25 ОТРИЦАНИЕ

Теперь я, по крайней мере, знал, зачем мне две монеты.

Их должны положить на глаза моего трупа.

Старая традиция. Монетки нужны усопшему, чтобы заплатить паромщику. Предполагалось, что Харон, ведающий переправой через Стикс, не жалует любителей прокатиться на дармовщинку.

Я немного поразмышлял над этим.

Обычно паром представляют по иллюстрациям Постава Доре: суровая, закутанная в плащ фигура возвышается на корме зловещей гондолы и, отталкиваясь шестом, направляет ее по мутным зловонным водам Стикса с бесстрастно-унылым видом.

Это традиционное представление.

Но я ожидал чего-нибудь посовременнее.

Учитывая интенсивность движения через Стикс в наши дни, больше подходят суда на воздушной подушке или один из суперпаромов, что курсируют между Кале и Дувром. И почему бы ради такого случая не построить мост с платой за проезд и покончить раз и навсегда с паромами, лодочниками, монетками в глазных впадинах и прочей безвкусицей?

Но и там, вероятно, будет бесконечное ожидание у таможенной границы.

Интересно, есть ли там беспошлинные магазины?

Кстати, какие сувениры можно купить в преисподней?

Меня будут встречать? Отец? Шорти? Дьюк? Или, может…

Впрочем, зачем гадать? Скоро я это выясню.

Форман стоял у помоста и тихо переговаривался с куратором курса. Кивнув, она вернулась на свое место, Форман поднялся на помост и посмотрел на меня.

– Вы все еще не верите, не так ли? Я заморгал.

Я по-прежнему сидел в парусиновом кресле. По-прежнему был на сцене. И по-прежнему участвовал в «Процессе выживания».

– Я… извините, задумался.

– Все правильно, – согласился Форман. – Вы демонстрируете стереотип поведения, связанный со стремлением выжить. – Он повернулся к аудитории: – Дальше нам предстоит следующее: я объясню некоторые принципы работы нашего мозга, потом мы это обсудим, поговорим об изучаемом нами процессе. Разговор и есть основная его часть. Благодаря этому вы увидите, насколько прочно стремление выжить сидит в каждом из вас.

Мой мозг снова погрузился в бред. Я мысленно рисовал картину ада.

Каких мучений следовало ожидать? Каких мучений я заслуживал?

Отец как-то раз создал ад в одной из своих игр, но никто не воспринимал его всерьез. Это была всего лишь компьютерная игра. Но однажды, в интервью, он , что представляет себе ад как «вечную экскурсию по Малому Миру в Диснейленде».

Тем временем Форман продолжал: – Первая реакция мозга при встрече с информацие которую он не хочет воспринимать или которой не хочет верить, – отступление. Он утрачивает сознание. Мы ви-дели, как это драматично продемонстрировал нам Мак-карти, упав в обморок.

Но существуют и другие варианты бессознательности когда вы грезите наяву, например. Здесь кроется фокус. Вы хотите засечь момент потери сознания – если получится, – потому что та вещь, от которой ваш мозг пытается отгородиться, может оказаться самой необхо-димой для вас. Маккарти, вы слушаете? Помните, чтопроцесс будет продолжаться, пока вы не умрете.

Я встрепенулся. В зале раздались смешки. Я опять грежу? Похоже на то.

– Прекрасно. Маккарти – хрестоматийный случай Только не надо гордиться своим превосходством. Любой из вас здесь, на сцене, тоже являл бы собой хрестоматий-ный случай. Главное, чтобы вы сохраняли сознание се-годня, в самый, возможно, важный день всей трениров-ки. И уж точно самый важный день для Маккарти. Вер-но, Джеймс?

Я начал его ненавидеть. Как можно говорить о моей смерти так спокойно?

– Вспоминаете Африку? – поинтересовался Фор-ман. – Помните, как жили там на деревьях и иск блох? Помните все эти миллионы лет эволюции, намерт во высеченные на подкорке вашего мозга? Нет? Ну, н важно – они все равно там есть. Беда в том, что посколь-ку вы не осознаете этого, то и думаете, что там пусто, каким-то образом вам удается быть разумным существ вом, свободным от эволюционного наследия. Вы свободны от него не больше, чем рыба от воды. Вы плаваете в своей истории – и она так же прозрачна и неощутима, как вода для рыбы. – На лице Формана мелькнула улыбка, словно он вспомнил что-то смешное. – Разница между вами и рыбой только в том, что она не тратит половину жизни, чтобы объяснить себе другую ее половину. Правильно, посмейтесь. Смех – еще один способ уклониться от сути. Бегство от реальности. Намек на то, что, мол, не стоит принимать это всерьез. Вот-вот, вспомните еще, как мы шутили по поводу хторран и смеялись над людьми, утверждавшими, что они видели их.

– Это совсем другое дело! – выкрикнул кто-то. Форман даже не посмотрел в ту сторону.

– Если хотите что-то сказать, поднимите руку. Да, РодМэн.

Встал мужчина с длинными, до плеч волосами, похоже индеец-навахо.

– Все это розыгрыш, – заявил он. – Причем, я согласен, весьма ловкий. Очень убедительно. Но в действительности вы не собираетесь убивать Маккарти – армия потеряет хорошего офицера.

– Это вы думаете, что, во-первых, мы не собираемся убивать Маккарти и, вовторых, что он хороший офицер. Я, признаться, слышал обратное.

– Но от этого он не перестает быть человеком! – выкрикнула женщина, вскочившая, не дожидаясь разрешения. – Вы не можете, не имеете права убить разумное существо.

– Могу, имею и убью, – отчеканил Форман. – И докажу это на примере. Пусть встанет тот, кто когда-либо оборвал человеческую жизнь – независимо от обстоятельств.

Поднялось по меньшей мере человек сто. Форман удовлетворенно кивнул: – Хорошо, не садитесь пока. Кто хоть раз видел насильственную смерть?

Встало еще не менее ста пятидесяти курсантов.

– Вы говорите о ситуациях, возникающих на фронте, а это совсем другое дело! – запротестовала женщина.

– Допустим, – спокойно парировал Форман. – Но мы сейчас не знаем, действительно ли гибель последовала в результате боевых действий. Это, конечно, вполне логичное допущение, так как курс набран в основном из офицеров. Но с равной вероятностью можно утверждать, что большинство слушателей – убийцы, условно освобожденные из камеры смертников. – Он жестом попросил всех сесть.

– Вы несносны! – воскликнула женщина.

– Да, несносен. И что с того?

– Не следует шутить с такими вещами!

– Полностью с вами согласен. Это совсем не смешно. На кон поставлена человеческая жизнь. А это никогда не вызывает улыбку. Приношу свои извинения. Суть же в том, что для большинства присутствующих в этом зале насильственная смерть не является чем-то необычным или невероятным. Так что ссылка на то, что здесь творится нечто из ряда вон выходящее, несостоятельна.

– Мы говорим о человеческой жизни!

– Знаю. – Форман был невозмутим.

– Вы не можете так просто взять и убить его!

– Могу. И убью – если это необходимо, – чтобы убедить вас в серьезности моей позиции.

– Это незаконно!

– Нет, законно.

На экране снова появился президентский указ.

– Все равно это неправильно.

– Ах, неправильно? Да: жизнь правильна, смерть неправильна. Поэтому убивать нельзя. Снова ваш стереотип, нацеленный на выживание. Откровенно говоря, вы лично и куска дерьма не дали бы за жизнь Джима. Вы просто боитесь, что если мы создадим прецедент убийства без видимой причины, то следующей под дулом этого револьвера окажетесь вы. Так?

Женщина ответила не сразу. После напряженной паузы она огрызнулась: – На язык вы бойкий. А если вы сами окажетесь под его дулом?

– Так ведь не я под дулом. Значит, вопрос бессмысленный. Этот процесс касается не моего выживания. Речь идет о вас. И о Маккарти. – Неожиданно Форман заметил, что Родмэн все еще стоит и терпеливо ждет. – Послушайте, Родмэн, не торчите столбом – вы мешаете, сядьте. Ну, что еще?

– Ничего. Просто я не верю вам. Я думаю, что пистолет – какой-то психологический фокус, чтобы разозлить нас или запугать. Вы хотите, чтобы мы прыгнули через обруч, и это, похоже, вам удается. Вы же запугали ее до бесчувствия. – Родмэн сел, довольный собой.

– Спасибо, что поделились своими наблюдениями, – заметил Форман. – Но ваши домыслы не имеют ничего общего с тем, что должно произойти. У нас есть заряженный револьвер, и я намереваюсь сегодня воспользоваться им. – Он обратился ко всем: – Родмэн не верит. Он считает это каким-то трюком. Давайте-ка посмотрим, что на этот счет сказал Сэмюэл Джонсон?4 Ага, вот. – Форман процитировал: – «Можете не сомневаться, сэр, когда человек знает, что ему предстоит быть повешенным через две недели, это прекрасно концентрирует его мозг».

– До вечера еще далеко, – сказал Форман. – Сейчас, я уверен, большинство из вас пока еще думают, что этот револьвер нужен лишь для «концентрирования» вашего мозга. Ладно, пусть так, но это только часть его предназначения. Револьвер, несомненно, обостряет внимание, но я должен напомнить вам, что сказал Чехов. Тот, который Антон. – Форман раздраженно нахмурился, заранее предвидя нашу слабую начитанность, и перевернул страницу. – «Если в первом акте на сцене висит ружье, то оно непременно должно выстрелить к концу второго акта». Обещаю, что сегодня мы воспользуемся этим револьвером. То, что сейчас происходит в этом зале, – первый этап процесса умирания – отрицание. Большинство включая даже Маккарти – отказываются верить, что совершенно серьезно настроен довести процесс до кон-| ца. Мы задержимся на этом этапе до тех пор, пока все без исключения не убедятся, что это не розыгрыш. Я собира-юсь попросить полковника Марисову застрелить капитана Маккарти. Процесс будет продолжаться до тех пор, пока капитан Маккарти не будет мертв. Отрицание процесса – часть того, что вы, как вам кажется, должны сделать, чтобы выжить. Вот почему вы так поступаете. Итак, где я остановился? – Он шагнул к пюпитру с лежащей на нем инструкцией. – Ах да. Я говорил о нашем эволюционном наследии.

Когда мы еще сидели на деревьях, жизнь была намного проще – то же самое можно сказать и о наших мозгах. Это хороший банан или это плохой банан? Обезьяны, отличавшие хорошие бананы, выживали. Неспособные обезьяны умирали.

Эволюция нашего вида имела обыкновение присуждать премию за способность принимать адекватные решения. Каждый раз, когда вы, шимпанзе, выкакиваете младенца на свет, его ведут по жизни не только гены, но и записанная в памяти вида программа, потому что за миллион лет эволюции мы превратились в автоматические устройства по принятию решений. С какими бы обстоятельствами мы ни столкнулись, мы принимаем решение, которое всегда низводит нас на самый примитивный уровень: «хороший банан – плохой банан». Да или нет? Угрожает он моей жизни или нет? Если появляется что-то неизвестное, мы запрограммированы относиться к нему как к угрозе, пока не будет доказано обратное. Все, чем занимается мозг, – все рассуждения, не важно; чем – сводится к одному: мозг оценивает, как то или иное решение будет способствовать вашему выживанию А теперь – внимание! – вы должны понять, что это давит на мозг неимоверным грузом – быть правым. Потому что с точки зрения мозга альтернатива этому – быть мертвым. Мозг отождествляет правоту с жизнью, а неправоту со смертью. Это прочно в нас зацементировано. Мы как личности вынуждены быть правыми, что бы мы ни делали. Вот почему у нас столько проблем с понятием «смерть» – умереть означает быть неправым. Между прочим, – добавил Форман, – сегодняшний процесс не нацелен на изменение этой установки. Мы не в силах это сделать. Она вмурована в вас. Самое большее, чего мы можем добиться, – заставить вас осознать положение дел. Обратите внимание, что большинство сейчас находятся в состоянии отрицания. Заметьте, как вы ищете лазейку, слабое место, опечатку в контракте. – Форман сел в кресло и оглядел аудиторию. – Кто хочет высказаться?

Поднялось несколько рук.

– Что мешает Маккарти выйти из зала?

– Дверь заперта и останется запертой, пока ее не откроют мои помощники.

– А если Марисова откажется?

– Попросим кого-нибудь другого. – Форман оставался невозмутимым.

– А если все откажутся?

– Тогда я выстрелю. Ничто не может изменить ситуацию. Процесс будет продолжаться, пока Маккарти не умрет.

Форман махнул женщине в первом ряду.

– Я не собираюсь спорить с вами, – сказала она. – Я просто хочу спросить: почему? Почему необходимо убивать Маккарти для этого вашего процесса?

Форман тщательно подбирал слова.

– Вспомните, что я говорил в самом начале. Мы здесь ничего не объясняем. Мозг пытается обойти цель окольным путем. Если вы хотите остановить сороконожку на бегу, спросите сначала, в каком порядке она передвигает ноги. Мы нацелены на результат. Единственное объяснение, которое вы можете здесь получить: потому что это необходимо для достижения результата.

– Вы избрали зверский и бессердечный способ добиться цели. Разве нельзя просто сказать, что мы должны понять?

Форман посмотрел на нее.

– Не думайте, что мы это не обсуждали. Если бы существовал другой путь, более легкий, мы бы выбрали его.

Женщина села.

Форман обвел всех взглядом.

– Вы наблюдаете отрицание? Видите, как пытаетесь опровергнуть сложившиеся обстоятельства? Вы до сих пор не воспринимаете это всерьез. – Он указал на другую поднятую руку.

На этот раз встал мужчина.

– Виноват, но я не верю, что президент Соединенных Штатов мог разрешить такую дикость. Не верю. Если вы говорите серьезно, тогда вы – убийца и просите нас стать соучастниками. А если несерьезно – если это трюк, как сказал Родмэн, – то это тем более насилие. Я собираюсь обратиться к сенатору Броуди. Когда это станет достоянием общественности…

Форман поднял руку: – Прошу прощения, но сенатор Броуди – один из наших выпускников.

– Тогда я сообщу другому сенатору. Все равно я не верю этому…

Форман спокойно посмотрел на него: – Я допускаю, что вы правы. Может, замените Маккарти?

– Э… – Мужчина растерялся. Все рассмеялись.

Форман улыбнулся.

– Это первый признак того, что вы воспринимаете это всерьез. Кто хочет поменяться местами с Маккарти? Кто действительно и искренне не верит мне?

Не поднялась ни одна рука.

Форман усмехнулся.

– Неожиданно всем своя шкура оказалась дороже. – Он снова пустился в рассуждения: – Думаю, что большинство по-прежнему придерживается отрицания. Вам не мешает знать, что отрицание, по крайней мере, претендует на звание разумного поведения. – Он улыбнулся. – Подождите, скоро мы доберемся до злобы. Злоба ужасна – в ней нет притворства. Вы сами увидите. Кто еще хочет отрицать сложившиеся обстоятельства? Маккарти? – Он повернулся ко мне.

Я медленно покачал головой.

Форман как-то странно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Марисову: – А вы? Марисова ответила размеренно и четко: – Я не выстрелю. Не могу. И не буду. Маккарти не совершил никакого преступления. Он не заслуживает смерти.

– Согласен: он не совершил никакого преступления и не заслуживает смерти. Но он все равно умрет. Мы все умрем когда-нибудь. Ну что? Вы будете стрелять?

Она прошептала по-русски: – Ньет.

– Спасибо. Можете вернуться на место. Марисова спустилась с помоста, села и, спрятав лицо в ладони, тихонько заплакала.

Форман подождал, пока его помощник убедится, что с женщиной все в порядке, и повернулся ко мне.

– К сожалению, вам, Маккарти, так легко не отделаться. С вами что-то не так?

Я снова покачал головой. Форман обратился к аудитории: – Ладно, Марисова не будет стрелять. Кто будет? Ни одна рука не поднялась.

– Ну, давайте! – сердито прикрикнул Форман. – Иначе мы просидим здесь весь день! Должен же найтись Феди вас, дефективных павианов, кто-нибудь, кому не терпится покончить со всем этим!

Поднялось три руки.

– Так я и думал. Морвуд, вы первый. Хотите вышибить из Маккарти мозги?

Морвуд, улыбаясь, встал.

– Конечно. Он мне никогда не нравился. Форман искоса взглянул на меня.

– Обратите внимание, Морвуд представил блестящее оправдание. – Он повернулся спиной к нему. – Оправдание – это то, чем мы пользуемся, чтобы избежать полной ответственности за свои действия. Сядьте, Морвуд. Это вас слишком радует. – Он указал на чернокожего мужчину. – Уошберн!

Тот кивнул: – Я сделаю это.

– Почему?

– А почему бы и нет? – Уошберн пожал плечами. – Вы говорите, что это необходимо. Значит, кто-то должен выстрелить. Вот я и выстрелю.

– Интересно, – задумчиво заметил Форман. – Постойте пока. – Он пригласил рассерженную женщину. – Такеда!

– А что, если я возьму револьвер и пристрелю вас? – поинтересовалась она. – Кончится на этом весь сегодняшний идиотизм?

– Нет, не кончится, – ответил Форман. – Мое место займет Миллер, куратор курса, и процесс продолжится. Можете сесть. Я достаточно заинтересован в собственном выживании, чтобы не проверять вашу способность следовать инструкциям. – Такое честное признание вызвало смех. – Хорошо, Уошберн, поднимитесь сюда и займите место Марисовой.

Форман снова повернулся ко мне: – Вот видишь, Джим, Вселенная никогда не испытывает недостатка в палачах. – Он замолчал и внимательно посмотрел на меня. – Ладно, что с тобой происходит? У тебя все написано на лице.

– Вы – лживый, самодовольный, ловкий, развратный, вонючий тип! – взорвался я. – Вы идиот! Подонок!

Вам известно, что мне пришлось пережить! Это нечестно! Вы обещали! Значит, ваши обещания совсем ничего не стоят! Вы заставляете нас выполнять свои обещания, но сами не можете держать свое слово! Проклятый лжец! Вы хуже адвоката! По сравнению с вами Джейсон Деландро святой! Если бы у меня был пистолет, я бы пристрелил вас как собаку! Гнусный сукин сын! Вы… вы…

Я остановился перевести дух только потому, что не мог придумать, как бы еще обозвать Формана.

Форман улыбался мне и делился своей улыбкой с остальными.

– Ну вот, – сказал он. – Вот мы и разозлились.