Гор ГеннадийПила

Гор Геннадий Самойлович

Пила

Из окна я смотрел, как бьют моего отца. Его били на улице перед домом, и люди сбежались со всей деревни посмотреть, как его будут бить.

Увидев соседей, отец заплакал и стал просить их, чтоб они заступились, но никто не хотел за него заступиться. Отец начал кричать еще раньше, чем его ударили. Он кричал "караул", как будто его грабили. Лицо у него было смешное, плачущее, все в мелких морщинках, и все смеялись, когда он кричал, потому что это было смешно. Иван Сычугов держал его за бороду, а старший брат Сычугова, Тиша, бил моего отца рукавицами по щекам.

Матери не было дома, когда били моего отца. Она была в лесу и не видела, как его, мокрого, привели из бани. Баня была низенькая, темная, дымная, и там неловко его было бить.

Отец стоял поджав ногу. Правая нога его была в сапоге, а левая нога была босая. Он, должно быть, надевал сапоги, когда они пришли за ним. Босой ноге отца было холодно на снегу, и он поджал ее, и оттого она стала жалкой, маленькой, как нога хромого. Смотря на босую ногу отца, мне хотелось плакать - почему мой отец был не хромой, если бы он был хромой, может быть, Сычуговы не тронули его, а соседи заступились.

Отец плакал и просил Сычуговых сказать, за что они его бьют. Сычуговы не отвечали. Они были молчаливые люди. Отец ругал их и плевался, но слюна его не долетала до них. Тиша надел рукавицы, которыми он бил отца, а отец подумал, что сейчас его перестанут бить.

Кровь текла из отцовского носа. Отец мой хотел упасть в снег на сено, но они не давали ему упасть и, когда он падал, подымали его. Должно быть, им не хотелось нагибаться.

Людям надоело стоять, и они сели на наш забор и с забора смотрели на улицу, на моего отца. Но вот отец мой стал смеяться. Он стал смеяться громко, как никогда не смеялся, и мне стало страшно в доме, и я подумал, что отец мой сошел с ума.

Взяв отца под руки, Сычуговы повели его, и он смеялся, когда его вели, и показывал соседям язык. Мой отец, должно быть, сошел с ума и хотел, чтоб его убили, а может быть, он представлялся. Отец мой часто представлялся пьяным и тогда говорил соседям, что они кислые и что он подожжет им амбары, ему хочется посмотреть, как будут гореть их амбары, очень смешно будет смотреть, как они будут гореть.

Сычуговы привели моего отца в наш дом и посадили его на скамейку. Иван подозвал меня и сказал:

- Твой отец вор. Он украл у нас новую пилу. Мы бы убили его, да неохота отвечать. В другой раз мы его убьем.

Сычуговы ушли, наследив на чистом полу, и в оставленную открытой дверь дуло и слышен был смех и голоса соседей. Соседи сидели на заборе и не хотели расходиться. Они, должно быть, ждали, когда возвратится из лесу мать.

- Отец, - спросил я, - зачем ты украл у них пилу?

Отец молчал.

- Не может быть, чтоб ты украл у них пилу. Они врут.

Вдруг стало тихо во дворе. Я подошел к окну и увидел свою мать. Мать, согнувшись, тащила санки, и к санкам было привязано бревно - длинная лесина, которую мать срубила в лесу. У нас не было лошади, и мать моя возила бревна на себе. Во дворе мы с отцом пилили их старой пилой и рубили. Мать моя была выше и здоровее отца, она не давала ему возить бревна и ходила в лес за бревнами сама.

Во дворе было тихо - соседи сидели на заборе и смотрели на мою мать.

Мать, не взглянув на них, оставила посреди двора санки и пошла в дом.

- Миша, - сказала она отцу. - Ты весь в крови. Подойди-ка сюда, я полью тебе. Надо помыть лицо.

Отец подошел к матери, она полила ему на руки, и он помыл себе лицо.

- Молокановы сидят на нашем заборе, - сказала мать.

- Пусть сидят, - сказал отец.

- Они уже не сидят, - сказал я, подойдя к окну. - Они стоят у окна.

Молокановы слезли с забора, подошли к нашему окну и, задрав головы, смотрели к нам в дом.

- Миша, - сказала мать, - что надо Молокановым? Они смотрят к нам в дом.

- Не знаю, - сказал отец, - что им надо. Пусть смотрят.

Я стоял у окна и смотрел на Молокановых, глядевших к нам в дом. Здесь была вся их семейка, даже старуха Молоканиха слезла с печки и пришла к нам под окно посмотреть на нас. Она звала меня пальцем. Я вышел к ней.

- Позови мать, - сказали Молокановы.

Я покачал головой.

- А зачем вам ее?

- Надо, - сказал Молоканов.

Мать моя вышла к Молокановым.

- Елизавета, - сказал Молоканов. - Побей мужа.

- Побей мужа, - сказала Молоканиха, - муж у тебя дурак.

- Проучи мужа, - сказал Молоканов. - Не то мы его проучим, твоего мужа.

- Муж у тебя вор, - сказала Молоканиха. - Он украл у Сычуговых пилу.

Мать вернулась в дом.

- Миша, - сказала она, - они ждут, когда я тебя побью.

- Пусть ждут, - сказал отец.

Мать моя поставила самовар, но угли не разгорались, и она стала дуть в трубу, чтоб они разгорелись. Уж не для Молокановых ли она поставила самовар?

- Миша, - сказала мать, - где пила, которую ты украл у Сычуговых?

- Не знаю, - сказал отец.

- Где пила? Покажи мне ее. Надо вернуть им пилу.

- Какую пилу?

- Новую пилу, что Сычуговы привезли вчера из города. Молокановы говорят, что ты украл пилу.

- Пусть говорят, - сказал отец.

Мать принесла ведро и отвернула кран у самовара. Кипяток побежал в ведро.

- Где пила, Миша? Мне надо знать.

- Спроси у Молокановых. Может, они знают.

- Миша, я хочу знать правду. Где пила?

- Спроси у Молокановых, они знают правду. Я не видал пилы. Спроси у Молокановых, где пила.

Мать подняла ведро и вышла под окно, где стояли Молокановы.

Молокановы подошли к ней, и она ошпарила их, облила их кипятком из ведра, как клопов.

Утром мы с отцом пилили старой нашей беззубой пилой бревно, которое мать привезла на себе из лесу. Отец ругался, что у нас плохие соседи и что никто не дает нам пилы напилить охапку дров, чтоб затопить печь в холодной избе.

Матери опять не было дома, и опять пришли Сычуговы, поздоровались и сказали отцу, чтоб он шел в дом, что они с ним поговорят.

- Я с вами не хочу говорить ни во дворе, ни дома, - сказал отец. - Не о чем мне с вами говорить.

Но Сычуговы сказали отцу, что на дворе холодно и чтоб он шел в избу, в избе теплее, и, если он не пойдет, они поведут его силой, потому что им надо с ним поговорить.

- О чем мы будем говорить? - спросил отец, идя в дом.

Он шел нехотя, рядом шли Сычуговы. Они следили, чтоб он, чего доброго, не сбежал.

Я бежал за отцом.

- Что ж, - сказал отец, - я один, а вас двое. Я знаю, вы ведете меня бить.

- Нет, - сказал Иван Сычугов. - Мы тебя не тронем. Зачем нам тебя трогать? Мы хотим с тобой поговорить.

- Не о чем мне с вами говорить, - сказал отец. - Вы хапуги. Ну и хапайте. Амбары у вас большие. Я у вас ничего не брал. Вчера вы меня били.

- Били, - сказал Иван Сычугов, входя в наш дом. - А сегодня мы тебя бить не будем. Говори, где пила.

- Не знаю, - сказал отец, - где ваша пила. Не видел я вашей пилы.

- Покажи, где пила, - сказал Тиша Сычугов шепотом. - Не то мы тебя спрячем.

- Куда вы меня спрячете?

- Мы тебя спрячем и твое чадо, любимого сынка твоего, - сказал Иван Сычугов. - Тиша, закрой дверь.

- Мы тебя спрячем, - сказал Тиша шепотом, закрывая дверь. - Мы знаем, куда тебя спрятать. Иван, дай мешок.

- На, - сказал Иван, передавая Тише мешок. - А далеко ли у них отхожее место?

- Отхожее место ихнее я знаю, - сказал Тиша шепотом. - Бывал я в ихнем отхожем месте.

- Ну, - сказал Иван отцу, - отдавай нашу пилу.

- Нет у меня вашей пилы.

- Отдавай пилу, а то мы тебя спрячем.

- Куда спрячете? Некуда вам меня спрятать.

- Мы тебя спустим в отхожее место. Мы знаем, куда тебя спустить. Мешков нам не жалко. Только влезет ли он в один мешок с сыном?

- Пожалуй, не влезет, - сказал Тиша.

- Ничего, - сказал Иван. - Мы их как-нибудь пропихнем. Где пила, говори.

- Не знаю, - сказал отец.

- А ты? - спросил меня Тиша. - Не видал ли, куда отец запрятал пилу, которую украл у нас?

- Не воровал он у вас пилы.

- Иван, - сказал Тиша шепотом, - держи мешок. Нитки у тебя далеко? Мешок-то надо будет зашить.

- Кричать будут, - сказал Иван.

- Не будут, - сказал Тиша. - Мы им рот зашьем. Сначала рот, а потом мешок. Только влезут ли они в отхожее место. Боюсь, что не влезут.

- Влезут, - сказал Иван. - Не влезут - так пропихнем. Влезут как-нибудь. Пусть лучше скажут, где пила.

- Не видал я вашей пилы. Если уж вам пила дороже человека, бейте. Убивайте за пилу. Не видал я пилы.

- Покажи, куда спрятал пилу. Не покажешь, зашьем тебе рот суровыми нишами. Тебя бить бесполезно. Бить мы тебя не будем. Спрячем в мешок да спустим в отхожее место. Отдавай нашу пилу.

- Отец, - сказал я, - ударь их. Что ты не бьешь их?

Отец замахнулся, но Сычуговы схватили его, надели ему на голову мешок.

- Покажи, где пила, - сказали они мне. - Не то мы зашьем тебе рот.

Во дворе послышались шаги. Сычуговы подошли к окну и увидели мою мать.

Мать моя вошла в дом и, увидя отца с мешком на голове, подошла к нему.

- Покажи, где наша пила, - сказали Сычуговы матери, - мы не уйдем, пока не отдашь нашу пилу.

- Уйдите, - сказала мать, снимая у отца с головы мешок.

Она взяла мешок и, не глядя на Сычуговых, стала подметать пол, будто их не было.

- Что ж, - сказал Тиша, - пойдем.

- Пойдем, - сказал Иван.

- Подождите, - сказала мать, - возьмите ваш мешок.

И бросила мешок в раскрытую дверь.

Сычуговы взяли мешок и ушли.

- Где пила? - спросила мать у отца, когда они ушли. - Брал ли ты у них пилу?

- Не брал я у них пилы. Они хотели зашить мне рот. На иголку, на! На! Зашей мне ихней иголкой рот, если ты мне не веришь. Ты мне не веришь, веришь им. Зашей мне рот, раз ты заодно с ними.

- Не знаю, - сказала мать, - не глядела бы я на тебя. На весь белый свет не глядела бы. Устала я с вами.

В доме было тихо, мать спала, когда принесли отца. Левый глаз его вытек, и правая рука его была сломана в двух местах. Его нашли в лесу, и люди, которые избили его, не захотели спрятаться, следы больших ног вели к дому, где жили Сычуговы.

Когда Сычуговых спросили, они ли избили моего отца, Сычуговы сказали, что они, и пожалели, что не убили его, дав слово, что будут бить его до тех пор, пока он не отдаст им пилу.

Мать моя пошла жаловаться на Сычуговых. Деревня наша стояла в лесу, далеко от города, и мать пошла жаловаться не в город, а к волостному судье. Но он выгнал ее и сказал, что, если она придет еще раз, он посадит ее в тюрьму. Судья тоже был Сычугов, дальний родственник наших Сычуговых, а урядник был женат на их сестре.