Гравицкий АлексейМимолетности (Сборник рассказов)

Алексей Гравицкий (Нечто)

Мимолетности

(Сборник рассказов)

Последний.

А еще было холодно. Сырой промозглый ветер гнал с севера тяжелые свинцовые тучи. Он чувствовал этот ветер каждой своей прожилкой. Он был стар. Он был мудр. Он был последним.

А ведь это было так недавно. Светило солнце, весна казалась бесконечной. И он - тогда еще зеленый юнец - весело играл с друзьями. Беззаботно, радостно, бездумно.

- Дурак! - выругал он себя, - Сопливый восторженный дурень.

Но внутри что-то больно сдавило, защемило. Да нет, не дурак, просто это было детство. С каждым бывает.

Тогда не было ни забот, ни хлопот.

Заботы и хлопоты пришли позже, когда созрел, когда ушла мальчишеская хрупкость, а тело налилось силой. Пришли заботы, а вместе с ними и обыденность, серая текучка, будничная повседневность.

И тогда он был не очень умен. Зато теперь... Теперь у него есть знание, есть мудрость, жизненная мудрость. Но за все надо платить: у него есть сила - знание, но больше у него нет ничего. НИ-ЧЕ-ГО! И никого. Ушли друзья:

кто погиб, кто дожил до глубокой старости и скончался истощив все жизненные силы. Ушли враги, ушли даже те, кого не знал. Ушли все.

Теперь он остался один, совсем один. Так бывает. Бывает всегда, когда умирает мир. Умирает долго и тяжело. Не все сметающая катастрофа, не быстрая смерть, а долгое, бесконечно медленное умирание. Старение, умирание, темнота.

Он ждал этой тьмы и боялся ее, но он знал, что она неизбежно придет. Солнце - это мощное некогда светило - уже не греет. Остывающая звезда, умирающий мир. Все замерзнет, все умрет. Уже умерло...

А он остался, он последний. Это прекрасно и страшно быть последним. Это знание, великое осознание мира, и это паника, испуг доведенный до фобии. Это тяжело. Трудно смотреть, как умирает твой мир. Мир, который ты так любил.

- Да какой ты к черту мудрец, - вновь и вновь повторял он себе, - Ты даже не можешь помочь... попытаться спасти. Не от немощности, хотя тело уже не то:

дряблое старое, почти безжизненное, озябшее. Ты не можешь ничего сделать от незнания. Все, что тебе осталось - это корчиться от холода на ветру, разговаривать с самим собой и ждать и бояться той тьмы, которая придет не смотря ни на что, упадет, навалится и проглотит.

Ветер подул сильнее, лютый холод пробрал даже не до костей - прожег каждую клеточку. Вот сейчас, теперь...

Не-е-е-е-ет!!!

Он только хотел закричать, но не успел.

Тьма свалилась на него, раздавила, захватила в свои холодные лапы.

Его дряблое, пожелтевшее, уже мертвое тело, оторвало от ветки. Последний лист понесло по ветру, пошел снег.

Мир умер?

Да нет, просто затих, чтобы накопить сил и вновь сделать очередной энергичный рывок...

...к чему?

24.03.2000 Я очень умный.

Я очень умный. Не верите?

Но это на самом деле так. Я бы даже мог вам это доказать, но это означало бы опуститься до вашего уровня. А опускаться до вашего уровня ниже моего достоинства.

Ну что пристали? Хотите, чтоб я спорил?

Не буду. Ну ладно, ладно, могу аргументировать. Итак я очень-очень умный. Нет, я не повторяюсь. Нет, и не упиваюсь голословным бредом. Я констатирую. Вот вам аргументы: во-первых я мог бы с вами спорить, но спорить глупо, а я не спорю, выходит, что я не глуп. Это не аргумент?

Это только для вас не аргумент, а для умного... Ну ладно, хорошо, вот вам еще. Ваша пословица (мудрость между прочим) гласит: молчи, за умного сойдешь. Я молчу? Молчу. Вывод? Да он сам собой напрашивается.

Кроме того, я даже не двигаюсь. Зачем тратить энергию? Энергия нужна, чтобы мыслить. Мысль сжирает энергии больше, чем бесполезное размахивание конечностями. Но я иду еще дальше, я особо не напрягаюсь, даже не мыслю. Или правильно мышлю?

Так вот я не говорю, не двигаюсь, не мыслю. Я просто стою и умнею на глазах.

Что? Это вы мне? Ну извините, с дураками не спорят. Да, это я вам. А я умный, это даже вы, люди, признаете. Ну конкретно вы - исключение. Кто признает? Фу-уф! Ну вы меня уморили.

Ну хорошо, послушайте-ка одну историю.

Все началось в магазине сувениров. Нет, ну конечно совсем все началось значительно раньше, но эта история началась там. Меня привезли туда, поставили на полку и оставили среди всякого безмозглого фуфла. А еще там была девушка, она взяла лист бумаги, где было что-то написано и нарисованы все эти безмозглые и я.

Она долго читала, потом подошла ко мне, погладила меня по голове и сказала:

- Вот и ума прибавилось.

И я почувствовал, как 'ума прибавилось'.

А на следующий день в магазинчик зашла другая девушка. Она долго смотрела на меня, потом попросила:

- Извините, а можно нэцкэ посмотреть?

- Да, конечно. Вам которого?

- Вон того, толстого, - ее пальчик уткнулся в меня.

Это я-то толстый? Я хотел возмутиться, но не успел, меня подняли и быстро перенесли по воздуху, поставили на стол.

- Если его гладить по голове, то ума прибавится.

- Здорово! Беру.

Так меня поменяли на несколько бумажек, завернули в пакетик и сунули во что-то темное и душное.

Когда я снова оказался на свету вокруг было много людей. Меня отдали какому-то парню, поздравили его с каким-то там днем и сказали, что если меня гладить по голове, то ума прибавится.

Теперь я стою на секретере. Я - нэцкэ, древняя фигурка. Я молчу, не двигаюсь, не мыслю, а только умнею. Если меня гладить по голове, то ума прибавится. Что? У того, кто гладит?

Чушь! Ума прибавится у меня. У меня! За последние две недели мне так голову натерли, что я не просто умен, а очень умен. Да я просто гениален.

Опять не верите? Да что с вас взять, вы же... О! Вон он идет, сейчас у него спросим.

Парень вошел в комнату готовый рвать и метать. Внутри полыхала злоба, а еще была обида.

Сессия пошла псу под хвост, экзамен завалил, стипендии не предвидится. Все, он больше не верит в весь этот бред о дарующих ум амулетах и прочую барбуду. Парень распахнул секретер.

Упитанная фигурка стояла на полке и отвратительно улыбилась. Эта глумливая улыбка на толстой рожице так взбесила парня, что он схватил фигурку и швырнул ее со всей силы.

Фигурка пролетела через комнату, ударилась в стену. Можно было предположить, что по стене потечет мощный мозг с трудом умещающийся внутри нэцкэ, но вместо этого раздался щелчок и в стороны полетели осколки.

25.03.2000.

Самогипноз.

- Извините! - крик остановил его уже у самых дверей гримерки. Он нехотя остановился, оглянулся. Довольно миловидная девушка неслась к нему через коридор.

Щеки ее раскраснелись, глаза горели. Девушка подбежала, перевела дыхание и протянула ему какую-то брошюрку. Он кинул на книжонку беглый взгляд, усмехнулся. Это была его книжка 'Секреты гипноза'.

- Можно у вас автограф попросить?

- Попросить можно, - согласился он.

- А получить? - она заискивающе улыбалась, смотрела на него снизу вверх с обожанием. Он улыбнулся в ответ, взял книжонку:

- А перо у вас есть?

- Ручка, - протянула она копеечную шариковую ручку. Он раскрыл книжку и с самодовольной улыбкой вывел:

'милой девушке от лучшего гипнотизера и автора,' - после начертал витиеватый росчерк и отдал книжку и ручку обратно.

- Спасибо, - выпалила девушка, заглянула в книжку и добавила: - меня Юлей зовут.

Он только расхохотался и дописал ее имя, получилось: 'милой девушке Юле от лучшего гипнотизера и автора'. Он вернул счастливой глупышке ее 'реликвию' и вошел наконец в гримерку.

Здесь было пусто. Он устало подошел к зеркалу, уселся и задумался.

Нет, он не заискивал, не похвалился. Он действительно лучший. И дело не в популярности: не в этой книге, не в газетных статьях о нем, не в съемках на телевидении, которые только что закончились...

Будто услыхав его мысли в дверь постучали, не дожидаясь ответа, приоткрыли и в щелке между дверью и косяком материализовалась аккуратно причесанная голова. Славик незаменимый человек по части что-нибудь добыть, организовать. Без Славки он наверняка не имел бы той популярности, какую имеет.

- Ну ты как? - поинтересовалась аккуратно причесанная голова.

- Нормально, только устал, как собака.

- Тогда отдыхай, завтра тебе опять перед камерой...

- Опять? Я думал уже все.

- Ничего подобного. Отсыпайся и завтра снова в бой.

Дверь закрылась, а он подумал, что быть лучшим оказывается очень тяжело. Устал он, вот бы отоспаться недельку, и чтоб никто не трогал. Или самого себя загипнотизировать, ввести в транс. Так как он лучший придется долго помучаться, чтобы вывести его из того состояния, в которое сам себя введет. Он глянул в зеркало, на свое отражение. А что, это идея. Он даже развеселился. И потом интересно, кто сильнее он или он?

И он сделал это. Он посмотрел на свое отражение, пробежал взглядом по груди, плечам, гладко выбритому подбородку, остановился на пышных усах, крупноватом картофелеобразном носу, пролетел взглядом мимо зеркал собственной души и долго смотрел на высокий лоб. А потом осторожно проделал то, чего не делал уже очень давно - заглянул в свои глаза. Поразительно, два чистых глубоких омута приковали его взгляд намертво.

Теперь их было двое: он, смотрящий на свое отражение, и он, испытующе глядящий на него из зеркала. Он смотрел в свои собственные глаза не отрываясь, он внушал, обрушивался шквалом на самого себя и вскоре почувствовал, что разум замутняется и он теряет волю. И тогда он испугался: а вдруг никто не сможет вывести его из транса, ведь он лучший. Он вздрогнул, попытался оторвать взгляд, но не смог. Страх начал перерастать в панику, тело задергалось в бесполезных конвульсиях. Сейчас он убьет сам себя, введет в транс, из которого его никто не вытащит, ведь он лучший. А сам он не выведет себя из этого состояния, ведь он будет в трансе, в глубоком трансе. Замкнутый круг.

Не паниковать! Он взял себя в руки и попытался оттолкнуть отражение, но оно продолжало давить на него, видимо по инерции. И со злости, уже плохо соображая, что делает, он кинул всю свою волю на свое отражение. То была битва двух титанов и, вместе с тем, борьба с самим собой.

Два почти черных омута по одну сторону стекла и два точно таких же омута по другую сторону. Воздух накалился, казалось, что еще немного и начнут полыхать молнии.

Капельки пота выступили на лбу, набухли, под собственной тяжестью ручейками ринулись вниз. Разум пульсировал вместе с сердцем, то вспыхивая, то затуманиваясь. Оба обливались потом, у того и у другого слипались глаза. Потом у одного из них в глазах потемнело, мысли унесло, будто смыло прибоем. Последним, что уловил затухающий разум, был звук упавшего на пол тела.

Когда разум очистился и глаза его разомкнулись, он готов был орать от радости и рыдать одновременно. Он сидел перед зеркалом, а по ту сторону стекла валялся он, упавший на пол. По странной иронии судьбы отражения у него больше не было.

Как трудно быть сильнейшим, в который раз за этот день подумал он.

01.04.2000.

Вторая сущность.

Что-то со мной происходит.

Что-то меняется во мне. Причем уже давно. Но сегодня как-то чересчур резко. Чересчур. Вон лестница. Я знаю, что в ней четырнадцать ступенек. Казалось бы, что в этом такого, ну знаю и знаю. А все дело в том, что я не должен этого знать. Я вообще никогда не смотрел себе под ноги. Лишь единственный раз, когда в детстве по своей природной рассеянности посеял ключи. Да, пожалуй это был первый и последний раз, когда я бродил по улицам уткнувшись носом в асфальт.

И я никогда не знал сколько ступенек у лестницы или сколько шагов от метро до моего дома. Кто-то в задумчивости считает, я - нет. А сегодня... Сегодня я точно знаю, что ступеней, по которым сейчас поднимусь, именно четырнадцать, а не тринадцать или пятнадцать, хотя и не считал. А это идея, может пересчитать? И сразу станет ясно, что это всего лишь паранойя. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Тьфу ты, черт!

Плохо посчитал? Возможно. Ну-ка еще раз: ум... у... му... му-у, угу... у... Вот дьявол! Может это просто совпадение? Ну да, совпадение, восьмое за день.

Я поднимаюсь по лестнице, открываю дверь. В квартире сумрачно, прохладно и сыро. Последнее время мне нравится такая атмосфера. Хотя прекрасно помню, что еще год назад я любил солнце и жаркое лето. Что со мной?

Я скидываю пыльный мутно-серый плащ, швыряю его на вешалку и прохожу в комнату. Там я меняю полинявший, обесцветившийся костюм на мрачный черный домашний халат. Тоже странность. С самого детства я просто приходил в восторг от ярких, чистых цветов. Что со мной, черт подери происходит?

Я, не зажигая свет, сажусь в кресло.

Сижу долго, наблюдая, как невзрачные сумерки тонут, бесследно тонут в ночном мраке. Огромная всепоглощающая луна безлико смотрит в мое окно. Она тянет меня. Я встаю с кресла, бережно, боясь вспугнуть собственную тень, подхожу к окну. Луна обжигает меня своим мертвенным светом и одновременно манит. В груди что-то больно сжимается, рвется наружу и наконец находит выход в протяжном хриплом вое. Я вою на луну? Что, черт возьми со мной происходит?

Я иду к зеркалу. Долго смотрю на свое отражение, на такое с детства знакомое лицо. Я заглядываю себе в глаза. Меня трясет. Это уже не я: полные некогда щеки запали, глаза провалились и блестят двумя маленькими злобными огоньками. Что происходит? Ведь я никогда не был злобным, у меня никогда не было, да и не могло быть таких глаз. не отрываясь от хищного взгляда, я пытаюсь охватить все лицо целиком.

О, боже! Щеки покрываются густой грязно-серой шерстью. Это не я, не я, это - он. Во всем теле происходит какая-то метаморфоза, черный халат ненужным грузом падает на пол. Хочется смеяться, а получается только страшный вой.

Беззвучные шаги, хлопок двери. 'Любимый город может спать спокойно'. Только кто-то ведь может и не проснуться сегодня. И не проснется. Я знаю. Я обещаю.

Я иду...

18.04.2000.

Дух усадьбы.

Первый раз это случилось восемь месяцев назад. Тихим сентябрьским вечером я возвращался с работы. Дорога моя проходила сквозь парк, в дебрях которого притаился ладненький усадебный домик. И этот парк, и эта усадьба принадлежали некогда известным князьям. Теперь же все изменилось. Парк остался парком, но не таился больше в гуще леса, а стал оазисом чистой природы в пыльном шумном городе. Что касается самой усадьбы, то в ней приютилось учреждение, которых в Москве тысячи.

Я неторопливо шел по пустынной аллее, прислушиваясь к накрапывающему дождю. Дождь монотонно барабанил по асфальту, редеющим листьям уставших от летнего зноя деревьев.

Барабанил победоносно, ведь он прогнал с лавочек молодежь с пивом и старушек со сплетнями, лишь пьяный мужик сиротливо скрючился на скамейке и деловито похрапывал. И еще дождь не поборол меня: я привычен к дождю, меня дождем не напугаешь.

Я тихо продолжал топать по дорожке, углубляясь в то непередаваемое настроение, которое создавало все вокруг: сереющая в сумерках аллея, ленивый монотонный дождь, тихая музыка доносившаяся от метро. Особенно музыка. Исполняемая двумя озябшими музыкантами, она птицей уносилась в небо, а потом мягким покрывалом опускалась на парк вместе с дождем. Звуки трубы и аккордеона, густые, насыщенные, грустные и вместе с тем жизнеутверждающие.

Не знаю что, может и музыка, но что-то заставило меня тогда остановиться и посмотреть на тающие в туманной дымке деревья. От неожиданности я замер: там, среди деревьев, в десятке шагов от меня стояла девушка в одеждах девятнадцатого века.

Девушка заметно нервничала: то всматривалась в завесу дождя, то вдруг начинала мерить шагами расстояние от одного дерева до другого. Но поразило меня не это: девушка была полупрозрачной, как дождь, который виден глазу, но особо не скрывает того, что судорожно пытается загородить. Я продолжал смотреть на нее, сквозь нее, а она, видимо что-то решив для себя, безнадежно опустила голову, ссутулилась, повернулась ко мне спиной и растаяла в воздухе.

Однако! В привидения я вроде бы не верю, но вывод напрашивался сам собой причем не двусмысленный. Не успел я прийти в себя, как навалилось новое потрясение: по дороге прямо на меня скакал такой же полупрозрачный гусар. В сотне метров от меня он остановился, выхватил саблю, склонился и рубанул в полумрак. Когда он распрямился и убрал саблю, в руке его была охапка призрачных роз.

Всадник всадил коню в бока шпоры, проскакал сквозь меня, прежде чем я успел отпрыгнуть, и тоже растворился в воздухе.

Прошла слякотная осень, наступила зима. С тех пор я видел их еще несколько раз, но как и в первый день, они растворялись так и не встретив друг друга. Я как сейчас помню тот студеный январский вечер. Я намеренно сидел на парковой скамейке, дожидаясь появления призрачной девушки. Собственно я дожидался ее уже четвертый день подряд и очень надеялся, что не напрасно. А то холодно, знаете ли, январскими вечерами сидеть на белой от снега лавке.

Она все-таки появилась. Появилась из ничего и принялась всматриваться в заснеженную даль. Я не торопился, я ждал. Чего? Да просто интересно было, что произойдет, если они все же встретятся. Поэтому, когда она в который раз безнадежно опустила голову, я вскочил со скамейки и закричал:

- Девушка! Тьфу ты черт... Сударыня, остановитесь! Постойте!

На 'сударыню' она повернула голову.

Вслушалась, всмотрелась в непроглядную темень. На какое-то мгновение она стала почти осязаемой. А может быть мне показалось? Но второму призраку хватило и этого мгновения. Он не заставил себя ждать, выскочил из ночной тьмы, не забыв приостановиться, чтобы срезать неизменные розы, и снова рванул коня вперед.

Он скакал ей навстречу, он видел ее, а она увидела его...

К сожалению, это последнее, что увидел я.

Когда я очнулся, была непроглядная ночь. Вокруг ни души. Я посмотрел на часы, но вместо них увидел свою полупрозрачную руку и серебрящийся в свете фонаря сугроб.

Вот после этого потрясения я приходил в себя значительно дольше. Но пришел. Теперь я живу в этом усадебном домике. Покинуть парк я почему-то не могу: как на стену натыкаюсь. Не ем, не сплю да и не хочется. Призраков больше не вижу, освободил я их что ли? Меня вообще никто не видит, со мной некому поговорить. Лишь один только раз на меня как-то странно посмотрела уборщица и не сказав ни слова брякнулась без сознания.

Мне очень скучно. Единственное, что остается - это писать. Вот и сейчас я вожу карандашом по клочку бумаги и вижу сквозь свою руку закорючки букв. Быть может кто-то найдет эти странички и напечатает их где-нибудь, хоть даже и под своим именем. Если книжка с моими рассказами когда-нибудь выйдет, под любой фамилией, - не поленитесь, принесите мне.

Москва, улица Усачева, дом 1/а.

'Усадьба Трубецких в Хамовниках'.

Без подписи. Просто положите где-нибудь в уголок. Я найду.

20.04.2000.

Примечание того, кто назвался автором.

Если этот сборник выйдет в свет, очень прошу издателя предоставить мне два авторских экземпляра: один для меня, другой для автора. С уважением, Алексей Гравицкий.