Гибсон Уильям Стерлинг БрюсКрасная звезда, орбита зимы

Брюс Стерлинг, Уильям Гибсон

Красная звезда, орбита зимы

Перевод А. Комаринец, 1996

Полковник Королев тяжело ворочался в ремнях спального места, ему снились зима и гравитация. Вновь молоденький курсант, он погоняет коня по заснеженной казахстанской степи куда-то в сухую рыжую перспективу марсианского заката.

"Что-то здесь не так", - подумал он...

И проснулся - в "Музее Советских Достижений в Космосе" - под звуки, производимые Романенко и женой кагэбэшника. Они опять занимались любовью за экраном в кормовой части "Салюта". Ритмично поскрипывают ремни и обитые войлоком переборки, слышны глухие удары... Подковы на снегу.

Высвободившись из ремней, Королев привычным натренированным движением оттолкнулся от стены, что крутануло его прямо в кабинку туалета. Он выпутался из потертого комбинезона, защелкнул вокруг чресел стульчак и стер со стального зеркала сконденсировавшуюся влагу. Во сне артритные руки снова отекли; запястье из-за потери кальция напоминало птичью лапку. С тех пор как он в последний раз испытывал силу тяготения, прошло двадцать лет, он состарился на орбите.

Он побрился вакуумной бритвой, хотя с годами это причиняло все больше хлопот. Левую щеку и висок покрывала сетка лопнувших сосудов - еще одно наследство оставившей его инвалидом декомпрессии.

Выйдя, он обнаружил, что прелюбодеи уже закончили. Романенко оправлял форму. Жена политрука Валентина закатала рукава коричневого комбинезона. Ее белые руки блестели от пота. Пепельно-русые волосы развевал ветерок от вентилятора. Близко посаженные глаза были чистейшего василькового цвета, и выражение их сейчас было отчасти извиняющееся, отчасти заговорщическое.

- Взгляните, что мы принесли вам, полковник... Она протягивала ему крохотную бутылочку коньяка. Королев, ошеломленно моргая, взглянул на пластмассовую крышку: "Эр Франс".

- Это привезли на последнем "Союзе". Муж сказал, в огурцах. Валентина захихикала. - Он подарил ее мне.

- Мы решили, что она достанется вам, полковник, - ухмыляясь до ушей, сказал Романенко. - В конце концов, мы ведь всегда можем слетать в отпуск.

Королев проигнорировал взгляд, который мальчишка бросил на его усохшие ноги и бледные обвисшие ступни.

Он открыл бутылочку, и от богатого аромата к его щекам прихлынула кровь. Осторожно подняв бутылочку ко рту, Королев сделал несколько крохотных глотков. Алкоголь жег, как кислота.

- Господи, - выдохнул он, - сколько лет! Я совсем тут окаменел! добавил он смеясь. Слезы застилали ему глаза.

- Отец рассказывал, в былые времена вы, полковник, пили просто геройски.

- Да, - Королев отхлебнул еще глоток. - Пил.

Коньяк жидким золотом растекался по телу. Старик недолюбливал Романенко. И отца парня он никогда не любил - вкрадчивый партийный функционер, давно уже подыскавший себе синекуру в виде лекционных туров; дача на Черном море, американские ликеры, французские костюмы, итальянская обувь... Мальчишка похож на отца, те же ясные серые глаза, не омраченные никаким сомнением.

Алкоголь волнами прокатывался по телу, будоража жидкую кровь.

- Вы слишком щедры, - сказал Королев. Он мягко оттолкнулся от стены и проплыл к пульту. - Возьмите-ка самиздаты (1). Американское кабельное вещание, свежий перехват. Пикантные пленки! Просто грех тратить это на старую развалину вроде меня. - Он вставил чистую кассету и набрал код материала.

- Отдам ее расчету, - ухмыльнулся Романенко. - Смогут прокрутить на мониторах наведения в арсенале.

"Арсеналом" традиционно называли станцию управления протонным лучом дезинтегратора. Обслуживающие ее солдаты всегда были падки на подобные пленки. Королев запустил вторую копию для Валентины.

- Это порнуха? - Вид у красавицы был встревоженный и заинтригованный. - Можно, мы еще придем, полковник? Во вторник в полночь?

Королев ответил ей улыбкой. До того как ее отобрали для космической программы, она была простой фабричной работницей. Красота сделала Валентину полезной для пропагандистских целей, превратив ее в модель для пролетариата.

Теперь, когда в крови циркулировал коньяк, полковнику было жаль женщину; показалось невозможным отказать ей в небольшом счастье.

- Полуночное свидание в музее, Валентина? Как романтично! Качнувшись в невесомости, она поцеловала его в щечку.

- Благодарю вас, мой полковник!

- Вы - просто властитель душ, полковник, - сказал Романенко, как можно мягче хлопнув Королева по хрупкому плечу. После бесконечных часов в качалке руки у мальчишки были как у кузнеца.

Старик глядел, как любовники осторожно пробираются в центральную стыковочную сферу, к перекрестку трех ветшающих "Салютов" и еще двух коридоров. Романенко свернул в "северный" коридор, к арсеналу, Валентина направилась в противоположную сторону - к следующей стыковочной сфере и "Салюту", где мирно спал ее муж.

В "Космограде" таких стыковочных сфер было пять, к каждой из них было пристыковано по три "Салюта". На противоположных концах комплекса располагались военные отсеки и установки для запуска спутников. Станция непрерывно постукивала, потрескивала, дышала с присвистом, так что казалось, что находишься в метро или в трюме грузового парохода.

Королев снова приложился к бутылке, теперь уже наполовину пустой. Он спрятал ее в одном из экспонатов музея, фотокамере НАСА системы "Хассельблад", найденной на месте посадки "Аполлона". Ему не случалось выпивать с той самой увольнительной на Землю перед декомпрессией. Голова кружилась болезненно приятной пьяной ностальгией.

Проплыв назад к своему пульту, он вошел в ту секцию памяти, откуда когда-то стер тайком собрание речей Алексея Косыгина, чтобы освободить место для своей личной коллекции самиздата: оцифрованных записей поп-музыки, той самой, которую он так любил в детстве, в восьмидесятые годы. Тут были английские группы, записанные с западногерманского радио, хеви-металл стран Варшавского Договора, американский импорт с черного рынка. Надев наушники, он набрал код ченстоховского регги-бэнда "Бригада Кризис".

После всех этих лег он уже не столько слушал саму музыку, сколько всматривался в образы, мучительно отчетливо наплывавшие из глубины памяти. В восьмидесятые он был длинноволосым парнишкой, отпрыском советской элиты. Положение отца надежно защищало его от московской милиции. Он вспоминал, как выл усиленный динамиками реверс в жаркой темноте подвального клуба, видел перед собой шахматную толпу в джинсе и с перекрашенными волосами. Он курил тогда "Мальборо", смешанный с перетертым афганским хашем. Помнил губы дочери американского дипломата на заднем сиденье черного "линкольна". Имена и лица возвращались, накатывали на Королева в горячей дымке коньяка. Вот Нина, восточная немка, показывает ему размноженные на мимеографе переводы из польских диссидентских информ-листков...

В кофейне Нина появлялась лишь поздно ночью. Шепотом передавались слухи о паразитизме, антисоветской деятельности, ужасах химической обработки в психушке...

Королева стала бить дрожь. Он провел рукой по лицу, обнаружил, что оно залито потом. Снял наушники.

Уже полвека прошло, а он вдруг чуть ли не до обморока перепугался. Он не помнил, чтобы ранее испытывал подобный ужас, не боялся так даже во время декомпрессии, когда ему раздробило бедро. Его отчаянно трясло. Лампы. Свет на "Салюте" был слишком ярок, но ему не хотелось приближаться к выключателю. Такое простое действие, он его совершает регулярно, и все же... Переключатели и их обмотанные изоляцией кабели таили в себе неведомую угрозу. Королев растерянно поморгал Маленькая заводная модель лунохода с сетчатыми колесами, цепляющимися за округлую стену, показалась вдруг разумной, враждебной, ждущей момента, чтобы напасть. Глаза советских первопроходцев космоса с презрением уставились на него с официальных портретов.

Коньяк. Годы, проведенные в невесомости, явно изменили метаболизм Королева. Он уже совсем не тот, каким был раньше. Нет, он останется спокоен и попытается с достоинством перенести это. Если его вырвет, он станет всеобщим посмешищем.

В дверь музея постучали, и в люк великолепным нырком проскользнул Никита-Сантехник, главный мастер на все руки "Космограда". Вид у молодого инженера был разъяренный, и Королев съежился от страха.

- Рано поднялся, Сантехник, - сказал он в надежде сохранить хотя бы видимость нормальности.

- Точечная утечка в Дельте-Три. - Никита нахмурился. - Вы понимаете по-японски?

На Сантехнике были застиранные джинсы "ливайс" и рваные кроссовки "адидас". По всей заляпанной рабочей жилетке в самых неожиданных местах были нашиты карманы. Из внутреннего кармана Никита выудил кассету.

- Мы записали это прошлой ночью.

Королев отпрянул, будто кассета была каким-то оружием.

- Нет, только не по-японски, - ответил он, сам удивившись кротости в собственном голосе. - Только по-английски и по-польски.

Он почувствовал, что краснеет. Сантехник был его другом. Он хорошо знал Никиту и доверял ему, но все же...

- С вами все в порядке, полковник? - Сантехник запустил кассету и ловкими мозолистыми пальцами набрал код программы-переводчика. - Вид у вас такой, будто вы жука проглотили. Мне бы хотелось, чтобы вы это послушали.

Королев с неприязнью смотрел, как на экране вспыхнула реклама рукавиц для бейсбола. Маниакально забормотал голос японского диктора, и по экрану побежали кириллические субтитры словаря.

- Сейчас пойдут новости, - сказал Сантехник, покусывая костяшку большого пальца.

Королев озабоченно покосился на экран. По лицу японского диктора заскользил перевод:

"АМЕРИКАНСКАЯ ГРУППА ПО РАЗОРУЖЕНИЮ ЗАЯВЛЯЕТ... ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ НА КОСМОДРОМЕ БАЙКОНУР... СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ О ТОМ, ЧТО РУССКИЕ НАКОНЕЦ ГОТОВЫ... ДЕМОНТИРОВАТЬ ВООРУЖЕННУЮ БАЗУ КОМИЧЕСКОГО ГОРОДА..."

- Космического, - пробормотал себе под нос Сантехник, - сбой в словаре.

"ПОСТРОЕННЫЙ НА РУБЕЖЕ ВЕКА КАК ТРАМПЛИН В КОСМИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО... АМБИЦИОЗНЫЙ ПРОЕКТ ПОДОРВАН ПРОВАЛОМ ЛУННЫХ РУДНИКОВЫХ РАЗРАБОТОК... ДОРОГОСТОЯЩАЯ СТАНЦИЯ УСТУПАЕТ НАШИМ БЕСПИЛОТНЫМ ОРБИТАЛЬНЫМ ФАБРИКАМ... КРИСТАЛЛЫ, ПОЛУПРОВОДНИКИ И ЧИСТЫЕ ЛЕКАРСТВА..."

- Самодовольные ублюдки, - фыркнул Сантехник. - Говорю вам, это все проклятый кагэбэшник Ефремов. Кто, как не он, приложил к этому руку!

"ЗАТЯЖНОЙ ДЕФИЦИТ СОВЕТСКОЙ ТОРГОВЛИ... ОБЩЕСТВЕННОЕ НЕДОВОЛЬСТВО СОВЕТСКОЙ КОСМИЧЕСКОЙ ПРОГРАММОЙ... ПОСЛЕДНИЕ РЕШЕНИЯ ПОЛИТБЮРО И СЕКРЕТАРИАТА ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА..."

- Нас закрывают! - Лицо Сантехника перекосилось от ярости.

Не в силах сдержать дрожь, Королев отшатнулся от экрана. С его ресниц сорвались и невесомыми каплями поплыли по воздуху слезы.

- Оставь меня в покое! Я ничего не могу поделать!

- Что с вами, полковник? - Никита схватил его за плечи. - Посмотрите мне в лицо. Кто-то дал вам дозу "Страха"!

- Уходи, - взмолился Королев.

- Этот маленький засранец! Что он вам дал? Таблетки? Инъекцию?

Королев трясся всем телом.

- Я выпил...

- Он дал вам "Страх"! Вам, больному старику. Да я ему морду набью!

Сантехник резко подтянул колени, сделал сальто назад и, оттолкнувшись от потолка, катапультировался из комнаты.

- Подожди! Сантехник!

Но Никита, белкой проскользнув стыковочную сферу, исчез в коридоре, и Королев почувствовал теперь, что не вынесет одиночества. Издалека до него донеслись искаженные металлическим эхом гневные выкрики.

Дрожа, старик закрыл глаза и стал ждать, что кто-нибудь придет и поможет ему.

Он попросил военного психиатра Бычкова помочь ему одеться в старый мундир с привинченной над левым нагрудным карманом звездой ордена Циолковского. Форменные ботинки из тяжелого черного нейлона с подошвами на присосках отказались налезать на искореженные артритом ноги, поэтому он остался босиком.

Укол Бычкова в течение часа привел полковника в чувство, депрессия постепенно сменилась яростным гневом. Теперь Королев ждал в музее Ефремова, который должен был явиться по его вызову. Его дом обитатели станции называли "Музеем Советских Достижений в Космосе". И по мере того как, уступая место застарелому, как и сама станция, безразличию, стихала ярость, он все более чувствовал себя всего лишь еще одним экспонатом.

Полковник мрачно смотрел на портреты великих провидцев космоса, заключенные в золотые рамы, на лица Циолковского, Рынина, Туполева. Под ними, в несколько менее богатых рамах, красовались Жюль Верн, Годдар, О'Нил.

В минуты глубочайшей подавленности он иногда считал, что замечает в их взглядах, особенно в глазах двух американцев, некую общую странность. Было ли это заурядным безумием, как иногда думал он в приступе цинизма? Или ему удалось уловить едва заметное проявление какой-то жуткой, неуправляемой силы, в которой он частенько подозревал движущую силу эволюции человеческой расы?

Однажды, лишь один-единственный раз, Королев видел это выражение и в своих собственных глазах - в тот день, когда он ступил на землю Каньона Копрат. Марсианское солнце, превратившее в зеркало лицевой щиток шлема, вдруг показало ему отражение двух совершенно чужих немигающих глаз бесстрашных и полных отчаянной решимости. Тихий затаенный шок от увиденного, как он осознавал теперь, был самым запомнившимся, самым трансцедентальным мгновением его жизни.

Поверх всех портретов, масляных и мертвенных, висела картина, изображавшая высадку на Марс. Краски неизменно напоминали полковнику о борще и мясной подливе. Марсианский ландшафт был низведен здесь до китча советского социалистического реализма. Рядом с посадочным модулем художник со всей глубоко искренней вульгарностью официального стиля поместил фигуру в скафандре.

Чувствуя себя опозоренным, полковник ожидал прибытия Ефремова, кагэбэшника, политрука "Космограда".

Когда Ефремов наконец появился в "Салюте", Королев заметил, что у него разбита губа, а на шее - свежие синяки. Политрук был одет в синий комбинезон из японского шелка фирмы "Кансаи", на ногах - стильные итальянские туфли.

- Доброе утро, товарищ полковник.

Королев смотрел на него, намеренно выдерживая паузу.

- Ефремов, - с нажимом произнес он, - вы меня не радуете Ефремов покраснел, но взгляда не отвел.

- Давайте говорить начистоту, полковник, как русский с русским. Естественно, это предназначалось не для вас.

- Что? "Страх", Ефремов?

- Да, бета-карболин. Если бы вы не потакали их антиобщественным поступкам, если бы вы не приняли от них взятку, ничего бы не случилось.

- Так, значит, я сводник, Ефремов? Сводник и пьяница? Тогда вы контрабандист и стукач рогатый. Я говорю это, - добавил он, - как русский русскому.

Теперь лицо кагэбэшника превратилось в официальную пустую маску с выражением ничем не омраченного сознания собственной правоты.

- Но скажите мне, Ефремов: что вы на самом деле затеваете? Что вы делали здесь с момента вашего появления на "Космограде"? Мы знаем, что комплекс будет демонтирован. Что же ожидает гражданский экипаж, когда люди вернутся на Байконур? Разбирательства по обвинению в коррупции?

- Безусловно, будет произведено расследование. В определенных случаях возможна госпитализация. Или вы осмелитесь предположить, полковник Королев, что в провале "Космограда" повинен Советский Союз?

Королев молчал.

- "Космоград" был мечтой, полковник Мечтой, потерпевшей крах. Как и весь космос. У нас нет необходимости оставаться здесь. Предстоит навести порядок на целой планете. Москва - величайшая сила в истории Нам нельзя терять глобальность мышления.

- Вы думаете, нас так просто сбросить со счетов? Мы - элита, высокообразованная техническая элита.

- Меньшинство, полковник. Назойливое меньшинство. Какой вклад в общее дело вы вносите, если не считать кип ядовитой американской макулатуры? Предполагалось, что экипаж станции будет состоять из рабочих, а не зарвавшихся спекулянтов, переправляющих к нам джаз и порнографию. Спокойное и пустое лицо Ефремова ничего не выражало. - Экипаж вернется на Байконур. Боевыми установками можно управлять и с Земли. Вы, конечно, останетесь, и здесь появятся гости: африканцы, латиноамериканцы. Для этих народов космос еще сохраняет хоть какую-то долю престижа.

- Что вы сделали с мальчиком? - оскалился Королев.

- С вашим Сантехником? - Политрук нахмурился. - Он напал на офицера Комитета государственной безопасности и останется под стражей до тех пор, пока не появится возможность отправить его на Байконур.

Королев попытался издать неприятный смешок.

- Отпустите его. Вам хватит своих собственных неприятностей, чтобы еще возбуждать против кого-либо дело. Я свяжусьлично с маршалом Губаревым. Пусть мое звание и исключительно почетное, но я сохранил еще определенное влияние. Кагэбэшник пожал плечами:

- Боевой расчет подчиняется приказам с Байконура, а именно - держать коммуникационный модуль под замком. На карту поставлена их карьера.

- Значит, военное положение?

- Здесь не Кабул, полковник. Сейчас тяжелые времена. За вами сила авторитета, вам следовало бы подавать пример.

- Посмотрим, - ответил Королев.

"Космоград" выплыл из тени Земли на резкий солнечный свет. Стены "Салюта" Королева потрескивали и скрежетали, как ящик со стеклянными бутылками. "Иллюминаторы всегда сдают первыми", - рассеянно подумал Королев, проводя пальцами по вздувшимся венам на виске.

Похоже, молодой Гришкин думал то же самое. Вытащив из наколенного кармана тюбик замазки, он принялся осматривать изоляцию вокруг иллюминатора. Гришкин был помощником Сантехника и ближайшим его другом.

- Теперь нам нужно проголосовать, - устало сказал Королев. Одиннадцать из двадцати четырех членов гражданского экипажа "Космограда" согласились присутствовать на собрании - двенадцать, если считать его самого. Оставалось еще тринадцать человек, которые или не хотели оказаться замешанными, или отнеслись к идее забастовки с нескрываемой враждебностью. С Ефремовым и шестью солдатами боевого расчета число отсутствующих доходило до двадцати.

- Мы обсудили наши требования. Все те, кто за данный список... - Он поднял здоровую руку.

Поднялись еще три руки. Гришкин, занятый иллюминатором, вытянул ногу.

Королев вздохнул.

- Нас и без того не так уж много. Лучше бы нам проявить единодушие. Давайте выслушаем возражения.

- Выражение "военный переворот", - начал биолог Коровкин, - может быть воспринято как намек на то, что все военные, а не только преступник Ефремов, несут ответственность за сложившуюся ситуацию. - Биолог явно чувствовал себя неловко. - Во всем остальном мы вам симпатизируем, но подписываться не станем. Мы члены партии. - Казалось, он хотел добавить еще что-то, но сдержался.

- Моя мать, - тихо произнесла его жена, - была еврейкой

Королев кивнул, но ничего не сказал.

- Все это - преступная глупость, - высказался ботаник Глушко. Ни он, ни его жена не голосовали. - Безумие. С "Космоградом" покончено, мы все это знаем, и чем скорее домой, тем лучше. Чем еще была эта станция, как не тюрьмой?

Метаболизм ботаника оказался несовместим с невесомостью, это заставляло кровь застаиваться у него в лице и шее, делая его похожим на одну из его экспериментальных тыкв.

- Ты же ботаник, Василий, - одернула его жена, - в то время как я, если ты помнишь, пилот "Союза". Речь идет не о твоей карьере.

- Я не стану поддерживать этот идиотизм!

Глушко резко оттолкнулся от переборки, что выбросило его прочь из комнаты. За ним последовала жена, горько жалуясь приглушенным полушепотом, к которому члены экипажа научились прибегать в личных спорах.

- Готовы поставить свои подписи пятеро, - сказал Королев, - из гражданского экипажа в двадцать четыре человека.

- Шестеро, - отозвалась Татьяна, второй пилот "Союза". Ее темные волосы были убраны под плетеный ремешок из зеленого нейлона. - Вы забыли про Сантехника.

- Солнечные шары! - воскликнул Гришкин, указывая на Землю. - Смотрите!

"Космоград" находился теперь над побережьем Калифорнии, под станцией проплывали четкие очертания береговой линии, бескрайние, приходящие в упадок города, чьи названия звучали как странные магические заклинания. Светились яркой интенсивной зеленью поля. Высоко над барашками стратосферных облаков плавали пять солнечных баллонов - зеркальные геодезические сферы, опутанные сетями энергетических линий. Баллоны были дешевой альтернативой грандиозному американскому плану по созданию спутников, работающих на солнечной энергии. По мнению Королева, они со своей задачей справлялись, поскольку в последнее десятилетие эти пузырьки множились прямо у него на глазах.

- Правду ли говорят, что там живут люди? - Стойко, отвечающий на станции за системы обеспечения, приник к иллюминатору рядом с Гришкиным

Королеву припомнилась лихорадочная - и такая трогательная - суета американцев вокруг совершенно эксцентричных энергетических проектов, начавшаяся после заключения Венского договора. Советский Союз контролировал мировые поставки нефти, и американцы, похоже, были готовы испробовать все что угодно. Особенно после того, как взрыв атомной электростанциив Канзасе раз и навсегда отбил у них охоту пользоваться реакторами. Уже более трех десятилетий они постепенно соскальзывали к промышленному упадку и изоляции. "Космос, - с сожалением подумал полковник, - им нужно было выходить в космос". Он никогда не понимал того странного паралича воли, который свел на нет все их блистательные первые успехи. А может быть, все дело в недостатке воображения, в неумении видеть перспективу? "Вот так-то, господа американцы, - проговорил он про себя, - вам и вправду стоило присоединиться к нам здесь - в нашем славном будущем, в "Космограде"".

- Да кому захочется жить в такой-то штуковине? - спросил Гришкин, хлопнув Стойко по плечу и рассмеявшись - тихо, безнадежно, отчаянно.

- Вы, конечно, шутите, - сказал Ефремов. - Ведь у нас и без того хватает неприятностей.

- Мы не шутим, политрук Ефремов, и вот наши требования. На "Салюте", который кагэбэшник делил с Валентиной, сгрудились пятеро диссидентов, прижав политрука к кормовому экрану. Экран украшала искусно отретушированная фотография премьера, машущего в объектив из кабины трактора. Валентина, насколько Королеву было известно, находилась сейчас в музее с Романенко, заставляя скрипеть переборки. Полковник в который раз спросил себя, как Романенко удается так регулярно прогуливать свои вахты в арсенале.

Ефремов пожал плечами. Опустил взгляд на список требований.

- Сантехник останется под арестом. У меня прямой приказ. Что касается остального...

- Вы виновны в несанкционированном применении психиатрических препаратов! - выкрикнул Гришкин.

- Это было целиком и полностью личное дело, - спокойно возразил Ефремов.

- Преступление, - поправила Татьяна.

- Пилот Татьяна, мы оба знаем, что присутствующий здесь Гришкин самый активный распространитель пиратской самиздаты на станции! Разве вы не понимаете, что все мы преступники? В этом-то и заключается вся прелесть нашей системы, не так ли? - Его внезапная кривая улыбка была шокирующе цинична. - "Космоград" не "Потемкин", и вы не революционеры. Вы требуете связи с маршалом Губаревым? Он под арестом на Байконуре. Вы требуете связи с министром по технологиям? Он проводит чистку.

Решительным жестом он разорвал распечатку на части. Желтые обрывки папиросной бумаги медлительными бабочками запорхали в невесомости.

На девятый день забастовки Королев встретился с Гришкиным и Стойко в "Салюте", который Гришкин обычно занимал на пару с Сантехником.

Уже сорок лет обитатели "Космограда" вели антисептическую войну с грибком и плесенью. Пыль, копоть и испарения не оседали в невесомости на предметы, и споры кишели повсюду: в обшивке, в одежде, в шахтах вентиляции. В теплой влажной атмосфере этой огромной чашки Петри они распространялись, как растекаются по воде нефтяные пятна. Сейчас в воздухе стоял запах сухого гниения, перекрывавшийся зловещей вонью тлеющей изоляции.

Сон Королева оборвал гулкий раскат отбывающего "Союза". Глушко и его жена, решил он. Последние сорок восемь часов Ефремов занимался эвакуацией членов экипажа, отказавшихся присоединиться к забастовке. Солдаты не показывались из арсенала и казарменного отсека, где по-прежнему держали под арестом Никиту-Сантехника.

"Салют" Гришкина стал штаб-квартирой забастовки. Никто из забастовщиков не брился, а Стойко к тому же подцепил какую-то кожную инфекцию, которая пятнами расползалась по его рукам. Среди развешанных по стенам сенсационных снимков, переснятых с американского телевидения, они напоминали трио каких-нибудь порнографов-дегенератов. Освещение было слабым: "Космоград" работал на половинном напряжении.

- Когда остальные уйдут, - сказал Стойко, - это только укрепит наше дело.

Гришкин застонал. Из его ноздрей фестонами торчали белые тампоны хирургической ваты. Он был уверен, что Ефремов попытается сломить забастовщиков бета-карболинными аэрозолями. Ватные фильтры были просто показателем общего уровня напряжения и паранойи. Пока с Байконура не пришел приказ об эвакуации, один из техников с оглушительной громкостью часами проигрывал "Увертюру 1812 года" Чайковского. И Глушко гонялся вверх-вниз по всему "Космограду" за своей голой, вопящей, избитой в кровь женой.

Стойко вошел в файлы кагэбэшника и психиатрические записи Бычкова; метры желтой распечатки спиралями клубились по коридорам, колыхаясь в токах воздуха от вентиляторов.

- Подумайте только, что их показания сделают с нами на Земле, пробормотал Гришкин. - На суд и надеяться нечего. Прямо в психушку.Зловещее прозвище политических госпиталей, казалось, гальванизировало парнишку ужасом. Королев апатично ковырял клейкий хлорелловый пудинг.

Схватив проплывавший мимо рулон распечатки, Стойко зачитал вслух:

- Паранойя со склонностью к навязчивым идеям! Ревизионистские фантазии, враждебные общественному строю! - Он скомкал бумагу. - Если бы нам удалось захватить коммуникационный модуль, мы могли бы подключиться к американскому комсату и вывалить им это все на колени. Может, это показало бы Москве, какие из нас враги!

Королев выковырял из своего пудинга дохлую муху. Две дополнительные пары крыльев и поросшая шерсткой грудная клетка насекомого наглядно свидетельствовали об уровне радиации на "Космограде". Насекомые сбежали с какого-то давно всеми позабытого эксперимента, и десятилетиями их поколения наводняли станцию.

- Американцам нет до нас никакого дела, - сказал Королев. - И Москву больше не смутишь подобными откровениями.

- За исключением того, что на носу поставки зерна, - возразил Гришкин.

- Америке так же отчаянно требуется продавать, как нам покупать. Королев мрачно забросил в рот еще несколько ложек хлореллы и, механически прожевав, проглотил. - Да и американцы не смогли бы выйти на нас, даже если бы захотели. Мыс Канаверал в развалинах.

- У нас кончается топливо, - сказал Стойко.

- Можем забрать с оставшихся кораблей, - ответил Королев.

- Тогда как, черт побери, мы вернемся на Землю? - Сжатые в кулаки руки Гришкина дрожали. - Даже в Сибири - там деревья. Деревья! Небо! К черту все это! Пусть все разваливается на части! Пусть рухнет, пусть сгорит!

Пудинг Королева размазался по переборке.

- О господи, - сказал Гришкин, - простите, полковник. Я знаю, что вы не можете вернуться.

У себя в музее Королев застал пилота Татьяну. Девушка висела перед той самой отвратительной картиной с изображением высадки на Марс, щеки ее блестели от слез.

- Вы знаете, полковник, что на Байконуре стоит ваш бюст? Бронзовый. Я обычно проходила мимо него, когда шла на занятия.

- Там полно бюстов. Академики их обожают. - Улыбнувшись, старик взял ее за руку.

- Как это все происходило? Тогда? - Она все еще не отводила глаз от картины.

- Я едва помню. Я так часто смотрел видеозаписи, что теперь помню только их. У меня такие же воспоминания о Марсе, как и у любого школьника. - Он снова улыбнулся ей. - Но все было совсем не так, как на этой дурацкой картине. В чем-чем, а в этом я уверен.

- Почему все так вышло, полковник? Почему теперь все кончается? Когда я была маленькой, я смотрела телевизор... наше космическое будущее казалось таким светлым...

- Возможно, американцы были правы. Японцы, чтобы строить свои орбитальные фабрики, посылали в космос вместо людей машины. Роботов Лунные разработки потерпели крах, но мы надеялись, что хотя бы здесь останется постоянная исследовательская база. Думаю, все дело в тех, кто сидит за столом и принимает решения.

- Вот их окончательное решение относительно "Космограда". - Она протянула ему сложенный листок папиросной бумаги. - Я нашла его в распечатках приказов, полученных Ефремовым из Москвы. Они позволят станции сойти с орбиты в течение трех ближайших месяцев.

Королев понял, что теперь и он не может оторвать глаз от столь ненавистной ему картины.

- Едва ли это имеет теперь значение, - услышал он свой охрипший голос.

И тут девушка горько разрыдалась, припав лицом к его искалеченному плечу.

- У меня есть план, Татьяна, - сказал он, поглаживая ее по голове. Ты должна меня выслушать.

Полковник взглянул на свой старенький "Ролекс". Сейчас они над Восточной Сибирью. Он вспомнил, как швейцарский посол подарил ему эти часы в огромном сводчатом зале Большого Кремлевского дворца.

Пора начинать.

Отмахнувшись от ленты распечатки, норовившей обвиться вокруг головы, Королев выплыл из своего "Салюта" в стыковочную сферу.

Он еще способен быстро и эффективно действовать здоровой рукой. Старик усмехнулся, высвобождая из ремней настенного крепления баллон с кислородом. Опершись о поручень, он изо всех сил швырнул баллон через всю сферу. С резким лязгом баллон безрезультатно отскочил or стены. Королев нырнул за ним, поймал и снова кинул.Потом нажал на кнопку декомпрессионной тревоги.

Завыли сирены, и из динамиков полетела пыль. Включилась антиаварийная программа, стыковочные шлюзы под воздействием гидравлики со скрежетом закрылись. У Королева начало звенеть в ушах. Шмыгнув носом, он снова потянулся за баллоном.

Огни вспыхнули до максимальной яркости, потом погасли. Старик улыбнулся в темноте, на ощупь отыскивая пластмассовый баллон. Стойко спровоцировал аварию всех основных систем жизнеобеспечения. Это было несложно. Тем более что память системы и без того была до предела перегружена пиратским телевещанием.

- Вот вам ваши крутые фильмы! - пробормотал он, колотя баллоном о стену.

Огни слабо замигали - это подключились аварийные батареи.

У него начинало болеть плечо, но старик стоически продолжал колотить, вспоминая грохот, вызванный настоящей декомпрессией. Побольше шума. Он должен одурачить Ефремова и его солдат.

Со скрежетом завертелся ручной штурвал одного из люков. Наконец люк распахнулся, и, неуверенно улыбаясь, из него выглянула Татьяна.

- Освободили Сантехника? - спросил старик, отпуская баллон.

- Стойко и Уманский урезонивают охрану. - Она ударила кулаком в раскрытую ладонь. - Гришкин готовит спускаемые аппараты.

Они отправились в следующую стыковочную сферу - где Стойко как раз помогал Сантехнику выбраться через люк, ведущий из казарм. Никита был босиком, его лицо под колючей щетиной имело зеленоватый оттенок. За ними следовал метеоролог Уманский, таща за собой обмякшее тело конвоира.

- Как ты, Сантехник? - спросил Королев.

- Колотит. Они держали меня на "Страхе". Дозы хотя и небольшие, но все-таки... К тому же я решил, что это и впрямь декомпрессия!

Из ближайшего к Королеву "Союза" выскользнул Гришкин, за ним выплыла связка инструментов и развернувшийся моток нейлонового троса.

- Все, как один, проверены. В результате нашей аварии управление в кораблях переключилось на собственную автоматику. Ну и я прошелся гаечным ключом по дистанционному управлению, так что с Земли нас не перехватят. Как твои дела, друг Никита? - обратился он к Сантехнику. - Тебе выпала честь первым ступить на землю Центрального Китая.

Сантехник скривился, затем покачал головой:

- Я не говорю по-китайски.

Стойко протянул ему лист распечатки.

- Это - транскрибированный разговорный китайский. "Я ЖЕЛАЮ ДАТЬ ПОКАЗАНИЯ. ОТВЕДИТЕ МЕНЯ В БЛИЖАЙШЕЕ ЯПОНСКОЕ КОНСУЛЬСТВО".

Ухмыльнувшись, Сантехник запустил руку в гриву жестких от пота волос.

- А как насчет остальных? - спросил он.

- Ты думаешь, мы затеяли все это ради тебя одного? - скорчила гримаску Татьяна. - Убедись, чтобы китайские службы новостей получили все документы из этого пакета, Никита. А уж мы позаботимся о том, чтобы весь мир узнал о том, как Советский Союз намеревается отплатить за службу полковнику Юрию Васильевичу Королеву, первому человеку на Марсе! - Она послала Сантехнику воздушный поцелуй.

- А как насчет Филипченко? - спросил Уманский. Вокруг лица неподвижного солдата плавали несколько капель свернувшейся крови.

- Почему бы тебе не забрать этого дурака несчастного с собой? - сказал Королев.

- Пошли, дубина. - Ухватив Филипченко за форменный ремень, Сантехник утащил его за собой в люк "Союза". - Я, Никита по прозвищу Сантехник, оказываю тебе величайшую услугу в твоей презренной жизни.

Королев смотрел, как Стойко с Уманским задраивают за ними люк.

- А где Романенко с Валентиной? - спросил он, снова сверяясь с часами.

- Здесь, мой полковник. - В люке другого "Союза" появилось лицо Валентины, вокруг него колыхались ее светлые волосы. - Мы просто проверяли корабль, - хихикнула она.

- На это у вас хватит времени и в Токио, - одернул ее Королев, - Еще несколько минут, и во Владивостоке с Ханоем начнут поднимать перехватчики.

В люке появилась обнаженная мускулистая рука Романенко и рывком утянула Валентину внутрь. Стойко и Гришкин задраили люк.

- Пейзане в космосе, - фыркнула Татьяна.

По "Космограду" прокатился гулкий удар - это стартовал Сантехник со все еще не пришедшим в себя Филипченко. Еще удар - и любовники тоже отбыли.

- Идем, друг Уманский, - сказал Стойко. - И прощайте, полковник!Парочка направилась вниз по коридору.

- А я с тобой, - ухмыльнувшись, сказал Гришкин Татьяне, - в конце концов, ты ведь пилот.

- Ну нет, - отозвалась она. - Полетишь один. Разделим шансы. За тобой присмотрит автоматика. Только, ради бога, не трогай ничего на панели управления.

Королев глядел, как она помогает ему устроиться в последнем "Союзе".

- В Токио я поведу тебя на танцы. - Это были последние слова Гришкина.

Она задраила люк. Еще один гулкий раскат, и из соседней стыковочной сферы стартовали Стойко с Уманским.

- Поторапливайся, девочка, - сказал Королев. - Мне бы очень не хотелось, чтобы тебя сбили над нейтральными водами.

- Но ведь вы остаетесь здесь один, полковник, один на один с врагами...

- Когда здесь не будет вас, уйдут и они. Надеюсь, вы поднимете достаточно шума, чтобы заставить Кремль сделать хоть что-нибудь, что не дало бы мне умереть.

- А что мне сказать в Токио, полковник? У вас есть какое-нибудь последнее слово миру?

- Скажи им...

...и тут на него нахлынули все штампы, какие только порождает осознание собственной правоты. От мысли об этом ему захотелось истерически рассмеяться: "Один небольшой шаг...", "Мы пришли сюда с миром...", "Трудящиеся всей земли...".

- ...скажи им, что мне это просто нужно, - сказал он, больно сжав исхудавшее запястье, - нужно до самых костей.

Коротко обняв его напоследок, Татьяна исчезла.

Старик остался ждать в опустевшей стыковочной сфере. Тишина царапала по нервам. Авария жизнеобеспечения корабля не пощадила и вентиляционные системы, под жужжание которых он привык просыпаться последние двадцать лет. Наконец он услышал, как отстыковался "Союз" Татьяны.

Кто-то шел по коридору. Это был Ефремов, неловко передвигающийся в вакуумном скафандре. Королев улыбнулся.

Под лексановым лицевым щитком виднелась все та же пустая официальная маска, но офицер избегал встречаться с Королевым взглядом. Он направлялся в арсенал.

- Нет! - выкрикнул Королев.

Завывание сирен означало, что станция находится в состоянии полной боевой готовности.

Когда старик добрался до арсенала, люк в помещение был распахнут. Солдаты, повинуясь вбитому постоянной муштрой рефлексу, двигались как марионетки в руках неумелого кукловода, устраивались в креслах у пультов и застегивали широкие ремни на груди громоздких скафандров.

- Не делайте этого!

Он вцепился пальцами в жесткую, растягивающуюся гармошкой ткань ефремовского скафандра. Оглушительным стаккато взвыл запущенный ускоритель протонного луча. На экране наведения зеленое перекрестье наползло на красное пятнышко.

Ефремов снял шлем. Спокойно, не меняя выражения лица, он наотмашь ударил им Королева.

- Заставьте их остановиться! - задыхался от рыданий полковник. Стены вздрогнули, когда со звуком щелкающего хлыста на волю вырвался луч дезинтегратора. - Ваша жена, Ефремов! Она там!

- Подите вон, полковник.

Ефремов схватил артритную руку Королева и сжал ее. Королев вскрикнул от боли.

- Вон! - Кулак в тяжелой перчатке ударил его в грудь. Вылетев в коридор, Королев беспомощно рухнул на валявшийся у стены вакуумный скафандр.

- Даже я, полковник, не посмею встать между Красной Армией и полученным ею приказом. - Вид у Ефремова сейчас был такой, будто его вот-вот вырвет. Официальная маска осыпалась. - Отличная практика, пробормотал он. - Подождите здесь, пока мы не закончим.

И тут произошло нечто невероятное: "Союз" Татьяны развернулся и на полной скорости врезался в установку дезинтегратора и казарменные отсеки. В дагерротипе резкого солнечного света Королев лишь на долю секунды увидел, как вспыхнул и сплющился арсенал, словно раздавленная сапогом пивная жестянка. Он увидел, как от пульта закрутило прочь обезглавленный труп солдата. Он увидел, что Ефремов пытается что-то сказать, но его волосы встают дыбом - это вакуум вырвал воздух из скафандра через незакрытое отверстие для шлема. Две тоненькие струйки крови дугами потянулись из ноздрей Королева, а свист уносящегося воздуха сменился еще более глубоким гудением в голове.

Последним звуком, который запомнил Королев, был грохот захлопывающегося люка.

Когда он очнулся, его встретили темнота, пульсирующая агония боли в глазах и воспоминания о давних лекциях. Шок - столь же серьезная опасность, как и сама декомпрессия: когда кровь вскипает, пузырьки водорода несутся по венам, чтобы ударить в мозг раскаленной добела, калечащей болью...

Но все это было таким отдаленным, таким академичным... Повинуясь лишь какому-то странному ощущению "честь обязывает" и ничему более, старик закрутил ручные штурвалы люков. Даже эта работа оказалась для него слишком утомительной, и ему захотелось вернуться в музей и спать, спать, спать.

Ему удалось залепить замазкой все мелкие протечки, но в целом масштабы катастрофы намного превосходили его возможности. Оставался, правда, глушковский сад. На овощах и сине-зеленых водорослях он с голоду не умрет и не задохнется. Коммуникационный модуль пропал вместе с арсеналом и казармой, оторванный от станции самоубийственным ударом "Союза". Королев предположил, что столкновение изменило орбиту "Космограда", но не видел никакого способа предсказать, в котором часу произойдет неизбежная горячая встреча с верхними слоями атмосферы. Теперь он часто бывал болен и думал, что может умереть до того, как сгорит сама станция, и это его сильно беспокоило.

Он проводил бесчисленные часы за просмотром пленок, хранившихся в библиотеке музея. Подходящее занятие для Последнего Человека в Космосе, который некогда был Первым Человеком на Марсе.

Он стал одержим иконой Гагарина, бесконечно прокручивая крупнозернистые телевизионные изображения шестидесятых годов и киножурналы, неизменно подводившие его к моменту гибели космонавта. Спертый воздух "Космограда" кишел призраками мучеников космоса. Гагарин, экипаж первого "Салюта", американцы, сгоревшие заживо в своем "Аполлоне"...

Часто ему снилась Татьяна, выражение глаз у нее было такое же, какое чудилось ему на портретах в музее. А однажды он проснулся или подумал, что проснулся, в ее "Салюте" и обнаружил, что одет в свой старый мундир, а на лбу у него - работающий от батарей фонарь. И откуда-то издали, как будто просматривая хронику на музейном мониторе, он увидел, как отвинчивает со своего кармана звезду ордена Циолковского и прикалывает ее на диплом пилота Татьяны.

Потом в дверь раздался стук, и он понял, что это тоже сон.

В голубоватом мигающем свете старого кинофильма возникла вдруг чернокожая женщина. Длинные косички матовых волос кобрами качались вокруг ее головы. На ней были авиационные очки-"консервы"; шелковый шарф авиатора начала века как змея выгнулся за ее спиной.

- Энди, - окликнула она кого-то по-английски, - пойди-ка сюда. Тебе стоит на это взглянуть!

Невысокий мускулистый мужчина, почти лысый и одетый только в спортивный бандаж, поверх которого был застегнут пояс с инструментами монтера, выплыл из-за ее плеча и заглянул внутрь.

- Интересно, он жив?

- Конечно, я жив, - тоже по-английски, но с заметным акцентом ответил Королев.

Человек по имени Энди проплыл над головой своей подруги.

- С тобой все в порядке, приятель?

На правом бицепсе у него красовалась татуировка в виде геодезической сферы над скрещенными молниями, под которой шла крупная, горделивая надпись: "СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ 15, ЮТА".

- Мы не надеялись здесь кого-то застать.

- Я тоже. - Королев сморгнул.

- Мы пришли сюда жить, - сказала женщина, подплывая поближе.

- Мы - с солнечных шаров. А здесь, так сказать, незаконные жильцы. Скваттеры. Прослышали, что это место пустует. Ты знаешь, что станция сходит с орбиты? - Человек произвел в воздухе неуклюжее сальто, на поясе у него загремели инструменты. - Невесомость - это что-то потрясающее!

- Господи,- воскликнула женщина, - я просто не могу к ней привыкнуть! Здесь чудесно. Это - как те несколько километров, когда летишь без парашюта, только тут нет ветра.

Королев во все глаза глядел на мужчину, беззаботного, небрежного, выглядевшего так, словно он с самого рождения привык допьяна напиваться свободой.

- Но ведь у вас нет даже стартовой площадки, - недоуменно произнес он.

- Стартовой площадки? - рассмеялся Энди. - Хочешь знать, что мы сделали? Подтянули по кабелям к шарам ракетные ускорители, отвязали их и запустили прямо в воздухе.

- Но это же безумие, - отозвался Королев.

- Но ведь оно доставило нас сюда, так? Королев кивнул. Если это сон, то очень странный.

- Я - полковник Юрий Васильевич Королев.

- Марс! - Женщина захлопала в ладоши. - Подождите, вот обрадуются дети, когда узнают.Сняв с переборки маленький луноход, она принялась его заводить.

- Эй, - сказал мужчина, - у меня работы по горло. У нас еще целая связка ускорителей снаружи. Их нужно поднять на борт, прежде чем они вздумают загореться.

Что-то резко звякнуло об обшивку. По "Космограду" прошел гул столкновения.

- Это, должно быть, Тулза, - сказал Энди, сверившись с наручными часами. - Вовремя!

- Но почему? - Королев в растерянности покачал головой. - Почему вы сюда пришли?

- Мы же тебе сказали. Чтобы жить здесь. Мы можем расширить это место, может быть, построим еще одно. Все говорили, что на шарах, дескать, невозможно выжить, но мы оказались единственными, кому удалось заставить их работать. Это был наш единственный шанс самостоятельно выбраться на орбиту. Кому охота жить ради какого-то правительства, ради армейской меди или своры бумагомарак? Нужно просто стремиться к фронтиту, стремиться всем своим существом, верно?

Королев улыбнулся. Энди улыбнулся в ответ.

- Мы уцепились за силовые кабели и просто вскарабкались по ним наверх. А когда ты взбираешься на вершину, тебе остается либо прыгать дальше, либо гнить там. - Голос его набрал силу. - Но не оглядываться назад, нет, сэр! Мы совершили этот прыжок, и вот мы здесь, чтобы остаться!

Женщина поставила модель сетчатыми колесиками на закругляющуюся к потолку стену и отпустила игрушку. Луноход, весело постукивая, пошел карабкаться у них над головами.

- Ну разве не прелесть? Дети просто влюбятся в него, вот увидите.

Королев смотрел Энди в глаза. "Космоград" снова завибрировал, сбив маленький луноход на новый курс.

- Восточный Лос-Анджелес, - сказала женщина. - Это тот, в котором дети.

Она сняла авиационные очки, и Королев увидел ее глаза, светящиеся чудесным, святым безумством.

- Ну,- сказал Энди, встряхнув пояс с инструментами, - как вы насчет того, чтобы показать нам наш новый дом?

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. В оригинале употреблено слово "samizdata" составленное из русского слова "самиздат" и английского слова "data" - "данные, информация".