"Террорист-демократ" - читать интересную книгу автора (Гийу Ян)

Глава 8

Логе Хехт впервые за всю свою сознательную жизнь провел бессонную ночь. Оставаться спокойным при возможности полного провала всей операции он просто не мог. Он искал аналогии, пытался извлечь уроки из истории с Патти Херст. Дочь американского миллионера была похищена небольшой гангстерской группой с невероятным названием SLA ("Симбиозное освободительное движение"), затем ее охватил своего рода "стокгольмский синдром": она начала симпатизировать своим похитителям и в конце концов сама совершенно серьезно приняла участие в налете на банк. Но в их собственном архиве было недостаточно материала, а получить документы из американского архива можно будет не раньше чем через сутки, поскольку если речь не идет непосредственно о проблемах государственной безопасности, то необходимо пройти всю бюрократическую лестницу.

Зигфрид Маак чувствовал себя так же неуверенно. С одной стороны, Хамильтон вроде бы эмоционально уравновешенный и хорошо подкованный человек, который, вероятно, не должен заразиться этим сумасшествием при первом же соприкосновении с ним. С другой стороны, он исчез за десять дней до того, как катастрофа стала свершившимся фактом. Похищение, естественно, устроено террористами, у которых, весьма вероятно, он находится и которые не дают никакой возможности выйти на связь перед делом. Само по себе это логично. Но и Хамильтона, стремительно разыгравшего всю эту акцию, мягко говоря, понять было не просто.

Логе Хехт просмотрел видеофильм из банка по меньшей мере сотню раз, кадр за кадром, и знал все действия наизусть. Хамильтон явно показывал, что это он - и по выбору машины, и по поведению в банке. Можно было видеть, как грабитель бросал взгляды на камеры, а в какой-то миг даже взглянул в одну в упор и слегка кивнул.

Хамильтон стоял в центре, у входа в банк, откуда он мог одновременно наблюдать за всем происходящим и принять меры, если кто-нибудь неожиданно захочет войти в дверь. Он вошел как грабитель, выстрелил дважды в потолок, чтобы парализовать окружающих, затем появились двое других - женщина и мужчина, личности которых до сих пор не установлены. Женщина встала в центре зала, чтобы держать под прицелом как служащих, так и грабителей. Двое мужчин перескочили через прилавок из рифленого стекла и занялись кассой.

Спустя десять секунд появился полицейский в штатском с пистолетом в вытянутой руке. Он был молниеносно захвачен и разоружен Хамильтоном, а затем брошен на пол. Логе Хехт и Зигфрид Маак надолго задержались на этом кадре, возможно, дольше, чем это было необходимо. Они переходили от экрана к экрану, сопоставляя записи разных видеокамер, чтобы точно понять, что же произошло.

Ситуация оставалась под контролем нападавших еще лишь краткий миг, когда грабители вновь занялись своим делом. А потом вдруг разразилась катастрофа.

Ни одна из видеокамер не была расположена так, чтобы было можно увидеть стрелявшего. Но стало ясно, что гражданский охранник, шестидесяти одного года, унтер-офицер бундесвера на пенсии, появился откуда-то из задней двери и открыл огонь из автомата. Он стрелял очередями, и можно было видеть, как отлетавшие рикошетом осколки попадали в людей в глубине помещений, куда грабители затолкали посетителей.

Карл Хамильтон был ясно виден на пленке рядом с лежащим полицейским в штатском, на опасность оба реагировали одинаково, и со стороны казалось, будто они даже перекинулись несколькими словами. Затем Хамильтон поднял свое оружие и выстрелил один-единственный раз.

Карл попал в охранника. Тут же поднялся и дал знак грабителям продолжать, что они и сделали после некоторого замешательства. Женщина подбежала к раненому охраннику и схватила его автомат. В тот же момент Хамильтон занялся пистолетом полицейского - вытащил магазин и забросил его подальше, в глубину зала, после чего кинул оружие рядом с полицейским и дождался, пока другие нападавшие покинут банк. Затем он исчез.

Машина, по крайней мере, первая, до того как через четыре квартала ее сменили, была "Мерседес-190".

Параллельно с бесконечными повторами фильма и обсуждения его с Зигфридом Мааком Логе Хехт быстро решил две значительные тактическо-бюрократические проблемы. Сославшись на то, что в ограблении, вероятно, замешаны террористы, он получил видеофильм, который уже был засекречен, и вызвал одетого в штатское полицейского на допрос, дав понять, что раз дело касается Ведомства по охране конституции, оно должно рассматриваться как сугубо конфиденциальное.

Инспектор по уголовным делам Норберт Поль, служащий разведывательного отдела FD5, вероятно считающийся квалифицированным полицейским, уже сидел и ждал напротив кабинета Логе Хехта. Мог ли Норберт Поль сделать некоторые выводы, имевшие значение для решающего заключения: преступил ли Карл Хамильтон границу? Не постигло ли его умопомешательство, не будет ли это иметь роковые последствия, не обернется ли кошмарным сном, какого еще не было за почти двадцатилетнюю деятельность террористов?

Норберт Поль был среднего роста, атлетического сложения, блондин из Северной Германии, выглядевший как герой полицейского кинобоевика. Вначале Логе Хехту с трудом верилось, что кто-то с подобной внешностью может работать в полиции. Поздоровались они друг с другом формально-вежливо.

- Ну, господин инспектор по уголовным делам, поскольку вы служите в полиции, мне не нужно объяснять вам, что по закону наша беседа строго конфиденциальна, - начал Логе Хехт, одновременно решая, какую тактику ему избрать.

- Короче говоря, ситуация следующая, - продолжил он, - Вы знаете, что в Гамбурге существует постоянная террористическая группа и мы совершенно точно опознали двоих грабителей. Я хочу, чтобы сейчас мы сосредоточились на третьем человеке в банке, на том, чьей жертвой вы сами оказались. Я записываю. Пожалуйста, рассказывайте.

- Человек, с которым мы имеем дело, без сомнения, так называемый Рэмбо-Грабитель, - кратко ответил полицейский и на этом закончил свой рассказ.

- Да, действительно. А на чем основывается ваша гипотеза? - угрюмо проворчал Логе Хехт. В этом он, собственно, и не сомневался.

- Да, во-первых, так, - нерешительно начал инспектор по уголовным делам, затем откашлялся и продолжал: - Так, я должен, вероятно, довести до вашего сведения, что подготовка этого человека в технике ближнего боя превосходит все виденное мною за пятнадцать лет службы. Меня никто никогда не разоружал таким способом. У этого человека солидный опыт в этой области, смею вас заверить. Кроме того, он профессионально владеет оружием.

- Да, действительно. Но он стрелял только в охранника. Террорист, стреляющий в противника, вооруженного автоматом, должен хорошо прицелиться, чтоб убить. Не напрашивается ли вывод, что он специально не попал в цель?

- Нет, абсолютно нет. Я в этом совершенно уверен.

- На чем вы основываете эти рассуждения?

Логе Хехт тут же раскаялся в своей иронии. Он не мог не заметить, что полицейский оскорбился.

- Это никакие не рассуждения, а констатация фактов, - вяло ответил полицейский.

- Прошу прощения, но сам я недостаточно хорошо владею оружием. Это не наше направление, как вы знаете. Ну, теперь рассказывайте, и, пожалуйста, поподробнее.

- Во-первых, способ, которым он держал свой револьвер. Он держал палец на курке прямо перед предохранителем и не взвел курок.

- Не ослабляет ли это его способность стрелять?

- Да, без сомнения. Но именно в этом и суть.

- То есть?

- Человек, знающий оружие, владеющий им профессионально, обращается с ним с гораздо большей осторожностью, чем эти террористы. Кроме того, я видел, как он вытаскивал магазин из моего пистолета. Он ни на секунду не задумался, хотя с этим пистолетом могли возникнуть сложности. Да и сам ход событий, когда вошел этот дурак и открыл огонь.

- Что вы имеете в виду?

- Мы оба стали защищаться одновременно, чисто автоматически. Затем также... мы оба видели, что произошло, и когда он посмотрел на меня, этот Рэмбо-Грабитель, посмотрел мне прямо в глаза, мне показалось... Впрочем, это сложно описать.

- Попробуйте.

- Да, мы обменялись многозначительными взглядами... или как еще это можно назвать, чувствовалось, как будто... это немного сложно описать, но чувствовалось, как будто он - мой коллега. И то, как он нажал на курок своего револьвера, стреляя в охранника, наводит на ту же мысль.

- Я этого не понимаю. Будьте добры, объясните подробнее.

- Так вот. В руке у него был револьвер, скорее всего "смит-и-вессон" 38-го калибра, я, во всяком случае, так думаю. Некоторые сразу же нажимают на курок, чтобы попасть в цель точнее. Он же выдержал паузу, вместо того чтобы сразу палить. Я думаю, что он и тогда бы мог попасть, но уже с меньшей точностью. Но двойное действие делает выстрел гораздо менее точным.

- Двойное действие?

- Да, когда курок зафиксирован, то он взводится в тот же момент, когда делают выстрел. Но он вначале взвел курок, а затем уже прицелился, казалось, прошла целая вечность, а этот сумасшедший все еще продолжал стрелять автоматными очередями. Да и когда он сделал единственный выстрел, то попал, вероятно, именно туда, куда и целился, в плечо, ниже ключицы.

- Какой эффект от такого попадания, как вы думаете?

- Во-первых, это выбило оружие из рук противника. Во-вторых, ранение, очевидно, совершенно неопасное. Он не попал даже в ключицу. Я совершенно уверен в том, что это точное попадание при абсолютном контроле и хорошо выверенное во всех отношениях. Он стрелял не для того, чтобы убить.

- Он сказал что-нибудь?

- Да, три вещи, как я помню. Когда он взял у меня пистолет, то сказал по-немецки что-то вроде: "Спокойно, пожалуйста". Когда стрелял в охранника, он чуть повернулся ко мне и произнес по-английски: "Извиняюсь, но это необходимо". Когда он уже собирался выходить, то взял меня за плечо и, показав на людей, сказал что-то типа: "Nicht verfolgen, verletzte hantieren!"[5]. Это все, что я помню. Следовательно, он не немец. Следовательно, вывод очевиден: мы имеем дело с Рэмбо-Грабителем. Совершенно ясно, что он прекрасно разбирается в оружии, отлично владеет техникой ближнего боя, и, конечно, никаких сомнений, что он иностранец.

Логе Хехт на миг задумался. Двое оказались под огнем стреляющего охранника, обменялись многозначительными взглядами, оценив ситуацию, и приняли одно и то же решение. Очень странный вопрос повис в воздухе.

- Было ли правильным решение стрелять в охранника, как он это сделал? - осторожно спросил Логе Хехт. К его удовлетворению, полицейский не усомнился в смысле вопроса.

- Если мы отбросим полицейские инструкции, едва ли содержащие указания о том, когда уместно открывать огонь против немецкого охранника банка...

- Да, оставим это. Да, чтоб вы, например, сами...

- Если бы я мог так справляться со своими эмоциями, то я бы потом не раскаивался. Среди нас в помещении уже находилось четверо или пятеро раненых. Если б охранник продолжал палить еще несколько секунд, то последствия могли бы быть невообразимыми.

- Тогда у меня остался только один вопрос. Что вы, черт побери, делали в банке?

Полицейский вдруг показался пристыженным. Логе Хехт не был знаком с полицейскими инструкциями и не знал, как должен реагировать в такой ситуации проходящий мимо вооруженный полицейский.

- Так, стало быть... Снаружи я заметил в банке только двоих. Я заметил женщину и решил их застать врасплох... Я считаю, что могу профессионально справиться как с грабителями, так и с убийцами.

- Следовательно, вы неправильно оценили ситуацию?

- Да, можно так сказать.

- А как надо было правильно реагировать?

- Дождаться, пока грабители выйдут из банка, возможно, начать преследование, вызвать подмогу.

Логе Хехт был доволен. Он внезапно увидел возможность получить у полицейского гарантии от сплетен в прессе о Рэмбо-Грабителе и кое о чем другом. С минуту он перебирал документы и потом протянул их через стол полицейскому, тот снова смутился.

- Вот обязательства, которые вы должны подписать, чтобы подтвердить неразглашение служебной тайны. Это касается и ваших наблюдений, и ваших выводов. В обычном случае подобная бумага вряд ли может помешать "Бильду" опубликовать завтра всевозможную чепуху, но сейчас я вам это предлагаю. Мне не нужно объяснять, когда я буду докладывать вашему шефу, что ваше поведение было абсолютно правильным и имеет большое значение для безопасности Федеративной Республики. Вы меня понимаете?

- Ничего не выйдет наружу, да...

- Если ничего не выйдет наружу, вы поступили абсолютно правильно. Если что-то всплывет, вы вели себя по-идиотски, топорно. Как, достаточно точно сформулировано?

- Да, совершенно точно.

- Тогда я должен поблагодарить инспектора по уголовным делам за беспокойство. Ваши выводы имеют очень большое значение, смею вас в этом заверить.

Когда полицейский ушел, Логе Хехт внезапно почувствовал сонливость - верный признак того, что нервное напряжение его отпускает. Что ж, есть только один способ истолковать происшедшее.

Хамильтон стоял около двери, он сам выбрал эту позицию, поскольку не хотел, чтобы кто-нибудь из террористов воспользовался возможным замешательством, как это фактически и случилось. И когда человек с поднятым пистолетом ворвался в зал, он был быстро и решительно разоружен Хамильтоном. Но потом ситуация осложнилась, когда в зале появился этот унтер-офицер в отставке с автоматом - банки теперь нанимают специальных охранников. Тогда Хамильтон стреляет, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие. Можно даже предположить, что, когда Карл произвел свой выстрел, такой точный и удачный, он рисковал собственной жизнью, ведь когда он целился, то сам был под огнем.

Тогда это все означает, что аналогия с Патти Херст или опасение "стокгольмского синдрома" безосновательны. Но все же положение сложное, подумал Логе Хехт и улыбнулся своей собственной мысли. Ведомство по охране конституции прямо или косвенно участвовало в двух ограблениях банков. И одно из них привело к тому, что четверо или пятеро более или менее серьезно пострадали. Пули отлетали рикошетом от мраморных колонн и каменного пола и носились по всему залу. Если дело когда-либо предадут гласности - а этого, возможно, не удастся избежать, - то придется действовать на свой страх и риск, защищая перед различными инстанциями превышение Ведомством по охране конституции служебных полномочий.

Итак, Хамильтон внедрился в РАФ. Но как много ему уже известно? Сколько террористов он смог обнаружить? Держат ли они его в одном из своих укрытий, не разрешая никаких контактов, а только непосредственно перед ограблением?

Последнее казалось наиболее вероятным.

Следующий вопрос. Спекуляции о Рэмбо-Грабителе, о которых обещал не распространяться полицейский, будут наверняка обсуждаться в скандальной прессе. Какой ущерб будет от этого?

Теоретически, естественно, вполне возможно объявить розыск Хамильтона с его именем и фотографией. Но шведские коллеги едва ли оценят такой способ сделать на будущее работу Хамильтона невозможной, не говоря уже о его семье и друзьях в Швеции.

Но как, черт побери, объяснить, что Рэмбо-Грабителя еще раз видели в деле, и не представить ни фотографии, ни его имени? По причинам секретности? Какая, к черту, секретность? У его секретаря уже был список четырех-пяти газет и трех телевизионных станций, обратившихся с просьбой об интервью.

Логе Хехт взял лист бумаги и начал медленно писать краткое коммюнике, которое он хотел бы передать в бюро новостей ДРА. Содержание было не совсем точным. Ведомство по охране конституции опознало двоих из трех грабителей, которые являются членами "основного ядра" РАФ. Дело, по соображениям безопасности, считается секретным. Спекуляции того или иного рода в данный момент могут иметь нежелательный эффект и помешать захватить грабителей.

Все. Можно рассматривать это так, что у властей нет каких-либо предварительных следов. Логе Хехт было подумал, что он мог бы выдать Хамильтона за бельгийского террориста, но тут же отказался от этой идеи. Когда он пошел отдавать текст своему секретарю, то встретил входившего Зигфрида Маака. Он вернулся с Центрального вокзала и держал в руке пластиковый пакет из камеры хранения номер 410.

Содержимое пакета он выложил на стол в кабинете Логе Хехта. Это были банкноты, примерно около ста пятидесяти тысяч марок, письмо и револьвер с тремя патронами.

Сообщение Хамильтона было лаконичным. Деньги составляют ровно половину награбленного, то есть это доля Хамильтона. Пять названных террористов находятся на Брайтештрассе, 159, в квартире на 22-м этаже. Террористы в Гамбурге разделены на две группы: одна - по указанному адресу, где находится сейчас сам Хамильтон, адрес другой группы неизвестен, сколько в нее входит человек - также неизвестно. Если операция будет продолжена, то существует возможность локализовать другую группу, в которую входят один или несколько человек с военной подготовкой и широкими международными контактами, возможно со многими организациями на Ближнем Востоке, во Франции и в Бельгии. Крупное дело, планирование которого займет много времени, уже обсуждается. Если подобная операция будет планироваться, то она вовлечет значительно большее количество народу, чем пять человек, имеющихся сейчас у них в распоряжении. Но если подготовка этой операции пойдет полным ходом, то существует риск, что потребуется еще одно ограбление банка. Было необходимо силой разоружить банковского охранника во избежание катастрофы. При сем возвращается оружие. Указания об альтернативном варианте через 24 часа. Если будет принято решение нанести удар по Брайтештрассе, то Хамильтону требуется, по причинам безопасности, знать точное время.

Следовательно, как в рулетке: ставки на черное или красное. Пятеро террористов обнаружены. Если продолжать операцию, возможно, либо их количество удвоится, либо все будет потеряно.

Логе Хехт был сам удивлен, с какой легкостью он и Зигфрид Маак приняли решение.

Пятеро террористов сразу - бесспорно, значительный успех. Хотя РАФ сможет в свое время оправиться и, как обычно, возместить потери. Но если возможно обезвредить обе эти группировки за один раз, то потери РАФ будут столь велики, что им фактически будет очень сложно восстановить свои силы. Весь существовавший до сих пор опыт говорит о том, что групповой захват террористов на их собственных конспиративных квартирах влечет за собой почти всегда раскрытие новых связей, а они, в свою очередь, позволяют произвести новые аресты.

Вопрос о личной безопасности Хамильтона не нуждался в каких-либо серьезных размышлениях. Хамильтон сам отвечает за свою безопасность. Только он сам может совершить ошибку, которая приведет к тому, что он будет раскрыт и Ведомство по охране конституции не сможет ему чем-либо помочь. Хамильтон не был штатским лицом, не был левым студентом-вымогателем, как внедрявшиеся прежде. Он был на службе в органах безопасности, не законно, конечно, а морально.

Проблема, следовательно, ясна. Нужно сделать ставку на то, чтобы нанести наконец действительно серьезный удар по терроризму. Операция должна быть продолжена. Полиции не надо сообщать адреса террористов. Судя по всему, именно такой ответ и хотел бы получить Хамильтон. Никакие другие разведывательные меры, вроде прослушивания телефона, на данном этапе не должны применяться.

Ради чистой формальности надо было обозначить временные границы, например три недели, для возможного ограбления банка. А то и двух ограблений, поскольку в сценарии, предусмотренном для Хамильтона, есть гарантирующие факторы безопасности. Маловероятно, что грабители еще раз столкнутся с подобной неудачей, с непредвиденными последствиями. Кроме того, доля Хамильтона, а значит, и государства от каждого ограбления была чрезвычайно высокой, что облегчало в дальнейшем решение вопроса о возмещении убытков.

- Хотя что касается денег, я одного не понимаю, - сказал Зигфрид Маак. - Как он им объясняет, что так быстро производит операции со своими деньгами?

- А швейцарский счет, ты же помнишь, что мы об этом побеспокоились в свое время? Он, вероятно, говорит, что переводит на него свои деньги, чтобы по крайней мере обеспечить себя, если захочет быстро уехать, - улыбнулся Логе Хехт.

- Да, но я не понимаю, что он сделал с остальными деньгами с нашего счета. До сих пор он потратил около двадцати тысяч только за одну неделю. Почему такое внезапное сокращение? Следует ли нам снова пополнить его счет на текущие расходы?

- Да, конечно, - ответил Логе Хехт, но мысли его уже были заняты другим.

Моника Райнхольд была ранена при ограблении. Она ничего не почувствовала, когда это случилось, а заметила, что идет кровь, только когда осталась одна в городе, после того как они сменили машину и начали выходить по одному в разных местах, чтобы затем вернуться на Брайтештрассе.

Рана была сантиметров восемь длиной, неглубокая, с левой стороны между двумя ребрами, и там, где рана заканчивалась, было видно темное пятно, как будто это был осколок камня или свинца. Рана ныла и начала опухать. Моника с помощью Фредерике Кункель остановила кровотечение и наложила повязку с мазью. Квартира, казалось, была хорошо оснащена предметами первой медицинской помощи.

Когда едва ли не самым последним (по составленной заранее схеме) вернулся Карл, он попросил разрешения осмотреть рану, которая потемнела и к тому же сильно воспалилась.

- Ты рискуешь получить заражение крови или серьезную инфекцию. Лучше всего, если мы попытаемся вытащить то, что у тебя здесь застряло, кстати, очень неглубоко, между ребрами, - заключил он.

- Завтра мы сможем раздобыть врача, так будет лучше и надежнее, - возразила безапелляционным тоном Фредерике Кункель.

- Ты рассчитываешь, что врач сюда придет? - спросил Карл.

- Нет, конечно, и это не выйдет. Но мы можем использовать резервную квартиру в городе.

- Боюсь, это не самая блестящая идея. Если мы оставим осколок внутри, у нее может подняться температура и ей понадобится медицинское наблюдение. Будет лучше, если я вытащу его с вашей помощью.

- А ты сможешь?

- Да.

- Моника сама должна решить. Но у нас нет анестезии.

- И не нужно, - улыбнулся Карл. - Это произойдет легче, чем вы думаете. Операция из разряда тех, что мы, военные, должны сами себе делать.

Монике Райнхольд, похоже, пришлось побороть в себе страх, прежде чем она кивнула в знак согласия.

Карл достал свой кинжал, положил его вместе с пинцетом в кастрюлю с водой и дал прокипеть десять минут. Затем он попросил Мартина Бера и Фредерике Кункель помочь ему. Мартин должен был крепко держать Монику, а Фредерике Кункель - вытирать кровь, когда он будет резать. В квартире у них было достаточно дезинфекционного раствора, и Карл, посвистывая, промыл им руки. По какой-то причине ситуация казалась ему почти комичной: ему предстояло внести самый неожиданный вклад в борьбу против немецкого терроризма.

Монику положили на обеденный стол, на бок, так, чтобы рана была сверху. Карл попросил ее взяться обеими руками за край стола и лежать как можно спокойнее. Мартин держал ее за бедра, с силой прижимая к столу.

- Теперь будь хорошей девочкой, - улыбнулся Карл, наклонившись и поцеловав ее в щеку. - Это не так уж страшно, как ты, наверное, думаешь.

Она кивнула и сжала зубы.

Карл ввел острие кинжала в край раны. Затем глубоко вздохнул и решительно вскрыл рану по всей длине, что заняло не больше секунды. Как будто режешь масло, подумал он.

С помощью Фредерике он раскрыл рану так, чтобы они могли ее промыть, очистив от запекшейся крови. В глубине раны лежали два кусочка меди, оказавшиеся окруженными грязью или мелкими волокнами ткани, попавшими в рану.

Пинцетом он достал их в мгновение ока, затем снова промыл рану и сжал ее. Внешне она выглядела вполне аккуратно.

Потом наложили повязку. Все было проделано меньше чем за двадцать минут. Моника Райнхольд не проронила ни единого звука. Она даже казалась довольной.

Мартин Бер поднял ее на второй этаж и уложил в постель. Другие разожгли огонь и уничтожили все повязки и ее одежду со следами от пуль.

В это время Ева Арнд-Френцель приготовила обед, замечательно запанировав шницели из телятины, а Вернер Портхун подсчитал награбленные деньги, разделил их на две одинаковые стопки, а затем занялся оружием.

Спустя некоторое время они сидели за прекрасно сервированным обеденным столом, и все выглядело совершенно естественно, как будто благовоспитанные немецкие молодые люди только что вернулись домой после работы.

Вначале они ели в напряженной тишине. Карл был очень удивлен такой дисциплиной. От сожженной одежды не осталось даже пепла.

- После каждой операции мы обычно собираемся и вместе взвешиваем ситуацию, - сказала Фредерике Кункель где-то в середине обеда. Она сидела во главе стола, как почтенный немецкий отец семейства.

- Мы не будем обсуждать это чисто формально, - продолжала она, - со всеми сложностями вы хорошо справились, насколько я понимаю. Но что за идиот очертя голову вбежал в банк с пистолетом? Такого раньше никогда не случалось.

- Он был из полиции, - сказал Карл, - возможно, он проходил мимо и поэтому действовал чисто спонтанно.

- Как ты определил, что он из полиции? - спросил Вернер Портхун с явным недоверием в голосе.

Карл с минуту пережевывал пищу, потом ответил. Ему казалось это настолько очевидным, что пришлось задуматься, почему же он действительно решил, что это полицейский.

- Да, - сказал он, подумав, - во-первых, его поза, когда он влетел в дверь. Согнутые колени, пистолет взят обеими руками, типичный стиль полиции. Затем сам тип пистолета, да и вообще люди в Гамбурге, как правило, не носят с собой оружие, особенно полицейское. А тут был 9-миллиметровый SIG "Sauer" Р-225 или Р-6, так что это никакое не хобби. Да, он совершенно точно из полиции и наверняка проходил мимо. Полагаю, это чистая случайность.

- Но почему, почему случайность? - все с тем же недоверием спросил Вернер Портхун. Все молчали, ожидая, что Карл даст еще какие-нибудь пояснения. В вопросе сквозило неприятное, подозрительное недоверие.

Карл решил проглотить это спокойнее и не обращать внимания на возможные инсинуации, тем более что для него ситуация была в общем-то ясной.

- Если полиции Гамбурга было известно об операции, если ты на это намекаешь, - начал Карл, затем сделал паузу и, улыбнувшись, продолжил, - то трудно поверить, что они не могли мобилизовать больше чем одного человека. Следовательно, это была случайность, которая происходит только один раз в жизни.

Довод представлялся неоспоримо логичным, кроме того, это была чистая правда. Итак, Карл думал, что с этим покончено. Но оказалось, что все не так.

- Но если ты понял, что это был полицейский, почему же ты в него не стрелял? - спросила Ева Сибилла Арнд-Френцель. - Ты стрелял уже во второго, когда тот вбежал и открыл огонь. Он тоже полицейский?

- Нет, - ответил Вернер Портхун, - насколько я мог разглядеть, это был банковский охранник. Он должен был находиться где-то в помещении, и как только мы приступили к делу, он схватился за оружие. Вооруженный охранник и полицейский - пожалуй, многовато.

Какое-то время Карл продолжал молча есть. Все с любопытством смотрели на него. Их подозрения казались ему по меньшей мере глупыми, повода для них, по сути дела, не было. Если бы немецкая полиция была подготовлена по всем пунктам, никто бы здесь сейчас не сидел и не ел телячий шницель.

- Я вовсе не хочу быть неправильно понятым, - начал Карл. - Позвольте мне только заметить, что я не совсем согласен с тоном, которым был задан вопрос. Давайте сейчас вместо этого рассмотрим всю операцию. Прокрутим ее мысленно еще раз: в дверь зала случайно входит полицейский. Верный своим обязанностям, он, заподозрив что-то неладное, держит наизготовку пистолет. Мы решаем эту задачу. Вернее, я решаю разоружить полицейского, чтоб мы могли продолжить работу. В этот момент выныривает какой-то идиот и начинает палить по посетителям банка. Завтра в газетах увидим, кто виноват в том, что кто-то умер, он или мы. Но факт остается фактом, охранник попал во многих посетителей банка, это должны были видеть и Моника, и Вернер.

Вдруг он весь похолодел. Правильно ли он назвал имена? Да, все верно. Моника Райнхольд представилась Моникой Шрам. Вернер Портхун представился просто Вернером.

- Итак, - продолжил он после внезапной паузы. - У нас на шее еще и сумасшедший. Я стреляю в него. Наши потери - всего лишь легкое ранение. Операцию можно считать успешной. Здесь могло сидеть гораздо меньше людей, но нам повезло. Все?

- Не совсем. Я все еще хочу знать, почему ты не стрелял в полицейского, если ты был так уверен, что он полицейский? - возразила Ева Сибилла Арнд-Френцель. Карл вспомнил, что до сих пор он ни разу не видел, как она улыбается.

- Черт побери, - начал он на повышенных тонах. - Вы - любители одиночных убийств, а это неверная политика, и тут я не разделяю вашего мнения. Этот полицейский не мой личный враг, во всяком случае не больше, чем любой немецкий служащий. В наши намерения входило изъять деньги на нужные нам цели, а не убивать людей. Кроме того, для практических и пропагандистских целей важно показать, что мы все-таки не кровожадные. У полиции во всем мире есть опасная привычка слишком драматизировать смерть своих коллег, не так ли? Они всегда добросовестно охотятся за любыми грабителями, но если бы мы убили полицейского, они бы развернули бурную деятельность, чтобы рассчитаться с нами. Поэтому с оперативной точки зрения неразумно вызывать к себе такой интерес полиции. Кроме того, есть свидетели, что не мы стреляли в посетителей банка. Хотя им, возможно, это безразлично. Впрочем, посмотрим завтрашние газеты. А теперь я предлагаю продолжить нашу дискуссию.

- Я тоже так считаю, - сказал Мартин Бер. - Не понимаю, чего вы придираетесь. Операция прошла хорошо, и это заслуга Карла. Это факт, и вам от него не отмахнуться. Честно говоря, если бы жребий выпал мне или Фредерике и мы были бы на месте Карла... Я, честно говоря, хочу сказать: вот ты, Фредерике, сколько полицейских ты собственноручно убила за свою жизнь, а? Во всяком случае, я правильно рассуждаю. Карл - это наше пополнение, бесценное пополнение. У нас было бы на трех товарищей меньше, если бы не он, это совершенно ясно.

На какое-то время за столом воцарилась тишина. Все ждали, что Фредерике Кункель перехватит инициативу. Было заметно, как она переборола в себе нерешительность, а потом уже перешла к детальным вопросам.

- Что ты сделал с его оружием?

- Я вынул магазин и бросил его в другой конец зала, потом перед самым нашим уходом бросил и его пистолет.

- Почему? Ты ведь видел, что Моника взяла пистолет охранника?

- Да, но если бы я это сделал, это было бы уликой. По-моему, это был самый настоящий полицейский пистолет. Если бы кто-нибудь из нас с ним попался, то был бы осужден не за незаконное ношение оружия и сбыт краденого, а за ограбление банка. А мне это абсолютно не нужно. Я так не работаю и вас, честно говоря, не совсем понимаю. К тому же мне нужен новый револьвер, если, конечно, вы сможете раздобыть оружие, не засветившееся в убийстве.

- Давай-ка прервемся, поедим, а потом продолжим дискуссию, - предложила Фредерике Кункель.

У них принято обедать так же, как и в любой шведской большой семье в 60-е годы, подумал Карл.

После обеда Мартин Бер позвал Карла с собой в большую гостиную, где они занялись камином. Потом Карл поднялся к себе и поставил кассету со скрипичным концертом Моцарта, чтобы заглушить громкие голоса внизу. Когда он спустился, Мартин Бер уже разжег огонь в камине и налил две рюмки коньяка.

- Я полагаю, что это стресс, - сказал он, протягивая рюмку Карлу. - Мы живем под сильным, чудовищным стрессом и легко выходим из себя, не обращаем внимания на мелочи... ты должен извинить некоторых товарищей. Они не имеют в виду ничего плохого. Что касается меня, то я рад, что мы встретились.

- Хороший коньяк, что это?

-"Реми Мартен". От французских товарищей.

- У европейских террористов неожиданно хороший вкус, каждый день вам поражаешься.

- Ты полагаешь, что это мелкобуржуазная и реакционная привычка - пить хороший коньяк?

- Не у всех, но я думаю, что вы из породы фанатиков, которые едят здоровую пищу и носят круглые очки, ты понимаешь, о чем я говорю?

- Да еще и с длинными волосами, в голубых ботинках и зеленых куртках?

- Да, примерно так. Потом, я не думаю, что вы такие уж специалисты. Но сегодня вы были действительно хороши. Ты прекрасно водишь машину, спокойно, соблюдаешь правила. Да и Моника с Вернером тоже не поддались панике, несмотря на то, что случилось. Так что я доволен.

- Но и сам ты тоже сработал отлично, а?

- Да, но я - совсем другое дело, в отличие от вас - профессионал. Капиталистическое государство обучило меня искусству защиты демократии. Хотя я не согласен с тем, что там болтают, что, мол, я должен был убить полицейского. Ты бы так сделал?

- Да, я бы, по крайней мере, попытался.

- Почему?

- Потому что надо было себя обезопасить. Если бы я стоял там, где ты, когда он вошел, то тут же выстрелил сначала ему в живот, потом в голову. Но не из-за того, что ты можешь подумать, а только в целях безопасности. Я не обладаю твоим цирковым мастерством, только в этом и разница. Да, только в этом.

- А ты убил кого-нибудь?

- Да, двоих, а ты?

- Нет, это не мой стиль работы. Я передаю капитал угнетенным, но я никогда не стрелял в беззащитных людей.

- Тут дело не в беззащитности, Карл. Это все болтовня о гуманности и так далее. Если человек средних лет в форме "вооружен", тогда как молодой без формы "не вооружен", - какой смысл в этом делении людей на различные категории? Имеет смысл только человеческая жизнь, разве не так? Кроме того, не забывай, ты стрелял в охранника, и, возможно, когда ты произносишь эти слова, он уже мертв.

- Да, но я стрелял лишь для того, чтобы его обезоружить, убивать его я не собирался.

- Ты уверен?

- Абсолютно. Иначе я бы стрелял ему прямо в лоб. Там было около семи метров, промахнуться невозможно.

- Это ты зря... Мягкосердечный террорист просто находка для "Bild Zeitung"[6].

- Ты будешь участвовать в следующей операции?

- Нет. Ева Сибилла меня заменит. Вернер поведет машину, и ты, Ева и Фредерике пойдете в банк.

- Какая, к черту, Ева Сибилла?

- Она все еще не представилась? Я забыл, как она назвалась, Сабина, кажется? Во всякой случае, речь идет о ней.

- Ну и как она?

- Похожа на Монику, во всяком случае, лучше меня.

- У нее, кажется, совсем нет чувства юмора.

- Дело не в том. Ее парень был ранен полицейским два года назад. И умер от ран.

- А ты сам почему стал террористом?

- Ты специально называешь нас так, как и империалистическая пресса? А палестинцы, они тоже террористы?

- Да, некоторые, но не всегда. Те, кто стреляет в аэропортах и убивает при этом случайных пассажиров, - это террористы.

- А те, что бомбили лагеря беженцев?

- Они тоже террористы. Государственные террористы.

- А если мы атакуем американское посольство в Стокгольме и разбомбим весь верхний этаж с центральным отделением ЦРУ в Северной Европе, мы и тогда останемся террористами?

- Это сложно. Я скорее отрицательно отвечу на этот вопрос. Все зависит, возможно, от того, как мотивировать эти действия. Если мы определим нашу акцию как ответ, например, на американские бомбардировки стран "третьего мира", или на высадку американского флота в Центральной Америке, или на какую-то другую акцию в том же роде, то дело принимает антиимпериалистический характер, как я уже говорил в первый день нашей встречи.

- Следовательно, ты будешь участвовать в такой операции?

- Тут надо подумать. Когда я впервые заговорил об этом, то хотел только привести теоретический пример. Я не думал, что вы достаточно готовы. Но после сегодняшнего мне кажется, вы справитесь. Все же надо подумать. А сможете ли вы достать нужное оружие?

- А какое нужно? Мы, конечно, можем достать русское оружие. На чем ты остановишься в таком случае?

- РПГ-7, или РПГ-16, или еще лучше РПГ-18, ты знаешь разницу?

- Не имею представления, расскажи.

Карл налил себе еще коньяку и подбросил несколько поленьев в огонь. Конечно, решил он, нужно использовать РПГ-18.

Собственно, РПГ - это ручной противотанковый гранатомет. Граната вылетает из гладкого ствола, который стрелок может держать на плече. Более тяжелый РПГ-16 с большей вероятностью попадания бьет с трехсот метров по движущейся и с пятисот - по неподвижной цели. При ударе граната прожигает броню толщиной до 320 мм; кумулятивный снаряд - сила взрыва направлена внутрь и расширяется после проникновения в броню, взрывая тем самым танк изнутри. Это основной принцип.

Одна или несколько ракет подобного рода могут влететь в жилой дом и произвести страшный эффект. Оружие это длиной примерно в метр и весит не больше девяти с четвертью килограммов.

РПГ - вариант, более или менее точно копирующий американский М-72, которым Карл в свое время легко овладел. Удобство М-72, как и РПГ-18, в том, что механизм действия очень прост и их кто угодно может пустить в дело без специальной подготовки, которая необходима при использовании других видов бронебойного оружия.

Как М-72, так и РПГ-18 снабжены инструкциями в виде нарисованных фигур на самом стволе. Так что, прежде чем сделать выстрел, надо только ознакомиться с инструкцией и прицелиться.

Готовый к стрельбе РПГ-18 весит всего шесть с половиной килограммов, длина его не больше 70 сантиметров. Его размеры наверняка облегчат транспортировку.

Гранатомет настолько прост в употреблении, что можно спокойно обосноваться в Герде, в нескольких сотнях метров от американского посольства, и быть совершенно уверенным, что не промахнешься. РПГ-18, очевидно, хуже приспособлен для стрельбы в темноте, чем РПГ-16, у которого есть инфракрасная приставка к прицелу. Но поскольку операция для максимального эффекта будет проводиться в рабочее время, то можно отбросить все преимущества РПГ-16 и остановиться на РПГ-18.

Непосредственно для стрельбы потребуется три или четыре человека. Двое - чтобы вести машины. Еще несколько - для поиска квартиры и для контрабандной перевозки, фотографирования цели и чего-то еще. Вот и все. И не надо связываться с оружием, требующим специальной подготовки.

- А если провести операцию против авиабазы, взорвать вражеский бомбардировщик здесь, в Западной Германии, или в Англии? Какое оружие понадобится тогда?

Мартин Бер с благоговением слушал Карла. А Карл испытывал чувство, как будто он опять был крысоловом из Гамельна, игравшим на своей серебряной флейте чтобы выманить хищников из их нор.

- Тогда лучше была бы FIM-92 А "стингер" - американская переносная ракета, вес пятнадцать килограммов, дальность полета пять километров, скорость больше чем два Маха. На вооружении американской армии около 17 000 единиц такого рода, следовательно, более 30 000 гранат. Против них в авиации обычно используются "горячие факелы", отводящие в сторону систему теплового наведения ракеты. В Афганистане даже русские вертолеты успешно использовали эти тепловые антиракеты против своих же SAM-7, находившихся в руках моджахедов. У "стингера" к тому же две системы наведения: одна - инфракрасная, другая - тепловая. Так что американская модель лучше русской. Вопрос, конечно, в том, чтобы выкрасть такое оружие. И если это удастся, то, понятно, враг как минимум поднимет тревогу. Самолет, поднимающийся с западных баз для обычного полета, не имеет никакой защиты от нападений такого рода. В момент старта и в последующие десять секунд попасть в самолет легче всего.

Всего в мире должно быть около 50 000 русских ракет "земля - воздух" SAM-7 и их более новой модификации - SAM-14. Оружие более сложное в использовании, чем американский аналог, но достать его, вероятно, легче, не так ли?

- Да-а, - неопределенно протянул Мартин Бер, - думаю, мы так и сделаем. В нашей второй группе - здесь, в городе, группе Зигфрида Хаузнера - есть товарищ, который сможет достать оружие.

- Где же?

- Где-то на Ближнем Востоке, точно не знаю.

Это прозвучало так, будто он что-то скрывал. Карл решил больше не задавать вопросов, чтобы не вызвать подозрения. Он и так получил важную информацию. У них есть связь с Ближним Востоком, а вторая группа в городе носит имя Зигфрида Хаузнера.

Зигфрид Хаузнер - террорист, участвовавший в операции против западногерманского посольства в Стокгольме в 1975 году. Шведское правительство приняло решение о его высылке до того, как он получил необходимую медицинскую помощь. Группа Хаузнера указывает на определенный шведский след. Пора было сменить тему разговора.

- Ты не ответил, когда я тебя спросил, как ты сам стал террористом.

Пока Мартин Бер рассказывал, Карл обдумывал степень риска, если их планы будут осуществлены. Не кончится ли все дело тюрьмой, если позволить этим людям овладеть страшным, смертельным оружием? Они же действительно без колебаний пустят его в ход. А если произойдет накладка и террористы сбегут с полудюжиной советских РПГ-18?

Мартин Бер тем временем рассказывал, что он был среди основателей группы, называвшей себя "Spontis". Она отреклась от всякой идеологии, от всей этой теоретической тягомотины. То есть они сами так думали. Больше занимались тем, что раздражали горожан, бросали яйца в своих врагов и срывали их собрания, малевали на стенах разные надписи. Короче, это было молодежное, в политическом плане довольно размытое движение - ни левое, ни правое в традиционном смысле слова. Тогда, десять лет назад, Мартину Беру нечем было особенно похвастаться. Да-а, больше десяти лет прошло.

Они жили в Дюссельдорфе. В июле 1975 года группа "Spontis" решила, что нужно протестовать против немецкого общества потребления, живущего за счет огромных голодных масс людей на земле, и так далее. Речь шла о том, чтобы писать лозунги протеста на витринах, одеваться под вьетнамцев и забрасывать яйцами своих противников, выпускать листовки, а также попытаться создать уличный театр, чтобы в спектаклях показать суть и масштабы эксплуатации. Всего в "Spontis" было около пятидесяти человек, буйствовавших в дюссельдорфском торговом центре и вытворявших вначале невообразимое. И не для того только, чтобы предельно эпатировать горожан, или чтобы в театре постоянно звучали бурные овации, или чтобы горожане хоть немного воздержались от неуемного потребления. Нет, часто это делалось ради того, чтобы что-то делать.

Однажды в соседнем квартале появился серый автобус - о том, что у них был автобус, мы узнали только на другой день. Из него высыпало около тридцати хорошо сложенных парней с лиловыми и зелеными волосами. Буквально у всех были либо лиловые, либо зеленые волосы, возможно, их опознавательный знак. "Лиловые" и "зеленые" начали бить витрины и приставать к горожанам. Потом начали драку с ребятами из "Spontis". Они были вооружены железными прутьями, завернутыми в газетную бумагу, или чем-то похожим. Когда драка кончилась спустя десять минут, все эти типы с цветными волосами исчезли так же внезапно, как и появились. А через минуту после их исчезновения прибыла сотня полицейских из МЕК и схватила всех ребят из "Spontis", многие из которых были не в состоянии подняться, не то что идти.

В автобусе, по дороге к центральному управлению полиции, их еще избили. В течение суток после ареста их зарегистрировали, сфотографировали и обвинили в грабежах, драках и диверсиях.

Он был безвинно осужден. Получил месяц тюрьмы. Что касается этих коротко стриженных парней с лиловыми и зелеными волосами, то сразу после случившегося никто и не сомневался: они были полицейскими. А спустя год пресса проболталась, что это именно так и было. Полиция совершила преступление, а "Spontis" понесла наказание.

Примерно в то же время был создан комитет против пыток политических заключенных, развернувший всеобщую кампанию против государственного преследования пойманных борцов РАФ. В бункерах Штамхайма постоянно горел свет, а стены в камерах были абсолютно белые. Заключенных полностью изолировали от внешнего мира. Казалось, цель государства - мучить осужденных террористов, довести их до самоубийства или сумасшествия.

Мартин входил в один из комитетов. Он не знал, что это фактически была одна из организаций РАФ, а думал, что в рамках общей гуманитарной программы речь шла просто о протестах против немотивированных и жестоких полицейских действий. Он ведь сам стал жертвой такого насилия.

Его последние иллюзии по поводу демократии в Германии исчезли после того, как полиция совершила нападение на квартиру, где он жил вместе с еще тремя активистами комитета.

Их сильно избили. Вероятно, Мартину досталось больше других: из всех троих он был самым рослым.

Их арестовали по подозрению в участии в криминальных группировках. И прокурор потребовал для каждого по пять лет тюрьмы, утверждая, что комитеты были "только прикрытием для террористов банды Баадер-Майнхоф". У него был адвокат, по особым причинам сражавшийся как лев: он добился для Мартина освобождения. Спустя год этот адвокат сам был схвачен и осужден на десять лет тюрьмы как террорист.

Мартин Вер замолчал, услышав, что остальные направляются в гостиную, потом закончил:

- Вот почему я стал таким. Теперь у меня не осталось никаких иллюзий. Я ощущал себя немцем. Но с того времени я больше не немец. Эта чертова система должна быть уничтожена.

- Если мы не нарушим буржуазную идиллию, то можем продолжить наше собрание, - сказала Фредерике Кункель, входя в комнату вместе с остальными.

Он повторил свои требования. Новое оружие, поскольку его револьвер покоится на дне Эльбы - ведь из него он стрелял в охранника. Деньги - ему в руки завтра же, чтобы перевести их в Швейцарию, а значит, и короткий отпуск.

Они возражали против поездки в аэропорт из соображений безопасности. Карл посмеялся над ними, заявив, что никому в голову не придет подозревать террористов Западной Германии в переводе награбленных денег в швейцарский банк. К тому же он не находится в розыске.

Им пришлось еще раз собрать короткое, всего на час, совещание на кухне и прийти к выводу, что он слишком неопытен, чтобы их перехитрить.

Когда Карл поднялся на второй этаж, Моника уже спала. Он подошел к кровати и пощупал ее лоб. Похоже, у нее все же была небольшая температура. Если она отлежится пару дней, то рана быстро затянется. Он подумал, что теперь у нее есть еще одна особая примета - грубый шрам около восьми сантиметров с левой стороны между пятым и шестым ребрами. Внезапно он почувствовал прилив нежности, но, как бы запрещая себе это, быстро поднялся и вышел на балкон. Взял кассету с записью сонаты ми-мажор Бетховена, надел наушники, не включая света, сел на диван и стал слушать музыку.

Чтобы отогнать мысли о Монике, Карл стал думать о Мартине Бере.

Рассказ Мартина потряс его. Неужели полиция могла осудить, зарегистрировать, сделать гражданами второго сорта, наложить запрет на работу в демократическом государстве и так далее? По всем его понятиям, история, рассказанная Мартином Бером, была абсолютно невероятной. Ничего подобного не могло произойти в Германии Бетховена и Гёте.

Но он поверил этому. Во время рассказа он вглядывался в Бера все с большим вниманием. Лицо его было спокойным и уверенным. Рассказ был убедителен, логичен. Вполне похоже на правду, что заключенные - члены РАФ подвергались неоправданным и ненужным жестокостям в бункерах Штамхайма. А значит, протест - дело справедливое. В результате ведь Мартину Беру запретили работать. Он был учителем в начальной школе или только готовился им стать. Государство заявило, что не доверяет ему обучение своих детей, и он в конце концов стал террористом. Это - с одной стороны.

А с другой - он убил двоих. Следовательно, за это он мог получить пожизненное заключение. Карл сам должен был передать его в руки правосудия.

А ведь сам Карл убил четверых. И за храбрость получил медаль Густава III.

Главное - не сойти с ума, подумал он.

Он летел в Цюрих с ручным багажом - всего несколько книг, только что купленные музыкальные кассеты и десяток западногерманских газет. Деньги, якобы предназначенные для его счета в Цюрихе, уже лежали вместе с его рапортом в камере хранения на Центральном вокзале Гамбурга. Он решил не ломать себе голову над тем, какое решение будет принято Ведомством по охране конституции. Карл не очень-то надеялся, что оно посчитает добычу достаточно большой, и, возможно, удар уже будет нанесен к тому времени, когда он вернется в Гамбург. Хотя он просил информировать его заранее. Но вероятнее всего, они выберут альтернативный вариант: расширить операцию и захватить заодно и группу Зигфрида Хаузнера.

Карл развлекался, читая газетные версии ограбления банка. Информация была путаной и противоречивой, хотя в одном пресса была единодушна: было очевидно, что это новое ограбление - дело рук РАФ. Гамбургская "Абендблатт" была ближе к правде и точнее других утверждала, что стрельбу, вероятнее всего, открыли не грабители, а охранник, легко ранивший одного из террористов. Казалось, не было ни одной ошибки и никаких спекуляций о Рэмбо-Грабителе. Впрочем, другие новости преподносились совсем иначе; немецкий сезонный рабочий и еще пять человек были убиты в никарагуанской провинции, за всем этим стоят "контрас".

А в "Бильде" все было наоборот. Через всю первую страницу белыми буквами по черному фону шла надпись:

РЭМБО-ГРАБИТЕЛЬ СНОВА НАНЕС УДАР

ПЯТЬ РАНЕНЫХ

КРОВОПРОЛИТИЕ В БАНКЕ

И единственная фотография - окровавленный мраморный пол в банковском зале и на заднем плане, размыто, - носилки, на которых лежал раненый.

Газета сообщала, что на этот раз Рэмбо-Грабитель был вооружен автоматом и действовал вместе с двумя точно не опознанными полицией членами РАФ из "основного ядра". В Ведомстве по охране конституции подтвердили эту версию, но сказали, что они не имеют какой-либо более точной информации. Когда полицейский, который ее хотел давать показаний, появился в зале одновременно с охранником, Рэмбо-Грабитель открыл огонь по посетителям банка, чтобы отвлечь внимание служащего, а потом хладнокровно выстрелил в охранника и направил свой автомат в полицейского, который предпочел сдаться. Охранник был на волосок от смерти, но ему повезло: он дернулся как раз в тот момент, когда прозвучал выстрел, и тем самым сохранил себе жизнь.

Наконец, установлен факт участия в ограблении Рэмбо-Грабителя - полиция по каким-то причинам не хочет его называть, даже отказывается подтвердить, что речь идет о нем, хотя это совершенно очевидно. Поскольку этот страшный человек присоединился к террористам, он наводит страх лишь одним своим появлением. Это была кровавая акция.

Карл довольно быстро просмотрел газеты. Что-то странное было в том, что "Бильд" не называет Рэмбо-Грабителя. Это только придавало большую таинственность и усиливало накал страстей. А кроме того, могло возбудить подозрение у его случайных товарищей по группе на Брайтештрассе.

Он сунул газеты в карман кресла перед собой и попытался разглядеть что-нибудь в окне. Но ничего не было видно: земля была закрыта сплошными облаками.

Карл подумал о Монике. Она напоминала ему Тесси, если бы только немного американизировать ее двусмысленную немецкую полуулыбку, и если бы у нее были длинные волосы, как на полицейских плакатах, то...

Нет, я не должен делать глупостей, повторил он про себя.

Когда Карл читал о себе в газетах, он прежде всего представлял Мартина Бера и его фотографию розыска, сделанную, судя по одежде и виду, когда Мартин был арестован полицией, избит и подавлен. Мартин все больше и больше менялся по мере приближения момента ограбления. В конце концов Мартин превратился в мягкого, задумчивого человека, ведущего перед камином свой рассказ, с глазами, полными меланхолии и мрачного юмора.

С другими Карл не заговаривал о жизни. Вернер Портхун был неизменно враждебно подозрительным. А с Фредерике Кункель, этаким "железным шефом", лишенным человеческих эмоций, и с "Сабиной Ледерс" (она же Ева Сибилла Арнд-Френцель) было абсолютно невозможно достигнуть ни малейшего контакта.

Ему надоело анализировать разницу в характерах террористов, и он задумался о себе. Если Уве Дее и его "специализированные группы" сегодня совершат налет и уничтожат террористов, то его там не будет. Но он очень-очень хотел, чтобы Моника и Мартин также избежали этой участи.

Карл попросил стюардессу принести коньяку. Это оказался "Реми Мартен", тот же, что Мартин получил от какого-то "французского друга" (следовательно, существует связь, должен ли он ее проследить?).

- Я шведский офицер, - произнес Карл вполголоса по-шведски. Впервые за все эти дни он подумал или сказал что-то на родном языке, который уже казался ему почти иностранным; до этого он говорил на смеси плохого немецкого и английского. - Я шведский офицер, - снова повторил он уже тише, четко выговаривая слова. - Я здесь для защиты демократии от врагов. Террористы угрожают Швеции. Они мои личные враги. Моя задача проста и ясно определена. Я участвую в операции, чтобы предотвратить их действия, обезвредить большую часть их руководителей и защитить мою собственную страну.

Чепуха, подумал он и быстро опрокинул в себя коньяк, как будто это было виски. Сентиментальная чепуха. Если бы они знали, кто я, они бы наверняка попытались убить меня, и попытка, несомненно, удалась бы. Значит, или они, или я. Вот и все.

В Цюрихе он снова положил на свой счет тридцать франков, и банковский служащий, рассматривавший это, вероятно, как своеобразную форму экономических операций, ничем не выдал своего удивления.

Сразу из аэропорта он отправился в Гамбург на метро и сделал пять или шесть беспорядочных и неожиданных пересадок, прежде чем добрался до камеры хранения. Там он нашел толстый конверт, который положил во внутренний карман, а затем отправился в туалет - метрах в двадцати пяти.

В конверте было десять тысяч марок, расписка, подтверждавшая получение оставленных им денег, и краткое сообщение.

Цель операции расширялась, как он, впрочем, и предчувствовал. Никакие акции пока не будут предприниматься против Брайтештрассе (умно, очень умно, подумал он).

Дальше запрос, нужно ли ему новое оружие, а также расписка о возвращенном пистолете. Затем инструкция: в случае необходимости использовать телефон. Время для подготовки удара по Врайтештрассе рассчитано - тридцать минут (черт, подумал Карл, я забыл сообщить о взрывчатке у двери). Дальше непонятная информация: власти оставили без последствий новое ограбление, но впредь надеются на максимально возможную осторожность. Черт возьми, как же теперь это должно быть истолковано? Уж не думают ли они, что ограбление произошло по небрежности и было ненужным? Далее еще более туманный призыв соблюдать особую осторожность в общении с известными личностями. Странно немного, как будто он сам когда-нибудь думал иначе.

Карл разорвал сообщение на мелкие кусочки и спустил в унитаз, проследив, чтобы ничего не осталось. Потом вышел, купил конверт и марки и послал расписку обычным путем в свой банк, в Стокгольм. Затем вернулся и положил в камеру хранения другую расписку - в тот же полученный им коричневый конверт.

Он доехал до Брайтештрассе на такси, вышел за пять кварталов до дома 159 и последний отрезок прошел пешком. Его никто не преследовал. Моросило, улица была безлюдной и тихой, слышно было лишь, как шуршат по мокрому асфальту шины автомобилей. Он чувствовал себя совершенно опустошенным и думал только о том, чтобы не наступить в лужу по пути.

Дверь ему открыла после особого сигнала неизменно неулыбчивая Ева Сибилла.

- Хорошо, что ты пришел, мы ждали, - она повернулась и пошла в глубь квартиры, не обращая больше на него внимания. Он вздохнул, вдруг почувствовав облегчение.

Но в гостиной перед камином сидел человек, которого Карл сразу узнал, хотя прежде видел лишь по плохой фотографии. Больше никого в комнате не было.

- Добро пожаловать, меня зовут Хорст, - сказал Хорст Людвиг Хан, протягивая руку и напряженно улыбаясь.

Карл пожал руку, снял с себя мокрую куртку, повесил ее на кресло, сел, делая вид, что для него Хорст - просто самый обыкновенный Хорст.

- М-да, - сказал Карл. - Ты, конечно, общался с товарищами. Они тебе говорили, кто я?

- Разумеется, мы все плывем в одной лодке.

- С этим я по существу не могу согласиться.

- Да, мне говорили, что у тебя особые интересы. Но мы выйдем и полетим вместе - ты, я и еще один человек. Через десять часов. А вначале поедем на машине. Выезжаем через десять минут.

Карл внезапно представил себе поездку на машине по темной мокрой дороге. Он решил ничего не говорить, поскольку туманные указания Хорста Людвига Хана требовали, конечно, пояснений.

- Мы полетим через Вену в Дамаск, где добудем часть снаряжения. Нам нужно твое знание техники, вот о чем идет речь. Будут ты, я и еще один товарищ.

- Почему, черт побери, я должен лететь с вами?

- Я же сказал, нам нужны твои знания.

- Это не достаточный довод.

- А в компенсацию за два ограбления банка?

- Вот это веский довод. Но не говори, что все результаты ограбления уже налицо. Какие-то деньги уже реально вложены, остальные - только теоретически деньги. Кроме того, мы, возможно, должны дождаться нового ограбления, уже почти подготовленного, о котором намекали, как я понял, "Бильд" и другие газеты.

- С этим все о'кей.

- Речь идет, следовательно, об РПГ?

- Да.

- Мы будем его добывать на базе или где?

- Об этом не беспокойся. Мы сможем добыть товар, но ты должен быть с нами, чтобы проверить его. Это все.

- Затраты на поездку?

- Об этом мы позаботились.

Минуту Карл сидел тихо. Если бы они хотели его убить, то никакая поездка в Дамаск не понадобилась бы.

Идея с РПГ, очевидно, сработала. Он избежит участия в новом ограблении банка. И будет не пять, а по меньшей мере семь захваченных террористов. Это представлялось несложным делом.

- О'кей. Позвольте мне переодеться и принять душ. Оружие, как я понял, мы с собой не берем?

- Совершенно верно.

Карл поднялся на второй этаж, встал под душ и вымыл голову. Затем побрился, обмотался полотенцем вокруг талии и зашел к Монике. Она спала. Карл положил ей руку на лоб. Температуры у нее не было.