"Пародии. Эпиграммы." - читать интересную книгу автора (Архангельский Александр Григорьевич)

ПОЭТЫ

Анна Ахматова

МУЖИЧОК С НОГОТОК

(Пародия взята из книги

"Советская литературная пародия")

Как забуду! В студеную пору Вышла из лесу в сильный мороз. Поднимался медлительно в гору Упоительный хвороста воз. И плавнее летающей птицы Лошадь вел под уздцы мужичок. Выше локтя на нем рукавицы, Полушубок на нем с ноготок. Задыхаясь, я крикнула: — Шутка! Ты откуда? Ответь! Я дрожу! — И сказал мне спокойно малютка: — Папа рубит, а я подвожу!
ОКТЯБРИНЫ

1. В. Казин

Плывут, звеня весенним звоном, льдины, И вторит им души моей трезвон. Сегодня утром был я приглашен И вечером пойду на октябрины. Жизнь без детей для многих очень тяжка И страшна, как любовная тоска, Но мой любимый дядюшка-портняжка Семен Сергеич — произвел сынка. Ах, дядюшка! Какие только штуки, Придя ко мне, не вытворяет он! То вдруг мои разглаживает брюки, То из бутылки тянет самогон. Ах, дядюшка! Но вы его поймете И не осудите профессии недуг, Тем более что очень часто тетя Озлясь швыряет в дядюшку утюг. Плывут, звеня весенним звоном, льдины, И вторит им души моей трезвон. Сегодня утром был я приглашен И вечером пойду на октябрины.

2. Н. Асеев

Прежде Крестили: Поп — Клоп Ново рожденного Хоп, Хлоп В чашу С водою. Куп, Хлюп. Живо Плати Руп. Сказал Рабочий Класс: — Пас! Старое Ерунда-с, Да-с. Крестят Только Рабы Лбы. Новый У нас Быт. Если Жена Родила Дочь, Вмиг Уведи ты От зла Прочь. Беги В ячейку Во всю Мочь. Голову Не морочь. Там Агитатор Сов Поп Живо Отпустит Слов Скоп. Проинструктирует Твой лоб, Велит Агитпроп. Прежних Дней Поповство Отринь. К черту Церковь И ладана Синь. Нам Не надо Рабов И рабынь. Впредь Детей Октябринь!

3. В. Маяковский

Вам — сидящим в мещанства болоте, Целующим пуп у засохшего попика! Оббегайте землю, если найдете Такое на полюсах или на тропиках. Завопит обыватель истошным криком: — Жена родила! — и в церковь ринется, А я, Семену Родову в пику, В любой ячейке готов октябриниться. Плевать на всех идиотиков, Жующих жвачку в церковном доме! Других октябрин вы не найдете — Нигде кроме как в Моссельпроме!

"Крестьянский" поэт

Ветер с изб разметает солому И качает вершины осин. Веселиться кому-то другому, Мне сегодня не до октябрин. Ах, зачем народился парнишка; Значит, муж целовался с женой. Ну а мне- одинокому — крышка. Октябрины справляю в пивной. Гармонист раздувает гармошку, Штопор вытащил пробку, как зуб. Я прильну поцелуем к окошку Штемпелеванной мягкостью губ. Октябрины! Тоска разливная! Не найти мне родного угла. Моссельпромовская пивная, До чего ж ты меня довела!
К СЕЗОНУ ЗАГРАНИЧНЫХ ПОЕЗДОК Порою приятно исследовать мир Не только по книжным страницам. И наши поэты parti de plaisir Свершают по всем заграницам. На новый, еще не изведанный румб Маршрут променявши московский, В Америку едет, как древле Колумб, Маститый поэт Маяковский. В Италию, в Рим, Муссолини на страх, Спешат неразлучною парой — Лирический Жаров с гармошкой в руках, А Уткин Иосиф с гитарой. Прозаики тоже не дремлют — шалишь! Им путь не заказан под солнцем. Никулин и Инбер стремятся в Париж, Пильняк — к желтолицым японцам. Зозуля свершает рекордный пробег В родные края Бонапарта. И пишут потом впечатленья для всех Вдали от советского старта. Одни предпочтенье статьям отдают, Другие — возвышенной оде. Родным и знакомым послания шлют В таком приблизительно роде:

В. М а я к о в с к и й

Пропер океаном. Приехал. Стоп! Открыл Америку в Нью-Йорке на крыше. Сверху смотрю — это ж наш Конотоп! Только в тысячу раз шире и выше. Городишко, конечно, Москвы хужей. Нет Госиздата — все банки да баночки. Дома, доложу вам, по сто этажей. Танцуют фокстрот американочки. А мне на них свысока наплевать. Известное дело — буржуйская лавочка. Плюну раз — мамочка-мать! Плюну другой — мать моя, мамочка! Танцуют буржуи, и хоть бы хны. Видать, не привыкли к гостю московскому. У меня уже не хватило слюны. Шлите почтой: Нью-Йорк — Маяковскому.

А. Жаров

Итак, друзья, я — за границей, В Италии, в чужой стране. Хотя приятно прокатиться, Уже, признаться, скучно мне. Влечет к советским ароматам, Но мы придержим языки. На всех углах за нашим братом Следят монахи и шпики. И я тянусь к родному долу, Тоскую по Москва-реке. Поют фашисты баркаролу На буржуазном языке. Чудной мотив! Чудные танцы! Здесь вообще чудной народ! Живут в Сорренто итальянцы, А вот у нас — наоборот!

И. У т к и н

Милое детство бывает сто раз. Молодость — повторима. Тетя! Пишу письмецо для вас Прямо из самого Рима. Рим — это, знаете, — город такой, Около города Пармы. Здесь на базаре не городовой, А прямо-таки жандармы. Здесь хотя и фашистский режим, И угнетаемых скрежет, Но, к сожалению, что б я так жил, Теток пока не режут. Вы понимаете? Что за страна! Это же прямо слякоть! Если тетина кровь мне нужна, Что же — прикажете плакать? Тетя! Прошу не грозить мне тюрьмой И не считать за невежу. Вас я, как только вернусь домой, Честное слово, Дорежу!

Н. Адуев

ИЛИ Я, ИЛИ ИЛЬЯ?

Снаряд был собран на французском заводе

И выпущен из польского орудия.

(Адуев. "Товарищ Ардатов". Повесть-гротеск)

Гротеск был срифмован в Москве и Ленинграде

И выпущен издательством «федерация».

Конечно, не для того, чтоб шесть лет на складе

Мертвым грузом в подвале валяться.

А также не для того, чтоб какой-нибудь гусь

Обругал и облаял его в доску.

И повесть, высвистывая лихо: "Иззздаюссссь!",

Рассыпалась по книжным магазинам и киоскам.

………………………………………………………………………..

Когда автор увидел гротеск,

Он сказал, вспоминая труд исполинский:

— Бумага и шрифт ничего себе. Тэк-с.

Но кто написал — я или Сельвинский?

Если я — почему Сельвинского слог?

Если он — почему на обложке моя фамилия?

И-н-т-е-р-е-с-н-а-я д-и-л-е-м-м-а! (Пауза. Вздох.)

Или я, или Илья? Или — или.

Д. Алтаузен

ПЛАНШАЙБА

(Отрывок из поэмы)

Ударник, ДРУГ! Тебе — Литература! Иди И Пой Инду стриальный Класс! Пускай Звенит Стихов Фио ритура! Пускай Гудит Романсов Контрабас! Пощупай Пульс! Сто Пятьдесят Ударов! Стихи Текут Длиннее Длинных Рек! И Ты Пиши Не Так, Как Пишет Жаров! Учись Писать, Как Пишет Старый Джек! Друзья! Мои! Юнцы! Ребята! Парни! Кому Сегодня Только Надцать Лет! Стекольщик! Столяр! Вообще Ударник! Моей Поэзии Вручаю Вам Кларнет! Довольно Клятв! Пойдем Отныне Вместе! Ударник, ДРУГ! Клянусь! Клянусь Тебе! В моем Тысяче строчном Мани фесте Указан Путь К план шайбам И Борьбе!!

П. Антокольский

ПОЭТ Мать моя меня рожала туго. Дождь скулил, и град полосовал. Гром гремел. Справляла шабаш вьюга. Жуть была что надо. Завывал Хор мегер, горгон, эриний, фурий, Всех стихий полночный персимфанс, Лысых ведьм контрданс на партитуре. И, водой со всех сторон подмочен, Был я зол и очень озабочен И с проклятьем прекратил сеанс. И пошел я, мокрый, по Брабанту, По дороге вешая собак. Постучался в двери к консультанту И сказал, поклон отвесив, так: — Жизнь моя — комедия и драма, Рампы свет и пукля парика. Доннерветтер! Отвечайте прямо. Не валяйте, сударь, дурака! Что там рассусоливать и мямлить, Извиняться за ночной приход! Перед вами Гулливер и Гамлет. Сударь, перед вами Дон-Кихот! Я ландскнехтом жрал и куролесил, Был шутом у Павла и Петра. Черт возьми! Какую из профессий Выбрать мне, по-вашему, пора? И ответил консультант поспешно, Отодвинув письменный прибор; — Кто же возражает? Да. Конечно. Я не спорю. Вы — большой актер. Но не брезгуйте моим советом — Пробирайтесь, гражданин, в верхи. Почему бы вам не стать поэтом И не сесть немедля за стихи? Внял я предложенью консультанта. Прошлое! Насмарку! И на слом! Родовыми схватками таланта Я взыграл за письменным столом. И пошла писать… Стихи — пустяк. Скачка рифм через барьер помарок. Лихорадка слов. Свечи огарок. Строк шеренги под шрапнелью клякс. Как писал я! Как ломались перья! Как меня во весь карьер несло! Всеми фибрами познал теперь я, Что во мне поэта ремесло. И когда уже чернил не стало И стихиям делалось невмочь, — Наползало. Лопалось. Светало. Было утро. Полдень. Вечер. Ночь.

Н. Асеев

О ВОРОБЬЕ Беспечною птичкою жил воробей, О свежем навозе чирикая. И вдруг — приказ: воробей, не робей, Революция прет великая. Эта весть хлестнула его, как плеть. Манером таким и этаким Он стал моментально хвостом вертеть, Упруго прыгать по веткам. Он думал: "Собой весь мир удивлю. Хоть ужас и колет иголкою, Но я, до отказа разинувши клюв, Стальным соловьем защелкаю". И вот, войдя в поэтический раж, Ища соловьиной известности, Вспорхнул воробей на девятый этаж, Чтоб грянуть по всей окрестности. Вспорхнул, но в дыму фабричной трубы, Вонзившейся в небо пикою, Сказал он: "Видать, не уйти от судьбы, Простите, я только чирикаю!"
МОЛОДЯНЕ Что же мы, где же мы? Неужто жить невежами? Неужто быть несвежими, Не прыгать ввысь? Неужто мы не юноши? А ну-ка, разом сплюнувши На лысины и проседи, становись! Без вычурности, ячества Покажем-те качество. Тир-лим-пом-пом, покажемте-ка В спорте класс. А ну, нажмем на мычество, Наляжем на количество, Чтоб розовая молодость Из пор текла. Неужто накрепь врыты мы Седыми и небритыми? Неужто наши бицепсы — Уйди-уйди? А ну-ка, диафрагмою Нажмем на песню храбрую. А ну-ка, басом-дискантом Запев ряди, Чтоб звуки были искренни, Мажорны и не выспренни, Выпархивали искрами Из всех грудей. А нуте, ну-ка, нуте-ка, Без зашея и прутика, Без ноканья и кнутика Мо-ло-дей!

И. Батрак

СОЛОВЕЙ И БАСНЯ В одном саду Жил средь ветвей Певец пернатый — Соловей. Не даром он Солистом назывался. "На тысячу ладов Тянул, переливался". То щелкал, то свистал И вдруг Внезапно перестал. Тут все, конечно, удивились И в сад гурьбою устремились, И видят — на траве Под сению ветвей Лежит безгласный соловей. — Но почему?! — Тут все вскричали хором, На труп певца Воззрясь с укором. Ответил старый грач: — Я констатирую, как врач, Наличье преждевременной Кончины От нижеупомянутой Причины: Да будет соловью Земля, как пух, легка! Он скушал басню Батрака! Мораль ясна, И вы ее поймите; Не всякой басней Соловья кормите.

А. Безыменский

О КОМСОМОЛЕ Кто о чем. Парнишки о поле, У девчат на уме кино. Ну, а я Все о нем — Комсомоле Сочиняю Поэмы Давно. Комсомол — не простая штука. Не осилишь, Кишка тонка. Комсомолье — гранит Плюс наука, Плюс райком, Учраспред и Це-Ка. И когда катаюсь на лыжах, И когда играю в футбол, Мне всего согласованней, ближе Этот самый Мой Комсомол. Пусть буржуи ездят на форде, Я вобью им осиновый кол, Каждый день В мажорном аккорде Воспевая Тебя, Комсомол!
ПРОРЫВНАЯ-КОЛЫБЕЛЬНАЯ С грязью каверзной воюя, Песню новую спою я. Дорогой станочек мой, Не хочу идти домой.

(А. Безыменский. "Песня у станка")

Спи, станочек, мой сынок, Спи, сыночек мой, станок. Песню новую спою, Баю-баюшки-баю. Мой станочек дорогой, Что ты дрыгаешь ногой! Головы нам не морочь! Уходи, прогульщик, прочь. Ты, ударник, приходи, Мой станочек разбуди. Мой станочек чист, красив, Ликвидирует прорыв. Ты мой мальчик, ты мой пай, Промфинпланчик выполняй. Баю-баюшки-баю, Баю детоньку мою.
АХ, ЗАЧЕМ ЭТА НОЧЬ…

Перо. Чернила. Лист бумаги.

Строка: "Обкому ВКП…"

(А. Безыменский. "Ночь начальника политотдела")

Пол. Потолок. Четыре стены. А если правильно — стены. Стол. Стул. Окошко. Свет Селены, А по-колхозному — луны. Ночь. Небо. Звезды. Папка «Дело». Затылок. Два плеча. Спина. И это значит — у окна Мечтает начполитотдела.

Сколько в республике нашей чудес! Сеялки, веялки, загсы, косилки. ГИХЛ, МТП, МКХ, МТС. Тысячи книг — в переплетах и без, Фабрики-кухни, тарелки и вилки. Сотни поэм и километры строк. Сядем, товарищи, если не ляжем, Ночь понеспим, а поэта уважим, Притчи послушаем, перерасскажем, Выполним бодро нелегкий оброк.

Ax, зачем эта ночь Так была коротка! Эту ночь я не прочь Растянуть на века.

Хорошо любить жену И гитарную струну, Маму, папу, тетю, — ну И Советскую страну. Хорошо писать стихи О кремации сохи, Выкорчевывать грехи Тещи, свекра и снохи. Ты строчи, строчи, рука, За строкой лети, строка. Для поэта ночь легка, Для поэмы — коротка.

Хорошо теперь поспать бы, Но нельзя сегодня спать. Напоследок справим свадьбы, А потом заснем на-ять. До утра плясать мы будем, Выполняя свадьбы план. Две гитары, буйный бубен, Балалайка, барабан, Мандолина и фанфара, Три гармони и дуда. И пошла за парой пара Рать колхозного труда. Гром великого оркестра Раздается под луной. Льются звуки румбы «фьеста», Звуки польки неземной.

Начполит, скрывать не стану, В честь невесты и родни Выпил рюмочку нарзану, Ну, а кроме — ни-ни-ни…

Трудодни! Трудодни! Трудодни! Трудодни!

Да. Поэма — вещь серьезная. Призадуматься велит…

Только знает ночь колхозная, Как мечтает начполит!

Д. Бедный

ОБО ВСЕМ ПОНЕМНОЖКУ:

ПРО МЕЙЕРГОГОЛЕВСКОГО «РЕВИЗОРА»

И ЗЛОВРЕДНУЮ ГАРМОШКУ

Надоело писать о старом хрене, Мистере Чемберлене. Подумаешь, только и света в окошке! Напишу-ка я, братцы, о гармошке. Гармонь в настоящий момент — Самый зловредный инструмент. Куда ни плюнешь — в театр ли, в киношку, — Везде попадешь в гармошку. На гармошках всюду наяривают, О гармошке на диспутах разговаривают, Все за гармошкой увиваются. На гармошке спят, гармошкой укрываются. Намедни прохожу мимо пивной, Слышу — играют на гармошке губной. Ну, как тут, братцы, не закричать: — Откуда такая мода? Караул! Не могу молчать! Гармошка — опиум для народа!! А все мейерхольдовские чудачества, От него все качества. Мало ему от «Кирпичиков» разора, Взялся за «Ревизора». Обкорнавши его по листику, Развел на сцене кукольную мистику! Показал мейергоголевскую биомеханику, Посеял в публике панику, Поддался мистической блошке. Хлестаков и тот играл на гармошке! А ежели не играл, так вдвойне беда, Потому — чиновничья балда. Недаром такие речи ведутся: Был бы «Ревизор», а Мейерхольды найдутся!! * Играйте, голубчики, кто на чем, А я тут, ей-ей, ни при чем.

Н. Браун

СЛОВО О СЛОВЕ От головы до самых пят, От первой до последней точки Я вострых слов оптовый склад. Они во мне, как сельди в бочке, Как негде яблоку упасть, Как "нет местов", как окрик «слазь». Слова отборного калибра, Суффиксов высшие сорта, На щуп, на нюх, на вылиз выбрав, Выталкиваю изо рта. Гортани вышагав траншею, Слова слетают с языка. Я их выторкиваю в шею Ходячим поршнем кулака. Чтоб на зубах слова не вязли И выметались вперепрыг, Я мажу их эпохи мазью И чищу гуталином рифм. Я страсть серчаю. Я озлоблен На лириков, сверчков печей. Я оглоушу их оглоблей Моих взрифмованных речей. Сметя ораторов застольных, Как щуплый сор, как хлипкий хлам, Интеллигентов малахольных Я словом бью по кумполам. И как бы злыдни ни старались Заткнуть мне глотку — черта с два! — Мое оружье — über alles — Слова, слова, слова, слова.

М. Герасимов

ЖЕЛЕЗНОЕ ЖЕЛЕ Мой лоб — стальной! Мой нос — чугунный! Мой мозг — железистая печь! Ремней железных шепот струнный — Моя мозолистая речь! Не страшен мне железный холод В огне железного труда. В моих руках железный молот, В груди — железная руда. Пылает горн, грохочет дизель В дыму железной кутерьмы. И я, как поп в железной ризе, Пою железные псалмы.

М. Голодный

АВТОМОСТ Ежедневно меня баламутит Мой ни с чем не сравнимый стих. Он родился со мной в Бахмуте, Я — во-первых, Он — во-вторых. И поэтому он мне дорог С той поры, Как мать родила. Но развитию Автодора Не слова нужны, а дела. Почему не заняться делом И найти подходящий пост? И решил я — В общем и целом — Превратиться В рифмованный мост. Не хотитца ли вам пройтитца? Интересно, черт подери! Вот проходят по мне девицы — Мани, Маши, Маруси, Мари. Я лежу умиленный, кроткий, Давят ребра мне каблуки, И от медленной их проходки На щеках у меня синяки. Я лежу и подошвы считаю Всех поэтов, идущих по мне, И, рифмично скрипя, мечтаю О конях и гражданской войне. Лошадиный и пешеходный Не дает мне покоя стук. И с тобою, мой стих голодный, Мы прости-и-имся на-а мо-осту-у-у.

А. Жаров

МАГДАЛИНИАДА Мне снится, снится, снится, Мне снится чюдный сон — Шикарная девица Евангельских времен. Не женщина — малина, Шедевр на полотне — Маруся Магдалина, Раздетая вполне. Мой помутился разум, И я, впадая в транс, Спел под гармонь с экстазом Чувствительный романс. Пускай тебя нахалы Ругают, не любя, — Маруся из Магдалы, Я втюрился в тебя! Умчимся, дорогая Любовница моя, Туда, где жизнь другая, — В советские края. И там, в стране мятежной, Сгибая дивный стан, Научишь страсти нежной Рабочих и крестьян. И там, под громы маршей, В сияньи чюдном дня, Отличной секретаршей Ты будешь у меня. Любовь пронзает пятки. Я страстью весь вскипел. Братишечки! Ребятки! Я прямо опупел! Я словно сахар таю, Свой юный пыл кляня… Ах, что же я болтаю! Держите вы меня!

Н. Заболоцкий

ЛУБОК На берегу игривой Невки — Она вилась то вверх, то вниз — Сидели мраморные девки, Явив невинности каприз. Они вставали, вновь сидели, Пока совсем не обалдели. А в глубине картонных вод Плыл вверх ногами пароход. А там различные девчонки Плясали танец фоке и трот, Надев кратчайшие юбчонки, А может быть, наоборот. Мужчины тоже все плясали И гребнем лысины чесали. Вот Макс и Мориц, шалуны, Как знамя подняли штаны. Выходит капитан Лебядкин — Весьма классический поэт, — Читает девкам по тетрадке Стихов прелестнейший куплет. Девчонки в хохот ударяли. Увы, увы — они не знали Свои ужасные концы: К ним приближалися столбцы. Не то пехотный, не то флотский, Пришел мужчина Заболоцкий И, на Обводный сев канал, Стихами девок доконал.

В. Инбер

О МАЛЬЧИКЕ С ЛИШАЯМИ О, жуткая драма! И папа и мама Глядят на сынка не дыша. У Пьера, о боже! На розовой коже Вскочил преогромный лишай. Как страшно и жутко! Несчастный малютка! Один, без тепла и еды, Без мамы и спальни Окончил печально — Вступил в беспризорных ряды. Но люди не звери. У девочки Вэри Глаза как фиалки, а лоб Такой — только глянешь Дышать перестанешь И влюбишься сразу по гроб. Чтоб Вэри понравиться, Лечиться отправиться Решил Пьер хотя б на денек. Как мудро! И что же? У Пьера на коже Хотя бы один лишаек! Не трудно поверить, Что вскорости Вэри, Сияя фиалками глаз, Шла под руку с Пьером. Ведь муж ей теперь он, Зарегистрировал Загс. Умри и воскресни! Родители! Если У вас с лишаями дитя, Пускай они гнойны, Вы будьте покойны, Прелестную повесть прочтя.
ЗАЯЦ И СЛОНИХА Слушай, милый мальчик, Слушай тихо-тихо. Жил однажды зайчик, И жила слониха. И случилось горе, Страсть приводит к лиху, Серый заяц вскоре Полюбил слониху. От любви терзаясь, Меланхольный, грустный, Сохнет бедный заяц, Словно лист капустный. Сердце тает льдинкой. Как шепнуть на ушко, Если он — дробинка, А слониха — пушка? Как в любви до гроба Зайчику излиться? Разве влезть на хобот Да и удавиться? Разницу не сломишь Пылкою любовью. Ведь не в Моссельпроме Купишь мощь слоновью!.. Я пишу без фальши, Правду сочиняю. Что случилось дальше, Я сама не знаю.

В. Каменский

СГАРАМБА ТАРА Сгарамба тара. Цувама ра. Бей, бей, гитара. Ура! У! Ра! Ядрена лапоть. Мне сорок лет! Весь мир обцапать Должен поэт. Такого где еще Зум-зум найдем? В стране солнцевеющей Го-го поем. Эй, Кама, Волга, Сгарамба мать! Тебя недолго Стихом поймать. Эй-гей, цувама, Главлита стан, Не имай срама. Дзинь! Бум! Госплан!
ШАРАБАРЬ, ЕМЕЛЯ Ой, да то, да то се, Да по Каме-реке Плы-и-вет Васек, Гармонь на боке. Ой, да ой, да охоньки, Я ль не юбилехонький. Ох, да ах, да ошеньки, Гряну на гармошеньке. Ой, ядреный денек! Ох, присяду на пенек! Ой, рвану меха — Баян тянется. Поперек стиха Емельянится. Эй, дуй, пляши Всех колен сорта! Бардадым! Якши! Впрямь для экспорта. Вдоль по Камушке, по Каме Шевели сапог носками. В шароварах плисовых Шарабарь! Выписывай! Эй, играй, приплясывай До поры бесклассовой! Го-го!

В. Кириллов

ПОХОРОНЫ Под звон трамваев я умру, И все останется как было, И на кладбище поутру Меня в гробу свезет кобыла. Пока не сунули в дыру И не засыпали землею, Я, встав из гроба, удеру С улыбкой нервною и злою. И, убежав с кладбища прочь, Проклятья посылая миру, Курить я буду день и ночь "Таис", «Посольские» и «Иру». А на другой унылый день Мне молча сообщит газета, Какую перли дребедень Писаки памяти поэта: "Он жил, в стихах себя развеяв, И опочил от сих трудов, Поэт — Владимир Тимофеев Кириллов ста пяти годов".

С. Кирсанов

АЛЭ-ОП! Торжествуя, зычные Гудки ре-вут. Ударники фабричные, Вас зовут. И я зову: Асэ-е-ву! Пролэтэр в литэратэр Эсэсээр! Прежних дней каркасики Сданы в ар-хив. Маститые классики В пыли — ап-чхи! Я им могилу вырою — Пожалте в гроб! Я рифмами жонглирую — Алэ-оп! Вверх вниз, Вниз вверх. За ткнись, Гу вэр! Гувэр, за ткнись! Со ци а лизм!

Б. К о р н и л о в

ПЕСНЬ Зряще мя безгласна, бездыханна, с вздутым выражением лица, не вымайте пулю из нагана, шкуру не сымайте с жеребца. Жеребец стоит лиловой глыбой, пышет из его ноздрей огонь, он хвостом помахивает, ибо это преимущественно конь. Поелику саван я скидаю, всуе плакать, друзи и родня, задираю ногу и сидаю на того арабского коня. Без разгону на него стрибаю, зрю на географию страны, непрерывно шашкою рубаю личность представителя шпаны. Я рубаю, и ни в коем разе промаху рубанье не дает. Личность упадает прямо наземь, не подносит и сама не пьет, Возлегает от меня ощую, впрочем, на ощую наплевать, ибо надо самую большую, безусловно, песню запевать. Запеваю, ставлю исходящий номер во главу ее угла и ховаю одесную в ящик письменного моего стола.

"Крестьянский" поэт

РАЗДВОЕНИЕ Помогите, братцы! Больше нету мочи! Я — полукрестьянин, Я — полурабочий. Справа — рожь густая, Цветики, природа, Слева — шум моторов, Мощный гул завода. Справа — посиделки, Зов родной тальянки, Слева — цех слесарный, Домны и вагранки. Разрываюсь, братцы, На две половины: Справа — сивый мерин, Слева же — машины. У меня ведь, братцы, Нету милой Маппы, Сиротой расту я Без родного Ваппы. Что мне делать, братцы? Жизнь сечет крапивой. За авансом, что ли, Двинуть красной нивой? Нива моя, нива, Нива дорогая, Почему с тобою Не растет другая? Я бы днем работал, Я не спал бы ночку, — Все стихи писал бы… По рублю за строчку!

В. Луговской

СУХОЖИЛИЕ 1 Товарищи! Хорошая ли, плохая ли На дворе погода, дело не в этом. Товарищи! Главное, чтоб критики не охаяли И признали меня молодым поэтом. Мне двадцать шесть. Я пишу со скрипом, Так тверда бумага и чернила густы. Товарищи! Мое поколенье не липа, Оно занимает высокие посты. Мое поколение, говорю не хвастая, Зубные врачи, монтеры, мастера, Мое поколение ужасно очкастое, Костистое, сухожильное, ура-ура! Сегодня мобилизовать в поход решили мы Опухоли бицепсов на фронт труда. Мозги проколоты сапожными шилами. Товарищи! Это, конечно, не беда. Пусть дышат они широкими порами. Но если опять задуют ветра, Мы ринемся ассирийцами, египтянами, айсорами С учетными книжками, ура-ура! 2 И так сочиняются ритмы и метры. Про ветры и гетры и снова про ветры. Как ветер лечу я на броневике С винтовкою, саблей и бомбой в руке. И голосом зычным поэмы слагаю Назло юнкерью и назло Улагаю. То ямбом, то дактилем, то анапестом, Наотмашь, в клочья, с грохотом, треском. От первой строки до последней строки Ьетер играет в четыре руки. Талант, говорят, Кентавр, говорят, Не глаза, говорят, Фонари горят. Ветер крепчает. В груди весна. Строфы разворочены. Мать честна! Эх, жить начеку Молодым парнишкой. Пулемет на боку, Маузер под мышкой. До чего ж я хорош — Молодой да быстрый, Под папахой вьется клеш, Да эх, конструктивистский. Ветер, стой! Смирно! Равняйсь! На первый-второй рассчитайсь! Кончается строчка. Стоп! Точка!

П. Маркиш

ЗАПЕВ

(Отрывок из вступления к поэме)

Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы, К протуберанцам солнц пути преодолев, Для пламенной космической поэмы Я отыскал неслыханный запев. Вселенский хор гремит в надкрайности сверхзвездной Превыше хладных лун и сказочных планет, И мировой аккорд плывет над звучной бездной В спиралях круговых стремительных комет. Отверзлось все очам, что прежде было тайной, И в грудь мою проник пылающий мажор. В спиралях мировых, в сверхзвездности надкрайной Аккордом мировым гремит вселенский хор. Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы К протуберанцам солнц пути преодолев, Для пламенной неслыханной поэмы Я отыскал космический запев.

В. Маяковский

МОСКВА — МАДРИД Довольно. Еду, от злости неистов, Кроя живопись наших дней. АХРРы пишут портреты цекистов, Демонстративно забыв обо мне. Я любого ростом не ниже. Речь стихами могу сказать. С меня портрет напишет в Париже Не аховый АХРР, а сам Сезанн. Хотя не осень — кислейший вид. Москва провожает слезливым глянцем. Мамаша! Утритесь! Еду в Мадрид. Вернусь оттуда испанцем. Приехал. Ясно — в кафе попер. Про го ло да ешь ся, странствуя. За каждым столиком тореадор. Речь, конечно, испанская. Уткнувшись в тарелку, ем спеша, К тому же голод чертовский. А сзади шепот; — Дон Педро Ша! Это же Ма я ков ский!!! — Да ну?! — Ей-богу! Шипит, как уж, чей-то голос гнусавый: — Вы знаете? Он — Колонтаихин муж И внук Морозова Саввы! Снежной глыбой ширится спор. — Ваша испанская Роста хромает. Он — из Севильи тореадор, Под кличкою: Ковский Мая. Шляпу схватив, задаю стрекача. Куда там! И слева, и справа Толпы испанцев бегут, крича: — Дон Маяковскому слава!!! Прошу убедительно граждан всех: Если какие испанские черти Скажут, что я — африканский леф, Будьте любезны — не верьте!
РАЗГОВОР С ПУШКИНЫМ Александр Сергеич, арап московский! Сколько зим! Сколько лет! Не узнаете? Да это ж я — Маяковский — Ин ди ви ду аль ный поэт. Разрешите по плечу похлопать. Вы да я, мы оба, значит, гении. Остальные — так — рифмованная копоть, Поэтическое недоразумение. Вы — чудак: насочиняли ямбы, Только вот — печатали не впрок. Были б живы, показал я вам бы, Как из строчки сделать десять строк. Например: — Мой дядя самых честных правил… Как это? — Когда не в шутку занемог, Уважать, стервец, себя заставил, Словно лучше выдумать не мог… Глянь, и строчек набежал излишек. Только вот беда: налоги бьют дубьем. Ненавижу фининспекторишек, Обожаю внутренний заем!

И. Молчанов

1. ТУФЛИ (1928) Сядь со мною, друг бесценный, Опусти свой пышный стан На широкий довоенный Мягкий плюшевый диван. Время дымкой голубою Проплывает у окна. Ты, да я, да мы с тобою. Безмятежность. Тишина. Дай мне ротик, дай мне глазки, Нежный личика овал. Может, я для этой ласки Кррровь на фронте проливал! Может, плавал я во флоте, Был в баталиях морских, Чтобы в розовом капоте Ты мне штопала носки. Чтоб на кухне баритоном Пел нам примус-балагур. Чтоб над нами цвел пионом Полнокровный абажур. Чтобы счастьем мы набухли На крутой, высокий лад… Дорогая, дай мне туфли, Дай мне стеганый халат! 2. ТРАКТОР (1931) Закипает Жизнь другая. Вьется песня — пенный вал. Отодвинься, дорогая. Я сегодня юн и ал. К черту ротик! Я зеваю. Не садись к плечу плечом. Может, я переживаю — Может, думаю о чем! Я пылаю жарким пылом, Сердцу тон высокий дан. Полотенце, бритву, мыло Положи мне в чемодан. Приготовь табак и трубку, Без нее я глух и нем. Не забудь и рифморубку Для писания поэм, Чтобы песня закипела, Чтоб гудели провода, Чтобы лозунгами пела В радиаторе вода, Чтобы жечь прорыв и браки Песней пылкой и густой, Восклицательные знаки Чтобы стали в строй крутой. Я пою широким трактом На крутой, Высокий лад. Дорогая, дай мне трактор, Дай мне кожаный халат!

П. Орешин

РЖАНАЯ ДУША Грудь моя ржаная, Голос избяной, Мать моя честная, Весь я аржаной! Лью ржаные слезы. Утираю нос. Синие березы! Голубой овес! Сяду я у речки, Лягу у межи. Милые овечки! Васильки во ржи! От тоски-злодейки Где найду приют? Пташки-канарейки Жалобно поют. Эх, сижу ль в избе я, Выйду ль на гумно, — Самому себе я Надоел давно!

Б. Пастернак

СРОКИ Народ, как дом без кром… Ты без него ничто. Он, как свое изделье, Кладет под долото Твои мечты и цели.

Б. Пастернак.

"Из летних записок" На даче ночь. В трюмо Сквозь дождь играют Брамса. Я весь навзрыд промок. Сожмусь в комок. Не сдамся. На даче дождь. Разбой Стихий, свистков и выжиг. Эпоха, я тобой, Как прачкой, буду выжат. Ты душу мне потом Надавишь, как пипетку. Расширишь долотом Мою грудную клетку. Когда ремонт груди Закончится в опросах, Не стану разводить Турусы на колесах. Скажу как на духу, К тугому уху свесясь, Что к внятному стиху Приду лет через десять. Не буду бить в набат, Не поглядевши в святцы, Куда ведет судьба, Пойму лет через двадцать. И под конец, узнав, Что я уже не в шорах, Я сдамся тем, кто прав, Лет, видно, через сорок.

Дм. Петровский

Я И ЛЕРМОНТОВ Я знаю, что Аз Вначале, не Бе… Дм. Петровский Я знаю, что Аз В обнимку с Мишелем В лезгинке Кавказ И шашлык по ущельям. Печальный демон, дух изгнанья, Пьет чихирь, жует жиго. Стихи роскошного изданья Обвалом брошу на него. Напиток недопитый вылит, Строфа долетела в духан, И ею сраженный навылет Под буркой лежит бездыхан. Поэт, ты сегодня в ударе. Казбека свисают усы. Дарьяльским кинжалом Тамаре Навылет срезают власы. И вот опять, как век спустя, Лица мишень. Я у поручика в гостях: — Бонжур, Мишель! Взорвавшись Тереком в стволе, Ему, не всем, Кричу, пришпоренный к скале, Слова поэм. Но даже он средь скал-папах, Средь гор в чалме, Не понимал в моих стихах Ни Бе, ни Me.

А. Прокофьев

БРАТЕННИКИ Душа моя играет, душа моя поет, А мне товарищ Пушкин руки не подает. Александр Сергеич, брось, не форси, Али ты, братенник, сердишьси? Чего же ты мне, тезка, руки не подаешь? Чего ж ты, майна-вира, погреться не идешь? Остудно без шапки на холоде стоять. Эх, мать моя Эпоха, высокая 0ять1 Наддали мы жару, эх! на холоду, Как резали буржуев в семнадцатом году. Выпустили с гадов крутые потроха. Эх, Пиргал-Митала, тальянкины меха! Ой, тырли-бутырли, эх, над Невой! Курчавый братенник качает головой. Отчаянный классик, парень в доску свой, Александр Сергеич кивает головой. Душа моя играет, душа моя поет, Мне братенник Пушкин руку подает!

П. Радимов

СМОРКАНИЕ Ныне, о муза, воспой иерея — отца Ипполита, Поп знаменитый зело, первый в деревне сморкач. Утром, восставши от сна, попадью на перине покинув, На образа помолясь, выйдет сморкаться на двор. Правую руку подняв, растопыривши веером пальцы, Нос волосатый зажмет, голову набок склонив, Левою свистнет ноздрей, а затем, пропустивши цезуру, Правой ноздрею свистит, левую руку подняв. Далее под носом он указательным пальцем проводит. Эх, до чего ж хорошо! Так и сморкался б весь день. Закукарекал петух, завизжали в грязи поросята, Бык заревел, и в гробу перевернулся Гомер.

М. Светлов

ЛИРИЧЕСКИЙ СОН Я видел сегодня Лирический сон И сном этим странным Весьма поражен. Серьезное дело Поручено мне: Давлю сапогами Клопов на стене. Большая работа, Высокая честь, Когда под рукой Насекомые есть. Клопиные трупы Усеяли пол. Вдруг дверь отворилась И Гейне вошел. Талантливый малый, Немецкий поэт. Вошел и сказал он: — Светлову привет! Я прыгнул с кровати И шаркнул ногой: — Садитесь, пожалуйста, Мой дорогой! Присядьте, прошу вас, На эту тахту, Стихи и поэмы Сейчас вам прочту!.. Гляжу я на гостя, — Он бел, как стена, И с ужасом шепчет: — Спасибо, не на… Да, Гейне воскликнул: — Товарищ Светлев! Не надо, не надо, Не надо стихов!

И. Сельвинский

ЙЕХАЛИ ДА ЙЕХАЛИ Йехали ды констры, йехали ды монстры Инберы-Вйнберы губы по чубам. Йехали Kohoнстры па лугу па вскому Выверченным шляхом через Зиф в Госиздат. А по-а-середке батько Селэвынский. В окуляры зиркает атаман Илья: — Гэй, ну-тэ, хлопцы, а куды Зэлиньский, А куды да куд-куды вин загинае шлях? Гайда-адуйда, гэйда, уля-лай-да Барысо агапайда ды эл-цэ-ка. Гэй, вы коня-аги биз? несы асм? усы? Локали-за цокали-за го-па-ка! Йехали ды констры, йехали ды монстры, А бузук Володь! ика та задал драп. Шатали-си, мотали-си, в сторону поддали-си, Мурун-дук по тылици и — айда в Рапп!
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В АРКТИКЕ

(Рассказ полярника)

Ищу на полюсе жилья. Вдруг вижу — айсберг исполинский, А наверху стоит Илья Та-та-та-та-та-та Сельвинский. Товарищ, — кричу, — замерзнешь! Брось! Гости к тебе — я и медведица. А он торчит, как земная ось, И не желает к нам присоседиться. Вижу — особые приглашения нужны. Мигнул медведице — действуй. И стащила она Илью за штаны. Картина — прямо как в детстве. Поэт глядит холоднее льда: — Здесь я вам вождь и начальник. Ты (это мне) кипяти чайник, А ты (медведице) слушай сюда. И не глядя на то, что сердито ворчит она, мачал ее стихами обчитывать. Обчитывает час, обчитывает другой, Перешел без передышки на третий. Медведица взвыла: — Пощади, дорогой. У меня же муж и малые дети. Лучше взведи, — говорит, — курок И всади мне пулю меж ребер, Чем всаживать девять тысяч строк… — Илья нахмурился: — Добре. Поэтическую отсталость твою отметим, Ты, видно, и в детстве мещанкой была. Катись-ка, матушка, к мужу и детям, Пока у тебя шкура цела. Полетела медведица пулей — полежу! Только и видели ее в тумане. А я в ознобе сижу и дрожу: Сейчас меня обчитывать станет. Но, видно, гнев взял перевес Или долго нельзя кипеть на морозе, — Смотрю, Илья на айсберг полез И опять вверху в поэтической позе. Так и стоит он — in Mund Solus И будет стоять до того момента, Пока не использует Северный полюс На все сто и четыре процента.

А. Сурков

ВОЙНА Поэты, стройся! Рассчитай-сь На первый и второй! Стихов шрапнелью рассыпайсь, Халтуру беглым крой! Ручной гранатой бей врагов, Снарядами кроши! Уже в обойме нет стихов? За пулемет! Пиши! И помни ясно и вполне, Что в тучах горизонт, Что на войне как на войне. И вообще — Рот-фронт!

С. Третьяков

СТРОЧИ, КАТАЙ! У поэта много ударных тем, Целый пласт лежит непочат. Поэт отдает предпочтение тем, Которые рррычат. Крути рычаг. Грызи пэпачат. Рыжий буржуй? Буржуя жуй. Рифмачья слизь? На слизь навались. Старь вдарь. Жарь. Шпарь. Бей! Крой! Рви! Ломай! Мамасм шагай, Май! Американец пляшет фокстрот, Американец сигару в рот, А мы его — лясь! А мы его — хрясь, А мы его — рррязь По зубам. Вам! Эй, стихач, работай, не спи, Жадным зубом пера скрипи. Барабаний марш На рифмы мотай, Поэмий фарш Пилюлей глотай. Строчи, Катай! ……………………………….. Поэта питай, Китай! РЫЧИ, КОЛХОЗ! Напор не ослабь. Утрой удар. Вспашка под зябь Ранний пар. Клади навоз На советский воз. На красном пути, Трактор, пыхти, Эй, буржуй, Нас не пужай! Мякину жуй. Нам — урожай. В стране молодой Удвой удой. Не бойся угроз. Рычи, Колхоз!

И. Уткин

О РЫЖЕМ АБРАШЕ И СТРОГОМ РЕДАКТОРЕ И Моня и Сема кушали. А чем он хуже других? Так, что трещали заушины, Абраша ел за двоих. Судьба сыграла историю, Подсыпала чепухи, Прочили в консерваторию, А он засел за стихи. Так что же? Прикажете бросить? Нет — так нет. И Абрам, несмотря на осень, Писал о весне сонет. Поэзия — солнце на выгоне, Это же надо понять. Но папаша кричал: — Мишигинер! — Цудрейтер! — Кричала мать. Сколько бумаги испорчено! Сколько ночей без сна! Абрашу стихами корчило. Еще бы, Весна! Счастье — оно как трактор. Счастье не для ворон. Стол. За столом редактор Кричит в телефон. Ой, какой он сердитый! Боже ты мой! Сердце, в груди не стучи ты, Лучше сбежим домой. Но дом — это кинодрама, Это же иомкипур! И Абраша редактору прямо Сунул стихов стопу. И редактор крикнул кукушкой: — Что такое? Поэт? Так из вас не получится Пушкин! Стихи нет! Так что же? Прикажете плакать? Нет — так нет. И Абрам, проклиная слякоть, Прослезился в жилет. Но стихи есть фактор, Как еда и свет. — Нет, — сказал редактор. — Да, — сказал поэт. Сердце, будь упрямо, Плюнь на всех врагов. Жизнь — сплошная драма, Если нет стихов. Сколько нужно рифм им? Сколько нужно слов? Только бы сшить тахрихим Для редакторов!
"ПОСТОЯНСТВО" Песни юности слагая, Весь красивый и тугой, Восклицал я; дорогая! Ты шептала: дорогой! Критик нас пугал, ругая, Ну, а мы — ни в зуб ногой. Восклицал я: дорогая! Ты шептала: дорогой! Передышки избегая, Дни, декады, год, другой Восклицал я: дорогая! Ты шептала: дорогой! От любви изнемогая, Ждем — придет конец благой. Я воскликну: дорогая! Ты шепнешь мне: дорогой! И попросим попугая Быть понятливым слугой, Чтоб кричал он, помогая: — Дорогая! Дорогой!