"Роковая любовь" - читать интересную книгу автора (Бурден Француаза)

10

Когда Виктор вошел в дом на улице Президьяль, ему все показалось ужасающе обычным. Словно и не было ничего, и в будущем ничего не изменится.

Он несколько раз окликнул мать, но напрасно. Наконец он обнаружил ее в спальне.

Вопреки ожиданиям, Бланш не казалась охваченной отчаянием, она была тщательно одета и скромно подкрашена, как обычно. Когда вошел Виктор, она сидела перед туалетным столиком, сложив руки на коленях.

Виктор почему-то готовился к тому, что найдет мать изменившейся, но она была все такой же, кроме, возможно, застывшего взгляда, будто она защищалась им, ожидая прихода Марсьяля.

– А, это ты...– сказала она, не поворачиваясь, глядя на него в зеркало.

Он понял, что мать была разочарована. Даже опасаясь гнева мужа, она предпочла бы увидеть его.

Виктор подошел, наклонился к ней и поцеловал в щеку.

– Отец не придет?

В этом тихом вопросе слышались и страх, и надежда, и он спросил себя, как она еще может на что-то надеяться.

– Нет, мама, он в Роке.

Он поискал глазами, на что бы ему сесть, и устроился на краю кровати. Они помолчали, наконец она повернулась к нему.

– Что он собирается делать?

– Ну, ты знаешь, пока... Он хочет получить свою одежду.

Виктор упрекнул себя за трусость, но он не мог сразу объявить матери, что ей предстоит развестись и покинуть дом. По крайней мере, он заставил себя выдержать ее взгляд и даже нарисовал на лице некое подобие ободряющей улыбки.

– Значит, это ты нашел тот старый блокнот...– обронила она.

Считала ли она его в какой-то степени ответственным за то, что произошло? Виктор хотел спросить ее, почему она не уничтожила этот блокнот еще тогда, тридцать лет назад, но вопрос так и не сорвался с его губ. Если он начнет расспрашивать ее, получится, что он ведет себя, как следователь.

– Ты, конечно, прочитал все до конца?

Он не ожидал этого вопроса, считая его риторическим. Он не только прочитал все до конца, но и перечитал много раз, вмешавшись таким образом в личную жизнь матери.

– Да, мама.

– Значит, ты знаешь, сколько я вынесла, когда твой отец уехал с этой потаскухой! – бросила она озлобленно.

Он ощарашено молчал, открыв в ее взгляде выражение, которого никогда не видел раньше. Убийство соперницы ничуть не успокоило ее. Несмотря на столько прошедших лет, она все еще испытывала ярость.

– Тебя шокировало это слово, Виктор? Когда она обольстила твоего отца, он был женатым мужчиной, он был отцом семейства!

– Это все в прошлом,– пробормотал он.

– Для тебя, конечно, это ничего не значит. Но я была так несчастна, как никому не желаю на свете. Мой муж был для меня всем! Всем... Он значил для меня больше, чем кто-либо другой, больше, чем ты и твой брат, прости, что говорю это тебе. Не знаю, представляешь ли ты себе хоть отдаленно, что такое настоящая страсть? В тот день, когда Марсьяль попросил моей руки, я стала совершенно другой. И я посвятила ему жизнь. Ты это понимаешь?

– Мама...

– Мама, мама, я только это и слышала! А мне хотелось слышать «дорогая», «любовь моя», но твой отец называл меня только по имени и таким холодным голосом...

Виктор остро почувствовал ее горечь. С тех пор как она начала говорить, он узнал другую женщину, не имевшую ничего общего с их матерью. Это так его растревожило, что он не находил себе места.

Ему хотелось бы, чтобы мать замолчала, но она безжалостно продолжала:

– Когда он наведывался в Рок, чтобы подписать чеки, а заодно и ваши дневники, он так торопился назад! Я видела, как он, обжигаясь, пьет кофе, чтобы поскорее отделаться! Он говорил с вами о своем побочном сыне, но ни ты, ни Макс, казалось, не испытывали ревности. А я же просто сходила с ума... Ты представляешь, он жил в совсем маленькой, невзрачной квартирке! Когда я приехала туда, я не поверила своим глазам. Он... Там! Его место было со мной, с вами!

Она не осуждала себя, ничего не объясняла. Ее уверенность не была поколеблена, очевидно, она ощущала себя абсолютно правой. Избавившись от Анеке, она сотворила правосудие.

– В конечном счете, благодаря мне мы обрели нормальную жизнь.

– Нормальную? – воскликнул Виктор непроизвольно.– Но, мама, ведь он был доведен до отчаяния!

Она пронзила его таким взглядом, что ему захотелось провалиться сквозь землю. На ее возбужденном лице не было и следа смирения. С ошеломляющим коварством она сделала Марсьяля своим пленником и даже не брала в расчет, что он может от этого страдать.

– Он получил, что хотел. Он вернул себе нотариальную контору, которую упустил, посвятив ей столько сил. В Каоре он был никто, здесь же он опять стал важной персоной. Я занималась им, я воспитывала Нильса вместо него, и я же закрывала глаза на все его проделки! Он такой, ничего уж тут не поделаешь, обыкновенный бабник...

Ее голос дрогнул на последнем слове, и ей пришлось сглотнуть, чтобы продолжать:

– Но я знала, что теперь он никогда не уйдет! И поскольку он оставался здесь...

На этот раз, внезапно смешавшись, она умолкла надолго. Дошло ли до нее, наконец, что Марсьяль никогда больше не вернется к ней?

Она нервно встала и направилась к гардеробной.

– Я соберу чемодан. Ему нужна одежда на.... На сколько времени?

Похоже, у матери не осталось иллюзий на этот счет, Виктор понял это, заметив, как у нее дрожит подбородок.

– Ну, Виктор, скажи же мне,– попросила она умоляющим голосом.

Ложь ни к чему не приведет, она знала ответ заранее, но ему стало больно за нее. Едва слышно он сказал:

– Отец не вернется.

Она не шелохнулась, но плечи ее разом ссутулились.

– А... И на твой взгляд, это... окончательно?

Виктор чувствовал себя измученным, исполняя миссию посланника. Почему именно ему выпало нанести ей сокрушающий удар? Потому что они с Максимом помешали отцу сделать это самому?

– Думаю, да,– сказал он, вздыхая.– Он также говорил о разводе и о продаже дома.

На этот раз она так побледнела, что он привстал, но Бланш остановила его жестом.

– Нет, не вставай, сейчас пройдет.

Виктора охватила жалость, но... не более. Разумеется, ему было жаль ее, но он не бросился к ней, чтобы подхватить ее на руки. Матери удалось сделать так, чтобы ее никто не любил?

– Ты в Роке много что забыла,– сказал он сдавленно.– Кое-какие вещи, которые...

Он замолчал, не в силах уточнить. Да и зачем ей перечислять прочие доказательства? Не будь он таким любопытным, ничего бы и не произошло. Но должен ли он чувствовать за собой вину? Еще мгновение, и он проклянет себя за то, что вытащил на поверхность ее прошлое.

Бланш молча зашла в гардеробную. Он слышал, как она открыла дверцы и перебирала вешалки. Появившись в спальне, она бросила чемодан на кровать позади него. Потом она еще несколько раз приносила то стопку сорочек, то брюки, то связку галстуков. Чемодан быстро наполнился, и она вытащила другой.

– Я помогу тебе,– решил Виктор, который уже не мог безучастно сидеть и смотреть на все это.

Нижнее белье, обувь, свитера, пижамы: она, казалось, не упустила ничего.

– И куда же я денусь, если Марсьяль продаст дом? – вдруг спросила она.

– У тебя есть время. Отец не оставит тебя без средств, и потом мы здесь, Макс и я.

Он был вынужден предложить ей это, однако он не мог взять ее на содержание на целый год.

– Вы, должно быть, оба осуждаете меня...

– Я не сужу тебя, мама!

– Ты ведь так любил свою Лору, может быть, тебе удастся меня понять.

– Не знаю,– ответил он откровенно.– Это трудно. Она вдруг внимательно посмотрела на него.

– А все-таки мне легче оттого, что он теперь все знает,– призналась она вдруг.– Знает, что я могла сделать ради любви к нему. Другая женщина, возможно, забыла бы, но не я, я слишком его любила. И до сих пор я не знаю, сумею ли жить без него. Для меня это не... немыслимо.

По ее щекам, размывая пудру, заструились слезы. Она хотела вытереть их, но только размазала макияж. Чтобы взять бумажный платок, она подошла к туалетному столику.

– Он грустный?

– Как сказать, он... потрясен, да. Но ты же его знаешь, с его силой характера...

– Твой отец? О нет! Видел бы ты его, когда он пришел с поникшей головой и с этим мерзким ублюдком на руках! – вдруг вскричала она с внезапной яростью, вся ее печаль начисто исчезла.– Я и не думала о том, что делаю это напрасно, я знала, что он приползет! Но ценой расплаты оказался Нильс. Аренда на двадцать лет!

Она умолкла, взгляд ее пылал ненавистью, Виктор смотрел на нее, не веря глазам.

– Ты до такой степени ненавидишь Нильса? – обронил он.

– Конечно, а как бы ты хотел? Это вылитый портрет матери, ты же видел ее фотографии! Ты должен был найти их, ведь ты рылся повсюду! Нильс не представляет никакого интереса, он слабый; нервозный. Впору спросить, действительно ли он сын Марсьяля, но поди проверь! И он такой же бесстыжий, как и мать, должно быть, у них это в крови. Как подумаю, что он сделал с тобой!

Повисла пауза. Виктор выждал секунду, потом наклонился, чтобы закрыть чемоданы. Он поднял их, они оказались тяжелыми.

– У тебя ведь есть дорожная сумка? Дай мне, я заберу его ружья...

Оставив чемоданы в коридоре, он пошел в кабинет отца. В ящике лежала чековая книжка, а также маленький зеленый еженедельник, хорошо знакомый ему. Затем он подошел к витрине, где была размещена коллекция оружия. Ключ торчал в замке, он снял с крючков первое из ружей и начал его разбирать. Все еще находясь под впечатлением слов матери, он выполнял действия чисто механически.

– Виктор...

Он повернулся и увидел ее на пороге со спортивной сумкой в руках.

– Ты знаешь почти все, но все-же тебе придется дослушать конец этой истории.

– Конец?

– Да. Кое-что произошло со мной после.

Виктор сразу понял, на что она намекала. Эта загадочная фраза, которую он оставил в стороне, не находя ей объяснения. Покинув дом в Каоре, следуя ее записям, она некстати наткнулась на этого типа. Он отметил про себя, что знает практически наизусть всю ее исповедь и, скорее всего, никогда не забудет ни единого слова.

– Возможно, существовал единственный шанс на миллион, чтобы натолкнуться на кого-нибудь там, внизу, но, как видишь, это произошло. В тот день я нос к носу столкнулась с Жаном Вильнёвом. Уж не знаю, что он делал в Каоре, но Вильнёв, как всегда, остановил меня, чтобы поздороваться. Мы иногда нанимали его в Роке как поденного работника... Я всего лишь удивилась, не более того. Но он, прочитав на следующий день газеты, сопоставил факты. Вильнёв хитрый, изворотливый, он выждал какое-то время, размышляя. Он пришел ко мне примерно через месяц после возвращения отца.

Виктор от неожиданности чуть не выронил ствол ружья, который только что отделил от приклада. Вильнёв? Но каким боком Жан Вильнёв мог вмешаться в эту драму?

– Уверяю тебя, я чуть не умерла от страха. Он сказал мне, что догадался об истинной причине гибели этой женщины. И он обещал рассказать Марсьялю, что видел меня выходящей в то утро, именно в тот час, из их дома. А что я могла придумать в свое оправдание, почему я оказалась в Каоре в тот самый день, а? Конечно, одно лишь его показание ничего не стоило, но ведь могли быть другие свидетели... Я была в ужасе от мысли, что он все расскажет Марсьялю, и я сделала то, что он просил.

– Что? – вскочил Виктор.– Ты дала ему денег?

Он был в бешенстве, даже не отдавая отчета, против кого направлен его гнев: против матери или против Вильнёва? Какой еще кошмар добавится к тому, который произошел тридцать лет назад?

– Денег? – удивленно переспросила она.– Да у меня их и не было, в чем он, собственно, и не сомневался. Я не имела возможности тратить деньги, чтобы отец этого не заметил.

– Тогда что же... Ты с ним...

Это слово было очень трудно произнести, и он промолчал. В то время матери было тридцать три года, а Вильнёву всего двадцать шесть. Мысль о том, что он принудил ее стать его любовницей, разъярила его еще сильнее, но мать тут-же разубедила его.

– Переспала? Да что ты! Я бы и не смогла, я ни разу в жизни не изменяла твоему отцу. И потом, ты знаешь, я не слишком хороша для этого.

Виктор решился подойти к матери и взять сумку у нее из рук. Он хотел сказать ей что-то такое, что развеяло бы грусть, прозвучавшую в последней фразе. Судя по семейным альбомам, мать и в самом деле даже в молодости не была ни красавицей, ни уродиной. Незаметная и скромная, она не имела ничего общего с взрывной красотой Анеке и, очевидно, очень хорошо об этом знала.

– Нет, то, что он требовал, было одновременно и простым и ужасным: он хотел, чтобы я похитила завещание его дяди. Его интересовало только это, а я была единственной, кто имел доступ в контору.

У Виктора закружилась голова от начавшегося прозрения.

– Завещание...– медленно произнес он.– Тайное завещание Робера Вильнёва? Так это ты его взяла? Ты?

Он не мог прийти в себя, не мог поверить услышанному.

– Ты понимаешь, Вик, он прекрасно знал, что дядя оставит его без наследства, ведь они смертельно враждовали друг с другом. Но, кроме Жана, родственников у Робера не было, стало быть, он оставался единственным законным наследником и...

– Просто наследником,– машинально уточнил Виктор.– Он не был законным наследником в прямом смысле слова, ведь Робер мог выбрать кого угодно.

– Так или иначе, Робер ему это объявил. Чтобы наказать Жана и лишить всяких иллюзий, он даже уточнил, что завещание находится в нотариальной конторе твоего отца и не подлежит изменению. Жан тогда просто обезумел. У Робера и в самом деле было много денег?

– Да, немало. Но эта история могла бы и не всплыть! Хотя папа совершенно четко помнил о завещании, которое было представлено при свидетелях!

– Ну и что? Ведь завещания нет, значит, нет и повода отказывать Жану в наследстве. Он про это прожужжал мне все уши! Достаточно было изъять этот конверт, и дело сделано.

Виктор покачал головой, не в силах ей возразить. План, разработанный Жаном Вильнёвом, оказался более чем эффективным. По определению, копии завещания не существовало, его содержание знал лишь Робер Вильнёв, и исчезновение оригинала аннулировало все. Дядя этого негодяя мог безмятежно спать, уверенный, что после смерти его воля будет исполнена. И даже в случае каких-либо проблем никто бы не заподозрил Жана Вильнёва, потому что он не имел никакого доступа к архивам нотариальной конторы.

– И как же ты это осуществила? – решился он спросить.

Он не мог себе представить, как мать пробирается в контору и перебирает тысячи досье.

– Это было трудно, но у меня не было другого выхода. Дубликат ключей я заказала как-то в субботу вечером, когда отец пришел с работы. Связку я нашла в кармане его пиджака. Затем, через две недели, когда он отправился на охоту, я побывала в конторе. Умирая от страха, я потратила на поиски несколько часов, но, к счастью, на запечатанном конверте с завещанием стояло имя Робера Вильнёва, так что я не могла ошибиться. Дубликаты ключей я выбросила через некоторое время в Дордонь. А завещание отдала Жану.

– Гнусный негодяй...

Даже сегодня план сработал безупречно, Жан Вильнёв на законных основаниях получит нешуточное состояние своего дяди, и ничто не сможет этому помешать. Виктор спросил себя, что он будет делать, когда встретится лицом к лицу с Жаном в своем кабинете. Этот человек был вором, бесспорно, но при этом он доподлинно знал, что мать Виктора Казаля – убийца.

Витрина с оружием опустела. Три ружья, карабин и два револьвера перекочевали в спортивную сумку, которая сразу стала неподъемной.

– Ты уедешь прямо сейчас? – еле слышно спросила Бланш.

Исказившееся лицо матери должно было бы пробудить в нем жалость, однако Виктор испытывал только громадную усталость.

– Приготовь мне; пожалуйста, кофе, а я пока позвоню Максу, чтобы он помог мне донести. Машина далеко, мне пришлось оставить ее за пешеходной зоной.

Затем он пошел за ней в кухню, спрашивая себя, зачем он добровольно продолжает это испытание. Чтобы не оставлять мать одну? Но она отныне все время будет одна, Несмотря на все усилия и его, и Макса. И было ли у них желание постараться не оставлять ее наедине с собой?

Ожидая прихода брата, Виктор нехотя сел за стол. Бланш налила ему чашку душистой арабики, такой кофе умела приготовить только она одна.

– Виктор, а ты придешь навестить меня?

– Да, мама, конечно.

Он не раздумывал и не заставлял себя отвечать. Что бы она ни сотворила, она все равно была его матерью. Тот факт, что она очень сильно любила их отца, не делал из нее чудовища, во всяком случае, он ее такой не видел. Он безнадежно пытался сказать ей что-то, но любые слова казались незначительными и неуместными. Да и о чем он мог с ней поговорить после такого признания? Убийство Анеке не вызывало в ней ни малейшего угрызения совести, присутствовало лишь неприятное чувство по поводу похищения этого проклятого завещания. Что же касается Нильса, то она ненавидела его уже только за то, что он вопиюще был похож на шведку. А в целом она была хорошей матерью, пусть даже и признавалась, что муж значил для нее больше, чем дети.

Все его существо было пропитано горечью, в сердце саднила тупая боль. Он молча допил свой кофе. Что же он будет делать со всем, что узнал сегодня? Рассказать правду братьям казалось ему катастрофой. Максим на дух не переносил Жана Вильнёва как клиента и мог закатить бесполезный скандал, вскрывая шантаж, который хладнокровно применил этот человек. А стоит ли добивать Нильса, сообщив ему о существовании свидетеля? Выходит, он еще раньше мог узнать правду и отомстить за свою мать? Если бы тридцать лет назад Вильнёв заговорил, если бы у него не было личной заинтересованности в молчании, то Нильса воспитывала бы не Бланш. А кто же тогда?

Виктор попытался представить себе другое развитие этой истории. Вильнёв предупреждает жандармов, Бланш арестовывают и помещают в тюрьму. Отец остается один с тремя детьми и, без сомнения, заканчивает свою профессиональную карьеру. Полный крах. Все они спасены только благодаря шантажу этого никчемного человека. Что за чудовищный парадокс!

– Мама,– сказал он ласково,– на этой неделе я зайду к тебе пообедать.

Это не было пустым обещанием, и она поняла это, потому что на ее губах заиграла легкая улыбка.

Воспользовавшись моментом, Виктор встал из-за стола. Подхватив чемоданы, он спустил их на первый этаж как раз в тот момент, когда, наконец, появился Максим. Они вместе зашли за тяжелой сумкой с оружием и поцеловали мать, стараясь вести себя так, словно ровным счетом ничего не произошло, словно они поступали в этот день точно так же, как и в другие.

Тяжело нагруженные, они шли по улице Президьяль, а Бланш, застыв у окна на втором этаже, провожала их глазами. Когда-то она точно так же провожала их в школу. Ах, как быстро пролетели эти годы отсрочки! Три десятилетия, украденные у Марсьяля, в которых она смаковала каждую минутку. А сейчас, когда все было позади, что оставалось ей ждать от жизни? Жизни, в которой его больше не будет...

Ее охватила дрожь, и она отошла от окна. Весь Сарлат будет судачить, что же произошло у старых супругов Казаль. Вынужденный молчать, Марсьяль не скажет ничего. Впрочем, никто ничего не скажет. Максим и Виктор? Они слишком хорошо воспитаны, чтобы расспрашивать ее, слишком стыдливы и, скорее всего, слишком шокированы. Да, Виктор услышал ее откровения по поводу Жана Вильнёва, но ей уже нечего терять, а Вильнёв заслуживает все то презрение, которое выразит ему ее сын.

В конечном счете, она не обижалась на Виктора, что он покопался в Роке и восстановил ее историю. Единственное – он чуть-чуть с этим поторопился. Как ожидалось, это поместье должно было перейти к сыновьям только после смерти Марсьяля или ее собственной, и именно исходя из этой перспективы она не уничтожила все. Мысль, что однажды сыновья узнают, до какой степени она любила их отца, не была ей неприятной. Это преступление было ее единственным в жизни поступком, доказательством того, на что она оказалась способной, демонстрировало, что она отнюдь не была женщиной скромной, слабой, незначительной – короче, той идиоткой, которую все знали испокон веков.

Бедный Виктор... Как он, должно быть, клянет себя за излишнее любопытство! В тот день, когда Марсьяль намекнул на ту школьную тетрадку, найденную в шкафу, которую они простодушно приписали кому-то из прислуги, она была взволнована не на шутку. Тогда однажды вечером, воспользовавшись отсутствием Марсьяля, она отправилась в Рок. Всю дорогу она придумывала различные причины, которыми могла бы объяснить сыну свое вторжение. Но в поместье она с облегчением убедилась, что Виктора нет, что он отправился ужинать куда-то еще. Она поспешно отъехала от дома и поставила машину в перелеске. Дом она знала, как свои пять пальцев. То, что она искала, находилось на третьем этаже, куда она и поспешила. Разрезанный в лоскуты платок висел на спинке стула в той самой комнате на мансарде, которую она так хорошо помнила. Еще бы, она провела в ней за письмом столько ночей! Однако найти черный блокнот не удалось. Перед пустым шкафом она впервые запаниковала. Тщательные поиски в сундуках также ничего не дали, и она суетливо прошлась по другим комнатам, но тут подъехала машина и нарушила ночную тишину. Напрягая слух, она расслышала тихий разговор. Виктор был не один, и это оказалось ей на руку. Стараясь не шуметь, она вышла через кухню, не имея ни малейшего желания объяснять сыну свое присутствие. Когда она отошла уже на порядочное расстояние, то вспомнила, что не выключила свет на лестнице. Но не возвращаться же из-за этого назад!

Из своей ночной вылазки она принесла лишь платок от «Гермеса». Тот самый, оставшийся у нее в руке тридцать лет назад, когда шведка полетела вниз головой из окна. Падение, крик, стук тела, упавшего с высоты четвертого этажа. Сколько раз она вспоминала этот момент, дрожа от невинного ужаса. В приступе тошноты она поднесла руку ко рту и вдруг увидела зажатый в пальцах платок...

Бланш остановилась посреди гостиной и огляделась вокруг. Никогда больше Марсьяль не усядется на этом канапе. Никогда больше она не поговорит с ним, не подаст ему выпивку, не приготовит еду. Отсутствие мужа скоро превратится для нее в болезненное наваждение. И на этот раз никакого способа вернуть его назад не существует. Сорок один год брака, менее трех лет разлуки, и ничего на сегодняшний день. Время остановится для нее, как будто бы она овдовела.

Разница только в том, что она не имеет права оплакивать Марсьяля и даже говорить о нем. Какую судьбу он подготовил для нее? Сочтет ли, что она достаточно наказана?

Когда приехал Нильс и с одержимым видом начал обвинять ее, Бланш охватил панический ужас. Скрываясь в кухне, она пыталась убедить себя, что хочет умереть от руки Марсьяля, если уж он нападет на нее. Но ей вовсе не хотелось умирать, и приход Максима вызвал у нее слезы облегчения. Без Максима и Виктора, явившегося на подмогу, Марсьяль и Нильс были способны на что угодно!

Бланш тяжело вздохнула, потеряв всякую надежду. Должна ли она уехать из Сарлата или лучше остаться здесь? Даст ли ей Марсьяль денег? Она прошла в свою комнату и снова уселась перед зеркалом. Свое отражение она изучала очень долго. Хватит ли ей смелости отныне все так же расчесывать свои волосы? Сейчас она походила на ухоженную даму зрелого возраста. Если Марсьяль затеет бракоразводный процесс, то судья обязательно попытается примирить их, и мужу придется встретиться с ней, так что еще неизвестно, как дальше пойдет дело. Может быть, через несколько месяцев его ненависть поутихнет? Он тоже старел, а значит, будет чувствовать себя одиноким.

Уцепившись за эту смехотворную иллюзию, Бланш протянула руку к тюбику с губной помадой. Пока они оба живы, она не допустит, чтобы даже малейшая надежда покинула ее.

Чтобы доказать Виктору, что она уже достаточно узнала эти края, Виржини выбрала для ужина Бейнак, открытый благодаря Сесиль Массабо. Городок, считающийся одним из самых красивых во Франции, частично был расположен у подножия возвышающихся над Дордонью скал, а частично взбирался на гору.

Они сидели за столиком на террасе в таверне «У крепостной стены». Виржини доедала холодное суфле с орехами. Она прекрасно себя чувствовала. Во-первых, благодаря отношению Виктора, который делал все, чтобы ей было уютно, а во-вторых, от выпитой ими бутылки монтравеля, белого сухого вина района Бержерак. На ней были линялые джинсы и белая маечка на тонких бретельках, выбранная специально, чтобы продемонстрировать загар, приобретенный во время работы на стройках.

– Уверена, что твой отец обольщал женщин всю свою жизнь, он прирожденный сердцеед! – говорила она смеясь.– Яблочко от яблоньки недалеко падает, вы с ним очень похожи.

Заинтригованная тем, что Марсьяль оказался в Роке, она попыталась расспросить Виктора, но тот отмалчивался, явно не желая обсуждать свои семейные проблемы.

– А если бы я не оставила той записки, ты бы позвонил мне? – вдруг спросила она, слегка наклонившись вперед, чтобы лучше рассмотреть его.

– Ну конечно, позвонил бы.

– Когда?

– Ну... Когда переварил бы все твои любезности, я так думаю. То ты просишь оставить тебя в покое, это я тебя цитирую, то ты говоришь, что без меня скучаешь: не слишком-то приятно это слышать! И не очень справедливо.

– Но у меня создалось такое впечатление, – возразила она.

– Я знаю. Но у меня было очень много забот.

Не вдаваясь в объяснения, он взял ее руку, лежащую на столе.

– Я много думал о тебе, Виржини, даже если и не сделал того, что ты от меня ожидала.

Кончиками пальцев он погладил ее запястье, и Виржини вздрогнула. Его искренность не оставляла никакого сомнения, почему же она так плохо судила о нем? Из боязни привязаться к нему? Марсьяль Казаль предупредил ее: Виктор столкнулся с серьезной семейной проблемой, о которой лучше с ним не говорить. Достаточно ли этого, чтобы объяснить молчание, которое она приняла за безразличие? Виктор нравился ей слишком сильно, чтобы она могла довольствоваться встречами с ним время от времени.

– Ты угостишь меня кофе у себя дома? – спросил он негромко.

Свободной рукой он сделал знак официанту и попросил счет.

– Как ты знаешь, в настоящее время мой отец живет в Роке. Через несколько дней на три недели приедет мой сын, а также племянники и брат с женой...

– ...поэтому ты будешь очень занят,– закончила она за него.– Правильно?

– Нет. Наоборот, я буду в отпуске. В отпуске в кругу семьи. А у тебя есть какие-то планы... поедешь куда-нибудь или...

– У меня на руках две стройки, одна подходит к концу, а другая вот-вот начнется. Так что я летом никуда не поеду.

– Тем лучше! Мы будем рады тебя видеть в любое время и так часто, как ты захочешь.

Виктор предложил это с обезоруживающей вежливостью, сохраняя вопросительную интонацию, как будто хотел уничтожить малейшие следы возникшего между ними недоразумения.

– Что касается кофе, я согласна,– решила Виржини.

От взгляда, которым она посмотрела на него, Виктора охватило неистовое желание. После всего того, что он пережил за последние дни, мысль сжать ее в своих объятиях наконец вернула его к себе. Виржини принадлежала не прошлому, она открывала ему дверь во что-то, касающееся только его одного. Непричастная к драме его семьи, ужасно ранимая, она вдруг возбудила в нем искушение вплоть до головокружения.

Бейнак был в десятке километров от Сарлата, но он постарался не проехать там, направляясь в Мадразес. Он уже ставил машину у дома Виржини, когда зазвонил его мобильный телефон. Раздосадованный, он глянул на экран и увидел имя Нильса.

– Извини, пожалуйста, это мой брат,– сказал он Виржини,– я поговорю с ним буквально минутку...

Она кивнула и вышла из машины, чтобы не смущать его во время разговора.

– Нильс?

– Это я, Вик,– услышал он голос Лоры.– Я тебя отвлекаю?

– Да, немного. Мы можем созвониться завтра?

– Да, если хочешь, но я ненадолго, только хотела тебя попросить... Как ты посмотришь на то, что я сама привезу Тома? Это удобно? Мне необходимо несколько дней отдохнуть, я никуда не еду, вот и подумала, может быть, ты окажешь мне гостеприимство в твоем большом доме...

– Не думаю, что это удачная мысль,– осторожно ответил он.– Как себя будет при этом чувствовать Тома? Да и для всех нас это неприемлемо.

– Но почему? Ты не хочешь мне помочь, да? – возмутилась Лора.– Послушай, Вик, мне совершенно некуда поехать и нечем заплатить за гостиницу!

– Прекрати, Лора! – вспыхнул Виктор.

Он увидел, как Виржини, открывавшая дверь, повернулась к нему и странно посмотрела.

– Поговорим об этом завтра,– проворчал он.– Поцелуй Тома.

Он швырнул телефон на сиденье, вылез из машины и подошел к Виржини.

– Я думал, что это Нильс, но ошибся. Поскольку они живут вместе, она воспользовалась его телефоном,– объяснил он на одном дыхании.

Виржини смерила его долгим взглядом и пожала плечами.

– Судя по всему, она тебя преследует! Если твои заботы связаны с ней, то я предпочла бы...

Он почувствовал, что Виржини снова отдаляется от него, что ей уже не хочется, чтобы он остался.

– Виржини, поверь мне на слово, но я уже выздоровел от Лоры. Она не имеет ничего общего с тем, что так меня заботит. Пожалуйста, не воображай Бог весть что!

Она не ответила и вошла в дом, Виктор вошел вслед за ней. Она еще не успела зажечь свет, как он резко притянул ее к себе.

– Когда-нибудь я тебе расскажу обо всем,– шепнул он.

По правде говоря, он, скорее всего, этого не сделает. Он решил молчать, даже не объясняя Максиму той роли, которую сыграл в свое время Жан Вильнёв. Просунув руку под маечку, он погладил нежную кожу Виржини. В данный момент не было ничего более важного, чем прижимать к себе эту женщину. Он наклонил голову, ища ее губы и крепче сжимая в руках. Она отвечала на его объятия, но ему, тем не менее, хотелось большей уверенности.

– Ты разрешишь мне остаться на ночь? Мне так хотелось бы проснуться завтра утром рядом с тобой... А тебе?

На ней не было лифчика, и он нежно ласкал ее груди, пока не услышал, что она задышала чаще. Тогда он слегка отодвинулся и снял с нее майку. Потом расстегнул джинсы и встал на колени, чтобы раздеть ее до конца.

– Ты просто великолепна,– сказал он тихо.– Ты понравилась мне сразу, в первый же раз, когда пришла в мой кабинет. И потом в тот вечер, у меня дома... Мне так понравилось заниматься с тобой любовью.

– А я думала, что ты меня забыл с тех пор... Он прикоснулся губами к ее животу.

– Нет, это невозможно,– прошептал он.

От запаха ее кожи он терял голову. Как он мог отодвинуть ее на второй план, не найти времени, чтобы позвонить, чуть ее не потеряв? После Лоры никакая женщина не была для него такой привлекательной, он полюбил по-настоящему.

Восемь дней спустя Виктор Казаль сам принял Жана Вильнёва в нотариальной конторе. Он почти отделался от него, передав досье клерку, но в последний момент передумал. Отказаться от встречи было чрезмерной трусостью, и он все-таки попросил Алину проводить Вильнёва к нему в кабинет.

Виктор молча рассматривал его, размышляя над абсурдностью ситуации. Незначительный, скорее вульгарный, этот человек оказал немалое влияние на судьбу семьи Казаль лишь потому, что оказался в нужный момент в нужном месте. Тридцать лет назад, в Каоре, он мог бы пойти по другой улице или оказаться там на пять минут раньше, но случай свел его с Бланш, и он вытянул из этой встречи все возможное. Невероятное совпадение, которое сегодня принесло ему целое состояние.

– Во время нашей первой встречи,– холодно начал Виктор,– я говорил вам о завещании, которое было передано в контору вашим дядей.

Нахмурив брови, Вильнёв выразил жестом свое нетерпение и хотел ответить, но Виктор опередил его:

– Это завещание, и вы это знаете лучше, чем кто-либо, исчезло. Я полагаю, что вы его давным-давно уничтожили.

Вильнёв сначала выглядел озадаченным, но вдруг краска прилила к его лицу. Вместо того чтобы защищаться, он глубже уселся в кресло, скрестив руки. Должно быть, он спрашивал себя, каким образом Виктор узнал правду и представляют ли эти новые данные опасность для него.

– Разумеется,– с иронией сказал Виктор,– это абсолютно незаконно.

– Что незаконно? Забраться со взломом в контору и украсть оттуда документы? Ну, так это же не я сделал!

– Я знаю.

– Если Бланш хочет ответить за это перед законом,– угрожающе добавил Вильнёв,– она должна будет признаться кое в чем другом, гораздо более серьезном.

– Об этом я тоже знаю. Но хочу вам напомнить, что существует срок давности.

– Но только не для скандала, мэтр Казаль. Для скандала – никогда! Вы готовы с этим смириться?

– Нет,– ответил Виктор, чувствуя приближение тошноты.– Я ничего от этого не выиграю, а вы и того меньше.

Сделанный Вильнёвом выпад причинил ему боль, у него были связаны руки и ноги. Бесполезная конфронтация принесла бы ему только лишние неприятности, но сама мысль, что этот человек выйдет из всей этой гнусной ситуации невредимым – и богатым – все в нем переворачивала.

– Я передам ваше досье своему коллеге в Перигё. Я больше не желаю иметь с вами никаких дел.

– Надеюсь, это не повлечет за собой задержку в получении наследства? – возмутился раздосадованный Вильнёв:

Виктор смерил его презрительным взглядом и пожал плечами.

– Конечно, повлечет.

– Ведь я вас предупреждал...

– О чем? – взорвался Виктор.– Уж не рассчитываете ли вы и меня шантажировать? Вы подождете, вот и все. И поверьте, для меня это весьма слабое утешение.

Но, похоже, другого и не предвидится; он находился в безвыходном положении.

– Вы знаете два условия правоспособности к наследованию? – резко добавил он.– Во-первых, его существование, это логично, и, во-вторых – отсутствие лишения прав. Со всем тем, что я знаю о вас, я отказываюсь быть тем, кто выпишет вам чек!

– Почему вы так на меня набрасываетесь? – возразил Вильнёв.– Если вы дадите себе труд поразмыслить над этим, вы меня еще благодарить должны! Я промолчал, и ваша мать не попала в тюрьму, разве не так? Сколько вам было в то время? Лет десять?

Виктор не ответил, понимая, что он не может вступить в борьбу на этом поле. Каким бы омерзительным ни был Вильнёв, но в его словах была доля истины, впрочем, он в этом и не сомневался, так как продолжал настаивать, пользуясь молчанием Виктора.

– Когда я прочел в газетах, что эта женщина умерла, я быстро понял, совпадение было слишком явным. Я ей ничего не был должен, я ее почти не знал, разве что иногда подметал листья или чинил ограду у нее... У вас.

Виктор все еще молчал, машинально ухватившись за край своего стола. Наглость и аморальность этого типа довели его до крайности.

– Я мог бы выступить свидетелем, но не сделал этого. Разумеется, не из добрых побуждений, у меня был свой интерес! Ведь этот мерзавец Робер завещал свое состояние какой-то сучке, специально, чтобы насолить мне... Случай подвернулся в самый раз, я им воспользовался, и все остались довольны. Можете думать что хотите, но на моем месте, возможно, и вы сделали бы то же самое! И потом, хочу напомнить вам, я-то никого не убивал...

На последних словах Вильнёв инстинктивно понизил голос, что было ни к чему, поскольку обитые двери не пропускали ни звука. В этом уютном, хорошо обставленном кабинете Виктор выступал арбитром во многих семейных ссорах, в ходе которых люди бросали друг другу ужасные слова, но никогда, как сегодня, он не был в роли противной стороны. Переход в этот лагерь казался ему отвратительным. Ради чего пререкаться с этим типом? Единственное, что ему хотелось, это вымыться и врезать ему по морде.

– А как вы обо всем узнали? – вдруг спросил Вильнёв.– Не говорите мне, что она выложила все сама. Недавно я случайно встретил ее в городе, так она до сих пор трясется от страха...

– Все тайное становится явным. Теперь у вас не будет повода ее терроризировать, и советую вам не болтаться по улицам Сарлата. Помимо этого кабинета, лучше вам не попадаться мне на глаза.

Жестом, выражающим яростное бессилие, Виктор набросал координаты нотариуса из Перигё, оторвал листок от бумажного кубика и бросил его на стол по направлению к Вильнёву.

– Больше я вас не задерживаю! Уставившись на клочок бумаги, тот пробормотал:

– Оттягивая урегулирование формальностей по этому наследству, вы только доставляете лишние заботы своему младшему брату. Не забудьте, что я инвестирую капитал в его фильм.

– Вон! – заорал Виктор.

Потеряв спокойствие, Виктор резко вскочил со своего кресла и направился к Вильнёву.

– Вы думаете, что мой брат захочет воспользоваться вашими деньгами, если я расскажу ему о той роли, которую вы сыграли в момент смерти его матери? Лжесвидетель, шантажист и вор...

Он взял Вильнёва за локоть и рывком поднял из кресла.

– Оставьте Нильса в покое! Я найду ему других инвесторов, более порядочных, в них нет недостатка!

– А что же вы раньше-то их не нашли?

Вильнёв сбросил руку Виктора, готовясь защищаться, но тот не реагировал, оглушенный последним вопросом. В самом деле, почему же он никогда не пытался помочь Нильсу? На протяжении многих лет клиенты спрашивали его, куда поместить деньги, и ни разу ему не пришло в голову говорить с ними о кино. Потому что он считал эту сферу слишком рискованной, слишком фантастической? До того как Лора покинула его, до того как он понял, что она стала любовницей Нильса, он мог бы приложить усилия, но вот ведь не сделал, и даже не думал об этом. Равно как и Макс.

Обойдя Вильнёва, он открыл дверь, выходящую на замощенный двор.

– Выходите сейчас же. Деньги вашего дяди были не для вас, они не принесут вам счастья. Оставьте моего брата в покое и не смейте приближаться ни к кому из моей семьи.

По выражению лица Вильнёва он догадался, что тот испугался не на шутку.

– Я вполне серьезно,– добавил он для острастки.– Если встречу вас когда-нибудь на своем пути, искалечу и отправлю в больницу.

Не спрашивая об остальном, Вильнёв подхватил листок со стола и постарался проскользнуть мимо Виктора, чтобы не задеть его.

Тома выпрыгнул из машины и галопом понесся к дому, крича на бегу: «Папа! Папа!». Нильс увидел, как малыш с лету открыл дверь и устремился внутрь, словно он жил там всегда, но сам нерешительно остановился, разглядывая импозантный фасад и раздумывая, стоит ли ему присоединиться к остальным. Рядом с «ровером» Виктора стояли машины отца и Максима, а также «опель-корса», который был ему незнаком.

Чтобы прийти в себя, Нильс открыл багажник и вытащил две большие сумки с вещами Тома и свою совсем маленькую.

– Тебе помочь, сынок?

Он повернулся как раз в тот момент, когда рука отца тяжело легла ему на плечо. Секунду они смотрели друг на друга, а потом Марсьяль притянул его к себе и неловко обнял.

– Хорошо сделал, что приехал,– сказал он.– Малыш с тобой? Мне кажется, я его слышал... А я розы обрезал за голубятней. Твой-то братец – садовник никудышный!

Они чувствовали какую-то взаимную натянутость, но продолжали изучать друг друга.

– За этими розами очень давно не ухаживали, папа.

После всех этих месяцев отлучения от семьи и ужасной сцены на улице Президьяль он даже не знал, как себя вести.

– Ты в неплохой форме,– констатировал Марсьяль.

Кивнув, Нильс воздержался от ответа.

То, что Тома в поместье привез именно он, наверное, вызвало раздражение отца, но по сравнению со всем остальным это была такая малость. Отныне все существование Марсьяля перевернулось вверх дном из-за того, что Нильс не захотел держать в себе правду.

– Виктор влюблен,– вдруг объявил Марсьяль.– Ты сейчас увидишь его подружку, она просто очаровательна.

Хотел ли он предостеречь его? Предупредить, что, если он вздумает положить глаз на эту женщину, больше не будет никакого прощения? Простил ли он его за Лору?

– Тем лучше для него. Это единственное, что могло бы снять с меня хотя бы часть вины.

– Ага... Ты все-таки чувствуешь себя виноватым? – холодно обронил отец.

– Я писал тебе об этом и так и сяк!

Марсьяль вопросительно посмотрел на него, но тут-же отвернулся.

– Я надеялся, что ты мне ответишь,– настаивал Нильс.

– Я мог бы, если бы... Ну ладно, проехали! Скажи мне лучше, зачем ты это сделал? Лора! Ну что в ней такого необыкновенного?

– Она блондинка,– вздохнул Нильс, пожав плечами.

Его объяснение поразило Марсьяля.

– И это все, что ты нашел в ответ? Если об этом ты писал в своем письме, ты можешь...

– Ты что, не читал его? – прервал отца Нильс, не веря словам отца.– Она тебе даже его не показала? Боже мой... До такой степени?

В нем опять вспыхнул гнев, и ему стоило немалого усилия, чтобы сдержаться. Вспоминать Бланш, опять начинать все сначала – это не приведет ни к чему. Нильс взглянул еще раз на фасад Рока. Что он делает здесь? Найдется ли для него место в собственной семье? И если предположить, что он захочет вернуться, примут ли его?

Входная дверь широко открылась, и на пороге появился Виктор. Радостно улыбаясь, он сошел с лестницы им навстречу.

– Спасибо, что привез Тома! – бросил он издали.

Подойдя к ним, Виктор без всякого колебания обнял Нильса, словно между ними ничего и не было, а отец в это время незаметно отошел от них.

– Ты останешься? – спросил Виктор, поднимая дорожные сумки с гравия аллеи.

– Да как-то...

– Да оставайся. Хотя бы на несколько дней. А то не успел приехать – и в обратный путь?

– Тогда до вторника. У меня работа, я...

– Мне и надо об этом с тобой поговорить. Чтобы ты мне объяснил, как функционирует киноиндустрия, а главное – о порядке финансирования. Мне кажется, я нашел для тебя пару человек, которые заинтересованы в инвестициях такого рода.

Нильс покачал головой и засмеялся безрадостным смехом.

– Среди твоих клиентов? Ты меня удивляешь!

– Я знаю, что ты думаешь о провинциалах, нет смысла к этому возвращаться, но уверяю тебя, что мы смотрим здесь звуковое и цветное кино...

Не сговариваясь, они направились прочь от дома, движимые потребностью остаться наедине.

– Представь себе, что у меня уже есть один тип из Сарлата, который хочет вложить деньги в мой фильм,– объявил Нильс.

– Я знаю, о ком ты говоришь, но не очень-то на него рассчитывай, это проходимец. А вот те – это люди серьезные.

Они шли бок-о-бок, туда, где листва больших деревьев образовывала густой свод. В прохладной тени слышался неумолчный звон невидимых насекомых. Ребенком Нильсу почти не удалось пожить в Роке. После долгой паузы он спросил:

– Ты не скучаешь здесь, совсем один?

– О нет! В каком-то роде здесь райское место. И потом... я встретил кое-кого... Я тебя скоро с ней познакомлю.

Вот они и затронули личную проблему, на улаживание которой потребуется очень большое время, если они хотят снова обрести нормальные отношения.

– Ты в самом деле не считаешь, что мне надо уехать?

– Почему? – жестко возразил Виктор.– Ты думаешь, что нравишься абсолютно всем?

Опустив голову, Нильс остановился. Он прислонился к клену и глубоко вздохнул.

– Может, поговорим, Вик?

– О Лоре? Нет.

– И, однако, у тебя две основательные причины обижаться на меня. Первая – твоя жена, вторая – твоя мать.

– Да, действительно. Ты хуже, чем Аттила, каждый твой приезд сюда приводит к хаосу! Я должен был бы тебя ненавидеть, но, честно говоря, у меня это не получается.

– Но мне больше не хочется, чтобы было так,– раздельно сказал Нильс, понизив голос.

– Что именно?

– Быть тем, кому все сходит с рук.

Виктор хотел взглянуть брату в глаза, но видел только его светлые длинные волосы, его затылок и сутулые плечи.

– Хорошо, Нильс... Больше тебе не будет прощения ни за что. От меня, во всяком случае. Ты хочешь узнать, что произошло с папой после твоего отъезда в последний раз? Он решил развестись, продать дом, начать все с чистого листа. А пока он отсиживается здесь, я получил его в наследство. На мой взгляд, он не просто несчастен, он убит! Но возможно, когда-нибудь он ощутит себя... свободным.

Нильс резко поднял голову. Несколько секунд он пристально смотрел на брата с загадочным выражением на лице.

– Что же касается мамы,– продолжал Виктор, чеканя каждое слово,– ты хотел, чтобы она была наказана: она наказана. Для нее это конец всего. Но мы не бросим ее, ни я, ни Макс.

– Я понимаю.

– Неужели? Уж не знаю, способен ли ты на это, да от тебя никто и не требует участия.

До них доносились приглушенные крики детей, а рядом с ними радостно чирикали воробьи.

– Я очень люблю тебя,– прерывисто сказал Нильс,– я так гнусно поступил с тобой. За это мне нет прощения. Но что касается твоей матери...

– Я знаю!

Виктору не хотелось выставлять напоказ свои чувства, он сел на корягу, сорвал травинку и принялся ее покусывать.

– Что я хочу,– сказал он наконец,– чтобы ты обратил внимание на Тома. Потому что ты будешь его воспитывать, ты не...

– Нет, Виктор. Не я. Точно не я. Посмотрев на Нильса, Виктор на секунду замялся и спросил:

– Лора от тебя уходит?

– Наверное, мы расстанемся, да.

– Ах так...

Он едва удержался от неприятной фразы. И фальшивой к тому же. Он не мог говорить о грязи, тогда как, наконец, осознал, что Лора никогда его не любила по-настоящему.

– Ой, у тебя новый шрам?

Наклонившись к нему, Нильс разглядывал его с внезапным любопытством, и Виктор улыбнулся.

– Ты не поверишь, но я подрался с бывшим дружком женщины, которой хочу тебя представить.

– Виктор! – воскликнул, рассмеявшись, Нильс.

– Кажется, с возрастом я становлюсь драчуном.

– Ты в самом деле влюблен?

– Да...

– Благодарю тебя, Господи!

Раздался треск сучьев, Лео выскочил из кустов прямо рядом с ними и помчался вперед по тропе. Виктор лишь увидел, как он скрылся в зарослях, и опять переключил внимание на брата.

– Попробуем забыть все это,– ласково сказал он.

– Это невозможно! – возразил Нильс.

– Я не сказал, что нам это удастся. Он встал, отряхнул от пыли джинсы.

– Пойдем домой?

Вместе они направились к дому, который виднелся среди деревьев.

– Как здесь красиво...– снова вздохнул Нильс и остановился.– Идеальные декорации. Ты осознаешь, что именно стало для тебя привычным, и ты находишь это обычным.

– Что?

– Всё! Скат крыши, цвет фасада, фриз, оконные переплеты, фронтоны! Все такое строгое, грандиозное, находящееся вне времени... А позади – обрыв над рекой, скалы... Даже цвет неба, посмотри!

Виктор смотрел не на Рок, а на Нильса. Брат чувствовал себя гораздо лучше, он был в этом совершенно убежден. Возможно, возникшая из прошлого истина излечила его от демонов? Возможно, он единственный, кто вышел победителем из этой драмы? Мимолетно Виктор вспомнил, как он ломал инкрустированную дверцу секретера, как обнаружил исколотые и изрезанные фотографии. Уж не тяжесть ли гнева, рассеянного по всему дому, действовала на него так удручающе?

– Ты, наверное, никогда не разрешишь мне снимать здесь?

– Конечно, нет. За исключением тех случаев, когда ты меня хорошенько об этом попросишь, и если речь будет идти об очень хорошем фильме.

– Что ты называешь хорошим фильмом?

– Фильм, на котором плачут.

– Тебе мало было слез за последнее время?

Они дошли до аллеи, посыпанной гравием, и оказались на самом солнцепеке.

– Виктор... Мне очень хотелось бы вам доказать, и тебе, и всем остальным, что у меня есть талант.

– Давай, доказывай!

Только Нильс собрался ответить, как из-за амбара показался отец, держа за руку Тома. Должно быть, он рассказывал малышу что-то очень интересное, потому что тот впился в него глазами, повернув за ним голову.

– С нами он не был таким терпеливым,– хотел пошутить Нильс.

– Только к тебе это не относилось.

С самого начала они были по разные стороны баррикад. Силуэт Марсьяля и вцепившегося в него мальчугана вернул Виктора на тридцать лет назад. Они с Максом с любопытством наблюдали за белобрысым малышом, только что потерявшим свою мать, и никто не предлагал им быть с ним добрыми, но они все равно были.

– Ну, пойдем, что ли,– сказал он Нильсу.

Если тайна, обнаруженная в Роке, не уничтожила их, теперь ничто не помешает им любить друг друга, что бы ни произошло.

Кати стояла на пороге дома и подавала им знаки, крича, что обед готов. За ней стояла Виржини и, прислонив к лицу ладонь козырьком, смотрела, как они подходят.

– Это она,– шепнул Виктор.

Нильс кивнул головой, слегка смешавшись.

– Да не волнуйся ты, история никогда не повторяется, слава Богу!

Протянув руку брату, он подтолкнул его вперед.