"Джин Грин — Неприкасаемый" - читать интересную книгу автора (Горпожакс Гривадий)

Глава пятая. «Гориллы» и «помидорчики»

Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими «браунстоновскими» домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала «Серая гончая» и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет.

Чтобы запарковать свой «де-сото», Джину пришлось потеснить какой-то полуразвалившийся «шевроле-1956» и новехонький «альфа-ромео». При этом он не жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов.

Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички с надписью «Ту лет» — «Сдается». Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны.

На противоположной улице он заметил над нижним этажом четырехэтажного дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой. Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш повеса предпочитал самые шикарные «найтклабз», такие, как «Монсиньор», «Эль-Чико», «Шато Генриха Четвертого», «Чардаш», «Венский фонарь», «Латинский квартал», «Копакабана»…

МАНКИ-КЛАБ

БАР ЭНД ГРИЛЛ

АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ

ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР

Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом.

Джина не смутила наглухо закрытая дверь: в узкой щели меж тяжелых бордовых штор проглядывал электрический свет.

Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на себя массивную на вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь. Она оказалось запертой. Джин нажал большим пальцем на кнопку электрического звонка. Не слишком робко и не слишком властно. Приоткрылось вырезанное в двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как в фильмах о «ревущих двадцатых годах», о развеселых временах «сухого закона», когда наверняка в барах на этой улице торговали не молочным коктейлем.

— Ие-е-е? — вопросительно протянула, блеснув белками глаз, какая-то темная личность.

Джин понимал, что многое, если не все, зависело от его находчивости. Мысль лихорадочно работала.

— Мне сказали, что я могу сыграть здесь в покер на стоящие ставки, — сымпровизировал он, блеснув белозубой улыбкой, совсем такой, как на знаменитой бродвейской рекламе сигарет «Кэмел», на которой улыбающийся красавец пускает огромные кольца дыма.

— Кто сказал? — спросил бдительный страж Анджело Пирелли.

— Да один парень у нас в Фили, — небрежно бросил Джин, подражая невнятному, слэнговому говору киногангстеров.

Страж окинул Джина придирчивым взглядом: явно англизированный филадельфийский «саккер» — простак, маменькин сынок, ищущий острых ощущений в притонах Манхэттена. У такого денег куры не клюют. Что за беда, если Красавчик выпотрошит этого пижона!

— Как зовут того парня из Фили?

— Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, — на ходу сочинил Джин, наобум приставив кличку «Пайнэппл», что на жаргоне гангстеров означает «граната», к известной сицилийской фамилии.

— Ди-Пиза? — переспросил цербер Анджело Пирелли. — Слыхал, как же!.. О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб.

Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой лестницы в старомодный небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не меньше двадцати мужских шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар.

— Сядь и сиди, пока не позовут! — вдогонку сказал Джину привратник.

В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых духов. В мягко освещенном красноватым светом зале — около двадцати столиков на площади примерно в сорок квадратных футов — сидело дюжины полторы мужчин и почти столько же девиц. В силу своей неопытности Джин окинул оценивающим взглядом не первых, а последних. Это были фривольно одетые и сильно накрашенные красотки-блондинки с натуральными или крашеными волосами и «скульптурными» формами. Своих подружек гангстеры неизменно называют по имени Молли. И все же Джин удивился, когда к нему подошла, играя бедрами, одна из «скульптурных» блондинок и весело сказала:

— Хай! Я Молли. Ты мне купишь выпить? Сядем за стойку или за столик? Как тебя зовут?

— Джеральд…

— Поздравляю! Чудесное имя. — Она взяла его за руку. — Мне мартини, а тебе что?

— То же самое, Молли.

Она повела было его к одному из двухместных столиков в полуоткрытых кабинах вдоль стены, однако он вежливо, но твердо взял курс к стойке с рядом обитых красной кожей высоких круглых табуреток. Там можно было говорить с барменом и, кроме того, рассмотреть в зеркальной стене лица мужчин в баре.

Если девицы в этом заведении явно не принадлежали к организации «Герл-скауты США», то и мужчины не были членами общества трезвенников.

— Пару мартини, Рокки! — сказала Молли одному из двух барменов в белых форменных пиджаках с блестящими металлическими пуговицами и черными «бабочками». — Мне побольше вермута и льда и поменьше сахара, а тебе, Джерри?

— Покрепче — и двойной! — он со шлепком положил на отделанную хромом и пластиком стойку десятидолларовый банкнот. — Джин «Бифитер». Вермут только экстрасухой «Мартини и Росси». С долькой лимона.

Отвечая на несложные вопросы Молли, Джин осмотрел бар. Перед барменами стояла целая батарея разномастных бутылок с блестящими никелированными дозаторами. За их спинами играл огоньками, красками и бликами, отражавшимися в зеркалах, необозримый парадный строй бутылей, бутылок и бутылочек, как отечественных, так и иностранных. На специальной полке стоял включенный телевизор. Передавали какой-то старый «вестерн». Долговязый Гарри Купер мчался куда-то на своем голенастом коне…

Панно на стенах изображали обезьян, гоняющихся на манер сатиров за голыми нимфами. Судя по потрескавшейся и потемневшей краске, обезьяны и нимфы были написаны безвестным живописцем лет сорок тому назад. Возбужденные морды распаленных орангутангов резко контрастировали с бесстрастными лицами молча пивших в баре «горилл».[11]

Почти все они были на одно темно-оливкового цвета лицо, лицо явно латинского типа. Смуглые, черноволосые, с низкими бровастыми лбами и отливающими синевой челюстями. Тесные темные костюмы из лоснящейся легкой ткани «тропикл» с электрической искрой облегали мускулистые плечи и спины. Почти все сидели с тяжеловесной сосредоточенностью над своими стаканами, словно стремясь проникнуть в сокровенный смысл бытия. Странно и жутковато выглядели эти молчаливые «гориллы» в красноватой полутьме бара, рядом со скалящими рты обезьянами. Джин определенно предпочитал обезьян.

Бармен поставил перед Джином и его «помидорчиком»[12] два фужера с мартини, один — с долькой лимона, другой — с оливкой. Мартини получился излишне водянистым: слишком много вермута и сахара.

Бармен тут же со звоном выбил чек за два мартини, положил перед Джином сдачу с десяти долларов. Так делается только в дешевых барах. В «Рэйнджерс» всегда ждут, пока клиент кончит заказывать, прежде чем назвать ему сумму счета.

Да, в «Манки-баре» было все как в третьеразрядном «дайве» — кабаке.

Вплоть до кетчупа на столиках, календаря с голыми красотками за барменом, джук-бокса — платного автоматического проигрывателя — и сигаретного автомата в углу.

— Принеси-ка мне, Молли, пачку «Кул», — попросил Джин, пальцами пододвигая «помидорчику» четвертак.

Молли с улыбкой сползла с высокой вращающейся круглой табуретки, обнажив при этом не лишенную изящества ногу до черных кружевных трусиков.

— Ничего ножка, — тоном знатока заметил Джин.

— Другая точно такая же, — ответила Молли.

— Покажи!

— Потом увидишь!

Вихляя крутыми бедрами и ягодицами, она зашагала на тонких, как стилеты, каблучках к сигаретной машине.

— Скажи-ка, Мак, — обратился Джин к бармену, — Красавчик здесь?

Бармен хранил такой гордый и надменный вид, словно постоянно помнил, что, по крайней мере, один мэр великой атлантической метрополии — Бил О'Двайер — являлся в начале своей карьеры барменом.

— А кому это интересно? — загадочно спросил бармен, окинув Джина быстрым взглядом черных итальянских глаз.

Джин пододвинул дюйма на три в сторону бармена пятерку из сдачи.

— Да слышал я в Фили от верных ребят, что он большой любитель покера.

— Что-то я, парень, не видел тебя тут раньше, — колеблясь, проговорил бармен, вытирая полотенцем блестящий черный пластик.

— Как не видел! — усмехнулся Джин, пододвигая пятерку еще на дюйм. — Да уж целых десять минут, как я тут сижу. Я Джерри Кинг из Фили. Ди-Пиза посоветовал мне сыграть тут в покер.

— Вот твои сигареты, — сказала, подходя, Молли с пачкой ментоловых. — Возьми мне еще один мартини. Этот слишком сладкий и выдохся.

— Слышал, Мак, что сказала леди? — бросил Джин бармену. — А мне сообрази двойной скотч «Четыре розы».

— Я не леди, Джерри, — сказала Молли. Она повернулась на крутящейся табуретке так, что ее обтянутые нейлоном коленки коснулись его бедра. — А вот ты похож на джентльмена. Вдвоем мы составили бы дивный дуэт.

Кто-то сунул дайм — десятицентовую монету — в джук-бокс и нажал клавишу с названием одного из последних международных шлягеров. Из мощного динамика полились задорные, разухабистые звуки твиста в исполнении Чабби Чеккера.

— Обожаю Чабби, — со вздохом сказала Молли, — хоть он и негр. Ему, говорят, всего двадцать лет, и он поет сейчас почти рядом с нами — в «Пепермент-лаундж». Вот бы послушать, да туда фиг пролезешь!

Джин дотягивал свое двойное виски. В баре вспыхнуло вдруг два или три юпитера. Бармен выключил телевизор. Гарри Купер, онемев, ушел в темный экран, исчез. Из задней комнаты выбежала пухлая молодящаяся блондинка в громадных солнечных очках с оправой в форме крыльев экзотической бабочки, не менее экзотическом «гавайском» пляжном костюме и немыслимо широкой шляпе.

— Леди и джентльмены! — объявил хлыщеватый конферансье. — Бимба Брод из Голливуда. Самый большой бюст от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса! Сорок три дюйма! Талия — двадцать два дюйма!…

Стриптиз в такой ранний час? Впрочем, когда же еще смотреть стриптиз этим «гориллам»? Ведь все они, наверное, работают в «кладбищенскую» смену.[13]

Семейство человекообразных сразу же оживилось. Черные маслины глаз следовали неотступно за «стрипершей». Залоснились потом смуглые невыбриваемые лица Джин и тот, вращаясь, описал полкруга на табурете с новым стаканом в руке

— Тебе нравится эта корова? — ревнивым шепотом спросила Молли, дохнув на клиента запахом сен-сена.

— Видали мы «помидорчиков» и поаппетитнее, — ответил Джин, вспоминая стриптизы лондонского Сохо, парижского Пляс-Пигаля, Копакабаны, и Лангегассэ, и других столиц ночного мира.

«Стриперша» явно уповала не столько на свои перезревшие прелести и искусство танца, сколько на голую психологию. Впрочем, именно это и требовалось ее зрителям. Джин не удостоил бы ее и взгляда, если бы не привычное чудо, совершавшееся где-то в глубине его естества: охлажденное кубиками льда виски приятно скользнуло вниз, и вот словно расцветали внутри «Четыре розы», излучая блаженное тепло, и радость, и благолепие, лаская душу и сердце. Все сказочно менялось перед глазами: громилы-мафиози превращались в добродушных симпатичных парней, бар становился волшебным гротом, а вульгарная «стриперша» — прекрасной наядой, чье тело светилось розовым жемчугом.

Эти первые симптомы эйфории заставили Джина вспомнить о деле и о том, что спешить с выпивкой не следует.

— Слушай, Молли! — сказал он, чувствуя руку «помидорчика» у себя на бедре. — Мне обещали, что я сыграю с Красавчиком. Он еще не пришел?

— Красавчик заканчивает свой ленч, — ответила Молли, не спуская глаз со «стриперши», медленно раздевавшейся под твист, и поглаживая Джину бедро. — Утром играл в пул, а после ленча начнет в покер. А ты не купишь мне шампанского, Джерри?

Пластинка Чабби Чеккера кончилась. Кончился и первый акт двухактного номера. «Стриперша» осталась в одном красном в белую крапинку бикини. Словно переводя дух, джук-бокс вдарил шейк. Динамически вращая тазом, животом и бедрами в такт бешеной музыке, вспотевшая блондинка неутомимо трясла всеми своими загорелыми прелестями

«Стриперша» дразняще медленно расстегивала на спине пуговицу верхней половины бикини. «Гориллы» жадно подались вперед. Кое-кто, в ком сильнее заговорила горячая кровь неаполитанских или палермских предков, привстал. Один «горилла» судорожно глотнул. У другого слюна, пузырясь, потекла по вороненому подбородку. А джук-бокс наяривал:

Молли взяла ладонь Джина, поднесла ее к губам.

— Ты меня обманываешь, Джерри! — щебетала она. — Ты часом не из этих, не «маргаритка»?

Какой-то мафиози бросил к напедикюренным ногам женщины, бившейся в пароксизмах симулированной страсти, свернутую трубочкой пятидолларовую бумажку. Пример оказался заразительным. Со всех сторон посыпались зеленые трубочки Чтобы не отстать от других, Джин свернул в трубочку и швырнул «стриперше» десятку. Прибегая к этому убедительному аргументу, публика требовала, чтобы стрип-артистка не останавливалась на достигнутом, а перешагнула за границу установленных в штате Нью-Йорк законов благоприличия.

— Стрип! Стрип! СТРИП! — кричали темпераментные мафиози.

И зеленый дождь сделал свое дело. Закон был по срамлен. Глаза «горилл» лезли из орбит.

— Браво! Брависсимо! — взорвался зал. — Бис!

Но тут же, взвыв, замер шейк, потухли юпитеры, и «стриперша» уже в темноте собирала щедрую дань благодарной публики.

— Еще того же! — проведя пальцем за взмокшим воротником, кинул Джин бармену. — И не жалей, приятель, виски!

Огромные деревянные лопасти вентилятора на потолке месили душный воздух, насыщенный густым запахом мужского пота и алкоголя.

Все это было отвратительно, решил Джин. Впрочем. он, разумеется, не ожидал увидеть в этом гангстерском притоне что либо иное…

Тут только он заметил, что Молли куда-то исчезла.

Не успел Джин удивиться этому и приняться за новый стакан с «Четырьмя розами», как снова зазвучала музыка, на этот раз тихая, сентиментальная. Конни Френсис пела «Вернись в Сорренто», и не одна пара глаз с поволокой, черных, как лава Везувия, подернулась дымкой ностальгии, хотя вряд ли кто из присутствовавших граждан Нью-Йорка бывал в этом городе.

И вышла в полупрозрачном сиреневом пеньюаре из нейлона еще одна блондинка, молодая и стройная. Джин даже вздрогнул от неожиданности. Подумать только: это была Молли!

Она выплыла в перекрестке лучей юпитеров, не слишком умело вальсируя. Повернувшись к Джину, она подняла руку и пошевелила в знак приветствия пальцами. По всему было видно, что Молли не училась в знаменитом колледже розовых кошечек в Лос-Анджелесе, где будущих «стриперш» учат изящному раздеванию и элегантному обольщению. Но Джин отметил в ней много природной грации. Он пожалел, однако, что Молли приходится заниматься более чем сомнительным искусством, сочетая его с древнейшей на свете профессией, а в следующую секунду неожиданно для себя — какая нелепость! — он ощутил в груди укол ревности. Какое свинство, что Молли принуждена раздеваться перед этим стадом «горилл»! Нет, любовь и секс — это касается только двоих, а не толпы…

В этот момент кто-то постучал по его плечу.

— Вас ждут на третьем этаже! — тихо сказал бармен доверительным тоном и красноречиво потер пальцами невидимую бумажку.

— Спасибо, Мак!

Обычно Джин давал на чай ровно десять процентов суммы счета, но на этот раз пододвинул бармену оставшуюся в сдаче пятерку с мелочью и пошел к двери.

Молли заметила это и надула губы.

Эти мужчины…

У крутой лестницы, ведущей наверх, ему преградили путь двое. Таких громил у гангстеров называют «торпедами»: это мускулистые парни, обычно экс-боксеры или бывшие борцы, мастера рукопашного боя. У первой «торпеды» была маленькая головка на могучей шее, переходящей через покатые мощные плечи в бочкообразное туловище. Над маленьким поросячьим глазом красовался крест-накрест наклеенный пластырь. Рост — не меньше шести футов и пяти дюймов, вес — добрых триста фунтов!… Вторая «торпеда», калибром поменьше, рыжая, в веснушках, похожая на грубую копию мага баритона-саксофона Джерри Муллигана, была вовсе необтекаемой: под блестящей синтетической тканью костюма «тропикл» бугрились вздутые мускулы. Не озаренные интеллектом лица «торпед» не предвещали ничего хорошего. И, видно, отнюдь не случайно кто-то в баре подвернул на полную мощность громыхавший динамик джук-бокса.

— Хай, Марти! — сказала вторая «торпеда» Джину.

— Хай! — сказал Джин. — Только я не Марти.

— Слышь, Базз, этот хмырь говорит, что он не Марти.

— Йеп! — сказала первая «торпеда», подразумевая «да».

— А знаешь, Базз, почему он заливает, будто он не Марти?

— Ноуп, — ответил Базз, подразумевая «нет».

— Да потому, что он на прошлой неделе продул мне полсотни в пул.

— Я с вами никогда не играл в пул, — запротестовал Джин. — И всю прошлую неделю провел в Филадельфии!

— Брось трепаться, Марти! Гони полсотни.

— Послушайте, ребята!…

— Ну?

— Я вообще никогда в жизни не видел вас.

Левым кулаком Рыжий молниеносно ткнул Джина в солнечное сплетение, а правым хуком съездил по уху. Джин отлетел к стене и сполз по ней на каменную площадку, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Мотая головой, Джин неловко поднялся, держась за стену. Слабо размахнувшись, он наобум выбросил кулак в воздух. Рыжий легко уклонился от такого удара. Базз не желая остаться в стороне, обрушил на Джина свой увесистый кулак-кувалду. Но Джин, потеряв равновесие от собственного неудачного удара, отшатнулся, и кувалда лишь скользнула по плечу.

Большая «торпеда» вдруг расхохоталась неожиданно тонким голосом.

— Ну вот, Базз, — удовлетворенно усмехаясь, проговорил Рэд, — а босс боялся, что он переодетый полицейский или частный детектив. Просто безобидный паренек из колледжа. Пай-мальчик. Такой и мухи не обидит.

Он схватил Джина за руку, чтобы помочь ему удержаться на ногах, и жесткими шлепками ладони отряхнул его костюм.

— О'кей, парень. Может, ты и впрямь не Марти? Может, я обознался. Дуй наверх! Комната 3—Д. Пошли, Базз! Там Молли выступает.

И, ухмыляясь, «торпеды» валкой походкой направились в бар.

Шатаясь, потирая ухо и плечо, Джин медленно потащился вверх по лестнице, но, как только «торпеды» исчезли из виду, он зашагал пружинистым шагом сразу через три ступеньки.

За плотно прикрытой дверью с табличкой 3-Д слышались мужские голоса. Джин постучался. Дверь открылась на полфута.

— Ну? Что надо? — неприветливо спросила, выглядывая, еще одна «торпеда», на сей раз одноглазая, с черной повязкой, закрывавшей левый глаз.

— Я хотел сыграть в карты… — ответил Джин, потирая покрасневшее ухо.

— …и поскользнулся на лестнице, — усмехнулась одноглазая «торпеда». — Дьяволы! Сукины дети! Я давно говорил им ввинтить поярче лампочки. Входите, мистер! Вас тут ждут.

В небольшой прокуренной комнате, меблированной в стиле двадцатых годов, с викторианским гарнитуром, окрашенным белой эмалью, и выцветшими голубыми обоями, со старым механическим пианино в углу, за круглым столом, покрытым зеленым сукном, столом, стоявшим посредине под хрустальной люстрой, играли в покер четверо мужчин. Трое, смуглые и черноволосые, худощавые, были в рубашках, их пиджаки висели на спинках стульев. Четвертый — усатый — этот был, что называется, поперек себя шире — только что сорвал банк и небрежно засовывал в карман пачки долларов. Джин взглянул на него мельком. Незнакомец почему-то подмигнул ему, как старому знакомому, зажмурив один желто-серо-голубой глаз и смешно вздернув усом. Остальные повернули головы, чтобы взглянуть на вошедшего, а один, сидевший прямо напротив двери — он был похож на Рудольфо Валентино, — бархатистым голосом сказал, вернее пропел:

— Входите, входите, мистер Кинг. Так кто там в Фили направил вас ко мне?

— Ваш приятель Ди-Пиза.

— Ди-Пиза, Ди-Пиза… Что-то не припоминаю…

— Ну как же! Ди-Пиза, владелец ночного клуба на Брод-стрит!

— Мне пора! — сказал, вставая, усатый. — Мистер Кинг займет мое место. До скорого!

Он вышел, снова подмигнув Джину своим разноцветным глазом, круглый и крепкий, как туго надутый футбольный мяч. На пороге он снова на секунду задержался и снова со странным дружелюбием и таинственной доброжелательностью повернул к Джину свое лицо с крючковатым носом, сократовским лбом и красивой массивной челюстью.

— Ну что ж, садитесь! — мягко сказал мафиозо, смахивающий на Рудольфо Валентино. — Только предупреждаю: деньги на бочку.

Джин сразу узнал Красавчика, который вполне заслуженно носил свое прозвище. Он смахивал на давнего кинокумира эпохи Мери Пикфорд и Дугласа Фербенкса, первого в мире героя-любовника Рудольфо Валентино. Тщательно причесанные волнистые волосы, черные и блестящие, почти девичий овал лица, густые стрельчатые ресницы и прекрасные, кроткие, как у Бемби, глаза. От Красавчика сильно пахло духами. Его «музыкальные», унизанные бриллиантовыми перстнями пальцы годились для маникюрной рекламы. На нем был дорогой костюм итальянского покроя от Д'Авенцы и накрахмаленная вечерняя рубашка с «бабочкой».

— Садитесь, мистер Кинг! — повторил Красавчик, женственно грациозным движением поправляя у виска свои великолепные, жирно намазанные бриллиантином гофрированные волосы. — Я банкую.

Перед ним лежали дорогой платиновый портсигар, набитый итальянскими сигаретами «Мерседес», и платиновая зажигалка «Зиппо». В длинном платиновом мундштуке дымилась длинная сигарета.

— Благодарю вас, сэр! — почти подобострастно ответил Джин, пододвигая стул напротив банкомета.

На столе стояли стаканы с недопитым виски, пепельница с окурками сигар и сигарет.

По хрусткой серо-зеленой купюре, лежавшей перед игроками, Джин сразу увидел, что игра идет крупная, и все же он удивился, когда Красавчик томным голосом произнес:

— Прошу вас, мистер Кинг. Мы здесь не мелочимся: белые фишки — сотни, красные — пятисотки, синие — косые.

— Я возьму синих, — сказал, закуривая, Джин; он мастерски выпустил несколько колечек дыма, — на десять тысяч долларов.

У него не было с собой и сотни долларов. Точнее говоря, у него было ровно двадцать четыре доллара. Но ведь именно за эту сумму купил белый человек у индейцев остров Манхэттен.[14]

Он запустил руку за борт пиджака, будто бы для того, чтобы убедиться, что бумажник на месте. Пальцы дотронулись до рукоятки «вальтера».

А вдруг эти гангстеры потребуют, чтобы он выложил деньги на стол?

Красавчик и оба его партнера уставились на Джина. Глаза Красавчика скользнули оценивающе по элегантному костюму Джина (сшит с иголочки, триста долларов, не меньше), остановились на часах, запонках — золото, достоинством в двадцать четыре карата, тысяча долларов, не меньше.

— Получайте! — наконец сказал Красавчик подобревшим голосом.

Он отсчитал Джину десять синих фишек.

«Торпеда», сидевшая у зашторенного окна на подоконнике и по-поросячьи чесавшая спину о стенку, подплыла ближе к столу.

Красавчик не спеша перетасовал и раскинул карты. Джин достаточно хорошо знал игру, чтобы почти сразу убедиться, что и карты были краплеными, и банкомет был из той породы заядлых шулеров, которых в доброе старое время били подсвечниками, а на Диком Западе без долгих слов линчевали.

В своем притоне, в окружении подручных Красавчик Пирелли не собирался долго ломать комедию. Ему не терпелось общипать этого самонадеянного петушка из Фили, бог весть как залетевшего в «Манки-бар». Все козыри, разумеется, оказались у него в руках. У Джина не было никаких шансов выиграть в этой наглой шулерской игре.

И он проиграл. Продулся. Просадил в пять минут десять тысяч долларов. У Красавчика оказалось на руках четыре туза! Явно крапленая колода.

Действовать, однако, было еще рано. Больше всего Джину не нравилось, что «торпеда» стояла прямо за стулом Красавчика. Если Пирелли вскочит с места, то «торпеда» заслонит его, укроет от Джина.

— Я возьму фишек еще на десять тысяч, — сказал Джин, нервно кусая губы.

Красавчик постучал пальцами по туго натянутому зеленому сукну, прожженному во многих местах пеплом сигарет. Его партнеры уставились на Джина агатовыми глазами. На их губах появилась презрительная усмешка.

Один из них поднял и пригубил стакан.

— Деньги на стол, мальчик! — мягко сказал Красавчик.

— Потом рассчитаемся, — раздраженно проговорил Джин.

— Десять «джи» на стол, — еще мягче сказал Красавчик, мурлыча совсем по-кошачьи.

Одноглазая «торпеда» покинула свое место за спиной стула Красавчика и стала огибать стул Джина.

— Как хотите, — пожал плечами Джин и сунул правую руку за лацкан пиджака. Сунул медленно, нехотя, а вытащил мгновенно, вскочил, и, прежде чем Красавчик и его партнеры успели разглядеть пистолет в его руке, он рубанул рукоятью этого пистолета «торпеду» по темени.

— Руки вверх! — резко, повелительно скомандовал Джин еще до того, как «торпеда» с грохотом рухнула на пол.

Дуло «вальтера» смотрело Красавчику в переносье. Движением большого пальца Джин убрал предохранитель с красной точки.

Три пары рук повисли в клубящемся под люстрой табачном дыму. У одного из гангстеров от изумления отвалилась челюсть. Красавчик потемнел. Пальцы поднятых над головой рук угрожающе скрючились.

В комнате стало совсем тихо. Снизу, с первого этажа, доносились приглушенные звуки джук-бокса: раздевался еще какой-то «помидорчик». За окном провыла, удаляясь, полицейская сирена.

Глядя в загоревшиеся от бешенства глаза Красавчика, Джин вдруг понял, что тот колеблется на самой грани отчаянного решения: вот-вот ринется он очертя голову на Джина, на пистолет, и тогда Джину придется нажать на курок…

Теперь Красавчик не мурлыкал по-кошачьи. Теперь это был разъяренный тигр. И глаза у него были тигриные.

Джин еще никогда в жизни не убивал человека, но в эту минуту он нашел бы в себе силы, чтобы нажать на курок. Джин хотел этого и боялся… Именно Красавчик Пирелли стоял за Лефти Лешаковым. Может быть, он был только вторым в цепочке? Но если умрет Красавчик, цепочка может порваться навсегда и он, Джин, никогда не узнает, кто убил его отца. В «руку Москвы» он верил все меньше… Нет, если стрелять, то так, чтобы только ранить, только ранить, а не убить. Убивать Пирелли рано. Он еще должен заговорить. Но какой-то дьявол в Джине не хотел внимать голосу рассудка.

— Я пришел сюда, чтобы познакомиться с тобой, Красавчик, — медленно сказал Джин. — Говорят, ты самый красивый мужчина в Нью-Йорке. Говорят, что ты ходишь к лучшему дамскому парикмахеру и красишь ногти парижским лаком фирмы «Коти»…

Партнерам Красавчика, да и самому Красавчику казалось, что кулак Красавчика в один миг сотрет легкую усмешку на губах этого парня из Фили. Но боксерская реакция не подвела Джина. Сейчас он не играл в поддавки, не то что там, на лестнице, когда надо было убедить «торпед» Красавчика Пирелли, что он не предоставляет из себя никакой опасности, и тем получить право на вход в заветный номер 3—Д.

Тут же Красавчик ударил левой, вновь его кулак просвистел мимо уха Джина, пошевелив волосы на виске.

Джин уткнул дуло пистолета прямо в плиссированную рубашку Красавчика.

— Мне даже говорили, Пирелли, — сказал он, — что ты носишь дамское белье. Выше ручки, красавец мужчина, выше! И хватит темперамент показывать!

Красавчик посмотрел на него безумными глазами и снова поднял руки. Весь запал его гнева был истрачен. Везувий погас.

Что делать? Надо спешить: в любую минуту могут войти в дверь. Не спуская глаз с гангстеров, Джин запер входную дверь.

Джин давно заметил другую полуоткрытую дверь, которая, судя по всему, вела в спальню.

— В спальню — шагом марш! — скомандовал он. — Сначала вы двое! Потом ты, Красавчик. Ать, два! Ручки, ручки!..

Так и есть. Спальня с двумя застеленными кроватями. Джин сначала намеревался связать всех троих простынями, но тут он увидел платяной чулан. Крепкий, вместительный чулан с торчавшим в дверце ключом.

— Мордой к стенке! — снова скомандовал Джин. — Живо!

Начав с Красавчика, он быстро ощупал карманы гангстеров и бросил на одну из кроватей четыре пистолета; у Красавчика оказалось два пистолета: «кольт» калибра 45 и никелированный дамский пистолет марки «айвор-джонсон-кадет» калибра 22 с инкрустированным дулом и перламутровой рукояткой. Такие браунинги называют «джелоси ган» — «оружие ревности», так как им пользуются обычно ревнивые жены и любовницы.[15] И еще у Красавчика оказался небольшой, острый как бритва стилет в ножнах.

— Вы двое шагом марш в чулан! А ты, кара миа, пока останься. Нам надо поговорить по душам. Ведь ты мне еще не рассказал, у кого ты красишь волосы и завиваешься.

— Ты мне дорого заплатишь за это! — в бессильной злобе прошипел Красавчик.

— Конечно, заплачу, — весело заверил его Джин, левой рукой запирая за гангстерами дверцы чулана, — только назови мне адрес твоего салона красоты. — Он подошел почти вплотную к Красавчику. — И еще один адрес мне нужен: адрес Лефти Лешакова.

— Кто ты такой? Сыщик? Меня уже пять раз допрашивали в департаменте полиции. Даже арестовывали, но мой адвокат внес за меня залог…

— Где Лефти?

— Пошел ты к дьяволу!

— Не капризничай, Пиноккио! Слушайся своего дядюшку Карло, а то будет плохо. Где Лефти?

— Он исчез в ту же ночь.

— Куда исчез?

— Не знаю.

— Как и когда ты узнал о его исчезновении?

— В ночь убийства… Мой дежурный радист подслушал сообщение на полицейской волне…

— Врешь! Хочешь, чтобы я сделал из тебя котлету а-ля романа[16]?

— Клянусь мадонной! Я сам разыскиваю мерзавца.

По глазам Красавчика было видно, что он говорит правду.

Что же делать теперь? Пока все шло гладко, хотя никто, кроме авторов гангстерских фильмов и романов, не учил Джина, как обращаться с субъектами типа Красавчика Пирелли. Но что же дальше?

— Где Лефти? Отвечай, или я выпалю в тебя всю обойму!

— Не знаю! Иди к дьяволу!

— Но сначала я попорчу твою фотокарточку вот этой рукоятью!

— Я же сказал, не знаю. Может, сбежал с «трофеями», а может, попал в лапы Красной Маски[17].

— Красной Маски? Это еще кто такой?

— Никто не знает, кто он такой. Новый главарь пуэрто-риканской банды Меркадера. Мы воюем с ним уже два года.

— Что делал Лешаков, русский, у пуэрториканцев?

— В банду Красной Маски входит всякий сброд из Гарлема — негры с Гаити, испанцы, итальянцы, мексиканцы, китайцы, японцы-нисеи, финны. И русские…

— Где их штаб?

— Притон «Маргарита» в Гарлеме. Это в центре пуэрто-риканского района.

— Почему ты приказал Лефти убить этого русского?

— Это не моих рук дело. Я не видел Лефти целых две недели до убийства. Легавые подвергли меня допросу третьей степени, допрашивали с помощью детектора лжи и сами убеждены теперь в моей невиновности. Никто не может пришить мне это убийство.

И опять Джин видел по глазам гангстера, что тот не врет.

— Кто такой этот Лефти?

— Из ди-пи — перемещенных лиц. Был у немцев полицейским в Минске… потом служил у какого-то генерала Власова…

В этот момент кто-то постучал в дверь номера 3—Д.

— Спроси, кто это, и отошли его! — приказал Красавчику Джин, поднимая пистолет на уровень его глаз и кивком указывая на дверь спальни.

— Кто там? — громко спросил Красавчик, по-прежнему держа руки над головой.

— Ты чего заперся? — послышался за дверью раскатистый бас. — Это я — Анджело!

Брат Красавчика! Этот наверняка многое сможет понять по тону братца.

— У нас тут, понимаешь, игра в самом разгаре, — довольно естественно проговорил Красавчик, для убедительности жестикулируя руками над головой. — Иди вниз, я позвоню тебе.

— О'кей! — неуверенно, помолчав, сказал Анджело. Слышно было, как Анджело стал спускаться по лестнице. Скрипнули перила. Потом замер звук шагов.

— В чулан, приятель! — заторопился Джин, подталкивая Красавчика дулом пистолета. — А ну подвиньтесь, синьоры! В тесноте, да не в обиде. Только не спутайте Красавчика в темноте с Джиной Лоллобриджидой! И не забудьте посыпать себя нафталином, а то моль съест!

Заперев всю троицу в чулан, Джин подошел к двери номера, прислушался. Как будто все тихо. Снизу едва слышно доносились звуки рок-н-ролла.

Спрятав пистолет в кобуру под плечо, он вышел из номера.

На площадке второго этажа он лицом к лицу столкнулся с теми самыми «торпедами», которые оказали ему гангстерское гостеприимство. От Рэда и Базза, этих пожирателей пиццы и спагетти, за милю разило чесноком.

Джин приветливо улыбнулся им как старым знакомым.

— Вот вы где, ребята! Хай, Рэд! Хай, Базз! А мне так не хотелось уйти, не попрощавшись с вами.

Дверь одного из номеров (2—Б) была открыта настежь. Джин мельком увидел большую комнату с толпой мужчин, занятых странным на первый взгляд делом: все они, отчаянно дымя сигарами и сигаретами, внимательно изучали какие-то висевшие на стенах объявления. Юркие молодые люди сновали от телефонов к этим объявлениям, чтобы сделать какие-то пометки в их графах. Это было похоже на биржу или на воинский штаб.

— Ля Кукарача! — услышал он возбужденные голоса. — Ля Кукарача пришла первой!..

И Джин сразу догадался, что впервые в жизни видит подпольный штаб букмекеров, один из множества нью-йоркских центров незаконной игры на скачках.

Рыжая «торпеда» тут же пинком закрыла дверь и сказала:

— Тут не любят чересчур любопытных. Не остаться бы тебе, парень, без носа. Что там наверху? Почему Красавчик не позвонил вниз, чтобы мы тебя выпустили? Почему заперли дверь перед носом Анджело?

— Я проигрался в пух и прах и иду домой…

— Шагай наверх! Пока босс не скажет свое слово, мы тебя не выпустим. Верно я говорю, Базз?

— Иеп, — сказал Базз, как видно, всю жизнь обходившийся только двумя словами: «иеп» и «ноуп» — «ага» и «не-а».

Пожав плечами, Джин повернулся и поднялся на одну ступеньку, на две… «Торпеды» Рэд и Базз шли за ним, сунув правую руку в карман. Круто обернувшись через правое плечо, Джин мгновенно выхватил пистолет и со всего маха ударил Рыжего рукоятью в височную кость. Рыжий рухнул без звука на площадку. Еще один взмах, и дуло «вальтера» рассекло физиономию второй «торпеды» от скулы до подбородка. Взбеленившись, верзила пригнул голову и по-бычьи, замычав, кинулся на Джина. Тот грациозно шагнул в сторону, совсем как тореро на арене, и метко тюкнул по подставленному ему дегенеративному затылку.

«Торпеда» ткнулась носом в плинтус. Из рук гангстера выпал кистень. На мгновение в азарте боевой горячки Джину захотелось поднять этот кистень и одним ударом размозжить лапу бандита, но нет, врач-терапевт Джин Грин не мог ударить лежачего…

Расправа была короткой и почти бесшумной, но тут распахнулась дверь штаба букмекеров, и на площадку третьего этажа высыпали Красавчик и его соседи по платяному чулану. Дело явно принимало скверный оборот. Все пути отступления были отрезаны. Спереди и сзади наставили на Джина пистолеты. У него не оставалось никаких шансов на победу в огнестрельной схватке.

— Бросай оружие! — крикнул Красавчик. — Или мы будем стрелять!

Джин развел руками.

— Джентльмены! — сказал он укоризненно. — Стыдитесь! Что я вижу! Разве вы не знаете, что закон Сэлливана запрещает носить без разрешения огнестрельное оружие в штате Нью-Йорк! Будьте благоразумны! Последуйте моему примеру, — тут он бросил пистолет на площадку, — сложим оружие и выкурим трубку мира…

Но речь Джина была гласом вопиющего в пустыне.

На него навалились, скрутили руки.

— Обсудим наши разногласия, — добавил Джин, — в Совете Безопасности ООН…

Красавчик причесал свои великолепные волосы, спрятал расческу, поправил шелковый белый платочек с монограммой в нагрудном кармане идеально сшитого пиджака, который он уже успел надеть, улыбаясь нехорошей улыбкой и ласково потирая крепко сжатый кулак, не спеша подошел к пленнику.

— Я же знаю, джентльмены, — сказал Джин, — вы все, жертвы социальной несправедливости нашего великого общества, в душе милые и добрые люди!..

Отведя кулак на уровень плеча, Красавчик тщательно прицелился, избрав мишенью иронически улыбавшиеся губы этого чудака из Фили. Бац — и кулак пролетел мимо. Джин очень гордился своими белыми зубами и не собирался расставаться с ними. Но поскольку державшие его мафиози почти лишили его свободы маневра и он мог оперировать лишь шейными мускулами, один из перстней Красавчика, которые вполне заменяли ему кастет, вспорол Джину щеку чуть не до уха.

— Браво! Брависсимо! — усмехнулся Джин.

— Тащите-ка этого хлюста в мою комнату! — распорядился Красавчик, поправляя «бабочку». — И приведите в чувство наших нежных барышень — Рэда и Базза. Мне кажется, что им не терпится поболтать с ним.

— Знаешь что, кара миа, — заметил Джин, — ты очень дурнеешь, когда на лбу у тебя вздуваются эти вены. Это может помешать карьере в Голливуде.

«Гориллы» Красавчика втолкнули Джина в гостиную, как две капли воды похожую на ту, в которой Красавчик играл в карты. Но у Джина не было времени рассматривать комнату: один из гангстеров нанес ему сокрушительный удар между лопаток, рукоятью пистолета по хребту, другой, тоже пистолетной рукоятью, ударил по затылку. Джин ткнулся лицом в пол. На этот раз он не притворялся. Он словно нырнул в бездонную черную пропасть, и грохочущая багровая тьма окутала его со всех сторон.

…Он очнулся, когда кто-то из «горилл» вылил ему на голову пол графина воды. Голова гудела, будто чугунная. Тонкий, но крепкий шнур от гардин впивался в кисти связанных за спиной рук. Правый бок горел так, что Джин подумал, уж не сломаны ли у него ребра.

Прямо перед глазами он разглядел острые носки щегольских штиблет на высоком испанском каблуке. Красавчик хотел казаться выше, чем был на самом деле. Джину было больно ворочать глазами.

Красавчик пнул его в бок. Не обшиты ли сталью носки его полуботинок?

— Кто ты? Говори! — сказал Красавчик, отирая кружевным платочком с монограммой вспотевший смуглый лоб.

— Отгадай! — прошептал Джин. — Получишь конфетку.

Следующему удару позавидовал бы сам король футбола Пеле.

Джин вовремя напружинил мышцы, спасая свои ребра, крепко сжал зубы. От жгучей боли, разлившейся по всему телу, захватило дыхание.

— Кто ты? Сыщик? Полицейский? Или из банды Красной Маски?

— Отгадай!

— А ну, прислоните-ка этого остряка к стенке! — скомандовал, тяжело дыша, Красавчик. — И уберите ковер, а то в чистку не возьмут из-за кровищи.

Джин зорко наблюдал за Красавчиком из-под приспущенных век. И первый же удар Красавчика — прямой удар правой снизу — врезался в стенку.

Красавчик взвыл, сунул кулак в рот, стал дуть на него. На пушистых изогнутых ресницах, достойных Греты Гарбо, заблестели слезы.

— Ю невер лерн! — с довольной улыбкой проговорил Джин. — Ты ничему не научился!

Кусая губы, Красавчик снял два-три бриллиантовых перстня с правой руки. Джин вздохнул с облегчением: эти перстни могли заменить Красавчику кастет.

— Полотенце, быстро!

Один из его гангстеров кинулся в уборную, принес два полотенца. Красавчик отбросил махровое полотенце, намочил тонкое полотенце водой из графика, обмотал его вокруг кулака.

Он подошел к Джину, схватил левой рукой за волосы и стал молотить его лицо. Вскоре глаза у Джина заплыли, по подбородку из носа, изо рта побежала кровь, а Красавчик, дыша все тяжелее, все дубасил и дубасил по окровавленному, мокрому лицу.

— Кто ты? Как тебя зовут? Кто тебя подослал к нам?

Глухие, тяжкие, чавкающие удары сыпались один за другим. Лицо одеревенело, сделалось почти бесчувственным.

Кто-то из гангстеров — новичок, наверное, — судорожно икнул и, зажав руками рот, бросился, спотыкаясь о загнутый ковер, в уборную.

Другой гангстер неуверенно сказал:

— Послушай, шеф! Он уже ничего не чувствует. Он в обмороке.

Красавчик нехотя отошел, повалился в кресло, размотал розовое от крови полотенце. Грудь под накрахмаленной манишкой вздымалась. Не спуская тигриных глаз с Джина, он пытался отдышаться, потирая натруженный кулак.

Джин открыл опухшие глаза и усмехнулся. Усмешки не получилось: мускулы лица не слушались его.

— Ты ответишь за это, Красавчик, — сказал он. — Тебя пошлют вверх по реке и оденут в некрасивый серый хлопчатобумажный костюм.

Гангстеры переглянулись изумленно: ну и чудак этот парень из Фили, ну и орешек!

— Я убью тебя! — прошептал, вновь накаляясь главарь банды.

Он встал, снял пиджак, снял запонки, деловито засучил накрахмаленные манжеты.

— А тогда, — почти весело сказал Джин, — парикмахеру придется выбрить у тебя одно место на голове, другое на ноге, и посадят тебя на «горячее сиденье»[18].

— До этого тебе не дожить! — уверенно заявил Красавчик, снова наматывая на кулак мокрое полотенце.

Дверь распахнулась. Ввалились «торпеды». Те самые. Рэд и Базз. Глазами они сразу отыскали Джина. Красавчик встретил их вздохом облегчения.

— Отоспались? — спросил их Красавчик. — А мы вас тут заждались. Особенно мечтал о свидании с вами этот джентльмен. Я утирал ему слезы вот этим полотенцем.

— Дайте мне добраться до него! — прорычал Рэд. Головы Рэда и Базза были неумело перевязаны бинтами.

Вслед за Рэдом и Баззом в гостиную влетела и одноглазая «торпеда», незадолго до того нокаутированная Джином рядом с покерным столом. У этого гангстера голова тоже была перевязана. В ожидании приказаний он, сразу же начал тереться спиной о косяк двери.

— Ваш приятель, — сказал Красавчик своим «торпедам», — не очень-то разговорчив. Он просто невежлив. Не хочет сказать, кто он и кем подослан. Ну, вас-то он, надеюсь, послушает. Убери кистень, Базз. Это слишком веский аргумент. Пока мы не познакомились как следует, он нужен мне живой. Поговори с ним, Рэд!

Но Базз, нетерпеливый Базз, оттолкнул Рэда, сжал огромный, с боксерскую перчатку, кулак и богатырским свингом справа так хлобыстнул беспомощного Джина, что тот отлетел, проехавшись задом по полу, в угол гостиной и повалился на бок.

— Стоп! — закричал вдруг Красавчик. — Стоп, ребята!

Расталкивая своих «горилл», он бросился к Джину, опустился перед ним на колени.

Гангстеры в недоумении переглядывались: никак шеф рехнулся!

Но Красавчик знал, что делал. Когда Джин падал, у него задрался правый рукав пиджака и под манжетой блеснул золотом неширокий браслет. Не простой браслет, а браслет, удостоверяющий личность его носителя. Один из тех «идентификационных» браслетов, которые сейчас в большом ходу.

Джин, едва очнувшись от «аргумента» Базза, неожиданно для себя увидел прямо перед собой до тошноты красивую физиономию Притти-Бой Пирелли и среагировав мгновенно, дав волю своим чувствам. Что было силы боднул он Красавчика головой, и тот, схватившись за расквашенный нос, с воем шлепнулся на пол и забрыкал в воздухе ногами. Придя в себя, он утерся кое-как своим мокрым полотенцем и крикнул, хлюпая носом:

— Рэд! Базз! Взгляните-ка на его браслет!

Базз схватил могучими лапами Джина за горло. Рэд дернул кверху связанные руки Джина.

— Этот парень — Юджин Грин, — торжествуя, объявил Рэд

— А его адрес? — садясь в кресло, нетерпеливо спросил Красавчик. — Адрес?

— Семнадцать, Ист Тринадцатая улица, Нью-Йорк-сити, шеф!

С минуту Красавчик сидел молча, сосредоточенно, машинально доставая сигарету из пачки. Потом вдруг вскочил.

— Мама миа! — закричал он, бешено жестикулируя. — Да ведь это… Юджин Грин!… Семнадцать, Ист Тринадцатая улица!.. Ну конечно!.. Грин и Гринев!.. Так вот почему он интересовался Лешаковым! Ребята! Он сын того русского эмигранта, которого пришил Лефти! Все ясно: этот щенок решил сам заняться расследованием убийства отца и, как та муха, пожаловал к пауку! Тем хуже для него! Мы отправим его вслед за папой! Этот сукин сын не только мне нос расшиб — у меня шатаются передние зубы!

Он подошел к Джину, ткнул в рот незажженную сигарету.

— Но кто тебе, парень, дал мой адрес?

— Я прочитал твое объявление, кара миа, в брачной газете, — ответил неунывающий Джин. — И понял, что тебе не терпится выйти замуж.

— Рэд! Базз! — позвал на помощь Красавчик. — Вложите-ка ума этому сумасшедшему!

«Торпеды» ринулись к своей жертве, но Красавчик внезапно пересмотрел план действий, достав из кармана золотую зажигалку марки «Зиппо».

— Одну минуту, ребята! — воскликнул Красавчик. — Пожалейте кулаки! Есть идея! Держите его покрепче!

Подойдя на расстояние вытянутой руки к Джину, он поднес зажженную зажигалку под его подбородок. Язычок пламени лизнул кожу. Джин дернулся, резко втянул подбородок. Пламя опалило, окрасило копотью губы.

— Помните, ребята, это чудное танго «Кисс оф Файер» — «Огненный поцелуй»? Ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля!

У Красавчика, надо отдать ему должное, был приятный тенор.

— Итак, запахло жареным! — сказал Красавчик. Джин облизнул обожженные губы и вдруг плюнул Красавчику в лицо, прямо в его безобразно распухший нос.

Тот взвизгнул дискантом, убрал зажигалку, вытер нос, выхватил из кармана никелированный дамский браунинг.

— Мы слишком долго возимся с этим сукиным сыном! — зловеще произнес он, взводя пистолет.

Одноглазый и тот перестал чесаться, замер выжидательно, глядя на Джина глазом, черным, как зрачок браунинга.

Дверь распахнулась. На маленьких ножках вкатился Анджело Пирелли. Джин узнал его по раскатистому басу. Коротышку Анджело за глаза нередко называли «Литтл Энджел» — «Маленьким Ангелом».

— Но-но! Только не здесь, мальчики! — сказал он, кинув испуганный взгляд на Джина. — Слушайте! Мы нашли Лефти!

— Не ори ты! — рявкнул на брата Красавчик, стыдливо прикрывая ладонью нос. — Выйдем!

За братьями Пирелли немедленно вывалились из номера и остальные «гориллы». Всем, как видно, не терпелось узнать, как и где отыскался Лефти Лешаков.

Как только за последним из них захлопнулась дверь, в номере раскрылась другая дверь — прорезанная в стене, обклеенная обоями дверь потайного лифта, встроенного между гостиной и спальней. Из этой двери вышла, осторожно озираясь, Молли, вполне одетая.

— Ай! — удивленно проговорил Джин, сидя со связанными руками у стены. — Какая приятная неожиданность! Мне, право, жаль, беби, что я не досмотрел до конца твой номер.

— Я вижу, Джерри, что у тебя были дела посерьезнее. Они ушли?

— Увы! Только вышли.

— Как всегда, они обыграли простачка, а простачок заупрямился. Так, Джерри?

— Это что, интервью для вечерней газеты?

— Я слышала внизу о том, как ты разделался с Красавчиком, а потом с Рэдом и Баззом. Ты мне определенно нравишься, парень.

— Но ведь ты девушка Красавчика.

— О да! И я давно мечтала расплатиться с ним. Обычная история из комиксов: бедная, но смазливая девушка едет искать счастья в большом городе. Красавчик подобрал меня без гроша денег на Пенсильванском вокзале. Потом привел сюда, как многих других, в этот номер, уложил в кроватку. А ночью, когда я уснула, он поднялся снизу из бара по этому лифту. Во времена «сухого закона» этот лифт был «немым официантом», доставлял спиртное в номера, где гуляли политиканы из Таммани-холла. Но я заболталась…

— Да, Молли! Тебе лучше уйти отсюда.

Девушка подошла ближе, быстро опустилась на колени…

— Я стояла за стенкой в лифте и слушала, ждала… Хотела перерезать веревку, освободить тебя. Но там внизу полно ребят! На, возьми вот это. — Она достала из-за чулка стилет. — Это нож Красавчика. Я нашла его в номере наверху. Может быть, он уравняет твои шансы.

— Надрежь веревку, Молли! Только так, чтобы не заметили.

Голоса за дверью сделались громче.

— А теперь сунь его мне за носок на правой ноге! — сказал Джин. — Вот так! Спасибо за подарок. Не понимаю только, почему ты это делаешь для меня.

— Чудак! Когда я ехала в большой город, я мечтала там встретить как раз такого парня, как ты, мой рыцарь!

Она легко поцеловала его в щеку. Вот так «помидорчик»!

— Уходи, Молли! Уходи!

И Молли исчезла быстро и бесшумно, как привидение.

Обожженные губы Джина растянулись в кривой улыбке.

Эти женщины!