"Вопрос формы" - читать интересную книгу автора (Голд Гораций)

ВОПРОС ФОРМЫ

Резкий звонок телефона врезался в сон Гилроя. Не размыкая тесно сжатых век, репортер перевернулся на другой бок и втиснул ухо поглубже в подушку. Но телефон продолжал трезвонить.

Гилрой резко сорвал с аппарата трубку и не очень-то деликатно изложил свое мнение о людях, способных разбудить уставшего репортера в четыре утра.

– Я здесь ни при чем, – ответил замявшийся было на секунду редактор. – Ты же сам заварил эту кашу… Так вот… нашли еще одного, как их бишь…

Остатки сна мгновенно улетучились.

– Еще одного кататоника?!

– Да. Час назад. На углу Йорк-авеню и Девяносто первой. Сейчас он в «Мемориале» под наблюдением… Хочешь знать, что я думаю, Гилрой?

– Что?

– Я думаю, что ты просто фантазер. Эти твои кататоники в лучшем случае всего лишь заурядные бродяги, допившиеся, наверное, до зеленых чертиков. И больше чем на заметку из четырех строк они не потянут.

Гилрой уже соскочил с постели и свободной рукой натягивал на себя одежду.

– Нет, – сказал он уверенно. – Бродяги-то они бродяги, но дело не в этом… Слушайте… Черт побери, что вас задержало до утра?!

Голос редактора зазвучал недовольно:

– Все этот старик Тальбот. Ему же завтра семьдесят шесть. Пришлось тут настряпать кое-что…

– И вы тратите столько времени, чтобы разукрасить этого гангстера, вымогателя и…

– Спокойно, спокойно, Гилрой, – предостерегающе прервал редактор. – Ему принадлежит половина акций нашей газеты. Да и не так уж часто он нас тревожит.

– Ну ладно, все равно он скоро загнется. Вы меня сможете встретить в больнице, когда закончите?

– В такую-то погоду? – редактор помолчал, обдумывая решение. – Не знаю, право… Но если ты думаешь, что здесь пахнет чем-то из ряда вон выходящим… А, черт с ним… Хорошо. До встречи!

Ну улице было холодно и пустынно. Черный снег таял и превращался в слякоть. Гилрой запахнул пальто и зашагал к Гринвич-авеню. Очень высокий и невероятно худой, он напоминал унылого аиста, высматривающего рыбешку. Но уныния он не чувствовал. Напротив, был счастлив, как только может быть счастлив человек, предположение которого вдруг начало подтверждаться конкретными фактами.

Хлюпая по слякоти, он вздрогнул, подумав о кататонике, который, должно быть, пролежал в ней несколько часов, пока его не нашли и не доставили в больницу. Вот бедняга! А первого из них просто приняли за пьяного, пока полицейский не заметил хирургическую повязку на шее.

Администрация «Мемориала» заявила, что это были больные, сбежавшие после операций на мозге, и что они – кататоники. Допустим, но… кататоники не способны ходить…

Поэтому Гилрой даже не удивился, когда не нашлось ни одной больницы и ни одного частного хирурга, заявивших о побеге больных после операции.

Три кататоника за месяц! Гилрой покачал головой. Настоящая загадка. Нет, сбежать они никак не могли, они физически не были в состоянии совершить побег… А откуда у них взялись аккуратные хирургические разрезы на шее, профессионально зашитые двумя швами и профессионально перевязанные? Разрезы совершенно свежие… Гилрой придавал особое значение тому, что все трое были плохо одеты и страдали легкой формой истощения. Но в чем же подоплека? Он пожал плечами…

Вконец уставший, промокший до ниточки, он вынул из кармана удостоверение и показал его девушке, сидевшей за столом в приемной.

– О, газетчик! Что, у нас опять какая-нибудь сенсация?

– Ничего особенного, – ответил Гилрой небрежно. – Какого-то бродягу нашли на углу Йорк и Девяносто первой Он что, в палате наверху?

Девушка посмотрела в журнал и кивнула.

Выйдя из лифта, Гилрой уверенно зашагал по длинному белому коридору. У входа в палату он столкнулся с редактором.

Дежурный врач искоса посмотрел, когда они бесшумно вклинились в круг практикантов, обступивших кровать. Кататоника раздели и растерли спиртом. Мышцы его были расслаблены, глаза прикрыты, челюсть отвисла. На шее была видна темная полоска от удаленного пластыря.

– Кататоник, док? – тихо спросил репортер.

– Кто вы такой? – резко выпалил доктор.

– Гилрой… «Морнинг пост».

Доктор снова посмотрел на лежащего на кровати человека.

– Кататоник, несомненно. Никаких признаков алкоголя или наркотиков. Легкое истощение.

Гилрой деликатно отпихнул локтями практикантов и пробрался поближе к врачу.

– Но инсулиновый шок ведь не дал результатов?.. Впрочем, этого и следовало ожидать.

– Почему? – удивленно спросил доктор. – При кататонии он почти всегда эффективен… По крайней мере, на время.

– Но в данном случае шок не дал никакого результата, не так ли? – стоял на своем Гилрой.

– Да, – сказал доктор тихо, словно признавая поражение.

– О чем вы? – спросил редактор. – И что такое кататония? Паралич?

– Это нарушение двигательной сферы при шизофрении – охранительное торможение, которое трансформируется в психическую болезнь, тяжелую и трудноизлечимую.

– Но в таких случаях имеет место постепенная дегенерация личности, – вставил Гилрой. – Задолго до наступления полного умственного вырождения – нарастающее психическое оскудение, бредовые идеи, галлюцинации… И если своевременно болезнь не распознать – роковой исход неизбежен. Непрерывно прогрессирующее расстройство мышления кончается полным безумием.

Редактор был удивлен:

– Почему же инсулиновый шок должен вывести его из такого состояния?

– Да потому, что инсулин резко снижает содержание сахара в крови и вызывает шок. Внезапный сахарный голод выбивает кататоника из состояния пассивности, – ответил доктор.

– Верно, – ответил Гилрой. – Вот это-то и подтверждает, что в данном случае мы имеем дело не с кататонией! Перед нами что-то очень похожее на кататонию… Думаю, что это паралич.

– Вызванный чем? – спросил доктор.

– Это уж вы должны знать, чем. Я не медик. А что вы скажете о разрезе на шее?

– Чепуха! От разреза до двигательного нерва добрая четверть дюйма. Он здесь ни при чем.

– Вы ошибаетесь, док, – тихо сказал Гилрой. – Разрез под затылком очень даже при чем, а кататонию нельзя вызвать хирургическим путем. Она может быть вызвана повреждением двигательной сферы, но процесс дегенерации в таком случае будет развиваться очень медленно. И кататоники не способны ходить. Этого человека умышленно бросили на улице, так же как и других.

– Похоже, что ты прав, Гилрой, – заметил редактор. – Что-то здесь не то. И у всех троих одинаковые разрезы?

– Абсолютно. На одном и том же месте: под самым затылком, налево от позвоночного столба. Видели ли вы когда-нибудь более беспомощного человека? Ну как, по-вашему, смог бы он удрать из больницы?

Доктор отпустил практикантов.

– Не вижу никакого мотива. Все трое истощены, плохо одеты, жили, судя по всему, в полной нищете. Кому бы понадобилось расправляться с ними?

– Да при чем здесь расправа или месть! Над ними ведь могли экспериментировать.

– Ради чего?

Гилрой изучающе посмотрел на доктора.

– У вас нет никаких предположений?

– Никаких.

Попрощавшись, репортер направился к двери.

– Пошли, шеф. Попросим Мосса подкинуть нам теорийку.

– Доктора Мосса вы здесь не найдете, – ответил врач. – Сегодня ночью он не дежурит, а завтра, по-моему, увольняется из больницы.

Гилрой сделал стойку.

– Мосс… увольняется из больницы! Слышали, шеф? Мосс – диктатор, эксплуататор и мерзавец. Но он, наверное, лучший хирург в Штатах. Нет, подумать только, вокруг нас творятся такие дела, а вы тратите время на то, чтобы приукрасить преступную жизнь старика Тальбота!


Вуд подошел к дверям агентства по найму рабочей силы. Безо всякой надежды он читал сделанные мелом надписи на доске. Эта контора набирала промышленных рабочих, а он и на заводе-то никогда не был. Единственное, на что он мог рассчитывать, – место ученика обойщика за десять долларов в неделю. Но ему уже тридцать два года! Да за устройство на работу нужно заплатить пять долларов.

Он огорченно отвернулся, ощупывая в кармане три последних десятицентовика.

– Что, приятель, не нашел ничего подходящего?

– Ничего, – устало ответил Вуд, даже не посмотрев на человека, задавшего вопрос.

Вынув из кармана газету, он еще раз пробежал ее глазами, прежде чем бросить на тротуар: больше он газет покупать не будет, поскольку выглядит так, что по объявлениям лучше не ходить. Но мысли его никак не могли оторваться от статьи Гилроя. Журналист описал ужасы кататонии… Что ж, кататоников хоть кормят и дают им приют. Интересно, можно ли симулировать эту болезнь?

Человек, задавший вопрос, продолжал разглядывать Вуда.

– В колледже небось учился?

– Что, все еще заметно? – зло спросил Вуд.

– А то нет? Образованного за милю видать.

Рот Вуда скривился в усмешке.

– Приятно слышать. Образование, должно быть, просвечивает сквозь мои лохмотья.

– Чего ты прешься сюда со своим образованием? Оно здесь ни к чему. Им нужны такие, как я, – побольше мускулов и поменьше мозгов.

Вуд внимательно осмотрел собеседника. Тот был слишком хорошо одет и слишком себе на уме, чтобы долго обивать пороги в поисках работы. Весьма возможно, что его только что уволили и он ищет себе компаньона. Таких Вуд уже встречал. Глаза жесткие, как у волка. У волка, привыкшего обирать безработных.

– Вот что, – холодно сказал Вуд. – С меня взятки гладки. В кармане всего лишь тридцать центов.

– Я не слепой, – спокойно ответил незнакомец. Я тебя насквозь вижу.

– Так что тебе нужно в таком случае? – раздраженно выпалил Вуд.

Его незваный друг нетерпеливо махнул рукой.

– Брось огрызаться. Меня сегодня не взяли на работу, потому что там нужен человек с дипломом. Семьдесят пять долларов в месяц, стол и жилье. Один доктор ищет себе лаборанта. У меня потому и сорвалось, что диплома нет.

– Сочувствую тебе, – сказал Вуд, отворачиваясь.

– Но у тебя же есть диплом. Хочешь попробовать? Тебе это обойдется в первую недельную зарплату – моя доля. Понял?..

– В медицине я полный профан. Я был экспертом по шифрам в конторе биржевого маклера, пока у людей были еще деньги, чтобы покупать акции.

– Медицину тебе знать не обязательно. Все, что там требуется, – диплом, голова и немного мускулов.

Вуд замер на месте.

– Врешь ведь?!

– Верняк. Но слушай, я не хочу туда идти впустую и получить от ворот поворот. Я тебя спрошу то же самое, что у меня там спрашивали.

При одной мысли о возможной работе Вуд забыл о всякой осторожности. Он еще раз пощупал три монеты в кармане. Их хватит на пару бутербродов с чашкой кофе или на кровать в грязной ночлежке. Д-да, два раза скудно поесть и спать на сыром мартовском ветру или найти ночлег на одну ночь, но спать голодным…

– Ну, спрашивай, – сказал он решительно.

– Родня есть?

– Седьмая вода на киселе в штате Мэн.

– Друзья?

– Близких нет.

Вуд впился глазами в лицо незнакомца:

– Что значат эти вопросы? При чем мои друзья и родственники?..

– Просто так, – торопливо ответил тот. – Дело в том, что эта работа связана с поездками. Хозяину не нужен человек, за которым будет тащиться жена и который станет писать длинные письма, да еще в рабочее время. Понял?

Вуд ничего не понял. Объяснение звучало на редкость неубедительно, но он думал лишь о семидесяти пяти долларах в месяц, о жилье и еде.

Сидя в вагоне метро, Вуд старался не замечать пассажиров. Он спрятал ноги под сиденье, чтобы не было видно полуоторванную подметку… Ну и вид у него! Разве такого на работу возьмут? Но этот тип рискнул все же потратиться ради него на метро.

Они поднялись по ступенькам к двери старого дома. Вуд еле подавил желание убежать: он был почти уверен в очередном отказе.

– Не отставай, – буркнул незнакомец.

Вуд весь напрягся, когда тот позвонил в дверь.

На пороге стоял человек одного с ним возраста, среднего роста и очень толстый. На нем был белый лабораторный фартук.

– Опять ты?

– Нашел вам человека с дипломом, – ответил на стойчивый знакомец Вуда.

Вуд испытал унижение, когда острый взгляд толстяка окинул измятую грязную одежду и брезгливо остановился на его длинных всклокоченных волосах, на изможденном небритом лице. Вот-вот сейчас он скажет: «Такой не подойдет».

Но толстяк отпихнул ногой красивую овчарку колли и широко распахнул дверь. Ошеломленный, Вуд проследовал в небольшой холл. Чтобы произвести впечатление человека доброго, он наклонился и потрепал собаку за уши. Потом толстяк ввел их в гостиную.

– Как зовут? – спросил он безучастно.

Ответ застрял у Вуда в горле. Он откашлялся.

– Вуд, – сказал он наконец.

– Родственники есть?

Вуд отрицательно покачал головой.

– Друзья?

– Нет.

– Что за диплом?

– Колумбийский университет. Точные науки.

Выражение лица толстяка не изменилось. Он сунул руку в карман и вынул бумажник.

– Как вы договорились с этим человеком?

– Ему причитается моя первая получка.

Вуд молча наблюдал, как несколько зеленых бумажек перешли из рук в руки.

– Можно мне умыться и побриться, доктор? – спросил он.

– Я не доктор, – ответил толстяк. – Меня зовут Кларенс. Просто Кларенс, без «мистер».

Он резко обернулся к незнакомцу, следящему за их разговором.

– Ты еще здесь?

Спутник Вуда попятился к двери.

– Стало быть, – сказал он, – обоим нам обломилось, а, Вуд?

Вуд улыбнулся и радостно кивнул. Нотки иронии в жестком голосе незнакомца прошли мимо его внимания.

– Я покажу вашу комнату. Она наверху, – сказал Кларенс, когда деловой партнер Вуда ушел. – Там, кажется, и бритва есть.

Они снова вышли в холл, колли следовала за ними по пятам. Над столом свисала лампочка без абажура. Драный ковер закрывал пол. Узкие ступеньки винтовой лестницы вели на следующий этаж. Помещение было запущенным и унылым, но у Вуда как-то сместилось понятие о роскоши.

– Подождите здесь, пока я позвоню, – сказал Кларенс и исчез в комнате напротив лестницы. Вуд погладил дружелюбно ворчавшую собаку. Через стенку до него доносился голос Кларенса.

– Хэлло, Мосс?.. Пинеро привел человека. Вроде подходящий… Колумбийский… Судя по виду, ни цента… Сообщить Тальботу, чтобы завтра приехал?.. В какое время?.. Хорошо…

Вуд услышал, как Кларенс положил трубку и снял ее снова.

– Мосс? Это же знаменитый хирург, директор больницы «Мемориал». Да, но в этой статье о кататониках был какой-то намек на причины его внезапного ухода из больницы.

– Хэлло, Тальбот! – послышался голос Кларенса. – Приезжайте завтра в полдень. Мосс обещает к этому времени все подготовить… Не волнуйтесь. На этот раз мы действуем наверняка…

Имя Тальбота показалось Буду тоже знакомым. «Должно быть, это тот самый Тальбот, о котором писала «Морнинг пост», – семидесятишестилетний филантроп. Хочет, наверное, чтобы Мосс его оперировал. Что ж, его-то, Вуда, уж это не касается».

Когда Кларенс вернулся, Вуд думал только о семидесяти пяти долларах в месяц, о комнате и еде…


Доктор Мосс опустил трубку телефона нарочито спокойно. Проходя белым больничным коридором, он чувствовал любопытные взгляды, но его тщательно выбритое розовое лицо было невозмутимо. В кабине лифта он стоял, небрежно засунув руки в карманы. Лифтер не посмел ни заговорить с ним, ни взглянуть на него.

Мосс взял пальто и шляпу. Перед столом дежурного толпилось гораздо больше людей, чем обычно. У них был настырный вид газетных репортеров. Мосс стремительно прошагал мимо.

Высокий, на редкость тощий человек был острием клина репортеров, устремившихся ему вслед.

– Вы не можете уйти, не сделав никакого заявления для прессы, док, – сказал он.

– Как видите, могу! – кинул Мосс в ответ, не останавливаясь.

– По меньшей мере могли бы сказать нам, остаетесь ли вы директором «Мемориала».

– Спросите об этом членов правления.

– А как насчет кататоников?

– Спросите об этом кататоников.

Подъехало такси. Садясь в машину, Мосс услышал, как длинный газетчик воскликнул: «Вот это гадина!»

Несмотря на внешнее хладнокровие, Мосс чувствовал себя не так уж спокойно. «Этот человек из «Морнинг пост» – кажется, Гилрой – написал сенсационную статью о брошенных кем-то на улице кататониках и дошел до того, что заявил, что они вовсе не кататоники. Надо сказать Тальботу, чтобы публикацию этих статей немедленно прекратили».

Губы подвижного рта угрюмо сжались. Где же ему теперь взять денег? Из больничных фондов он выдавил все, что можно, долг достиг угрожающих размеров. В бездонной прорве его экспериментов утонет и десяток таких фондов.

Если бы только удалось уговорить Тальбота, доказать ему, что неудачи, по сути, не были неудачами, что он на верном пути…

Однако Тальбот – крепкий орешек. Мосс не выудит у старого скряги и цента, пока не докажет, что стадия экспериментов завершена и успех обеспечен.

Мосс вылез из такси. Уверенно взбежал по ступенькам, открыл дверь и нетерпеливо прошел в темный холл, не обращая никакого внимания на колли, весело выбежавшую ему навстречу.

– Кларенс! – позвал он. – Попросите нового лаборанта спуститься вниз.

Он снял шляпу, сбросил пальто и пиджак, небрежно повесив их на крюк у зеркала.

– Эй, Вуд! – крикнул Кларенс, задрав голову. – Вы готовы?

Послышались легкие торопливые шаги, и Вуд спустился к ним.

Даже нескольких часов было достаточно, чтобы Вуд преобразился. Он больше не чувствовал себя никчемным и никому не нужным.

– Вуд. Доктор Мосс, – небрежно сказал Кларенс.

Вуд выразил энтузиазм по поводу будущей работы, хотя и оговорился, что ничего не смыслит в медицине.

– Этого от вас пока не требуется, – шелковым голосом ответил Мосс. – У нас вы научитесь большему, чем многим хирургам удается познать за всю свою жизнь.

Эти слова могли означать все, что угодно, и – ничего. Вуд даже не пытался понять их.

Он молча проследовал за Моссом и Кларенсом в сверкающую чистотой операционную. Здесь он чувствовал себя менее уютно, чем в отведенной ему комнате. Пока Мосс мыл руки в глубоком тазу, Вуд оглядывался по сторонам.

В центре комнаты стоял операционный стол, обтянутый чистой простыней. Над ним висели пять бестеневых ламп. Рядом, на небольшом столике, – подносы с тампонами, зажимы, стерилизационный прибор, из которого вырывались клубы пара.

– Мы проводим много хирургических экспериментов, – сказал Мосс. – Вам в основном придется обеспечивать наркоз. Кларенс, покажите ему, как это делается.

Вуд внимательно наблюдал. Подача и отключение гелия, кислорода и циклопропана. Индикаторы переобогащения смеси. Не забыть проследить за водяным фильтром…

По предложению Кларенса он поднес к лицу раструб, чтобы попробовать изготовленную смесь. Он не знал, что циклопропан действует так быстро…


Вуд лежал на полу, задрав руки и ноги. Попытавшись распрямить их, он перекатился на бок. Голова кружилась от наркоза. На шее ощущалось что-то похожее на пластырь. Под ним саднило, как от пореза бритвой.

В комнате было темно, спущенные зеленые шторы не пропускали дневной свет. Где-то над ним, в стороне раздавалось тяжелое дыхание. Прежде чем Вуд успел встать и посмотреть, в чем дело, он услышал поступь приближающихся шагов.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли трое. Вуд вскочил на ноги и рухнул – оказалось, что стоять прямо он не может.

– Он пытался подняться, – констатировал один из вошедших.

– А чего же еще вы от меня ожидали? – резко отрубил Вуд. Голос его прозвучал странным протяжным воем, в котором нельзя было различить слов. Растерянный и разъяренный, он зло покосился на пришельцев.

– Держи его на мушке, Кларенс, и подними штору, – сказал Мосс. – Я хочу взглянуть на второго.

Вуд отвернулся от направленного на него дула револьвера и увидел, как доктор приподнял человека на постели. Кларенс, пятясь, отошел к окну и поднял штору. Яркий полуденный свет заставил человека встрепенуться.

– Можете убедиться, Тальбот, – сказал Мосс старику и, сдернув человека с кровати, рывком поставил его на ноги. Секунду тот простоял без помощи, потом упал на четвереньки и уставился на Вуда.

Вуд был в полном недоумении: лицо этого человека он видел каждый день, всю свою жизнь, но никогда не видел так… где-то в стороне от себя…

Да это же его собственное лицо! Вуд был потрясен! Пытаясь зацепить взглядом как можно больше, он посмотрел на свое тело: оно было сплошь покрыто волосами, четыре волосатые ноги прочно упирались в пол собачьими лапами.

Вуд неуверенно заковылял к Моссу.

– Что вы со мной сделали? – заорал он, но вместо крика из его горла вырвался собачий лай.

Доктор поманил своих спутников к двери.

Вуд почувствовал, как у него оскалились клыки. Кларенс и Тальбот вышли из комнаты. Мосс стоял за порогом, держась за дверную ручку, и внимательно следил за Вудом. Как только тот прыгнул, он захлопнул дверь, и Вуд с силой врезался в нее плечом.

– Он все понял, – послышался за стеной голос Мосса.

Невероятно! Он оказался вне своего собственного тела. Это очевидно. Каким образом Мосс его оттуда извлек и поместил в тело собаки? Гипноз?.. Нет, он должен вернуться в свое собственное тело, обязательно должен. Но как?

Мысли Вуда заметались.

Из соседней комнаты донесся скрип мебели. Тальбот перестал нервно постукивать тростью.

– То, что вы видели, Тальбот, должно убедить даже вас, – снова послышался голос Мосса. – Я превратил Вуда в собаку без малейшего ущерба его разуму.

Вуд вздрогнул.

– Допустим, что я убежден, – услышал он голос Тальбота. – Ну а как сама операция? Не болезненна ли пересадка мозга из одного черепа в другой?

– Мозг нельзя было пересаживать из одного черепа в другой, – ответил Мосс. – Объемы разные, да и нет не обходимости пересаживать весь мозг целиком. В подкорке мозга скрыта маленькая железа – менее четверти дюйма в диаметре, – которая называется шишковидной. Эта железа контролирует мозг. Когда-то она была третьим глазом.

– Была третьим глазом, а теперь контролирует мозг? – воскликнул Тальбот.

– Почему же нет? Ведь жабры рыб превратились в евстахиеву трубу, которая контролирует чувство равновесия. О шишковидной железе не известно практически ничего. Однако я разработал новый метод ее извлечения из-под мозга, а не через весь мозг. Когда я пересадил железу кролика крысе, а железу крысы кролику, то кролик вел себя как крыса, а крыса – как кролик… Эмпиризм: результат положительный, но научно обосновать я его пока не могу.

– Почему же тогда те трое вели себя как… Что там у вас за словечко?

– Кататоники… Видите ли, Тальбот, пересадки были в основном успешными, но все три раза я повторил одну и ту же небольшую ошибку, пока не понял, в чем дело… Да, кстати говоря, снимите щелкопера из вашей газеты с этой опасной темы. Он подобрался слишком близко… Ну так вот… Все трое вели себя почти как кататоники, потому что я пересадил им железы крыс. Представьте себе, что получается, когда железа крысы пытается управлять гигантским человеческим телом. Она просто сдает, отказывает. Но разница между телом собаки и телом человека не так велика. И конечно, совсем другой эффект, когда человеку пересаживают железу человека…

– А операция болезненна? – повторил вопрос Тальбот.

– Никакой боли. Разрез незначительный и быстро заживает. Быстрота восстановления сознания очевидна: Вуда и собаку я оперировал вчера.

– Так сколько же вы хотите? – поинтересовался Тальбот.

– Пять миллионов.

– Я дам вам пятьдесят тысяч наличными, – послышался надтреснутый голос старика.

– За то, чтобы заменить ваше дряхлое тело молодым, сильным и здоровым? – спросил Мосс, подчеркивая каждое слово. – Пять миллионов, и ни цента меньше.

– Я дам вам семьдесят пять тысяч. Весь мой капитал вложен в мои… в мои синдикаты. Откуда я вам наберу пять миллионов наличными?

– А я этого и не хочу, – сказал Мосс с легкой усмешкой.

Тальбот вышел из себя.

– Чего же вы тогда хотите?

– Проценты с пяти миллионов, то есть половину ваших доходов. Короче говоря, я намерен влезть в ваш подпольный бизнес.

Вуд услышал вздох старика.

– Не выйдет! – закричал он. – Даю вам восемьдесят тысяч. Это вся моя наличность.

– Не валяйте дурака, Тальбот, – сказал Мосс спокойно. – Мне не нужны деньги, чтобы ими любоваться. Мне нужен большой и обеспеченный доход, достаточный для проведения моих экспериментов.

– Восемьдесят тысяч, – повторил Тальбот.

– Ну и держитесь за ваши деньги, пока не сгниете вместе с ними. Сколько вам там осталось жить с вашей грудной жабой? Около шести месяцев, не больше?

Трость старика нервно застучала по полу.

– Ваша взяла, шантажист, – сдался Тальбот.

Мосс рассмеялся. Вуд услышал скрип мебели, когда собеседники поднялись и направились к лестнице.

– Хотите еще раз взглянуть на Вуда и собаку?

– Нет, я и так уже убедился.

– Тогда избавься от них, Кларенс. Только не вздумай больше оставлять их на улице, чтобы дать пищу для раз мышлений пронырливым репортерам. Надень на револьвер глушитель. Он внизу. Потом обработай трупы кислотой.

Глаза Вуда в ужасе обежали комнату. Ему и его телу необходимо вырваться отсюда. Если он уйдет один, то уже никогда не станет самим собой.

Снизу доносились громыхающие шаги Кларенса, который ходил по комнатам в поисках глушителя к своему револьверу.


Гилрой закрыл за собой дверь телефонной будки, выудил из кармана монетку, сбил на затылок шляпу, набрал номер.

– Привет, шеф! Это я, Гилрой.

– Привет. Как там у тебя с кататониками?!

Гилрой положил свой блокнот на телефон.

– Напал на горячий след, шеф. Меня на него навел один из врачей «Мемориала». Он пришел к выводу, что разрезы на шее были сделаны для того, чтобы иметь доступ к подкорке мозга. Но в чем смысл этой операции, ему неясно, так же, как и неясно, почему эта операция приводит к полному параличу… И вот к чему все это сводится: обычно, для того чтобы достичь той или иной части мозга, приходится делать трепанацию черепа. Здесь же к мозгу проникли через разрез, рассчитанный до по следнего миллиметра. Хирург, сделавший его, работал по точнейшим расчетам, как летчик ночью летит по приборам. Доктор из «Мемориала» говорит, что только четыре хирурга во всей стране способны на такую ювелирную работу.

– Кто именно, черт бы тебя побрал? Ты спросил, кто именно?

– Естественно, – обиженно ответил Гилрой. – В Нью-Йорке – Мосс, в Чикаго – Фабер, да еще Кроуниншоу в Портланде и, возможно, Джонсон в Детройте.

– Так чего же ты ждешь? – завопил редактор. – Найди Мосса!

– Мосс исчез. Бросил все и поспешно бежал после того, как правление потребовало его отставки… Ходят слухи о злоупотреблениях больничными фондами.

– Найди Мосса, – ответил редактор. – С остальными я свяжусь сам. Похоже, что ты напал на след.


Вуд подобрался. Вот-вот Кларенс поднимется наверх, чтобы пристрелить его и тело. Бежать, немедленно бежать! Неловко и неуклюже Вуд поднялся на задние лапы и попытался сжать передними дверную ручку. Когти соскользнули с нее. Он услышал, как Кларенс остановился, услышал звук выдвигаемых ящиков.

Ужас охватил его. Он яростно вцепился в ручку зубами. Боль пронизала чувствительные десны, но горькая медь поддалась.

Бесшумно Вуд вышел в холл и осторожно заглянул на лестницу. Она все еще была пуста. Кларенса не было видно.

Вуд вернулся в комнату и потянул свое тело за одежду, пятясь и вытаскивая его в холл. Потом стал медленно и тихо спускаться по ступенькам.

Уверенно взбегая вверх по лестнице, Кларенс оказался прямо перед Вудом. Открыв от удивления рот, он потянулся было за револьвером, но клыки Вуда впились ему в горло. Они клубком скатились вниз. Кларенс остался лежать на полу. Вуд, снова потянув за собой свое тело, рванулся к двери.

Услышав, как из задней комнаты на шум выбежал Мосс, он яростно впился зубами в ручку двери, охваченный страхом при мысли, что Мосс может настичь его раньше, чем он с ней справится.

Но замок щелкнул, и Вуд всей своей тяжестью навалился на дверь, распахнул ее. Тело на четвереньках последовало за ним. Вуд подтолкнул его в сторону Центрального парка, желая убраться подальше от Мосса.

Оглянувшись, Вуд увидел, как доктор, стоя в дверях, провожает их взглядом, и он в страхе потащил свое тело за угол, чтобы как можно быстрее скрыться.

Вуд избежал смерти, и тело его все еще было с ним, но страх и беспокойство не прошли, а, наоборот, с каждой минутой увеличивались. Как ему прокормить свое тело, как найти для него приют, уберечь от Мосса и гангстеров Тальбота? И как заставить Мосса вернуть ему тело?

Но было очевидным, что главное сейчас – это спрятать тело подальше от чужих глаз. Оно было голодно и рыскало в поисках еды. Человек, бегающий на четвереньках по тротуару, сразу же привлек внимание прохожих: их окружила толпа.

Вуд страшно перепугался. Вцепившись зубами в одежду тела, он перетащил его через улицу, где можно было укрыться за деревьями и кустами Центрального парка.

Однако Мосс времени зря не терял: черная машина пронеслась на красный свет и устремилась прямо к ним. С другой стороны мчался полицейский автомобиль с включенной сиреной. Черная машина сбавила ход. Вуд встал перед своим телом, рыча на приближающихся к нему полицейских. Их было двое. Один из них отшвырнул его ногой, другой поднял тело под мышки и поволок к машине.

– Псих. Вообразил себя собакой, – констатировал полицейский. – Куда его, в госпиталь?

Его напарник кивнул. Вуд обезумел. Он рванулся вперед, злобно клацая зубами, еще надеясь защитить свое тело. Полицейский опять отшвырнул его ногой.

– Всадить, что ли, в него пару пуль?

И тогда Вуд понял, что они пристрелили бы его, не будь они так заняты телом, и метнулся в поток автомобилей, рискуя попасть под колеса.

Вдруг он увидел, как большой черный автомобиль круто развернулся и устремился к нему. Никто, кроме гангстеров Тальбота, не стал бы так упорно его преследовать.

Вуд метнулся к дорожке, ведущей в глубь парка, и скрылся в густом кустарнике. Оттуда он видел, как вышедшие из машины гангстеры рассыпались цепочкой, прочесывая лес. Он тихо отполз в кусты, оставляя преследователей в стороне.

И в кошмарном сне такое не приснится. Вуд был абсолютно беспомощен. Против него ополчились и преступники, и блюстители порядка. Тем, кто согласился бы ему помочь, он не в состоянии объяснить, что он человек. Да и кто способен ему помочь? Кто, кроме Мосса? Допустим, что ему удалось бы ускользнуть от полиции и гангстеров, пробраться в госпиталь и каким-то образом объяснить… Ну и что? Все равно ведь никто, кроме Мосса, не сумеет сделать эту операцию!

Он осторожно пробирался по парку.

Необходимо найти кого-то достаточно влиятельного, чтобы воздействовать на Мосса. Но кто обладает такой силой и каким способом с ним объясниться?

У самого выхода из Центрального парка беда чуть не настигла его. Он бежал по тропинке, идущей параллельно с проезжей дорогой. Курсирующая по дороге черная машина вдруг набрала скорость и пронеслась мимо. Он услышал приглушенный хлопок и свист пули над головой. Прыгнув в кусты, он побежал от дерева к дереву, стараясь двигаться так, чтобы все время находиться в укрытии.

Выбравшись из парка, он пронесся по улицам. На Бродвее он почувствовал себя в большей безопасности среди густой толпы. Гангстеров Тальбота здесь можно было не бояться, но тут показался полицейский автомобиль. Вуд спрятался за переполненным мусорным баком у какой-то забегаловки.

С реки дул пронизывающий ветер, и шевелил газету, лежавшую в баке поверх груды мусора.

Вуд вспомнил, как день назад он стоял у входа в контору по найму, разговаривая с одним из гангстеров Тальбота.

Ему тогда еще пришло в голову, что лучше уж впасть в кататонию, чем голодать. Теперь-то он бы так не подумал.

Привстав на задние лапы, Вуд перевернул мусорный бак. Тот с грохотом покатился к мостовой, рассыпая мусор по всему тротуару. Прежде чем из двери выскочил, ругаясь, швейцар, Вуд раскидал лапами груду отбросов, схватил зубами газету, отдающую кислым запахом гнили, и пустился наутек.

Укрывшись от ветра на задворках какого-то дома, он лапой расправил газетный лист и пробежал его глазами. Газета была вчерашняя, та самая, где напечатана статья о кататониках, подписанная журналистом Гилроем.

Вуд быстро затрусил по улице, тесно прижимаясь к домам.

Уже темнело. До захода солнца он успел пробежать добрых три мили. Запыхавшись, он остановился у громадного здания «Морнинг пост». Здание казалось неприступным.

Он наблюдал за входной дверью главного подъезда, выжидая момент, когда кто-нибудь распахнет дверь так, чтобы можно было проскочить внутрь. С надеждой смотрел он на подходившего к двери пожилого джентльмена. Однако тот мягко, но решительно отпихнул его. Вуд обнажил клыки, для него это была единственная форма ответа. Человек торопливо закрыл за собой дверь.

Тогда Вуд избрал иную тактику. Он увязался за высоким тощим человеком, лицо которого казалось добрым, несмотря на выражение угрюмой сосредоточенности. Вуд неуклюже завилял хвостом, демонстрируя свои дружеские намерения. Высокий человек остановился, почесал Вуда за ушами, но в дверь не пропускал. Однако, прежде чем человек успел закрыть ее, Вуд неожиданно прыгнул, чуть не сбив его с ног, и, оказавшись в вестибюле, понесся между бесчисленными ногами к лестнице. Высокий человек даже выругался ему вслед.

Вуд миновал этаж за этажом. Вот наконец он у двери отдела новостей. Он остановился, перевел дыхание. Потом зажал ручку двери в зубах и повернул ее.

Ударила едкая волна табачного дыма, уши пронизала боль от грохота и шума.

Пробираясь между рядами заваленных бумагами столов, он с надеждой оглядывался по сторонам и видел людей, склонившихся над машинками, не замечающих ничего, кроме своей работы; юнцов, бегом расносящих между столами пачки бумаг… Он дрожал от волнения. Ведь это были люди, которые могли повлиять на Мосса и помочь ему, Буду. Кто же, как не они!

Лапой он слегка дотронулся до ноги репортера, печатавшего на машинке, поднял морду, заискивающе поглядел на него. Репортер посмотрел под стол и отпихнул Вуда.

– Отвяжись, – сказал он сердито, – иди домой.

Вуд отпрянул. Мозг его напряженно заработал: как же ему изложить свою историю? Чем заменить слова человеческой речи? И его осенило: он же специалист по шифрам и кодам…

Вуд залаял, чередуя длинные протяжные звуки с короткими. Испуганно завопила женщина. Репортеры повскакали с мест и встали плотным кругом, не смея подойти к Буду вплотную. Вуд пытался пролаять текст азбукой Морзе и с надеждой искал глазами того, кто поймет его. Но встречал в ответ лишь неприязненные, холодные взгляды.

– Это та самая псина, которая напала на меня внизу, – сказал высокий худой человек.

Вуд залаял было снова, но из отделенной стеклянной перегородкой клетушки вышел редактор.

– Что за шум? – строго осведомился он и увидел Вуда. – Убрать к чертям этого пса!

– Вот, вот! Уберите-ка его отсюда! – заорал худой.

– Слушай, Гилрой, он же очень милый и ласковый пес. Посмотри-ка на него своим гипнотическим взглядом.

Вуд моляще впился глазами в Гилроя. Хоть он так и не смог объясниться, но автора статей о кататониках он нашел! Гилрой шел прямо на него, произнося обычные в таких случаях фразы, которыми успокаивают разбушевавшихся собак.

Вуд так был близок к успеху! Ему бы только суметь добиться, чтоб его поняли, прежде чем поймают и выдворят.

Прыгнув на стол, он смахнул на пол банку чернил, растекшуюся темной лужей. Не теряя ни секунды, он зубами схватил лист белой бумаги, обмакнул лапу в чернила и попытался писать.

Но лучик надежды мгновенно погас. Собачьи когти – это не человеческий палец. На бумаге просто получился отпечаток лапы.

Уныло, не сопротивляясь, чтобы не злить Гилроя, Вуд позволил завести себя в лифт. Он опять неуклюже завилял хвостом. Потом сел и попытался состроить гримасу, которая на человеческом лице показалась бы дружелюбной. Гилрою она понравилась. Он потрепал Вуда за холку и решительно выставил за дверь…


Вуд не отчаивался. Как бы то ни было, он сумел проникнуть в редакцию и обратить на себя внимание. Он знал, что печать – это единственная сила, способная повлиять на Мосса. Осталось лишь решить проблему коммуникации. Но как? Писать лапой он не мог, а азбуки Морзе никто в редакции не понял.

Вуд долго рыскал по улицам, завидуя ступающим вокруг него человеческим ногам. Владельцы этих ног обладали способностью выражать самые тонкие оттенки мысли и чувств речью, письмом… Его же голос был всего-навсего хриплым пронзительным лаем, раздражающим людей; лапы – пригодны только к бегу, а заостренная морда не могла выражать никаких человеческих чувств.

Наконец после долгих поисков Вуд наткнулся на огрызок карандаша. Стиснув его в зубах, он затрусил к докам на Западной улице.

Ветер с реки гонял по набережной обрывки бумаги. Некоторые были довольно большими и чистыми. Поймав кусок бумаги, Вуд лапами прижал его к асфальту, языком у зубами переместил огрызок карандаша в своей пасти так, чтобы удобнее было писать. С трудом он вывел большими печатными буквами: «Я – человек». Эти два слова заняли весь листок.

Отбросив карандаш, Вуд взял зубами бумагу и побежал к зданию газеты. Впервые он почувствовал уверенность в себе.

Вуд проскользнул в вестибюль с группой репортеров, возвращавшихся с заданий, снова поднялся по лестнице, положил бумагу на пол и потянул дверную ручку зубами.

Гилрой сидел за столом и печатал на машинке. Вуд подбежал к нему с бумагой в зубах и положил лапу на колено.

– Какого черта! – выдохнул Гилрой и отпихнул Вуда.

Но Вуд не уходил. Дрожа, он вытягивал шею как только мог, пока Гилрой не выхватил у него из пасти лист бумаги. Вуд застыл, жадно впившись глазами в тощего репортера.

Лицо Гилроя потемнело от гнева.

– Кто это вздумал дурака валять? – заорал он. – Кто впустил сюда эту псину и всунул ей в зубы эту идиотскую записку?

Никто не ответил Гилрою.

Вуд запрыгал вокруг него, истошно лая, пытаясь объяснить.

– Да заткнись ты! – загремел Гилрой. – Эй, рассыльный, вышвырни его отсюда! Не бойся, он тебя не укусит.

И опять Вуда постигла неудача! Но он не намерен был сдаваться – мозг его работал ясно и четко. Неудача? Да. Но он же нашел способ коммуникации. Ему просто не хватило места, чтобы все подробно разъяснить. Он напал наконец на правильный путь, которым и надо теперь следовать.

Вуд неожиданно подпрыгнул, схватил со стола карандаш, потом спокойно вышел из комнаты и сел у ног рассыльного, пока тот вызывал лифт.

Теперь Вуду не терпелось поскорее выбраться из здания и вернуться в доки, в свое убежище, где он мог бы обдумать возможность более подробного послания.

Вуд понял, что алфавиту нужно найти какую-то замену, доступную его неуклюжим зубам… Но какую?..


Длинные пыльцы Гилроя проворно выстукивали последнюю страницу статьи. Закончив работу, он направился к редактору.

Тот торопливо пробежал глазами текст…

– Ну как, неплохо? – вырвалось у Гилроя.

– А-а, что? – редактор как-то растерянно посмотрел на него. – Да, хорошая статья…

– Признаться, я был близок к отчаянию, – продолжал Гилрой. – Казалось, что зашел в тупик… А сейчас вдруг полиция опять подбирает на улице психа, который ведет себя по-собачьи, и на шее у него точно такой же разрез, как у тех троих. Может быть, этот факт и не очень проясняет картину, но, по крайней мере, придает ей новый поворот. Ничего, теперь-то я уверен, что мы докопаемся.

Редактор рассеянно слушал Гилроя.

– А ты его видел, этого последнего?

– Разумеется! Ей-богу, не знай я всей истории с самого начала, я бы тоже принял этого человека за сумасшедшего: он скачет по полу, все обнюхивает и пытается лаять…

– Да, события разворачиваются быстрее, чем я ожидал, – задумчиво сказал редактор. – Но вот только… Не знаю даже, как и сказать тебе это… – Он запнулся.

Репортер насупил брови.

– Что – «это»? – спросил он недоуменно.

– Видишь ли, я вынужден снять тебя с этого дела. Мне очень жаль, потому что оно начало вырисовываться. Мне очень жаль, Гилрой, но, черт возьми, такие уж у нас порядки.

– Такие, да? – Гилрой впился руками в крышку стола и наклонился к редактору. – На чьи мозоли мы на ступаем? Не понимаю. В госпитале никто не протестует. Имен я никаких не называю. Так в чем же дело?

Редактор пожал плечами.

– Ничего не могу поделать. С приказами вышестоящих не спорят… Но у меня есть интересное задание для тебя…

Гилрой отошел к окну. «Отдел реклам вряд ли может настаивать на запрете, – подумал он. – Мы не рекламируем «Мемориал». Что же касается Тальбота, то он вмешивался в дела редакции только в тех случаях, когда надо было прикрыть какую-нибудь грязную историю по части уголовщины. Редакторы? Они от силы подаются на дюйм, когда общественное мнение требует от них милю. Следовательно, раз редакторы и отдел рекламы здесь ни при чем, никого, кроме Тальбота, не остается…»

Гилрой нетерпеливо забарабанил костяшками пальцев по оконной раме. «Зачем Тальботу понадобилось запрещать это расследование? Допустим, он нашел новый способ расправляться с предателями. Сомнительно. Тальбот не пойдет на это, когда у него всегда остается старый способ, дешевый и эффективный: замуровать тело в цементном блоке и отправить на дно реки».

– Сдаюсь, – сказал Гилрой. – Никак не пойму, что Тальботу за корысть в этом деле.

– И я никак не пойму, – признался редактор.

– Так вы тоже предполагаете, что приказ исходит от Тальбота?!

– А от кого же еще?.. Но не расстраивайся, дружище. Забудь на время всю эту кататонию. Займись-ка завтра информацией, которую Джонсон передал по телефону из ратуши.

Гилрой пробежал глазами протянутую ему бумажку. Лицо его выразило изумление.

– Что за чертовщина? Общество защиты животных заявило мэру протест против организованного избиения в городе всех рыже-белых овчарок колли?!.

– Вот именно.

– И у вас сложилось мнение, что за этим избиением стоит банда Тальбота?

Редактор кивнул.

– Ничего не понимаю. – Гилрой всплеснул руками. – С какой стати эти бандины хотят замять дело о кататониках и пытаются перестрелять ни в чем не повинных колли?.. Шеф, да мы с вами – пара патентованных идиотов! – вдруг завопил он. – Помните колли, ну ту, что прибежала с запиской в зубах? Это же собака, которую пытаются укокошить люди Тальбота! Теперь ясно, что она была чьим-то посланцем!

– Черт возьми! – Редактор вскочил со стула. – Ее срочно надо разыскать… если это только возможно…

Они влетели в комнату репортеров.

– Все бросайте свои дела и живо за мной! – крикнул редактор.

Он впихивал их в лифт, растерянных и ничего не понимающих.

Выскочив на улицу, редактор огляделся по сторонам.

– Здесь его нет, Гилрой. Вот что, ребята, всем рассыпаться по улицам! Как только увидите рыже-белую колли, свистните. Пес сам подойдет к вам. Вперед, и никаких вопросов!

Гилрой оставил редактора у подъезда, а сам пошел по Западной улице.

Целый час, время от времени свистя, он бродил среди мрачных доков, но колли нигде не было видно. В конце концов, устав и проголодавшись, он отправился в редакцию, ругая себя за то, что упустил собаку, когда она приходила к нему сама.

Редактор все еще стоял у подъезда.

– Ну что? – спросил он.

– Пока ничего…

Послышался топот ног. Из-за угла вынырнул один из репортеров, свистевший вслед удирающей собаке.

– Вот она, вот она! – завопил Гилрой.

Собака бросилась ему навстречу, и он вырвал у нее из зубов грязный кусок бумаги. В этот момент в другом конце улицы показалась большая черная машина, и собака мгновенно скрылась в стороне доков.

Гилрой кинулся было за ней, но остановился и глянул на бумагу, которую держал в руке. Подбежал редактор, нещадно поливая его бранью за то, что тот упустил собаку. Гилрой протянул ему бумажку:

– Ну и собачка, – сказал он. – Почитайте-ка. Брови редактора поползли вверх. На бумажке было написано:



– Будь я проклят! – воскликнул редактор. – Это еще что такое?.. Ничего не понимаю!..

– И не поймете, – ответил Гилрой. – Это шифр. У вас есть знакомые криптографы?

– Можно обратиться в полицию или в ФБР.

– Как бы не так… Оставайтесь здесь. Я вернусь с расшифровкой.

Он исчез, прежде чем редактор успел раскрыть рот…


В каталоге библиотеки на Сорок второй улице Гилрой подошел к дежурному:

– Где бы мне найти человека, разбирающегося в криптограммах?

Дежурный отошел и пошептался со своими коллегами.

– Хранитель отдела рукописей знает в них толк, – ответил он Гилрою. – Вниз по лестнице…

Поблагодарив, Гилрой направился к хранителю.

– Взгляните-ка, – сказал журналист, кладя бумажку на стол.

– Похоже, занятная штучка, – осторожно сказал хранитель, – но за двадцать лет мне не попалось ни одной криптограммы, которую я не смог бы разгадать. – Он еще раз посмотрел на бумажку.

– Ответ нам нужен как можно быстрее!

– Быстрота в этом деле не лучший помощник. Ладно, попробую. Через часок-другой, может, что-нибудь и прояснится…

– Не буду вам мешать. – Журналист поклонился и ушел.

Вернулся он час спустя, после того, как поел и исшагал соседние кварталы, нервно куря сигарету за сигаретой.

На столе перед хранителем выросла гора исписанной бумаги.

– Ну как, что-нибудь прояснилось? – спросил Гилрой.

– Если бы я знал, что автор имел в виду, когда писал эту непонятную фразу, тогда, безусловно, разгадал бы ее смысл, – вместо ответа сказал хранитель и протянул ему дешифровку.

Гилрой вырвал бумажку у него из рук и быстро пробежал глазами:

«Кататоников оперировал мосс на деньги тальбота спасите меня от них».

– Да, это как раз то, что нам нужно! – радостно воскликнул журналист и, даже не попрощавшись, громко захлопнул дверь.

Когда он ехал обратно в редакцию, радость вдруг сменило волнение: «Если собаку убьют, то на всей этой истории с кататониками можно поставить крест: собака – единственная ниточка к автору послания».

Вуд пробирался темными узкими проходами за фруктовым рынком на Западной улице. Здесь можно будет надежно укрыться среди ящиков, если гангстеры Тальбота нападут на его след. Старое убежище пришлось бросить, так как бандиты пронюхали, где он скрывается. Но не в этом дело… А вот то, что на него вышли газетчики, было куда важнее. Расшифровали они его послание или нет, в любом случае Гилрой понял наконец, что он ищет контакта с ними… И Вуд отправился в редакцию. Дойдя до перекрестка, он осторожно выглянул за угол: ничего подозрительного не увидел. Придется проскочить без прикрытия добрых сто ярдов, да еще под самыми фонарями. Стрелой он пронесся по тротуару прямо к ногам человека, нетерпеливо переминающегося у двери.

– Наконец-то, – воскликнул редактор. – В дом, живо! – и распахнул дверь.

Вскоре они были в кабинете редактора.

– Как будто никто нас не видел… а то нам крышка, – буркнул редактор, усаживаясь за стол.

Вуд растянулся на холодном полу и слышал, как редактор проклинал Гилроя за долгое отсутствие. А Вуд-то думал, что его послание уже расшифровано и наконец все поняли, что он человек в собачьей шкуре.

Вдруг пес поднял голову и прислушался. Он узнал по походке Гилроя. Хлопнула дверь.

– А, собака уже здесь? Посмотрите-ка, что я принес! – Вошедший в комнату Гилрой положил бумагу на стол перед редактором.

Вуд был ошеломлен тем, что репортер не проявил к нему никакого интереса: видимо, он так ничего и не понял. Но, может быть, поймет редактор.

– Вот как! Стало быть, и Мосс и Тальбот!

– С Моссом мне все понятно, – сказал Гилрой. – Он единственный, кто мог сделать такую операцию. Но Тальбот… Ему-то какой прок в этом деле?.. И кто же, в конце концов, послал нам шифровку?

Вуд чуть было не обезумел от отчаяния. Он ведь мог все объяснить, он-то уж лучше всех знал, какой Тальботу прок от экспериментов Мосса… Вопрос контакта был им решен, Тальбот и Мосс были разоблачены, но он и на шаг не приблизился к тому, чтобы вернуть свое тело.

Ему придется написать еще одну шифровку – более подробную, которая ответит на все вопросы. Но чтобы сделать это… Его прямо дрожь пробрала. Чтобы сделать это, ему снова придется пробираться по улицам, рискуя наскочить на гангстеров, ведь его шифровальная таблица была нарисована на полу старого убежища.

– Надо заставить пса отвести нас к автору шифровки, – решительно сказал Гилрой. – Это единственный способ загнать в угол Тальбота и Мосса. Пока что у нас есть только обвинение, но ни одного юридического доказательства, с которым можно было бы выступить в суде.

– Этот человек должен находиться где-то недалеко отсюда, – сказал редактор.

Гилрой посмотрел на Вуда.

– Я тоже так думаю: пес приходил сюда, лаял, пытаясь заставить нас следовать за ним. Мы его выгнали, но через полчаса он вернулся и принес в зубах записку. По том, еще через час, он принес шифровку. Следовательно, ее автор находится где-то рядом…

Он вдруг вскочил с места и кинулся к Вуду.

– Смотрите, шеф, это же хирургический пластырь! Когда собака наклонила голову, я его заметил.

– По-твоему, эта собака – кататоник? – улыбнулся редактор. – Ты скоро свихнешься на этой почве, Гилрой.

– Весьма вероятно. Но я все же хочу посмотреть, что скрывается под пластырем.

Сердце Вуда яростно забилось. Он знал, что разрез на его шее как две капли воды похож на те, которые Гилрой видел у кататоников. Гилрой все поймет с первого же взгляда.

Когда Гилрой дернул пластырь, Вуд стерпел пронизывающую боль, но все же дернулся в сторону. Рана была свежей, и густые волосы плотно прилипли к пластырю.

– Прекрати, – сказал редактор. – Он тебя укусит В это время зазвонил телефон.

– В чем дело, Блейн? – спросил редактор в трубку. Минуту спустя он молча положил ее.

– Дрянь дело, – сказал он Гилрою. – Автомобили Тальбота патрулируют наш район. Не знаю, право, как мы сумеем пройти мимо них с собакой.

Вуд встревожился и зарычал.

Гилрой с любопытством посмотрел на него.

– Я готов поклясться, что он понял ваши слова и реагирует на них.

Обычная реакция собаки на голос.

– Мы должны доставить его к хозяину, – сказал Гилрой. – Пошли!

Вуд и редактор, торопясь, последовали за репортером. Молча они дождались лифта, молча спустились в вестибюль.

– Ждите здесь, за дверью, – сказал Гилрой. Через несколько минут к подъезду подкатило такси.

Гилрой сидел в кабине и наблюдал. Из-за поворота улицы выехал черный автомобиль и медленно проплыл мимо. В свете фонаря сверкнул ствол автомата. Гилрой подождал, пока черная машина свернет на Западную улицу.

– Быстро! Быстро! – хрипло крикнул он и замахал руками.

Редактор схватил Вуда, толкнул дверь и вылетел на улицу. Такси рванулось с места…

– Мне кажется, выходить надо здесь, – спустя не сколько минут сказал Гилрой и постучал пальцем по стеклянной перегородке, отделяющей кабину от водителя. Машина затормозила. Вуд вылез вслед за журналистами и затрусил мелкой рысцой, чтобы они не отстали от него.

Вскоре Гилрой и редактор глядели в темноту подвала – старое убежище Вуда.

– Выходите! – крикнул Гилрой. – Мы ваши друзья… Мы хотим вам помочь…

Ответа не последовало. Они зажгли спички и полезли в подвал.

Вуд остановился в том месте, где днем начертил шифровальную таблицу, и залаял. Журналисты кинулись к нему.

– Увидел, должно быть, что-то, – шепотом сказал редактор.

Гилрой прикрыл ладонью спичку, посветил и пожал плечами.

– Он на землю показывает, – сказал редактор.

Гилрой опустил спичку.

– Это и есть то, что мы ищем? Квадрат на земле, исписанный буквами и цифрами…

– Я вернусь через секунду, – ответил Гилрой. – Пойду принесу фонарь.

– Что мне делать, если придет этот человек? – по спешно спросил редактор.

– Ничего, – отрезал Гилрой. – Он не придет… На таблицу только не наступите.

Гилрой исчез.

Когда наконец он вернулся, редактора прорвало:

– Кончай со всем этим, Гилрой. Не могу же я терять целую ночь… Даже если мы и раскопаем правду, напеча тать-то все равно ничего не сможем…

Гилрой молча направил свет мощного фонаря на квадрат с шифровальной таблицей.

– Смотрите сюда, – сказал он. – Тот, кто сделал эту таблицу, был очень осторожен. Он стоял спиной к стене, чтобы никто его не застал врасплох. Таблица обращена к нам верхом. Посмотрите внимательно на то место, где должен был стоять тот, кто писал шифровку.

Редактор посмотрел и спросил озадаченно:

– Что же ты там увидел?

– Отпечатки ног, которые вы только чуть что не затоптали. Но не человеческих ног! Это отпечатки лап собаки.

– Брось дурака валять, Гилрой!

Репортер молча подобрал с пола огрызок карандаша. Он повертел его в руках, прежде чем отдать редактору.

– Это тот самый карандаш, который собака схватила со стола, когда мы выгоняли ее из редакции… Собака несла его в зубах. Вот, пожалуйста, следы зубов на боковых гранях. Но вот следы зубов у тупого конца карандаша: собака писала. Может быть, я и схожу с ума… – Он до стал из кармана грязный листок с шифровкой и распрямил его. – Я сразу обратил внимание на эти пятна, но ничего тогда не понял. Как по-вашему, что это такое?

Редактор послушно исследовал бумажку.

– Возможно, отпечатки ладони, – сказал он.

– Детской, что ли?.. По-моему, и вам ясно, что это отпечатки лап. Точно такие – рядом с таблицей. Вы ведь уже поняли, что я имею в виду. Посмотрите, как внимательно слушает нас пес, и не только слушает, но и понимает все, о чем мы говорим.

Не повышая голоса, Гилрой сказал:

– А вот и автор записки!!

Импульсивно Вуд обернулся и посмотрел на репортера.

– Зарубите это себе на носу и не обманывайте себя, шеф. Мосс и Тальбот создали оборотня!

Вуд залаял и радостно потерся о ноги Гилроя. Наконец-то его поняли!

Но редактор разразился смехом.

– Напрасно ты работаешь в газете, Гилрой. Время только теряешь зря…

– Допустим, – зло ответил Гилрой. – А другое объяснение у вас есть?.. Собака прорвалась в редакцию; она миновала все этажи и отделы и попала именно в репортер скую, потому что именно туда она и хотела попасть. Собака лаяла, желая привлечь наше внимание, а мы ее выгнали. Тогда она вернулась с бумажкой, на которой каракулями было написано: «Я человек». Эти два слова заняли у нее целую страницу. Попробуйте писать зубами и увидите, какие каракули у вас получатся… Собаке было необходимо найти более экономную систему письма, вот она и воспользовалась простым шифром. Но потеряла свой карандаш, поэтому и украла один из наших. Потом возвратилась снова сюда, укрываясь от головорезов Тальбота. У таблицы нет отпечатков ног, но есть отпечатки лап. И на принесенной нам бумаге тоже следы лап… Этот пес слушает каждое наше слово и понимает его. Когда я упомянул об авторе записки, он тут же повернулся. Что вы скажете на это?

Но слова Гилроя пока не убедили редактора.

– Хорошая дрессировка…

– При всем уважении к вам должен сказать, что мозги у вас куриные. Эй, как тебя по имени, – обратился он к Вуду, – что бы ты сделал, если бы здесь был Мосс?

Вуд зарычал.

– Слушай, пес, я придумал наконец способ, чтобы ты смог нам все рассказать. Все, что с тобою произошло…

Это была самая счастливая минута для Вуда. Пусть он еще не отвоевал свое тело! Теперь это лишь вопрос времени. Его бурная радость, вызванная словами Гилроя, поколебала даже скептика-редактора.

Гилрой отыскал острую деревяшку и быстро написал на земле алфавит. Потом, отшвырнув палку, отступил на шаг и осветил его фонарем.

– Выкладывай все.

Вуд прыгал перед нарисованными на земле буквами, тыкаясь носом по очереди в те, которые были нужны.

Т-а-л-ь-б-о-т с-т-а-р е-м-у н-у-ж-н-о з-д-о-р-о-в-о-е т-е-л-о м-о-с-с с-к-а-з-а-л ч-т-о м-о-ж-е-т э-т-о с-д-е-л-а-т-ь…

– Черт побери! – вырвалось у редактора.

В наступившей тишине было слышно лишь возбужденное сопение собаки и тяжелое дыхание мужчин.

Вуд добился своего!


Гилрой дома печатал на машинке. Вуд, стоя у него за спиной, следил за пальцами, быстро бегающими по клавиатуре. Редактор нервно расхаживал взад и вперед по комнате.

– Потерял столько времени, – жаловался он, – а если напечатаю эту историю, то вообще потеряю все. Черт побери, Гилрой, что, по-твоему, подумают о ней читатели, если я сам в нее еле поверил? Ты понимаешь, что нам обоим это может стоить работы?

– Перспектива потерять работу не так уж меня волнует, – ответил Гилрой, не отрываясь от машинки. – Гораздо больше меня волнует то, чтобы Вуд получил свое тело обратно. А без нашей помощи ему не справиться.

– Ты не находишь, что звучит смехотворно: «Вуд получил свое тело обратно!» Представь только, что сделают из этой фразы другие газеты!;

Гилрой встал и отодвинул стул.

– Ну пора идти, – сказал он вместо ответа. Репортер накинул пальто и небрежно нахлобучил шляпу.

– Куда? – спросил редактор.

– К Моссу, разумеется, если только у вас на примете нет более подходящего для визита места.

– Это безумие, – хрипло сказал редактор. – В жизни не делал ничего более глупого. Почему бы нам для разнообразия не проявить благоразумие и не обратиться в полицию?

– Да? – презрительно фыркнул Гилрой. – А какое обвинение вы предъявите Моссу?

– Как какое?! Обвинение в похищении людей! – выпалил редактор.

Не смешите меня. Тело Вуда находится в госпитале, под наблюдением врачей. Как вы докажете, что именно Мосс похитил его?.. А о трех других кататониках и говорить нечего.

Редактор угрюмо кивнул.

– Обвинение в вивисекции!.. – как-то само собой вдруг вырвалось у него.

– Вот это другое дело, аргумент, как говорят… Это надо обдумать…


Выйдя из дома, они без труда поймали такси.

Гилрой назвал адрес. Услышав его, Вуд оскалил зубы. До Мосса было рукой подать, и сопровождали его два человека, которые лучше кого бы то ни было могли убедительно, связно и красноречиво изложить все его требования, а в случае необходимости поднять в его защиту общественное мнение!

На улице, где жил Мосс, Гилрой попросил шофера сбавить скорость. У дома хирурга стояли два черных автомобиля с охраной.

– Высадите нас за углом, – сказал Гилрой.

Они вбежали в подъезд ближайшего дома.

– Черный ход там есть, Вуд? – спросил репортер.

Пес отрицательно замотал головой.

– Тогда нам остаются только крыши, – решил Гилрой.

Выйдя из подъезда, он окинул взглядом здания, отделяющие их от дома Мосса.

– Здесь шесть этажей, следующие два пятиэтажные. Здание, соседнее с Моссом, шестиэтажное, а в доме Мосса три этажа. Придется нам полазить вверх и вниз по пожарным лестницам, чтобы добраться до этой проклятой крыши.

Он вошел в подъезд, и все поднялись на верхнюю площадку. Дверь чердака была закрыта на крючок, наглухо приржавевший к петле. Гилрой обмотал руку платком и одним ударом сбил его. Через чердак вышли на гудронированную крышу, черную и холодную.

Впереди было самое трудное и опасное. Темнота усугубляла риск, да и Вуд был нелегкой ношей.

По лестнице во двор, по лестнице на крышу… по лестнице во двор, по лестнице на крышу… – в строгой последовательности. Это повторилось четыре раза, пока, вконец обессиленные, они не оказались на крыше дома Мосса.

– Как будто… нас… никто… не заметил… – прерывисто и еле слышно прошептал Гилрой.

– Да, – отрешенно выдохнул редактор.

– По-моему, – отдышавшись, снова прошептал репортер, – из нас вышли бы неплохие воздушные акробаты… Так что, если нас уволят, мы не пропадем…

После короткой передышки осмотрели крышу. Единственное чердачное окно вело внутрь дома.

Гилрой потянул раму на себя, потом попытался вдавить ее – безрезультатно. Тогда он вынул перочинный нож и начал выковыривать сухую замазку. Она легко поддавалась. Потом, всадив нож в верхний угол рамы, он подцепил и осторожно извлек стекло.

Они влезли в окно и очутились в темной комнате. Вуд возбужденно принюхивался, чувствуя близость человека, которого ненавидел и который один только мог вернуть ему его тело.

Гилрой осторожно повернул ручку двери. Та легко отворилась, забрезжил слабый свет. В центре тускло освещенного холла была видна лестница. Они осторожно спустились вниз.

Из-за прикрытой двери доносились еле слышные голоса.

– Сядьте, док, – сказал Тальбот. – Машина скоро придет. Не теряйте головы, док! Эти кататоники говорить не могут, а собака, по всей вероятности, роется где-нибудь в отбросах. Нет причин для бегства.

– Я уезжаю в загородный дом только из предосторожности. Вы недооцениваете силу человеческой изобретательности, даже если она и ограничена собачьим телом и потерей речи.

Гилрой вынул револьвер и взялся за ручку двери. Редактор сделал невольное движение, пытаясь остановить его. Но было поздно – дверь распахнулась.

Вуд и Гилрой вошли в комнату, редактор последовал за ними. На револьвер Тальбот даже не обратил внимания, ему не раз приходилось смотреть в черное дуло, но при виде Вуда челюсть его отвисла. Он закричал и испуганно рванул рубашку на груди – Тальбот задыхался от сильнейшего приступа стенокардии.

– Вот вам наглядный урок, Тальбот, – безучастно сказал Мосс. – Никогда нельзя недооценивать противника. Не так ли?

Ответа не последовало. Вошедшие в ужасе смотрели, как на глазах у них умирал человек. Вскоре Тальбот мешком рухнул на пол. Это был конец.

Вуд перевел взгляд с Тальбота на жесткие глаза Мосса, в которых не было и тени страха. Хирург даже не сделал никакой попытки защищаться, даже не попытался позвать на помощь охранявших дом бандитов. Он смотрел на вошедших, сохраняя полное самообладание.

– Конец вашим планам, – рявкнул Гилрой. Мосс пожал плечами в вежливом презрении.

– Нашим? У Тальбота были свои планы, у меня – свои. К тому же его общество никогда не доставляло мне удовольствия.

– Возможно. Но удовольствие вам доставлял запах его денег. Тальбота нет, и теперь никто не сможет по мешать нам опубликовать вот это…

Гилрой вынул из кармана несколько машинописных листков и протянул их Моссу.

Небрежно прислонившись к стене, хирург с интересом просмотрел их и вежливо вернул Гилрою.

– Все ясно, – сказал он. – Меня обвиняют в том, что я человека превратил в собаку. Более того, вы даже описываете якобы разработанный мной метод.

– «Якобы»! – зло усмехнулся Гилрой. – Вы что же, намерены все отрицать?

– Разумеется. Ну не фантастика ли?.. – Мосс улыбнулся. – Но суть не в том. Даже признайся я, на основании каких доказательств меня могли бы осудить? Как мне представляется, у вас есть только один свидетель – собака по имени Вуд. А я что-то не припомню, чтобы собаки выступали свидетелями в суде.

Вуд был ошеломлен. Он не ожидал, что Мосс так нагло опровергнет все обвинения. Любой другой человек на его месте уже сдался бы.

Съежившийся редактор растерянно повторял одну и ту же фразу:

– У нас есть доказательства преступной вивисекции.

– Но нет доказательств, что хирургом был именно я.

– Вы единственный человек в Нью-Йорке, способный совершить подобную операцию.

– И что с того?

Они позволили Моссу перехватить инициативу, и он теперь хладнокровно и насмешливо парировал их удары. Ничего удивительного, что он даже не пытался бежать. Он был уверен в полной безнаказанности. Вуд с ненавистью зарычал. Мосс лишь окинул его презрительным взглядом.

– Хорошо. Допустим, в суде мы доказать ничего не сможем, – сказал Гилрой, стиснув в руке револьвер. – Но нас это не так уж волнует. Ваше любопытство ученого может найти удовлетворение в операции, которую вы сделаете Вуду, чтобы вернуть его в собственное тело.

Презрительная мина на лице Мосса не изменилась ни на йоту.

Он смотрел на палец, напрягшийся на спусковом крючке, с выражением полнейшего безразличия.

– Ну? – выдохнул Гилрой, многозначительно по ведя револьвером.

– Заставить меня оперировать вы не можете. А к своей смерти я отношусь так же безразлично, как и к смерти Тальбота. – Улыбка его стала еще шире, углы рта опустились, обнажая зубы в гримасе, которая была цивилизованным подобием оскала Вуда. – И тем не менее эта ваша история о якобы возможной операции подобного рода заинтересовала меня. Я готов попробовать за мое обычное вознаграждение.

Вуд перехватил взгляд издевающихся, жестких, зловещих глаз Мосса.

– И конечно же, – мягко добавил Мосс, – я выполню операцию. В конце концов, я даже настаиваю на этом.

Угроза, скрытая в его словах, не прошла мимо Вуда. Как только он ляжет под нож Мосса, ему конец. Неверное движение скальпеля, небрежность в приготовлении газовой смеси, умышленно занесенная инфекция – и Мосс навеки снимет с себя обвинение. Ему достаточно будет сослаться на то, что такая операция оказалась ему не под силу. Следовательно, вивисектором был не он.

Пес отпрянул, бешено тряся головой.

– Вуд прав, – сказал редактор. – Он-то Мосса знает. И знает, что этой операции ему не пережить.

Гилрой нахмурил лоб. Револьвер в его руке стал воплощением бесплодной силы. Даже Мосс знал, что он им не воспользуется. Не сможет воспользоваться, потому что хирург был нужен им только живым. Их цель заключалась в том, чтобы заставить Мосса сделать операцию. «Что ж, – подумал он, – мы своего добились. Мосс сам вызвался оперировать». Но все четверо отлично знали, что в этой операции Вуд был обречен. Мосс искусно обернул их победу полным поражением.

– Что же, черт побери, нам теперь делать? – взо рвался Гилрой. – Ты что скажешь, Вуд? Рискнешь? Или лучше останешься жить в собачьей шкуре?

Вуд оскалился, отползая в угол.

– В собачьей шкуре он хоть наверняка жить останется, – отрешенно сказал редактор.

Мосс улыбнулся, заверяя их любезно-издевательским тоном, что сделает все возможное, чтобы вернуть Буду его тело.

– За исключением несчастного случая, разумеется, – сплюнул Гилрой. – Не пойдет, Мосс. Он и так проживет, но вы свое получите.

Он хмуро посмотрел на Вуда и многозначительно кивнул в сторону Мосса.

– Пошли, шеф, – сказал он, выводя редактора за дверь и закрывая ее за собой. – Старые друзья хотят остаться наедине. Им есть о чем потолковать…

Мгновенно Вуд прыгнул вперед, отрезая Мосса от двери, угрожающе впившись в него полными ярости глазами. И в первый раз за все время с хирурга слетела маска безразличия. Он осторожно сделал шаг в сторону и вдруг понял, что перед ним зверь… И тут нервы его сдали. Он нырнул вбок и метнулся к двери. Вуд прыгнул, сбив Мосса с ног. Зубы его сомкнулись.

Мосс проиграл, но остаток своих дней Вуд был обречен прожить в собачьей шкуре. Да и остаток этот был невелик: продолжительность жизни собаки всего пятнадцать лет В лучшем случае Вуд мог рассчитывать еще лет на десять.


Вуд так и не нашел себе работы в обличье человека. У него была специальность, он был образован, но в мире конкуренции не было места для таких, как он.

И тот же человеческий разум в красивом теле овчарки колли стал ценным рыночным товаром. Это была диковинка, феномен, на который стоило поглядеть.

– Люди всегда питали слабость к уродам… – размышлял Гилрой по пути в театр, где Вуд выступал в тот день.

Такси остановилось у служебного входа. С зазывающих красно-желтых афиш скалилось приукрашенное изображение морды Вуда.

– Бог ты мой! – раскрыл рот таксист. – Будет о чем рассказать! Вез Говорящую собаку!

Специальный наряд полиции быстро разогнал толпу зевак и проложил проход к двери.

– Стыдно, должно быть, – сказал полисмен. – Такой шум подняли, и из-за кого? Из-за какого-то пса!

Вуд обнажил клыки и заворчал на него. Полицейский сразу попятился назад.

– Что, ты и теперь думаешь, что он тебя не понимает? – кто-то засмеялся в толпе.

«Семь тысяч в неделю, надо же! – размышлял про себя Гилрой, ожидая за кулисами своего выхода. – И за что? За чепуху, на которую способен любой болван из публики». За прошедший год ни он, ни Вуд так и не привыкли к растущим цифрам в своих банковских книжках. Выступления, фото и статьи в журналах – и все по астрономическим ставкам… Но Вуду никогда не набрать достаточно денег, чтобы выкупить человеческое тело, в котором он голодал.

– Эй, Вуд, – прошептал Гилрой, – наш выход.

На сцене их встретил оглушительный гром аплодисментов. Вуд работал безупречно. Опознавал предметы, названные конферансье, вытаскивая их из общей кучи.

Капельдинеры шли между рядами, собирая записки с вопросами зрителей, и передавали их Гилрою.

Вуд отвечал как автомат. Горечи он больше почти не испытывал, ее сменило тоскливое и безнадежное чувство поражения. Он смирился со своей собачьей жизнью. На его счету в банке числилась цифра с шестью знаками слева от десятичного – такой цифры он даже в самых необузданных мечтах никогда не представлял. Но ни один хирург на свете не сможет ни вернуть его тело, ни продлить срок жизни более десяти оставшихся ему лет…

И вдруг в глазах его померкло. Исчез Гилрой, исчез щит с буквами, исчезло море лиц, таращивших глаза.


Он лежал на койке в больничной палате. Реальность чистых простынь под ним и тяжесть одеяла, укрывавшего его, не вызывали никаких сомнений, как не вызывало сомнений и то, что его тело вытянулось в длину на кровати.

И независимо от всей ладони его палец поднялся, повинуясь его воле.

Дежуривший в палате врач посмотрел прямо в зажегшиеся мыслью глаза Вуда. Потом оба перевели взгляд на сгибающийся и разгибающийся палец.

– Вы возвращаетесь, – сказал врач.

Я возвращаюсь, – тихо успел ответить Вуд, прежде чем палата исчезла.

Теперь он знал, что мозг и тело составляют единое целое. Мосс ошибся. Личность человека – это нечто большее, чем просто маленькая железа у основания мозга. Пересаженные ткани собаки поглощались телом человека и перестраивались по его подобию.

Что-то говорило Буду, что эти возвращения в свой естественный облик будут продолжаться чаще и чаще, до тех пор, пока он снова и уже навсегда не обретет свое истинное «я».