Глава 36. Голон Крыса.

Всю прелесть путешествия без свиты принц ощутил уже с утра. Сначала дал о себе знать жуткий голод. Потом заныли натруженные безумным бегом мышцы. А чуть позже он вдруг понял, что совершенно один! И никто не организует ему ночлег, не заплатит за ужин, не подведет коня и не покажет, куда, собственно, надо двигаться от стога сена, в котором он провел ночь. Грязно выругавшись, но не почувствовав никакого облегчения, он сполз на землю, кое-как отряхнулся, посмотрел на тяжелые тучи, затянувшие небо, и, кляня свою судьбу, побрел к дороге. Первые пару часов хватало силы воли заставлять себя бежать, но когда с небес обрушился ливень, принц сначала перешел на шаг, потом плюнул, сошел с дороги, забился под огромное дерево, кое-как защищающее его от дождя, и заплакал…

Хотелось оказаться во дворце, где он не мог оказаться один, в промокшей насквозь одежде; где к его услугам были десятки слуг, бани, женщины… Потом он вспомнил Беату, и злые слезы, душившие его столько времени, мгновенно высохли - мысль о том, что она могла бы увидеть его плачущим и сломившимся, мгновенно подбросила его на ноги и вытолкнула из-под начавшей пропускать первые капли кроны… …Конь, украденный в какой-то небольшой деревеньке, оказался довольно-таки неплох. А вот езда без седла здорово сказалась на состоянии его седалища - к вечеру боль от костлявого позвоночника резво шагающего по дороге животного заставила Голона то и дело спрыгивать на дорогу и двигаться своим ходом. Впрочем, жаловаться было некому, и юноша постепенно свыкся и с этой болью… …Голод стал невыносим на четвертое утро, и коня пришлось продать. Почти за бесценок. Зато следующую ночь он провел на постоялом дворе. Правда, на сеновале, но сытым и слегка пьяным - пару кружек дешевого вина неожиданно чуть не свалили его с ног… А вот пробуждение утром чуть не ввергло его в шок - деньги, вырученные за продажу коня, исчезли, и Голон, ругаясь на чем свет стоит, дал себе клятву, что когда он станет королем, вырежет все ворье в государстве под самый корень… Правда, воспоминание о том, что коня он, тоже, как бы это сказать, позаимствовал не совсем честно, несколько диссонировало с праведным гневом, но убедить себя в том, что он был вынужден, оказалось не так уж и сложно…

Нормально поесть удалось через двое суток, уже на территории Дифеи. Красть в королевстве, известном своими драконовскими законами, он не рискнул - за попытку украсть тут отрубали руку. Зато смог договориться с хозяином постоялого двора - нарубил дров, вычистил свинарник и конюшню за ужин, завтрак и двенадцать медных монет. В общем, если не считать ободранных рук и вымазанной в навозе рубашки, которую пришлось стирать в ближайшем ручье, сделка оказалась выгодной - на эти деньги можно было неплохо поесть раза три-четыре. Если не брать вина и сладостей.

И ограничиться чем попроще и посытнее. Так что до границы Дифеи и Бэрриама, от которого до берега Срединного моря осталось не так уж и далеко, он добрался, уже не умирая от голода и жажды… …Шайка Бороды Глокса била его без души - взять что-то с мальчишки с двумя медяками, в ободранной рубашке и истертых почти до дыр брюках, босиком бредущего по мокрой после дождя лесной дороге было нечего. Убивать было лень. Поэтому помесив его немного, и не получив никакого удовольствия, двенадцать одетых во что попало мужчин бросили бездыханное тело, и, мрачно оглядев пустую в столь поздний час дорогу, матерясь, вернулись к месту ночевки, где их ждал ужин. И четыре измордованные до предела женщины из захваченной несколько дней назад кареты. Под охраной оставшихся в лагере подельников.

Принц, от ярости и бессилия искусавший губы до крови, крался за гомонящими на весь лес бродягами почти на четвереньках - несмотря на поздний вечер, редколесье вряд ли могло скрыть его от внезапно повернувшегося разбойника, а попадать им в лапы снова ему что-то не особенно и хотелось. А безумное желание отомстить за унижение не давало покоя и гнало вперед. К моменту, когда идущие впереди мужики, наконец, добрались до своего лагеря, Голон более-менее оправился от избиения и загнал боль в отбитых внутренностях куда-то за край сознания. А за следующие пару часов, которые его обидчики посвятили обильной жратве, возлияниям и насилию над еле живыми жертвами, позволили ему разработать план мести…

Украсть нож у дышащего жутким перегаром и спящего без задних ног часового оказалось проще простого. Как и перерезать ему глотку. Со следующим разбойником дело не заладилось - бьющийся в агонии здоровяк чуть не перебудил половину лагеря, и если бы не притворные сладострастные стоны разобравшейся в ситуации девушки, песенка Голона была бы спета. А так проснувшийся неподалеку мужичок обозвал жертву принца кобелем и, перевернувшись на другой бок, вскоре захрапел, как ни в чем не бывало…

Минут через двадцать лагерь стал напоминать поле боя - полтора десятка окровавленных тел, разметавшихся по поляне, залитый чужой кровью Голон, без сил привалившийся к дереву, и хлопочущие около него женщины, в полной темноте старающиеся напоить и накормить своего спасителя выглядели так потешно, что принц вдруг засмеялся в голос и не смог остановиться. Пара пощечин, которые ему отвесила самая старшая из женщин, прервали истерику, однако облегчения не принесли - смерть так близко он видел впервые. Вернее, не совсем так - убивать, чувствуя себя в полной безопасности, ему приходилось не раз и не два. А чтобы на грани собственной смерти - еще нет. И осознание этого факта навалилось на Голона каким-то запредельным ужасом…

Впрочем, особо заострить на этом внимание не получилось - услышав, что в лагерь могут подойти еще несколько человек, отправившихся в ближайший городок продавать награбленное, принц тут же подскочил на ноги, быстренько обшарил тела в поисках подходящего оружия и денег, и через несколько минут уже ломился сквозь молодой орешник, стараясь двигаться параллельно идущей где-то там дороге…