошёл». Шикунов, Лушин поддерживали Быбина. Сизорин пытался что-то сказать в защиту «дяди Володи». А тот — весь подобравшийся, с потным лицом — стоял недвижно, следил за офицером, как невооружённый человек, встретив в лесу волка, следит за ним: кинется или зарысит своей дорогой?

Панкеев, чей взгляд на дело изменился, приказал всем выйти в коридор, оставив Ромеева. Поручику весьма не понравилось, как барышня смотрела в глаза мальчишке, крича, что он ни в чём не замешан: словно внушала. Не верилось, что тот со страху выдумал про китайца, голубей, сочинил клички. Замечание Быбина на этот счет было неопровержимо. Подозрительным казался и мужичонка в лаптях: чересчур складно, прямо-таки заученно, твердил о сыне — и чересчур смело.

Этими тремя следовало заняться.

Но... всё меняла личность Ромеева. Что если начальствующие эсеры набросятся на него, своего давнего ненавистного врага? А трое... разумеется, невиновны! — раз их обвиняет Ромеев.

Поручик сказал ему доверительно:

— Каждую минуту ожидаем Роговского. К пакгаузам сведут вас! Понимаете? Или повесят, на водокачке.

У Володи сузились зрачки:

— У вас одни эсеры верховодят? А офицеры? Неуж не вникнут, что я — нужный, не отстоят меня?! Я ж к вам с этой надёжей пробирался...

— Здесь, в городе, власть у эсеров, — в словах Панкеева прозвучало сожаление. В душе он был кадетом, эсеров не любил, считая их утопистами, притом, кровожадными. — Тебе надо на фронт, в боевую часть, — перешёл он на «ты», — к Каппелю, под Нурлат. Каппель тебя не выдаст. Немедля и отправляйся.

Сказав это, удивился себе: чувствовал странную симпатию к Рыбарю. Тот горячо зашептал:

— Мне уйти — пустяк! Хоп — и нету меня! А шпионам — воля? Вы ж сами поняли их. Я вижу!

— Пойми ты меня! — так же возбуждённо заговорил Панкеев. — Арестую — а их выпустят. У меня будут большие неприятности, почему не тебя, а их схватил.

Ромеев вдруг выбросил левую руку и стал зачем-то тыкать себя в грудь указательным и средним пальцами:

— Глядите вот, господин поручик! Глядите! Не для себя ж я вас умоляю — в работу их взять! Вся организация ихняя будет у вас в руках. Для кого я стараюсь?! Какая мне-то прибыль?!

Офицер решил:

— Сделаем так: отведёте их к воинскому начальнику. Это за площадью. Расскажете ему всё, что и мне. Только про меня не упоминайте. Может, он их задержит. Пришлёт ко мне посыльного — а я начальству доложу о них так, чтобы ты не фигурировал. Больше ничего не могу. И давай уматывай отсюда!

Когда вышли на привокзальную площадь, Ромеев обронил:

— Сперва в ту сторону, к нужникам!

Барышня продолжала громко возмущаться, не желая идти. Володя, с револьвером в руке, встал к ней вплотную, приблизив окостеневшее в бешенстве лицо к её лицу:

— Идите!

Она отскочила и пошла. Около дощатых выбеленных известью уборных Ромеев остановил задержанных, кивнул на нужники:

— Кому не надо — не неволим, — мигнул Быбину, Шикунову. — А мы заглянем.

Вошли в уборную, оставив с арестованными Лушина и Сизорина. Володя передал разговор с Панкеевым, с мрачной сосредоточенностью сказал:

— Воинский начальник их отпустит. Бабёнка борзая — как начнёт вопить, что в контрразведке они были и там их не задержали...

Быбин вгляделся в Ромеева:

— Ну, что надумал-то?

— Да! Именно так и нужно сделать! — непонятно, с решимостью отрубил тот. — Учёные люди обозначают: лакмусова бумажка. Иначе сказать: выйдет то, против чего и рогатый не попрёт!

Убеждал спутников сделать по его, не расспрашивая: позже объяснит. Они, обменявшись взглядами, согласились.

Задержанных провели к поездам, двинулись вдоль пакгаузов: на этот раз мимо их дверей, обращённых к железнодорожному полотну. Шли узкой полосой: слева — двери, справа — рельсы, по которым проплывают паровозы, с оглушительным шипением вымётывая пар, тяжело погромыхивают составы.

Володя заглядывал в отделения пакгауза, откуда уже вывезли грузы, позвал:

— Сюда!

Здесь пол толстым слоем покрывали опилки: очевидно, раньше тут хранилось что-то, содержавшееся в стеклянной таре.

Ромеев вдруг принялся заталкивать арестованных в помещение, как-то по-дурацки ухмыляясь и норовя кольнуть штыком:

— Посидите, отдохнёте! Пущай вас другие отсель заберут. А мы своё исполнили. Нам по вагонам пора — уходит эшелон.

— Дуб-бина! — вырвалось у барышни.

Заперев дверь наружным засовом, Володя отвёл друзей на десяток шагов.

— Погодите — как интересно станцуется! Тогда против никто, ни в коей мере и степени, не попрёт...

Спутники не понимали. Он веско пообещал:

— Увидите!.. А покамесь, ребята, мне надо улепетнуть. Не то...

Из облака паровозного пара возникли дружинники с ружьями «Гра». Один, сегодня уже встречавшийся с Володей, упёр ствол массивной винтовки ему в живот.

— Заискались тебя. Следуй за нами!