"Венера с пистолетом" - читать интересную книгу автора (Лайл Гэвин)21Мне все еще нечего было делать, и потому я двинулся прочь от Большого канала, пробираясь зигзагами по узеньким улочкам до тех пор, пока не вышел на набережную с северной стороны. Отсюда был виден Сан-Микеле, лежавший в нескольких сотнях метров по ту сторону спокойной воды, гладкой и тусклой в тумане. Просто низкий остров с выложенным красным кирпичом стенами и остроконечными верхушками кипарисов, толпившихся за ними. От набережной на остров регулярно ходили паровые катера, но прежде всего я зашел в кафе, чтобы пропустить глоток спиртного, – да, я понимаю, в половине одиннадцатого утра это неприлично – и позвонить. Получилось так, что мне повезло и я поймал Элизабет Уитли. – Я ухожу; у меня назначена встреча, – сухо сказала она. – В чем дело? – Гравюра Дюрера. – Откуда вы знаете? – Я видел монограмму – «АД» и дату: 1513. Но я думаю, что Дюрера узнает каждый. – Вот почему его столько раз подделывали. Я мог бы ей сказать, что Гарри разделяет мою точку зрения, но, вероятно, это не произвело бы на нее впечатления. В любом случае мне же велено было держаться подальше от сеньора Барроуза, не так ли? Потому я сказал: – Ну ладно, предположим, что гравюра подлинная – сколько бы она могла стоить? – Как я могу сказать? Я же ее не видела. – Ну, там рыцарь на коне и парень с лицом как у черепа держит большие песочные часы, а позади них нечто, похожее на дьявола. Я думаю… ну примерно так, как в тех шведских фильмах… – А как вы думаете, откуда Бергман взял свои идеи? Вполне возможно, что это гравюра, известная под названием «Рыцарь, Смерть и Дьявол»; таких существует несколько. Если так, то она может стоить… примерно семь тысяч долларов. – Вы хотели бы приобрести ее за такую цену? – Да-а. У нас есть еще один Дюрер в Нью-Йорке; они бы составили неплохую пару. Но я ничего не скажу, пока не увижу сама. – Конечно. Но вы сможете быстро достать эти деньги, не прибегая к помощи Манагуа? – Я могу распоряжаться суммами до десяти тысяч, но… – Не беспокойтесь, моя милая. Я позвоню вам позже. У меня тоже встреча. Сан-Микеле – это кладбище и ничего больше, если не считать церкви и контор, ну, и всего прочего. Несколько акров плоской земли пересечены аккуратными дорожками, посыпанными гравием, стенами, рядами кипарисов, и все это вместе стоит на костях более чем пятидесяти поколений венецианцев. Конечно, если те оставили для этого достаточно наличных. На первых нескольких лет вы получаете участок в аренду бесплатно, но затем начинаете за нее платить – иначе вас выкопают и похоронят в муниципальной общей могиле в углу кладбища. Венеция – довольно дорогое место, чтобы умирать. В конторе мне назвали новый адрес леди Уитерфорд, объяснили, как туда пройти, и я снова выбрался на холод. Вокруг в то утро было сравнительно спокойно: рабочий с тачкой, несколько котов, кравшихся вдоль стены, и только откуда-то доносилось меланхоличное постукивание каменщика, возводившего новое надгробие. Если не считать этого, здесь были только я и туман. Но там не было ничего вызывающего дрожь, печального или даже просто впечатляющего. Я хочу сказать, что вы могли бы стоять здесь и убеждать себя, что находитесь наедине с Бог знает сколькими тысячами мертвых, но здесь не было ничего общего с той идеей смерти, которая охватывала вас на французских военных кладбищах. Здесь все было слишком чисто, слишком аккуратно, современно – в отличие от самой Венеции – и слишком беспорядочно. Здесь не было двух одинаковых могил; семейные усыпальницы походили на небольшие часовни, даже с двориком, и все закладывалось сбоку в каменную стену высотою в шесть футов, словно в картотечные ящики. Я думаю, тут не приходилось опасаться, что парень, который окажется наверху, свесит ноги или захрапит. В конце концов я нашел место последнего отдыха леди Уитерфорд – я хочу сказать последнее до тех пор, пока она не нарушит обязательства по уплате ренты и не будет помещена в общую могилу теми же людьми, что сейчас стояли около могилы. Там была пара рабочих и высокий худой человек с сизым носом, в черном пальто и черном котелке, они яростно спорили по поводу могилы. Что же касается самой могилы, по размерам и форме она походила на двуспальную кровать из мрамора. Я повернул назад, поджидая, когда они закончат, и занялся чтением надписей на соседних могилах. Странно, но итальянцы опускают первую цифру в датах: испытываешь нечто вроде шока, когда видишь на совершенно новом с «иголочки» камне надпись: – Синьор? – раздался чей-то низкий голос. Я обернулся; рабочие уехали. – Синьор Фоскари? – Si. – Лицо его было торжественно вытянуто, темные глаза увлажнились. – Вы говорите по-английски? – Да, говорю. – Меня зовут Джильберт Кемп. – Мы пожали руки, не снимая перчаток. – Э… я видел некоторые картины леди Уитерфорд, хочу сказать, бросил лишь беглый взгляд, раз вы разрешили Гарри Барроузу ими заниматься, ну и… Он продолжал молча смотреть на меня. Я начал потеть; если он и был вором, то явно не моего калибра. Однако я заколебался. – Я… я хочу сказать, мои клиенты… ну, думаю, они могли бы сделать вам предложение по поводу одной вещицы. Довольно небольшой. – Видите ли, права на наследство еще не утверждены. Собственно, оформление еще толком и не начиналось. – Да, понимаю. Насколько я могу судить, картины пока не каталогизированы. Возможно, они еще даже и не пересчитаны. То, как их хранила покойная, вызывает сомнения, что у нее был хотя бы список. Он еще несколько секунд смотрел на меня, а потом повернулся в сторону незаконченной могилы. – Она была благородной леди, – высокопарно заявил он. Потом снял шляпу. – Requiescat in pace[28]. – И снова надел свою шляпу. – Какую картину вы хотите? – Гравюру Дюрера. Пожалуй, только она одна из всей коллекции находится в относительно хорошем состоянии. Он некоторое время подумал. – Когда наследство будет оформлено, я видимо смогу получить инструкции о продаже произведений искусства. Возможно, у синьора Барроуза также возникнет предложение. – Гарри не интересуется рыночной ценой. Он хочет купить все дешево и начать реставрацию картин. Адвокат медленно зашагал от могилы и я последовал за ним. – Тогда, – сказал он, – я должен буду выставить все картины на распродажу. – У вас возникнет та же самая проблема: придется уступить их какому-то эксперту. Обычный коллекционер картины в таком состоянии покупать не станет. Он остановился в конце дорожки и снова оглянулся. – Очень благородная леди. И она оставила свои дела в таком беспорядке, что он теперь имел законное право выбрать своими длинными пальцами лучшие экземпляры, Очень благородная леди – для адвоката. Внезапно, но также серьезно, он спросил: – Сколько? Сначала я думал вечером пройтись, но потом решил, что лучше остаться дома, чтобы со мной можно было связаться. И как выяснилось позже, поступил чертовски правильно. Я сидел в своей комнате, пытаясь расшифровать очередное сообщение в Zuericher Zeitung[29] – по делу Анри Бернара, – слава Богу, по-прежнему там не было никакого прогресса – как раздался такой шум, словно в мою дверь рвалась буйная компания. Я открыл и в комнату ворвалось нечто, похожее на буйную компанию, но это оказалась всего лишь мисс Уитли, эксперт-искусствовед. Она была в ярости. Даже шерсть на ее воротнике из кошачьего меха стояла дыбом. – Что вы делаете? – закричала она. – Ничего. А что я должен делать? – Вы посылаете ко мне кого-то с этим Дюрером – он требует четыре миллиона лир наличными, без расписки, без вопросов. – Ну, я же оставил вам записку, что он должен прийти. Это подлинник? Она нетерпеливо тряхнула головой. – Да, это подлинник, все правильно. Но он наверняка украден! Я пожал плечами. – Могу только сказать, что не мною и не вами, а может быть и вообще никем, если вы видели самого Фоскари. Такой высокий малый? С длинным носом? – Она кивнула. – Ну, он адвокат, занимающийся неким наследством. Имеет права поверенного. Если он хочет обратить какую-то часть наследства в деньги… – Я снова пожал плечами. – В наличные? И без всякой расписки? Он же их прикарманит! Она прошлась по комнате и повернула обратно, все еще продолжая кипеть. – Боже мой – краденый Дюрер! – Послушайте, – успокаивал я, – вам предложили подлинного Дюрера за настоящую цену. И если мы его не купим, это сделает Гарри Барроуз – хотя и не заплатит четыре миллиона. В любом случае, почему бы вам не спросить хозяйку и не послушать, что она скажет – ведь это будет ее решение. Она внезапно перестала злиться и помрачнела. – Я и так знаю, что она скажет. – Покупать. Она кивнула и в отчаянии воскликнула: – Черт бы побрал все это – вы действительно мошенник! – Я? А что я со всего этого буду иметь? Я просто лояльный служащий. – Хорошо. Я позвоню ей. – Прекрасно. – Тут я вспомнил, что мне было приказано не связываться с Гарри Барроузом и его проектами. – Только не говорите, где я нашел ее, договорились? Она подозрительно покосилась на меня. – Ладно… Я кивнул на бутылку виски. – Не хотите выпить? Она покачала головой. – Я вернусь к себе. – Ну, раз мы оказались в этих местах, не собираетесь вы встретиться с Фаджиони? – Да, я договорилась с ним на завтра. – Вы когда-нибудь раньше с ним встречались? – Нет. Пожалуйста, не говорите мне, что он тоже мошенник. Я слышала о нем. Я кивнул. Поколебавшись, она спросила: – Думаю, вы знаете его как профессионала? Я снова кивнул. Она снова спросила: – Насколько хорошо он говорит по-английски? – Зависит от обстоятельств. От того, хочет ли он, чтобы в разговоре сохранялось какое-то непонимание, или нет. После небольшой паузы она сказала: – Думаю, вам тоже хочется пойти? – Скажем так, что я не возражал бы возобновить старую… дружбу. – О, тогда все в порядке. – Ей просто необходима была моя компания. – Поезд завтра в десять сорок шесть. |
|
|