"Скоро будет буря" - читать интересную книгу автора (Джойс Грэм)

5

«Где Джеймс?» – хотелось знать каждому. Джесси оглянулась вокруг в надежде, что ответит кто-нибудь другой. После долгого периода молчания, в течение которого солнце успело заметно переместиться на небе, Сабина вздохнула и поправила темные очки у себя на переносице.

– Он еще не вставал.

– В полдень? – изумился Мэтт. – Не может быть. Пойду-ка подниму его.

– Не трогай Джеймса, – посоветовала Сабина. – Он тебя не поблагодарит.

Но Мэтт не внял совету. Он поспешил к дому и явился в хозяйскую спальню. В комнате с закрытыми ставнями было темно. Пахло грибами, плесенью и, возможно, сухими остатками гниения, накопившимися под половицами. Джеймс лежал скорчившись под одеялами. Первым побуждением Мэтта было запрыгнуть на однокашника, как сделал бы пятилетним мальчишкой, но вместо этого он открыл деревянные ставни. Створки со скрипом разошлись, и дневной свет хлынул в комнату, едва ли не зашипев при соприкосновении со зловонной тьмой.

Джеймс застонал.

– Что происходит? – спросил Мэтт.

Джеймс заворочался в постели.

– Это ты о чем?

– Мы здесь уже третий день, и начиная с самого приезда ты держишься так, будто тебе все здесь противно. В чем дело? Ты завел себе подружку в Англии? Я угадал?

– Нет.

– Ни с кем не хочешь разговаривать. Изображаешь отвращение каждый раз, когда кто-нибудь открывает рот. Дни напролет валяешься в постели.

– Отстань, Мэтт. Я скоро поднимусь.

– Я хотел бы знать, собираешься ли ты играть в эту говенную игру целых две недели. Мне-то, в общем, все равно. Просто чтобы я зря не беспокоился. Господи, как в этой комнате воняет!

– Меня тошнит, Мэтт. Мэтт взглянул на Джеймса:

– Перепил?

– Нет, не перепил. Мне тошно. Я болен.

– Хочешь, вызовем врача?

– Я уже консультировался с врачом. Дома. Послушай, я болен. Ничего не говори об этом Сабине. Она не знает.

– Да о чем же мы тут толкуем?

Джеймс сел на кровати. Глаза, налитые кровью. Мертвенно-бледная кожа лица.

– Я действительно не хочу больше об этом говорить, но ты мог бы мне помочь во время нашего отдыха.

Мальчишеское озорство Мэтта мгновенно испарилось.

– Может быть, принести тебе кофе?

– Это было бы очень кстати. Через минуту я встану.

Мэтт удовлетворился обещанием. В кухне он сварил крепкий кофе, тщательно соблюдая предписанные пропорции. На сердце у него было неспокойно. Он не знал, действительно ли Джеймс болен, или просто притворяется, чтобы облегчить себе остаток отпуска.

– Чувствуешь что-нибудь? Где-то глубоко внутри?

Джесси сидела на сухой траве, не уверенная, чувствует ли она что-то особенное. Дом находился за ее спиной, несколько выше по склону. Наставница сидела позади своей подопечной, легко массируя ей плечи.

– Посмотри, Джесси. Что ты видишь?

– Голубое-голубое небо.

– А что-нибудь еще?

– Ничего. Просто голубое небо.

– Поищи крошечные, толщиной с волосок, трещинки в этой голубизне, Джесси. Мельчайшие серебряные искорки – вроде той, которую ты видела, когда она выскочила из зеркала. Они существуют лишь какую-то долю секунды, но они есть. Где-то поблизости была гроза, и она движется к нам. И даже если ты не можешь увидеть, ты должна ее ощутить.

– Каким образом?

– Кожей. Изменением кровяного давления, мозговых волн… Мы недостаточно доверяем человеческому телу. Люди забыли, как снимать его показания. Гроза влияет на все эти признаки. И пробуждает сексуальные силы людей. Моя догадка состоит в том, что ты была зачата после грозы.

– Откуда вы это знаете?

– После грозы люди лучше себя чувствуют. Воздух заряжен электричеством. Он очищен. Насыщен отрицательными ионами. Гром и молния оставляют за собой след, который придает человеку невероятные силы. Это то, что требуется каждому в нашей компании. Хорошая гроза. И, я бы сказала, некоторым это требуется больше, чем другим, и притом как можно быстрее.

– А кому это необходимо больше всех?

– Тут уж не мне решать. Но смотри-ка! Тебе не кажется, что небо изменило цвет за то время, что мы тут сидим? Хоть немножко?

Джесси вгляделась. Было трудно судить, изменилось ли небо вообще. Возможно, его цвет стал более глубоким; а может быть, и наоборот – более водянистым, чем минутой раньше. Временами откровения наставницы начинали вызывать у нее недоверие. Но в это мгновение прядь змеящихся световых нитей вырвалась из внезапно открывшейся расщелины в безжалостной синеве; так заяц, преследуемый собакой, порой мелькнет на краю подлеска и сразу скроется из вида.

– Ой! Я что-то видела! – Она обратила к наставнице широко раскрытые глаза. Все, что та ей говорила, было правдой!

– Хорошо. А кроме этого ты что-нибудь почувствовала? Кожу покалывало? А пульс? Не было ощущения, что сердце пропустило один удар?

Джесси неуверенно потерла предплечье.

– Не беспокойся обо всем этом, – мягко посоветовала ей наставница. – Еще немного потренируешься – и прекрасно все будешь чувствовать. А теперь, может быть, прокатимся в городок и получим твои фотографии?

Джеймс лениво перебрасывался с Рейчел бадминтонным воланом, неубедительно делая вид, что развлекается от души. Развлечения, – твердили ему окружающие, – это именно то, чего ему недостает. Джеймс мог с воодушевлением есть и пить – если выбрал и приготовил все сам, – но к прочим видам досуга его удавалось привлечь разве что силком. Купаться – слишком мокро. Пешая прогулка неминуемо заканчивается там же, где начиналась. Беседа доказывает лишь то, что ни у кого пе нашлось ничего нового или интересного – такого, чтобы об этом стоило рассказать. Вот и бадминтон – как он теперь, судя по всему, с дьявольским упорством пытался продемонстрировать – это самая отупляющая, бессмысленная игра из всех, когда-либо придуманных человечеством ради того, чтобы убивать время. Стремясь сделать свою мысль очевидной для окружающих, Джеймс с мрачной решимостью сосредоточился на том, чтобы не пропустить волан, и, засунув левую руку в карман, сохранял на лице выражение необоримой скуки. Тем временем Рейчел, немало потрудившаяся, чтобы заставить Джеймса взяться за ракетку, сто раз успела об этом пожалеть.

– Эй, спортсмены! Идите-ка сюда, тут есть на что посмотреть! – крикнул кто-то. Все остальные уже столпились вокруг стола, хихикая над снимками, сделанными Джесси. Усмотрев в этом удачный предлог, Рейчел не глядя отмахнулась от воланчика и уронила ракетку на землю.

У Джеймса был вид человека, возмущенного до глубины души. Впору было вообразить, что Рейчел гнусно предала его, – и это после того, как он оказал ей такое одолжение.

– Ну вот, а я только-только разыгрался!

Он отбросил свою ракетку в сторону и устало последовал за Рейчел к столу, где остальные перестали хихикать и недоумевающе разглядывали один из снимков.

– У папочки вместо шапки букашка! – изрекла Бет.

– Это жук, – решил Мэтт. – Должно быть, заполз внутрь в аппарат.

На снимке были запечатлены Крисси, Сабина и Джеймс, сидящие у бассейна, с лицами потными и побагровевшими от солнца. Кадр был снят с некоторой недодержкой, но всеобщее внимание привлекло не это, а крупное насекомое, устроившееся на голове Джеймса: увеличенное линзами фотоаппарата, оно заслоняло половину Джеймсова лба. Наложение изображений создавало иллюзию, будто тварь запустила свои жвала в правый висок Джеймса.

– Высасывает твои мозги! – заявил Мэтт.

Тогда, сказала Сабина, оно умрет с голоду, – и все так и грохнули. В отличие от младшей сестренки, Джесси не смеялась. Она уставилась на изображение жука глазами полными ужаса.

Жук присутствовал и на следующем снимке: Джеймс, снятый крупным планом и сонно улыбающийся в камеру. Насекомое и здесь оказалось увеличенным, но вдобавок еще и расплывчатым, не в фокусе. И снова создавалась иллюзия, что жук прицепился сбоку к голове Джеймса.

– Фу! – бездумно охнула Крисси.

На следующем снимке, предъявленном обществу, жук отсутствовал. Здесь были запечатлены Бет и Джесси, весело обдающие друг дружку брызгами в бассейне. Жучок, должно быть, выполз из камеры, заметил кто-то; вероятно, он намотался на кассетную катушку, предположил другой; как удачно, что он испортил не все снимки, порадовался третий.

После того как все фотографии были внимательно изучены, снабжены подписями и прокомментированы, Мэтт зашел в дом и открыл по бутылочке пива для себя и для Джеймса.

– Партию в триктрак? – предложил он, и Джеймс высокомерно снизошел до согласия. Они разложили доску и принялись пересчитывать шашки, Рейчел с Бет отправились играть в бадминтон. Джесси унесла свои фотографии наверх, а Крисси с Сабиной расположились в патио на шезлонгах.

Солнце ползло по небу. Послеполуденная жара поднималась маревом от земли, и прокаленная почва источала аромат чего-то надежного и теплого.

Под звуки неторопливого разговора двух женщин, смешанные с возгласами игроков в триктрак и с негромкими ударами по волану в дальнем конце сада, никто не заметил, как Джесси вышла из дома.

Недалеко от главного здания располагалась конюшня, переоборудованная в гараж. Джеймс предназначил ее для своего «мерседеса», тогда как глянцевитому автомобилю Мэтта – новенькому «форду-Ка» – пришлось жариться на солнцепеке. Старые ворота конюшни посерели и рассохлись, потрескались от солнца и дождей; волокна древесины во многих местах замшели и поросли пятнами зеленоватого лишайника. Запором служил массивный брус, столь же потрепанный годами, – к нему-то и было приковано внимание Джесси. Она не сводила с него глаз уже минут десять, прежде чем мать взглянула на нее, повинуясь какому-то безотчетному импульсу.

– Джесси, – окликнула ее Сабина. А потом более тревожно: – Джесси!…

Джесси только моргнула, затаив дыхание; ее лицо словно окаменело.

Сабина догадалась, что сейчас будет. Она выкарабкалась из шезлонга, но было уже поздно:

– Нет, Джесси! Не надо!

Джесси пригнула голову, набычилась и со всех ног рванулась к воротам конюшни. Раздался ужасный треск: она врезалась лбом в запорный брус. Ее отбросило назад. Без чувств она распростерлась в пыли.