"Талисман" - читать интересную книгу автора (Роджерс Мэрилайл)

Глава 17

Лиз сидела за столом, погруженная в теплую, светлую эйфорию, не замечая серого облачного утра за высокими окнами. Грэй разбудил ее, когда встал с ее постели, чтобы отправиться в свою комнату, где его ждал камердинер, готовиться к предстоявшим серьезным часам в парламенте. Поскольку Лиз много лет одевалась без помощи служанки, она поспешила набросить простую сорочку и застегивающееся спереди платье ярко-голубого цвета, чтобы встретиться с Грэем за завтраком.

– Ваша светлость!

Голос ворвался в приятную дымку последних воспоминаний, и бирюзовые глаза обратились к лакею, стоявшему почтительно рядом с ней и протягивавшему поднос с единственным конвертом. Она сдвинула брови: было слишком рано для визитных карточек и приглашений.

– Спасибо, – рассеянно пробормотала Лиз, взяв послание и переворачивая его, чтобы рассмотреть витиеватую печать. Печать графа Хейтона. Этот неприятный факт быстро разогнал последние следы опьяняющего счастья.

Лиз подождала, пока закроется дверь за лакеем, сломала печать, вскрывая конверт, и достала сложенный лист бумаги. Она быстро прочла послание один раз, а потом, медленнее, второй и вложила страницу назад в конверт.

Граф утверждал, что получил информацию от инспектора, занимавшегося расследованием предположительно случайного ранения Грэя на охоте во время их пребывания в Хейтон Лодж. Поскольку Лиз уже была введена в заблуждение подобными утверждениями Хейтона на эту же тему, что привело к вчерашнему страшному скандалу с Грэем, она отнеслась к сообщению подозрительно. Однако она едва ли могла игнорировать его бесстрастное заявление, что наряду с этой новостью он узнал подробности о новом планируемом нападении на Грэя, которое совершится через несколько часов. Он просил ее приехать и помочь организовать вмешательство, чтобы предотвратить угрозу. Лиз больше чем сомневалась в желании Хейтона спасти жизнь Грэя, но эта встреча зато давала ей возможность получить свидетельство, необходимое для доказательства причастности графа к мерзким делам. Лиз поднялась, полная решимости пойти на любой риск, во-первых, чтобы защитить жизнь Грэя, а во-вторых – положить конец непрекращающимся угрозам разоблачением их источника. Быстро выйдя из комнаты и поднимаясь в свои апартаменты, она лихорадочно вспоминала любопытные и определенно странные наставления Хейтона.

С неопровержимой логикой граф утверждал, что при нелюбви Грэя к публичному вмешательству в его личные дела он наверняка не одобрит подключение полиции. Тем более что в подлом заговоре замешан член семьи Эшли. Факты были неоспоримы, независимо от того, насколько точно было его утверждение о причастности кого-либо из Эшли. Страшные опасения вызывали у Лиз меры, которые Хейтон рекомендовал ей принять, чтобы тайно прийти в Хейтон Хаус. Ей не только предлагалось никому не говорить, куда она отправляется, но и оставить экипаж герцога на оживленной улице, где она сможет нанять другой, не привлекая ненужного внимания.

– Ваша светлость?

Держась рукой за хрустальную ручку двери в свою комнату, Лиз приостановилась, через плечо оглядываясь на откровенно любопытную Анни.

– Скажи Эллисону, чтобы подали карету, и быстро возвращайся помочь мне одеться, – распорядилась Лиз. – У меня важный визит.

– Но куда в такой ранний час? – спросила пораженная Анни и прикусила язык, зная, что это не касается даже камеристки.

Ответом Лиз была мрачная улыбка и короткий взмах руки, торопивший ее выполнять поручение. Тихо закрыв за собой дверь, довольная, что леди Юфимия и ее приемная дочь еще спят, Лиз подошла к секретеру, торопливо набросала, закрыла и запечатала короткую записку Дру, содержание которой, оставалось надеяться, настолько загадочно, что не будет понято никем другим.

Считая себя далеко не глупой по любым меркам, Лиз не собиралась оставлять в полной тайне свой визит к Хейтону. Такая ее нерешительность объяснялась не просто возможным страшным ущербом репутации женщины, который будет нанесен визитом в дом холостяка – опасностью, в заигрывании с которой обвинил ее Грэй. Нет, это объяснялось ее уверенностью в том, что граф – отвратительный лидер банды торговцев белыми рабынями.

Лиз встала и начала расстегивать голубое платье, не давая себе свободной минуты, чтобы мог разрастись страх из-за личной безопасности. Она уверяла себя, что граф не осмелится напасть на герцогиню, любимицу сезона, так же как общество не осмеливалось осуждать Грэя за его юношеские, пусть и безрассудные, провинности. Хотя Лиз и чувствовала серьезную недостаточность таких рассуждений, связанную с различными требованиями, предъявляемыми к джентльменам и благородным леди, она не рискнула анализировать их глубже, боясь, что мужество ее дрогнет.

Анни вернулась, когда ее хозяйка только начала снимать платье. Стремясь уйти, пока не проснулся весь дом, Лиз решила не тратить драгоценное время на зашнуровывание бесполезного корсета и надевание многочисленных нижних юбок. Вскоре герцогиня была одета в свой любимый серый костюм, с угольно-черной камеей, спрятанной в новом алом галстуке – эскот, Анни также настояла, а Лиз из-за спешки не стала спорить, чтобы она надела сапфировые серьги и кольцо. Потом, когда непослушные локоны были укрощены в замысловатом узле под модной, надетой набок красивой шляпкой, отделанной красной лентой и необычными черными перьями – в отличие от распространенных страусовых, плюмажей, украшавших большинство шляп, – Лиз была готова к отъезду.

Прислонив один конверт к чернильнице, украшенной изящными завитками, и положив в карман другой, Лиз повернулась к своей служанке:

– Если я не вернусь к чаю, передай этот конверт в руки леди Друсиллы – только в руки леди Друсиллы.

Анни согласно кивнула в спину уходящей герцогини. Это было странно. Ее светлость обычно не скрывала своих планов и брала ее с собой почти всегда. То, что она собиралась поехать одна и не знала точно, когда вернется, было тем более странно, что это был единственный день в неделе, который проводили в Брандт Хаус, принимая визитеров. Это был домашний день дам Эшли.

Чувствуя уколы вины за то, что оставила Анни в замешательстве, Лиз подобрала короткий шлейф и стала грациозно спускаться по лестнице. Она была уже на последней ступеньке, когда Эллисон открыл дверь возбужденному Тимоти.

– Лиззи, я нашел его! – почти закричал он. Лиз замахала на него руками, требуя больше сдержанности и меньше шума. Молодой человек был встрепан и небрит и, несмотря на возбужденный румянец, выглядел так, будто не спал много ночей.

Тимоти почти прыгнул к Лиз, схватил ее за руки и потянул в гостиную:

– Я бесконечно, бесплодно прочесывал протоколы верхней палаты день и ночь. И наконец я нашел тайник, где был спрятан секретный отчет, подтверждающий все, что мы подозревали!

– Что ты имеешь в виду под «спрятан» и почему? – тихо спросила Лиз, опираясь спиной на дверь и сдерживая собственное волнение. Неужели отпадает необходимость ехать к Хейтону?

– По какой-то причине, в которую меня как секретаря палаты лордов должны были посвятить, – отрывисто начал Тимоти, и в словах его звучало сильное негодование, – отчет был спрятан среди многотомных страниц, содержащих бесконечные и скучные дословные свидетельства фермеров какого-то дальнего графства, протестующих против вмешательства правительства. Говорят, что эти фермеры – угрюмый народ, из которых слова не выдавишь… не верь. Судя по количеству страниц, которые ушли на дословную запись жалобы каждого, они часами могут говорить о том, что считают несправедливым.

Сгорая от желания узнать суть рассказа Тимоти, Лиз почувствовала раздражение от его неожиданной способности совершенно уйти в сторону в самой середине важного сообщения. Он, очевидно, почувствовал ее едва сдерживаемое нетерпение, хотя она ничего не сказала.

Запустив обе руки в русые волосы, как будто желая привести мысли в разумный порядок, Тимоти вернулся к рассказу о своем открытии.

– Это был отличный тайник: отчет вложен в середину документа на такую тему, которой вряд ли кто заинтересуется. Даже если бы его обнаружили когда-нибудь, все решили бы, что его просто подшили не туда. И только меня, ответственного за раскладку документов, обвинили бы в том, что документ лежит не на месте. Но я клянусь, что никогда раньше не видел и даже не слышал о секретном отчете. – Его негодование перешло в бурное возмущение.

Лиз не могла больше сдерживать нетерпение. Она отошла от двери и обратилась к Тимоти с единственным лаконичным вопросом, заданным тихим голосом:

– О чем в нем говорится?

– О, – Тимоти покраснел так, как умела краснеть Лиз, – разве я не сказал?

Лиз улыбнулась задеревеневшими губами и потрясла головой, подвергая опасности свою модную шляпку.

– Это отчет, написанный Грэем, который ясно связывает Хейтона с торговлей на высшем уровне белыми рабынями между Британией и Европой. Особенно прочно он связывает его с очевидно более прибыльным ближневосточным рынком светлокожих женщин.

Лиз собиралась спросить, почему, если эта информация была известна, Хейтона не заставили объяснить свою причастность. Почему отчет был запечатан? И почему он был так тщательно спрятан? Она бы никогда не поверила, что Грэй причастен к его сокрытию ради положения Хейтона в обществе.

Она не успела заговорить, как Тимоти добавил то, что казалось по меньшей мере частичным объяснением:

– К сожалению, хотя причастность Хейтона отмечалась неоднократно, в отчете утверждается, что существенных свидетельств, доказывающих его связь с бесчестным торговцем плотью, таинственным Барсуком, нет. – Темные глаза встретились с бирюзовыми. – Да, с той самой ускользающей личностью, которую мы пытаемся выследить, но которую не видел, кажется, ни один из надежных источников информации.

Тимоти был явно в приподнятом настроении от своего открытия, но Лиз только больше отчаялась. Отчет действительно подтверждал их теории. Однако он давал не более определенный ответ на их поиск, чем обнаруженные анонимные письменные угрозы.

Тимоти грустно потер щетину на щеках и подбородке.

– Мне лучше поспешить домой и подготовиться к работе в парламенте. Но возможно, вы и Дру сможете встретиться со мной в парке между чаем и обедом. Я принесу коробочку леденцов, чтобы отпраздновать этот шаг вперед.

При упоминании любимых сластей Дру в сочетании с надеждой, звучавшей в просьбе, Лиз не нашла в себе сил отказать. Влюбленные почти не видели друг друга за долгие дни его поиска, и было бы жестко отнимать надежду. Она кивнула в знак согласия, несмотря на то что даже при самом благоприятном стечении обстоятельств будет почти невозможно украсть Дру из-под надзора ястребиных глаз Юфимии в течение дня… и более зловещая реальность заключалась в том, что ее может не оказаться здесь, чтобы устроить что-нибудь. Этот подтверждающий отчет с его недостатком доказательств делал ее визит в Хейтон Хаус тем более необходимым.

Лиз не терпелось отправиться туда, принять неизвестный вызов и вернуться (ей хотелось надеяться), но она проявила новый талант, который обрела в последние недели, заставив себя быть терпеливой. Для человека, которого обязанности ждут где-то в другом месте, прощание Тимоти было очень продолжительным и сопровождалось тоскливыми взглядами в сторону двери, за которой спала его любимая. Она оставалась закрытой, и наконец – к молчаливой, но горячей благодарности Лиз – он отбыл.

Карета Эшли уже стояла некоторое время перед парадными воротами, и, как только Тимоти скрылся из виду, Лиз поспешила через этот проход в элегантной чугунной ограде и устроилась в карете. Доехать до оживленных улиц в центре было просто, но после того как она вышла из кареты герцога, ей казалось, вечность прошла, пока ей удалось нанять экипаж.

Только оказавшись в этом общественном транспорте, Лиз позволила себе серьезно задуматься о возможности причастности заговорщика из Эшли к угрозе, нависшей над Грэем. Они не могли надеяться убедить ее, что Дру или Юфимия замешаны в этом, – таким образом, решила она, такое предположение является очевидной попыткой навести на ложный след, перейдя от туманных намеков на причастность Тимоти к открытым обвинениям. Да, должно быть, они намерены возложить вину на молодого кузена и наследника, но она знает Тимоти слишком хорошо. Даже если бы она не знала, даже если бы он не обнаружил спрятанный отчет, готовясь к карьере члена парламента, Тимоти слишком умен, чтобы вступить в связь с торговцами белыми рабынями. Это был риск скандала, который навсегда лишил бы его места.

Вдруг Лиз пришло в голову, что у Лоренса и его друзей-заговорщиков нет оснований полагать, что герцогиня, даже пусть и американка, может иметь представление об их «деловых» интересах. После того как она приняла его помощь в бельведере и потом искала его помощи после поломки кареты, Лоренс, несомненно, решил, что может кормить ее очередными выдумками и ожидать, что его заявлениям поверят. Что ж, персиковые губы озорно изогнулись, тем глупее с его стороны так низко оценивать ее умственные способности.

Когда экипаж остановился перед уже знакомым лондонским домом графа, Лиз подождала, пока дверь откроется, и сполна заплатила извозчику, прежде чем отправиться на предстоящую очную ставку. Решимость ее была подкреплена соображениями о том, что ее враг слишком ошибается в ней, но никогда в жизни она не чувствовала себя так одиноко. Она распрямила хрупкие плечи и решительно направилась к двери, хотя ноги были такие тяжелые, будто к ним привязаны пудовые гири.

Хотя Лиз приготовилась к встрече с любым опасным противником, дверь открыл все тот же безукоризненный дворецкий и провел ее в ту же самую изысканную гостиную.

– А, Лиззи, наконец-то вы здесь. – Лоренс встал с кресла, подвинутого ближе к веселому огню. – Я начал беспокоиться, что вы можете прибыть слишком поздно для того, чтобы мы смогли предотвратить нападение на Грэя, о котором я вам писал.

Лиз оставалось только тихо покачать головой с очевидным глубоким сожалением.

– Я приехала, как только смогла уйти, – тихо заверила она его, и, поскольку это была правда, слова были произнесены с предельной искренностью.

– Конечно. – Лоренс источал такое сиропообразное сочувствие, что Лиз казалось, она им пропитана, и она чуть не отшатнулась, когда он подошел и, взяв ее руку в свою, другой нежно похлопал по ней. – Я понимаю.

Лиз могла только подумать, как мало он понимает на самом деле.

– Но, пожалуйста, Лиззи, садитесь. – Все еще держа ее за руку, он показал на кресло перед столиком. – Мы выпьем успокаивающего чая – новый сорт, который, я надеюсь, вам понравится, пока я коротко расскажу о заговоре, который я почти раскрыл, и потом мы обсудим, что надо делать, чтобы разрушить их план.

Этот человек, которого она знала как злодея, изображал воплощение рыцарства, и Лиз переполняло отвращение. Еще больше выводило из себя то, что ей приходилось играть роль в какой-то странной пьесе, где цивилизованное чаепитие сочеталось с варварским разговором о преднамеренном убийстве.

Наклонив гладко причесанную светлую голову, Лоренс разлил уже приготовленную темную жидкость по тонким, элегантным чашкам севрского фарфора.

Несмотря на то что ее нетерпение уже истощилось предыдущими препятствиями к разговору, который она пришла начать, Лиз подняла чашку, сделала маленький глоток и вежливо сдержала дрожь отвращения от горького привкуса.

– Что ты имеешь в виду, ее нет? – Юфимия грозно взирала на дерзкую служанку, стоявшую перед закрытой дверью и осмеливавшуюся перечить ее воле глупыми отговорками.

Анни распрямила плечи. Ее хозяйкой была герцогиня, а не эта властная женщина, невзлюбившая ее с самого начала. То, что не Юфимия выбрала Анни в новые камеристки и ее не спросили перед тем, как сделать это новое назначение, гарантировало пренебрежительное отношение к ней стареющей женщины… но почему – то Анни чувствовала, что за этим стоит большее.

– Именно это, ваша милость. Герцогиня, – Анни подчеркнула титул, зная, что это заденет женщину, и тихонько радуясь этому, – сказала, что ее не будет, возможно, до чая.

Юфимия позволила себе неделикатно пробурчать, с легкостью оттолкнув Анни в сторону и войдя в комнаты Элизабет.

Как маяк, маленький конверт, прислоненный к чернильнице на секретере, тут же привлек внимание Юфимии. Она поплыла к нему, как боевой корабль на полных парусах. Для нее ничего не значило, что оно адресовано ее приемной дочери. Она грубо надорвала конверт, нахмурилась, прочитав письмо, и сунула его в просторный карман перед тем, как развернуться и уйти.

Анни специально встала в открытой двери. Глаза Юфимии прищурились угрожающе при взгляде на гораздо менее объемистую фигуру, и она двинулась вперед, предоставляя служанке выбирать: либо отойти в сторону, либо быть опрокинутой и придавленной ногой – возможность, которая доставила бы этой женщине удовольствие (Анни не сомневалась в этом), несмотря на все ее гордые аристократические замашки.