"Варяг" - читать интересную книгу автора (Дойников Глеб Борисович)

Глава 12. На сопках Манчжурии

Владивосток. Весна 1904 года.

Дверь комфортабельного номера Астории на Светланской, превращенной в офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась, и обернувшийся на звук Балк увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими погонами и тросточкой в правой руке.

— Ну-с, господин главный хулиган с «Варяга», рассказывай, как дошел до жизни такой. На три дня тебя, Вася, без присмотра оставить нельзя. Ну зачем, зачем ты этого чинушу-то пристрелил?

— Как пристрелил? С каких это пор от пули в ступне и без уха умирать начали? Ты лучше расскажи, как сходили?

— Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь. Родной, ты чего в городе учудил? Я только и успел из порта до губы доехать, так мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в «Ласточке», что ты сманил половину казаков в городе к себе на какой-то там поезд. Что ты, наконец, застращал все чиновничество города и таскал по главной площади умирающего Петухова и не подпускал к себе патруль, отстреливаясь из ревельвера. И это за неделю четыре дня, что мне не до тебя было, так я был в море. Ну как я тебя одного отпущу на бронепоезде в Манчжурию? Ты же его пропьешь ил ив карты проиграешь!

— ОК. Давай по пунктам. В «Ласточке» я с армейцами не пьянствую, вернее, не только и не столько пьянствую, а скорее отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезд. Ну и заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? Конечно, я со знакомым хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окресностях. Что это не понравилось их начальству — не удивлен, но против царского указа не попрешь…

— Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы стал подделывать?

— Зачем подделывать-то? Я не знаю, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него просил, получил обратно за подписью императора через неделю. Право на отбор в "экспериментальный бронированный поезд русского флота «Варяг» под командованием лейтенанта флота Балка любого личного состава". Ну и там еще кое-что о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту…

— Ты не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он "чинил вышеупомянутому Балку", что его пришлось мочить?

— Он мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, не мог отказаться. Я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагоны были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны были. Так этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: "а давайте мы небольшой гешефт сделаем". И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток-Порт-Артур они сошли под откос, и теперь требуется их замена, а мне пять процентов от стоимости. Я ему честно сначала по хорошему пытался объяснить, что мне вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет, потом фыркнул, выписал-таки вагончики. Расписался я в их получении, пошел принимать. Так эта сука мне вагоны из сгоревшего пять лет назад депо подсунула, там даже оси так к буксам приржавели, что их паровозом не провернуть! Опять же, возвращаюсь к нему, и по хорошему говорю — мне на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам востанавливать, дай те вагоны, на которых груз для флота доставили, я их под разгрузкой видел, в нормальном состоянии, только добронировать — и вперед. Нет, говорит, берите, что дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать умные вещи, не крутите носом. Ну, тут на меня и накатило… Я таких гадов еще в том времени насмотрелся и натерпелся от них. Сунул я ему револьвер под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров и прочих флотских и армейских делах уже наварил. Сначала он еще кочевряжился, но как я ему ступню прострелил и отстрелил ухо — запел, как канарейка. В общем, список чиновников, подрядчиков и наворованных сумм у меня в каюте, под столом приклеен. Кстати — Греве то ли сам замазан, то ли настолько привык ко всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При замене мачты на «Рюрике» смета удвоена, дерево, которое заготовили для подкладки под броню, гнилое, купили по дешевке на свалке. То есть полетят эти листы в воду от первого попадания — болты срубит, зато кто-то наварил пару тысяч рублей. Трубки котлов, которые при ремонте «Варяга» использовались и были проданы морскому ведомству Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого «Варяга», который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он нашел, правда, как этот комплект вообще попал во Владивосток вместо Порт-Артура, тоже загадка… Хотя какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданый, не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства! Ну, я его на главной площади города в исподнем с простреленой ступней и ошметками ушка и привязал к фонарному столбу, с плакатом "так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота". А что, правда скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения, может, сердце слабое? Ну а от патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал — пойду на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто знал что тут в гостинице сидят господа офицеры. А стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому Петуху привлечь… Ладно, погорячился.

— Так, сиди тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду попробую твои завалы дерьма разгрести.

Через два дня Руднев снова появился на пороге камеры Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с "Варяга".

— Значит так, этот чинуша еще жив, в госпитале он. Одевайся в парадное, поехали на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с «Варяга», с оружием, сначала в госпиталь за твоим знакомым, а уж после в городское собрание с визитом. И это, списочек из каюты не забудь прихватить. Будем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора, наконец, объяснить людям, что такое законы военного времени. Будут знать, как у МЕНЯ воровать.

— А чего ты два дня полуроту собирал?

— Нет, я за два дня из Питера получил индульгенцию — крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном и живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. И главный петух в этом курятнике — я. И закрой пасть, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь про петуха откомментировать. Не та эпоха, не стоит. На выход, лейтенант Балк, с вещами!

Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики потом вспоминали не иначе как словами "Варфоломеевская ночь". Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с окровавленным ботинком и плечем покрытым кровью стекаюшей из уха, так хорошо повлиял на отвыкших от такого обращения «бизнесменов», что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в комнате для допросов Балка с парой страхолюдного вида казаков с винтовками, чтобы несгибаемый и "кристально честный" чиновник начинал каятся в своих грехах и закладывать сотоварищей. После чего раскаявшийся чиновник на глазах ожидавших своей очереди коллег отводился в соседний дом, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшему чиновнику, что "палец сорвался, а курок чувствительный". К концу недели в казну было возвращено материалов и ценностей на сумму более полумиллиона рублей. Все перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были позже собраны в зале городского дворянского собрания, и Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой — "до конца войны воровать у армии и флота нельзя". Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел без суда и следствия. Для тех, кто проникнется и будет трудиться, не покладая рук — вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.

Но больше всего чинуш и простых обывателей напугала и озадачила речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда крейсеров перед тем, как вести моряков на столь не характерное для них дело. Самым страшным было начало…

— Товарищи! — по рядам выстроившихся по экипажам моряков и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди офицеров.

— Да-да, я не оговорился. Я всех вас считаю своими боевыми товарищами. И тех, кто со мной на «Варяге» прорывался с трофеями вокруг Японии; и тех, кто со мной на «Богатыре» держал на почтительном расстоянии от захваченого купца трех «Мацусим». Тех, кто на «России», "Лене", «Оби», "Неве" и «Волге» ходил к японцам в огород. Кто на «Громобое» рванулся нам навстречу, зная, что, быть может, придется отбиваться от пары-тройки асамоидов; и тех, кто тушил пожар на «Рюрике», готовился к атаке японских крейсеров и ходил на Гензан на миноносцах; всех, от командиров крейсеров до последнего штрафного матроса я считаю своими боевыми товарищами. Ибо мы вместе ходили под Богом и японскими снарядами, даже если мы там были в разное время и не всегда были рядом. Сейчас нам с вами, мои товарищи, придется заниматься тем, чем армия и флот заниматься не должны — наводить порядок в этом городе. Но я верю, что мы, товарищи мои, справимся и с этим — не страшнее снаряда под ватерлинию будет. И еще. Я испросил у государя-императора разрешения, чтобы все члены Товарищества Ветеранов Войн Российской Империи имели право обращаться друг к другу как товарищи, как вне службы, так и на ней. Так что для всех вас я теперь "товарищ контр-адмирал". Если кто-то из господ офицеров считает, что такое обращение уронит его честь и достоинство — вступление в общество дело сугубо добровольное.

Когда смолкли восторженные крики «ура» и оторопевшему Балку удалось на минуту уедениться с Рудневым, тот был схвачен за грудки и с пристрастием спрошен:

— Ты что за балаган устроил, Петрович? Какие в жопу товарищи, почему? Чем тебе "господа офицеры" не угодили то?

— Вася, успокойся, — непривычно скромно и застенчиво начал Руднев, — все началось с идиотской оговорки. Я когда от тебя шел, у меня Стемман что-то спросил, ну а я, голова-то занята, на автомате его переспросил "Простите, ТОВАРИЩ капитан первого ранга"… Ну, пришлось пообещать, что разъясню. Наплел ему про это гребаное товарищество, мол, обдумываю, думал отвяжется… Не угадал — он вчера приперся с половиной офицеров крейсеров и попросил организовать общество немедленно! Я думал спустить на тормозах — сказал: "или все участники боевых действий, не струсившие под огнем, включая матросов и даже армейцы, или я не участвую". Думал — не проглотят, так нет — прогрессивная молодежь, блин! Согласились даже на это!!! Хотя и не сразу. Но ты не расстраивайся — через пару месяцев, я думаю, идея зачахнет.

— Знаешь, а может, и не зачахнет, особенно если этой идее помочь… Какую-то идеологию нам все равно надо будет Ильичу с компанией противопоставить, а если господа-товарищи офицеры на это готовы пойти, то почему бы и не "Товарищество ветеранов" для начала? Но надо ввести какие-то отличительные знаки на одежде, чтобы было сразу видно — господин перед тобой или товарищ… Устав надо разработать, табель о рангах и прочее… Может, чего и выйдет дельное.

— Но ведь в это товарищество по определению только служившие во флоте и в армии попадут, причем не все. Какая же это массовая идеология?

— Знаешь, за кем сила, то есть армия, тот в конце-концов и прав. Читал я как-то в детстве Хайнлайна, интересные у него были мысли… Опять же — по Петровской табеле о рангах чинчники они тоже, люд служивый. Может и для них что то организуем, типа "10 лет без единой взятки", посмотрим.

Но занятые выведением чиновничества и купечества Владивостока на чистую воду и созданием "партии еще более нового типа" Руднев с Балком пропустили ответный ход Того, который снова перевесил чашу весов войны на сторону Японии.

Хейрохито Того не любил работать ночью. Обычно светлые мысли чаще посещали его при свете дня. Но в последние пару месяцев планы войны на море шли к западным демонам, и Того невольно приходилось засиживаться за своим столом допоздна в попытках решить нерешаемое. Плохие новости приходили почти каждый день — сегодня, например, сначала Катаока, еле доползший на своем флагмане до Сасебо, доложил об очередном потеряном транспорте. Причем даже не потопленом, а захваченом русскими крейсерами. Потом из-под Порт-Артура пришло известие, что первая атака брандеров, которые должны были закупорить вход в гавань, провалилась. Транспорты были отогнаны или утоплены огнем все еще сидящего на мели на внешнем рейде «Ретвизана» и дежурных миноносцев. Значит, из Порт-Артура в любой день может выйти эскадра, достаточно сильная, чтобы о высадке десанта в Бедзыво, к которой все давно готово, не могло быть и речи. И на закуску, уже в темноте из Чемульпо пришло известие, что другой транспорт пропорол себе бок, неудачно навалившись на затопленную на фарватере в первый день войны «Чиоду». Значит, только что откорректированный график перевозок снова надо ломать и уточнять. Чертов «Варяг» продолжал вредить императорскому флоту, даже стоя в доке, действительно — кость в горле. И ведь просто так не поднимешь старый броненосный крейсер с фарватера.

СТОП. Старый броненосный корабль на фарватере… Просто так не поднять… Просто так и не утопить, ни миноносцам, особенно если тот будет отстреливаться, ни артиллерией — все-таки даже старый броненосец или крейсер с броневым поясом — это не транспорт. Нормы прочности и живучести совсем другие. Чем из старья японский императорский флот готов пожертвовать для обеспечения высадки армии? Старый казематный броненосец «Фусо» и тройка старых корветов типа «Касугари», пожалуй, подойдут. И пяток транспортов во второй волне. Если хоть кого-то из них удастся взорвать на фарватере Порт-Артурской гавани, то русская эскадра, хоть и очень сильная, никак не сможет помешать высадке десанта. Только надо дождаться, пока русские снимут с мели и введут в гавань «Ретвизан» — он стоит слишком близко ко входу, мимо него «Фусо» не пройти — и провести высадку сразу после закупорки. Неизвестно, сколько времени у русских уйдет на то, чтобы очистить фарватер, они уже пару раз удивили Того в эту войну, как приятно — своей неторопливостью, так и неприятно, в основном Руднев. Но он-то не в Порт Артуре…

24 февраля¹ в Порт-Артуре был двойной праздник. Во-первых, из Петербурга поездом прибыл долгожданный новый командующий эскадрой адмирал Макаров. Во-вторых — как по заказу в день его приезда наконец-то удалось снять с мели подорванный еще в первый день войны «Ретвизан» и затащить его в гавань. Эскадра ожила. Макаров потребовал от командиров кораблей невиданного — проявлять инициативу!

Сразу после объезда всех кораблей эскадры рангом выше миноносца Макаров собрал у себя командиров и устроил разнос тем, кто до сих пор не сдал в порт мины заграждения и не установил дополнительные заслонки на амбразурах рубок. На робкие попытки возразить, что "приказа, мол, пока не было", Макаров начал фитилить с главным лейтмотивом — "вы с доктором с «Варяга» встречались на четыре недели раньше меня, и он вам об этом говорил, а командир корабля обязан сам делать выводы, как именно поддерживать ввереный ему корабль в боеготовом состоянии". Каждый день на внешний рейд для отработки совместного маневрирования обязательно выходили по нескольку кораблей. И почти каждую вторую ночь на внешнем рейде была мясорубка. Макаров, с подачи Вадика, перехватившего его в Санкт-Петербурге накануне отъезда, никогда не отправлял в дозор меньше четырех миноносцев одновременно. Кроме них, на внешнем рейде всегда болтался миниум один старый, но довольно опасный для миноносцев противника минный крейсер ("Всадник" или "Гайдамак"), с которых сняли минные аппараты и 47-миллиметровые пугачи, зато насовали по полдюжины 75-мм. Обычно на рейд выходила еще и канонерка, а в готовности к выходу каждую ночь была пара крейсеров. Уже через две недели выяснилась разница в подготовке и характеристиках крейсеров, их командиров и команд. Идеальным борцом против чужих миноносцев оказался «Новик» под командой Эссена. Высокая скорость крейсера, шесть скорострельных 120-мм и абсолютная безбашенность командира позволяли занимать выгодное положение для расстрела минносцев противника и вовремя уворачиваться от ответных торпедных атак. За месяц «Новик» записал на свой счет два миноносца и минный катер. Правда, на самом деле оба миноносца японцы дотащили на буксире до Сасебо и, после ремонта, ввели обратно в строй, но утопление тараном минного катера действительно имело место быть. Впочем, японцы в долгу не остались, и по докладам командиров миноносцев «Новик» был подорван минами уже минимум три раза. На деле единственным повреждение лихого крейсера 2-го ранга были три пробоины от 75 и 57 мм снарядов. Вторым по эффективности, на удивление, оказался броненосный «Баян» под командой Вирена. «Аскольд» тоже проявил себя в единственно для него ночном столкновении вполне неплохо. Но его Макаров предпочитал использовать в дневных разведовательных выходах. Он, как и Варяг с Богатыром, были недосягаемы для броненосных крейсероя японцев, и слишком сильны для их мелких бронепалубников. Зато богиня отечественного производства — «Диана» (ее систершип «Паллада» все еще не вышла из дока, где ей не торопясь — в первую очередь работы велись на броненосцах, Цесаревиче и Ретвизане — устраняли повреждения от минной атаки в первый день войны) — оказалась довольно малоэффективной. Ее многочисленные 75-миллиметровки были эффективны только на близких дистанциях, подойти на которые этому медлительному кораблю было практически не реально. Правда, и японские миноносцы ее предпочитали обходить стороной. Посмотрев на это, Макаров загадочно хмыкнул: "и тут не соврал докторишка", и приказал снять с богинь половину 75-мм пушек, заменить их на четыре шестидюймовки, снятых с берега, а освободившиеся 75-мм пукалки установить по одной на корме каждого миноносца. После этой простой, как табуретка, меры, русские миноносцы наконец-то уравнялись в огневой мощи со своимим японскими визави. Результатом этих нововведений, а также каждодневного траления силами портовых буксиров и катеров, Макарову удавалось пока поддеживать рейд в почти абсолютной чистоте от вражеских мин.

Но через четыре недели размеренные и регулярные выходы в море (Макаров был вынужден учить эскадру элементарному совместному маневрированию) и ремонт поврежденных броненосцев были прерваны самым неожиданным образом. Для начала японцы перестали появляться под Порт-Артуром по ночам. Первые четыре дня это радовало, потом стало настораживать, все моряки с мозгами понимали — враг что-то задумал и копит силы. Алексеев, в очередной раз отменивший свой отъезд во Владивосток, ходил чернее тучи, но кроме постоянного действования на нервы Макарову, тоже ничего поделать не мог. Наконец явно назревающий нарыв прорвало. Вторая атака брандеров на Порт-Артур имела очень мало общего с первой.

В ту ночь дежурство на рейде несли четыре миноносца во главе со «Сторожевым» и «Манчжур». Первым приближающийся транспорт обнаружил «Решительный» и сразу же, оправдывая свое название, понесся в атаку. Над внешним рейдом разнесся вой сирены, оповещающий все корабли эскадры и береговые батареи о том, что пауза в ночных развлечениях закончилась. На дежурных «Новике» и «Диане» спешно выбирали якоря, а на остальных кораблях эскадры играли боевую тревогу и разводили пары. Не успел еще «Решительный» сблизиться с обнаруженным транспортом на расстояние минного выстрела, как с идущего в кильватере за головным японцем корабля по прожектору миноносца ударил залп шестидюймовых орудий… Кроме этого, из-за корпуса незнакомца "на огонек" выскочили восемь японских контрминоносцев. На «Решительном» лейтенант Корнильев, разглядев количество противников, приказал поворачивать обратно ко входу в гавань, под прикрытие береговых батарей. Однако к моменту окончания разворота его миноносец успел получить четыре 75-мм снаряда от истребителей противника и один снаряд среднего калибра с «Фусо», канониры которого вели огонь по прожектору, пока тот не догадались погасить. Взрывом шестидюймового снаряда на «Решительном» перебило паропроводы в котельном отделении, и теперь единственным шансом на спасение теряющего пар корабля было как можно скорее приткнуться к берегу. Над морем снова завыла сирена, на этот раз от того, что осколком одного из снарядов срезало предохранительный клапан. Душераздирающий вой продолжался минут десять, пока один из кочегаром не сплющил кувалдой ведущий к ней парапровод. Но свою задачу отважный кораблик уже выполнил — в Порт-Артуре готовились к встрече гостей. Но, к сожалению, там готовились отбивать очередной наскок миноносцев, пытающихся завалить рейд минами… Напрасно Корнильев, подбежав к сигнальному прожектору (радио на эсминцах в Порт Артуре не было, дефицит-с), орал на сигнальщика чтобы тот отстучал в Порт-Артур донесение о транспортах и, как ему показалось, крейсерах, направляющихся в их сторону. Дуговая лампа сигнального прожектора и провода были перебиты осколками, да и работа динамомашины через минуту прекратилась из — за падения давления пара. Все же для кораблика водоизмещением порядка трехсот тонн попадание шестидюймового снаряда — это если и не нокаут, то нокдаун почти наверняка. В отчаяной попытке предупредить эскадру об атаке брандеров Корнильев приказал выустить все имеющиеся под рукой ракеты, и в небо взвились 3 ракету красного цвета…

Реакция «Новика» и оставшихся боеспособными трех русских миноносцев на появление семерки эсминцев противника (восьмой, «Асагири», погнавшийся было за «Решительным» в попытке добить подранка, получил в скулу 75-миллиметровый подарок и, потеряв способность идти полным ходом из-за пробоины, теперь сам уползал в сторону Кореи) была предсказуема — при «бегстве» японцев от «Новика» в открытое море Эссен, естественно, за ними погнался. Когда через двадцать минут гонки крейсер попытался прекратить преследование более шустрых миноносцев, «беглецы» неожиданно все вместе повернули на него и попытались провести скоординированную торпедную атаку. «Новик» и примкнувшие к нему «Сторожевой», "Скорый" и «Страшный» встретили противника частым огнем. «Новик» не только удачно уклонился от выпущенных мин, но и всадил в шедший головным «Хаядори» сразу три 120-мм снаряда. Теперь настала очередь флагмана четвертого отряда миноносцев, стравив пары, пытаться затеряться в темноте. Но, в отличае от «Решительного», под боком у японцев не было берега, на котором стояли бы свои береговые орудия и который гарантировал бы относительную безопасность от преследования. На «Скором» разглядели бедственное положение японца, и теперь в минную атаку бросился уже русский контрминоносец². Но «Харусаме» и «Мурасами» не бросили флагмана, и первая атака «Скорого» была сорвана сосредоточенным обстелом с трех миноносцев противника. Однако противопоставить орудиям «Новика» японцам было нечего. Отбившись от Пятого отряда истребителей, русский крейсер, изменив курс, направился в сторону потерявшего ход «Хаядори». Командир Четвертого отряда истребителей капитан второго ранга Нагай приказал «Харусами» и «Мурасиме» снять с обреченного корабля команду, а сам остался на борту. Вместе с ним сходить с с истребителя отказались его командир, капитан-лейтенант Такеноучи, и семь матросов. Все они до последнего отстреливались от русского крейсера из носовой 75-миллиметровой пушки и разделили судьбу корабля, пойдя с ним на дно, когда «Скорый» во второй заход всадил неподвижному эсминцу торпеду в корму…

Не успел Эссен порадоваться победе, как с левого крыла мостика донеся крик сигнальщика — "Миноносцы с зюйда, пять штук идут на нас". Новик мгновенно, сказалась отличная выучка команды и прекрасные маневренные характеристики этого небольшого кораблика, развернулся к противнику левым бортом на сходящихся курсах. Не успели на головном, оторвавшимся от остальных миноносцев показать свои позывные, как на него обрушился град 120 и 75 миллиметровых снарядов. К сожалению для «Сторожевого», который пытался оторваться от превследующих его четырех миноносцев противника, огонь Новика опять был точен. Пока на Новике разобрали его позывные, пока Эссен приказал перенести стреьбы на преследующих истребитель японцев, и пока комендоры выполнили этот приказ (наводчик бакового 120 мм орудия Степанов уже наведя орудия на ускользающую в темноте цель, сначала выстрелил, попал с 9 кабельтов, а уже потом переспросил командира плутонга "что, что ваше благородие?") русский миноносец успел проглотить два русских же 120 мм снаряда, и пяток 75 болванок. Но в кутерьме преследования, отворотов, циркуляций, опять преследований, атак и уклонений основные силы охраны рейда Порт-Артура ушли от входа на фарватер как мимнимум на семь миль. План Того по отвлечению охранения рейда приманкой из миноносцев удался на все 100 %.

К этому моменту наконец то проснулись и артиллеристы береговой обороны. С Золотой горы засветили прожектор, луч которого уперся в окутанный паром Решительный, на остатках давления в котлах приближающийся к берегу. Артиллеристы батареи Электрического Утеса сразу же открыли огонь по несчастному кораблику, которому до берега оставалось пройти еще пол мили. До момента прекращения огня по Решительному успели выпустить восемь снарядов, один из которых пробил ему палубу, распоторошил угольную ямы и вышел через днище. Спасло корабль только то, что снаряды Утеса в начале войны были… Скажем так — несколько спецефическими. Миноносец стал быстро садиться носом и заваливаться на правый борт, но через минуту под его днищем заскрежетали камни, и корабль на 10 узлах выполз на берег. Не успела команда перекреститься и вспомнить Никлая Чудотворца, спасшего миноносец от неминуемого затопления, как с берега по эсминцу открыли огонь винтовки пехотной полуроты, охраняющей побережье… На ломаном английском поручик Северский потребовал от "японского капитана" немедленно спустить флаг и не пытаться взорвать корабль. Ему вторили простые пехотинцы на русском, в основном крывшие "узкоглазых макак" и стреляющих в застрявший в сотне метрах от берега корабль из винтовок В ответ с корабля донесся усталый мат, объясняющий истинное положение дел. К счастью для русских, перепуганные "высадкой японского десанта" солдаты стреляли из рук вон плохо. От пуль пострадал только боцман миноносца, которому прострелили руку, котрой он пытался махать объясняя что он русский. Суматоха ночного боя планомарно нарастала.

Подходящему к фарватеру, в компании пары старых корветов и трех транспортов, «Фусо» пришлось иметь дело только с «Манчжуром» и неторопливо начавшей выходить с рейда «Дианой», на которой при снятии с якоря заело брашпиль. «Манчжур», обнаружив крадущийся на десяти узлах (максимальный ход при котором из труб пароходов не вырывались факелы, и максимум того что мог дать "Фусо") к проходу транспорт противника, осветил тот прожектором и рванулся ему на встречу. Но не успели еще его канониры навести на цели носовые восьмидюймовые орудия, как вокруг самого «Манчжура» начали рваться неприятельские снаряды калибром не меньше шести дюймов… Рассчеты японского командования сработали во второй раз.

Когда чуть больше недели назад Того лично прибыл на борт «Фусо», стоящего в Кобе, удивлению командира корабля и всей команды не было предела. Действительно, бывший четверть века назад гордостью нового японского флота, его первый корабль сейчас, не смотря на уже две проведенные модернизации, безнадежно устарел. И у командующего флотом во время войны долдны быть более важные дела, чем инспекционная поездка по старым кораблям. Но речь вице-адмирала все поставила на свои места. Того объяснил построенному экипажу «Фусо», что император просит у них жертвы во имя Японии. Они должны своими телами и телом своего корабля заблокировать русским выход из по праву пролитой крови³ принадлежащего Японии Порт-Артура. Это позволит наконец высадить в Бедзыво армию генерала Ноги, которая с суши опять возьмет город, что ликвидирует угрозу со стороны русской эскадры, которая трусливо отказывается выходить на бой. Всем не желающим идти на почти верную гибель — Того не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, почти не реально, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа — было предложено сейчас же сойти на берег. Таковых на борту «Фусо» не нашлось. Тогда Того сам зачитал список членов экипажа, которые должны были вести броненосец в его последний боевой поход. Действительно, в самоубийственной атаке не было смыла иметь на борту полную смену кочегаров и механиков, штурмана и палубных матросов. Япония не могла позволить себе бесполезную гибель сотни обученных моряков. По плану Того, Окуномия тоже должен был оставить «Фусо» на своего старшего офицера и отбыть в Англию для принятия нового броненосца, переговоры о покупке которого сейчас шли полным ходом. Но тут случилось нечто бесперецедентное для помешаного на субординации и самурайских традициях подчинения приказам японского флота. Капитан второго ранга Окуномия не просто отказался выполнять приказ командующего Соединенным Флотом Японии вице-адмирала Того. Он вытащил из ножен фамильный меч, протянул тот в поклоне опешившему адмиралу и попросил или позволить ему командовать броненосцем в его последнем походе, или отрубить голову, избавив и капитана, и весь его род от позора бегства с поля битвы.

Когда Того разрешил ему остаться на борту и посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. По его предложению, головным шел транспорт «Ариаке», набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Его задачей было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шестидюймовых и 120-мм орудий «Фусо». При этом планировалось, что занятые обстрелом «Ариаке» русские в темноте примут «Фусо» за еще один транспорт и подпустят его на близкое расстояние. А при стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-мм старого броненосца были способны не только утопить миноносец, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора. Того не только согласился с разумным предложением, но и приказал установить на «Фусо» два дополнительных шестидюймовых орудия.

В принципе, если бы Порт Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря, под единным командованием — после первого выстрела Фусо по Решительному русские бы поняли, что к фарватеру идет что — то вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с та-таканием миноносных пуколок практически не возможно. Но береговое и морское командование жили каждое в своем информационном вакууме, абсолютно не зависимо друг от друга, и своми планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были абсолютно уверены, что если в море стреляет что — то шестидюймовое — это Диана или Баян. В порту же залпы Фусо приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника… Обычное русское разгильдяйство и ведомственная не согласованность усугублялась ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию.

Когда луч прожектора «Манчжура» уперся в явно направляющийся к фарватеру «Ариаке», на «Фусо» и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах нет смысла. На «Манчжур» обрушился град снарядов всех калибров, от 37 мм до 6 дюймов. Манчжур успел выстрелить из носовых восьмидюймовок всего пять раз. Первый залп по «Ариаке» лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. Последний снаряд был выпущен из левой погонной пушки уже с горящей канонерки (шестидюймовый снаряд с «Фусо» поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами) на циркуляции во время отворота к берегу. Невероятно, но один из направленных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт Фусо. Однако, при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию Сунгари. Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт — Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном, для того чтобы усложнить жизнь русским водолозам при подъеме корабля. Неожиданно для японцев, бетон спас Фусо от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснутая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона… Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. И хотя с внутренней стороны бетона взрывом откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, комбинированная конструкция не допустила затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие затопления междудоного пространства не смогли остановить корабль экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг. «Манчжур» получил с «Фусо» и корветов в общей сложности шесть снарядов среднего калибра, что в который раз доказало преимущество скорстрельной артиллерии. Последнее, что успела сделать канонерка перед поворотом к берегу это выпустить по «Ариаке» мину из носового аппарата (по примеру однотипного с «Манчжуром» "Корейца"), которую никто на транспорте даже не заметил. Отвернув и получив из трюмов доклады о повреждениях, перебитом паропроводе и многочиленных, хотя и не фатальных затоплениях Кроун решил на всякий случай приткнуться к берегу, что Манчжур и сделал.

Но и «Ариаке» от своей судьбы не ушел — на "Электрическом Утесе" включили прожектор, который сразу же навели на обнаруженный и подсвеченный «Манчжуром» транспорт. Батарейцы уже поняли, что чуть геройски не добили свой миноносец, и с удвоеной скорострельностью стали засыпать транспорт снарядами, дабы загладить свою ошибку. Вскоре, получив пару попаданий, японский брандер сначала потерял ход, а потом вспыхнул ярким пламенем от носа до кормы, освещая крадущиеся за ними корабли. Сразу же стало очевидно, что идея полить бревна старых бонов и рисовую шелуху, которыми набили транспорт для обеспечения плавучести (больше ничего труднопотопляемого в порту просто не нашлось) была не совсем удачна. По первоначальному плану «Ариаке» отвлекал внимание дозорных кораблей, которые потом в упор расстреливались «Фусо», и огонь береговых батарей. Но его командиру, тоже решившему умереть во славу Японии красиво, захетелось тоже иметь возможность утопить корабль на фарватере, если ему посчастливится самому до него дойти. Однако, все трюмы транспорта уже были набиты не тонущим мусором и старыми отслужившими свой век гнилыми боновыми загражденияями, он не только не утонул бы, даже с открытыми кингстнами и крышками люка, он мог заблокировать дорогу главной звезде шоу — «Фусо». Тогда командир корабля, лейтенант Мидауно, решил — раз не судьба утопиться на фарватере, то при случае, если удастся незаметно проскользнуть в гавань, стоит попробовать протаранить первый же подвернувшийся русский корабль. А для пущего эффекта зажечь корабль перед тараном. Закупив на свои деньги нескоько бочек керосина, командир посвятил в сой план только ближайших друзей, поэтому командование не имело шансов разъяснить ему неудачность его идеи. Сейчас подожженная снарядом «Ариаке» освещала идущие за ней корветы не хуже чем русские прожектора. Повезло только «Фусо» — следуя сразу за жертвенным транспортом тот успел просочиться чуть мористее, когда тот потерял ход, но до того как огонь разгорелся всерьез. В момент обхода «Ариаке» на броненосце шальным снарядом с берега снесло единственную трубу. Резкое падение скорости привело к тому, что Конго идущий менее чем в кабельтове за кормой последнего бускируемого «Фусо» катера, поочередно раздавил свои форштевнем все три билета на спасение экипажа броненосца…

Беда не приходит одна — тяга в котлах упала моментально, а давление пара и скорость через минуту. «Конго», заметив наконец опасность столкновения, отвернул в сторону берега, получил попадие в клюз, и теперь тащил за собой по дну моря правый якорь, перепахивая морской песок и пстепенно замедляя ход. Скрепя сердце и скрипя зубами командир отдал приказ послать на помощь кочерагам подносчиков снарядов от орудий. Эта вынужденная мера — сокращенная смена кочегаров физически не могла без трубы поддерживать давление пара для продвижения на скорости более 4-х узлов — как ни странно спасла всю операцию. Если корветы азартно отвечали на огонь с берега из всех стволов, то Фусо вынужден был времено прекратить огонь. Через пять минут тихого, неспешно движения, под завывание проносящихся высоко над палубой снарядов и бомб, Окуномия с удивлением понял, что весь огонь русских сосредоточен на отставших корветах. Теперь он уже сознательно приказал не открывать огня до тех пор, пока русские не прекратят «игнорировать» ползущий ко входу на фарватер «Фусо». Но у артиллеристов и прожектористов Утеса и Золотой горы было занятие поинтереснее, чем выискивание в темноте не стреляющей мишени — они радостно рвали на куски подставившиеся корветы, которые упорно отсреливались из своих допотопных пушек… Причем, отстрелались не всегда безобидно — один удачно пущеный кем — то из корветов снаряд погасил береговой прожектор, со все обслугой. Второй разорвался на территории «подшефного» хозяйства на Электрическом Утесы, вызвав многочисленные ранения и жертвы среди кур, и свиней.

Потеряв в темноте головной корабль, на котором был единственный опятный штурман, знающих под ходы к Порт Артуру как свои пять пальцев, остальные корабли японского отряда стали расползаться кто куда. Два корабля пытались прорваться к гавани под берегом, но один наскочил на мину, второй налетел на затопленны ранее брандер. Остальные были в конце концов добиты береговой артиллерией, в зону действия которой эти тихоходные корабли зашли слишком далеко, что и предрешило их судьбу.

"Фусо", тем временем, дошел до начала фарватера. Навстречу ему по проходу нетопливо и величественно, как и полагается богине, шла Диана. Задержка крейсера с выходом из — за заевшего брашпиля усугубилась решением командира корабля Залесского не расклепывать якорную цепь, а устранить задержку. На робкий вопрос старшего офицера — "а как же срочность выхода по тревоге" — не возмутимый капитан потягиваясь проворчал, что "нам вообще можно было бы не выходить, миноносцев Новик и сам погоняет, как всегда, а для чего крупнее есть Утес и Золотая гора, нам сегодня ночью в море делать нечего, два крейсера в дозоре вообще блажь адмирала". Заметив в темноте медленно идущий по фарватеру небольшой корабль, командир Дианы совершил еще одну, последнюю и непоправимую ошибку — он принял его за поврежденного «Манчжура» возвращающегося в гавань. Он даже приказал дать задний ход и принять вправо, чтобы "пропустить бедняг". Залесский отдал приказ об обстреле «Фусо» только после того, как по тому открыла наконец огонь батарея Золотой горы. К сожалению, попасть по маленькому медленно плетущемуся в темноте броненосцу из мортир никак не удавалось. Канониры то вводили поправку на скорость в 15 узлов, и тогда снаряды вздымали стобы вода перед носом «Фусо», то стреляли по нему как по стоячей мишени, и тогда пенился уже кильватерный след старого корабля. Пара снарядов из шестидюймовок Дианы, с вечера заряженых чугунными снарядами — против миноносцев — бессильно раскололась о бронированный и забетонировнный борт японца. Еще через два минуты с Дианы, наконец засветившей прожектор у видели, что пришелец медленно разворачивается поперек фарватера в самом узком месте, и на нем отдают якоря. У Залесского хватило ума задробить стрельбу, чтобы не топить брандер на фарватере, но что делать дальше он придумать не мог — времени на посылоку десантной парти и заведения буксира яано не было. С японца доносились небольшие взрывы — подрывали кингстоны и двери водонепроницаемых переборок, и в любой момент он мог просто взлететь на воздух (единственной причиной по которой на «Фусо» не взорвали погреба было отсутствие в них боезапаса — Того решил не рисковать возможностью случайного преждевременного подрыва от попадания русского снаряда). Неожиданно, мимо замершего крейсера на максимальных для него 11 узлах, с воем сирены пронесся портовый буксир Сильный. Буксиром командовал лейтенант Балк 2-й, старший двоюродный брат недавно ставшего лейтенантом Балка с Варяга.

Все хорошие офицеры, всех армий мира делятся на две группы — офицеры бывают идеальные для мирного времени, и для войны. Причем переходы из группы в группу практически не возможны. Во времена долгого мира офицеры военного времени хиреют. Их затирают по службе чистенькие умеющие навести порядок в казарме и красиво отрапортовать офицеры мирного веремни, их не любит начальство за излшнюю независимость и хулиганистость. Их поголовье сокращается, и поддерживается только за счет притока недоигравших в детстве в войну мальчишек романтиков. Зато когда начинается серьезная, большая война естественный отбор начинает идти по совсем другим критериям… Неожидано выясняется, что блестящий капитан, может блестать только на паркете танцпола или светском приеме, а под огнем теряет не только блеск и лоск, но и голову. Зато задерганный выговорами за пьянство и хулиганские выходки лейтенант может неожиданно пустить свою неумную, бьющую через край на горе начальникам, энергию в нужное русло. О чем это я? Просто лейтенант Балк 2-й, третий год «временно» командующий буксирным судном Сильный и которого еще более полугода назад должны были произвести в капитан — лейтенанты, был не просто идеальным офицером военного времени. Он был уникумом. На Сильный его «задвинули», буквально убрав с глаз долой Алексеева, и надеясь что на медленном буксире от остепенится. Вместо этого, он внушил команде, что "экипаж буксира Сильный должен соотвествовать названию корабля", и менее чем через год команда в охотку, под руководством и при личном участии командира, жонглировала каждое утро пудовыми гирями. На верхней палубе буксира всегда были в наличае гири, штанги тяжеленные цепи и прочие снаряды бодибилдеров начала века. Вскоре Сильные дожонглировалась до того, что в кабаках Порт Артура появилась новая примета — на тех кто с Сильного меньше чем втроем на одного не наезжать. А еще через полгода перестали задирать вообще, потому, что обидчиков Сильные находили всегда, а их командир никогда не выдавал членов команды для наказания, назависимо от того, что те натворили в городе. Подобно легендарному поручику Ржевскому о нем слагали анекдоты, причем почти все они имели под собой реальную подоплеку. Он спасал утопающих, тиранил чиночников всех мастей и рангов, а иногда и «купал» наиболее зарвавшихся из них прямо в гавани, перебрасывая тех через борт на радость команде. В нашей истории он получил за геройство на войне 2 ордена, что для командира БУКСИРА — беспрецедентно. Если надо было послать куда — либо невооруженный корабль — Балк всегда был тут как тут. Его бускир всегда и всюду поспевал, и не раз попадал в переделки. Перед сдачей крепости он прорвался из блокированного Порт Артура на КАТЕРЕ тогда, когда полноценные боевые корабли предпочитали не рисковать и самозатопиться. Перед этим он, в нарушение прямого приказа коменданта крепости, взорвал свой буксир, чтобы тот не достался японцам. После войны, он постоянно конфликтовал с любым начальством по любому поводу, скучал, много пил и, в конце концов, не найдя себя в мирной жизни, переведенный за очередное художество командовать с миноносца на транспорт застрелился…**** Но сейчас, этот молодой и полный жизни хулиган, бельмо на глазу начальства, любимец команды и всех молодых бесшабашных офицеров, несся полным ходом навстречу японскому брандеру и своей судьбе.

По случаю войны буксир был штатно вооружен парой 37 миллиметровых пушечек, а по случаю предприимчивости командира на него поставили еще и пару старых картечниц Гатлинга. Как поговарили во флоте, их Балк то — ли выиграл в карты, то — ли просто украл у кого — то из капитанов миноносников. Впрочем, экипаж миноносца и сам снял их с наскочившего на мель японского брандера, при первой попытке заблокировать проход рейд. Вообще — то, по сигналу тревоги буксиру сниматься с якоря было не обязательно, даже если он и стоял по парами рядом с выходом. А снявшись, разумно было бы отходить в глубину гавани, а не пробираться по мелководью к открытому морю потому, что гонять по рейду японцев — не его дело. Для этого в составе эскадры было достаточно и боевых кораблей. Но Балку не сиделось в гавани. Для себя он придумал оправдание — если какой то из русских кораблей потеряет ход, он сможет быстрее отбуксировать его в порт. Эта отговорка уже пару раз выручала его при разборах «неподобающего» поведения буксира во время ночных схваток на рейде. А утром 3 — го марта, успев притащить после ночного боя на буксире в гавань подорваный японской миной Властный, до того как тот затонул, он получил благодарность от Макарова, и разрешение находится при атаках там, где сочтет нужным. При условии, что его буксир не будет путаться под ногами боевых кораблей.

Сейчас «Сильный» не стал "путаться под ногами" у нерешительно замершей «Диане», с которой пытались спустить паровой катер, а обойдя ту по дуге, пошел прямо на «Фусо». Его капитан на мостике громко кричал — "Приготовиться к тарану!!". Он жадно, читавший все доходившие до Порт Артура газетные статьи о подвиге Варяга и Корейца, и прекрасно помнившил детсткие игры со своим двоюродным братом, в которых он, более старший и крупный всегда выходил победителем. Теперь и у него появилась тень шанса совершить что — то, хоть немного похожее на подвиг своего удачливого братца, и уж он то ее точно не упустит. Впрочем, кроме жажды подвигов непоседливым лейтенантом двигал элементарный здравый смысл. Если брандер, в котором он к своему удивлению в свете прожектора опознал силует «Фусо», затонет там, где он сейчас стоит на якорях, из гавани смогут выходить только миноносцы. Сам три года шныряющий по фарватеру туда сюда почти каждый день, Балк прекрасно понимал, что японец выбрал для затопления идеальное место. Он даже успел подумать, что именно там топился бы и он сам, реши он насолить адмиралу Макарову по крупному. На «Фусо» поначалу отстреливались от «Дианы», но разглядев несущийся на них на все парах с влюченной сиреной портовый пароходик, перенесли огонь на него. Но к этому моменту на старом броненосце в строю остались только одна шестидюймовка и пара орудий калибром поменьше. В буксир попал один шестидюймовый снаряд, осколками которого изрешетило рубку и мостик. Мелкий осколок японского снаряда пробил дерево рубки и завяз в мощной грудной мышце капитана, упершись в ребро. Смерть не добралась до сердца лейтенанта всего то один дюйм. Рулевому повезло меньше — осколок, влетев в окно рубки попал ему в лоб, а еще пяток вошли в тело. Смерть была практически мгновенной. Когда Сильный приблизился на пять кабельтов в Фусо наконец то попал 11 дюймовый мортирный снаряд с Золотой Горы. По стоящей мишени вечно мазать не могли даже не слишком точные мортиры. Сразу после этого, в телефонной трубке на командный пункт батареи (одно из нововведений которые Макаров почерпнул в папке, переданной ему доктором с Варяга) наконец то раздался голос Макарова, который потребовал прекратить огонь по стоящему на фарватере кораблю. После впечатляющего взрыва на палубе огонь с Фусо прекратился на минуту, которой хватило Балку на то, чтобы снять со штурвала тело рулевого взяться за рукоятки самому. Он ювелирно, отработав за два кабельтова до борта брандера "полный назад", снизил скорость в моент удара с одинадцати до пяти узлов. Поэтому энергия удара была потрачена не на проламывание бронированого борта «Фусо», а на его разворот вдь фарватера. На какое то время наступило шаткое равновесие — Сильный пытался развернуть стоящий поперек фарватера бранеро-бронеосец, кормовой якорь «Фусо», вцепившись в дно с истинно самурайским упорством, пытался ему это не дать сделать.

На мостике Фусо, Окуномия мрачно наблюдал за усилиями русского буксира, который был на волосок от того, чтобы пустить все жертвы принесенный в этот день псу под звост. Что еще он мог сделать, при условии того, чтоб почти все орудий выведены из строя и только пара 47 миллиметровок все еще отсреливается от навалившегося на борт буксира? Только повести всех, кто все еще был на ногах в последнюю атаку, и попытаться пробившись в рубку буксира отвести тот от борта тонущего броненосца, который уже осел на полтора фута. А может вообще удастся утопить этот чертов буксир прямо у борта «Фусо», тогда уж точно фарватером еще долго не смогут воспользоваться крупные корабли. Над палубой броненосца пронесся последний приказ командира, -

— Команде вооружиться всем чем можно! За Императора и Японию, на абордаж!!!

Рулевой матрос, который схватив со стенки рубки пожарный багор кинулся было в схватку, был послан в машиное отделение, с приказом донести приказ об атаке до низов броненосца, где сейчас была сосредоточена большая часть команды. Первой волне атакующих не повезло — их встретила уцелевшая картечница Гатлинга, из которой азартно и метко палил прапорщик Щукин. На борт Сильного успели перепрыгнуть только десять палубных матросов из трех десятков кинувшихся в атаку. Пятнадцать человек были выведены из строя в момент рывка. Остальные порятались от ливня стальных пуль за кнехтами и раструбами вентиляторов. Окуномия резонно решил дождаться второй волны из кочегарок, погребов и машиного отделения и пиказал уцелевшим матросам затаиться и ждать. Столь удачно отсрелявшаяся картечница была снесена за борт внезапно ожившей 76 мм пушкой вместе с перезаряжавшим ее расчетом. Второй выстрел пушка сделать не успела — на Диане проснулись и всадали в место откуда раздался выстрез сразу три сегментных снаряда. Промазать с пяти кабельтов не смогли даже артиллеристы крейсера носившего гордое прозвище "сонной богини".

— Илья, подкинь ка мне на мостик с палубы гриф от штанги, только побольше и бысто, — прокричал Балк ординарцу.

— Зачем, ваше благородие? — оторопело спросили снизу с палубы.

— Так у нас на борту из оружия только пара револьверов и пяток винтовок, — весело проорал командир, наскоро промокая рану на груди салфеткой, — а японцы сейчас опять полезут. Да кстати о револьвере, лови!

С этими словами он перебросил свой наган ординарцу.

— А как же вы, ваше благородие? — поймав револьвер и засунув его за пояс поинтересовался матрос, просовывая через ограждение рубки полутарометровую стальную палку.

— А я обойдусь, — проворчал Балк и легко прокрутил в руке пудовый гриф, — это ты у нас на борту меньше месяца, сопля худая. А те кто тут хоть полгода отходил — им оружие не к чему. Да и японцев его не густо будет я думаю. А ты рви в машинное, предупреди чтобы вооружались и готовились отбиваться — японцев я думаю раза в три больше будет, могут и до них добраться.

Через три минуты на палубу Сильного ринулась толпа кочегаров из низов японца. Ее прилив был частично остановлен пулеметным огнем с фор марса приблизившейся Дианы, но часть нападавших все же смогла под руководством размахивающих катанами офицеров перебраться на Сильный. Во второй раз за эту войны на палубе корабля закипела жаркая абодажая схватка, и опять во главе русской стороны был человек по фамилиии Балк. Тенденция? Долгого боя не получилась — команда Сильного доказала, что последний год не зря была грозой ночного Порт Артура — японцев вымели с буксира как мусор метлой. В схватке на ломах и цепях преимущество в силе было на стороне русских. На носу буксира боцман Хотько с разбойничьим посвистом крутил вокруг себя метровой стальной цепью, раз за разом снося за борт пытающихся перепрыгнуть через фальшборт японцев. Он продержался три минуты, пока кочегар с «Фусо» в прыжке не уволок его за борт. Впрочем, в отличае от японца, Хотько удалось в тот день из воды выбраться. Через месяц отлежав в госпитале с прстудой, он вернулся в строй.

К этому моменту, цепь японского якоря не выдержала напора русской паровой машины, и лопнула. Сильный успел развернуть брандер вдоль фарватера, но тут под днищем старого броненосца заскрежетал камень, и он заваливаясь на правый борт распрол обшивку в носу парохода. Поняв, что дальнейшее пихание японца бесполезно, Балк еле успел приткнуть стремительно набирающий воду буксир носом к берегу. К его рубке добежали только трое японцев, но грифом в ту ночь ему поработать все же пришлось. Утром стало ясно, что замысел японского командующего скорее удался чем нет — фарватер был заблокирован наполовину. Из Порт Артура теперь могли выходить только кресера и миноносцы, для броненосцев проход был закры. Япония опять безрасдельно господствовала в море.