"Марафонец" - читать интересную книгу автора (Голдман Уильям)

2

Сцилла вошел в зал аэропорта и сразу засек типа в парике, на мгновение заколебался, и было от чего: во время последней встречи с этим типом оба они очень старались убить друг друга.

Конечно, то был Брюссель, и там была работа, а здесь Лос-Анджелесский международный аэропорт, отдых, если считать полеты отдыхом. Но все это не очень-то облегчало положение Сциллы: как объяснить человеку, которого ты когда-то пытался пришить, что сейчас ты не на работе и тебе просто хочется поговорить? Нельзя же вот так подойти и сказать: «Привет! Как дела?», потому что в голове твоей появится еще одна и совсем ненужная дырка прежде, чем слово «дела» прозвучит полностью.

Обезьяна прекрасно владел оружием. Обезьяна теперь работал на арабов, вроде бы на Ливию или на Ирак – Сцилла эти страны всегда путал. Как только Сцилла вернулся в Отдел, он запросил досье на Обезьяну, зная, что оно найдется, и весьма пухлое, – Отдел гордился своим умением собирать и систематизировать информацию о любом агенте из чужих служб.

Нет, Обезьяна не всегда ходил во врагах. Он часто менял страны и хозяев, но шесть лет он работал на британцев, а два года после этого – на французов. Затем попробовал работать независимо, но, видимо, ничего не вышло, редко у кого это дело получается, лишь загадочный и жестокий мистер С. Л. Чен работал без постоянного контракта и жил прекрасно. После попытки обрести независимость Обезьяна задержался ненадолго в Бразилии, затем побывал в Албании перед долгосрочным контрактом с арабами.

Сцилла смотрел на маленького человека в парике, сидящего на дальнем стуле у стойки. Интересным в этой ситуации было то, что перед Сциллой возникла задача – подойти, представиться и остаться живым. Если же такие люди, как он и Обезьяна, схватились, то маловероятно, что оба остались бы живы. Несмотря на то, что Обезьяна был маленького роста и выглядел мальчиком из церковного хора, вот уже лет десять он, как никто другой в мире, владел любым огнестрельным оружием, тогда как Сцилла и Чен считались лучшими специалистами по убийству голыми руками: ладонью, тыльной ее стороной, правой рукой, левой, все равно.

Разумнее было бы, думал Сцилла, поискать другой бар. Он не боялся риска, но по возможности избегал его. Уже сделав несколько шажков назад, он остановился, потому что, черт возьми, ему хотелось поговорить с Обезьяной. Такая возможность нечасто выпадает, ведь когда Сцилла только начинал работать в Отделе, Обезьяна был одним из пяти-шести человек на весь мир, кто мог с законным на то основанием считать себя легендарным.

Сцилла припомнил имена остальных: Брайтон, Тренч, Фиделио – и все уже, увы, пущены в расход. Безжалостно.

И вот Сцилла в движении. Он был необычайно проворен для человека его комплекции и особенно хорошо умел набирать скорость, а это самое главное. Когда-то Сцилла слышал, как один баскетбольный тренер спросил у другого об игроке:

«Он быстрый?» Вопрос запомнился. До этого Сцилла не задумывался, что человек может быть быстрым или медлительным. Сцилла двигался вдоль стойки, за стульями, и, подойдя достаточно близко, изобразил на лице радость от встречи и бросился к человеку в парике. Он крепко обхватил его мощными руками, придавив к стулу, а со стороны все это казалось встречей двух старых друзей, которые своеобразно приветствуют друг друга. Сцилла прошептал:

– Спокойно, Обезьяна.

И услышал в ответ:

– При мне ничего.

Сцилла сел на стул рядом, на него произвели впечатление реакция и самообладание Обезьяны: именно реакция делала его несравненным во владении оружием, а не глаз, который был тоже неплох – проще сказать, его пуля уже была в воздухе, когда противник только целился.

– Ты не боишься? – удивился Сцилла.

– Без оружия-то? Да нет. А ты?

Сцилла промолчал, разглядывая свои огромные руки.

Обезьяна проследил за его взглядом:

– Ну, ты-то всегда во всеоружии.

Сцилла пожал плечами.

– Руки лучше, – сказал Обезьяна, – с ними ничто не сравнится. Будь у меня такие же, я бы...

Сцилле на ум сразу пришел Чен, он гораздо меньше Обезьяны, хрупкий – какая-то сотня фунтов. Сцилла никогда бы не упомянул всуе имя китайца, но заговорил о нем Обезьяна.

Сцилла улыбнулся. У него не было ни малейшего представления, где Обезьяна обучался своему ремеслу, в какой стране. По всей видимости, в той же, что и Сцилла. Действительно, все, что знали друг о друге, они почерпнули из досье, хранящихся в разных штаб-квартирах. С одной стороны, они не знали ничего, с другой – все. Они умели даже иногда читать мысли друг друга, и несомненно теперь был тот самый случай.

– Это мистер Чен может так ловко убивать любой рукой только потому, что он – чертов варвар-китаец, а у китайцев такие возможности заложены природой. Негритосы, например, все умеют танцевать. Теперь ты, наверное, уже и умрешь с мыслью, что я – ходячее скопище предубеждений. Обезьяна? Встречал. Шкет-расист, и парик великоват. Повторите. – Последнее относилось к бармену, тот кивнул, взял бутылку шотландского виски, налил. – Сделайте тройную, – попросил Обезьяна. Бармен кивнул и долил еще.

Сцилла заказал как всегда:

– Шотландского, пожалуйста; побольше воды и льда, – произнес он, думая, что Обезьяна напрасно заказывает тройное виски. Тройные порции опасны, язык работает потом хуже, да и мозги, и реакция становится ни к черту. Все это было очевидно настолько, что говорить об этом не было смысла. Тогда Сцилла решил зайти с другой стороны.

– Неплохой парик, – сказал он.

– Неплохой? Бог ты мой, сегодня на ветру он встал торчком, вот так, передняя часть встала – задняя осталась на месте, а передняя начала хлопать, как будто машет кому-то. – Обезьяна уставился в свой стакан. – Шутка не удалась? А я был знатным шутником, Сцилла. Веришь? Комиком.

– Верю.

– Ни черта ты не веришь.

– Разве это важно?

– Нет, – сказал Обезьяна, но потом быстро добавил: – Да-да, это важно.

– Сцилла счел, что лучше не продолжать эту тему.

– Я сам выбрал себе прозвище, кличку эту, – опять заговорил Обезьяна. – Выбрал себе псевдоним сам. Они спросили: «Ты как хочешь называться?» Я же лысый с двадцати двух лет, как-то вдруг все волосы сразу повылезли. Я и сказал им: «Обезьяна». Помнишь пьесу «Волосатая обезьяна» американца О'Нила?[4]Понимаешь, смех какой? И всегда я так, живот надорвешь.

Сцилла улыбнулся, потому что не улыбнуться было бы неприлично, и еще потому, что один из бзиков Обезьяны – скрывать свое происхождение. Ни на одном языке он не говорил достаточно хорошо, чтобы считать этот язык родным, но, назвав О'Нила американцем, он тем самым исключил Америку как возможную свою родину.

– У тебя ничего парик, – сказал Сцилла, – удобный, наверное. Не такой гладкий, как у американца Синатры, правда, но ты ведь и петь не умеешь.

Обезьяна засмеялся:

– Знаешь, был один такой парень – еще до тебя. – Фиделио его звали, так вот он с ума сходил, все хотел узнать, откуда я родом. У него просто наваждение было такое: выискивал малейшие улики и занимался ими в свободное время. А я такие улики ему то и дело подбрасывал.

Из легендарных героев Сцилле больше всех нравился Фиделио. Он был любителем музыки – в детстве подавал большие надежды, но к юности талант порастерялся, осталась только любовь к музыке, но все равно, если верить досье в Отделе, Фиделио был самым умным.

– Ты его хорошо знал, Фиделио?

– Знал ли я его? Знал ли я его, Бог ты мой?! Да я пустил его в расход.

– Ты? Вот не знал. В нашем досье об этом ни слова. Как это тебе удалось? Невероятно! Трудно, наверное, пришлось? Расскажи, – попросил Сцилла.

Обезьяна взял свой стакан, повертел в руках. Сцилла терпеливо ждал. Когда говоришь со специалистом, приходится принимать его темп.

– Я рад, Сцилла, что ты подсел, – сказал Обезьяна, не отрывая взгляда от виски. – Я так и думал, что ты подойдешь. Я видел тебя в дверях, – он показал головой в сторону входа, – и хотел было махнуть тебе рукой, когда ты начал пятиться.

– Почему же не махнул?

Обезьяна пригубил стакан, толком и не выпил.

– Я просто пробую, пить не буду. Я не пьян.

Сцилла не уловил связи с предыдущим, но Обезьяна уже продолжал:

– Не махнул, потому что с детства не люблю навязываться.

Зря ты все это говоришь, чуть было не сказал Сцилла, но так как это было правдой, вовремя удержался. Что-то нависло над Обезьяной. Что-то давящее и ужасное.

– Ты мне хотел рассказать о Фиделио, – напомнил Сцилла.

– Расскажу, я не забыл, не торопи, Сцилла, я не пьян и вовсе не заговариваюсь.

Что бы ни беспокоило Обезьяну, скоро это всплывет, Сцилла такие вещи чувствовал. Делать ничего не надо, жди – и все станет ясно. Пока же ожидание было невеселым, и поэтому Сцилла перевел разговор на тему, близкую им обоим, – о Брюсселе, о том, как они оба выжили. Вообще-то встреча их была случайной: обоим им понадобился один и тот же, как оказалось, уже мертвый специалист по фальшивым паспортам. Вышли они друг на друга неожиданно – в комнате над его мертвым телом. Обезьяна выстрелил, а Сцилла ударил его в плечо, на удивление мускулистое. Обезьяна выстрелил еще раз, но все не решался попасть в Сциллу, это была больше угроза, чем попытка убить. Тем все и кончилось, они разошлись в разные стороны.

– А почему ты не попал в меня? – спросил Сцилла. – Хотя я вообще-то не жалею об этом.

– Тени, – пояснил Обезьяна, – тени всегда мешают точно прицелиться. Я, видимо, выстрелил выше. Целился в голову, а попал в стену. Метил бы в сердце – тебе бы пришлось худо.

Сцилла поднял стакан:

– За тени.

Обезьяна играл со своим стаканом.

В зале объявили, что рейс на Лондон опять задерживается. Обезьяна чертыхнулся и сделал большой глоток из стакана.

– Я тоже лечу в Лондон, – сказал Сцилла, дотронувшись до нагрудного кармана, где лежал билет первого класса до Лондона.

– Прекрасно. В этих чертовых самолетах я всегда летал один. Одиннадцать часов безделья, мука – эти полеты. И не могу читать в самолете ничего серьезнее журналов. Или автобиографию какого-нибудь артиста. Вот прекрасное аэрочтиво.

– Я лечу во втором классе, – сказал Обезьяна, и Сцилла понял, что угнетало этого маленького человечка.

– Для прикрытия?

Обезьяна покачал головой.

– Может, ошиблись?

Обезьяна снова покачал головой.

Сцилла решил, что лучше промолчать. А что тут скажешь? Если ты занимаешься этой работкой, то и летишь первым классом. Всегда. Ведь нет никаких пенсий и увольнительных пособий, безопасность никто не гарантирует. Если кто и летел вторым классом, то для того, чтобы соответствовать своей «легенде», – для дела, на которое послали. А если не «легенда», то, значит, Отдел хочет показать, что этот агент в немилости. Тогда и до отставки недалеко. Только, конечно, до отставки не доходило никогда. Сцилла считал последним делом такую вот «легенду» со вторым классом. Дайте лучше такое задание, где он положит живот, дайте напоследок вкусить славы, роскоши, черт возьми, он отработает сполна.

– У меня славная была работенка, – сказал Обезьяна, – лучше, чем у других.

– И Фиделио ты в расход пустил.

– И Тренча. Этого ты тоже не знал, так? Обоих прихлопнул. В один год. Тогда я теней не видел. – Обезьяна поднес стакан к губам. – А знаешь, о чем я думал до твоего прихода?

Сцилла покачал головой.

Вообще-то нет, подумал Сцилла, зачем мне это?

– Хочешь говорить – говори, – произнес он вслух.

– Я думал, что у меня не было женщины, которой бы я не заплатил, или ребенка, который знал бы мое имя, или парика, который вдохновлял бы меня.

– Сентиментальная чепуха, – фыркнул Сцилла, надеясь, что это подействует.

Маленький человечек помолчал. Потом громко и резко расхохотался.

– Черт возьми, Сцилла, ты это здорово сказал.

А Сцилла потребовал:

– Теперь выкладывай все про Фиделио, иначе я сейчас же иду в книжный киоск и покупаю себе там какие-нибудь «Признания Ланы Тернер».

– Сначала надо куда-то зайти, – Обезьяна вскочил со стула. – Ты ведь знаешь, там, в моем досье, про это написано, – Он заторопился к выходу, пребывая, по всему было видно, уже в хорошем расположении духа.

В досье говорилось, что у Обезьяны слабые почки и какие-то нелады с кишечником – несколько лет назад делали операцию. Так что Сцилла сразу понял, куда направляется Обезьяна.

Он поднял бокал, когда Обезьяна скрылся из вида, и вдруг совершенно неожиданно решил, что поменяет билет и полетит вторым классом. В этом нет ничего фатального, если ты сам принимаешь такое решение.

Сцилла вышел из бара, подошел к окошку фирмы «Пан Америкэн», на удивление недолго простоял в очереди, объяснил, что ему надо, получил желаемое и вернулся в бар. Может, этот его жест был одного рода с признаниями Обезьяны – сентиментальная чушь. Но, если в истории Фиделио было хоть что-то стоящее, лучшего времени выслушать ее и историю Тренча заодно не представится.

Сцилла сел на свое место в баре и стал ждать возвращения Обезьяны.

Он медленно допил виски.

Соседний стул оставался пустым.

Сцилла заказал еще.

И отпил.

Несомненно, что-то было не так.

Еще глоток.

Не твое это дело, урезонил он себя. Потом сделал большой глоток. Может, этот глоток и стал причиной его последующих действий, потому что он обычно пил так много только за надежно запертой дверью, а в баре аэропорта, естественно, такого уединения не найти. И, если он выпил больше обычного, это означало, что он позволил себе разволноваться, очень уж хотелось услышать историю Фиделио. А раз так, надо действовать, а не сидеть. Сцилла встал и направился к мужскому туалету.

Табличка на двери заведения все прояснила. «Извините, неисправность. Ближайший клозет на нижней площадке лифта. Спасибо». Табличка была прилеплена клейкой лентой к двери, буквы написаны чернилами, ровным почерком. Сцилла вспомнил, что до лифта довольно далеко, – это и объясняло долгое отсутствие маленького человечка в накладке.

Сцилла был уже на полдороге к бару, когда решил, что табличка липовая. Он повернулся и пошел назад к туалету. Клозет... Сейчас так не говорят – «клозет». Табличка фальшивая.

Дверь была заперта, но Сцилла умел ладить с дверьми. Оглянувшись, он пошарил в кармане брюк. Вечно все толкуют о каких-то ключах-quot;вездеходахquot;, и в книгах о них пишут. Ерунда все эти «вездеходы», если нет сотни разных ключей. Нет, отмычка – вот это вещь, у него она всегда была с собой, а больше и не надо ничего, если ловкие пальцы, если чувствуешь каждую бороздку. Сцилла вытащил перочинный нож, в котором он лишь чуть изменил меньшее лезвие: подточил его потоньше и чуть согнул, так что отмычкой это лезвие назвать было трудно. Порядочный вор не взял бы такое на дело, но ему было достаточно. Сцилла вставил его в скважину, покрутил, нащупал бороздки, нажал несколько раз – и все.

Шатаясь, Сцилла ввалился в туалет как пьяный и нетвердым шагом направился к раковинам. В туалете находились двое: молодой белый сантехник в комбинезоне, он возился с трубами, и негр-уборщик, он подметал, волоча за собой огромный бумажный мешок.

– Доконали меня эти «мартини», – сообщил Сцилла черному и открыл кран холодной воды.

– Доконали «мартини», – повернулся он к технику.

– Эй, не трогайте. – Сантехник направился к Сцилле. – Трубы разобраны.

Сцилла озадаченно приоткрыл рот, выключил воду.

– Вы что, табличку не видели? – спросил негр.

– Какую табличку? – удивился Сцилла. – Там написано: «Мужской». Я, конечно, прочитал эту табличку, а то бы дамы тут визг подняли. – Он снова включил воду и сполоснул лицо.

Сантехник выключил воду, а черный пошел к двери, открыл ее, проверил, на месте ли табличка.

– Право, мистер, нельзя включать воду, ей-богу, – сантехник был очень вежлив. Сцилла прикидывал: кто из них, он или черный, пустил в расход Обезьяну? От арабов они или врагов арабов?

Обезьяне теперь все равно. Он покоился на дне огромного бумажного мешка. Сцилла был в этом уверен.

– Жаль, – произнес Сцилла, и сказал он это искренне. Вот и послушал историю Фиделио, и о Тренче, наверное, было бы интересно узнать. Но так должно было случиться. И Обезьяна знал это не хуже других.

Черный быстро вернулся.

– Табличка на месте.

– А, эта бумажка... – якобы вспомнил Сцилла. – Да, что-то там написано.

– Что клозет засорен, – ответил сантехник, – и что надо обращаться вниз.

Сцилла чуть не рассмеялся собственной догадке. Да, он не дурак, ничего не скажешь, не дурак. Эти двое все еще переглядывались, и Сцилла понял: они решали, отпускать его или нет. «Здесь покоится Сцилла, погубленный знанием правильной речи». Он стоял не шевелясь, пьяно обхватив руками раковину, даже и не помышляя трогаться с места, пока ему не скажут. Он знал, что они не станут связываться с ним, он не стоял у них на повестке дня, у них было свое дело, они его сделали, и им было совершенно на него наплевать. Да и он, собственно, не будет впутываться, и у него есть свои дела.

Он увидел жалкий парик Обезьяны в угловой кабинке. Мерзавцы взяли беднягу с больным кишечником в самый уязвимый момент – они убили живую легенду, когда она была без штанов.

– Бог ты мой, вы что, не могли подождать? – медленно проговорил он и ударил сантехника, не потому, что тот стоял ближе, а потому, что у него в руках был тяжелый ключ, видимо, уже побывавший в черной работе.

Сцилла свел кончики пальцев вместе – и удар в горло сбил сантехника с ног. С негром было проще – тот не знал, с кем имеет дело. Сцилла легко достал его левой, рубанул ребром ладони по ключице – послышался хруст костей, и черный опустился рядом с сантехником.

– Почему вы не подождали?

Техник пытался выдохнуть – он, наверное, уже никогда не сможет говорить как прежде. Черный, с ужасом глядя на Сциллу, неловко поводил плечом, еще не понимая, что произошло.

Сцилла проговорил очень тихо:

– Вот сейчас я сниму с вас штаны, как вам понравится, а? А потом посажу на стульчак. И убью обоих. Как, понравится?

– Нам приказали, – выдавил черный, – про тебя ничего не было. Не убивай нас.

– Вы знаете, кто я?

– Знаем, – ответил черный, – Сцилла.

Сцилла помедлил, не зная, прикончить их или нет. Гнев еще не оставил его, так что сделать это будет нетрудно. Уйти-то он сможет.

– Не надо, – попросил черный.

Сантехник все еще хрипел.

– Нам не сказали, что он был твой друг, – пояснил черный.

– Да, был. – Гнев Сциллы уже рассеивался. – Много лет, – продолжал Сцилла, пытаясь не остыть. Но ничего не получалось. Потому что Обезьяна не был его другом. Не друг, не знакомый, кто он? У них была одна профессия. Ну и что?

Он наклонился над ними, держа руки в боевой позиции. Он захотел увидеть их страх – и увидел. На их лицах было написано ожидание смерти.

– Запомните, вы, – сказал Сцилла, и хотя злость его уже проходила, голос еще дрожал. – Всегда оставляйте что-нибудь человеку. Понятно вам? Хотя бы какую-нибудь мелочь. Хватит и клочка, но клочок этот должен остаться. Вам понятно?

– Да, – прошептал черный.

Сцилла опустил руки ниже.

– Все понятно! – закричал черный, но он уже понял: пришел конец. Сантехник тоже сообразил, что с ним покончат.

Сцилла же молча выпрямился и ушел. Он вернулся в бар, допил виски, заказал еще.

Какая идиотская комедия! Они обо всем доложат в свой центр. Там свяжутся с Отделом и громко объявят, что Сцилла нарушает. Хуже – Сцилла вмешивается. И, конечно. Отдел постарается опровергнуть обвинение.

Но они уже не будут так доверять Сцилле, как прежде. Нет, они будут давать ему работу, конечно, он еще слишком ценен для них. Но за ним будут наблюдать. Более тщательно, чем раньше, гадая, почему же он нарушил, что с ним такое случилось, можно ли дальше доверять Сцилле. И на следующем задании...

Следующего задания не будет, решил Сцилла. И арабы, что наняли черного и сантехника, если это арабы, они тоже будут за ним следить. Надо ведь защищать как-то своих людей, и они не упустят возможности взять его врасплох, ключицу, например, сломать или голоса лишить. Или же, если разозлятся всерьез, перебить ему позвоночник в пояснице, чтобы помучился десяток-другой лет.

Я не попадусь врасплох, решил Сцилла.

Решить-то легко, но почему он взбесился в туалете? Почему вид помятого парика в углу кабинки вывел его из себя?

Потому что... Сцилла понял наконец: потому что он хочет умереть по-человечески, рядом с тем, кто любит его. Разве это такое уж несуразное желание? Разве это много – просить от жизни хотя бы приличную смерть?

– Счет! – крикнул бармену Сцилла и заплатил за виски, свое и Обезьяны.

По пути в самолет он завернул к туалету. Бумаги на двери уже не было. Он зашел внутрь, огляделся. Парика тоже не было.

Сцилла хмыкнул удовлетворенно. Они не смылись после его ухода. Остались, дочистили все до конца, сделали все как надо, не наследили. Наверное, они неплохие люди.

Неплохие люди?..

Сцилла торопливо вышел из туалета, злясь на себя за эту мысль. Что с тобой происходит? Пять минут назад ты чуть не укокошил этих двоих, а теперь называешь их неплохими людьми. Он подошел к регистрации, встал в очередь. Я хочу умереть рядом с тем, кто любит меня.

– Простите, что вы говорите? – спросила его пожилая леди.

О Господи, я думаю вслух!

Сцилла улыбнулся ей. У него была удивительная улыбка, естественная и ободряющая. Женщина приняла ее, улыбнулась в ответ и отвернулась. Продолжай в том же духе, скоро и тебя отправят во втором классе, сказал себе Сцилла.

Он содрогнулся от этой мысли.