"Техасский рейнджер" - читать интересную книгу автора (Грей Зейн)

Глава 11

После приблизительно шестимесячного прозябания в уединенном ущелье на реке Нуэсес одиночество и бездеятельность вынудили Дьюана снова выйти на тропу странствий в поисках чего угодно, только не ставшей комаром жизни одинокого отшельника, скрывающегося в дикой глуши, жертвы собственных мучительных раздумий. С того момента, когда он впервые снова появился на глазах у людей, в нем произошли разительные перемены. Непривычное тепло переполняло его — тоска по человеческим лицам, по их голосам, — чувство странное, немного печальное, но тем не менее согревающее душу. Однако чувство это всего лишь предшествовало его прежней горькой, бессонной и вечной настороженности. Когда он скрывался в дебрях и непроходимых зарослях, он был в безопасности от всего, кроме своего собственного подспудного «я»; когда он бежал от него в широкий мир людей, все его инстинкты пробудились вновь ради сохранения жизни.

Мерсер был первым городком, куда он приехал. Здесь у него было много друзей. Мерсер считал себя многим обязанным Дьюану. На окраине городка у дороги располагалась одинокая могила, настолько заросшая кустарником и чертополохом, что Дьюан, проезжая мимо, едва разглядел деревянный столбик с грубо вырезанными на нем буквами, заменявший надгробье. Он не читал надписи на столбе. Но он вспомнил о Хардине, прежнем давнишнем дружке и соратнике Блэнда. Много лет Хардин не давал покоя скотоводам и фермерам как в округе, так и в самом городке. В один роковой для себя день он избил и ограбил человека, который однажды выручил Дьюана в беде. Дьюан встретил Хардина на маленькой городской площади-«плаза», обозвал его всеми известными жителям пограничья именами, вынудил его схватиться за револьвер и убил его на месте.

Дьюан направился к дому некоего Джонса, техассца, хорошо знавшего его отца, и был здесь тепло принят. Пожатие честной руки, голос друга, веселое щебетанье детишек, которые не боялись ни его самого, ни его револьвера, сытная добротная пища, свежее чистое белье, — все это на время совершенно изменило Дьюана. По сути своей он был неразговорчив. Цена, назначенная за его голову, и тяжесть пережитого сделали его молчаливым. Но он жадно впитывал в себя все доходившие до него новости. За те годы, что его не было дома, он не слышал ни словечка ни о матери, ни о дяде. Люди, считавшие себя его истинными друзьями на границе, были бы последними, кто стал бы наводить справки, писать или получать письма, которые могли бы дать намек на местопребывание Дьюана.

Весь день Дьюан провел вместе с гостеприимными Джонсами, и с наступлением сумерек почувствовал такое нежелание уезжать, что поддался на уговоры остаться переночевать. И в самом деле, Дьюану редко когда приходилось коротать ночь, имея крышу над головой. Ранним вечером, когда Дьюан сидел на крыльце с двумя мальчишками, сыновьями Джонса, с благоговением взиравшими на своего обожаемого героя, из краткого визита на почту вернулся хозяин дома. Без дальнейших отлагательств он отправил сыновей прочь. Он был встревожен и сильно возбужден.

— Дьюан, в городе рейнджеры, — прошептал он. — А повсюду только и разговоров о том, что ты здесь. Ты приехал поздним утром, и многие видели тебя. Не думаю, чтобы нашелся мужчина или мальчишка, которые стали бы о тебе болтать. Но женщины могут. Они любят посплетничать, а эти рейнджеры — красавцы-ребята, и умеют обращаться с дамами!

— Что за подразделение рейнджеров? — спокойно поинтересовался Дьюан.

— Эскадрон А под командованием капитана Мак-Нелли, новичка среди рейнджеров. Он создал себе имя на войне. А с тех пор, как примкнул к рейнджерам, совершил просто чудеса. Он расчистил много злачных мест на юге, и теперь принялся за север.

— Мак-Нелли… Я слышал о нем. Опиши-ка его мне!

— Стройный, худощавый, но жилистый и крепкий. Брюнет, лицо чистое, усы черные. Черные проницательные глаза. Вид довольно внушительный, авторитетный. Мак-Нелли хороший человек, Дьюан. Сам он родом с юга, из порядочной семьи. Мне бы очень не хотелось, чтобы он тебя обнаружил!

Дьюан промолчал.

— У Мак-Нелли крепкие нервы, а его рейнджеры — все люди опытные. Если они узнают, что ты здесь, они явятся за тобой. Мак-Нелли не профессиональный стрелок, но он без колебаний выполнит свой долг, даже если это будет означать для него верную смерть. Что он и сделает в данном случае. Дьюан, ты не должен встречаться с капитаном Мак-Нелли. Твоя репутация чиста, хоть и достаточно ужасна. Ты до сих пор еще не вступал в схватку ни с рейнджером, ни с полицейским, если не считать всяких продажных шерифов, вроде Рода Брауна!

Дьюан продолжал хранить молчание. Он думал не об опасности, а о том, как скоротечны и мимолетны минуты, проведенные с друзьями.

— Я уже приготовил тебе пакет с едой, — продолжал Джонс. — Пойду оседлаю твою лошадь. А ты тут гляди в оба!

Не успел он закончить последнее слово, как на утоптанной тропинке послышались легкие быстрые шаги. В калитке показался человек. Несмотря на сумерки, света было достаточно, чтобы различить его необычно высокую фигуру. Когда он подошел, стало видно, что он идет с высоко поднятыми над головой руками. Он замедлил шаги.

— Здесь живет Берт Джонс? — торопливо спросил он низким приглушенным голосом.

— Думаю, что так. Я сам и есть Берт. Чем могу служить? — ответил Джонс.

Незнакомец огляделся и с опаской подошел поближе, все еще не опуская рук.

— Стало известно, что Бак Дьюан находится здесь. Капитан Мак-Нелли расположился лагерем у реки сразу за городом. Он посылает Дьюану приглашение явиться туда после наступления темноты.

Сказав это, незнакомец повернулся и удалился так же быстро и неожиданно, как и пришел.

— Чтоб мне лопнуть! Вот так новость! Дьюан, как тебе это понравится? — воскликнул Джонс.

— Что-то новенькое для меня, — задумчиво произнес Дьюан.

— Первая дурацкая выходка Мак-Нелли, о которой я когда-либо слышал! Ничего не могу разобрать! Я готов поручиться, что Мак-Нелли никогда не пойдет на предательство. Он произвел на меня впечатление прямого, честного и порядочного человека. А тут, — черт побери! — похоже, он задумал какой-то обман. Ничего другого мне в голову не приходит!

— Возможно, капитан хочет предоставить мне удобный шанс сдаться без кровопролития, — заметил Дьюан. — Весьма благородно с его стороны, если именно это он имел в виду.

— Он приглашает тебя в свой лагерь после наступления темноты. Что-то здесь не так, Дьюан. Впрочем, Мак-Нелли новый человек в наших краях. Вот он и совершает непонятные поступки. А может, он чересчур заважничал и возомнил о себе? Ну, да ладно; каковы бы ни были его намерения, для нас достаточно его присутствия здесь, под Мерсером. Так что бери коня и постарайся до рассвета оставить между собой и любезным капитаном несколько добрых миль. Завтра я схожу к нему и узнаю, какого дьявола он имел в виду.

— Тот, кого он прислал, — это был рейнджер, — сказал Дьюан.

— Разумеется, да и смелый к тому же! Явиться к тебе с таким предложением — тут надо иметь крепкие нервы! Кстати, Дьюан, у него не было револьвера. Готов поклясться, что не было! Чертовски странно все это… Но ты не можешь никому доверять. Бери коня — и в путь!

Немного спустя вороная лошадь с обмотанными тряпками копытами, неся на себе высокого черного всадника, пристально вглядывавшегося в каждую тень, пересекла травяную луговину позади дома Джонса, свернула на дорогу и, пустившись рысью, быстро оставила Мерсер за собой.

Проехав миль пятнадцать или двадцать, Дьюан остановил коня у небольшого лесочка из акаций и фисташковых деревьев, спрыгнул с седла и первым делом отыскал полянку со свежей травой. Здесь от привязал лошадь на длинном поводу, использовав лассо вместо привязи, и, подложив под голову седло вместо подушки, завернулся в попону вместо одеяла и заснул.

На следующее утро он снова сидел в седле, направляясь на юг. В течение ближайших дней он нанес несколько коротких визитов в небольшие городки, расположенные у него на пути. И в каждом его ожидала новость, вынуждавшая его глубоко задуматься. Повсюду повторялось одно и то же: к наиболее близким друзьям Дьюана приходил рейнджер и в спокойной ненавязчивой форме оставлял следующее известие: «Передайте Баку Дьюану, чтобы он заехал в лагерь капитана Мак-Нелли как-нибудь после наступления темноты».

Дьюан пришел к заключению, и друзья согласились с ним, что главной целью нового командира рейнджеров в долине реки Нуэсес было поймать или убить Бака Дьюана, и что его приглашение являлось ничем иным, как просто своеобразной оригинальной уловкой, вызывающая дерзость которой могла прийтись по вкусу некоторым отчаянным сорвиголовам.

Но Дьюану она не нравилась нисколько. Любопытство его возросло; хотя, конечно, оно не могло побудить его на какой-нибудь необдуманный опрометчивый поступок. Он свернул на юго-запад и, проехав с сотню миль, снова очутился в малонаселенной местности. Здесь он больше не слышал о рейнджерах. Его окружала пустынная бесплодная земля, которую ему довелось пересечь лишь дважды, и то эта поездка обошлась ему довольно дорого. Ему пришлось даже отстреливаться, чтобы вырваться отсюда. Беглецы от закона были не в ладу со здешними малочисленными скотоводами и их пастухами. Дьюану стало известно, что и беглые правонарушители, и мексиканские бандиты пребывали в состоянии длительной непримиримой вражды с владельцами ранчо. Плохо ориентируясь в местных тропах и тропинках, Дьюан проник в самое сердце этого района, будучи постоянно уверенным, что объезжает его стороной. Ружейный выстрел из фермерского домика, направленный с явной целью убить его, поскольку всякий незнакомый всадник здесь мог быть только врагом, раскрыл перед Дьюаном его ошибку. И долгая утомительная скачка, чтобы спастись от погони, убедила его вернуться к прежнему испытанному методу скрываться днем и путешествовать ночью.

Он попал в суровую страну с сильно пересеченной местностью и за три дня покрыл лишь незначительное расстояние; но он верил, что только здесь он может чувствовать себя в безопасности. Дважды он приближался к широкой речной пойме, зеленой от зарослей ивняка, осокорей и густого колючего кустарника-чапараля, где, как он считал, в самом центре дикой непролазной чащобы пролегали нижнее течение реки Нуэсес.

Однажды вечером, когда он с необходимыми мерами предосторожности выбрался из небольшого леска, в котором скрывался днем, он увидел неподалеку огни деревенского поселка. Он попытался объехать его слева, но пойменные заросли доходили здесь до самых границ поселка и были настолько непроходимы, что он вынужден был вернуться по своим следам и двинуться в объезд направо. Проволочные изгороди и лошадиные выгоны затрудняли задачу, и он завершил ее лишь далеко за полночь. Поэтому ему пришлось проделать миль десять уже при свете дня, после чего он наткнулся на хорошо наезженную дорогу и осторожно поехал вдоль нее, бдительно посматривая по сторонам. Он миновал несколько удобных укромных уголков, где мог бы спрятаться и переждать дневные часы, если бы не настоятельная потребность найти воду.

Прошло довольно много времени, прежде чем он нашел ее, но здесь не было ни кустов, ни мескитовых деревьев, которые могли бы послужить ему укрытием. Поэтому он продолжал двигаться дальше.

Местность перед ним становилась все более складчатой и холмистой. В низинах начали появляться рощицы тополей, а на возвышенностях — юкка, агава, кусты акации и мимозы. Поднявшись на гребень холма, он обнаружил, что дорога резко сворачивает и теряется из виду, исчезая между спускающимися вниз крутыми откосами из желтой глины. Он придержал лошадь, намереваясь осторожно обогнуть откос; внезапно что-то испугало норовистое животное, и лошадь, отпрянув, встала на дыбы и прыгнула вперед.

Нескольких прыжков, прежде чем железная рука Дьюана усмирила пугливое животное, оказалось достаточно, чтобы очутиться за поворотом. Одним взглядом Дьюан охватил вновь распахнувшееся перед ним открытое пространство, маленькую долину внизу с широкой мелкой и каменистой речушкой, тополиную рощицу за ней, мрачную группу людей, угрюмо уставившихся на него, и две темные, безжизненные, странно нелепые в своей неподвижности фигуры, свисавшие с веток.

Зрелище было вполне обыденным для юго-запада Техаса, но Дьюану ни разу еще не случалось наблюдать его на столь неприятно близком расстоянии.

— Клянусь преисподней! Там еще один! — послышался грубый голос.

— Эй, незнакомец, спускайся вниз и доложи нам, кто ты такой! — закричал другой.

— Руки вверх!

— Верно, Джек, не стоит рисковать! Стреляй в него!

Эти реплики так быстро следовали одна за другой, что казались составной частью одного предложения. Дьюан развернул коня, и в тот же миг грохнул ружейный выстрел. Пуля попала ему в левое предплечье и, как ему показалось, задела кость, потому что рука безвольно повисла, выпустив повод. Испуганная лошадь рванулась вперед. Еще одна пуля просвистела мимо. Затем поворот дороги спас Дьюана от верной гибели. Быстроногий конь, словно ветер, понес его с длинного пологого холма.

Дьюан не спешил обернуться. Он знал, чего следует ожидать. Главной заботой его в данную минуту была раненая -рука. Он убедился в том, что кость, к счастью, осталась цела, но сама рана, нанесенная пулей в мягкой оболочке, была исключительно опасной. Кровь текла из нее струей. Предоставив лошадь на время самой себе, Дьюан обмотал свой шарф вокруг раны и с помощью зубов и здоровой руки туго затянул его. Затем он обернулся через плечо назад.

Всадники подняли целую тучу пыли на дороге, ведущей вниз с холма. Все новые и новые выезжали из-за откоса, где дорога делала поворот. Передовой всадник отстал от Дьюана примерно на четверть мили, а остальные вытянулись за ним в цепочку. С первого взгляда Дьюану стало ясно, что это прирожденные ковбои, скорые на руку и решительные, с детства привыкшие к седлу и стременам. И лошади были им под стать — быстрые и выносливые; плохих они просто не стали бы держать. Положение усугублялось еще тем, что местные фермеры подвергались постоянному насилию со стороны беглых преступников, невыносимо страдая от их алчности, зверств и жестокости. Дьюану просто не повезло: он наткнулся на компанию, осуществлявшую суд Линча, в самый неподходящий момент, когда любому постороннему может непоздоровиться, а беглецу от закона ничего не остается, как бежать сломя голову, спасая собственную жизнь.

Дьюан больше не оглядывался до тех пор, пока не миновал холмистый участок и выехал на прямую ровную дорогу. Он опережал своих преследователей. Убедившись в последнем, он решил дать коню передышку, сбавив немного скорость этой убийственной гонки. Его лошадь была великолепным животным: большая, сильная, быстрая; однако у него до сих пор не было случая испытать степень ее выносливости. И это тревожило Дьюана. Жизнь, которую он вел, не позволяла ему длительное время пользоваться одной и той же лошадью, а свойства той, которая была у него сейчас, он недостаточно хорошо знал.

У Дьюана был только один план — единственный возможный в данном случае, — и заключался он в том, чтобы успеть достичь речной поймы и попытаться ускользнуть от преследования в зарослях ивняка. Миль пятнадцать отделяли его от реки — расстояние не столь уж безнадежное для хорошей лошади, если ее не слишком гнать к тому же. Дьюан вскоре заметил, что ковбои понемногу отстают, потому что не очень понукают лошадей. Для таких наездников столь странное стремление сберечь силы своих скакунов было решительно необычным. Загадочное поведение ковбоев заставило Дьюана задуматься; он несколько раз обернулся, чтобы посмотреть, не настигают ли его преследователи. Нет; они держались все на том же расстоянии, что настораживало Дьюана и вызывало в нем определенную тревогу. Он терялся в догадках, и единственное объяснение, которое приходило ему в голову, заключалось в том, что раз он не сворачивает с дороги, то и форсировать погоню не было смысла. Надежда понемногу начала возвращаться к нему; он принялся внимательно вглядываться, пытаясь отыскать любую тропу или дорогу, ответвляющуюся вправо или влево. Ничего похожего не было видно. По обе стороны расстилалась суровая пересеченная местность, поросшая мескитовыми кустами и стрелами юкки. Дьюан понял, что ему ничего не остается, как продолжать упорную скачку. Одно было бесспорным: ему придется объехать вокруг поселка. Впрочем, река протекала у самой его окраины, а добравшись до прибрежных зарослей ивняка, он мог считать себя в безопасности.

Облако пыли далеко впереди усилило его тревогу. Дьюан напряженно вглядывался в это новое препятствие, возникшее на его пути; он надеялся увидеть фургон, телегу, группу отбившихся от стада коров. Но надежды его не оправдались; вскоре он разглядел фигуры нескольких всадников. Выстрелы и крики позади засвидетельствовали о том, что его преследователи также заметили появление на сцене новых действующих лиц: Больше мили разделяло эти две группы, однако расстояние не помешало им быстро найти взаимопонимание. Дьюан замешкался лишь настолько, чтобы заметить признаки быстрых и активных действий со стороны новых противников; с глухим проклятием он пришпорил лошадь и свернул с дороги в кусты.

Он повернул направо, потому что река протекала где-то в этой стороне. Здесь участки открытого песчаного грунта перемежались с плотными зарослями кактусов и мескитов, и Дьюан убедился, что несмотря на необходимость лавировать между этими преградами, ему все-таки удается сохранить преимущество перед своими преследователями. Определить их местоположение отсюда было невозможно, и он решил, что они должны сперва съехаться вместе и затем направиться по его следам.

Каковы же были его изумление и досада, когда, выехав из кустов, он наткнулся на низкий, но отвесный гребень выветренной разрушенной скалы; о том, чтобы преодолеть его верхом, нечего было и думать. Он свернул налево вдоль основания гребня. Песчаная почва сменилась более твердым грунтом, который не так сильно изматывал лошадь. Здесь поросли мескитов и кактусов попадались реже, что облегчало езду, но обеспечивало плохое укрытие. Дьюан пристально вглядывался прямо перед собой и вскоре, как и ожидал, увидел впереди перемещающееся облако пыли и темные фигуры всадников на лошадях. Они находились в полумиле расстояния и двигались наперерез через равнину, что свидетельствовало об их отличном знании тех трудностей, с которыми должен будет столкнуться беглец на своем пути.

Не колеблясь ни секунды, Дьюан пришпорил коня и пустил его наметом. Он во что бы то ни стало должен был опередить этих людей. Но когда его попытка оказалась тщетной из-за глубокого оврага, заставившего его свернуть в сторону, Дьюан похолодел и почувствовал предательскую тошноту под ложечкой. Неужели конец? Разумеется, в карьере человека, поставленного вне закона, всегда когда-нибудь наступает конец. Он еле удержался от желания поехать прямо навстречу своим преследователям. Однако доводы рассудка и на сей раз перевесили инстинкт. Он бежал ради спасения жизни, и тем не менее самым сильным стремлением его в эти минуты было встать лицом к лицу с врагом и вступить в честную и бескомпромиссную борьбу.

Он понял, что три всадника впереди заметили его, и спустя мгновение потерял их из вида, снова укрывшись в зарослях мескитов. Теперь он решил вернуться к дороге, опередив погоню, для чего стал подгонять лошадь, стараясь все же сохранить ее силы для последнего решительного броска. Скалы, кусты, пучки кактусов, овраги, — все действовало против него, заставляя сворачивать с прямого пути. Он почти потерял направление и в конце концов мог попасть прямо в объятия врагов, если бы милостивая судьба не сжалилась и не вывела его на открытую полосу выжженного грунта.

Отсюда он увидел обе группы преследователей, но одной с каждой стороны на расстоянии револьверного выстрела от него. Их пронзительные крики не в меньшей степени, чем безжалостные шпоры Дьюана, заставили его лошадь понестись с такой резвостью, которая одна только и могла решить для него вопрос жизни и смерти. И никогда еще Дьюан не пользовался более послушным, верным и быстрым конем. Казалось, он совершает невозможное. На сыпучем и вязком песке он оставлял далеко позади любую лошадь из погони, а на этой узкой полоске твердого грунта он быстро наверстал то, что упустил в кустах позади. Разгоряченный и порядком напуганный, он мчался сквозь густые заросли с такой быстротой, что едва не выдернул Дьюана из седла. Но зато с души у Дьюана словно свалилась огромная тяжесть. Он опережает погоню! Да, эта лошадь поистине обладала выносливостью, быстротой и пламенным жаром в крови!

Лошадь вынесла Дьюана на очередную открытую поляну с двумя-тремя деревьями, и здесь, прямо на его пути, на расстоянии выстрела его поджидали несколько всадников. Они закричали, замахали руками и, пришпорив лошадей, бросились ему навстречу. Но они не стреляли. Дьюан быстро повернул коны направо. Лишь одно удерживало его от желания вступить в единоборство с преследователями. Он помнил те болтающиеся безжизненные фигуры, что свисали с веток тополей. Здешние фермеры и скотоводы предпочитали вешать людей вне закона всему остальному. Они просто выжидали, пока он израсходует все свои заряды, чтобы потом поймать его без помех. Страх Дьюана перед казнью через повешение был настолько велик, что даже не мог сравниться с его бойцовским инстинктом самосохранения.

Началась гонка — пыльная, головоломная скачка сквозь серые колючие мескитовые заросли. Дьюан ничего не видел вокруг, ослепленный хлещущими по лицу ветками кустов. Ветер свистел в его ушах. Он утратил ощущение близости погони. Тем не менее, она должна была находиться где-то рядом. Дьюану показалось, что он слышит выстрелы. В него стреляют? Но это мог быть всего лишь треск ломающихся сухих веток. Его левая рука свисала безжизненной плетью, почти беспомощной; он держал поводья правой рукой и постоянно вынужден был низко склоняться над лукой седла. Зеленые стены зарослей проносились мимо; хлесткие удары веток, свист ветра, торопливый перестук копыт, энергичные движения лошади, — все это соперничало с ощущением едкого пота, заливавшего глаза, болью от раны и холодным, тошнотворным комком под ложечкой. Сюда примешивалась еще и тупая, злобная ярость. Его вынуждали бежать в то время, как он хотел драться. Весь его разум, все присутствие духа едва справлялись с тем, чтобы усмирить эту неистовую ненависть к себе, к своим преследователям, к этой бешеной скачке ради спасения собственной бесполезной жизни.

Неожиданно, вырвавшись из колючих мескитовых зарослей, он вдруг увидел перед собой дорогу. Длинную ровную ленту пустынной дороги! С какой пылкой стремительностью, с какой горячей, неимоверной радостью он пустил по ней свою лошадь! Теперь он был вполне уверен, что опережает своих соперников. Лошадь его все еще сохраняла силу и резвость, хотя и подавала некоторые признаки одышки. Наконец, Дьюан оглянулся назад. Преследователи — он не успел сосчитать, сколько их было, — скакали вдоль дороги далеко позади. Он больше не стал обращать на них внимания, но сцепив зубы устремился вперед, еще более утвердившись в своей решимости сбить их со следа.

Он миновал несколько разрозненных домиков ранчо, где лошади из-за загородок провожали его тревожным ржанием, а люди с любопытством следили, как он проносится мимо. Один из фермеров бросился бежать, и интуиция подсказала Дьюану, что этот парень намерен присоединиться к погоне. Лошадь Дьюана продолжала нестись вперед, не снижая заметно скорости, но уже не так плавно, а дергающимися, напряженными, конвульсивными прыжками, что свидетельствовало о крайней степени ее истощения.

При виде поселка Дьюан удивился. Он не ожидал достичь его так скоро. Затем он сделал еще одно открытие: оказывается, он подъехал к нему со стороны проволочных изгородей. Поскольку поворачивать обратно было уже некогда, он решил не объезжать поселок, а проехать прямо через него. Оглянувшись, он заметил, что преследователи находились на расстоянии около полумили — слишком далеко, чтобы успеть вовремя поднять тревогу среди жителей поселка и организовать их на поимку беглеца. Когда он проезжал мимо первых домов, лошадь его окончательно выдохлась и начала дышать тяжело, со свистом. Дьюан понял, что ему вряд ли удастся проехать на ней через весь поселок.

Оседланные лошади перед местной лавкой подали Дьюану отличную мысль, ни в коей мере не новую, поскольку он успешно осуществлял ее и прежде. Он подъехал на своей измученной лошади к коновязи и спрыгнул с седла; как раз в это время несколько фермеров вышли из лавки, и один из них подошел к длинноногому рыжему жеребцу. Он собрался было садиться в седло, но увидел Дьюана и задержался, уже сунув ногу в стремя.

Дьюан шагнул к нему и схватился за уздечку.

— Моя выдохлась, но еще жива, — прохрипел он. — Давай меняться!

— Что ж, незнакомец, я, конечно, всегда готов поменяться, — с нарочитой медлительностью ответил фермер, — но не слишком ли ты торопишься?

Дьюан обернулся назад. Его преследователи уже въезжали в поселок.

— Меня зовут Дьюан, Бак Дьюан, — с угрозой в голосе выкрикнул он. — Будешь меняться? Быстро!

Фермер, побледнев, вытащил ногу из стремени и отступил назад.

— Пожалуй, я согласен меняться, — пробормотал он.

Вскочив в седло, Дьюан вонзил шпоры в бока рыжего жеребца. Лошадь заржала от испуга и боли и пустилась с места в карьер. Быстрая, свежая, полудикая, она промчалась мимо оставшихся домов и вынесла Дьюана на окраину поселка. Однако то ли дорога заканчивалась здесь, то ли она продолжалась из какой-то другой улицы, но перед ним сразу раскинулись возделанные поля, а дальше — каменистая и безжизненная пустыня. Пустив коня прямо по пахоте, он направил его к ближайшим кустам колючей акации в поисках временного укрытия, и еще раз обернулся. Шестеро всадников неслись за ним вдогонку на расстоянии ружейного выстрела, и все новые и новые появлялись из-за домов поселка.

Его новая лошадь не успела разогреться как следует, прежде чем Дьюан выехал на крутой песчаный обрыв, внизу которого начинались заросли ивняка. Сколько можно было окинуть взглядом, перед ним расстилалось бесконечное ровное пространство, поросшее красновато-зеленой ивовой лозой. Как отрадно было для него это зрелище! Он почувствовал себя так, словно загнанный хромой и усталый волк, который добрался наконец до своего укромного логова среди скал. Спустившись зигзагами по мягкому осыпающемуся откосу, он направил коня к плотной стене из веток и листьев. Однако лошадь заартачилась и, встав на дыбы, ни за что не желала проникать в гущу зеленых шумящих прутьев.

Времени терять было нельзя. Спрыгнув с седла, Дьюан попытался силой затащить упрямое животное в заросли. Это оказалось более трудным и затяжным делом, чем Дьюан мог себе позволить. Если бы его не торопила погоня, возможно, он сумел бы достичь лучших результатов. А теперь ему пришлось бросить коня — поступок, на который его могли толкнуть лишь самые крайние обстоятельства. Затем, не мешкая, он проскользнул в узкий проход между густых растений.

И он успел как раз вовремя, потому что до него донеслись громкие самоуверенные голоса преследователей, выехавших на край откоса и начавших спускаться вниз. Затем они всей толпой вломились в заросли ивняка.

— Эй, Сид! Вот твоя лошадь! — закричал один, обращаясь, очевидно, к тому человеку, которого Дьюан заставил совершить обмен.

— Да постойте вы, дурачье! Дайте хоть слово сказать! — ответил голос с вершины откоса.

— Спускайся сюда, Сил! Мы его окружили! — продолжал первый.

— Что ж, может быть; но если так, то у вас там скоро станет чертовски жарко! Этот парень был Бак Дьюан!

Мертвая тишина наступила вслед за неожиданным сообщением. Вскоре она была нарушена шуршаньем гальки под ногами людей и животных и приглушенными голосами.

— Говорю вам, он не сможет перебраться через речку, — донеслось до слуха Дьюана. — Он попал в западню. Я знаю эту дыру!

Больше Дьюан ничего не слышал от своих преследователей, быстро и молча пробираясь между гибких зеленый ветвей ивняка. Он направлялся прямо к реке. Прокладывать дорогу через густые заросли лозы было для него не в новинку. Много дней и ночей прошло, прежде чем он добился умения и сноровки, которым мог бы позавидовать даже индеец.

Рио-Гранде со своими притоками почти на всем протяжении в Техасе пролегает среди широких, низменных, плоских равнин, поросших густым ивняком. Черные тополя, осокори, мескиты, грушевидные кактусы и прочая растительность, переплетаясь с ивовой лозой, создают такие плотные спутанные дебри, что неопытному человеку они могут показаться совершенно непроходимыми. Сверху эти заросли выглядят красновато-зелеными; изнутри они серые и желтые — сплошная полосатая стена. Тропинок и прогалин здесь почти нет. Можно обнаружить редкие тропы оленей, ведущие к водопою, и иногда узкие тесные проходы, проделанные пекари — дикими мексиканскими свиньями. Почва здесь состоит из глины, необычайно сухой и спекшейся настолько, то на ней практически не остается следов. Там, где отдельные купы тополей сдерживают натиск всепроникающего лозняка, растут кусты и довольно густая трава. Сама ивовая лоза представляет собой длинные гибкие стебли, растущие так тесно, что они почти соприкасаются между собой, а их узкие листья сплетаются в сплошную крышу над головой.

Самая гуща зарослей, куда проник Дьюан, казалась сосредоточением безмятежной тишины и сонного покоя. В расцвете дня здесь стоял таинственный полумрак. Легкий ветерок шевелил листвой, и тогда узкие стрелы солнечных лучей проникали сквозь зеленый покров и золотыми зайчиками плясали на почве.

Дьюана всякий раз глубоко волновало своеобразие подобных мест, и одновременно он ощущал в них нечто покровительственное, защитное и укромное, что он всегда воспринимал, как проявление сочувствия и сострадания зарослей к преследуемым и гонимым. Любое живое существо, полное сил, здоровья и энергии, могло считать себя в безопасности, пробираясь под низкой шуршащей зеленой крышей этого дикого убежища. Спрятать следы было несложно; мягкая пружинистая почва скрадывала звуки при ходьбе, и люди могли неделями безуспешно охотиться друг за другом, находясь буквально на расстоянии нескольких шагов и даже не подозревая об этом. Проблема поддержания жизни представляла определенные трудности; но, с другой стороны, преследуемый человек и животное способны довольствоваться самым малым.

Дьюан намеревался переправиться через реку и, не покидая зарослей, попытаться подняться вверх по течению, где он рассчитывал найти более гостеприимную местность. Но, вспомнив о том, что сказал фермер по поводу реки, Дьюан начал сомневаться относительно реальности переправы. Тем не менее, он решил воспользоваться любым подходящим случаем, чтобы оставить реку между собой и преследователями. Он продолжал с трудом пробираться дальше. Левая рука его болела, и он не только не мог пользоваться ею, но вынужден был оберегать ее от случайных толчков и касаний. Правой рукой он раздвигал стебли лозы и боком скользил между ними, ухитряясь двигаться довольно быстро. По пути попадались узкие звериные тропы, низкие норы, промоины, тесные ходы, протоптанные в ивняке, и он всячески старался использовать их, где бегом, где шагом, где ползком, где пригибаясь по мере своего продвижения вперед. Придерживаться выбранного направления было далеко не просто; чтобы не сбиться с пути, он отмечал впереди какой-нибудь особо освещенный солнцем стебель или дерево и, добравшись до них, снова выбирал перед собой подходящий ориентир. С каждым шагом движения его все замедлялись, ибо чем дальше он проникал в заросли, тем они становились все более густыми, дикими и непроходимыми. Комары и москиты, звеня, принялись кружить над его головой. Он продолжал идти, не останавливаясь. Сгустившиеся тени подсказали ему, что полдень давно миновал. Его начали уже одолевать сомнения в правильности выбранного пути. Но вот долгожданная полоска света впереди устранила его опасения, и он, с трудом пробившись сквозь еще более густую поросль, вырвался наконец на берег реки.

Перед ним открылось широкое русло, по которому медленно текла мутная болотистая жижа. На противоположной берегу желто-зеленой стеной вздымались все те же ивовые заросли. С первого взгляда Дьюан определил безнадежность попыток переправиться в этом месте. Повсюду виднелись песчаные отмели, омываемые ленивым потоком. В сущности, все русло реки сплошь заполнял зыбучий песок-плывун, и похоже было, что здесь вообще нет ни одного фуга чистой воды. Вплавь преодолеть этот поток было невозможно, переползти его тоже было нельзя, точно так же, как и перебросить через него какое-нибудь бревно. Зыбучий песок мгновенно засосет любой твердый предмет, коснувшийся его гладкой желтой поверхности. Чтобы убедиться в этом, Дьюан взял длинную палку и, перегнувшись с высокого берега, воткнул ее в песок. Уже здесь, у самого берега, предательская трясина, казалось, не имела дна. Он отбросил всякую надежду переправиться через реку. На целые мили вверх и вниз по течению будет, вероятно, то же самое. Прежде, чем покинуть берег, Дьюан привязал к палке свою шляпу и изловчился набрать в нее достаточно воды, чтобы утолить жажду. Затем он вернулся в заросли, выбрав место, где стебли лозы росли не так густо, и продолжал пробираться вверх по течению до тех пор, пока тени не сгустились настолько, что он перестал что-либо видеть перед собой. Наощупь набредя на более или менее подходящую прогалину, он лег и устало вытянулся на голой земле. До поры до времени он мог считать себя здесь в такой же безопасности, как если бы находился по ту сторону плоскогорья Рим Рок. Он смертельно устал, хоть и не полностью выбился из сил, и несмотря на пульсирующую боль в раненой руке мгновенно погрузился в сон.