"Иные" - читать интересную книгу автора (Диксон Гордон)

Глава 30

Блейз стоял посреди одной из комнат своих апартаментов. Кадж Меновски осматривал его с помощью трех небольших настольных приборов, сердито подмигивающих красными лампочками.

Машинам было наплевать на одежду – они просто не замечали ее. Однако стоило пациенту хоть чуть-чуть пошевелиться, как они тут же начинали протестовать. Они сразу же принимались жаловаться, сообщая о нарушении процедуры резкими сигналами, свидетельствующими о том, что настройка на исследуемый орган сбита и все нужно повторять заново.

– Сейчас они снова начнут, – сказал Кадж. – Чем меньше вы будете шевелиться, тем быстрее закончится обследование.

Кадж углубился в просмотр столбцов каких-то символов, которые на длинной ленте печатала четвертая машина, очевидно собирающая и обрабатывающая данные, что поступали от остальных трех.

Слова врача подействовали на Блейза так, будто ему в спину вдруг ткнули чем-то острым. Для человека, который считал себя столь натренированным, как Блейз, они были равносильны оскорблению.

Он мрачно велел себе стоять абсолютно неподвижно и сколь угодно долго. Просто до сих пор он относился к обследованию без должного пиетета и позволил мыслям отвлечь себя от процедуры, утратив контроль над телом.

Зато теперь он… «Я статуя, – сказал он себе. – Статуя из чистого и твердого мрамора. То же самое сейчас подтвердят и машины. Мраморная. Неподвижная. Сейчас мое ощущение времени изменится, и сколько бы мне вот так ни пришлось простоять, мне будет казаться, что прошло всего несколько секунд».

Блейз постарался сосредоточиться на том, что говорил себе, и вскоре ему это удалось: машины больше сигналов не подавали. Наконец Кадж снова заговорил.

– Что ж, все ясно, – послышался его голос, и Блейз, придя в себя, понял, что красные лампочки больше не горят. Кадж между тем продолжал:

– Я примерно так и думал. Они добавили препарат, развязывающий язык, – его в принципе ничего не стоит распознать и нейтрализовать – к генетическому агрессору, который должен воздействовать на вашу ДНК. Но, к сожалению, пока я ничем не могу вам помочь. Для этого мне понадобится аппаратура медчасти вашего корабля. Но зато теперь я знаю, что искать и где.

– По-моему, вам и так удалось выяснить довольно много, доктор, всего за какие-то полчаса, да?

– Чуть больше. – Кадж оторвал кусок бумажной ленты с непонятными значками, сложил ее и сунул в карман. Затем указал рукой на машины, без своих разноцветных огоньков казавшиеся теперь просто какими-то ящиками. – За меня все сделали они. Эта во-первых. А во-вторых, совершенно ясно, что Совет, как я и предполагал, в выборе средств для вас не проявил особой изобретательности. Наркотик, развязывающий язык, стандартный, известно всего лишь несколько его разновидностей. Следовательно, определить его – дело недолгое. Генетический же агрессор, который имеет чужеродное происхождение – чужеродное для вас, – потребует небольшой работы воображения и кое-каких исследований. Но, как я уже говорил, ничего неожиданного.

– А вы вообще что-нибудь ожидали? – поинтересовался Блейз. – Я, между прочим, все еще чувствую себя совершенно нормально.

– Скорее всего, так оно и будет, пока до критического срока не останется около часа или двух – кстати, срок может оказаться и совсем не тем, что они вам назвали. Вот тогда вы, может, и почувствуете неладное, хотя вряд ли особенно сильно. Зато по истечении срока покатитесь под гору очень быстро. Остается только надеяться, что к тому времени мы окажемся на корабле и я смогу хоть чем-то временно облегчить ваше состояние, а сам тем временем займусь самым главным – поисками средства для борьбы с этой дрянью. Что же касается моих ожиданий, так это вопрос лишь знания человеческих возможностей и физиологии.

– Значит, вы говорите, мне ввели что-то вроде агрессора ДНК? – уточнил Блейз.

– Назовем это фрагментом ДНК. Но это можно считать кусочком живой материи, который может напасть на «особенно уязвимый» участок вашей собственной генетической системы и превратить ее в нечто иное, очень похожее, но тем не менее чрезвычайно враждебное и губительное для вас.

Блейз боролся с искушением спросить, откуда же взялся этот фрагмент ДНК и каков механизм его воздействия. Его всегдашняя жажда знаний подталкивала задать этот вопрос. Но за окном комнаты дневной свет уже сменился сумерками, а ему еще предстояла встреча, о которой Каджу знать не следовало и на которую никак нельзя было опаздывать.

– Так, значит, сейчас вы чувствуете себя нормально? – еще раз довольно резко переспросил Кадж.

– Конечно, – ответил Блейз. – Вы же сами сказали, что до срока я вряд ли что-нибудь почувствую!

– Так должно быть, – сказал Меновски. – Но в подобных делах никогда нельзя быть до конца уверенным в чем-либо. Если заметите хоть какие-нибудь изменения в своем состоянии, немедленно дайте мне знать. Слышите – немедленно! Насколько я понимаю, мы все отправляемся на корабль завтра где-то в середине дня. Вы случайно не знаете, в одной мы с вами будем машине или нет? Сдается мне, до корабля добраться будет не так просто.

– Мы совершенно уверены, что будет куча проблем, – подтвердил Блейз. – А насчет машины не знаю. Если вы считаете, что это действительно необходимо, то лучше поговорите с Генри Маклейном и объясните ему, почему вам предпочтительнее ехать вместе со мной. Операцию организует он и, соответственно, принимает все решения.

– Мне непременно нужно находиться рядом с вами, – сказал Меновски.

Блейз внимательно взглянул на него.

– Доктор, а насколько вы уверены, что та дрянь, которую мне впрыснули, не начнет действовать уже через несколько часов?

– Уверен настолько, насколько это возможно! Просто когда имеешь дело со штукой, которая воздействует на самые важные системы организма, ни в чем нельзя быть уверенным на все сто процентов. На разных людей это может действовать по-разному.

– То есть вы хотите сказать, что нужда в вашем присутствии не больше чем перестраховка, чтобы исключить малейший риск? Или все-таки вас настораживают результаты анализов и данные, полученные ваши приборами?

– Вообще-то да. Я был почти уверен, что знаю, какую вам сделали инъекцию, еще до того как впервые увидел вас, поскольку знаком с привычными им методами и аналогичными случаями в прошлом. Мне казалось, что и в вашем случае они пойдут проторенным путем, что еще раз послужило бы свидетельством их ограниченности.

– Ограниченности? – переспросил Блейз. – Лично мне они показались далеко не глупыми людьми.

– Само собой, они даже очень умны – каждый в своей собственной области знаний, – подтвердил Кадж. – Можно сказать, выдающиеся ученые, если не представители редкой нынче породы гениев. Глупость их проявляется только в обращении с людьми. Сказывается пагубное влияние длительного пребывания в членах Совета. Власть всегда портила даже лучших из лучших. Облеченные властью люди со временем обязательно становятся заносчивыми и ко всему безразличными. Люди, которые считают для себя возможным ради каких-то личных целей использовать достижения медицины, полностью потеряли человеческий облик. Чем дольше они остаются у власти – а многие из тех, кого вы там видели, снова и снова занимают кресла Совета, – тем большими тиранами становятся. Эти люди мало чем отличаются от некоторых древних правителей Старой Земли, которые не брезговали ни пытками, ни убийствами.

У Каджа была странная манера говорить – очень резко и очень быстро. Нет, он не сердился, но впечатление было такое, что, услышав какие-либо возражения, он может мгновенно взорваться.

– Понятно, – кивнул Блейз.

– Рад, что вы понимаете, – произнес Кадж. – Я знавал нескольких очень хороших людей, которых они уничтожили, поэтому в случае с вами я просто хочу утереть им нос и лишить их того, что им очень нужно.

Голос его по-прежнему был спокоен, но глаза потемнели еще больше и теперь были похожи на угли, внутри которых прячутся зловещие огоньки.

– Поэтому вы и решили прийти к нам вместе с Уиллом Сазером? – уточнил Блейз.

– Отчасти да. Я просто знал о вашем визите к ним и знал, кто они такие. Случилось только то, что и должно было случиться.

– Хорошо, – сказал Блейз. – Сообщите Генри: я согласен ехать с вами в одной машине. А теперь извините, но мне пора. У меня назначена встреча.

Обратно Блейзу предстояло идти через анфиладу комнат, где должны были находиться или Генри, или Тони, или Данно, однако никого из них он не встретил.

Было еще сравнительно рано – по местному времени где-то около восьми часов вечера. Он решил, что все трое, скорее всего, занялись организацией завтрашнего прорыва в космопорт и поэтому вынуждены были уйти из отеля по делам. Больше он о них не думал, поскольку настало время подумать о том, что он в разговоре с Каджем назвал встречей.

Он и впрямь торопился на встречу, вот только те, с кем он собирался встретиться, даже и не подозревали о ней. А встреча эта – не что иное, как вечернее заседание Совета. О нем Шон О'Флаерти мимоходом упомянул, провожая Блейза после дневного заседания обратно в апартаменты.

Комната Блейза была угловой – последней в длинном ряду помещений, входящих в его дорогие апартаменты. Благодаря двум стенам, прозрачным изнутри, обзор составлял почти сто восемьдесят градусов.

Блейз нажал кнопку на браслете, чтобы не включился свет, когда он войдет в комнату. Оказавшись внутри, он набрал комбинацию на браслете и, заперев за собой дверь, стал ждать. Постепенно его глаза привыкли к полумраку, который нарушал только призрачный свет уличных фонарей.

В полутьме просторной прямоугольной комнаты Блейз различал теперь даже мельчайшие детали.

Он постоял еще немного, раздумывая, понадобится ли ему столь любимый им плащ. Его облик, разумеется, должен быть впечатляющим, но план создавал и определенные неудобства. Пришлось ограничиться темным костюмом с красным кушаком, совсем недавно вошедшим на Ньютоне в моду.

Блейз подошел к двери на балкон, огибающий комнату снаружи. Отсюда был виден другой – находящийся на этой же стороне здания балкон зала заседаний Совета.

Лицо и руки овевал прохладный ветерок. Блейз никак не мог вспомнить, ощущал ли он ночную прохладу, пробираясь по карнизу отеля в Экумени. Тогда ему вдруг остро захотелось слиться воедино со звездами, которые, сколько он себя помнил, всегда были его талисманом.

Блейз также вспомнил, как ему удалось той ночью перебраться за угол, совершив отчаянный разворот на одной ноге. Здесь же подобная акробатика была ни к чему. Двигаться по прямой труда не составит. Он уже прикинул все возможные варианты. Балконов на следующих этажах не имелось; не было и карнизов, которые могли бы послужить опорой для его рук и ног.

Зато в качестве архитектурного украшения каждый из трех самых верхних этажей, средним из которых был его этаж, отступал от предыдущего на добрых двадцать сантиметров. Таким образом, можно было преспокойно пройти по такому уступу, раза в два шире его ступни, как по карнизу.

К тому же все эти три верхних этажа имели вдоль края уступов декоративные панели толщиной в несколько сантиметров и высотой метра полтора из материала, очень похожего на мрамор. Каждая такая панель снизу была похожа на ажурную ленту, повязанную вокруг каждого из трех верхних этажей; а за завитушки сквозного орнамента очень удобно будет держаться руками.

Один из уступов проходил прямо под его балконом. Он мог просто перебраться на него и преспокойно дойти до зала Совета, придерживаясь руками за панель над головой и время от времени перелезая через перила других балконов, встречающихся по пути.

Блейз повернулся и вошел в свою спальню, расположенную рядом с гостиной. Оказавшись внутри, он наконец включил освещение, но только после того, как за ним закрылась дверь, чтобы ни единый лучик света не проник в гостиную. Затем коснулся кнопки на браслете, и одна из стен спальни раздвинулась, чтобы он мог воспользоваться шкафом с одеждой.

Ему вдруг ужасно захотелось принять душ, и он разделся. Это была какая-то скорее символическая потребность смыть с себя воспоминания о первой половине дня, с тем чтобы ум очистился и он оказался готов к путешествию по уступу. Блейз отправился в душ.

Он коснулся переключателя на браслете, но вместо ощущения благодатного потока воды вдруг почувствовал, что душевая кабина с тошнотворной скоростью внезапно закружилась вокруг него; ему даже пришлось вытянуть руки в стороны и упереть в стенки, чтобы не упасть.

Столь же внезапно кабинка остановилась. Только тело хранило ощущение, словно его обдали чем-то прохладным, но сухим, и каждый дюйм тщательно выскребли чем-то легким, как перышко и острым, как бритва. Какое-то мгновение он терялся в догадках, но почти сразу сообразил, что отель такого класса наверняка оборудован ультразвуковым душем. Теперь он был почти стерильно чист – воде бы до такой степени его никогда не отмыть.

Но ведь он собирался принять душ вовсе не по гигиеническим соображениям. Ему хотелось почувствовать, как струя воды смывает все воспоминания, не оставляя в сознании места ни для чего, кроме предстоящего путешествия. Более того, это предположительно мягкое ультразвуковое облучение мгновенно сказалось на его чувстве равновесия. Он взглянул на браслет и, определив, что предусмотрена и другая возможность, нажал еще одну кнопку.

Из душа на него тут же полилась вода, подогретая автоматикой до температуры его тела. Так, проникаясь ощущением стекающей по телу воды, он простоял несколько минут. После этого, чувствуя необычайную легкость и свежесть, он снова нажал кнопку на браслете, и на него хлынули потоки теплого воздуха, высушивая кожу.

Выйдя из душевой кабины, Блейз поспешил одеться.

Из кармана брюк он вытащил небольшое устройство – прибор, создающий поле безопасности. Он взял его у Данно после их разговора, уже тогда решив совершить это путешествие. Обращаться с ним было несложно: единственный рычажок, имеющий три положения – выключено, включено и пауза.

Блейз установил рычажок в положение «включено». Вокруг него тут же начал образовываться купол, постепенно увеличиваясь в объеме. Блейз понял, что рост пузыря может продолжаться бесконечно, и остановил его, переведя рычажок в положение «пауза». Пузырь перестал расти. Тогда он передвинул рычажок в положение «выключено», поле исчезло, и он, сунув устройство обратно в карман, снова вышел на балкон.

Блейз давно приучил себя определять любое расстояние, почти машинально запоминая количество шагов. Шаги же он считал и по дороге туда, и на обратном пути из зала заседаний Совета. Теперь, посмотрев вдоль стены, он прикинул, что балкон зала находится от него на расстоянии примерно трех четвертей длины этой стороны здания. По всей видимости, нужный балкон он найдет без труда.

Блейз напоследок окинул взглядом погруженную в полумрак пустую гостиную. Наверняка в течение следующих нескольких часов никто не станет его разыскивать. Он посмотрел вниз. Машин на улице почти не было. Уже стемнело, но ни одна из лун Ньютона еще не взошла, зато звезды уже сверкали вовсю.

Он взялся рукой за перила и перенес через них одну ногу, встав ею на уступ. Затем поднял руку и ухватился за завитушки тянущейся над его головой панели.

И тут Блейз вдруг заколебался.

И балкон и панель на ощупь были твердыми и холодными. Улица внизу тоже выглядела холодной и непривлекательной. Да и вечерний воздух как будто стал холоднее, хотя вряд ли это могло произойти так быстро.

Блейз взглянул на звезды. Сейчас они казались ему лишь далекими чуждыми искорками света и ничем больше.

Он еще раз задумался над тем, что собирался сделать, и его охватили сомнения. Неужели на заседание такого органа, как Совет, пусть и столь рискованным путем, мог проникнуть посторонний? Даже человек гораздо более низкого роста, чем Блейз, но не испытывающий страха высоты, в принципе сумел бы до них добраться. Хотя вполне вероятно, на этом пути его еще ждут сюрпризы…

Его мозг лихорадочно перебирал возможные последствия – хорошие и плохие, – и он вдруг понял, что настроен как-то иначе, чем на Ассоциации.

Там на него вдруг снизошло состояние – нет, не неистовости, свойственной берсеркам, этим воинам-безумцам, сохранившимся в памяти людской со времен древних викингов Старой Земли. Скорее это можно было назвать «обреченностью» – еще одно старое слово со множеством смысловых оттенков, впрочем, всегда связанных с предчувствием близости – или возможности – гибели.

Вряд ли это была робость или трусость. Ни то ни другое понятия к его нынешнему состоянию были неприменимы. А тогда это казалось настоящим приключением – почти веселым, чем-то вроде предвкушения схватки с какой-то темной силой. Своего рода предварительное испытание, предшествующее главному.

Короче, чем бы это чувство ни было, сейчас оно отсутствовало. Он ощущал себя просто человеком, причем с весьма ограниченными возможностями. Высоты он никогда не боялся. Он всегда просто сознавал, что находится на определенной высоте. И сейчас в душе у него начал нарастать гнев на самого себя.

Страх должен уйти. Пусть затеряется в туманной дымке далекого детства. Если он позволит себе хоть чего-то бояться, ему никогда не достигнуть намеченной цели.

Он перебросил через перила и вторую ногу. Теперь лицо его было обращено к стене из прозрачных панелей. За ними, как он и рассчитывал, было темно, поскольку в это время на Ньютоне обычно ужинали.

Блейз, подобно какому-то длинноногому крабу, боком двинулся вперед, по пути то и дело перелезая через перила промежуточных балконов. По мере того как он продвигался все дальше и дальше, напряжение постепенно оставляло его. В конце концов он начал думать лишь об уступе, по которому переступали его ноги, и о панели, за которую держались его пальцы. Сказались его упорные занятия и высокая самодисциплина. Сейчас в мире больше не существовало ничего, кроме него самого и здания.

Он спокойно продолжал свой путь, пока какое-то тревожное чувство внезапно не остановило его.

Ощущение было довольно неопределенным, а не реакцией его натренированных органов чувств на что-либо конкретное. Тем не менее оно было реально, хотя и необъяснимо. Что-то вроде «чутья на сушу» – чувства, позволяющего морякам определять, что берег где-то неподалеку, хотя еще и скрыт за бесконечной линией океанского горизонта.

Блейз осторожно переместил ногу вперед, пытаясь определить какую-нибудь разницу в качестве поверхности уступа.

Но насколько он мог судить, и дальше поверхность была все такой же твердой. Тогда он протянул вперед руку, ощупывая панель.

И тут его пальцы скользнули в пустоту. Он внимательно посмотрел на кажущуюся по-прежнему сплошной поверхность панели.

Блейзу не составило труда определить, где же проходит граница между настоящей панелью и ее проекцией. При свете дня он сразу заметил бы разницу. Но даже и теперь она была вполне заметна.

Разграничительная линия, за которой начиналась трехмерная проекция. Но ведь если сменилась иллюзией панель, то и уступ под его ногами… Он снова как можно дальше вытянул ногу и коснулся уступа впереди, одновременно отклоняясь всем телом назад.

Поверхность оставалась твердой. По крайней мере там, куда доставала его ступня. Но над ним настоящей панели больше не было. Он вернул ногу в прежнее положение. Блейзу показалось, что уступ стал вдвое уже. Если он будет продолжать продвигаться и дальше, не имея возможности держаться за ажурную панель, а уступ вдруг тоже превратится в иллюзию… он посмотрел вперед, на тот балкон, который, по его мнению, был балконом зала Совета. Между ним и этим балконом оставался всего лишь один балкон.

Страх и неуверенность – плохие помощники. Проще всего было бы убедить себя, что интересующую его информацию можно раздобыть не подслушивая с балкона, а иным путем. Но это в любом случае следовало считать отступлением, а он в свое время дал себе обещание, что отступать не будет никогда. Сделай он это хоть раз, и у него появится соблазн поступить так же и в другой раз, потом еще, и вся его жизнь так и пройдет во временных на первый взгляд отступлениях, а цель останется недостижимой.

Блейз вспомнил, как шел по карнизу в прошлый раз и воспользовался своим «ки». Тогда он сумел убедить себя, что он лежит на плоской поверхности стены, глядя вверх на звезды.

Однажды ему это удалось. Может получиться и сейчас.

Мысль об этом была подобна свежему ветру, развеявшему туман сомнений, которые чуть было не возобладали над его стремлением к цели.

«Киосидзумеру», – подумал он.

Японское название того, что он собирался сделать, успокоило его. Снова давали себя знать тренировки. Блейз постарался отвлечься от уступа и панели и сосредоточиться на «хара» – самом центре тела. Он полностью сконцентрировался на этой единственной точке, расположенной чуть выше пупка. Это было подобно возвращению на твердую почву, откуда только все и виделось в истинном свете и обретало подлинные размеры. По телу разливалось внутреннее спокойствие. Он начал представлять, что «ки» – это средоточие его духовной сущности, которое теперь пребывало в «хара» – переместилось глубоко внутрь стены и прочно удерживает его. Потом «ки» переместилось еще глубже, и он усилием воли снова изменил ощущения – только теперь он не лежал на плоской поверхности, как тогда на Ассоциации, а лежал под углом, чувствуя себя очень удобно, как в шезлонге.

Блейз оторвал руки от панели и опустил их вдоль тела, прижав ладони к стене.

Так он постепенно добрался до следующего балкона, перелез через него, снова оказался на уступе, прошел по нему еще немного и наконец оказался у цели. Из зала через полуоткрытую дверь до него донеслись голоса. Вот только слов было не разобрать.

Через некоторое время Блейз снова почувствовал, что стоит на уступе. Внезапно его охватило то же самое чувство головокружения, которое чуть было не свалило его в душевой кабинке. Только на этот раз оно оказалось намного сильнее – просто убийственно сильным! Мир вдруг вихрем закружился вокруг него, и чувство равновесия исчезло.