"Иные" - читать интересную книгу автора (Диксон Гордон)

Глава 12

Анджо сумел закончить все необходимые приготовления только за полночь. Теперь они маленькими группами пробирались по пустым служебным помещениям в багажное отделение. Здесь их рассаживали по несколько человек в самые разнообразные личные машины.

Блейз чувствовал внутреннее возбуждение. То же самое странное бодрящее возбуждение, которое погнало ею тогда на карниз здания в ночь после неожиданного визита Генри. Но сейчас, напомнил он себе, ситуация совсем другая.

Он ожидал, что появится Анджо или, во всяком случае, кто-то вроде него – безымянный третий элемент общества Новой Земли, который не был бы связан ни с ПСД, ни с Гильдиями, так как две эти организации практически не контактировали друг с другом. Анджо не стал для него сюрпризом или потрясением, каким стало, например, внезапное и очень кстати случившееся появление Генри.

Все, что было общего у нынешнего момента с событиями того дня, так это только сильнейшее возбуждение, граничащее с беспокойством – как если бы несомненно удачный поворот событий был одновременно сопряжен с какой-то потенциальной опасностью. Совершенно ясно, что Генри не нес с собой никакой опасности, но, как при этом решил для себя Блейз, когда на тебя сваливается слишком большая удача и происходить это начинает слишком часто, невольно чувствуешь себя как-то тревожно. Может быть, для тревоги и не было оснований. Но с Анджо ему лучше все-таки держаться настороже.

Во всяком случае, пока явных поводов к беспокойству не было. Их вывоз из города уже шел полным ходом и оказался процедурой довольно скучной.

Блейз, Тони, Данно и Генри уехали первыми в относительно комфортабельном микроавтобусе – к сожалению, довольно тряском, как и большинство остальных весьма обшарпанных экипажей, но внутри которого была мягкая обивка, пара диванчиков и два больших мягких кресла на ножках для Блейза и Данно. Солдаты же грузились в другие машины по пятеро и по шестеро.

Ближе к утру они доехали – сделав остановку в пути, чтобы позавтракать, – до небольшого городка, называющегося Герника. Здесь было три некрашеных старых, обшитых досками двухэтажных дома, два приземистых магазина и ресторан с баром.

– Пусть вас все это не смущает, – сказал Анджо, когда они выбрались из фургона и принялись разминать затекшие ноги. – Вы будете жить гораздо дальше в горах.

Местность представляла собой высокогорное пустынное плато с каменистой почвой и скудной растительностью. По-своему здесь было красиво, хотя окружающий пейзаж отличался какой-то суровостью и аскетизмом. Искренняя земля, подумал Блейз, хотя и не мог вспомнить, где он вычитал или услышал это выражение или почему оно вдруг пришло ему в голову.

– Почти все жители здесь, – объяснил Анджо, – занимаются животноводством.

– И каких же они тут разводят животных? – спросила Тони.

– Кроликов и коз. Мясное скотоводство здесь прививается с трудом, да и в любом случае ранчеры все равно не смогли бы конкурировать с искусственным мясом – у ПСД монополия на производство этого мяса; технологию они закупили на Кассиде.

– И все ранчеры разорились? – спросил Блейз.

– Да нет, ранчо по-прежнему существуют, – ответил Анджо, – только принадлежат уже другим людям.

– Как это неразумно, – заметила Тони, – Новая Земля – один из немногих Новых Миров, где можно успешно выращивать земной мясной скот, и никому это не нужно.

В ресторане они позавтракали, правда, от усталости почти без аппетита.

После Герники дорога превратилась в едва заметный проселок. Колеса на твердой как камень земле практически не оставляли следов. Фургон то и дело подпрыгивал на неровностях почвы.

Сейчас они двигались прямо по направлению к горам, что были отчетливо видны через лобовое стекло кабины. Их цвет с течением дня менялся – от голубого до темно-пурпурного и даже черного. Блейзу, всегда любившему горы, они сейчас казались старыми могучими друзьями.

– Этот хребет, должно быть, просто удивительно красив на рассвете или на закате, – сказала Тонн.

– Так оно и есть, – отозвался Анджо с переднего сиденья.

Наконец они подъехали к невысокому строению, приютившемуся у самого подножия гор. Оно было сложено из серых камней; пластины дранки на крыше перекрывали одна другую как черепица.

Фургончик остановился, и они с трудом выбрались из него. Супружеская пара средних лет – высокий мужчина с острым как лезвие топора и таким же загорелым, как у Анджо, лицом и его жена – ничем не примечательная женщина в длинном сине-белом платье – поспешили им навстречу. За ними из дверей дома выскочили три девочки и маленький мальчик – в возрасте от шести до шестнадцати лет.

– Это Мордард и Яла Крузон, – представил их Анджо. – И их дети.

– Великий Учитель, – сказал Мордард, – для нас счастье и большая честь принимать вас у себя. Для вас и ваших друзей в нашем доме всегда найдется место. А для остальных ваших людей за домом разбиты палатки.

– Я поеду дальше, остановлюсь у своих родственников, – произнес Анджо. – Потом увидимся.

Машина развернулась в клубах пыли и помчалась вдоль подножия нависающих над дорогой гор.

– Входите, просим вас! Входите! – закричала Яла. – А то в этой пыли мы все задохнемся.

Они вошли в дом. Внутри он оказался неожиданно просторным, с деревянной мебелью и стенами, завешанными удивительно яркими циновками. И циновки, и мебель – как и сам дом – были явно сделаны вручную, и все в доме сверкало безукоризненной чистотой.

Спустя три дня вновь появился Анджо в сопровождении невысокого широкоплечего человека лет пятидесяти с густой шапкой седых волос, очень похожего на Анджо.

– Лагерь для вас готов, – сказал этот человек, которого Анджо представил как своего дядю Полона Гиана. В его речи едва заметен был какой-то акцент, как будто он был родом со Старой Земли. – Нужно отправляться туда немедленно. У нас…

Прикрыв глаза рукой, он взглянул туда, где пылало ослепительное пятно Сириуса.

– У нас в распоряжении осталось всего восемь часов светлого времени. Здесь недалеко, но последнюю часть пути придется проделать по горам.

Он повернулся к супружеской чете, приютившей Блейза, Данно, Тони и Генри.

– Морд, ты не одолжишь мне повозку с козлами?

Гостеприимный хозяин кивнул.

Багаж Блейза, Тони, Данно и Генри погрузили в повозку, запряженную попарно двенадцатью козлами. Вариформные козлы были гораздо крупнее, чем их земные предки, и легче поддавались обучению, поэтому на Молодых Мирах их часто использовали как тягловый скот. На мгновение Блейз испытал даже укол ностальгии, вспомнив детство, проведенное на ферме Генри, где ему частенько приходилось управлять подобной тележкой.

До места они добрались только во второй половине дня. Последнюю четверть пути то и дело приходилось использовать тормоза. Козлы как будто всю жизнь только и делали, что поднимались по крутым склонам, но когда подъем становился почти вертикальным, всем – включая Блейза, Данно и Тони – приходилось подталкивать повозку сзади, чтобы помочь животным.

Наконец они добрались до относительно ровной площадки с сосновой рощицей посредине.

Блейз заметил, как Тони окинула взглядом еще явно не до конца разбитый лагерь с изрядным скептицизмом. Но за те четыре дня, которые велось строительство, сделано было немало.

Анджо подвел их к одному из шалашей и пригласил зайти через Л-образный вход, образованный раздвинутыми ветками. Внутри оказался дощатый пол, приподнятый над землей, на нем лежали красно-черные циновки; стены были завешаны одеялами. Все освещалось старинной лампой дневного света. Из мебели были только походная кровать, застеленная тяжелыми цветастыми одеялами вроде тех, что висели на стенах, да стол и четыре кресла, тоже покрытые самодельными одеялами. Непонятно почему – может быть, от усталости, вызванной изнурительным путешествием, – вид одеял глубоко тронул Тони. В самом деле, подумал Блейз, стоит себе представить, как эти люди, нагруженные тюками тяжеленных одеял, поднимаются по почти отвесному склону горы только ради того, чтобы создать иллюзию комфорта в грубых шалашах вроде этих!

– Здесь просто чудесно, – отозвалась Тони, от избытка чувств даже шмыгнув носом. – А у нас у каждого будет свой шалаш? Или вы собираетесь разместить нас как-то по-другому?

– Вы четверо будете жить в отдельных шалашах, только Великий Учитель будет занимать два, – пояснил Анджо. – Остальным же придется разместиться по шесть человек в шалаше. Все удобства на улице. Извините, но они самые примитивные. Если захотите выйти наружу ночью советую одеться потеплее. Ночи здесь холодные.

Он пристально взглянул на Тони.

– Этот шалаш – ваш. А для Великого Учителя и Данно Аренса мы сделали и кровати подлиннее, и кресла попросторнее. Ну как, сойдет на то время, пока не закончим хижины?

– По мне так просто замечательно, – воскликнула Тони. – А когда будут готовы постоянные жилища?

– Думаю через несколько дней. Максимум через неделю, – ответил Анджо. – Мы добываем материалы, разбирая брошенные дома в округе – не рискуем ничего покупать, чтобы случайно не привлечь чье-нибудь внимание.

Он взглянул на Блейза, Данно и Генри.

– А вам как, подходит?

– Конечно – кивнул Блейз. – Вам и вашим товарищам в такие короткие сроки удалось сотворить настоящее чудо!

– Вообще-то, – признался Анджо, – мы начали уже довольно давно. Хотели устроить здесь что-то вроде собственного штаба.

– Понятно, – сказал Блейз. – Мое жилье давайте посмотрим позже. Сейчас бы я с большим удовольствием перекусил, а затем немного поспал.

Они перекусили – конечно же, жареными кроликами – в общей столовой, устроенной под одной крышей с кухней – самым крупным из всех достроенных к этому времени сооружений, – и отправились спать.

Проснувшись уже в сумерках, Блейз отправился посмотреть почти законченное здание, где ему предстояло записывать свои речи и которое параллельно должно было выполнять функции центрального поста охранной системы лагеря. Он обнаружил, что вокруг лагеря уже установлены оптические и звуковые датчики. Их разместили в камнях и на деревьях таким образом, что любая попытка незаметно проникнуть в лагерь сразу был бы засечена. Блейз включил монитор и некоторое время нажимал кнопки на пульте, привыкая к виду местности на экране. Переключаясь с камеры на камеру, он вдруг оказался невольным свидетелем вечерней прогулки Тони и Генри. Блейз заинтересовался и решил понаблюдать за ними.

– …вы помните, – говорила Тони каким Блейз был в детстве? Когда он впервые появился у вас?

– Другим, – ответил Генри. – Другим… и очень одиноким.

– Да, – сказала Тони, глядя себе под ноги, – в каком-то смысле он самый одинокий человек из всех, кого я когда-либо знала. Иногда я так остро чувствую его одиночество, что мне даже становится больно.

Она взглянула на Генри.

– Но ведь у него есть вы.

– Это верно, – отозвался Генри. – Я люблю его как родного сына. Но он все равно одинок, думаю, что так было всегда – с самого его рождения.

Несколько мгновений они молчали и продолжали прохаживаться взад-вперед. Генри смотрел куда-то вдаль, а Тони задумчиво разглядывала сосновую хвою у себя под ногами. Блейз переключился на другую камеру, чтобы продолжать держать их в поле зрения.

– …как-то иначе, – сказала Тони, когда они подошли почти к самому краю лагеря, где было гораздо светлее, чем под деревьями, – и если бы Блейз не назвал вашу фамилию до того, как я увидела ее написанной, мне бы даже и в голову не пришло, что она произносится «Маклейн». Интересно, почему?

– Дело в том, – пояснил Генри, – что это шотландская фамилия. Вы знаете, где на Старой Земле находится Шотландия?

– Дайте подумать. – Наступила недолгая пауза, пока Тони пыталась припомнить то, что проходила давным-давно в школе. – Кажется, это часть Британских островов, да?

– В каком-то смысле. Проще сказать, что Англия занимает южную, а Шотландия – северную часть самого большого из Британских островов. Но шотландцы жили еще и на Гебридских или, как их иногда называют, Западных островах, лежащих к западу от Шотландии. Именно с них в свое время и прибыли на Ассоциацию мои предки.

– Теперь я вспомнила, – сказала Тони. – Шотландцы говорили на гэльском – а сейчас?

– Не знаю, – сказал Генри. – Лично я на нем не говорю, но мы называемся «Маклейнами» потому, что эта фамилия восходит к человеку, которого звали Гиллейтайн Туайдх. Я, конечно, произношу его имя не совсем так, как произнес бы человек, знающий гэльский, – он улыбнулся ей одной из своих редких мимолетных улыбок, – но означает она «Гиллиан Боевой Топор». Жил этот самый Гиллиан на Островах в тринадцатом веке христианской эры. Два его брата – Лахлан и Лубанах – были родоначальниками двух разных кланов Маклейнов: Маклейнов из Дуарта и Маклейнов из Лохбуя.

Он замолчал.

– Понимаете, это уже другие области Шотландии, – пояснил он. Тони кивнула.

– На Гебридских островах или на большом острове? – спросила она.

– И там и там, – сказал Генри. – Во времена Гиллиана Боевого Топора Маклейны жили в основном на Западных Островах, но потом они завоевали кое-какие земли в самой Шотландии и разделились на четыре клана. Когда я был еще маленьким, мне говорили, что род моего отца восходит к вождю клана Маклейн по имени Рыжий Гектор-Вояка, который пал в сражении при Харлоу, кажется, в тысяча четыреста одиннадцатом году.

– Какие имена! – Тони помотала головой и слегка улыбнулась. – Один – Рыжий Гектор, а тот другой, которого вы упомянули, – Боевой Топор… Ну и имена! Такое впечатление, что они просто завтракали людьми.

– Маклейны всегда были воинственными. – Лицо Генри стало мрачным, он отвернулся.

Тони перестала улыбаться и сочувственно посмотрела на него.

– Я сейчас объясню, почему меня заинтересовала ваша фамилия, – сказала она. – Понимаете, моя фамилия тоже произносится не так, как пишется.

– Вот как! – Генри снова взглянул на нее.

– Да, – кивнула она. – Моя семья родом из Японии – можно было бы считать, что мы японцы, но только фамилия «Лю» не японская. Ее скорее можно встретить среди людей, чьи предки были выходцами из Китая, но никак не из Японии.

– Так, значит, на самом деле ваша фамилия не Лю. – Генри пристально посмотрел на нее.

– И да и нет, – ответила Тони.

Они остановились, подойдя к самому краю сосновой рощи и оказавшись на небольшом сером скалистом выступе. Пологий травянистый склон уходил вниз и терялся из виду где-то вдали, среди раскинувшихся вокруг равнин. Сейчас, на закате, склон казался почти фиолетовым, а там, где его касались лучи уходящего светила – серовато-красноватым.

– Полностью моя фамилия произносится «Рюзодзи», а не «Лю», – продолжила она, помолчав. – Мои предки были среди первых японцев, переселившихся со Старой Земли на Ассоциацию. Они не собирались оставаться там навсегда. Вы, наверное, помните – нам всем рассказывали об этом еще в школе на уроках истории. Организация, в которую входило множество различных религиозных групп, купила у крупных компаний, занимавшихся терраформированием планет, права на заселение обоих Квакерских миров. Поначалу казалось, что эмигрировать хотят очень и очень многие.

– Я знаю, – сказал Генри. – У нас в семье до сих пор хранятся письма тех лет.

Тони с симпатией посмотрела на него.

– Да, – сказала она, – но многие члены этих религиозных групп в конце концов отказались переселяться – или не захотели, или не хватило средств, – и компании побоялись, что слишком небольшое число людей не сможет выжить на новых планетах. Поэтому они стали предлагать тем, кто решится эмигрировать, приличные премии.

Генри утвердительно кивнул.

– Так вот, мои предки и были такими эмигрантами, – продолжала Тони. – Как вам известно, кроме премии, по договору компании обязывались бесплатно вернуть их обратно на Старую Землю через пять лет в случае, если им не понравится на новой планете. Само собой, компаниям вовсе не хотелось тратиться на обратную переправку, но в противном случае им не удалось бы найти достаточное количество желающих. Моя семья рассчитывала получить премию, отправиться на новую планету, построить там дом, потом продать его тем, кто собирался остаться там навсегда, и через пять лет вернуться обратно на Землю.

Тони замолчала, но затем добавила:

– Думаю, ваши предки поступили иначе.

– Да, – произнес Генри, глядя вдаль, – моя семья переселилась по религиозным причинам.

– О, – вздохнула Тони. – Одним словом, мы были одной из немногих японских семей, попавших на Ассоциацию, и очутились в районе, где обосновалось довольно много китайцев, со временем образовавших достаточно крупную общину. Тем временем выяснилось, что бессмысленно возвращаться на Землю, поскольку, как и большинство из тех, кто переселился на новый мир, моя семья недооценила сложность проблемы постройки чего-нибудь стоящего за такой короткий срок, как пять лет, на недавно терраформированной планете. То есть домой они вернулись бы еще более бедными, чем были, когда улетали. И тогда они остались.

Генри снова кивнул. Губы его сжались в тонкую линию.

– И в наши-то дни не так уж легко возделывать землю и этим зарабатывать себе на пропитание. Практически на всех Молодых Мирах.

– Да, – отозвалась Тони. – Теперь-то мы это хорошо знаем. Но, как я уже говорила, там, где мы поселились, оказалось много китайцев. Наша фамилия по-китайски произносилась как «Люзодзи», и постепенно нас так и стали звать, а потом сократили ее до «Лю», и вот уже около сотни лет, именно так она и звучит.

– Понятно, – сказал Генри.

– А что касается моих предков, – начала Тони, – то у нас тоже очень древние корни. Как я уже говорила, полностью наша фамилия звучала как «Рюзодзи». «Рю» – по-японски значит «дракон», «зо» – «создавать» или «строить», а «дзи» – «храм». Мой знаменитый предок жил в шестнадцатом веке – как раз во время войны, длившейся около ста лет, – и был одним из крупнейших аристократов – даймио. Его владения занимали около трети острова Кюсю и, скорее всего, под его началом была армия из нескольких десятков тысяч самураев. В те времена даймио полностью распоряжался жизнью и смертью своих подданных. Этому человеку, Таканобу, когда он умер в 1584 году по христианскому календарю, было пятьдесят шесть лет. После смерти владения его были захвачены и поделены между собой другими феодалами. Конечно, если вы никогда не увлекались японской историей, то, скорее всего, никогда и не слышали его имени.

– Нет, не слышал, – проговорил Генри. – Так, значит, этот Таканобу и был вашим предком?

– Нашим прямым предком был Рюзодзи Масанобу, правнук Таканобу, – пояснила Тони. – Его дед – сын Таканобу – нашел утешение в религии, в христианстве, после смерти Таканобу и последовавшим за ней падением их клана, на собственном опыте убедившись в тщете мирской славы. Потом вспыхнуло восстание христиан в провинции Амакуза-Симбара на острове Кюсю в 1637 году, через двадцать четыре года после запрещения христианства в Японии и через два года после того, как сегунат Токугавы наложил полный запрет на морские путешествия. Может быть, вы читали об этом?

– Нет, не читал, – снова ответил Генри, но взглянул на нее на сей раз с явным интересом.

– Масанобу, конечно же, был христианином, причем одним из тех, кого особенно рьяно преследовал местный даймио, во владениях которого жило больше всего христиан. Местных крестьян немилосердно душили налогами, тогда они восстали и объединились с христианами. Христиане и крестьяне засели в замке Хара на полуострове Симбара. Их предводителем был Амакуза Сиро Токисада, которому в то время едва исполнилось шестнадцать. Четыре месяца они отражали все попытки превосходящих сил самураев взять замок штурмом.

– Значит, их вера была крепка, – заметил Генри.

– Да, – кивнула Тони, – но в конце концов замок был захвачен, и только нескольким его защитникам удалось бежать – поскольку победители хотели уничтожить всех восставших до единого. Одним из спасшихся и был Масанобу, поэтому моя семья ведет свой род непосредственно от него.

Она остановилась и снова улыбнулась Генри.

– Так что, как видите, мы – Рюзодзи – тоже народ воинственный.

Генри мрачно и задумчиво кивнул. Их взгляды встретились, и они некоторое время смотрели друг другу в глаза. Блейз вдруг почувствовал что-то вроде стыда за то, что подглядывает за ними в этот момент. Было совершенно очевидно, что между Тони и Генри установилась какая-то прочная связь.

– Интересно, – наконец произнесла Тони, – какими бы показались мы нашим предкам, если бы вдруг очутились в их времена там, на Старой Земле?

– Вряд ли мы сильно бы отличались от них, – сказал Генри. – Мы такие, какими создал нас Господь – верим мы в него или нет.

– Тогда вряд ли он может упрекнуть нас в том, что мы похожи на своих предков, – сказала Тони.

Генри бросил на нее взгляд.

– Бог судит не только по поступкам, но и по тому, с какой целью они совершены. Возможно, мои предки просто не могли поступать иначе. А я могу.

Тони молчала.

– Вам ведь уже рассказывали о моем грехе, – продолжил Генри. – Помните, тогда в машине я еще не захотел о нем говорить?

– Нет, – покачала головой Тони. – Да и кто мог это сделать? Блейз? Данно? Ни тот ни другой ничего мне не рассказывали.

– Данно просто не знает, – пояснил Генри. – А Блейз знает – от моих сыновей, хотя они и не должны были этого делать. Но в то время им казалось, что так будет лучше Но если Блейз вам не рассказывал, откуда же вы знаете?

– Я знаю только одно – что ваш пистолет у вас всегда в наплечной кобуре, – сказала Тони. – Я видела вас без него только когда мы проходили таможню здесь, на Новой Земле, да еще когда ездили в клуб ПСД. Вы ведете себя иначе, когда он при вас. У вас даже походка становится другой. Я чувствую, что у вас с ним связаны какие-то очень тяжелые воспоминания; очевидно, тот грех, о котором вы упомянули.

Генри долго смотрел на нее. Она не отводила взгляда.

– Тогда я вам расскажу, – произнес Генри и, некоторое время помолчав, начал:

– Когда я был еще совсем молодым и в первый раз отправился воевать как Солдат Господа, я думал, что иду защищать Божье дело. Но потом я оказывался на войне снова и снова и вскоре понял, что дело тут не только в Боге, а просто что-то во мне любило и искало сражений. Но только… войне и убийствам не может быть оправдания. Оправдание этому можно найти только в этой земной жизни, проходящей среди других грешников. В будущей же жизни…

Он внезапно смолк. Затем продолжал:

– Со временем я понял, что душа моя в опасности. Я закопал свой пистолет еще двадцать лет назад. И он оставался в земле до того самого дня, когда я появился у Блейза.

– Ну и как, вас спасло то, что вы закопали пистолет?

– Спасло меня не только это, – ответил Генри. – Ведь сначала мне казалось, что с его помощью я творю добрые дела, но на самом деле с каждым боем я все сильнее увязал в тенетах сатаны.

– И тем не менее вы пришли с ним к Блейзу, сказала Тони. – Значит, теперь ваша душа снова в опасности, разве не так?

– Да, – согласился он. – Но я могу спасти Блейза.

– Неужели с помощью пистолета, какого-то несчастного пистолета?

– Да, – подтвердил Генри и отвел взгляд в сторону, в раскинувшуюся до горизонта даль. Тони побледнела.

– Вы случайно не имеете в виду, что используете пистолет против него, если решите, что он идет не праведным путем? – тревожно спросила она.

Генри твердо посмотрел ей в глаза.

– Да.

– Но вы же любите его, – воскликнула она. – Вы же сами сказали, что он вам как сын! Неужели у вас рука поднимется убить его?

Пока она говорила, Генри снова отвернулся. Когда Тони закончила, он опять взглянул на нее, и она вдруг обратила внимание на его глаза – в них застыла мука, но взгляд их был по-прежнему тверд.

– Душа значит гораздо больше, чем тело, – произнес он. – Если придется выбирать, я прежде всего должен буду спасти его душу – если, конечно, Господь даст мне силы.

Наступила томительная пауза.

– Вы можете рассказать ему об этом, – наконец сказал Генри, и было видно, что эти слова дались ему с трудом. – Но мне кажется, вы не станете это делать.

– Нет, – ответила она. – Но я буду следовать тому, что считаю своим долгом. И с этого момента, Генри, я с вас глаз не спущу.

– Понимаю.

Еще несколько мгновений оба молчали. Потом Тони мягко протянула руку, и после недолгого колебания Генри пожал ее, как если бы перед ним был другой Солдат Господа, старинный друг, который тем не менее вынужден сражаться на стороне врага.

Блейз снял наушники. Он вдруг стал сам себе противен за то, что в такой момент наблюдал за ними. Он встал и вышел из домика. Там он находился в одиночестве и, идя к своему шалашу, тоже так никого и не встретил. Блейз пролез в треугольный вход и ничком бросился на специально устроенное для него длинное ложе.

Некоторое время он лежал на спине, глядя на сходящиеся вверху пушистые ветки, среди которых в самом центре виднелось темное отверстие. Затем встал и уселся в жесткое деревянное кресло перед обычным столом, служившим ему вместо письменного.

На столе лежала стопка писчей бумаги, ручка и папка, в которой находились карты окрестностей и план лагеря.

Блейз взял ручку, чистый лист бумаги и начал писать.

«ЗАМЕТКИ…» – как всегда написал он вверху, поставив после этого слова дату и время. Ирочкой ниже он, немного поколебавшись, начал писать следующее:

Сегодня я решил проверить, как работает система безопасности лагеря, камеры и датчики которой установлены по всему его периметру. На экране я вдруг увидел Тони и Генри. Они разговаривали между собой.

Мне следовало самому догадаться – нет, я должен был это знать, – в чем причина столь внезапного появления Генри у меня в тот день на Ассоциации. Конечно же, для Генри душа является гораздо большей ценностью, чем тело.

Но как я мог быть настолько слеп, что не понял, какую ношу он взваливает на свои плечи, особенно учитывая его образ мыслей и то, как он относится ко мне…

Он бросил ручку и скомкал листок длинными пальцами.

Через мгновение Блейз привычным жестом разгладил скомканный лист и машинально огляделся в поисках щели фазового деструктора.

Но здесь его и быть не могло. Встав с кресла, он подошел к отопительной батарее, повернул ручку терморегулятора, и тот загудел. Вверх забила струя горячего воздуха. Отверстие, из которого она выходила, очень напоминало щель деструктора.

Блейз дождался, пока горячий воздух не начал жечь ему руку. После этого он сунул в щель листок. Тот исчез, как будто его кто-то слизнул. Наконец наружу выплыл скрученный клочок пепла, зацепился на мгновение за решетку, как будто не желая подчиняться раскаленной струе. Но вскоре и он исчез.