"Ричард Длинные Руки – гауграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 11

Сердце мое сжалось, совсем недавно вот так же и меня, но здесь другое дело. Капризы имеет право являть только майордом, а вообще сжигание на кострах практикует только наша миролюбивая церковь, чтоб не проливать крови, как и сказано в Священном Писании.

Народ собрался оживленный и довольный, как-никак зрелище, казнь всегда собирает людей больше, чем самые лучшие актеры или певцы, танцоры, музыканты. Еще интереснее, когда рубят головы или четвертуют, тогда палач берет отрубленную голову и поднимает повыше на обозрение орущей от восторга толпе. Еще и ходит по помосту и показывает на все четыре стороны, чтоб все получили удовольствие. Еще интереснее, когда четвертуют, тогда демонстрирует каждую отрубленную конечность.

Я спросил одного очень деловитого и хозяйственного, что все укладывал хворост покрасивее, взбегал на помост и поправлял заботливо изорванную и в темных пятнах рубаху приговоренного:

– За что его?

– За богохульство, ваша светлость, – ответил он приподнято.

– Кто приговорил?

– Отец Ведерий. А отцы Лампадий и Велевий поставили подписи, что согласны.

– Благое дело, – согласился я. – Плесень надо выжигать пламенем нашего праведного гнева.

– Истинные слова, ваша светлость! – воскликнул он радостно.

Я подъехал к помосту вплотную.

– Эй ты! Зачем хулил веру Христа? Чем тебе плоха святая церковь?

Он медленно повернул в мою сторону голову, лицо в кровоподтеках, левый глаз заплыл так, что там одна сплошная опухоль, а губы как вареники.

– Я не хулил… – проговорил он с трудом.

Я нахмурился.

– Хочешь сказать, что трое священников тебя просто так на костер? Потому что ты у кого-то из них козу увел?

Он произнес хрипло:

– Я говорил везде, что наша земля вовсе не на слонах или китах… Это большой шар… а звезды совсем не серебряные гвоздики в хрустальном небосводе…

Внутри меня оборвалось, даже дыхание пресеклось. Я тупо смотрел на этого дурака, ну что за идиот, как такое можно говорить простому народу, для них земля всегда останется плоской! Всегда, при любой степени технического прогресса.

Он скользнул по мне мутным взглядом, голова повисла на грудь. Я повернулся в седле. Народ теперь опасливо смотрел больше на меня, чем на еретика, его время настанет чуть позже, когда подожгут хворост, а таких вот огромных мужчин на огромных конях увидишь не часто. Можно будет побахвалиться, что совсем рядом видели могучего майордома, завоевавшего королевство…

– Где отец Ведерий? – спросил я требовательно.

Мне торопливо указали на спешащего от ближайших домов священника. Маленький, худой, изморенный постами или свалившийся работой, бледный и запыхавшийся, он сам вызывал сочувствие и жалость, но я подавил чувство сострадания и спросил надменно:

– Отец Ведерий?

Он торопливо поклонился.

– К вашим услугам, ваша милость!

Я спросил с укором:

– Что же вы, святой отец, не присутствуете на казни? Святая церковь велит, чтобы вы ловили последнее дыхание осужденного и могли дать ему отпущение грехов, если он возжелает покаяться в смертных грехах!

Он снова поклонился, застенчивый и от кончиков ушей и до пяток стоптанных башмаков виноватый:

– Присутствую, ваша милость! Но не мог оставить тяжелобольных. Мы и лекари, увы, а еще сам принимал роды… куда-то повитухи исчезли.

– Знаю, – сказал я, – работы много. Сейчас через Тоннель идет помощь. Монастыри из Фоссано и Армландии направили несколько сотен священников, миссионеров и монахов. Будет легче. А пока держитесь… Этого за что?

– Хулил Господа, – ответил он строго. – Говорил, что Земля круглая, звезды такие же острова земли, плавающие в волнах эфира, и всему этому миллионы лет, а не восемь тысяч лет от сотворения мира, как сказано в Писании… и что Господь не мог сотворить за семь дней мироздание…

– Дурак, – сказал я. – Это просто дурак, а не хулитель. Он просто не разумеет, что день Господа может быть равен миллионам наших лет. Но похвально, что доискивается тайн мироздания, а не просиживает в таверне, пропивая последние деньги и продавая из дома утварь. Господу угодны такие люди!.. Потому я прошу освободить его от оков и сожжения.

Священник вскрикнул:

– Но… еще двое священников проверили показания и подписали приговор!

Я отмахнулся.

– Такие же заморенные работой, у которых десять дел вместо одного. Подписали, не особенно вникая, в чем обвиняют. Я переговорю с великим инквизитором, да вы и сами можете обратиться к отцу Дитриху. Мы с ним все важнейшие вопросы решаем вместе. Светская и духовная власть идут вместе, так сказать, пусть враги наши видят! Еще и Храм Христа Спасителя построим, чтоб единение церкви и власти было зримо и весомо, как водопровод, построенный еще рабами Рима… И мы с отцом Дитрихом помним слова Господа нашего, что чернила мудреца так же драгоценны для него, как и кровь мученика!..

Я постарался сделать свой голос могучим и гремящим, подпускал в него нотки мстительной обрекаемости, мол, кто осмелится идти против самого Господа, сейчас вот через меня говорит сам Бог, я цитирую его слова дословно! Правда, это сказал Аллах Мухаммаду, но по большому счету какая разница, источник у Корана и Ветхого Завета один.

Народ притих, лица обращены ко мне, везде вижу круглые глаза и морщины на лбах от желания понять, что же я сказал такое, что священники растерялись и разводят руками. Я властным взмахом послал одного из добровольных помощников на помост, но тот мялся и не решался коснуться веревок приговоренного.

Я вытащил меч из ножен и двумя точными ударами разрубил веревки. Осужденный наконец зашевелился, руки задвигались, острые локти впервые высунулись наружу.

Я сказал ему строго:

– Господь дал нам разум и душу, но не научил пользоваться, это должны мы сами. Ты сделал большую ошибку, решив, что мир создан без воли Господа. Это он сотворил и землю, и звезды, и всю вселенную, которая намного больше и объемнее, чем ты думаешь!.. Иди и не греши больше. Твоя дурь не от знания, а как раз от его малости, от детского бунтарства. Когда постигнешь умом больше, узришь во всем волю Творца. Иди!

Он судорожно сбрасывал веревки, на лице отчаянная надежда. Народ разочарованно зашумел.

Я повернулся в седле к растерявшемуся священнику:

– Продолжай работу, отче!.. Ересь и враждебное надо выжигать, ты прав. Просто иногда вместе с врагами попадает и вот такой дурак, сам не понявший, что он должен быть с нами…

Осужденный, сильно хромая и кривясь, сошел по ступенькам. Он смотрел на меня как на чудовищно опасное животное, что, пробегая мимо, нечаянно освободило его из ловушки, однако держался к Зайчику поближе, остальные для него еще страшнее.

– Иди рядом, – бросил я высокомерно.

Мы удалились, оставив разочарованную толпу, я оглянулся и крикнул священнику:

– Чтоб добро не пропадало, сожгите на нем какого-нибудь вора или насильника!

Спасенный шел рядом с конем, все еще хромая и кривясь, каждый шаг дается с трудом, но спешил уйти подальше от опасного места. Я поглядывал на него сверху вниз, волосы спутанные, с темными клочьями слипшихся в невообразимое месиво, одно ухо надорвано, кровавые кровоподтеки на плечах и по всему телу, проглядывающему в широкие прорехи ветхой одежды.

– Все гении, – проговорил я, – отрываются от народа и не понимают реальности… но чтоб настолько?.. В общем, переселю я тебя, братец, в монастырь.

Он охнул.

– Ваша милость, почему в монастырь? Я ж не монах…

– Ваша светлость, – поправил я, – а не какая-то вшивая ее милость. В монастырях не только молятся, но и науку двигают. Научное мышление разрабатывают.

– Это… как?

Я пояснил:

– Если придумал дурацкую шуточку – можно сразу в народ, а если теорию всемирного тяготения – то зачем это простым людям? Чтоб на костер побыстрее? Такое надо рассказывать таким же, как и ты. Даже если не поверят сперва, то возражать будут по-умному, а не сразу палкой по голове… А они сейчас в монастырях, куда простому народу… да и благородному тоже – вход запрещен. Это понял?

Он поглядывал снизу вверх угрюмо, под сдвинутыми бровями вспыхивают в глазах то огоньки надежды, то недоверия, больно у меня рост и плечи, да и держаться я уже научился не просто благородно, а очень благородно.

– Ваша ми… ваша светлость, – спросил он робко, – я в самом деле там смогу говорить, что Земля круглая?

– Сможешь, – заверил я. – А тебе там скажут тоже… что-нить необычное.

Он охнул.

– Это что ж… там психушка?

Я засмеялся.

– Все умники для простого народа – сумасшедшие. Чокнутые. Как профессор, так и чокнутый. Вот грузчиков чокнутых не бывает, зато… ладно, топай вон в собор, там с отцом Дитрихом трудится маленький такой священник по имени Велисарий. Но это он ростом мал, а так гигант! Скажи, что я прислал. Он даст тебе кров и пищу, а главное – доступ к самой большой в стране библиотеке. Правда, она еще не рассортирована.

Он слушал меня зачарованно, даже рот открыл, совсем не похож на человека, открывающего закон всемирного тяготения. Спросил, спохватившись:

– Ваша светлость, а вам за это ничего?

– За что?

– Меня на костер не какой-нибудь деревенский староста… Церковь! А вы меня с костра в монастырь, это ж прямо в самое осиное гнездо.

Я отмахнулся.

– Тебя не церковь, а какой-то попик, слишком замороченный кучей дел, чтобы в каждом разбираться досконально. Кадров не хватает, в королевстве столько навоза, каждый священник и монах работают за десятерых! Вы привыкли жить в дерьме, а мы из-за Хребта пришли чистенькие… Словом, была простительная ошибка, мелкий сбой, на костер отправили невинного или недостаточно винного. В масштабах страны, конечно, пустяк, но для тебя, думаю, не все равно.

Он сказал торопливо:

– Не все равно, ваша светлость, не все равно! Мне еще доказательства собрать надо, да и вообще жить что-то хочется.

– Вот и поживешь, – закончил я веско, – в монастыре. Тебе свою идею только уравнениями доказывать можно, а не так, что, мол, верьте мне, люди!

Он насторожился.

– Что такое уравнения?

– Заеду в монастырь, – пообещал я, – покажу. А так идея у тебя верная, только не тем людям брякаешь. Разве не смеются: а как же там внизу вверх ногами ходят? И почему не падают в небо?

Он охнул.

– В самом деле спрашивали… откуда вы знаете?

Я сказал хладнокровно:

– А всегда так спрашивают. Думаешь, ты первый? Потом еще узнаешь, что звезды – не плавающие в эфире острова с землей, а такие же солнца, как наше, только очень далеко…

Я подмигнул и, не дожидаясь реакции, толкнул Зайчика. Мы стрелой понеслись по улице, а спасенный от костра остался с широко раскрытым ртом и выпученными глазами. Думаю, последней фразой зацепил его так, что теперь сам будет ломиться в монастырь и умолять принять на любых условиях.