Грановская ГПоследний рейс

Г.Грановская

Последний рейс

Не иначе - автобус... Он, долгожданный. Костя Бутейкин с трудом разлепил веки и стал вглядываться в темные кусты, скрывавшие поворот дороги. Рокот мотора становился все отчетливее. Точно, автобус. Бутейкин оторвал непослушное тело от скамьи и, пошатываясь, принял вертикальное положение. Его знобило, прямо-таки вымораживало. Плотно сцепил зубы, чтобы не стучали. Пить надо меньше, произнесла бы классическую фразу жена, увидь Бутейкина в его нынешнем состоянии. Он даже услышал ее голос, отчетливо, презрительно выговаривающий каждое слово... Бр-рр! Слава богу, жена уже в прошлом, ушла полгода назад к матери, забрав Димку и два чемодана с тряпками, которые он, Бутейкин, возил ей из каждого рейса, как последний дурак. Ушла! Еще пожалеет. Пусть попробует прожить на свою библиотекарскую зарплату - на колготки не хватит... Прискачет!.

Но пить и в самом деле надо меньше. Перестали в нем срабатывать внутренние тормоза - из-за Иркиного ухода, что ли? Раньше он точно знал, когда накрыть рюмку рукой: все, братцы, предел. А сегодня пил без пределов... Сколько же они употребили сегодня? Сам он принес бутылку белой и коньяк: как-никак только вернулся из рейса, сошел, как говорится, на берег, встреча с друзьями и все такое. Следовало отметить. Тем более, что дома, в пустой квартире, сидеть было просто невыносимо. Позвонил Кольке, тот откликнулся, давай, говорит, к Климову, у него жена в командировке, организуем стол и встречу... Да. Колька приволок трехлитровый бутылек самогона, чистого, как слеза. Ну и Климов что-то там на стол поставил, домашнего производства - то ли вино, то ли наливку. И было их, значит, пятеро... Две подружки Колькины подскочили "на огонек". Одна была очень даже ничего: "Вы, конечно, женаты...". Глаза поразительные, синие в черной кайме. "Уже свободен и еще свободен, - сострил он кокетливо. - А вы?" Пили за знакомство. Потом еще за что-то.

Что было дальше, Бутейкин не помнил. Сидит вот на остановке, а автобуса нет. Почудился ему звук мотора, что ли? Холодно, холодно-то как. Бархатный сезон называется. Туман откуда-то взялся, ни черта не видать. Может, автобусы не ходят? Сколько времени уже? Бутейкин попытался рассмотреть циферблат, но не смог. Не успел. Темень прорезало ярким лучом света, и из-за поворота вынырнул автобус, как-то неожиданно вынырнул и вроде бы беззвучно, хотя несколько минут назад Бутейкин слышал гул мотора. Наконец-то! Двери распахнулись, словно приглашая Бутейкина в слабоосвещенный салон. Он ухватился за поручень и с трудом вскарабкался. Перебрал, перебрал сегодня - ноги едва держат, руки дрожат и никаких сил. Пол разъезжается под ногами - перебрал. Ну да ничего, подбодрил себя, сейчас, главное, добраться домой. Что есть силы вцепился в стойку, оглядел автобус в поисках местечка. Света в салоне было чуть-чуть, но достаточно, чтобы разглядеть: все места заняты. Вот черт! И куда они все едут: ночь же на дворе, туман и непогода. Куда в такую темень можно ехать? Бутейкин покрепче сжал стойку. Ладно, он постоит пока. А там через остановку-другую что-нибудь да освободится. Он успеет, может, и покемарить: ехать ему далеко, считай, через весь город... Но сколько все ж таки времени? Он поднял руку и снова попытался рассмотреть стрелки. Автобус трясло, рука прыгала, и сколько Бутейкин ни вглядывался в циферблат, так и не смог разглядеть, что же там натикало. Беспомощно уронив руку, он решил оставить свою затею до первой остановки. Посмотрел в окно: где проезжают, какая там погода и обстановка на улицах родимого города? Но ничего не увидел. Клочья тумана, мерцание редких огней - ни домов, ни транспорта... Да какой это номер автобуса, куда он едет? Прет без остановок... Может, это пригородный какой, и он, Бутейкин, не туда сел и катит теперь в обратную от родимого дома сторону? Или такое ощущение из-за тумана, откуда он только взялся? Странный такой туман. Вечер как вечер был, в меру теплый, ветерок, правда, дул, слабый такой, когда он шел к Климову, что тем более не предвещало никакого тумана... Спросить бы.

- Девушка, какой это автобус... номер какой? - Бутейкин попытался заглянуть сбоку и сверху в лицо сидящей перед ним женщины с пышной прической, украшенной белым цветком. Ответа не последовало.

Не слышит, решил Бутейкин и, медленно переставляя ноги, сделал пару шагов вперед, чтобы видеть лицо сидящей. Глаза ее были прикрыты. Спит, что ли? Слегка наклонившись, он переспросил:

- Н-не скажете, какой это автобус, куда едем?

Девушка подняла голову, взглянула холодно и безучастно. От ее взгляда Бутейкину сделалось не по себе, но, как всякий моряк, он решил не отступать и задал свой вопрос, внутренне подобравшись, в третий раз.

- Разве вы не знаете? - спросила она, почти не разжимая губ, ярко, вызывающе накрашенных.

Был какой-то диссонанс в ее облике. Ясные глаза были обведены карандашом, веки блестели от перламутра синих теней, искусственный румянец рдел на скулах - грим был чрезвычайно праздничным, как и прическа с цветами, как неуместно нарядное платье... Разве в таком платье садятся в автобус? Явно сбежала с какого-то вечера... одна в такую-то пору! Ясное дело, эта старая карга рядом не может быть ей ни подругой, ни матерью... Бутейкин расправил плечи и крепче вцепился в поручень, соображая, что бы еще такое спросить, чтобы завязался разговор, а там, глядишь, и знакомство. И не нашел ничего лучше, чем узнать, который час.

Девушка снова подняла на него глаза и что-то промелькнуло в них... Ага, вроде бы клюнула.

- Вы спросили... который час?

- Вот именно, - Бутейкин постарался принять как можно более непринужденный вид. - Сколько там, на ваших часиках? Мои что-то барахлят...

Девушка посмотрела на свои часы, мельком, и - как она только разглядела на них стрелки в таком сумраке? - ответила:

- Десять минут шестого.

- Утра? - не поверил Бутейкин.

- Вечера.

Отвязаться хочет, понял Бутейкин. Или шутит? На всякий случай забросил еще один пробный камешек:

- На вечер как будто не похоже. - Он кивнул на окно. - Слишком мрачно для шести вечера, а? Скорее всего, ваши часики, как и мои, барахлят. Или стоят...

- Стоят, - как-то механически повторила девушка. - Они всегда теперь стоят. Так же как и ваши.

- Хотите, привезу вам новые? Японские. Исключительная точность и четверть века гарантии. Умеют делать.

Девушка слушала его, широко раскрыв глаза. На лице ее стала проступать тревога. Что-то у него не в порядке? Бутейкин, вцепившись одной рукой в поручень, другой попытался привести в порядок волосы, мимоходом прошелся пальцами по усам. Эти действия потребовали усилий, так как он едва держался на ногах. Сесть бы, сесть. И лучше рядом с этой...

- Как вас зовут? - спросил, хватаясь рукой за воздух в поисках опоры.

- Ваши часы... идут? - Девушка завороженно смотрела на его левую руку, крепко сжимавшую прямо перед ней поручень переднего сиденья.

- Разумеется. Просто у меня что-то с глазами... Возможно, я ослеп... слепну от того, что вижу вас, - галантно начал Бутейкин, чувствуя в то же время, что если он сейчас, сию минуту, не сядет, так удачно начатое знакомство может обернуться конфузом.

- Как вы попали сюда? - спросила девушка, пристально глядя на него.

- Как я мог попасть? Сел на остановке, - он сделал шаг назад, схватился за стояк у входа и почувствовал некоторое облегчение. Главное - держать равновесие. Равновесие, вот что главное.

- В этот автобус нельзя сесть на остановке.

- Но я-то сел? Ну, не сел пока... - Бутейкин оглянулся. - Мест вот нет. А сесть мне очень хочется, если говорить честно.

- Ваши часы идут, - сказала девушка. - Значит, у вас есть шанс. Вам надо выйти... уйти отсюда. И поскорее, пока двигаются стрелки ваших часов. Сделайте это немедленно, ваши часы останавливаются, секундная стрелка уже замедляет ход... поторопитесь, если можете.

- Что за чушь! Почему я должен выйти, да еще на ходу? Автобус-то не останавливается! И вообще, куда мы катим? Почему не объявляют остановок, черт возьми! Какая следующая?

- Остановки по требованию... Я не понимаю, как вы попали сюда, но ваши часы идут - вам надо немедленно выйти. Пока идут ваши часы - вы живы. А этот автобус... он развозит... если хотите, тени.

Бутейкин почувствовал, что трезвеет резко, внезапно.

- Какие тени, - грубо спросил он. - Это вы, что ли, тень?

- Все, кто сидит в этом автобусе - едут _сниться_. Они будут сниться в эту ночь тем, кто их когда-то знал. Некоторые едут в этом автобусе раз в году, другие чаще... я езжу каждую ночь, почти каждую ночь...

- И кому же снитесь вы? - Бутейкин старался говорить насмешливо, но голос у него отчего-то дрогнул и "вы" он произнес почти шепотом. Но девушка расслышала.

- Мужу, - ответила она. - Он убил меня в первую ночь после свадьбы. Перепил, приревновал, знаете, это бывает. Выбросил с девятого этажа... я даже не успела раздеться, снять это платье. Он очень любил меня - и я снюсь ему почти каждую ночь.

- Значит... я тоже... снюсь?

- Я не знаю. Ваши часы идут, нет, смотрите... они останавливаются!

Теряя равновесие, Бутейкин ринулся к двери.

- Откройте! Открой, ты, сукин сын! - заорал он, не узнавая собственного голоса, и всем телом навалился на дверцы. Они не поддавались. - Открой, гад!

Автобус мчался с умопомрачительной скоростью. В слабоосвещенном салоне едва белели безучастные лица. За стеклами выл ветер, звук ветра становился все пронзительнее - он нарастал и болью отдавался во всем теле Бутейкина... Туман за стеклами делался все гуще и гуще, он начал просачиваться внутрь, Бутейкин почувствовал, что задыхается. Собрав последние силы, он всем телом ударил по половинке автобусной двери, она подалась, щель сделалась шире...

- Быстрее, Вася, гони, пульса уже почти нет! - Пожилой врач повернулся к окошечку, соединявшему водительскую кабину с фургоном "скорой". - Анна Дмитриевна, что у вас там?..

С мигалкой и сиреной "скорая" мчалась по проспекту.