"Правда жизни" - читать интересную книгу автора (Джойс Грэм)

24

Рэвенскрейг зарастал грязью. Из раковины уже начинало дурно пахнуть от скопившихся немытых тарелок, мисок, чашек, блюдец, кружек и кастрюль. Мусор не выносился, пол не подметался. В комнатах там и сям валялись книги, газеты, тетради, ну и, конечно, пивные и винные бутылки, переполненные пепельницы. Провизию, как было принято раньше, не закупали, в туалетах не убирались.

И все молчали.

Дом был ввергнут в это жуткое состояние благодаря заговору Беатрис, Бернарда, Лилли и Кэсси, которые обязались ничего больше по дому не делать, сославшись на загруженность учебной и научной работой. С Фрэнка тоже взяли слово, что он не будет ничего прибирать или как-то препятствовать разрастанию беспорядка, поглощавшего коммуну. Фрэнк с радостью включился в кампанию ничегонеделания. Правда, на нее ответили кампанией молчания. Джордж, Робин, Тара, Фик и временные жильцы, часто останавливавшиеся в Рэвенскрейге в ту пору, вели себя так, словно дело их совершенно не касалось.

Естественно, уровень гигиены понизился. Однажды на кухне Бернард наткнулся на крысу. Он убил ее, но убирать не стал – пусть и другим будет на что посмотреть. Между тем участники заговора тайно допускались в кухоньку и туалет Лилли, и им удалось избежать лишений, связанных с посещением мест общего пользования. Перегрин Фик решил не опускаться до недостойной распри и удалился в свои апартаменты в Бэллиол-колледже, где по дому хлопотала многочисленная прислуга.

Ему это было не впервой, и он знал – все как-нибудь само собой решится.

Тем временем Фик сдержал слово и отвел Фрэнку отдельную комнату на той же стороне коридора, где жила Кэсси. Раньше комната была до потолка заставлена книгами – Фик распорядился вынести их, что и было исполнено двумя служителями в ливреях, вызванными из Бэллиола. Вместо книг в комнате поставили кровать и самую необходимую мебель, привезенную из колледжа. Фрэнк был не в восторге от комнаты, в которой было всего одно маленькое окно. Ничего хорошего в этой затее не видела и Кэсси, но Фик и другие убедили ее, что растущему мальчику вредно спать с матерью. Особенно убедительно говорил Робин, доказывавший, что от затянувшейся нездоровой привычки к материнской постели недалеко и до гомосексуализма. И вот Фрэнк приколол к стене новой комнаты карточку с Малышом Рутом, разложил свои нехитрые пожитки и сделал вид, что всем доволен. Но по ночам ему стали сниться кошмары, и время от времени он снова убегал к Кэсси, а она пускала его к себе в постель.

Вскоре после этого переселения к комнате Кэсси под покровом ночи подкрался Робин и, воркуя, как голубь, стал терзать дверную ручку. От такого удивительного способа ухаживания Кэсси захихикала, но тут же напустила на себя суровый вид и прогнала его. В другой раз ночью к ней пришел Джордж, но, опасаясь, что Фрэнк прибежит и прыгнет к ней в постель, она поцеловала Джорджа и отправила его восвояси, оставив ему больше надежд, чем Робину. Не прошло и часа, как подоспела Лилли. Она плакала, бормотала извинения, но с тем же успехом, что Робин и Джордж.

И как это они в темноте друг дружке головы не порасшибают, удивлялась Кэсси, и не без оснований. Ночью в коридоре было довольно оживленно. А однажды Фрэнк проснулся оттого, что кто-то сидел на краю кровати и гладил его по волосам. Кто это, в темноте было не рассмотреть. Гость приставил к губам палец, и Фрэнк снова забылся, решив, что это сон.

А мусор все копился, пахло все отвратительнее, и, хотя вслух не произносилось ни слова, взаимное раздражение усиливалось. На самом деле, пока рядом не было никого из враждебного лагеря, и в той и в другой группировке почти только об этом и говорили. Ничего не делающие были непреклонны в своей решимости и пальцем не пошевелить. Молчащие твердо держались своего: они не дадут собой манипулировать. Ни те ни другие не решались созвать собрание, чтобы обсудить ухудшающуюся обстановку, поскольку тогда другая группировка получила бы преимущество – на собрание не прийти. Это был тупик.

Фрэнк, формально в войне не участвовавший, заметил, что стоило только рядом показаться представителю противостоящего лагеря, как разговор сразу стихал, а потом вдруг возобновлялся с неестественной живостью и на какие-нибудь отвлеченные интеллектуальные темы.

– Гм, Бити, ты читала последний отзыв Шульмана на «Поворотный пункт истории»? – интересовался вдруг Робин.

– Нет, Робин. А что, стоит почитать?

– Думаю, да, и хотя он в свойственной ему манере только и делает, что с самолюбованием потчует вас громкими фразами, в нескольких местах он весьма уместно пишет о диалектическом консенсусе.

Или, например, Бернард, которому невмоготу было враждовать, пытался нащупать почву для взаимопонимания:

– Тара, я смотрю, твои приятели из ППР наконец сливаются с синдикалистским охвостьем, что довольно остроумно. Вот если бы они объединились с широким левым альянсом ИТА, это был бы настоящий прогресс.

– Ведь правда же, это было бы неплохо? Но вряд ли у них получится, пока заправляют там в основном члены АМГ.

– Точно подмечено.

Фрэнк недоумевал, отчего это они до ушей улыбаются, говоря о такой скучище. Может быть, они разговаривают на тайном языке, думал он. Но даже если это так, почему же тогда во время обмена этими репликами комната как будто наполняется зловонием, сравнимым с тухлятиной, которой несло с кухни? Пропитавший весь дом кислый запашок стал проникать в сны Фрэнка. Ему снились трупы, валявшиеся на кухне, и крысы, забравшиеся к нему в постель. Однажды крыса с человеческими руками уселась на его кровать, отчего Фрэнк закричал и проснулся. Сон этот снился ему не раз.

Как-то ночью, когда все в доме спали, Кэсси услышала, как открывается ее дверь, через две двери от Фрэнка.

– Кто там опять? – прошептала она.

– Это я. Джордж. Кэсси, можно?

– Чего тебе?

– Я следую кодексу рыцарской любви.

– Чего-чего?

Джордж вошел и тихонько прикрыл за собой дверь. Кэсси выбралась из-под одеяла и набросила халат. Джордж, одетый в полосатую пижаму, упал к ее ногам и стал их целовать.

– Отстань, клоун! – прыснула Кэсси. – Чего это с тобой?

Джордж посмотрел на нее снизу:

– Это кодекс рыцарской любви, Кэсси. Из-за этой дурацкой войны теперь только так можно. Я твой – что хочешь, то со мной и делай. Я – твой раб. Приказывай мне. Но взамен отдай мне себя. Ты должна меня пожалеть. Это и есть кодекс рыцарской любви.

– Ты что, сбрендил?

– Я буду доказывать тебе свою безграничную преданность, пока ты надо мной не сжалишься и не отдашь мне себя. Так положено. Ты не можешь мне отказать.

Кэсси показалось, что в коридоре скрипнула половица. Ей не хотелось, чтобы Фрэнк застал ее с Джорджем.

– Пойдем к тебе, – сказала она. – Там поговорим.

Но Фрэнк уже проснулся. Ему снова приснился жуткий кошмар с крысами, у которых были человеческие руки. Часто дыша, весь в липком поту, он сел на кровати. Потом слез, натянул рубашку и неслышным шагом побрел по коридору к матери, надеясь найти утешение у нее под боком. Но, к его ужасу, кровать оказалась пустой. Он с трудом сдержал слезы.

Боясь возвращаться к себе, он решил пойти к Бити и Бернарду. Толкнув дверь, он медленно вошел в их комнату. Оба спали. Фрэнк встал рядом с Бити. Ему очень хотелось, чтобы она открыла глаза.

– Что такое? – в испуге проснулась Бити.

– Это я, – сквозь слезы сказал он. – Мамочки нет. Мне страшный сон приснился.

Бернард простонал и попытался спрятать голову под подушку. Ему нужно было рано вставать и идти на работу. Учить детей, не выспавшись, было каторгой.

– Ложись к нам, – сказала Бити. – Давай иди сюда.

Фрэнк забрался и примостился между Бернардом и Бити, и все снова успокоились. Вскоре Фрэнк уснул. Но во сне он вздрагивал. Бернард отодвинул его, пытаясь вернуть себе подушку, которую Фрэнк умудрился отобрать у него в темноте. В конце концов Бернард отказался от борьбы и задремал. Но Фрэнк вдруг поднял руку и с силой шлепнул его по уху. Довольный, он повернулся на другой бок и засопел в подушку, вроде бы крепко заснув. Только было Бернард на минуту погрузился в забытье, Фрэнк снова дернулся и захрапел. И наконец, он непроизвольно двинул коленом, и Бернард получил тумака под ребро.

– Ты куда? – прошептала Бити Бернарду, увидев, что он вылезает из постели.

Бернард ухватил с тумбочки фонарик и не без борьбы отнял у Фрэнка одну из подушек.

– Это все равно что с трактором спать – всю кровать вдоль-поперек перепашет, – проворчал он. – Пусть с тобой спит. Я в его комнату пойду.

Но и переместившись на кроватку Фрэнка, Бернард еще долго проворочался. Ему не давали уснуть смешки, доносившиеся из соседней комнаты. Похоже, Кэсси и, кажется, Джордж. Потом открылась и закрылась дверь, и по коридору прошаркал кто-то еще. Бернард подумал, что по ночам в доме куда оживленнее, чем днем. Он перебрал в уме все сложившиеся в Рэвенскрейге любовные комбинации – только те, о которых он знал. Он распределил их по категориям: подтвержденные, вероятные, возможные; отрицаемые, но подтвержденные; отрицаемые и не подтвержденные; якобы имеющие место, но маловероятные и т. д. Эта классификация постепенно убаюкала его.

Прошло, наверное, около часа, когда Бернард проснулся – кто-то легко касался его головы. Потом он почувствовал, что его гладят по волосам. Должно быть, Бити, решил он в полусне. Он довольно мурлыкнул и попытался снова заснуть. Но тут сквозь полудрему ему подумалось – нет, это не Бити, уж очень легкая какая-то рука. Он вспомнил все эти звуки… Может быть, это Кэсси? Глаза никак не продрать, к тому же в комнате тьма непроглядная. Он уже было заговорил, да задумался, что бы такое сказать Кэсси, не обидев ее. В глубине души он не так уж и удивился, что она к нему пришла. Он решил отшить ее ласково, но твердо.

Руку убрали, что-то зашуршало. Бернард почувствовал, как с него стаскивают одеяло. Под весом пристроившейся рядом гостьи заскрипели пружины кровати.

– Послушай, Кэсси… – начал Бернард.

Гостья вдруг напряглась. Что-то не так. И потом, от Кэсси всегда по-другому пахло. Бернард нащупал на тумбочке фонарик, включил и выхватил лучом из темноты застывшее от ужаса лицо Перегрина Фика.