"Все о страсти" - читать интересную книгу автора (Лоуренс Стефани)

Глава 11

В сгущавшихся сумерках они возвращались домой — его рука обвивала ее талию, ее голова лежала на его плече. И оба молчали. Слишком много всего накопилось между ними, того, что не требовало ни слов, ни уверений.

И весь его опыт оказался бессилен перед тем, что произошло. Она так полно, безоглядно отдавалась ему, но в обычной жизни была настороженной и вела себя с оглядкой. Оберегала свое сердце и скрывала мысли и чувства.

Та неподдельная радость, которую он испытывал, когда они любили друг друга, еще не выветрилась. Была такой новой. Невыразимо драгоценной. Хмельной. Поднимавшей их на тот уровень, где физическое сменялось духовным, а чувства сверкали новыми гранями.

Чувства… То, от чего он не мог уберечься. Чего не мог отрицать. И он был благодарен Франческе за то, что она была. За то, что подарила ему.

Сейчас он ясно осознал, что желает большего. Впрочем, не сейчас. Он давно об этом догадывался. И все же как он мог требовать, не говоря уже о том, чтобы добиваться ее любви, если сам не был готов любить ее честно и открыто?

Они поднялись на крыльцо. Он открыл дверь. Она с довольной мягкой улыбкой ступила в переднюю. Он поколебался, но, поджав губы, последовал за ней.

Два часа спустя они встретились за ужином. На сердце Франчески было легко, тело еще пылало воспоминаниями об их ласках. Ирвин велел подавать блюда. Пока супруги пробовали легкий суп, приготовленный Фердинандом, слуги удалились.

— Если ты напишешь Чарлзу, — заметил Джайлз, — Уоллес немедленно отошлет письмо.

— Завтра напишу.

Она хотела выяснить, как относится Френни к ее замужеству. Это не давало ей покоя, черным облаком застилало голубое небо ее безмятежных мыслей. Она хотела рассеять его, чтобы когда настанет момент, можно было с легким сердцем его отпраздновать.

Никогда еще она не была так уверена в том, что ее мечта превратится в реальность. Если она желает, чтобы ее брак был счастливым, нужно немало потрудиться, но все же крепкий фундамент уже заложен, в этом нет ни малейшего сомнения.

Разумеется, не следует слишком рано радоваться или выказывать свои ожидания. На протяжении всего ужина она вела ни к чему не обязывающий разговор, сознавая, что Джайлз лишь отвечает ей, не пытаясь вести беседу:

После ужина они вышли в коридор. Франческа направилась к гостиной. Но тут вперед выступил Уоллес:

— Я оставил документы из кабинета в библиотеке, как вы приказывали, милорд.

Франческа повернулась и глянула на Джайлза. Он спокойно встретил ее взгляд.

— Тебе придется извинить меня. Я хотел просмотреть материалы по некоторым парламентским вопросам.

Лицо его было словно высечено из камня. Непроницаемое.

До сих пор они вместе проводили вечера в гостиной. Он читал лондонские газеты, она — книгу.

Холод ледяной змеей прополз по ее спине.

— Вероятно, я могла бы помочь, — пролепетала она и, не дождавшись ответа, добавила: — С материалами.

— Нет, — буркнул он, но тут же немного смягчился: — Не стоит забивать такую хорошенькую головку скучными материями.

У нее перехватило дыхание. Она замерла, не веря себе, не давая поверить, не смея показать, как она ранена. Только удостоверившись, что маска крепко приклеена к лицу и она может говорить внятно, не запинаясь и не плача, Франческа наклонила голову:

— Как тебе угодно.

И, гордо выпрямившись, пошла к гостиной.

Джайлз смотрел ей вслед, помня о том, что Уоллес по-прежнему стоит рядом. Дождавшись, пока ее фигурка исчезнет, он повернулся. Лакей распахнул двери библиотеки. Джайлз вошел. Дверь за ним закрылась.

Он сделал это ради ее же блага.

Час спустя Джайлз потер руками лицо и покосился на три толстых тома, раскрытых на столе. Рядом громоздились наброски трех биллей, которые он и его единомышленники собирались представить в парламент. Если он решил пропустить осеннюю сессию, нужно по крайней мере изучить основные пункты.

Он сидит здесь чуть не весь вечер и почти не продвинулся вперед. Каждый раз, когда он начинал, читать, перед ним вставали побелевшее лицо Франчески и ее глаза, из которых медленно исчезало выражение счастья, освещавшее их за ужином.

Передернув плечами, он подставил под свет очередную страницу. Он сделал благородный поступок. И поскольку не готов любить ее, как она того хотела, лучше с самого начала дать это понять и не поощрять ее глупые мечты и заоблачные фантазии.

Сосредоточившись, он вынудил себя приняться за чтение.

Дверь открылась. Джайлз поднял голову. Из темноты возник Уоллес.

— Прошу извинить, милорд, но вам еще что-то угодно? Ее светлость поднялась наверх. Что-то упомянула насчет легкой головной боли. Желаете, чтобы сюда принесли чай?

Прошло несколько секунд, прежде чем Джайлз ответил:

— Нет. Ничего больше.

Уоллес почтительно поклонился:

— Спокойной ночи, милорд.

Джайлз невидяще уставился в противоположную стену и долго сидел так, прежде чем отодвинуть стул и подойти к высоким окнам. Шторы были раздвинуты. Лунный свет заливал газоны. Сад казался массой причудливо движущихся теней.

Он стоял и смотрел. Но в душе разгоралась битва.

Он не хотел обидеть ее и все же обидел. Она была его женой. Его. И он всеми силами старался уберечь ее. Но как уберечь от себя самого? От того факта, что у него имелись крайне веские причины не допускать любви в свою жизнь? Что его решение незыблемо? Что его нельзя поколебать? Что он давным-давно решил никогда больше не рисковать?

Последствия были чересчур ужасны. Второго такого несчастья ему не выдержать.

Что же, выбора нет. Ранить ее или пострадать самому, Он продолжал стоять у окна, глядя, как медленно плывет луна по небу. И когда отвернулся, загасил лампу и пошел к двери, остался всего лишь один, не дающий покоя, вопрос: до каких пределов простирается его трусость?!

Через четыре дня Франческа приоткрыла вторую дверь в библиотеку и заглянула внутрь. Вторая дверь находилась в боковом коридоре, подальше от стоявших на страже лакеев. При ее приближении они немедля распахивали любую дверь, чего дна в данном случае совершенно не желала.

Джайлза за столом не было. Стул пустой, на столешнице валяются книги…

Франческа приоткрыла дверь чуть шире. Его нет ни у окон, ни у полок.

Она поспешно вошла, тихо прикрыла дверь и двинулась вдоль полок, рассматривая корешки книг.

Она не делала ничего дурного, но хотела избежать лишних встреч с Джайлзом. Если он не желает впускать ее в свою жизнь, так тому и быть: она слишком горда, чтобы умолять. С того вечера, когда он предпочел удалиться в библиотеку, она старалась проводить с ним не больше времени, чем это диктовалось необходимостью.

Он по-прежнему приходил в ее постель и объятия каждую ночь, но это было совсем другое. Никто из них не позволял тому, что происходило в спальне, вмешиваться в их повседневное существование. В ту жизнь, которая текла вне стен спальни. По крайней мере в этом они были едины.

Она ни разу не посетила вдовий дом, хотя нуждалась в утешении и поддержке тетушки и свекрови. Но ведь они первым делом спросят, как она поживает, имея в виду, ладит ли она с мужем.

А ведь Франческа не знала, что ответить, не могла объяснить, что происходит. Он отверг ее. Оттолкнул, иначе и сказать нельзя. Для нее это стало настоящим ударом, но, как ни странно, она не теряла надежды. И не потеряет, пока он по-прежнему приходит к ней каждую ночь. Пока каждый день хмуро наблюдает за ней с выражением неуверенности в серых глазах.

Нет, она не потеряла надежду, но научилась держаться так же отчужденно. Хенни права: он скрытый тиран и терпеть не может просьб, приказов и уговоров. Нужно позволить ему найти собственную дорогу и молиться, чтобы она оказалась той, которая ведет в нужном направлении.

Такое терпение давалось нелегко. Ей необходимо было отвлечься. Вспомнив свое намерение найти старую Библию и скопировать фамильное древо, она спросила Ирвина о книге. Он считал, что книга, гигантский древний том, находится в библиотеке, среди сотен таких же томов. Правда, Ирвин припомнил, что Библия переплетена в красный сафьян, а ширина корешка не меньше шести дюймов.

Минуты так и летели. Прошло не менее получаса, прежде чем она обошла комнату. Может, ей понадобилось бы и больше времени, но на полках просто не было таких огромных книг. Оставались полки на галерее.

Галерея находилась над боковым коридором, из которого она вошла. Стены там тоже были каменные, а не стеклянные. Винтовая лестница вела в арку, откуда начиналась галерея. Ступив внутрь, Франческа оглядела помещение, уставленное шкафами высотой от пола до потолка. И все забиты книгами.

У графов Чиллингуорт непомерно обширная библиотека!

Стараясь не обращать внимания на ноющую шею, Франческа обошла комнату в поисках громадного тома в красном сафьяне. И едва голову не свернула, пытаясь прочесть названия всех красных книг. Но Библии не нашла.

Покончив с первой половиной, она перешла на вторую и, ослепленная солнцем, струившимся сквозь окна, остановилась и зажмурилась.

Силуэт, который она приняла сначала за некую странную стремянку, оказался ее мужем. Он сидел в большом мягком кресле, вытянув перед собой длинные ноги.

Франческа вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

— Прости… не знала, что ты здесь… — начала было оправдываться она, но тут же осеклась. — Прошу извинить меня. Я ухожу.

— Нет!

Потребовалось не меньше секунды, чтобы распознать в его тоне абсолютный приказ, под которым пряталась некоторая неуверенность. Как всегда в последнее время.

Она круто развернулась. Его лицо было бесстрастным.

— Ты ведь не была в Англии во время Питерлоо?

— Восстания в Манчестере[3]?

Джайлз кивнул. Она покачала головой:

— Мы слышали об этом печальном событии, но намного позже того, как все случилось.

— Действительно печальное. — Приподнявшись, он подтянул поближе к себе стул и знаком велел ей сесть. — Прочти-ка, — сказал он, протягивая ей бумагу, — и скажи, что ты об этом думаешь.

Франческа, помявшись, все же подошла к нему и взяла документ — нечто вроде официальной декларации.

— Что это?

— Прочти, — повторил он. — Ты именно то, что можно назвать незаинтересованным лицом, которому известны только факты, не окрашенные эмоциями.

Она стала послушно читать. Лицо ее все больше мрачнела.

— Это кажется… по меньшей мере нелогичным. Не могу понять, почему они делают подобные заявления.

— Совершенно верно, — согласился он, забирая бумагу. — Это предполагаемый аргумент против отмены Хлебных законов[4].

Поколебавшись, Франческа тихо спросила:

— А ты «за» иди «против»?

— «За», разумеется, — проворчал он. — Проклятый билль вообще не следовало проводить. В то время многие были не согласны, но что мы могли поделать? Необходимо его отменить, прежде чем страна пойдет ко дну.

— Но ты богатый землевладелец. Разве Хлебные законы не защищают твои интересы?

— Если все мерить сиюминутной прибылью, тогда ты права. Однако в результате получается, что я или Девил проигрываем с социальной точки зрения.

— Значит, твой основной аргумент за отмену Хлебных законов — чисто финансовый?

— Да, потому что он самый убедительный для палаты лордов. Но, по моему мнению, есть аргументы и посильнее. Ни земли, ни богатства не спасли французскую аристократию. Те, кто не желает видеть это, видеть, что времена изменились и что население добивается своих прав, просто закрывают глаза на правду.

— Именно над этим ты работаешь? Над отменой Хлебных законов?

— Да, и над рядом связанных с ними вопросов. Самое главное — это реформа избирательной системы, во пройдут годы, прежде чем мы чего-то добьемся, — Избирательная система? Расскажи подробнее.

— Видишь ли…

Он объяснял, она задавала вопроси. Разгорелась оживленная дискуссия насчет того, кому именно стоит предоставить право участвовать в выборах.

И когда разговор закончился, Джайлз, к своему удивлению, заметил, что солнце уже садится. Значит, они проговорили несколько часов! Хотя она долгое время жила за границей, но тоже считала необходимым дать права низшим классам.

— Битва при Ватерлоо поставила точку в затянувшейся вражде. Стало ясно, что мы двадцать лет занимались Наполеоном и французами, не обращая внимания на то, что творится дома. Теперь, когда война больше не сплачивает нацию, народ и правительство не действуют как единое целое, вот-вот начнутся разброд и шатания.

— Ты прав, нужны перемены, — кивнула Франческа, поднимаясь и принимаясь ходить взад-вперед.

— Времена меняются. Но выжившими всегда будут те, кто сможет приспособиться к переменам.

Она много раз слышала это выражение и считала его довольно банальным. Но все же оно вселило в нее энтузиазм и уверенность. Он же не мог отрицать очевидного: он не мог найти себе более подходящую жену, чьи ум, понимание, красота и поддержка будут неоценимы в сфере политики. Эти соображения не приходили ему в голову, когда он просил ее руки, однако как много они значат для их семейной жизни! Если он возьмет ее с собой в Лондон, она может стать хозяйкой политического салона, который будут посещать самые блестящие члены столичного общества. Неглупая, сообразительная, разбирающаяся в людях, она послужит интересам его дела.

Он знал, что умение управлять людьми у нее врожденное, так же как умение дышать и ласкать его в постели. Но она ни разу не сделала ошибки, пытаясь манипулировать им, даже в последние дни, когда он посчитал бы ее претензии справедливыми. Для человека ее темперамента это было нелегко.

— Времена меняются. И те, кто хочет выжить, приспосабливаются к переменам.

Она как раз проходила мимо. Он протянул руку и поймал ее запястье. Франческа удивленно посмотрела на него.

— Довольно политики… хотя бы на сегодня. Мне нужно обсудить с тобой кое-что еще. Я хотел бы знать твое мнение еще по одному вопросу.

Он уронил бумаги рядом со своим стулом. Поднявшись, повернул стул к окну, уселся и притянул ее к себе.

Глубокий вырез ее платья был целомудренно прикрыт фишю из прозрачного газа, с пуговицами и широко распахнутым воротничком. Обхватив ее талию, он наклонил голову и коснулся кончиком языка ложбинки между грудей. Провел языком дорожку, ощущая дрожь ее тела, и припал губами к ямочке между ключицами, словно ставя раскаленное клеймо на коже.

Она принадлежала ему, всецело, безоговорочно, и он… кажется, он начинал верить, что сможет принадлежать ей.

В течение нескольких секунд атмосфера в маленькой комнате из политически накаленной превратилась в нестерпимо страстную. Нестерпимо эротическую.

Это была его идея, с которой она радостно согласилась, прежде чем подчиниться его команде и повернуться лицом к окну. Он слегка приподнял ее, усадил к себе на колени и снова провел губами по ее плечу, шее, к чувствительному местечку за ушком.

— Сожми подлокотники кресла.

Она, не колеблясь, повиновалась.

Он выглянул в окно:

— Видишь тот большой дуб прямо впереди?

Франческа кивнула.

— Смотри на верхние ветки. Не отводи глаз. Не думай ни о чем другом. Только об этих ветках.

Отпустив ее талию, он слегка обвел кончиками пальцев соблазнительные очертания ее грудей. Она дернулась.

— Сосредоточься на ветках.

— Но… но они голые, — пробормотала она, ерзая.

— Хм-м… Нет, еще несколько листочков осталось.

Он немилосердно терзал ее. Одной рукой лаская груди, он старательно избегал касаться ее сосков. Пальцы едва дотрагивались до тонкой ткани. Тело Франчески горело как в огне. Груди набухли и затвердели. Он видел, как тугие соски распирают лиф. Она снова заерзала.

— Ты сосредоточилась на ветках?

— Но, Джайлз…

— Думай о том, какие они голые.

Она тоже хотела бы быть обнаженной, как эти ветки; он и сам это знал, но не таков был импровизированный сценарий сегодняшнего дня. Он нежно сжал ее груди, словно проверяя на упругость, но тут же отнял руки.

— Совершенно голые.

Он кончиками пальцев сжал ее соски, сначала мягко, потом все сильнее. Она охнула и откинула голову.

— Совершенно обнаженные.

Он стиснул, потом тут же отпустил и снова стал дразнить легкими касаниями.

— Продолжай наблюдать за ветками.

Он повторял и повторял пытку, а она, добровольная жертва, с радостью подчинялась, но вскоре тяжело задышала и, раскрасневшись, обмякла.

— Я хочу, чтобы ты был во мне.

— Знаю.

— Ну и?.. — капризно бросила она.

Он скривил губы.

— Приподнимись.

Она выполнила приказ. Он поднял ее юбки, нижние юбки и сорочку и сунул руки под белую пену ткани, наслаждаясь упругостью полушарий, и с удовлетворенным вздохом ощутил влажность лона. Потом, стиснув ее бедро одной рукой, он осторожно сжал пухлый холмик.

Франческа задохнулась. Руки мгновенно ослабли. Он потянул ее вниз, и она охнула, вжавшись всем весом в его ладонь. Открытая его прикосновению.

Длинные пальцы скользнули внутрь, Сердце Франчески бешено заколотилось. Она принялась извиваться, перекинув ногу через его колени, чтобы до конца открыться ему. Его искусительным ласкам.

— Нет. Сиди, как сидела. Скромно.

Скромно?! Да она дышать не может!

Обе его руки были под юбкой: одна осторожно мяла живот, другая раздвигала набухшие складки.

Она чувствовала, какой стала горячей и скользкой. Обнаженные бедра и попка прижимались к ткани его брюк — постоянное напоминание о ее уязвимости.

— Продолжай изучать дерево.

Она с присвистом втянула воздух, подняла голову и устремила взгляд на голые ветки.

Один палец проник внутрь. Она вцепилась в подлокотники, готовясь к новой атаке. Горло перехватило. Он погладил ее и окунулся еще глубже. Она напряглась, сжалась, изнемогая от сладкой боли. Больше! Она хочет больше!

К первому пальцу присоединился второй. Ее тело мгновенно среагировало, — жадно, страстно: она достигла точки странной отрешенности, когда могла наслаждаться, чувствовать и в то же время наблюдать. Он продвинулся еще глубже, пальцы продолжали шевелиться.

— Нет! — выдохнула она, отчаянно тряся головой.

Он и не подумал останавливаться.

— Требовательная женщина!

Его тон был серьезен, почти мрачен. Издевательски мрачен.

Он прижал ладонь к ее влажным складкам и замер.

— Ты по-прежнему сосредоточена на ветках?

Ее взгляд был устремлен в нужном направлении, но она уже ничего не видела.

— Да.

— Некоторые из них узловатые, верно?

Она вгляделась в сгущавшиеся сумерки, смутно сознавая, как он снимает руку с ее живота и расстегивает брюки, выпуская на волю истомившуюся плоть. Она мгновенно выпустила подлокотник и, заведя руку за спину, потянулась к нему.

Он шлепнул ее по пальцам.

— Сказано же тебе думать о ветках. Узловатых. Тех, что потолще и покрасивее.

Но у нее на уме был только один красивый, толстый и узловатый предмет, не имевший ничего общего с деревьями. С фамильными, возможно, но не обычными. Она смутно вспомнила, зачем пришла в библиотеку, и тут же снова все забыла, вынуждая себя вглядываться в дерево.

Его рука властно легла на ее живот.

— Смотри на дерево. Сконцентрируйся на ветках.

Она ничего не понимала, но послушно делала, как он просил, заставляя разум и глаза сфокусироваться на голых ветках, находя узловатые толстые сучья.

Он слегка поднял ее, отодвинул назад, устраиваясь поудобнее… и опустил вниз.

И Франческа внезапно поняла, почему смотрит на деревья.

Он вынул пальцы, но рука оставалась внизу, направляя упругий ствол в гостеприимную расщелину. Сейчас он входил в нее медленно, неустанно наполняя, пока полностью не насадил на себя.

И она чувствовала каждый дюйм, каждое сиюсекундное ощущение, усиленное тем обстоятельством, что, поскольку ее мысли и чувства были заняты другим, предвкушаемое стало неожиданным. Он сделал все, чтобы ее нервное восприятие обострилось, чтобы она еще интенсивнее реагировала на его проникновение. Так оно и случилось.

Закрыв глаза, она бессильно откинула голову ему на плечо и впилась ногтями в подлокотники кресла. Это медленное овладение не оказалось потрясением, но застало ее врасплох. И заставило ощутить, что их близость в чем-то недозволена.

Но на этом все не закончилось.

Он обхватил ее руками и стал легонько раскачиваться в чувственном танце слияния. Франческа, закрыв глаза, сконцентрировавшись на кое-чем ином, кроме веток, тяжело опираясь о подлокотники, начала двигаться. Кресло оказалось чересчур широким, а ее руки — слишком слабыми, чтобы она могла приподниматься. Но это оказалось вовсе ни к чему. Сейчас командовал он.

И она отдалась в его руки. На его волю. Позволила диктовать ритм и темп их танца. Сейчас ее чувства были куда более восприимчивы, чем обычно. Целиком сфокусированы на соитии их тел.

Безвольно плывя по волнам блаженства, она выпустила подлокотники и обняла Джайлза.

Он что-то одобрительно пробормотал и крепче прижал ее к себе. Она чувствовала его страсть в каждом движении, каждом толчке, и сама забилась в сладких судорогах, не помня себя. Не зная, сколько это продолжалось. Должно быть, целую вечность. Он воспользовался моментом, чтобы насладиться ею более полно, смаковать сокровище ее тела, так тесно сомкнутого вокруг его плоти.

И гадал, сколько еще выдержит. Как долго самообладание позволит ему вынести этот обжигающий жар, давление тесных шелковистых ножен. Откинувшись на спинку кресла, он потянул ее на себя. В такой позе он мог продлить их слияние еще на некоторое время. Он намеревался полностью воспользоваться плодами своих трудов. Отдать, показать ей все, что мог.

Франческа лежала на нем, расслабленная, словно бескостная, и только легкая морщинка между бровями говорила о том, что она в полном сознании.

Он продолжал двигаться, все больше погружаясь в горячую влагу и наслаждение ее плотью.

— Мне все еще следует смотреть на ветки?

— Если хочешь.

Держа свою правую руку на ее животе, он вынул левую из-под юбок и снова стал легонько обводить груди.

Франческа довольно замурлыкала. Ему показалось, что ей сейчас не до деревьев.

Немного позже она спросила:

— Так будет продолжаться до конца, или есть что-то еще?

В голосе не слышалось ничего, кроме любопытства — ученица, вопрошающая наставника. Он понял, что она имеет в виду.

— Еще, и куда больше, чем ты предполагаешь.

Следующая стадия. Следующий уровень ощущений. Они дрейфовали в волнах обостренной чуткости, где способность ощущать была усилена таким образом, что не вызывала настойчивой потребности, давая им свободу наслаждаться, продлевать близость и глубже ее ценить.

Он перешел к более изощренным ласкам: мял ее груди, снова и снова перекатывал между пальцами ноющие соски. Она тяжело дышала. Бедра непроизвольно подергивались. Она бессильно запрокинула голову. Он поцеловал ее. Она ответила на поцелуй.

Языки их сплелись. Откуда-то нахлынул шквал желания. Пронесся, сметая все на своем пути.

Она вжалась в него бедрами, забирая его в себя, маня вонзиться в нее и освободить. Но он упрямо придерживался ритма, безжалостно пользуясь моментом. Пока поцелуй не стал исступленным.

Он проник правой рукой под ее юбки, туда, где набухали влагой черные завитки, к тому месту, где пульсировал и ныл маленький бугорок. Он обвел его пальцем, и она охнула.

Продолжая теребить затвердевшую горошинку, он наполнил ее раз, другой, третий, все в том же сводящем с ума медленном ритме. Потом замедлил его еще больше, готовя ее к тому, что должно произойти, чуть отстранился и глубоко вонзился в нее.

Она разлетелась, как упавшее стекло. Он выпил губами ее вопль и повторил выпад. Она судорожно вцепилась в него, не в силах владеть собой, утопая в океане ощущений. Продолжая держать ее одной рукой, он врезался еще глубже. Еще раз. Еще.

Она снова с очередным воплем разлетелась на мельчайшие брызги, как раз в тот момент, когда разрядка настигла его. Обнимая ее, он изливал свое семя в ее лоно, ощущал, как бессильно она обмяла, с какой готовностью принимает его. Как сильно желает.

Часто дыша, он откинулся на спинку кресла и прижал Франческу к себе.

— Напомни мне, — пробормотал он, — научить тебя любоваться цветами.

— Они чем-то отличаются от деревьев? — удивилась она.

— Чтобы оценить цветы по достоинству, приходится стоять.

Они лежали в кресле, все еще соединенные, не замечая, как летит время. Не желая пошевелиться и нарушить очарование момента. Уничтожить хрупкий мир, рожденный близостью.

Джайлз погладил ее по голове. Пальцы запутались в длинных локонах, выбившихся из узла.

Он не добивался этого. Ни ее страсти, ни ума, ни любви. Ничего не хотел.

Но она твердо вознамерилась дать ему это. То, на что часть его так отчаянно хотела предъявить права. Но… но он был не уверен, что сможет заплатить ее цену. Он знал, какова эта цена, знал, чего она хочет взамен, но даже сейчас, после четырехдневного размышления, понятия не имел, способен ли это дать.

Она была шансом, ухватиться за который он не мог… или мог? Неизвестно. И все же он понимал, что лучшего не получит. Не встретит женщину более очаровательную, более достойную его доверия.

Честность, искренность, цельность натуры. Страстная распутница, которая загоралась в его объятиях, и прекрасная, уверенная в себе, гордая графиня были одной и той же женщиной. Ни одна роль не была навязанной. Просто различные грани истинного характера. Поэтому люди и относились к ней так хорошо: в ней не было ни унции фальши.

Понять ее лучше, узнать о ней больше, стать ее другом — все эти желания превратились в навязчивую потребность, стали одержимостью. В точности как стремление владеть ею физически.

Он продолжал гладить ее по волосам, прислушиваясь к тихому дыханию.

Варвар, дремавший в нем, желал дать ей все, что она хотела, и взамен потребовать все, что она предлагала ему. Или по крайней мере попытаться. Осторожный, осмотрительный джентльмен клялся, что даже попытка — дело рискованное. Что, если она удастся? Как он справится с тем, что за ней последует?

И все же отказать ей невозможно: они только что доказали это друг другу. Мудрый человек никогда не затевает ссор в спальне.

Он и не собирался. Не мог. Нужно попробовать иной подход. По крайней мере поискать компромисс, если таковой существует. Хотя бы этим он обязан ей.

А возможно, и себе.