"По стопам Господа" - читать интересную книгу автора (Айлс Грег)Глава 2У Рейчел Вайс были смоляные волосы, оливковая кожа и глаза как ониксы. Одиннадцать недель назад, во время первого терапевтического сеанса, я мысленно сравнивал ее с Ребеккой из «Айвенго» Вальтера Скотта. Только в романе красота Ребекки дикая, необузданная. А сосредоточенно-серьезный вид Рейчел Вайс отбивал всякое желание задуматься, хороша ли она собой, нарядно ли одета. Словно профессор Вайс сама нарочно и тщательно прятала все то, что могло бы помешать людям видеть в ней только замечательного клинициста. – Это что за дела? – воскликнула она, указывая на подушку, под которую я сунул револьвер. – Решили лечиться самым радикальным методом? – Нет. А как вы нашли мой дом? – Позвонила в университет, где вы раньше преподавали, и секретарша подсказала. Два предыдущих сеанса вы пропустили, но всякий раз по крайней мере заранее предупреждали меня по телефону. А сегодня я вас ждала, ждала, а вы даже позвонить не потрудились! Учитывая ваше настроение в последнее время, я вообразила самое худшее. И вот примчалась… – Тут Рейчел заметила видеокамеру на треноге. – О, Дэвид, вы опять за свое? – Это не то, что вы думаете. Похоже, мои слова ее не убедили. Пять лет назад пьяный водитель столкнул машину моей жены в придорожный пруд. Глубина вроде бы небольшая, но и Карен, и моя дочь Зуи захлебнулись прежде, чем прибыла помощь. Я работал в больнице, куда их привезли, и лично наблюдал, как врачи "скорой помощи" безуспешно пытались спасти мою дочь, в которой еще теплилась жизнь. Эта нежданная трагедия меня сломала. Я днями сидел перед телевизором, снова и снова прокручивая видеоролики, на которых Зуи училась ходить, смеялась у Карен на руках, обнимала меня в свой третий день рождения… Моя врачебная практика сначала скукожилась, а потом и вовсе Богу душу отдала, и я погрузился в самую что ни на есть клиническую депрессию. Это был единственный факт моей личной жизни, который я в деталях обсуждал с профессором Вайс, – да и то лишь потому, что на третьем сеансе она рассказала, что всего год назад ее единственный ребенок умер от лейкемии. На откровенность она пошла специально, в уверенности, что истинная причина моих снов – трагическая гибель моей семьи. Рейчел тоже потеряла не только ребенка. Ее муж не справился с тягостными последствиями болезни сына – бросил семью и вернулся в Нью-Йорк. Рейчел – также как и я – провалилась в глубочайшую яму депрессии, из которой в конце концов все же выкарабкалась – с помощью врача и лекарственных препаратов. Однако я, весь в отца, свою частную жизнь охранял от других с яростным упрямством. И поэтому самостоятельно прошел через весь ужас внезапного возврата в одиночество. Не было и дня, чтоб я не вспоминал с тоской жену или дочь, но время, когда я, обливаясь слезами, в тысячный раз просматривал старые видеозаписи, – то черное время все же миновало. – С Карен и Зуи сегодняшнее никак не связано, – сказал я. – Пожалуйста, закройте дверь. Рейчел, зажимая в руке ключи от машины, по-прежнему стояла в дверном проеме. Ей явно хотелось поверить мне. – Что же в таком случае происходит? – спросила она. – Дело в моей работе. Да заходите вы. И дверь закройте. Пожалуйста. Еще секунду поколебавшись, Рейчел закрыла за собой дверь и сказала, глядя мне прямо в глаза: – Что ж, быть может, вам пора рассказать мне кое-что о своей работе. Мое нежелание говорить на эту тему давно было яблоком раздора между нами. Рейчел полагала, что пациент должен доверять врачу так же, как священнику на исповеди, ибо врач связан такой же клятвой неразглашения. Поэтому мое непреклонное молчание оскорбляло ее. По ее мнению, секретность исследований была выдумкой моего недужного ума. И не надо, мол, ее стращать тем, что знать о моей работе опасно для других. Сочинил себе целый фантастический мир – лишь бы не дать изучающему взгляду проникнуть в душу!.. Я не обижался. По требованию Агентства национальной безопасности при первой встрече с Рейчел Вайс я назвался выдуманным именем. Однако не прошло и десяти секунд после нашего рукопожатия, как она узнала меня – вспомнила лицо с обложки моей книги. Мою попытку остаться инкогнито она классифицировала как обычную паранойю медицинского светила – и я не пробовал ее разубедить. Но затем, неделя за неделей, я наотрез отказывался говорить о своей работе и проявил воистину маниакальное желание «оградить» эту часть своей жизни. И диагноз профессора Вайс, очевидно, начал неумолимо сдвигаться в сторону шизофрении. Рейчел было невдомек, что мне разрешили видеться с ней лишь после того, как я закатил форменный скандал Джону Скоу, главе проекта «Тринити». Свою нарколепсию я считал результатом эксперимента, которому меня, среди прочих, подвергли несколько месяцев назад. Так сказать, производственная травма! И я стоял на том, что без профессиональной помощи психоаналитика мне никак не разобраться в диковинных снах, которые сопутствовали моим приступам. Сначала из форта Джордж-Мид специально для меня доставили самолетом аэнбэшного психиатра, помешанного на медикаментозном лечении. Его диагноз: хронический стресс и депрессия. У психиатра было только два желания: напичкать меня без меры "таблетками радости" и попутно выпытать секрет, как стать автором всемирно известной книги по медицине. Затем выписали откуда-то женщину-психотерапевта, опять же из своих, мастерицу лечить неврозы у людей, которые годами работают в обстановке полной секретности. Символику снов она знала на уровне нескольких популярных брошюр, прочитанных в студенческие годы – "для расширения кругозора". И она, вслед за коллегой, пыталась начинить меня по самое горло антидепрессантами и нейролептиками. Словом, в распоряжении Агентства национальной безопасности не оказалось нужного мне психоаналитика, наторевшего в разборе снов. Созвонившись с друзьями в университете штата Виргиния, я узнал, что всего в пятнадцати милях от нас, в медицинском колледже университета Дьюка работает один из ведущих американских психоаналитиков-юнгианцев – Рейчел Вайс. Скоу пытался запретить мне встречу с «посторонним» специалистом, но под конец нашей перепалки я рубанул: "Хотите удержать – надевайте наручники! Только прежде не забудьте позвонить президенту – ведь это он направил меня работать в вашем проекте". – Случилось что-то неприятное… – сказала Рейчел. – Что именно? Ваши галлюцинации опять изменились? "Галлюцинации! – с горечью подумал я. – Ни разу не назвала их просто снами!" – Они стали сильнее? В них появилось больше личного? Вы напуганы? – Эндрю Филдинг умер, – произнес я безжизненным голосом. Рейчел растерянно заморгала. – Кто такой Эндрю Филдинг? – Физик. – Эндрю Филдинг, Вот мерило успеха Филдинга: врач, бесконечно далекий от квантовой физики, тем не менее слышал его имя. Ничего удивительного. Я знавал шестилетних детишек, для которых Белый Кролик был не персонаж из сказки, а дядя-ученый. Человек, почти до конца раскрывший загадку темной материи во Вселенной, на астрофизическом небосводе был звездой номер два, уступая только Стивену Хокингу. – Умер от инсульта, – сказал я. – По крайней мере так говорят. – Кто говорит? – Наши сотрудники. – Вы работаете с Эндрю Филдингом? – Работал. Последние два года. Рейчел изумленно покачала головой. – И вы полагаете, что он умер не от инсульта? – Да. – А вы его осматривали? – Только поверхностно. Он упал в своем кабинете и скончался на полу. В последний момент перед смертью к нему подоспел другой врач. И этот врач утверждает, что у Филдинга, по всем признакам, был левосторонний паралич и разрыв левого зрачка. Но… – Но что? – Я ему не верю. Филдинг умер от удара слишком быстро. В течение четырех-пяти минут. Рейчел критически поджала губы. – Такое иногда происходит. Особенно при массивном кровоизлиянии. – Крайне редко. А чтобы и зрачок лопнул – это и вовсе диковина. Строго говоря, и почти мгновенная смерть, и лопнувший зрачок могли иметь место при естественной смерти от обширного инсульта. Однако, говоря о странности этой смерти, я имел в виду другое. Хоть Рейчел и прекрасный психиатр, у нее нет моих шестнадцати лет терапевтической практики, когда у врача появляется что-то вроде шестого чувства. Многое начинаешь угадывать интуитивно. Больного – Послушайте, я понятия не имею, где его тело, и уверен, что вскрытие производить не станут, поэтому… – Почему же не будет вскрытия? – перебила меня Рейчел. – Потому что я уверен – его убили. – Вы только что сказали, он умер в своем кабинете. – Правильно. – Думаете, его убили прямо на рабочем месте? Ссора? Несчастный случай? Видя, что до нее не доходят мои намеки, я высказался без обиняков: – Я имею в виду преднамеренное убийство. Тщательно продуманное, профессионально исполненное убийство. – Но… но зачем кому-то понадобилось убивать Эндрю Филдинга? Ведь он же был старик, да? – Ему было всего шестьдесят три. Мне вдруг представился мертвый Филдинг на полу кабинета: рот открыт, невидящие глаза уставлены в потолок – и у меня возникло острое желание рассказать Рейчел все. Впрочем, достаточно было одного взгляда в сторону окна, чтобы подавить в себе это глупейшее желание. Там, где-то в траве, может прятаться параболический микрофон. – Это все, что я имею право сказать. Извините. Вам лучше уйти, Рейчел. С решимостью в лице она сделала пару шагов по направлению ко мне. – Никуда я отсюда не уйду. Послушайте, в нашем штате разрешено не производить вскрытие трупа лишь в том случае, если человек умер в присутствии врача. Ее наивность меня рассмешила. – Да не будет никакого вскрытия, – сказал я убежденно. – А будет – истинного результата все равно никто не узнает. – Дэвид, ну что вы такое несете… Мы живем в демократической стране! – Честное слово, я действительно ничего прибавить не могу. Не стоило говорить даже то, что я уже сказал. Я хотел только, чтобы вы поняли: это не мои больные фантазии, это реальность! Грубая и страшная реальность! – Почему же вы не можете сказать больше? – спросила Рейчел и тут же сделала останавливающий жест своей изящной ручкой. – Нет-нет, позвольте мне самой ответить… Сказав больше, вы рискуете навлечь на меня большую беду, так? – Так. Она насмешливо закатила глаза. – Дэвид, вы с самого начала потребовали максимальной секретности. Я пошла вам навстречу. Коллегам, которые могли вас случайно встретить возле моего кабинета, я наплела, что помогаю знаменитому Теннанту собирать материал для его второй книги. Ради вас я солгала. – Я вам очень благодарен, и вы это знаете. Однако если мои подозрения насчет Филдинга верны, то даже наималейшая болтливость с моей стороны может стоить вам жизни. Неужели вы не в состоянии понять такой простой вещи? – Не понимаю и никогда не пойму. Что у вас за работа такая, которая прямо-таки кишит опасностями? Я только головой покачал. – Как в той дурацкой шутке. – Рейчел коротко рассмеялась. – "Правду я вам сказать могу, но тогда мне придется тут же вас убить". Классический пример рассуждений параноика. – Вы и впрямь верите, что я фантазирую? Ответ Рейчел был сформулирован предельно осторожно: – Я верю, что вы верите всему, что говорите. – Ага, значит, я просто во власти бреда. – Нельзя же отрицать, что в последнее время вас тревожат галлюцинации! Некоторые из недавних – классические религиозные видения. – Большинство снов к религии не имеет никакого отношения, – напомнил я Рейчел. – Вдобавок я атеист. Это тоже в рамках психоаналитической классики? – Нет, соглашусь, случай необычный. Но вы отказались обследоваться по поводу вашей нарколепсии. Или эпилепсии. Даже элементарную пробу крови на сахар и ту не хотите делать! – Все необходимые обследования я прошел на работе. – Кто же у вас там такой замечательный врач? Физик Эндрю Филдинг? Разве он был заодно и магистром медицины? Не стерпев ее иронии, я осмелился сделать еще шажок в сторону правды. – Меня обследовал профессор Рави Нара. У нее рот открылся от удивления. – Рави Нара? Нобелевская премия в области медицины? – Он самый, – брезгливо кривясь, подтвердил я. – Вы работаете бок о бок с самим Рави Нара?.. – Увы. К вашему сведению, на самом деле этот «гений» – жуткий придурок и подлец. Именно Нара утверждает, что Филдинг умер от инсульта. У Рейчел был растерянный вид. – Дэвид, не знаю, что и сказать. Вы действительно работаете с этими суперзнаменитостями? – Неужели не верится? В конце концов, я и сам более или менее известен. – Да, вы известны, однако… не в той же степени. Что же вас всех собрало вместе? Над чем вы можете трудиться сообща, будучи специалистами в таких далеких друг от друга областях? – Да, еще два года назад области нашей работы были и впрямь далеки друг от друга. – Что вы хотите этим сказать? – Все, все, Рейчел, возвращайтесь к своим пациентам. – Встречу с последним сегодняшним пациентом я отменила, чтобы поехать к вам. – А-а, я нанес вам убыток. Припишите потерянное время к моему счету – я заплачу. Рейчел густо покраснела. – Зачем вы меня оскорбляете? Пожалуйста, скажите откровенно, что с вами происходит. Я по горло сыта вашими галлюцинациями! – Моими – Называйте их как хотите. Для успеха мне нужно больше, чем просто знать содержание ваших галлюцинаций. – Да, для – Как же вы не понимаете: ваши сны нельзя разгадать отдельно от вас! Сны существуют не сами по себе, а в вашем сознании! Вы… Тут зазвонил телефон, и Рейчел осеклась. Я вскочил и, трепеща от предчувствия, побежал к тому аппарату, что стоял в кухне. Возможно, это президент Соединенных Штатов. – Профессор Теннант, – отчеканил я, повинуясь многолетней привычке. – Профессор Дэвид? – раздался в трубке истеричный женский голос с азиатским акцентом. Это была Лу Ли, китайская жена Филдинга. Точнее, вдова Филдинга… – Да. Лу Ли, простите, что я сам не позвонил вам. – Я пытался найти какие-то искренние слова сочувствия и утешения, но в голову приходили только затасканные обороты. – Я не знаю, как выразить вам всю глубину моего потрясения от утраты Эндрю… Мне ответом был ураган слов на кантонском диалекте китайского языка. Даже ничего не понимая, было легко угадать, что на другом конце провода обезумевшая от горя вдова. Бог знает, какую версию смерти Филдинга изложили ей аэнбэшники – эти церберы проекта «Тринити» – и как она к этой версии отнеслась. В Америку Лу Ли приехала всего лишь три месяца назад – кстати, визу она получила в рекордные сроки: в госдеп позвонили из Белого дома и далеко не деликатно попросили в данном случае резину не тянуть. – Я знаю, сегодня ужасный для вас день, – полным искреннего сочувствия голосом сказал я. – Но попробуйте успокоиться и выслушать меня. Лу Ли задыхалась от рыданий. – Сделайте несколько глубоких вдохов, – посоветовал я, про себя прикидывая, что именно говорить вдове, какую версию предпочесть. Безопаснее придерживаться той «легенды», на постоянном использовании которой с самого начала проекта «Тринити» настаивало Агентство национальной безопасности. Сотрудники многочисленных компаний, работающих тут же, в Треугольнике науки, знают только некую фирму "Аргус оптикал", которая разрабатывает какие-то оптические элементы для компьютеров, используемых правительством в оборонной программе. Вполне вероятно, что Лу Ли известна лишь эта «официальная» версия. Оберегая жену от неприятностей, Филдинг наверняка держал рот на замке. – Что вам сказали в нашей фирме? – спросил я осторожно. – Энди мертвый! – кричала Лу Ли. – Они говорить, он умирать от крови в голова, но я ничего не знать. Я не знать, что делать! Я не видел ни малейшего смысла сообщать вдове свою гипотезу о том, что Филдинга хладнокровно прикончили. – Лу Ли, Эндрю было шестьдесят три года, да и хорошим здоровьем он не отличался. И кровоизлияние в мозг в его случае не такой уж большой сюрприз. – Вы не понимать, профессор Дэвид! Энди меня предупреждать. Я сильнее сжал трубку телефона. – Что вы имеете в виду? Еще один залп на кантонском китайском, затем мало-помалу Лу Ли опять вернулась на свой запинающийся английский. – Энди был говорить мне, что это случиться будет. Он был говорить, если это случается ему, ты звонить профессор Дэвид. Он знать, что делать. От боли сжало сердце. Вот, значит, до какой степени Филдинг доверял мне… – Что я могу для вас сделать? – Приезжать сюда. Пожалуйста. Говорить с Лу Ли. Сказать, почему это случается с Энди. Я колебался. Не исключено, что Агентство национальной безопасности подслушивало наш разговор. Рвануть сейчас к Лу Ли – не значит ли это подставить и ее, и себя? Но был ли у меня выбор? Мог ли я предать память друга? – Хорошо, Лу Ли. Буду у вас через двадцать минут. – Спасибо, спасибо, профессор Дэвид! Пожалуйста, спасибо. Я повесил трубку и повернулся, чтобы идти обратно в гостиную. Рейчел стояла в дверном проеме кухни. – Я должен уйти, – сказал я. – Признателен вам за заботу и благодарен за то, что вы приехали меня проведать. Знаю, это выходит за рамки служебного долга. – Я еду с вами. Часть разговора я слышала – и еду с вами. – Исключено. – Почему? – Нечего вам там делать. Ваше дело сторона. Рейчел с вызовом сложила руки на груди. – Для меня тут все проще простого. Говорите вы правду, а не бредите – в конце нашей короткой поездки я обнаружу заплаканную вдову Эндрю Филдинга, которая подтвердит мне все, что вы тут нарассказывали. – Не обязательно. Понятия не имею, что Филдинг доверил своей жене, а о чем умолчал. К тому же Лу Ли едва говорит по-английски. – Эндрю Филдинг поленился обучить свою супругу нашему языку? – Во-первых, он бегло говорил на кантонском диалекте китайского. Как, впрочем, и на восьми других языках. Во-вторых, Лу Ли пробыла в Штатах считанные месяцы. Рейчел решительно одернула юбку. – Ваше упрямство подсказывает мне, чего вы боитесь. Поехав с вами, я тут же разоблачу вашу историю как очередную галлюцинацию. Я пришел в ярость. – У меня большой соблазн взять вас с собой – и ткнуть носом в ошибку. Но я вас пощажу. Вы просто не хотите понять, насколько опасна вся эта ситуация. Вы можете – Позвольте вам не поверить. Я схватил пакет с серовато-белым порошком и конвертом "Федерал экспресс" и протянул его Рейчел. – Вот. Несколько минут назад я получил письмо от Филдинга. И в конверте был этот порошок. Она пожала плечами. – Похоже на обычный пляжный песок. Что это такое? – Не знаю. Но боюсь, что в порошке вирус сибирской язвы. Или какая другая зараза, от которой, возможно, погиб Филдинг. Рейчел смело взяла пакет. Я думал, она изучает порошок. На самом деле она внимательно читала обратный адрес на конверте. – Тут стоит: отправитель – Льюис Кэрролл. Очень мило! – Это код. Подпишись Филдинг своим настоящим именем, оно бы угодило в компьютерную систему "Федерал экспресс". Агентство национальной безопасности выудило бы его оттуда в два счета – и проведало бы о письме. А "Льюис Кэрролл" выбран неспроста – у Филдинга в университете было прозвище Белый Кролик. Впрочем, вы ведь про это слышали, да? Рейчел сдвинула брови, словно всерьез обдумывала мой вопрос. – По-моему, нет. А где само письмо? Я рукой показал в сторону гостиной. – В пакете на диване. Только не вздумайте открыть. Рейчел прошла к дивану, взяла записку и быстро прочитала ее. – Но тут нет подписи… – Разумеется. Мало ли кто мог увидеть эту записку! Вместо подписи – кролик внизу. Рейчел смотрела на меня с прежним недоверием. – Дэвид, возьмите меня с собой. Только убедившись лично, что вы говорите правду, я отнесусь к вашим предостережениям с полной серьезностью. Давайте разом покончим с сомнениями. – Ну да, бросьте меня в воду, чтобы я лично удостоверилась, что там акулы!.. Поверьте мне, акул там предостаточно. Но когда вы увидите это собственными глазами, будет уже слишком поздно. – С подобными фантазиями… Я вернулся в кухню и взял со стойки ключи от машины. Рейчел шла за мной по пятам. – Так что, все-таки упорствуете? – спросил я, устало вздыхая. – Тогда поезжайте за мной в своей машине. Она отрицательно помотала головой. – И не мечтайте. Вы оторветесь от меня на первом же перекрестке с красным светом. – Ваши коллеги подсказали бы вам, как опасно ехать в автомобиле с пациентом, когда он следует за своей параноидальной фантазией. Особенно если он вдобавок и нарколепсией страдает. – Мои коллеги вас не знают. А что касается внезапных впадений в сон… до сих пор вы себя за рулем не угробили. Значит, и впредь будем надеяться на лучшее. Я вынул револьвер из-под диванной подушки и сунул его за пояс. – Вы меня не знаете, – мрачно промолвил я. Рейчел сначала пристально посмотрела на рукоять револьвера, потом мне в глаза. – Думаю, я вас все-таки знаю, – сказала она. – И мне очень хочется помочь вам. Будь она только моим психиатром, я бы спокойно послал ее куда подальше. Но во время долгих психоаналитических сеансов мы как-то сблизились, объединенные невысказанным чувством, какое возникает между двумя людьми, каждый из которых испытал огромную потерю. Несмотря на то, что мое поведение казалось ей поведением совершенно больного человека, она проявляла такую заботу обо мне, которой я давно ни от кого не видел. Конечно, чистейший эгоизм взять ее с собой… Однако вот вам неприглядная правда: мне не хотелось встречаться с Лу Ли один на один. |
||
|