"Искушение" - читать интересную книгу автора (Майерс Джойс)

ГЛАВА 9

– Последний пароход сегодня уже пришел, и пассажиры высадились на берег. Тот, кто не встретил родственников, несомненно, придет завтра, – полицейский на причале – как и большинство в Нью-Йорке – говорил с сильным ирландским акцентом.

Дженни, скорее в шутку, поискала взглядом Джоко, чтобы он переводил для нее. Но ни ирландца, ни Рокко нигде не было видно. Они не испытывали желания приближаться к «проклятому бобби». Вертя тяжелую дубинку одной рукой, второй полицейский ловко схватил яблоко из корзины проходившего мимо торговца и старательно потер о форменную рубаху. Потом, напыщенно улыбаясь, протянул его Дженни.

– Это «Леонардо», один из пароходов трансатлантической линии. Он пришел из Генуи, – Габриель внимательно всматривался в очертание судна, стоявшего довольно далеко от причала. Заходящее солнце светило ему прямо в глаза, и он прищурился. – Все пассажиры уже прибыли с острова Эллис?

Полицейский кивнул.

– Все, кроме того парня, что бродит вон там одиноко. Глядя на него, можно подумать, что он не в своем уме.

К ним медленно приближался высокий мужчина с непокрытой головой в длинном пальто. В руках у него не было ничего, кроме футляра для скрипки. Он поминутно останавливался, оглядывался на статую Свободы, махал ей рукой, кланялся и кричал:

– Спасибо, спасибо, статуя Свободы за то, что ты радушно принимаешь меня в Америке. – Не доходя до ошеломленных зрителей, человек присел на корточки, осторожно положил футляр на землю и с нежностью достал скрипку и смычок. Он поклонился мисс Либерти, щелкнул каблуками и стал играть и петь для Леди Гавани. Сначала он исполнил песню «Усеянный звездами флаг». Потом арию из оперы Верди «Риголетто», и наконец, песню Стивена Фостера «О, Сюзанна».

– Я знаю этого человека, это – Федерико Фассано из Сиены, города неподалеку от моей деревни, – Габриель взял Дженни за руку и быстро пошел к итальянцу. Девушка старалась идти с ним в ногу. – Он прекрасный скрипач и ужасный эгоист. Увидишь сама, Дженни.

– А, Габриель Агнелли, ты пришел встретить меня. Очень хорошо, – сказал Фассано спокойно, даже не удивившись, что видит знакомое лицо за тысячи миль от дома. – Ты слышал, как я играл для статуи? Голос моего Страдивари подобен голосам сотни ангелов. Правда?

– Даже ста пятидесяти, Федерико, мой друг, – Габриель широко улыбнулся, раскинул руки, и мужчины крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине и раскачиваясь из стороны в сторону, как борющиеся медведи.

– Меня зовут Фред, – заявил Федерико.

– Конечно. И я беден, как церковная мышь, а? – Агнелли подмигнул Дженни.

– Ты можешь называть себя, Агнелли, как хочешь, а я – Фред Фостер. Я стал американцем, – гордо сказал он. – А это кто? – Федерико смотрел на Дженни широко открытыми зелеными глазами. – Мой Бог, от этой женщины исходит сияние. Я сыграю для нее Бетховена.

– Для Дженни ты сыграешь потом, Фред, а сейчас расскажи мне, что нового дома, – они взялись под руку и пошли по причалу. В лучах солнца волосы Дженни отливали золотом. Едва прикрытая жидкими седыми волосами лысина Фостера сияла, как медный пятак.

– Черт побери, Габриель, у меня для тебя ужасные новости.

– Что-нибудь случилось с моими братьями? – лицо Габриеля приняло тревожное выражение. – Мы втроем работали с Эррико Малатеста резчиками по мрамору. Потом Эррико арестовали, и я решил уехать в Бремен.

– Ох, уж эти анархисты… освободители! По мне, вся политика – чепуха. Я слушаю музыку в своей душе, в своей голове, повсюду любуюсь красотой, – сказал укоризненно Фред. – Я видел твоих братьев перед отъездом в Америку. У них все в порядке. Но, Габриель, – он стиснул руки и закрыл глаза, – моя ужасная новость касается твоей чести и прекрасной Фиаммы…

– Что с Фиаммой? – поторопилась спросить Дженни и покраснела.

– Она сбежала… с мужчиной, – Фред опустил голову, охваченный стылом. Дженни закашлялась, стараясь скрыть свою радость. В глазах Габриеля вспыхнула ярость, кулаки сжались и, к ужасу девушки, Агнелли с силой ударил рукой по фонарному столбу.

– Как она могла так обойтись со мной? Мы обручены с детства. Фиамма обесчестила меня! – заскрежетал он зубами. Его лицо потемнело от гнева, Габриель сморщился и прижал к груди ушибленную руку. – Кто эта скотина? Ни один благородный мужчина не станет соблазнять женщину, обрученную с другим, со мной? Я сейчас же отправляюсь в Италию защищать свою честь и доброе имя. Я убью негодяя! – Габриель яростно погрозил кулаком небесам.

– Кажется, он француз. У него кафе в Ницце или Марселе. Я точно не знаю. Габриель, забудь о ней. Не растрачивай новую жизнь на возвращение в Европу с целью убийства. Ведь Фиамма стареет и через несколько лет станет такой же толстой, как ее сестры.

– Бедняжка так долго ждала, когда Габриель женится на ней… Но красота уходит, и с нею надежда. Ты любил ее? Ты любишь ее, Габриель? – Дженни пристально смотрела на него. – Это говорит твое сердце или уязвленная гордость?

– Да! Нет! Черт побери, Дженни, причем здесь любовь? Унизили мое достоинство, – упрямо твердил он, бурно жестикулируя. Однако взгляд стал мягче, и в глубоких глазах мелькнула тень сомнения.

Девушка снова взяла его под руку.

– Подумай об этом хорошенько, Габриель. О поездке в Италию. Но не забудь о Калифорнии. Сейчас у тебя нет денег на дорогу ни в одну, ни в другую сторону.

– У этой молодой женщины мудрая головка, Гейб. Откуда ты приехала, милое дитя, и куда направляешься? – спросил он Дженни, с любопытством глядя на приближающихся Рокко и Джоко. – Твой отец, Габриель, говорил мне, что сын его брата и Софии очень похож на тебя – сильный, широкоплечий, черноволосый. Он тоже пришел встретить меня. А кто тот, другой? Он не из Сиены, не из Генуи и даже не из…

– Джоко приехал в Америку из Белфаста, Фред. Мы приехали вчера на одном и том же пароходе. Сегодня, прежде чем начать работать, мы устроили себе праздник. Пойдете с нами?

– Конечно. Я буду отмечать свой приезд в Америку, в Нью-Йорк. Целый мир, знатный и незнатный, проходит через этот великий портовый город. И я среди лучших. Сегодня мы устроим пирушку, а завтра гениальный музыкант из Италии предложит свой талант симфоническому оркестру, выступающему в новом зале мистера Карнеги.

– Эй, дедушка, если ничего не найдешь, сможешь играть на перекрестках за пенни, – фыркнул Рокко.

– Пусть все чайки, летающие над синим морем, выклюют тебе глаза, дерзкий щенок, – злобно бросил Фред. – Я – Великий Фостер, в прошлом – Великий Фассано, а не твой родственник, уж, конечно, не твой дед. Не смей так называть меня. У меня седая голова. Ты должен относиться с уважением к старшему по возрасту, хотя я всего на каких-то десять лет старше твоего кузена Габриеля. И еще, Фред Фостер никогда не играл на перекрестках, но, даже если придется, он сохранит достоинство. Мы все не более, чем семена, летящие по ветру. Мы прорастаем или умираем там, куда нас занесло.

– Эй, Фред. Можете сыграть на скрипке «После бала»? – прервал его речь Джоко Флинн, и Фостер сразу же заиграл.

Рокко бродил по причалу и бросал камни в чаек – на всякий случай, вдруг они и в самом деле надумают выклевать ему глаза. «Никогда не угадаешь, что на уме у этих странных людей из Старого Света, как Фред или Медея, – беспокойно думал мальчик. – Не знаешь, действительно ли они имеют власть над темными силами или это просто кажется».

Все это время Дженни и Габриель то смущенно смотрели друг на друга, то отводили взгляд. Наконец, он взял ее лицо в свои ладони.

– У тебя глаза такие синие, как яйцо малиновки, – сказал он.

– У тебя, должно быть, ужасно болит рука, – ответила она.

– Дженни, сейчас для меня – для нас – все изменилось.

– Я знаю. – Дженни отошла от него, сцепив руки за спиной.

– Теперь я свободен. Ты не передумала попытать счастья со мной?

– Теперь, когда ты свободен, я думаю иначе, Габриель.

– Ты из тех женщин, кто не держит слово, как и Фиамма, а? Знаю, мне нечего предложить тебе… – Он вывернул карманы. – Но наступит день, если он когда-нибудь наступит для нас двоих… и кто знает?

– Ты делаешь мне предложение? – осведомилась Дженни. Не ожидая ответа, она торопливо заговорила, опасаясь, что ей не дадут сказать: – У меня другие планы. На мне лежит ответственность за детей. Меня ищет дядя Эвальд и ждет Айова. Дядя писал, что там хорошая земля. Это трудная жизнь, но мне она знакома. Конечно, хотелось бы иметь мужа, с которым можно разделить тяготы жизни, кто стал бы отцом моих детей – четырех, а, может быть, шести. Мне нужен размеренный образ жизни и надежный домашний очаг. Ты же, Габриель, бродяга с душой скитальца. Ты не из тех, кто трудится на полях от зари и до заката. А я не из тех, кто пойдет за тобой по свету или останется одна в этом огромном городе или в другом, терпеливо ожидая твоего возвращения.

– Нью-Йорк – великий город, – начал Габриель, но заставил себя замолчать. Он не хотел прерывать взволнованную речь Дженни. Девушка была необыкновенно хороша. Голова поднята высоко, царственно. Все ее существо дышало силой и уверенностью.

– Я знаю, что Нью-Йорк полон желаний и надежд. Но я уже поняла, что он может отнять у тебя душу. Детям здесь не место. В маленьких темных комнатах они вырастут бледными, хилыми, как растения, лишенные солнечного света. На вашей улице я видела оборванных, нечесаных мальчишек четырех-пяти лет. Они играли на мостовой, едва ли не под копытами громадных лошадей…

– Помолчи, Дженни. Я хочу, чтобы ты осталась, хотя бы ненадолго, – сказал Агнелли.

– Габриель, между нами… взаимное влечение. Из-за него у меня появились глупые надежды. Но я не хочу рисковать. V меня есть мечта, и я должна за нее держаться. Прошу тебя, пойми, я… я сожалею. – Она пыталась заглянуть ему в глаза, но он отвел взгляд и отвернулся.

– Пустяки, Дженни. После того, что со мной сделала Фиамма, не знаю, смогу ли еще когда-нибудь поверить женщине, – солгал Габриель. Он был оскорблен и разгневан. Его горячий темперамент взял над ним верх, и он вспылил. – К тому же, я не собираюсь рисковать своим будущим ради женщины с двумя детьми.

Дженни побелела как мел. У Габриеля сердце сжалось от боли и жалости, но он не мог остановиться.

– Я не просил тебя выйти за меня замуж. Я всего лишь просил остаться ненадолго, – в его хриплом, раздраженном голосе послышались нотки сожаления о сказанном, но прекрасные черные глаза, когда он повернулся к ней, гневно пылали. – Ты спрашиваешь, понимаю ли я? Конечно, понимаю, сейчас мне нельзя связывать свою жизнь ни с одной женщиной. Я буду наслаждаться свободой, может быть, долго, а может, и нет. Я понимаю, ты хочешь найти здорового, сильного, не слишком умного крестьянского парня, чтобы он пахал ваши поля и не ссорился с тобой, но есть выход и получше. Найди себе богатого американца. Такая красавица, как ты, может подняться очень высоко. Я просто подумал, что до приезда дяди Эвальда мы могли бы быть… вместе, как до сих пор. – На лице Дженни вспыхнул румянец негодования. – Я знаю, тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе, а? Итак?.. – Он пожал плечами. Его улыбка, тон, взгляд казались одновременно и простодушными, и страстными. Дженни почувствовала внутреннюю дрожь.

– Bastardo! Негодяй! – выдохнула она с презрением, взбешенная реакцией своего тела на его бесстыдное предложение. Волна желания поднялась из глубины ее существа к груди, соски отвердели. Чувство было таким сильным, что стало заметно, как она вся трепещет.

– Смотри-ка, твой итальянский становится богаче с каждым днем! – Габриель попытался рассмеяться, но не смог. Гнев прошел, исчезло холодное равнодушие. Он казался удрученным. – Прости меня, cara. Я не имел в виду ничего плохого. Я только хотел сказать, что желаю тебя с той минуты, когда увидел впервые… с первого поцелуя… прикосновения… каждое мгновение я хочу тебя. Даже сейчас. – Его голос был нежным, чувственным. – Но ты уже забыла о том, что было между нами… что мы нашли за тысячи миль от родного дома, две перелетные птицы, носимые бурей и брошенные в объятия друг друга. – Он сделал театральную паузу.

«Для большего эффекта», – подумала Дженни. Была она права или нет, но сердце подпрыгнуло в груди, и она сжалилась над ним, улыбнулась.

– Пожалуйста, забудь о том, что я сказал тебе… так грубо. Возможно, в другой раз у меня получится лучше… нежнее… если нам снова удастся остаться наедине.

Он казался таким честным и великодушным, виноватым и привлекательным, что Дженни потянуло к нему. Ей пришлось отвернуться, чтобы устоять перед искушением броситься ему в объятия. «Спроси меня еще раз, – мысленно говорила она Габриелю, – и я соглашусь остаться с тобой на время, а, может быть, навсегда». Но она никогда не скажет этих слов Габриелю Ангелу. Она вспомнила, о чем думала, стоя рядом с ним на палубе «Принца Вильгельма»: «Боже мой, пожалей женщину, которая влюбится в этого черноглазого, медоточивого бродягу с ласковыми сильными руками, чувственным, вкрадчивым голосом…»

Дженни обогнала Габриеля и пошла по причалу. Рядом шел Фред, наигрывая популярный грустный вальс «После бала», печальную историю разбитого сердца. Рокко скорее декламировал, чем пел, перевирая слова песни.

– «Давным-давно у меня была любимая, и скоро вы узнаете, почему мы не поженились». Вот как поется в песне, Дженни. «Понимаете, я разбил ее сердце после бала, на заре. Закончились танцы. Родились все звезды. Ах, сколько надежд не сбылось, сколько разбито сердец после бала».

Послушайте, Дженни. Этот глупец из песни оставляет девушку и идет за одеждой. Когда он возвращается, она в большой пустой зале, где еще тихо звучит мелодия. «Вот стоит моя любимая, целуется с другим». Он уезжает и больше никогда с ней не встречается. Через несколько лет он получает письмо от мужчины, с которым девушка целовалась – ее брата. Он пишет, что она умерла от горя. Теперь этот парень поет: «Я разбил ей сердце». Какая печальная песня…

Дженни кивнула, в глазах стояли слезы. Она достала из кармана яблоко, которым ее угостил полицейский, и отдала музыканту. Девушка остановилась и подождала Габриеля. Она не могла уйти, как тот «глупец» из печальной песни.