"Темные пространства" - читать интересную книгу автора (Горбачев Владимир)

Глава 13 ОЗАРЕНИЯ И СТРАХИ

В сентябре 70-го года в полицейский комиссариат города Сибиу, что в Южных Карпатах, явилась группа итальянцев. Нарядная, а у дам и достаточно легкомысленная одежда посетителей резко контрастировала с их подавленным видом. Дежурный офицер, владевший иностранными языками в пределах фраз «туалет через два квартала, мадам» и «на Бухарест ехать прямо», с трудом понимал их взволнованный рассказ, однако слово «мертвый» он понял и отвел визитеров к начальнику. Выяснилось, что граждане Италии, решившие отдохнуть и повеселиться «в загадочной Трансильвании, стране Дракулы», приземлившись на двух флайерах на лесной поляне, обнаружили в кустах яму, а рядом два трупа.

Раскрытие этого дела заняло не слишком много времени. Выяснилось, что погибшие являются односельчанами, жителями села Лунга, расположенного по другую сторону хребта в окрестностях Петровицы. Начав поиски среди соседей и знакомых погибших, полиция вскоре вышла на след. Некий Петр Безенкул, будучи задержан, признался в совершенном злодеянии. С точки зрения правосудия дело было закончено, однако общество, услышавшее переданный по всем каналам рассказ убийцы, проявило к «делу Лунги» жгучий интерес; на какое-то время оно стало сенсацией.

Безенкул сообщил, что на северный склон хребта их привел злой дух, явившийся во сне одному из них, Янчо Струму. Злой дух да еще жадность — ведь они отправились туда, чтобы найти клад. У них в селе, считай, все этим занимаются. Началось это два года назад, когда Николай Попеску вдруг ни с того ни с сего повесил свою собаку. Пес так был к нему привязан, так предан, а Николай взял и повесил его прямо перед домом. Сказал, что тот его укусил. Соседям это показалось странным, но мало ли чего не бывает. Все выяснилось гораздо позже, когда каждый из братьев Попеску построил себе по новому дому. Николаю первому явился дух и сообщил, где зарыт клад турецких времен. Но только просто так взять его было нельзя. Надо было совершить какое-либо мерзкое, постыдное дело. Вот Попеску и повесил пса. Но это еще что. Вот Георгий Стефанеску до смерти избил свою мать, которая в нем души не чаяла. А Клавдия Лотяну отдала свою единственную дочь, совсем еще девочку, компании пьяных мужиков. У девчонки после этого помутился рассудок, зато Клавдия отгрохала себе такую домину… Каждый поступал согласно своим представлениям о постыдном. Награда для всех была одна: дух указывал место, где зарыто богатство, и давал овладеть им.

Являлся ли дух ему самому? Да, было такое. Во сне он увидел лощину на склоне горы и словно бы спустился в нее, раздвинул кусты, а там камни — вроде бы развалины. Во сне он задумался: где это может быть? И чей-то голос ему сказал, громко так: «Неужели не узнаешь? Ты же тут не раз бывал. Смотри лучше!» Опять он все то же увидел — и опять не узнал. Тогда голос сказал: «Это же Янычарова балка! Помнишь? Иди и возьми. Только прежде сделай сам знаешь что». Нет, он, Безенкул, так и не взял того клада. Потому что не поджег амбар Дуду Джорджеску. Он знал, что такова плата за доступ к золоту, но он не смог. Он, конечно, сходил в Янычарову балку, нашел кусты и камни — все, что видел во сне. И даже копал там, но, конечно, ничего не нашел. А Янчо — ну, тот, с кем он ходил в окрестности Сибиу, — тот, считай, один из самых везучих. Петр сам слышал, как Янчо хвалился, что дух его выбрал… А тут еще мать допекла, все пеняла, в кого он родился такой рохля, все в селе находят, а у него богатство мимо рук проплывает. Это его совсем доконало. И когда Струм пригласил его в гости в новый дом, он пошел. Знал ведь — недаром зовет, не к добру это, а пошел.

Дальнейший рассказ убийцы — о Маргарите Попеску, которую он, Безенкул, любил так, как любят лишь раз в жизни, и ему даже оставляли надежду на взаимность, но лишь до того времени, когда Струм нашел свой первый клад, о том ужасном, что они втроем — он, Струм и Михаил Троян — совершили, исполняя веление духа, и слова «убить» и «смерть» звучали у него в мозгу так громко, что, казалось, их должны были слышать все; о самом убийстве и о золоте, этом проклятом золоте, которое он все же принес в село и бросил к ногам матери, — весь этот рассказ настолько являл собой законченный роман, не требующий вмешательства воображения, что мне эти рвущие душу признания были неинтересны, и я без всякого сожаления прогонял их по экрану, стремясь поскорее добраться до главного — до тех сведений, которые собрали мои коллеги, наведавшиеся в село вместе с толпами журналистов. Телевизионщикам больше всего хотелось заснять поиск и обнаружение клада — с самого начала, с вещего сна, затем пресловутое гнусное деяние, ну и затем саму экспедицию. Ученых, а также сотрудников различных спецслужб (зачастую эти два статуса совмещались) интересовало другое — механизм и природа явления, получившего название «феномен Лунги». В распоряжении пытливых исследователей имелся такой испытанный инструмент познания, как страх: обиженное государство, обнаружившее, что его много лет обкрадывали, готово было упрятать половину жителей села за решетку, и беседы ученых с носителями загадочных способностей, как правило, проходили в кабинетах следователей, что сильно способствовало откровенности сельчан. После сравнения многочисленных показаний и проведения ряда следственно-научных экспериментов было установлено следующее.

«Феномен Л.» заключался в том, что человек сверхчувственным путем получал сведения о местонахождении некоего клада. Кладом могли служить монеты, золото, драгоценные камни, древние иконы, старинное оружие, утварь, одежда, даже книги. Общим являлась высокая ликвидность найденного — все это можно было продать. Не было зафиксировано ни одного случая, когда бы полученные сведения оказывались ложными, то есть вместо собрания монет ищущий наткнулся бы, например, на ящик снарядов, оставшихся со времен войны. Каждый, получивший сведения (кому явился дух, как это называли сами жители Лунги), мог найти клад — правда, лишь после исполнения какого-либо постыдного деяния (это утверждение экспериментально проверить не удалось). Феномен обнаружился внезапно (дату удалось установить с точностью до двух дней), вначале у нескольких человек, а затем — в той или иной степени всех жителей села. При этом (примечательная и, пожалуй, самая загадочная деталь этой истории) ни у кого из них он не превратился в способность, и никто из жителей Лунги его как способность не рассматривал. То есть ни один, даже самый удачливый, не мог по своей воле в любое время отправиться на поиски — и найти. Именно поэтому, а не только из-за угрозы конфискации незаконно присвоенного богатства, история с поимкой убийцы и последующим расследованием повергла жителей села в глубокое уныние: они были убеждены, что огласка спугнет духа и он покинет село. Так оно и случилось: в ходе следственных экспериментов «озарение» пришло лишь к двоим, и то в самом начале, а затем «феномен Л.» исчез вовсе.

Совсем иначе обстояло дело на Урале, в селе Шумихино. В событиях, сделавших село знаменитым, не было той мрачной таинственности, какой отличался «феномен Лунги», что, впрочем, не делало их более понятными.

Началось с того, что группа жителей села, явившись в волостную администрацию, подала заявку на отвод участка земли, как было сказано, «для добычи камня». Место было абсолютно ничем не примечательное — там и земли-то, собственно, не было, одни скалы, поросшие лесом, такие же, как на десятки километров вокруг. В администрации пожали плечами, но придраться было не к чему, и участок был отведен. Заодно похихикали над строкой заявки, где говорилось об источниках средств для производства работ. «Деньги, вырученные от продажи имущества, помощь родственников и банковский кредит», — было отпечатано на единственной разбитой машинке, которая имелась в селе.

К немалому удивлению чиновников, эта строка заявки была реализована полностью. Члены артели (именно так было названо предприятие) продали скот, кое-какое имущество, собрали деньги у родни, но что самое удивительное, действительно получили кредит в банке «Северный Олимп». После чего артель начала работы на облюбованном участке.

В это же время один из жителей села, гостивший у родственников в далекой прибалтийской области, как-то за ужином заметил хозяевам, что они напрасно жалуются на бедность — мол, у них прямо под ногами лежит несметное богатство. Как дальше развивалась беседа, неизвестно, но только спустя какое-то время компания, созданная родственником уральца (при значительном участии немецкого капитала, надо признать), начала на окраине города, буквально рядом с домом, где шел разговор, добычу нефти, наличие которой в этом районе никто не подозревал.

Разумеется, такое событие не могло остаться вне поля зрения вездесущих СМИ. Благодаря их настойчивости детали памятной беседы за ужином, сведения об удивительном «провидце с Урала» стали широко известными. В один прекрасный день на улицах Шумихина появилась группа смуглых усатых людей, сопровождаемых говорливыми переводчиками и молчаливой охраной. Интересующиеся могли узнать, что в село прибыли гости из одной из жарких стран, богатых нефтью, но крайне бедных по части водных ресурсов — прибыли, чтобы отыскать провидца, открывшего балтийскую нефть, и пригласить его к себе искать воду на условиях весьма выгодного контракта, составленного на трех языках.

Провидца гости обнаружили на скотном дворе за уборкой навоза. Предложению, столь же необычному, сколь и выгодному, он не удивился и не обрадовался, чем весьма поразил соотечественников-переводчиков («Словно его на военные сборы призывают», — шепнул один из них другому). Когда иностранцы поняли, что провидец не хочет ехать, они стали поднимать ставки оплаты, на что уралец лишь досадливо морщился. Тогда один из гостей заметил, что, возможно, «господин… э-э-э… опасается, что его постигнет неудача» — как и многих, бравшихся за эти поиски до него; пусть он, дескать, не боится — его труд все равно будет оплачен. Когда шумихинцу перевели эту фразу, он наконец вышел из своего деловито-озабоченного состояния.

«Почему же не найду? — сердито сказал он. — Чего это мне опасаться? Зря он. Нечего нам опасаться. Когда ехать-то?»

На протяжении следующих трех месяцев уралец обнаружил в пустынях Аравии свыше двух десятков водных линз различной мощности. Попутно были открыты залежи серы и, конечно же, нефти.

Нашелся один московский журналист, сопоставивший сообщения об этих находках с несколько уже остывшей новостью о прибалтийской нефти, найденной рядом с домом. Прибыв в Шумихино, он обнаружил и первое звено в цепи событий — исправно работающий рудник, в котором артель старателей уже начала добычу лазурита — камня, запасы которого на Урале считались полностью исчерпанными. Московский гость оказался столь же догадливым, сколь и настойчивым. Поняв, что речь идет о неком загадочном явлении, из которого можно сделать сенсацию, он стал искать среди молчаливых шумихинцев собеседника. Вскоре с помощью известного народного средства собеседник был найден. Засняв беседу, а также действующий рудник на видео, журналист отбыл в Москву, а вскоре в популярной программе вышла в эфир передача под названием «Видящие сквозь землю». Сообщалось, что жители далекой уральской деревушки обладают способностью видеть находящееся под землей. Дар этот появляется не сразу, а открывается постепенно, в зависимости от усилий и настойчивости человека. Обнаруживается он у всех по-разному. Одни видят лишь лежащее недалеко от поверхности, на глубине одного-двух метров — таким людям лучше не ходить на кладбище. Другие же различают каменные пласты на глубине 200 метров и более — именно к таким относятся Федор и Михаил, нашедшие лазуритовую жилу, и провидец, нашедший воду в Аравии. Есть, наконец, особо одаренные, что видят вглубь на километры и рассказывают односельчанам о толщах базальта, о вязкой горячей магме. Но даже не они пользуются в селе наибольшим уважением, а те немногие, что видят под землей иную землю, где обитают демоны, и те, кто им служит.

Излишне говорить о том, что после выхода программы жизнь шумихинцев резко изменилась. Как и в предыдущем случае, село заполнили репортеры и просто любопытствующие. Но выявилось и несколько существенных отличий от происшедшего в Румынии. Жители Шумихина хоть и досадовали на болтуна, раскрывшего журналисту тайну села, но приезжих нисколько не опасались и от расспросов не уходили. Когда в Шумихино прибыли ученые, им давали объяснения, можно сказать, даже охотно — хотя и выражали сомнения в том, что наука сможет объяснить и тем более повторить то, что может каждый из них. Они не боялись утратить этот дар из-за огласки, не опасались потерять доходы — тем более что большую часть этих доходов, как выяснилось, тратили на благоустройство села и на проекты, казалось бы, вообще далекие от них, — так, упомянутый выше водознатец перечислил немалую сумму на расширение Нового Китежа, незадолго до этого основанного.

Можно понять, с каким чувством я прочел сообщение об этом пожертвовании. Именно этот эпизод (с точки зрения исследователей шумихинского феномена, разумеется, совершенно второстепенный) заставил меня столь тщательно изучить все происшедшее на Среднем Урале — эти перечисленные деньги да упоминание о жителях села, способных видеть под землей демонов. Казалось бы, здесь имелась какая-то нить, усматривалась связь с «делом Кандерса». Но при внимательном рассмотрении нить ускользнула. Никто из шумихинцев никогда не был в Новом Китеже, не был знаком ни с Путинцевым, ни с Лютовым. Дразнящее сходство так и осталось случайным совпадением, которое не удавалось приткнуть в открывшуюся мне картину грандиозного заговора против человечества, — так останавливают работу и дразнят посторонние части, подброшенные шутником в собираемый сложный механизм.

Эта неудача не разочаровала меня; напротив, я укрепился в мысли, что Риман прав, что, исследуя необъяснимые явления, мы выйдем на след учеников Кандерса. Она показала масштаб предстоящей работы — на Шумихино и Лунгу я потратил почти сутки.

А ведь они были лишь эпизодами, отдельными случаями в обширном перечне необъясненных явлений, наблюдавшихся в последние годы. Причем этот перечень, классифицированный, разделенный на отделы («необычайные способности», «фобии», «феномены», «массовые психозы» и т. д.), был заведомо неполным: случаи не вполне достоверные либо единичные в него не включались, попадая в «хлам» — в бездонные глубины этой директории, я даже не пытался спуститься.

…Начиная с 63-го года в космические агентства (EAST, затем Роскосмос и NASA) стали поступать сообщения о «звездном человеке». Первые известия были получены от пилотов лунных чартеров и экипажей околоземных станций — точнее, не от самих астронавтов, а от психологов; в ходе обычных профилактических обследований они обнаружили, что участники полетов скрывают нечто, их сильно беспокоящее. Стоило одному из пилотов нарушить молчание, как его коллеги, поняв, что их не заподозрят в мистификации либо душевном расстройстве, тоже заговорили. Различаясь в деталях, их рассказы совпадали в главном и хорошо дополняли друг друга. Во всех фигурировало некое существо, очень похожее на человека, свободно парившее в космосе и заглядывавшее в иллюминаторы кораблей. Оно было одето в легкий комбинезон, на глазах нечто вроде очков. Цвет лица одни определяли как лиловый, другие говорили о фиолетовом оттенке. Голый череп, уши едва заметны, тонкогубый рот… Прижимаясь к стеклу, существо вглядывалось внутрь корабля. Часто экипажи гасили свет, однако на гостя это не производило впечатления и он продолжал наблюдать. Примерно в половине зафиксированных эпизодов астронавты пытались установить с гостем контакт. Делалось это по-разному: одни чертили схему Солнечной системы (строения молекулы ДНК, геометрические фигуры), другие гасили и зажигали свет в определенной последовательности, выстраивая ряд целых чисел, третьи пытались говорить на языке жестов. Результат всегда был нулевым — гость не реагировал. Такой же результат дали попытки запечатлеть облик гостя с помощью фотоаппаратов, теле — и видеокамер. В лучшем случае на пленке можно было различить темное пятно — словно пленка была испорчена или на иллюминатор упала тень.

В экипажах собирались люди не робкого десятка; было несколько случаев, когда, стремясь получить возможно более полную информацию о госте и установить с ним контакт, космонавты выходили в открытый космос. Иногда существо исчезало в момент открытия люка, и смельчакам приходилось возвращаться ни с чем; несколько раз оно оставалось на месте, но вряд ли можно сказать, что участникам этих эпизодов сильно повезло. «Выйдя из люка, я увидел существо, по-прежнему находившееся возле иллюминатора рубки, — читаем в рапорте доктора Ферлена. — От него исходило зеленоватое свечение, не наблюдавшееся изнутри. Я включил видеокамеру, и в этот момент все вокруг залил яркий свет. Я решил, что произошла авария кормового двигателя. Но когда повернулся, то не увидел хвостовой части корабля, не увидел и обычной картины звездного неба. Вокруг было пространство, заполненное чем-то вроде легкой дымки или тумана. Вверху сквозь туман проглядывало Солнце, оно выглядело непривычно — слишком большое, неяркое, необычно оранжевого цвета. Еще я успел заметить справа что-то вроде скал или сооружений, похожих на скалы. Было ощущение, что я нахожусь на краю обрыва на значительной высоте в условиях действия земного притяжения. Инстинктивно, боясь упасть, я схватился за страховой фал. Видимо, я сильно дернул его, потому что меня закрутило, я потерял ориентацию. Чувствовал себя так, словно падаю в пропасть со все возрастающей скоростью. Выйти из ситуации самостоятельно не смог». Запутавшегося в тросе, находившегося в шоке ученого спасли его товарищи.

Автору другого рапорта, второму пилоту околоземной станции Г. Кибирке повезло еще меньше. Выйдя наружу, он начал медленно приближаться к гостю. «Я хотел подойти к нему как можно ближе, чтобы разглядеть как следует и заснять камерой, вмонтированной в шлем. Используя трос, натянутый вдоль борта, я преодолел примерно половину пути. Существо находилось на расстоянии 20 — 25 метров от меня. Это был человек, одетый в легкий комбинезон светло-зеленого цвета, какой носят астронавты из Евроагентства, на глазах очки, какими пользуются аквалангисты. Кожа на лице и руках густо-сиреневого цвета. Он отвернулся от иллюминатора и смотрел на меня. Я осторожно поднял руку к шлему, чтобы включить камеру, и в этот момент станция как бы изогнулась. Носовая часть, находившаяся передо мной, вытянулась и словно выгнулась, так что я перестал видеть отсек „дельта“, возле которого находился пришелец. Я двинулся вперед и вновь увидел гостя — он быстро удалялся. Я хотел продолжить преследование и, отцепив фал, включил двигатель скафандра. Впереди на расстоянии примерно двухсот метров я увидел гостя — он хорошо выделялся на фоне звезд благодаря исходившему от него свечению. Тут что-то стало происходить с пространством. Оно сворачивалось, я летел как бы по огромной трубе, на прозрачных стенках которой видны были звезды и Земля, но сквозь них просвечивали какие-то огромные сооружения. Гость, видимо, увеличил скорость (хотя я не видел огня, какой бывает при использовании ракеты) и находился уже далеко от меня. Я принял решение вернуться на станцию, но не увидел ее. Позади была такая же труба, стенки которой начали вращаться, при этом они теряли прозрачность. Труба разделилась на три тоннеля, каждый из них вращался по-своему. Я потерял ориентацию и стал вызывать станцию, но мне никто не отвечал. Вращение пространства вокруг все ускорялось, форма его менялась — это были уже не тоннели, а сфера сложной конфигурации. У меня начала кружиться голова, возникло ощущение стремительного падения. Я закрыл глаза и оставался на месте. Так прошло некоторое время. Затем раздался звон, словно где-то лопнула струна. Открыв глаза, я понял, что нахожусь в космосе: видны были звезды и Земля, но станцию я не видел. Я стал вызывать ее и спустя какое-то время услышал слабый сигнал». Кибирку нашли спустя четыре часа после выхода. Комиссия, изучавшая его рапорт, оценила действия пилота как адекватные ситуации, но на дальнейшие выходы для установления контакта был наложен запрет.

Совместными усилиями было организовано несколько экспедиций, имевших целью обнаружить описанное существо и собрать о нем возможно больше информации. Корабли этих экспедиций были оснащены выносными камерами, чувствительными зондами и локаторами и прочей аппаратурой, позволяющей всесторонне исследовать загадочное существо. Однако то ли поисковики не там бороздили пространство, то ли «сиреневый парень» притаился в его глубинах — во всяком случае, экспедиции вернулись ни с чем. Сообщения о встречах с гостем, стали поступать реже, а за последние два года их не было вовсе.

Другое необычное явление, связанное с космосом, попало в наш перечень благодаря наблюдательности стюардов лунных чартеров. Годами обслуживая эти рейсы, они заметили, что при наличии свободных мест пассажиры всегда занимают кресла у правого борта корабля. Один из стюардов написал рапорт в EAST. Так возник термин «левобоязнь».

В ходе исследования нового явления было опрошено и обследовано несколько тысяч человек. Было установлено, что все опрошенные избегают левой стороны совершенно неосознанно. Психологические тесты выявили определенную связь, существующую в сознании обследуемых между такими понятиями, как «опасность», «болезнь», «страх» и понятием «находящийся слева», — причем эта связь существовала только в период нахождения за пределами стратосферы. У мужчин она встречалась гораздо чаще, чем у женщин. Обследовали и коллективы, работающие на Луне. Если постройка имела форму тоннеля или коридора, то есть если в ней четко просматривалась правая и левая стороны, левой избегали и там. В результате всех этих изысканий были даны практические рекомендации — избегать в кораблях и особенно на станциях явно выраженного разделения на стороны, однако природа явления так и осталась невыясненной.

Вместе со «страхом левой стороны» мы вступаем в обширную область фобий, в ту часть, которая связана с космосом. Были отмечены случаи, когда население поселков, расположенных вблизи космопортов, охватывал страх перед неведомыми вирусами, якобы занесенными прибывшими кораблями. Первый случай такого рода отмечен во Французской Гвиане. Люди, вооружившись охотничьими ружьями, препятствовали обслуживанию корабля, прибывшего с Марса. Их убежденность в том, что экипаж, доставивший образцы марсианского грунта, заражен смертельно опасным вирусом, была столь велика, что даже полицейские стали колебаться. Космопорт пришлось закрыть.

На севере Канады жители нескольких небольших городков начали рыть под домами и в лесах убежища — они собирались скрыться в них от пришельцев из космоса, появления которых ждали в самом ближайшем времени. Никто из опрошенных не мог сказать, кто первый высказал эту мысль.

Были и фобии, не имевшие к космосу никакого отношения. Например, водобоязнь. Обитатели побережья Калимантана, чья жизнь была связана с морем — рыбаки, искатели жемчуга, — внезапно покинули свои селения и ушли в горы, где начали строить новые дома. Не приспособленные к жизни в джунглях, люди голодали, становились легкой добычей болезней. Все это стало настоящим бедствием и потребовало срочной гуманитарной помощи. Врачам и представителям власти беглецы объяснили, что они боятся моря, вообще воды. Этот страх не имел четкого оформления: люди не могли сказать, что боятся, допустим, нападения чудовищ, вышедших из пучины, или небывалого урагана, или чего-то еще — они боялись воды вообще. В новых местах они не брали воду из рек и ручьев, а рыли колодцы и собирали дождевую воду. К счастью, фобия не передавалась по наследству, дети беглецов не были ей подвержены и, вырастая, покидали жалкие поселения экс-рыбаков.

Особую группу составляли «трансцендентофобии»; здесь прежде всего выделялись периодически повторявшиеся вспышки «безумия Судного дня», сопровождавшиеся массовым бегством из городов, поджогами, коллективными самоубийствами. Немалую проблему для властей создавал также возродившийся страх перед колдунами, ведьмами, нечистой силой, время от времени вырывавшийся наружу в диких вспышках насилия, ордалиях[3], пытках, убийствах несчастных, заподозренных в ведовстве. Особенно массовый характер эта демономания приняла в Бельгии и на юге России.

Была еще обширная группа страхов, связанных со здоровьем: боязнь заразиться, принявшая патологические формы, стремление защититься от вирусов, грибков, микробов и еще неизвестных возбудителей, которым жертвы фобий даже придумывали названия, уверенно описывая их свойства и якобы порожденные ими болезни; противоположный страх перед лечением, также принимавший массовый характер, охватывавший целые области, порождавший свою идеологию, свои предания и даже своих мучеников.

Страхам не было числа, но существовали явления, вообще не поддающиеся классификации, — не фобии, не мании, не необычные способности — нечто непонятное. Скажем, «тишизм». Целые деревни давали нечто вроде коллективного обета молчания, переставая пользоваться устной речью. Над селением спускалась тишина, нарушаемая лишь мычанием коров да тарахтением моторов. Люди словно прислушивались к чему-то, и так продолжалось месяцами, кончаясь так же внезапно, как начиналось.

Совершенно иной характер имел феномен, наблюдавшийся в долинах Драконовых гор в Южной Африке. В утренних сумерках, когда еще не погасла ни одна звезда, в воздухе невысоко над землей появлялись трепещущие… мерцающие… переливающиеся… — никто не мог подобрать названия тому, что видел, — такого названия, которое устроило бы всех. Местные пастухи, первыми обнаружившие новое явление и наблюдавшие его чаще всех, называли его «кводо-ганобу» — отдаленно это можно было перевести как «душа-радуга». Люди, настроенные более прозаически — чиновники из Масеру, представители торговых фирм, изредка посещавшие эти места, — сравнивали увиденное с гигантскими светляками, шаровой молнией, фосфоресцирующими бабочками.

Последнее сравнение могло показаться самым точным — но только профану. Сэр Говард Стерн, исследовавший склоны здешних гор в поисках редкой разновидности akborea australis и увидевший мерцающее среди деревьев нежное сияние, сразу понял, что наблюдаемый объект не имеет отношения к предмету его научных интересов. Тем не менее он решил воспользоваться привычным орудием — сачком, — чтобы задержать наблюдаемое. Однако сачок бесполезно рассек воздух — нечто, продолжая сверкать и переливаться, удалилось. Сэр Говард решил, что имеет дело с чисто зрительным фантомом, с чем-то вроде миража. Но, осмотрев сачок, он понял, что ошибся: в марле зияло отверстие величиной с кулак, края ткани оплавились.

Днем сэр Говард рассказал о приключении местному жителю, который привозил ему продукты и почту. Тот выслушал рассказ об испорченном сачке с выражением крайнего неодобрения, а вечером лагерь энтомолога окружила толпа африканцев. Сопровождая свою речь угрозами, они потребовали от Стерна немедленно покинуть их землю. Причиной их гнева, как оказалось, явилась именно попытка поймать феномен. Африканцы считали кводо порождениями могущественного духа — покровителя этих мест. Встреча с кусочком радуги предвещала удачу; человек, страдающий от какого-либо недуга, мог надеяться на исцеление, если порхающее сияние приближалось к нему. Частое появление кводо означало, что дух весел, а это предвещало обильные дожди и благополучный год.

Славившемуся редкостным дружелюбием сэру Говарду с большим трудом удалось смягчить настроение собравшихся. Он дал клятвенное обещание никогда больше не пытаться поймать или причинить иной вред «душе радуге». Он сдержал обещание, однако он не был бы ученым, если бы не попробовал иначе исследовать столь необычное явление. Именно ему принадлежат первые — и самые удачные — фотографии странного объекта. Да, как это ни удивительно, феномен хорошо запечатлевался на пленке, то есть не являлся галлюцинацией. Больше ничего выяснить не удалось: африканцы яростно воспротивились дальнейшим попыткам ученых всесторонне изучить кводо-ганобу. Ввиду явной безвредности и бесполезности объекта попытки эти не были поддержаны властями и вскоре прекратились.

Но самым известным из явлений, не поддающихся классификации, стал так называемый паданский муравейник. Так прозвали строение — точнее, два строения, — возникшее на севере Италии.

Началось с того, что жителей деревни Абруска охватила строительная лихорадка. Сначала многие, а затем все поголовно начали перестраивать свои дома. У кого был один этаж, тот достраивал второй, у кого уже имелось два — выводил третий; к домам делались пристройки, ставились новые ограды и т.д. Вдовам и одиноким старикам помогали сообща, причем участвовали в этом все — от местного богача, владельца лучших виноградников, до последнего лентяя. Новое увлечение не принимало характера коллективного помешательства: жизнь шла своим чередом, люди занимались обычными делами и даже успевали после работы перекинуться парой слов с соседом за стаканчиком домашнего вина. Просто, в отличие от прежнего, достроительного времени, беседы эти не затягивались: каждый брал инструменты и продолжал начатое накануне. На расспросы знакомых из других деревень, удивленных этим приступом трудолюбия, житель Абруски обычно отвечал, что он-де давно хотел кое-что переделать, да все руки не доходили: он понятия не имеет, почему то же самое делают остальные. Обитатели Абруски сами не знали, почему их тянет строить, и скрывали свою растерянность за шутками, называя друг друга не иначе, как «господин главный каменщик» или «синьор муравей». Поскольку в этом строительном буме не было ничего таинственного, пугающего, то к нему отнеслись как к забавному курьезу. Несколько коротких заметок в местных газетах, несколько сюжетов в выпусках новостей — и о «муравьях» на время забыли. Тем более что работа вроде бы подходила к концу, заметно подросшая и похорошевшая деревня готова была, казалось, вернуться к прежнему размеренному существованию.

Потом произошли два события, вновь поставившие Абруску в центр внимания. Во-первых, замершая на время работа возобновилась, вступив в новый этап: используя уже сделанные пристройки, жители начали застраивать пространство между домами, соединяя их в одно целое; через улицы перекидывались крытые галереи, над ними надстраивались еще этажи…

Во-вторых, такая же лихорадка охватила жителей города Верончино, служившего центром округа. Здесь, как и в Абруске, перестраивалось абсолютно все, включая мэрию, школу и здание полицейского участка; полицейские, почтальоны и сам мэр принимали в этом самое активное участие. Речь шла уже не о курьезе или чудачестве — о коллективном психозе, может быть, о бедствии, требующем вмешательства общества.

Когда бригады, составленные из ученых, сотрудников спецслужб и вездесущих журналистов, прибыли в Абруску, их глазам предстало поразительное зрелище. Деревни больше не было. На ее месте возвышалось странное сооружение, имевшее форму соединенных, вдвинутых одна в другую нескольких пирамид. Внутрь вели два входа, расположенных на значительной высоте. Внутренность пирамиды лишь отчасти составляли прежние дома. Верхняя часть сооружения, многогранная, сложно организованная, поражала воображение.

Второй «муравейник» (выражение возникло сразу же и было принято всеми), гораздо более крупный, возникал на месте Верончино. Его строители уже не могли отделаться от настырных ученых шуточками. Они искренне хотели объяснить, что заставляет их поступать таким образом, но кроме фраз о том, что им «пришло в голову», ничего сказать не могли. Никакого плана работ, как и руководителя, не существовало. Люди не знали, что будут делать завтра, но утром, проснувшись, они знали, что необходимо сделать сегодня.

К изучению муравейников привлекли специалистов по египетским пирамидам, и те обнаружили кое-что общее — ориентацию по сторонам света, зашифрованные в частях сооружений размеры Земли и т.д. Было и кое-что иное: в разных частях муравейника магнитная стрелка вела себя по-разному, более того, менялась сила тяжести. Материалы исследований обоих объектов к настоящему времени занимали несколько десятков томов, работа продолжалась. Можно было еще добавить, что население Абруски и Верончино покинуло свои бывшие места обитания.

Несомненно, воля этих людей была подавлена, они действовали, подчиняясь чьему-то внушению. Кто же был этот незримый архитектор, кто отдавал приказы? Оставим пока в стороне вопрос «зачем» — он может увести нас весьма далеко, — а сосредоточимся на вопросе «кто мог это сделать». Люди Кан-дерса, несомненно, могли. И не напоминает ли сложная конфигурация «муравейников» необычные формы «темных пространств»? А раз так, то не следует ли мне отправиться в Ломбардию и показать бывшим обитателям Абруски и Верончино имеющиеся фотографии — вдруг они вспомнят, что вот этот, да, синьор, этот человек появлялся несколько раз в их селе? Или мне следовало побеседовать с теми, кто блокировал космопорт в Кайенне? А может быть, с теми, кто сжигал ведьм на Ставрополье?

Риман был прав — похожее действительно отыскалось, его было много, слишком много. Но я уже убедился на двух примерах, что эти следы могут вести в никуда. Какое же из направлений выбрать? Так я раздумывал, уставившись в экран, на котором еще возвышался поражающий воображение «муравейник», когда раздался сигнал вызова. Я включил визор и увидел одного из своих помощников. Вид у него был такой, словно он только что выиграл на конкурсе виллу во Флориде.

— Мы нашли его! — выпалил он.

— Кого?

— Руперта, Джона Руперта! Одного из группы.

— Где?

— Гавайи, остров Мауи. Передаю точный адрес. Вот. У него там дом с поместьем. Все оформлено на имя некоего Лопеса — и дом, и земля, и страховка. Все сделано очень чисто, просто класс!

— Да, действительно, — согласился я, просматривая документы, которые один за другим появлялись на втором экране. — Молодцы, поздравляю. Как же вы на него вышли?

— Дело в том, что… В общем… — Теперь младший инспектор уже не походил на счастливого победителя. Кажется, он готов был признаться в том, что во время конкурса слегка отравил основных соперников. — В общем, нам помог мистер Сибилл.

— А, вот что… — глубокомысленно протянул я. — Что ж, вовремя обратиться к оракулу — это тоже…

— Да, конечно… Только…

— Что?

— Понимаете, тут произошла какая-то странная штука… Я сам не знаю, как это объяснить…

— Что объяснить? Да не тяните же!

— Видите ли, дело в том, что мы не запрашивали мистера Сибилла. Не посылали ему никакого запроса, понимаете? Просто он вдруг включился — знаете, как он это всегда делает, совершенно бесцеремонно — и выложил нам все данные. Сам. Вы можете это как-то объяснить?