"Синглетон" - читать интересную книгу автора (Иган Грег)

2003

Я шел на север по Джордж-стрит в сторону железнодорожной станции «Таун-холл», размышляя над способом решения хитроумной задачки из контрольной по линейной алгебре, когда путь мне преградила небольшая толпа. Я не стал особо задумываться над тем, почему она здесь образовалась - возле ресторанов часто собираются группы людей. Но когда я попытался обогнуть толпу, стало ясно: это не какие-нибудь служащие соседней конторы, собравшиеся проводить на пенсию коллегу. Потому что увидел объект их внимания.

В переулке, метрах в двадцати от них, лежал на спине мужчина, прикрывая лицо окровавленными руками, а над ним склонились двое парней, размеренно и безжалостно взмахивая какими-то тонкими палками. Сперва я подумал, что это бильярдные кии, но потом заметил на концах жердей металлические крючки. Такие палки мне доводилось видеть только в одном месте - в начальной школе. Дежурные по классу вооружались ими, чтобы открывать и закрывать старомодные форточки, расположенные под самым потолком.

- Кто-нибудь вызвал полицию? - бросил я вопрос в толпу. Одна из женщин кивнула, не глядя на меня:

- Да, кто-то позвонил по мобильному пару минут назад. Поверженный был одет как подручный с ресторанной кухни. Он все еще шевелился, пытаясь защититься, однако кричать от боли уже не мог.

По моему телу пробежал холодок, отвратительное леденящее ощущение, которое на миг опередило сознательный вывод: сейчас на моих глазах убьют человека, а я ничего не сделаю, чтобы этому помешать. Но здесь была не пьяная драка, когда несколько очевидцев могут вмешаться и разнять драчунов. Эти парни - явно серьезные преступники, а их жертва - не случайный прохожий, От таких типов лучше держаться подальше. Я пойду в суд, выступлю как свидетель, но никто не вправе ожидать от меня большего. Особенно когда еще человек тридцать ведут себя точно так же.

Я снял рюкзачок и положил его. Как ни абсурдно, это заставило меня ощутить себя более уязвимым - я всегда боялся потерять учебники. Подумай хорошенько. Ты сам не знаешь, что делаешь. Последний раз я всерьез дрался лет в тринадцать. Я обвел взглядом обывателей, гадая, откликнется ли кто-нибудь на мой призыв броситься на помощь вместе. Вряд ли! Я всего лишь худощавый, невзрачный восемнадцатилетний парень в майке, расписанной уравнениями Максвелла. Ни мускулов, ни характера. Никто не полезет в драку вместе со мной.

А в одиночку я окажусь таким же беспомощным, как и тот бедолага. Эти мужики проломят мне череп в одну секунду. В толпе зевак я заметил нескольких крепких на вид служащих чуть старше двадцати; уж если даже эти парни, играющие по выходным в регби, не набрались духу вмешаться, то каковы же тогда мои шансы?

И я протянул руку к лежащему рюкзачку. Если не помогать, то вообще нет никакого смысла здесь торчать. А подробности я узнаю из вечерних новостей.

И я зашагал обратно. Меня тошнило от презрения к себе. Сейчас не «хрустальная ночь». И внуки не станут задавать мне прямых вопросов. Меня никто даже не упрекнет.

Словно это и есть мера вещей. - Да пропади все пропадом!

Я швырнул рюкзачок на тротуар и бросился обратно в переулок. На меня обратили внимание, лишь, когда я приблизился настолько, что запах трех потных тел перебил вонь гниющего мусора. Ближайший из громил обернулся и взглянул на меня, едва ли не оскорбившись при виде такого противника, а потом и развеселился. Он даже не стал менять направление удара уже занесенной палки. Когда я обхватил его шею согнутой рукой, пытаясь повалить на спину, он просто пихнул меня локтем в грудь. У меня перехватило дыхание, но я отчаянно вцепился в противника, пытаясь удержать хватку. Он сделал движение, чтобы меня стряхнуть, но я сумел поставить ему подножку, и мы рухнули на асфальт, причем я оказался снизу.

Громила освободился и неуклюже поднялся. Пока я пытался встать, предчувствуя неминуемый удар палки, раздался свист. Подняв глаза, я увидел, как второй громила подает знак своему приятелю, и проследил за взмахом его руки. По переулку, быстро приближаясь, шли человек десять мужчин и женщин. Вид у них был не особо угрожающий - мне доводилось видеть и более разгневанные толпы, хотя на лицах у многих был нарисован символ мира, - однако уже самого численного превосходства казалось достаточно, чтобы гарантировать нападавшим неприятности. Первый из громил задержался лишь на пару секунд, чтобы пнуть меня в ребра, и они бросились наутек.

Я подтянул колени, приподнял голову и кое-как встал на четвереньки. Дышать было все еще трудно, но мне почему-то казалось делом чести подняться на ноги. Кто-то из служащих улыбнулся мне:

- Ну, ты и придурок. Тебя же могли убить.

Избитый мужчина содрогнулся и закашлял, брызгая кровавой слюной. Его глаз не было видно из-под набухших век, а клочки кожи на руках не могли скрыть обнажившихся суставов. Меня прошиб холодный пот: еще немного - и рядом с беднягой лежал бы я. Другая мысль, страшнее первой, пронзила меня с новой силой: я чуть было не сбежал, оставив на произвол судьбы беззащитную жертву.

Я встал. Люди толпились вокруг избитого, пытаясь чем-то помочь. Я знал основы первой помощи - нам в старших классах читали курс, - но парню не требовалось искусственное дыхание, а ничего большего я предложить не мог. Тогда я протолкался сквозь толпу и вышел из переулка на улицу. Рюкзачок лежал там, где я его оставил - никто на мои учебники не позарился. Я услышал приближающиеся звуки сирен - сейчас здесь будут полиция и «скорая помощь».

Ребра у меня болели, но не слишком. Когда мне было двенадцать, я сломал ребро, упав с велосипеда, и теперь не сомневался: это просто ушиб. Некоторое время я шел, чуть сгорбившись, но когда добрался до станции, смог разогнуться. Кожа на руках оказалась слегка ободрана, но я, очевидно, не выглядел как участник недавней драки, потому, что никто в поезде не взглянул на меня дважды.

Вечером я посмотрел новости. Сообщалось, что состояние избитого парня стабильное. Я представил, как он выходит в переулок, чтобы вывалить в мусорный бак ведро с рыбьими головами, а там его уже поджидают двое. Наверное, я никогда не узнаю, почему на него напали, если дело не дойдет до суда. Пока полиция даже не назвала имен подозреваемых.

Репортер упомянул студента, «возглавившего группу разгневанных горожан», которые спасли жертву. Потом журналист заговорил со свидетелем, и тот описал молодого человека как «парня С астрологическими символами на майке». Я фыркнул и нервно оглянулся, опасаясь, как бы соседи не узнали в герое дня мою скромную персону, однако, к счастью, никого из них не оказалось поблизости.

Потом новости закончились.

На какой-то миг я ощутил разочарование, лишенный даже того ничтожного возбуждения, которое могли принести пятнадцать секунд славы - все равно как сунуть руку в коробку в надежде, что там завалялось последнее шоколадное печенье, и обнаружить, что коробка пуста. Задумался, не позвонить ли родителям в Оранж - просто чтобы поговорить с ними, пока не развеялось это странноватое состояние, но я условился звонить им по определенному расписанию, а сегодня был не тот день. Если я им неожиданно позвоню, они решат, будто со мной что-то произошло.

Ну и ладно. Через неделю, когда синяк рассосется, я вспомню сегодняшний день и усомнюсь, произошел ли вообще этот инцидент.

И я пошел наверх заканчивать контрольную.

- Все это можно представить и более изящно, - сказала Франсина. - Если произвести замену переменных, от х и у до Z и Z-coпряженного, то уравнения Коши-Римана соответствуют условию, что частная производная функции относительно z-сопряженного равна нулю.

Мы сидели в кафетерии, обсуждая недавнюю лекцию по комплексному анализу. У нас, компании однокурсников, вошло в привычку встречаться каждую неделю в это время, но сегодня пришли только мы с Франсиной. Возможно, сегодня крутили кино или же в кампусе появился лектор, о котором я не услышал.

Я выполнил описанные ею преобразования. - Ты права, это действительно элегантно!

Франсина слегка кивнула, сохраняя при этом характерное для нее выражение пресыщенности. Она отличалась нескрываемой страстью к математике, но на лекциях, вероятно, безумно скучала, дожидаясь, пока преподаватели подтянутся до ее уровня и сообщат ей нечто такое, чего она еще не знает.

Я до ее уровня и близко не дотягивал. Более того, я начал учебный год весьма слабо, отвлеченный новой для меня студенческой средой и вовсе не столь блистательной причиной, как искушения ночной жизни, а всего лишь иными видами, звуками и масштабами этого места, равно как и бюрократическими требованиями всех организаций, которые ныне вторглись в мою жизнь. Впрочем, за последние две-три недели я наконец-то начал сокращать разрыв. Я нашел себе работу на неполный день в универмаге, где заполнял полки товарами со склада. Платили паршиво, но вполне достаточно, чтобы избавить от тревоги за мое финансовое положение.

Я рассеянно рисовал гармоничные контуры на лежащем передо мной листке бумаги.

- А как ты вообще развлекаешься? - поинтересовался я. - Если не принимать во внимание комплексный анализ?

Франсина ответила не сразу. Мы уже не в первый раз оставались наедине, и я почти не надеялся отыскать правильные слова, чтобы извлечь максимум из такой ситуации. Да и настанет ли идеальный момент и сорвутся ли с моих губ идеальные фразы: нечто интригующее, но в то же время тонкое и ненавязчивое. Поэтому теперь я проявил свой интерес открыто, без претензии на красноречие. Она и так сможет оценить меня, потому что знакома со мной три месяца, и если не выскажет желания узнать меня лучше, то это меня не раздавит.

- Я пишу много скриптов на «перле» (Perl - язык программирования (Здесь и далее прим. перев.)), - ответила она. - Ничего сложного, просто всякую мелочевку, которой разрешаю пользоваться бесплатно. Это здорово расслабляет.

Я понимающе кивнул. Это не осознанный эпатаж - просто девушка ждет, что я поведу себя чуть более откровенно.

- Тебе нравится Дебора Конвей? - Сам я слышал лишь пару ее песен по радио, но несколько дней назад увидел в городе плакат с рекламой гастролей певицы.

- Да. Она классно поет.

Я стал водить карандашом по черточкам конъюгации над переменными, делая их толще.

- Она будет выступать в клубе, в Сюррей-Хиллз, - сказал я. - В пятницу. Хочешь пойти?

Франсина улыбнулась, теперь уже не пытаясь изобразить вселенскую скуку:

- Конечно. Это было бы здорово.

Я улыбнулся в ответ. У меня не закружилась голова, я не испытал безумной радости, но у меня возникло ощущение, что я стою на берегу океана, оценивая его ширину. Подобное чувство возникло у меня, когда я раскрыл в библиотеке сложную монографию, но смог лишь насладиться запахом типографской краски и четкой симметрией символов, понимая только малую часть того, что прочел. Зная, что впереди меня ждет большое открытие, но понимая также, сколь тернистым станет путь к его постижению.

- Тогда я куплю билеты по дороге домой.

Наконец мы сдали экзамены за год и устроили в общежитии вечеринку. Стояла душная ноябрьская ночь, но задний двор был лишь чуть просторнее самой большой комнаты в доме, поэтому мы распахнули все двери и окна и расставили столики с едой по первому этажу и двору. Едва влажный ветерок с реки прокрался в глубину дома, количество москитов и духота во дворе и в доме сравнялись.

Около часа мы с Франсиной держались рядом, как и положено парочке, пока в один момент не поняли: ведь можно немного потусоваться и порознь - мы достаточно уверены друг в друге.

Через некоторое время я стоял в уголке переполненного двора и трепался с Уиллом - студентом-биохимиком, жившим здесь уже четыре года. На правах старожила он поначалу здорово задавался, и в первые месяцы меня это злило. Однако незаметно мы стали друзьями, и теперь я был рад возможности поговорить с ним до отъезда - он отбывал в Германию, где получил стипендию на дальнейшее обучение.

Уилл увлеченно делился со мной своими дальнейшими планами, когда я заметил Франсину. Мой приятель посмотрел в ту же сторону. - Если честно, то я не сразу догадался, что излечило тебя от тоски по дому, - заметил он.

- А я никогда не тосковал по дому.

- Да, конечно. - Он глотнул из стакана. - И все же она тебя изменила. Уж это ты должен признать.

- И признаю. С радостью. Как только мы сошлись, все стало на свои места. - Считалось, что студенческие романы вредят учебе, но мои оценки неуклонно улучшались. Франсина не натаскивала меня - она лишь привела мой разум в состояние, когда все стало намного яснее.

- Но самое поразительное в том, что вы вообще сошлись. - Я нахмурился, и Уилл успокаивающе поднял руку: - Ну, ты был очень замкнут, когда поселился здесь. И недооценивал себя. Когда обсуждался вопрос насчет комнаты, то ты буквально умолял отдать ее тому, кто больше заслуживает.

- А теперь ты еще и издеваешься. Он покачал головой:

- Да спроси кого угодно.

Я промолчал. Честно говоря, если бы я оглянулся назад и оценил ситуацию, то удивился бы не меньше Уилла. Еще в школе я понял: успех почти никак не связан с удачей. Некоторые попросту уже рождаются с богатством, талантом или харизмой, Они стартуют в жизни, имея фору, и дальнейшие преимущества для них нарастают снежным комом. Я всегда верил, что обладаю, в лучшем случае, достаточным умом и настойчивостью, чтобы оставаться на плаву в избранной для себя области. Во всех классах средней школы я был одним из лучших учеников, но в городке вроде Оранжа это не значило ничего, и я не строил иллюзий по поводу моей карьеры в Сиднее.

и я обязан Франсине тем, что мои представления о собственной заурядности не сбылись; общение с ней изменило всю мою жизнь. Но где я набрался храбрости вообразить, что могу предложить ей что-либо в ответ?

- Кое-что произошло, - признался я. - Еще до того, как я пригласил ее на первое свидание.

- Да?

Я едва не захлопнул створки раковины - я еще никому не рассказывал о событиях в том переулке, даже Франсине. Этот инцидент стал представляться мне слишком личным, словно само упоминание о нем обнажит мою совесть. Но Уилл будет в Мюнхене уже меньше чем через неделю, и вообще гораздо легче исповедоваться тому, кого вряд ли скоро встретишь.

Когда я смолк, Уилл удовлетворенно ухмылялся, словно я объяснил ему все.

- Чистая карма, - объявил он. - Мне бы следовало и самому догадаться.

- Ага, очень научное объяснение.

- Я серьезно. И забудь о мистической буддистской болтовне, потому что я говорю о реальных вещах. Если ты держишься за свои принципы, то И все прочее в жизни складывается лучшим для тебя образом - разумеется, при условии, что тебя не убьют. Это же элементарная психология. У людей сильно развито чувство обоюдности, правильности обращения, которое они получают друг от друга. И если все идет слишком хорошо, то они обязательно начинают себя спрашивать: «А что я сделал такого, чтобы это заслужить?». Если ты не найдешь на этот вопрос подходящего ответа, то навредишь самому себе. Не всегда, но достаточно часто. Поэтому если ты совершаешь поступок, который повышает твое самоуважение…

- Самоуважение - это для слабаков, - съязвил я. Уилл закатил глаза.

- Ты не согласен? Тогда зачем ты вообще об этом заговорил? Я пожал плечами:

- Может, этот случай просто поколебал мой пессимизм. Ведь меня могли избить до полусмерти, но не избили же. По сравнению с такой перспективой идея пригласить кого-нибудь на концерт кажется менее опасной. - Меня уже начал угнетать этот навязчивый самоанализ, но мне нечего было противопоставить популярной психологии Уилла, кроме собственной и столь же доморощенной версии.

Уилл наверняка заметил мое смущение, поэтому не стал развивать эту тему. Однако я, наблюдая за оживленно болтающей Франсиной, не мог отделаться от неприятного ощущения хрупкости обстоятельств, которые нас свели. Ведь если бы тогда я сбежал с поля битвы, а израненный парень умер, то я еще очень долго считал бы себя последним дерьмом. И не верил бы в то, что заслуживаю хоть какого-то снисхождения судьбы.

Но я не сбежал. И пусть решение было принято в последний момент, я имею право гордиться своим выбором? Разве чувство Франсины - награда? Я не завоевывал признание дамы в средневековом турнире; мы выбрали друг друга и остались верны этому выбору по тысяче сложных причин.

Сейчас мы вместе, и только это имеет значение. И я не собираюсь задерживаться на пути, который привел меня к ней, лишь для того, чтобы ворошить былые сомнения, которые нас едва не развели.