"Тьма перед рассветом" - читать интересную книгу автора (Макбейн Лори)

Глава 1

В ту безлунную сентябрьскую ночь в год одна тысяча семьсот семидесятый от Рождества Христова было темно, как в преисподней. Но ещё темней были воды Темзы, которые она величественно катила через самое сердце Лондона. Над водой, подобно чьей-то бесплотной душе, витал туман, окутывая молчаливым покровом Морского Дракона. Построенная в Бостоне бригантина бросила якорь в водах Темзы, закончив долгое плавание через океан. Громада парусов была аккуратно свернута, высокий стройный силуэт корабля, чуть просвечивая сквозь окутывающий его туман, покачивался на волнах. Но и плотная дымка не могла скрыть фигуру свирепо оскалившегося красного дракона, которой был увенчан нос бригантины. Чудовищный зверь, высоко подняв позолоченный хвост и ощерив пасть, казалось, угрожал каждому, кто осмелится встать на пути Морского Дракона и Данте Лейтона, капитана капера[2] и отчаянного искателя приключений. Для тех, кому выпало несчастье угодить под смертоносный огонь пушек брига, капитан его был не кем иным, как безбожным пиратом и проклятым контрабандистом.

А если бы нашелся такой смельчак, что не побоялся бы разузнать побольше о Лейтоне, то был бы чрезвычайно удивлен, обнаружив, что тот вовсе не похож на обычного искателя приключений. Под маской капитана скрывался не пират, а высокородный маркиз Джейкоби, знатный вельможа, последний потомок прославленного рода. Единственный оставшийся в живых из всей фамилии, он был наследником всего, что было нажито прадедами, обладателем древнего, глубоко почитаемого титула, который некогда носили люди чести и беспредельного мужества, достаточно отважные для того, чтобы достичь вершины могущества и основать династию.

Но с тех пор прошло несколько веков и род утратил былую славу и величие его забылось как прошлогодний снег. Это был год, когда Морской Дракон и его хозяин, годами бороздившие океан в поисках приключений, вернулись, наконец, домой. Данте Лейтон был твердо намерен вернуть все то, что оставили ему в наследство дед и прадед.

Ибо он был лордом и законным хозяином Мердрако.

Но годы и годы прошли с тех пор, как он покинул Англию и замок своих предков. Данте Лейтон уже не был больше тем нищим молодым аристократом, в одну долгую ночь безумного разгула промотавшим доставшееся от родителей наследство и проигравшим в карты фамильное состояние.

Изящный щеголь и обольстительный молодой фат, он долго не замечал, что по-юношески привлекательное лицо его уже носит отпечаток излишеств и пьяного беспутства. Молодость беспечна, и Данте продолжал с дьявольским упорством прожигать жизнь. Он шел по жизни, презрительно смеясь в лицо тем немногим, кто пытался образумить молодого распутника, взывая к его благородству.

К несчастью, юноша был глух к призыву тех немногих, которые ещё оставались ему истинными друзьями. Подобно слепцу, он не хотел замечать, что безумное мотовство и хмельной разгул уже наложили свой отпечаток на его свежее юношеское лицо. С элегантной беспечностью аристократа по праву рождения Данте продолжал предаваться распутной жизни, свято веря, что все лучшее у него впереди.

Тем тяжелее оказался удар, когда будущее предстало перед ним в своей неприглядной наготе. Прежние кумиры пали, развенчанные трагической действительностью, вероломный друг, кому он верил, как себе, предал, а ненависть и коварство врагов ввергли его в пучину позора и бесчестья.

Настал час расплаты. Потрясенный до глубины души, ужасаясь глубине собственного падения, молодой Лейтон внезапно исчез, словно растворился в ночи, провожаемый угрозами безжалостных кредиторов и презрительным смехом прежних друзей. Он стыдился самого себя и собственное имя стало для него символом позора.

Но прежде, чем исчезнуть навсегда, он в порыве отчаяния поставил на кон последнюю оставшуюся у него золотую гинею в безумной надежде одним ударом вернуть себе бесценное достояние семьи, которое, как вода, просочилось у него между пальцев. Но счастье повернулось к нему спиной и он проиграл все. И то, что веками принадлежало его предкам и было завещано ему, теперь стало собственностью другого.

Этот день стал самым мрачным в жизни Лейтона. Даже смерть в эту минуту показалась бы ему избавлением. Он и не догадывался, что именно с этого момента его жизнь круто изменится. Мысль о спасении показалась бы ему безумием. Ведь негодяй, ставший свидетелем его последнего унижения, грубый мужлан, полный презрения к никчемному аристократу, был несомненно счастлив видеть бесславный конец потомка некогда славного рода. Это был простой капитан, с дурными манерами, достаточно жестокосердый для того, чтобы не поверить в обещание джентльмена расплатиться при первой же возможности. Он лишь расхохотался в лицо Лейтону, заставив изнеженного, надушенного лорда стать простым слугой на Пердите, его корабле, чтобы отработать долг до последнего пенса.

А Пердита, бригантина капитана Седжвика Кристофера не имела ничего общего с пузатыми, изъеденными червоточиной купеческими кораблями. Это был шестнадцатипушечный корабль, а официальное каперское свидетельство, хранившееся у капитана, позволяло безнаказанно уничтожить любое судно, на которое пало бы подозрение в неповиновении Короне. И пока Англия и Франция, не в силах решить свои разногласия миром, истекали кровью в Семилетней войне, Пердита рыскала по морям, умножая славу своего короля и благополучие своего капитана.

Ничего не зная об этой стороне жизни, которая показалась ему сродни аду, ещё не придя в себя после собственного недавнего разорения, изнеженный юный лорд вдруг неожиданно почувствовал, что должен выжить любой ценой. Дав зарок исполнить все, к чему обязывали его честь и фамильная гордость, Лейтон принял свою судьбу, твердо зная, что придет однажды день, когда он вернется, чтобы отомстить за позор, выпавший на его долю. Его месть будет страшна и никому не удастся избежать возмездия.

Первые дни и месяцы в открытом море стали для него не только тяжким испытанием, они сослужили и хорошую службу, ибо закалили его и сделали зрелым мужчиной, способным переносить лишения без единого слова жалобы. Он, от рождения стоявший на самой вершине социальной лестницы, теперь безропотно драил палубу, смывая кровь и грязь, а рядом с ним орудовал шваброй загорелый оборванец. Лейтон узнал, каково закоченевшими руками убирать паруса, когда от усталости и соленых брызг режет в глазах и уже невозможно отличить холодное серое небо от серо-стальной пучины моря. Вскоре он стал канониром, и в бою, когда матросы готовились кинуться на абордаж, от Лейтона зависело многое. И когда, промерзнув до костей и полуживой от усталости, он валился на койку в тесном и душном кубрике, единственное, что давало ему силы выжить, была мысль о мести.

Проходили годы, он доказал и другим и самому себе, что вполне способен выжить на борту Пердиты, став из обычного матроса, драившего палубу, сначала марсовым, затем рулевым и, наконец, капитаном брига. И, что самое важное, ему удалось заслужить уважение своей команды.

Но ещё удивительнее было то, что Данте Лейтон уважали не только матросы. Даже в глазах Седжвика Кристофера появилось нечто похожее на восхищение этим человеком. А ведь дружбой с ним могли похвастать немногие. Суровый, угрюмый, иногда даже жестокий, Седжвик Кристофер стал признанным командиром, едва ступив на палубу корабля. Его маленькие, пронзительно-синие, как морские глубины, глаза замечали все вокруг, а когда он, окинув недовольным взглядом такелаж или палубу, переводил мрачный взгляд на кого-то из матросов, даже закаленных морских волков бросало в дрожь. Его приказы ловили на лету. Он не прощал ни малейшего промаха, всегда карал жестоко за малейшую провинность, но команда молилась на него и не променяла бы ни на кого другого, ведь Седжвик Кристофер слыл справедливым и честным человеком, а кроме того, лучшим капитаном из всех, кто когда-либо ступал по палубе каперского корабля. А это было, пожалуй, самое главное, ведь не было дня, когда бы смертельная опасность не грозила капитану и команде брига.

А потом храбрый капитан пал смертью храбрых в одной из схваток, и команда, не скрывая слез, предала его прах волнам, как велит морской обычай. Плакали даже закаленные в боях суровые морские волки. Но сильнее всех горевал его первый помощник. Ему, своему ближайшему другу и надежному товарищу капитан оставил все то небольшое имущество, что нажил за долгую жизнь моряка. Разбирая после краткой церемонии похорон маленький просоленный рундучок капитана, Данте Лейтон почувствовал, как у него сжимается сердце: в рундуке он нашел драгоценный секстант Седжвика, его старый верный компас и ещё одну вещицу, которая, на первый взгляд, не представляла никакой ценности. Только двое людей в целом мире дорожили ею. Один из них как бесценное сокровище хранил её долгие годы. А другой был тот, кому она принадлежала по праву, и чьей она стала наконец.

Это была крошечная миниатюра, портрет женщины потрясающей красоты с прильнувшим к ней ребенком. Золотоволосая, с огромными серыми глазами, женщина казалась неземным созданием, ангелом или видением, на один лишь краткий миг коснувшимся бушующей морской пучины. Она, похоже, парила между небом и землей, бесплотный дух, подхваченный морским ветром и неизвестностью ожидавшей её судьбы. К ней прижимался ребенок, мальчик лет десяти. Подняв к матери лицо, он не сводил с неё полных обожания глаз. Маленькая ручонка зарылась в складки пышного шелкового платья, как будто он тщетно пытался схватить и удержать что-то неуловимое.

То был портрет леди Элейн Джейкоби и её сына, Данте Лейтона.

Не в силах оторвать застывшего взгляда от портрета, который он долгие годы считал навеки потерянным для себя, Данте Лейтон невольно содрогнулся. Он не был бы удивлен сильнее, если бы мать внезапно возникла перед ним живой, из плоти и крови. Прошло столько лет, до краев наполненных горечью, когда он переворачивал небо и землю в поисках портрета любимой матери и теперь, обнаружив его в рундуке старого морского волка, столько долгих лет хранившего медальон, Лейтон от изумления просто не находил слов.

Только развернув завещание капитана, в котором он выражал свою последнюю волю, он нашел ответ на мучившие его загадки. Теперь он наконец узнал правду и понял, что заставило сурового капитана много лет назад, в самую страшную ночь его жизни отыскать потерявшего всякую надежду, распущенного и отчаявшегося юнца, чтобы не дать ему свести счеты с жизнью. Ведь тот мальчишка ничего не значил для сурового капитана, и не раз уже за прошедшие годы Лейтон ломал себе голову над загадкой, что же заставило Кристофера позаботиться о нем в ту ночь.

Разгадка была в портрете матери. Возможно, долгими одинокими ночами, старый морской волк, у которого на земле не было ни единого близкого человека, ни любящей жены, ни детей, которые бы ждали его на берегу, принялся мало-помалу тайно обожать женщину, чей образ сохранился лишь на портрете, да ещё в памяти потрепанного жизнью молодого человека.

И вот этот угрюмый, порой жестокий морской бродяга влюбился, как мальчишка, влюбился в женщину, которой никогда не мог бы обладать. Она умерла задолго до того, как он впервые с благоговением вгляделся в её лицо. Как же часто с тех пор, как к нему в руки попал портрет прелестной незнакомки, всматривался он в небесные черты, ломая голову над тем, почему такой грустью светятся её прекрасные серые глаза?

Поздней ночью, когда все спали, Данте Лейтон до боли в глазах всматривался в адресованное ему письмо, снова и снова перечитывая послание, с трудом разбирая корявый почерк своего капитана:

…и поэтому-то я и ждал так долго, ничего не говорил тебе, малыш, ведь если ты сейчас читаешь эти строки, значит, мне крышка. А если я пошел на корм рыбам, то все это уже не имеет никакого значения. Никому это не интересно, кроме, разве что тебя, не так ли, сынок? Поэтому, думаю, ты заслуживаешь объяснения, хотя сам я терпеть их не могу. Да и мне многое непонятно до сих пор. Кто-то, может быть назовет это судьбой, то, что случилось в тот день. Не знаю, может, так оно и есть. Слишком много непонятного, необъяснимого видел я на своем веку, чтобы сейчас ломать голову, почему так случилось.

Все, что мне известно, это то, что случившееся со мной в тот день было неизбежно. Я уже плавал много лет, в Лондоне бывал нечасто и почти никого не знал там. И в тот день я тоже был один, бродил по улицам, глазея по сторонам, когда вдруг в витрине обычной лавки увидел портрет женщины с ребенком. Меня как будто громом поразило. Бьюсь об заклад, парень, ты такого не испытывал. Я стоял столбом, как последний дурак, не в силах оторваться от этих серых глаз. Она будто бы заглянула мне в самую душу. И мне показалось, что эти глаза умоляют о чем-то, она просила о помощи именно меня, Седжвика Кристофера и только меня одного. Вдруг я почувствовал, что, может быть, мне удастся сделать что-нибудь такое, что развеет тоску в этих изумительных глазах.

Согласен с тобой, я просто старый дурень, да и лавочнику, скорее всего, именно это пришло в голову, когда я вдруг, как бешеный, влетел в его лавчонку и принялся расспрашивать о леди на портрете. Он немногое смог рассказать. Однако теперь я знал, кто она такая. Это была леди Элейн Джейкоби, аристократка и светская красавица. Потом я выяснил, что она внезапно и трагически погибла как раз в то время, когда я возвращался в Англию. У меня потемнело в глазах. Не знаю, как я пережил это! Наверное, лавочник подумал, что я спятил, особенно, когда я не торгуясь, заплатил до последнего пенса безумную цену, которую он заломил за портрет. Хорошо, что он не понял, что за счастье иметь перед глазами это дивное лицо я охотно заплатил бы и вдесятеро больше!

Немного подобрев при виде денег, лавочник разговорился и охотно принялся пересказывать все те сплетни, что ходили по Лондону об этой прекрасной даме и, особенно, о мальчике, её сыне с лицом маленького ангелочка. Он был её единственным ребенком, и Лондон не знал ещё более распущенного, более легкомысленного молодого повесы, чем этот юный аристократ. Невинный малыш с ясным взором превратился в распутного негодяя, пустившего по ветру и огромное семейное состояние, и доброе имя своей семьи. Похоже, в конце концов подлец докатился до того, что, не раздумывая, заложил даже портрет матери, чтобы расплатиться с долгами.

И тогда я вдруг понял, что должен сделать. Я решил разыскать тебя, сынок. Думаю, в тот день я действительно сошел с ума, ведь, прости меня, Господи, я был бы даже счастлив, если бы ты на самом деле оказался тем гнусным подонком, каким мне описывали тебя! Уж я бы устроил так, чтобы у тебя не осталось бы иного выхода, кроме, как вызвать меня на поединок! Да, мальчик, тогда я мечтал о том, чтобы пристрелить тебя, но все изменилось, стоило мне только занять место за игорным столом напротив тебя и заглянуть в твои серые глаза. Они тебе достались от матери, малыш и это тебя и спасло. Я снова видел перед собой прелестную даму с портрета и уже не мог поднять руку на её сына…

И конечно, ты оказался именно таким, каким я тебя представлял! Ты был высокомерен и заносчив, как черт, но это было у тебя в крови, таким уж тебя воспитали и я не мог винить тебя за это. Но я видел и то, что беспробудное пьянство и самый гнусный разврат уже почти уничтожили в твоей душе то лучшее, что в ней было когда-то. Самая подлая смерть ждала тебя и порой мне казалось, что ты и сам догадывался об этом. Но я не мог допустить, чтобы это случилось, не мог, особенно, когда заглянул тебе в глаза.

В них было сожаление и какая-то непонятная тоска и ещё что-то странно напоминающее взгляд твоей покойной матери на портрете. Была в этом взгляде какая-то загадочная грусть и покорность судьбе, как будто эта изумительная женщина заранее знала о том, какое горе ты когда-нибудь принесешь ей. Однако, как бы то ни было, ты по-прежнему был её ребенком, её сыном, которого она обожала, и только это много лет назад и спасло тебя от моей мести.

В ту ночь я торжественно поклялся, что сделаю из тебя достойного человека. Либо ты вновь станешь мужчиной, либо обретешь покой на дне океана. И, Бог мне судья, малыш, но я чуть было не сдержал свою клятву в первый месяц после твоего появления на корабле. Твое бесконечное нытье и жалобы чуть было не стоили тебе жизни.

Но, как ни странно, ты выстоял. Она могла бы гордиться тобой, думал я. К несчастью, мне не дано было счастье узнать прекрасную даму с портрета, но зато я любил её так, как никогда и никого в своей жизни. Может быть, это чувство было сродни безумию. Иногда я чувствовал, что попал в ловушку, из которой мне не выбраться до конца моих дней, ведь я обречен тешить себя бесплотной мечтой. С таким же успехом я мог бы ловить лунный свет, но ни за что в мире я не согласился бы отказаться от этой страсти.

Было, однако, нечто, что я был бы рад изменить. Я совершил нечто такое, что узнай ты об этом, и даже ты презирал бы меня. Воспользовавшись тем, что мне было хорошо известно, кто ты такой, я спрятал портрет твоей матери, поклявшись никогда не говорить тебе, что он у меня. Мне удалось даже убедить себя, что я поступаю так ради твоего же блага. Я хотел, чтобы ты навсегда запомнил тот день, когда продал портрет матери. Ты должен был мучаться угрызениями совести при воспоминании о своем постыдном поступке. К тому времени я уже понял, что ты все бы отдал, лишь бы вернуть портрет, ведь я вернулся однажды в ту же лавчонку, надеясь приобрести что-нибудь принадлежавшее леди Элейн. Лавочник и рассказал мне, что ты был у него, допытываясь, кто же приобрел миниатюру. К счастью, он не смог выдать меня, так как и сам не знал ни меня самого, ни моего имени. Мне стало известно, что ты опять играл, надеясь раздобыть достаточно денег, чтобы выкупить портрет.

Сколько раз я несправедливо ревновал тебя к ней, ведь тебе выпало счастье столько лет быть с ней рядом! Теперь я смиренно прошу простить меня за эту глупую ревность. Конечно, с моей стороны это было просто глупо, малыш, но ведь у каждого из нас есть свои слабости. Моей слабостью стала твоя мать. Сколько же раз я плакал, проклиная в душе горькую несправедливость судьбы!

Если бы только … впрочем, что говорить. Мне хотелось бы лишь чтобы ты наконец узнал всю правду. А ещё я бы хотел, чтобы ты знал, как часто я думал о тебе, словно о родном сыне, которого у меня никогда не было. Теперь я не мог бы гордиться тобой больше, даже если бы ты был моей собственной плотью. Именно поэтому, сынок, я завещаю тебе свою долю в корабле. Пердита — все, что у меня есть и у неё может быть только один капитан — это ты. Надеюсь, что мои партнеры поймут меня и с уважением отнесутся к моему последнему желанию — видеть тебя командиром Пердиты. К сожалению, они простые купцы и могут побояться доверить прекрасное судно самому молодому капитану из всех, что ступал на палубу корабля. Если так случится, не задумываясь, продай мою долю и найди себе другой корабль, и пусть он станет твоим. Бьюсь об заклад, парень, что ты успел за эти годы поднакопить деньжонок! Ведь нам попалось немало кораблей в последнее время, и ты исправно получал свою долю, хитрец! Конечно, сумма не Бог весть какая, но я знаю, что ты откладывал каждый пенс, почти ничего не тратя на себя, только не догадываюсь, зачем. Впрочем, это твое дело, меня это не касается. Но на твоем месте, сынок, я потратил бы эти деньги, чтобы завести свой собственный корабль, и только свой, тот, что будет принадлежать одному тебе. Ты должен наконец стать себе хозяином, малыш.

Прими на прощание лишь один совет от человека, который не раз видел, как гнев и гордость приносили одно только горе. Ты стал неплохим человеком и настоящим мужчиной. Ты понял, что значит честь и пользуешься уважением своей команды. Я бы никогда не смог упрекнуть тебя в жестокости, ведь порой лишь безжалостному удается выжить. Но не забывай, что когда ты на борту, твой первейший долг — заботиться о команде и любой ценой сохранить корабль. Помни, что лишь в бою ты можешь дать волю своей ярости.

Последние годы я все больше опасаюсь, что когда-нибудь ты вспомнишь о мести. Догадываюсь, что ты и выжил-то потому, что надеялся вернуть себе все, что когда-то потерял. Не могу винить тебя за эти мысли. Боюсь только одного — что мысль о мщении год за годом будет сжигать тебя изнутри. Помни, мальчик мой, часто бывает так, что тот, кто мстит, страдает гораздо больше своей жертвы.

Я давно уже понял, что месть не всегда бывает сладка, часто вслед за ней приходит раскаяние. Ты можешь потерять гораздо больше, чем приобретешь, запомни это. И ещё один прощальный совет от старого морского волка. Не стоит держаться слишком близко к ветру, а то в один прекрасный день окажешься между дьяволом и преисподней.

Будь молодцом, сынок.

Седжвик Оливер Кристофер

Когда Пердита вернулась в порт и весть о гибели капитана разнеслась по Лондону, оказалось, что покойный тревожился не напрасно. Совладельцы корабля примчались, как по тревоге и вскоре у Пердиты был уже другой капитан. Данте Лейтон выгодно продал им свою долю и решил прислушаться к совету своего старого капитана. Вырученных им денег вместе с тем, что он скопил, как раз хватило на покупку новехонькой двухмачтовой бригантины, только что вернувшейся из колоний. Данте окрестил её Морским Драконом и велел установить вздыбленную фигуру дракона на форштевне, немного ниже бушприта.

И в свое первое плавание бригантина пустилась уже с новым капитаном и испытанной командой, ведь большинство матросов с Пердиты предпочли уйти вместе с Данте. С ними был Коббс, суровый уроженец Норфолка, боцман с Пердиты, поразмыслив немного, он решил, что бывший ученик Кристофера ему по душе. И МакДональд, шотландский матрос, когда-то много лет назад немало потрудившийся, чтобы сделать из молодого Лейтона настоящего морского волка, ушел за ними. Он был уверен, что лучшего капитана ему не найти. Тривлони, угрюмый корабельным плотник с суровым обветренным лицом, не мучался сомнениями. Решившись, что МакДональд и Коббс знают, что делают, он без раздумий последовал за ними.

Но кроме них на борту Морского Дракона оказался ещё один человек, который тоже хорошо знал капитана, хотя нога его раньше не ступала на палубу корабля. И в первые месяцы плавания он был уверен, что лучше бы так оно и было дальше. Ибо не было на свете ещё такого далекого от моря человека, как Хьюстон Кирби, бывший лакей из замка Мердрако, а потом — личный камердинер старого маркиза, дослужившегося со временем до высокого положения дворецкого в доме лорда Данте Джейкоби, внука и наследника старого маркиза. То, что его прежний хозяин стал капитаном, да ещё Морского Дракона, означало начало новой жизни и это оказалось решающим аргументом в пользу того, что в команде брига появился новый матрос.

Много лет подряд тихий и благонамеренный Хьюстон Кирби терпеливо ждал, молясь про себя, чтобы его молодому хозяину прискучило наконец ремесло капитана. Однако молитвы его не были услышаны, и Кирби с немалым сожалением осознал, что если уж он намерен по-прежнему служить своему хозяину, а таков был приказ старого маркиза, то не миновать ему самому стать моряком.

И сам Хьюстон Кирби, отец, и дед, и прадед, да и все предки верой и правдой служили семье Лейтона, но только не на поле боя. И он не нашел в себе сил лениво посиживать у огонька, в то время, как последний из Джейкоби мог в любую минуту сложить свою отчаянную голову на дне моря. Повздыхав немного и вспомнив изнеженного молодого аристократа, которым был когда-то Данте Лейтон, Кирби решился, наконец, и однажды в темную штормовую ночь, невзирая на мрачные предчувствия, ступил на палубу Морского Дракона.

Минуло уже восемь лет с тех пор, как он в последний раз видел своего хозяина. Он успел уже порядком подзабыть его лицо и даже струхнул, не узнав поначалу капитана Морского Дракона. Этот широкоплечий мужчина с бронзовым от солнца лицом ничем не напоминал оставшегося у него в памяти бледного, изысканного молодого аристократа. Изменился даже взгляд незабываемых серых глаз. К великому удивлению Кирби, из томного и ленивого он превратился в твердый, оценивающий взгляд человека, привыкшего смотреть в глаза опасности. И вот он стоял перед этим незнакомым ему человеком и не мог сдержать невольной дрожи, когда эти холодные, как морская пучина, прищуренные глаза остановились на нем с непередаваемым выражением. Холодок пробежал у него по спине, и Кирби невольно подумал, что никогда ещё не встречал человека с такими ледяными глазами. Как ни странно, его не вышвырнули в ту же минуту с корабля, хотя Кирби не минуты не сомневался, что не отвечает ни одному из требований, который командир Морского Дракона обычно предъявлял к своим людям.

И потекли годы, когда он вновь был рядом со своим господином. Бывали минуты, когда Кирби всерьез сомневался в правильности своего решения последовать в море за своим лордом, обычно это случалось в разгар битвы, когда пушечное ядро, угодив в Морского Дракона, раскалывало палубу у них под ногами. Не раз он бывал на волосок от смерти и порой гадал, удастся ли им когда-нибудь увидеть вновь дозорные башни Мердрако.

Поэтому Кирби отнюдь не расстроился, когда был, наконец, подписан Парижский мирный договор и вечным морским сражениям между Англией и Францией пришел конец. Страстно мечтая о том, чтобы снова почувствовать под ногами твердую землю, он был неприятно удивлен, обнаружив, что у его господина совсем другие планы относительно их будущего. Возвращение в замок предков его не привлекало.

Вместо этого провисшие было паруса Морского Дракона поймали свежий ветер, а рулевой получил от капитана приказ взять курс на юго-восток. И вот снова мирный, знакомый до боли берег старой Англии скрылся за горизонтом. Не прошло и двух недель, как за кормой брига появились вершины Канарских островов, и Морской Дракон птицей полетел по волнам к первому торговому порту на Барбадосе.

В этом рейсе с ними был молодой Алистер Марлоу, назначенный вторым помощником капитана Морского Дракона. Он появился на борту брига в Портсмуте почти два года назад, вдруг неожиданно для всех в холодную дождливую ночь оказавшись на борту. С тех пор, когда бы Хьюстону Кирби не вздумалось заводить разговор о той ночи, Алистер только весело хмыкал, вспоминая того экстравагантного молодого денди, которого капитану вздумалось взять на корабль. Бархатный жилет бесчувственного франта был заляпан отвратительной грязью и окончательно испорчен, шелковые чулки изодраны в клочья, а на затылке красовалась огромная шишка — результат плачевного соприкосновения с дубинкой какого-то мерзавца, наскочившего на него в плотной уличной толпе. Еще немного и, если бы не вмешательство капитана, он был бы схвачен и пополнил бы ряды несчастных, которым жестокая судьба предназначила быть скрученными бандой вербовщиков и стать гребцами на кораблях его Величества.

Алистер, к сожалению, был младшим сыном небогатого деревенского сквайра, состояние отца должно было в свое время перейти к старшему брату, а его будущее представлялось довольно туманным. Чтобы навсегда избавиться от назойливых кредиторов ему оставалось два пути: стать священником или пойти в солдаты. Но ни тот ни другой не казались достаточно привлекательными романтически пылкому молодому человеку, они не сулили в будущем ни золота, ни опасных приключений.

Только капитану Морского Дракона было известно, почему вдруг острая жалость пронзила его сердце, когда той ночью в Портсмуте он увидел залитого кровью юношу. Никогда прежде он не позволял этому чувству брать верх над разумом. Жалость, похоже, вообще была не ведома Данте Лейтону. Тем не менее не нашлось смельчака, кто бы отважился поинтересоваться, что это вдруг капитану вздумалось взять на борт Морского Дракона чахлого городского денди. Сам же Алистер Марлоу предпочитал держать свои сомнения при себе. Он быстро доказал всем, что отнюдь не боится тяжелой работы и продемонстрировал такую искреннюю готовность учиться морскому делу, что скоро по сравнению с ним старые морские волки стали выглядеть зелеными новичками.

А Морской Дракон медленно и неторопливо держал путь на север, в направлении Чарлзтауна, навстречу волшебным закатам Вест-Индских островов, свежий морской бриз, запутавшись в расправленных белоснежных парусах, пел свою песню, а матросы радовались, как дети, вспоминая с содроганием свирепые бури и безжалостные шторма негостеприимной Северной Атлантики. Колдовское очарование южных морей сыграло свою роль, и к тому времени, когда на горизонте показались девственные тропические леса и остроконечные вершины острова Доминик, на Морском Драконе уже недоставало кое-кого из матросов.

В Ямайке к ним присоединился Барнаби Кларк, смуглый, изящный уроженец Антигуа, ставший их новым квартирмейстером. Лонгэйкр, новый рулевой и старый пират, с недостающими передними зубами и христианским именем, появился в Нью-Провиденсе. И, наконец, Симус Фитцсиммонс, болтливый, как сорока, жизнерадостный ирландец, стал первым помощником капитана, когда бриг стал на якорь в Чарлзтауне.

В один прекрасный день, когда бриг стоял на якоре в порту Сен-Киттса, капитан отправился на берег прогуляться, но очень скоро вернулся, ведя за руку худенького мальчугана. Так на Морском Драконе появился Конни Бреди, ставший юнгой. Ходили слухи, что капитан выиграл мальчишку в карты у прежнего хозяина, работорговца, который страшно избивал паренька. Хьюстон Кирби, если бы осмелился, мог бы подтвердить историю о том, как они с капитаном однажды сами были свидетелями неудачной попытки его побега, когда мальчик попробовал удрать со своего корабля во время стоянки на Св.Евстафии. тогда же взбешенный капитан поклялся разыскать парнишку и каким угодно способом, честным или бесчестным, вырвать его из лап мерзавца-хозяина.

Обстановка ещё более сгустилась, поскольку рабовладельческое судно прибыло в Сен-Киттс бок о бок с Морским Драконом, торопившимся в Ямайку. Рассказ об удивительном капитане брига, как вообще все сплетни, моментально облетел весь город, и ещё более сгустил окутывающую его плотную завесу тайны. Он казался заморской диковинкой, человек, который, не задумываясь, бросился в погоню, чтобы спасти ребенка и который в то же самое время способен, не моргнув глазом, отправить на дно морское любой корабль.

А вскоре, уже добравшись до Ямайки, они обзавелись и котом, случайно наткнувшись на грязный джутовый мешок, брошенный кем-то в дождевую бочку в одном из темных закоулков Порт Ройяла. Данте Лейтон сам притащил взъерошенного, блохастого кота на борт Морского Дракона. Прошло пять лет, и любой, кому довелось бы побывать на Морском Драконе, не смог бы глаз отвести от огромного полосатого холеного кота, с безмятежным видом разгуливавшего по палубе брига или гревшегося где-нибудь на нагретом солнце гакаборте. При виде выхоленного звери невольно вспоминалось несчастное замученное животное, которое по счастливой прихоти судьбы превратилось во всеобщего баловня и любимца, любую прихоть которого был счастлив удовлетворить каждый из команды брига.

Следующие несколько лет выдались довольно мирными для капитана Морского Дракона, поскольку бриг курсировал между Каролиной и Вест Индией, перевозя контрабанду. Им неизменно везло, и выгрузив тюки с контрабандой где-нибудь в тихих бухточках, Морской Дракон ни разу не напоролся на тяжеловооруженные фрегаты и сторожевые шлюпы Его Величества, сновавшие вдоль берегов от Фалмута на севере до Сент-Агустина на юге.

Одним из самых ярых его преследователей был сэр Морган Ллойд, капитан восемнадцатипушечного шлюпа Портикуллис. Но либо Морскому Дракону светила счастливая звезда, либо сам дьявол ему ворожил, но только Портикуллису не разу и близко не удалось подойти к бригу, тот шутя уходил вперед, так что нечего было и пытаться попасть в него.

Но теперь все это уже было в прошлом, а сейчас Морской Дракон со своим удачливым капитаном вернулся домой. Победный ветер весело надувал паруса бригантины, будто радуясь, что это её последнее плавание. Морской Дракон чуть не шел ко дну под тяжестью сокровищ, захваченных с потопленного испанского галеона, который, на свою беду, оказался у них на пути у берегов Флориды. Капитан и команда предвкушали радость возвращения в родные места состоятельными людьми. И больше не слышен был яростный рев дракона, на бригантине воцарилась тишина, только жалобно поскрипывали рассыхающиеся доски палубы, когда ленивый прибой осторожно покачивал изящно изогнутый корпус отдыхавшего корабля.

Туман, подобно огромному злобному облаку, окутывал колеблющийся лес мачт и заброшенный причал. Он медленно полз вдоль узких, извилистых улочек Сити, в которых, как хлопотливые муравьи, копошились карманные воришки, ночные грабители, сторожа с их колотушками и дешевые шлюхи. Сквозь плотную пелену тумана с остроконечной крыши церкви глухо слышался перезвон колоколов, звуки доносились словно с нескольких сторон, переплетаясь с нестройным жалобным завыванием шарманки. Унылый шарманщик крутил ручку древнего инструмента, извлекая на свет Божий звуки, больше похожие на тоскливые стоны и леденящие душу вопли чьей-то неприкаянной души. Откуда-то из серой мглы доносилась мелодия уличного скрипача, и соленый морской бриз гнал её в открытое море, а в лабиринте городских улочек перекликались невидимые торговцы, наперебой расхваливая свой товар.

Из плотной пелены тумана неожиданно с быстротой молнии вынырнула карета, колеса оглушительно прогрохотали по булыжной мостовой и с размаху зацепились за край железного столбика, которыми в те времена огораживали от дороги тротуары. Из-за плотно задвинутых занавесок послышались яростные проклятия невидимых путешественников, но карета с бешеной скоростью продолжала мчаться вперед, а кучер, сжавшись в тугой комок, яростно нахлестывал взмыленных лошадей, гоня их вперед, невзирая на опасность подобной бешеной скачки.

— Ах ты идиот безмозглый! Жирная сухопутная селедка! — яростно взревел кривоногий человечек, отскочив на тротуар и гневно грозя кулаком в сторону удалявшегося экипажа, словно жалея, что не в силах догнать и проучить нахала.

— Эй ты, пошевеливайся! Даже если у нас вся эта проклятая ночь впереди, все равно я не намерен попусту терять время, пока ты бездельничаешь, глупая скотина! Кое у кого из нас дел по горло, так, что и дух перевести некогда. Ведь не все же такие важные персоны, как ты, чтобы ходить, задрав кверху нос!

У Хьюстона Кирби вырвалось обиженное фырканье. — Единственное, что тебя по-настоящему занимает, болтун несчастный, это решить, в чей карман запустить поглубже руку, — грозно проворчал он, сопроводив свои слова таким свирепым взглядом, что его собеседник осторожно отодвинулся, постаравшись даже не смотреть в его сторону, чтобы как-нибудь не задеть грубияна.

— Проклятье, что за глупость такая! Что за проклятое место это Сити! Никогда терпеть его не мог. Все носятся как угорелые, спешат, будь они прокляты! Слишком заняты, чтобы толково указать человеку дорогу, эти скоты рот откроют лишь для того, чтобы послать тебя куда подальше за то, что ты имел наглость их побеспокоить из-за такой малости, — Хьюстон Кирби на мгновение прервал свой великолепный монолог, чтобы перевести дух и ещё раз полюбоваться изящно закругленными носками своих новых башмаков. — Может быть, это и не самая модная обувь во всем Лондоне, но зато и не квадратные, как у какого-то деревенщины, — довольно проворчал он. Высунувшись в окно, он смачно плюнул в сточную канаву, до краев заполненную грязной водой.

Зябко передернув плечами от холодного ветра, забравшегося под теплый плащ, он осторожно вышел из кареты на скользкий камень мостовой. Мягко поблескивающая медная посуда и оловянные кружки, ярко сверкал хрусталь и серебряные приборы, красиво разложенные за стеклом витрины магазина. К несчастью, они остались незамеченными, так же как и сияющий теплым блеском роскошный бархат и изумительный шелк в модной лавке. Его оставил равнодушным и загадочный блеск драгоценных диадем и золотых украшений в витрине ювелира и гора разнообразных склянок и таинственных баночек с чудодейственными мазями в темной лавке аптекаря.

К тому времени, когда Хьюстон Кирби уже оказался почти у входа на постоялый двор Хокс Белл Инн, дождь полил как из ведра. Плотная коричневая ткань его плаща промокла насквозь и весила почти вдвое больше, чем когда он впервые набросил его на плечи. Кроме того, плащ был слишком длинный и при каждом шаге мокрыми тяжелыми складками обвивался вокруг ног. Но несмотря на то, что холод от мокрой одежды пробирал до костей и модные башмаки, пропитавшись водой, как будто картонные, громко чавкали на скользких камнях булыжной мостовой, Хьюстон Кирби упрямо торопился вперед.

Внезапно он ринулся на другую сторону со все быстротой, на которую были способны его коротенькие ножки. И как раз вовремя, из темноты прямо на него вылетел запряженный шестеркой экипаж. Промчавшись под аркой, он стрелой несся вперед, так, что только брызги летели из под копыт бешено оскалившихся лошадей.

Если бы случайному прохожему довелось в эту минуту оказаться в пределах слышимости, у него не осталось бы ни малейших сомнений относительно тех чувств, которые промокший до костей коротышка питал к кучеру промчавшегося экипажа. С тяжелым вздохом он опустил глаза на безнадежно заляпанные грязью бриджи и совершенно испорченные драгоценные башмаки. Сокрушенно покачав седой головой, Кирби повернулся и торопливо направился во двор. Но и внутри ему не суждено было найти покой. Конюхи и их помощники метались, как угорелые, запрягая и распрягая лошадей, закидывали внутрь экипажей багаж, не обращая ни малейшего внимания на его содержимое и надменно игнорируя любые вопросы взволнованных путешественников относительно судьбы их чемоданов.

Добравшись до относительно безопасного место, Хьюстон облегченно вздохнул. Он оказался в гостиничном баре, заполненном взволнованными приезжими из Бата и Бристоля. Многие приехали издалека, с севера: из Эдинбурга, Ньюкасла или Йорка. Теперь путешествие на почтовых по Великой Северной Дороге занимало всего неделю, намного меньше, чем раньше.

Хьюстон Кирби принялся осторожно проталкиваться к заманчивому теплу камина, но ему приходилось тяжело — то тут, то там путь преграждали то массивная спина, то широченные плечи. Что-то вроде потешной гримасы исказило его лицо и, раздраженно пожав плечами, он с решительным видом уселся на трехногий стул, подумав при этом, что подобным эпизодом как раз и должен был логически завершиться этот неудачный день.

В этот момент чей-то голос окликнул его с другого конца комнаты. Резко обернувшись, Кирби радостно кивнул, узнав двух своих приятелей, уютно устроившихся за столом возле живительного тепла камина.

Алистер Марлоу приветливо помахал рукой человечку, он давно уже с интересом наблюдал, как его голова то тонет, то вновь появляется над океаном чьих-то плеч. Не теряя времени, Марлоу кивком подозвал освободившуюся служанку и велел ей принести ещё пива и убрать грязные кружки.

Заметив, как весело заулыбалась хорошенькая служанка, Хьюстон Кирби только тяжело вздохнул. Будь он помоложе, какая-нибудь девчонка тоже была бы рада суетиться вокруг него. Хорошо быть молодым да пригожим, с блестящими глазами, да ещё неплохо, чтоб звенело в кармане, тогда тебе обеспечены и место у камина, и хорошенькая служаночка.

Он повесил насквозь промокший плащ возле камина и от него сразу же повалил пар. Тяжело опустившись на деревянную скамью между подвинувшимися молодыми людьми, Кирби почувствовал, как устал. Он даже не стал возражать, когда внимательный Алистер помог ему выпутаться из тяжелых складок промокшего плаща.

Изящно вырезанные ноздри Симуса Фитцсиммонса дрогнули, — Дьявол меня раздери, не иначе кто-нибудь опрокинул горшок! — недовольно проворчал он. Не прошло и минуты, как он сообразил, откуда доносится неаппетитный запах, столь поразивший его чувствительные нервы. Брови Симуса поползли вверх, — Прошу прощения, мистер Кирби, где, черт возьми, вас носило?!

Хьюстон Кирби между тем поднес ко рту большую кружку и с наслаждением отхлебнул эля. Теплый, сдобренный сахаром и корицей, напиток горячей волной прокатился по всему телу, неся блаженство.

— Я бы сказал, мистер Фитцсиммонс, что мне ещё крупно повезло, раз я сейчас сижу с вами, особенно если учесть, что меня несколько раз чуть было не переехал экипаж. Похоже, я был в большей безопасности на Морском Драконе во время войны, чем в мирное время на городских улицах. — он хмыкнул и опрокинул в горло остатки эля.

— Боюсь, старина, вы сегодня встали не с той ноги, — мягко упрекнул его Фитцсиммонс.

— Вам — то откуда знать, молодой человек, я ведь не помню, чтобы когда-нибудь проводил ночь в одной постели с вами или одной из ваших подружек! — отрезал Кирби. Молодой ирландец весело захихикал, а Кирби отвернулся и благодарно кивнул Алистеру, подвинувшему к нему поближе полную до краев кружку.

Фитцсиммонс покачал головой, на его лице раздражение боролось с весельем. — Считаете, наверное, что вам это сойдет с рук. Но зарубите себе на носу, — бурчал он, так и не приняв к сведению преподанный ему только что урок, — ни одной из моих приятельниц вы бы не пришлась по вкусу в постели.

— А я, признаюсь, был уверен, что вы сейчас в задней комнате кем-нибудь из ваших пылких ирландских друзей, кричите о революции, — коротко буркнул Кирби.

— Еще будет время поговорить. — ответил Фитцсиммонс, бросив нетерпеливый взгляд на смущенных приятелей. Подобные разговоры в те времена грозили неосторожному гораздо большей опасностью, чем сейчас.

— Что вас так тревожит, дорогой Кирби? — поинтересовался Алистер, так же ловко и незаметно меняя тему, как перед этим пустую кружку на полную до краев.

— Думаешь, если человек так же богат, как и ты, так ему и беспокоиться не о чем? Считаешь, что ещё кто-то должен разделить твои взгляды по поводу того, как распорядиться своей долей? — удивился Фитцсиммонс. Он-то уже давно решил, что делать с деньгами. — Вы и оглянуться не успеете, а я уже вернусь в колонии и обзаведусь собственным кораблем.

— Надеюсь, у наших парней хватит ума приберечь пару соверенов к тому времени, когда им надоест праздновать свое возвращение в Лондон, — Кирби кивнул в сторону знакомых силуэтов за соседним столом. Ему никак не удавалось узнать, кто же это. С их обликом как-то не вязалась новехонькая модная одежда.

— Забавно, похоже, ты уверен, что из нас двоих ни один не успел ещё растрясти мошну, — криво усмехнулся Фитцсиммонс. Он с досадой передернул плечами, затянутыми в новый ослепительный наряд. Портной был просто счастлив снабдить его модным туалетом рассчитывая заполучить богатого покупателя.

— Мы всего два дня, как в порту, — напомнил ему Алистер. — У капитана было дел по горло. Надо было сначала снять с себя обвинение, чтобы не опасаться ареста. А вот теперь уже можно спокойно подсчитать добычу и выделить каждому его долю.

При этих словах Кирби громко расхохотался, чуть не расплескав до верху наполненную кружку. — По поводу нашего капитана было столько болтовни, что его репутация сейчас чернее, чем шкура у дьявола, ещё хуже, чем когда он желторотым юнцом ушел в море. Кое-кому большое спасибо за это, хотя я не так глуп, чтобы называть имена, — и Кирби бросил недовольный взгляд в сторону. Там за соседним столом у камина пировал с шумной компанией один из команды Морского Дракона.

Леденящие душу истории о кровожадных пиратах и весьма преувеличенные описания приключений самого капитана Морского Дракона, которые так обожал рассказывать Лонгэйкр, распространились по Лондону с быстротой лесного пожара. А сам старый рулевой, в широченных штанах, волосами, туго стянутыми ярко-алым платком и заткнутым за широкий кожаный пояс пистолетом, выглядел одним из персонажей своих мрачных пиратских легенд. Подобный костюм придавал ещё больше достоверности его байкам. А то, что эта колоритная фигура швыряла направо и налево соверены, только прибавляла ему восхищенных слушателей.

— Дьявол меня побери, кое-кому лучше бы попридержать иногда свой длинный язык!

— Бросьте, Кирби. От него немного вреда. Посмотрите, он же просто счастлив, когда ему смотрят в рот. Хотя, по-моему, Лонгэйкру было бы полезно обзавестись более приличным гардеробом, по крайней мере, хотя бы штаны сменить. Такое впечатление, что он до сих пор плавает под черным флагом со скрещенными костями! — и Фитцсиммонс скорчил недовольную гримасу.

Все это время Алистер сидел молча, с интересом наблюдая за сменой выражений на лице пожилого дворецкого. Он внезапно подумал, что люди, подобные Кирби, гораздо сложнее на самом деле, чем кажутся с первого взгляда. — Вас ведь по-прежнему что-то волнует, не правда ли, Кирби?

Чуть ли не в первые в жизни Хьюстон Кирби растерялся, не зная, что на это сказать.

— На вашем месте я бы не волновался по поводу тех вздорных обвинений, что выдвинуты против нашего капитана. В конце концов, он же у нас маркиз, да и к тому же богат, как король. Думаю, наши достопочтенные судьи не будут к нему слишком суровы. Я всегда поражался, видя, как титул и золото сводят кое-кого с ума. А вот для нас троих нет выше титула, чем капитанское звание командира Морского Дракона! Да и кроме всего, насколько мне известно, все эти обвинения — сплошное вранье, — махнул он рукой, беспечно выкинув из головы те дни, когда они славно промышляли контрабандой.

— Это все замечательно, но только иногда этого мало, чтобы спасти человека от галеры. — недоверчиво хмыкнул Фитцсиммонс. — но в одном вы правы, мистер Марлоу. Наши славные и весьма уважаемые судьи, скорее всего, почешут пыльные парики и отпустят восвояси нашего богатенького маркиза. И только пальчиком погрозят вслед.

— Но только не в наши дни, — пробормотал Кирби, уткнувшись в свою кружку. Его согбенная спина и ссутулившиеся плечи выглядели, как олицетворение отчаяния.

— Надеюсь, вы не забыли, что на стороне капитана — двое очень уважаемых свидетеля, готовых подтвердить его невиновность. Очень сомневаюсь, что дочку герцога или одного из высокопоставленных офицеров флота Его Величества заподозрят в лжесвидетельстве!

Симус Фитцсиммонс захохотал, весело сверкая глазами. — Да уж, нашему капитану чертовски повезло! Подумать только, капитан сэр Морган Ллойд собственной персоной — наш главный свидетель! От этого просто с ума сойдешь! Поверишь во все эти сумасшедшие байки о нечистой силе, что милейший Лонгэйкр распускает по Лондону!

Но старичок дворецкий совсем понурился.

— Эй, гляди веселей! — воскликнул жизнерадостный ирландец, заметив подошедшую служанку. В руках у неё был поднос, весь уставленный тарелками с аппетитно пахнувшим мясом. — Все, что вам требуется, Кирби — как следует набить живот чем-нибудь вроде этого роскошного пирога с сочной олениной! Он живо приведет вас в более веселое настроение! — промурлыкал он, как довольный кот, оглядев вначале заставленный тарелками стол, а потом бросив взгляд на сияющее улыбкой девичье личико.

Оставив Симуса на свободе флиртовать с весьма расположенной к этому служанкой, Алистер решил воспользоваться случаем и расспросить расстроенного коротышку-дворецкого.

— Вы тревожитесь, потому что не уверены, что будет с капитаном теперь, когда он вернулся в Англию, не так ли, Кирби? Ведь наш капитан разбогател. Поэтому вы и боитесь, что он начнет сводить старые счеты?

Кирби уставился в кружку с элем с таким видом, будто, как в волшебном зеркале, надеялся увидеть в нем их неясное будущее. — Слишком долго меня мучил страх, что когда-нибудь этот день придет.

— Но, Кирби, ведь все изменилось с тех пор, — Алистер бодро похлопал его по плечу.

— Неужто? — Кирби с сомнением покачал седой головой, — Ах, парень, хотелось бы в это верить! Но я слишком хорошо помню, кто замешан в это дело, чтобы не бояться теперь.

— Кэп теперь — богатый человек. А на самом деле он, может быть, ещё богаче, чем даже сам думает. Богатство может заставить кого угодно забыть о мести. Золото хорошо успокаивает, и он позабудет, как был несчастлив в юности. В конце концов, он вернулся в Англию состоятельным человеком, в глазах многих он настоящий герой. Он может начать все сначала. И потом, Кирби, ведь ему было не больше двадцати, когда он покинул Англию, и с тех пор прошло шестнадцать лет. Все это время его здесь не было. Не кажется ли вам, что он теперь может воспринимать все совсем по-другому? Да и Лондон уже не тот. Бьюсь об заклад, что вы не узнаете ни ваш замок Мердрако, ни людей, которых оставили в нем. В конце концов, все меняется со временем. И потом, — прибавил он, понизив голос, — разве вы не помните леди Рею Клер? Капитан рискует потерять её.

Леди Рея Клер. Да уж, забыть такую женщину не так-то просто. Простое упоминание её имени заставило обоих мужчин вспомнить неподражаемую грацию и прелесть этой красавицы. Хьюстон Кирби только тяжело вздохнул. Даже он, пожилой и далекий от романтики человек мог сравнить очарование леди Реи лишь с колдовской красотой утренней зари. Пышные локоны её роскошных волос отливали золотом, как первые лучи восходящего солнца, и даже небо не могло соперничать с нежной голубизной её огромных глаз. По мнению Кирби, именно эта женщина была главным сокровищем, которое его капитан привез в Англию. Разве могло сравниться с ней испанское золото?

Это была просто рука судьбы, что послала леди Рею в тот дождливый день в Чарлзтауне к ним на Морской Дракон в поисках спасения. Она появилась на борту так же необъяснимо, как та карта клада, что попала в руки капитана. И иначе как странным стечением обстоятельств назвать это было невозможно. Обе эти истории были настолько необъяснимы, что вполне могли бы без малейшего приукрашивания слететь с уст Лонгэйкра, неутомимого рассказчика, ведь для старого пирата рассказывать о подобных приключениях было так же естественно, как дышать, особенно если под рукой было вволю рома.

А, может быть, он действительно чересчур волнуется из-за баек, что так охотно плетет Лонгэйкр, вдруг устало подумал Кирби. Вдруг вся эта болтовня на благо капитану? Ведь если послушать Лонгэйкра, так команда Морского Дракона спасла очаровательной леди Рее жизнь, вырвав её из лап кровожадных злодеев. Единственная и обожаемая дочь герцога и герцогини Камаре была коварно похищена из родительского дома. Ее тайно переправили в колонии, чтобы потом продать на невольничьем рынке под видом никому не известной рабыни.

Полумертвая от усталости и страданий, неизбежных во время тяжелого и бесконечного плавания через океан, леди Рея ускользнула от своих мучителей в доках Чарлзтауна и бросилась на Морской Дракон в поисках убежища. И нет ничего удивительного, что и капитан, и команда преисполнились самого горячего сочувствия к несчастной крошке. И если бы не сострадание, заставившее их взять леди Рею на борт, когда они направлялись к островам Вест Индии, она неминуемо оказалась опять в руках своих похитителей, либо просто погибла бы от лихорадки. Горячка свалила несчастную девушку вскоре после того, как она оказалась на борту Морского Дракона.

К тому времени, как они бросили якорь в Сент-Джон Харбор, Антигуа, леди Рея не только полностью поправилась, но они с капитаном успели по уши влюбиться друг в друга. Если верить Лонгэйкру, это была любовь с первого взгляда, а спасение девушки от жадных работорговцев было делом богоугодным, и Лонгэйкр с чистой совестью мог поклясться в этом. Так что если на свете есть справедливость, возмущенно восклицал старый пират, так всю команду Морского Дракона следовало бы посвятить в рыцари, а не допрашивать, как каких-то разбойников с большой дороги.

По правде говоря, в памяти Хьюстона Кирби эти события запечатлелись несколько в ином свете. Во-первых, если уж между капитаном и леди Реей и вспыхнуло какое-то чувство, то уж отнюдь не любовь с первого взгляда. И хотя все плавание до Антигуа небо было безоблачным, то, что происходило на корабле, иначе как штормом назвать было нельзя.

Конечно, трудно было винить Лонгэйкра, ведь рулевой многого просто не знал. И чем больше Кирби думал об этом, тем сильнее подозревал, что тот не знал вообще ничего.

А если уж винить кого-нибудь за те неприятности, которые ожидали их по возвращении, так больше всех виноват бедняга фор-марсовый с испанского галеона. Он единственный уцелел много лет назад, когда судно со всем экипажем пошло ко дну во время шторма. Вся команда погибла, кроме одного несчастного, погиб и груз с галеона, а он состоял из золотых и серебряных слитков, добытых в Мексике. Не удовлетворившись, однако, тем, что спас свою жизнь, матрос решил поправить свои дела и занялся грабежом. За несколько лет ему удалось сколотить приличное состояние. Совесть, тем не менее, продолжала его тревожить. На смертном одре он исповедался и оставил завещание, где каялся во всех своих грехах и рассказывал историю своей жизни. По странному и необъяснимому стечению обстоятельств этот документ стал ставкой в карточной игре, где банк держал капитан Морского Дракона. Так он и оказался в руках Данте Лейтона. Может быть, потому, что пергамент был написан дрожащей рукой умирающего, а, может быть, и по другой причине, капитан Лейтон решил предпринять путешествие в Тринидад. И в развалинах старой, заброшенной плантации, которую уже почти поглотили джунгли, он нашел старый матросский рундучок, а в нем — карту. На ней было четко обозначено, где много лет назад затонул испанский галеон.

Секреты такого рода утаить бывает почти невозможно. О затонувшем галеоне знали многие, кое-кто из них не остановился бы ни перед чем, чтобы завладеть сказочным подводным кладом, поэтому Данте Лейтон и его команда были не одиноки в своих поисках. По пятам за ними двигались искатели приключений, которым давно не давали покоя сокровища Эльдорадо.

И волею случая, в тот день, когда беглянка укрылась в капитанской каюте, на столе была расстелена именно та самая карта, где был указан затонувший галеон. Поэтому-то Данте Лейтон и счел леди Рею ещё одной искательницей сокровищ. В историю с похищением он не верил не минуты, как не поверил и в то, что она дочь английского герцога. Скорее всего, подумал капитан, какой-нибудь авантюрист хорошо заплатил обычной уличной девке, чтобы она прокралась на его корабль под каким-нибудь предлогом и скрылась, похитив карту. А в этом случае, что могло вернее отвлечь его, чем история похищенной красавицы.

Девушка клялась, что просто не заметила эту драгоценную карту. Ее оправданиям никто не поверил. Да и нелепо было бы думать, что карта была просто оставлена на столе. Команде было известно, что за ней охотятся все головорезы Чарльзтауна. Было решено, что девчонка хочет подорвать авторитет капитана.

И теперь у них уже не оставалось выбора. Раз уж девушке довелось увидеть карту, нельзя было дать ей уйти с корабля. Пришлось плыть в Вест Индию вместе с ней, но только капитану и двум его ближайшим друзьям: Алистеру Марлоу и Хьюстону Кирби, была известна настоящая причина этого.

Позже, когда леди Рея немного оправилась от перенесенных мучений и отдохнула, ни у кого больше не осталось сомнений, что она действительно та, за которую себя выдает. Даже гениальная актриса не смогла бы с такой достоверностью играть грациозную и утонченную аристократку. Каждое слово, каждый жест говорили о её высоком происхождении.

Капитан, однако, по-прежнему недолюбливал её, что было достаточно странно. Конечно, все знали о трагической истории его любви к одной женщине в Чарльзтауне, знали и о том, что именно её холодное себялюбие и лживость стали причиной их разрыва. Команда видела, как страдает их капитан, но не могла не замечать, что леди Рея ничуть не похожа на ту женщину. Их даже сравнить было невозможно. Поэтому-то упорная неприязнь капитана так смущала Хьюстона Кирби.

Наконец его как будто озарило и он все понял. Капитан избегал леди Рею вовсе не потому, что недолюбливал её. Наоборот, он уже догадался, что любовь понемногу зарождается в его раненом сердце и изо всех сил сопротивлялся новому чувству.

В голове у коротышки-дворецкого все закружилось. Ведь если леди Рея — действительно дочь герцога Камаре, тогда ей совсем не место на борту каперского судна. Если кто-нибудь узнает, что она проводила время в компании человека, чья репутация была не намного лучше, чем у настоящего пирата, её доброе имя погибло.

Единственным спасением для них, как подумал тогда Кирби, будет полнейшая невинность леди Реи. Она ничего не замечала вокруг себя, думая и мечтая лишь о возвращении в Англию, к семье. Так же беззаботно, как и в порту Антигуа, который уже вставал на горизонте, их прелестная пассажирка когда-нибудь сойдет на берег в Лондоне и навсегда забудет и Морской Дракон и его капитана. И хотя ему будет гораздо тяжелее, чем ей, Данте Лейтон тоже когда-нибудь выбросит из памяти светловолосую красавицу с глазами цвета лесных фиалок, которую ему лучше бы никогда не знать.

Такие печальные мысли роились у него в голове, пока Морской Дракон швартовался в порту Антигуа. Каково же было удивление старика, когда капитан вдруг строго-настрого запретил девушке покидать каюту. Причина этого странного распоряжения на первый взгляд казалась вполне разумной. Ведь Морской Дракон отправился на поиски золота, от их исхода зависела жизнь очень многих людей. Они не могут позволить, чтобы в Антигуа просочились хоть какие-то слухи о цели их плавания.

Капитан замечательно все объяснил, но все-таки старого слугу точил слабый червячок сомнения. Уже не раз в прежние годы приходилось ему видеть этот странный блеск в глазах капитана. И он уже не сомневался относительно истинной причины капитанского приказа: одетая в какое-то немыслимое подобие юбки, сшитой из всевозможных обрезков и лоскутков, пожертвованных матросами, и блузку, переделанную из тончайшей батистовой рубашки капитана, со своими роскошными золотистыми волосами, которые она заплела в косы и, перевив разноцветными ленточками, отбросила на спину, леди Рея волшебным видением стояла на трапе, а солнце Ямайки заливало её ослепительными лучами.

И застывший на верхней палубе Данте Лейтон, капитан Морского Дракона, человек с сомнительной репутацией, не мог оторвать от неё глаз. Он чувствовал, что начинает желать эту высокородную леди, которая, казалось, была олицетворением всего, что он имел прежде и потом потерял, когда покинул Англию. Она была как призрак из прошлого, туманный, как его воспоминания.

Хьюстон все больше опасался, что как только капитан поймет, что хочет навсегда удержать мечту, которой не суждено стать явью, непременно сбудутся его мрачные предчувствия. И тогда она станет ночным кошмаром и для него, и для леди, которую он предназначил для себя.

Казалось, самим своим существованием девушка бросала вызов Данте Лейтону, но от этого лишь казалась ему ещё более желанной. Все, чем он дорожил в жизни: корабль, уважение команды, золото, репутация пирата, которому всегда сопутствует удача — все это досталось ему не просто так. Он привык добиваться своего, давно поняв, что человеку, которому пришлось бороться даже за то, чтобы выглядеть человеком в собственных глазах, ничего не дается легко.

К несчастью, твердостью характера и решительностью леди Рея не уступала ему, а потому немедленно попыталась ускользнуть с корабля, как только они бросили якорь в Сент-Джон Харбор. Не исключено, что её затея бы удалась, если бы не вмешалась сама судьба в лице некоего Конни Бреди, молоденького юнги с Морского Дракона. Во время их плавания леди Рея была неизменно добра и ласкова с ним. Они подружились, и рано осиротевший паренек просто обожал её. Когда на корабле заметили исчезновение девушки, на поиски отправилась вся команда. Среди матросов был и Конни.

Как и ожидал капитан, оказавшись в порту, леди Рея растерялась. Сойдя на берег прямо с трапа каперского судна, да ещё в подобной одежде, она мало походила на аристократку. Растерянная и несчастная, девушка бродила от дома к дому в поисках помощи, но все только смеялись ей в лицо. Наконец случилось то, что должно было случиться, её окружила шумная толпа пьяных матросов, и если бы не своевременное появление Конни и незнакомого английского капитана, дело могло бы окончиться плохо.

К сожалению, остальным членам команды не так повезло, как ей. Конни Бреди был ранен, когда пытался защитить девушку. Вмешательство незнакомого офицера предотвратило дальнейшее кровопролитие, но неумолимая судьба при этом, не задумываясь, сыграла злую шутку с ничего не подозревавшей командой Морского Дракона. Это англичанин оказался не кем иным, как капитаном королевского фрегата Портикуллис, сэром Морганом Ллойдом и заклятым врагом Лейтона.

В то время все моряки с Морского Дракона были уверены, что эта неожиданная встреча в порту — не более, чем неприятное совпадение, и больше всех в этом был уверен сам Данте Лейтон. Он тогда переживал гораздо сильнее из-за того, что Конни так ещё и не приходил в сознание. Да и намерения леди Реи, даже то, что она скажет или сделает в следующую минуту, волновало его намного больше, чем появление ненавистного соперника.

А о чем в тот момент думала она сама, оставалось загадкой не только для него, но и вообще для всех на борту. Она не сказала ни слова по поводу того, что её заставили вернуться на корабль. Что толкнуло её на побег, тоже продолжало оставаться тайной. О том, как её увезли из Англии, больше не упоминалось. Вместо этого она назвала англичанину свое имя и высказала искреннюю готовность помочь в поимке негодяя, ранившего несчастного юнгу. А после этого леди Рея без малейшего сопротивления вернулась на борт Морского Дракона и уже не отходила от постели раненого Конни.

Должно быть, сэр Морган Ллойд почувствовал себя полным идиотом, когда, вернувшись в Чарльзтаун, узнал о том, что Данте Лейтона разыскивают, обвинив в похищении леди Реи Клер Доминик, той самой прелестной девушки, с которой он только что расстался в Антигуа. И не просто расстался, а ещё оставил в руках капитана Морского Дракона. Он смутился ещё больше, когда вдруг две незнакомые женщины сделали абсолютно противоречащие друг другу заявления, причем каждая клялась, что хорошо знает леди Рею.

Одна из них, первая красавица Чарльзтауна и бывшая возлюбленная капитана Лейтона, решительно объявила, что во всех дурацких обвинениях нет ни слова правды. Она сама, собственными глазами видела вышеупомянутую леди на палубе Морского Дракона и та выглядела совершенно довольной, так что о похищении не стоило и говорить. Настроена свидетельница была весьма решительно и своей уверенностью заразила многих. По её твердому убеждению, вышеупомянутая леди и капитан Лейтон избегали друг друга. Многие согласились с ней, но кое-кто продолжал сомневаться. В конце концов, разве Элен Джордан сама не упустила красавчика Лейтона? Конечно, глупо, что она разорвала их помолвку, но кто же мог предположить, что он на самом деле маркиз Джейкоби, а не самый заурядный капитан капера, как все были уверены. И независимо от того, правду ли говорил сам Лейтон, разве для того, чтобы заставить ревновать женщину, которая вначале отказала, а потом пожалела об этом, не было способа лучше, чем познакомить её с будущей невестой?!

Поскольку Хьюстон Кирби был свидетелем, как все случилось, многие расспрашивали об этом и его. Но он упрямо твердил, что именно сложившиеся обстоятельства в какой-то степени заставили капитана взять на борт леди Рею, которая, кстати, была настолько больна, что сейчас почти ничего не помнит о том, как все произошло. Вскоре после её появления Морской Дракон отправился в плавание к берегам Вест Индии; ни капитан, ни команда понятия не имела о том, что девушку разыскивают и что даже обещана награда тому, кто вернет её. Не подозревали они и о том, как странно впоследствии сложатся их отношения.

Но тут другая женщина пожелала дать показания, а убийственное выступление капитана Лондонской Леди только подкрепило её слова. На фоне их рассказа свидетельство Элен Джордан выглядело на редкость глупо. Тоненькая, изможденная, перепуганная до того, что казалась наполовину помешанной, девушка по имени Элис поведала жуткую историю о том, как её везли из Англии на Лондонской Леди. Там она и познакомилась с леди Реей, несчастье сдружило их. То, что бедняжка Элис рассказала об их мучениях на борту, не оставило ни малейших сомнений в том, что леди Рея действительно была похищена. У девушки оказались доказательства, которые подтвердили её слова: она предъявила медальон и цепочку из чистого золота, которые принадлежали раньше леди Рее. Именно это, а также сведения, полученные от бывшего капитана Лондонской Леди заставили городские власти выдать ордер на арест капитана Морского Дракона.

Таким образом, сэру Моргану Ллойду ничего не оставалось делать, как попытаться снова отыскать Морской Дракон и его таинственную пассажирку. Вот и случилось, что капитану флота Его Королевского Величества пришлось дать конвой каперскому судну на пути в Англию. Он от ярости бессильно скрежетал зубами, но был вынужден охранять Морской Дракон, который чуть не шел ко дну под тяжестью сокровищ.

И вот настал день, когда капитану королевского флота сэру Моргану Ллойду пришло время давать показания, этого потребовал капитан Морского Дракона. Высокомерный англичанин был честным человеком и его заранее корчило при мысли, как придется подтвердить, что леди Рея вернулась на борт якобы похитившего её судна без малейшего принуждения.

Но к этому времени Данте Лейтон понял, наконец, что стал обладателем не только испанского золота, но кое-чего гораздо более ценного. Он был счастлив, он знал, к чему стремится его сердце.

Там, на далеких островах южных морей, в уединенной пещере, где набегающие волны припадают нежным поцелуем к прогретому солнцем песку, где на закате кровавый багрянец уходящего светила окрашивает небо в ослепительно-золотые и пурпурные цвета, в волшебном раю, мужчина и женщина поняли, наконец, что созданы друг для друга. И когда спустилась ночь, их судьбы переплелись навсегда.

И теперь их будущее, которое было неразрывно, как раз и не давало ни минуты покоя несчастному Кирби с той самой минуты, как он ступил на берег Англии. Думал он об этом и сейчас, сидя с приятелями за кружкой доброго эля.

— Ну, так что, Кирби? Будет ли капитан рисковать будущим леди Реи, как по-твоему? Ведь она же самое дорогое, что у него есть! Ему пора позабыть прошлое. В конце концов он же не дурак, наш капитан! Кирби, вы слышите меня, Кирби!

Но Хьюстон Кирби, похоже, не слышал его. Он с некоторым удивлением таращился на полную тарелку, которую служанка только что подсунула ему под самый нос. Румяная баранья котлетка, вареный картофель, громоздившийся высокой горкой подле нее, все это пахло просто восхитительно, и Кирби онемел. Резкий оклик Алистера заставил его очнуться и он зябко передернул плечами, снова почувствовав озноб в своей промокшей одежде.

— Леди Рея Клер? — смущенно пробормотал он. — Ну конечно же, я не забыл эту леди. Как раз она-то меня и тревожит, мистер Марлоу. Теперь, когда и капитан, и леди Рея снова в Англии, многое может измениться.

— Вот уж никогда в это не поверю, Кирби! Неужели вы не замечали, как светлеет капитан, стоит только ей подойти? Он очень изменился, Кирби, и все из-за нее. Он как воск в её руках. А как он дотрагивается до неё — словно боится, что она растает в воздухе! — голос Алистера предательски дрогнул, словно и он был не совсем равнодушен к леди, о которой шла речь.

— Угу, — неожиданно согласился Кирби, и Алистер поперхнулся от удивления. — Как я уже сказал, именно из-за этого я и волнуюсь. Не один же он без ума от нее. К тому же не забывайте, у неё есть семья. Не уверен, что им по душе те байки, что рассказывают о капитане Морского Дракона. Конечно, когда мы были в Вест Индии, капитан сам все решал. Ну, а теперь мы вернулись в старую, добрую Англию и у родственников леди Реи, скорее всего, свое мнение о том, какое будущее её ждет. И если герцог решит, то нашему капитану в её будущем не будет места. А уж за последние несколько дней я достаточно порасспрашивал о герцоге, и мне почему-то кажется, что кэп вряд ли придется ему по душе.

— Подумаешь! Да ведь леди Рея сама по уши влюблена в капитана! Она никогда от него не откажется.

— А может быть, было бы и к лучшему, если бы отказалась, — глухо проворчал старый слуга, не заметив, что высказал вслух то, что давно мучило его.

— Что вы имеете в виду? — рявкнул Алистер, но по выражению его лица было заметно, что он не очень хочет услышать ответ.

— Сами знаете, что когда нашему капитану что-то втемяшится в голову, его не остановить. И юной леди будет горько думать, будто её одурачили, если наш капитан, как бы это сказать … — Хьюстон Кирби выдержал паузу и с ударением добавил, — если лорд Данте Джейкоби решит вернуться в Мердрако. А это вполне вероятно. Впрочем, — задумчиво добавил он, — очень возможно, что не только его одного мучают воспоминания о прошлом. И не только у него есть причины для мести. Ведь сколько бы лет не минуло, но, что и говори, Данте Лейтон — по-прежнему маркиз Джейкоби и останется им, пока жив. А для многих людей этот титул отдает горечью. Так что когда его сиятельство вернется в родовое гнездо, кое-кто сочтет его приезд возвратом к кошмарам прошлого. И вот тогда-то и вспыхнет старая ненависть. Многие затаили обиду и теперь все может начаться вновь.

— Но, Кирби, что вы говорите! Ведь капитан, слава Богу, не имеет к этой истории никакого отношения!

— У него может просто не оказаться другого выхода, — резко оборвал его дворецкий. — Слишком поздно. Не исключено, что нам не оставили ни единого шанса. А это значит, что все было спланировано заранее. — Кирби горестно покачал головой и снова заговорил, взвешивая каждое слово. — Изменилось только одно — Данте Лейтон теперь уже не насмерть испуганный юноша, которого подло предали и который думает только о том, как бы сбежать. Он стал мужчиной и его враги встретят достойного противника. А когда эти двое сойдутся на узкой дорожке, разверзнется ад.

— Ну, не обязательно, — робко запротестовал Алистер. К сожалению, он достаточно хорошо знал капитана, чтобы поверить, что все обойдется. — В конце концов, сколько раз кэп рисковал жизнью — и все зря? Эх, если бы можно было забыть прошлое! — он безнадежно свистнул и махнул рукой.

— Его невозможно забыть, мистер Марлоу, потому что без прошлого нет настоящего. Это часть тебя, сынок. А потом, многие события в прошлом сейчас выглядят совсем по-другому, — задумчиво добавил он.

— Что вы имеете в виду?

— Я почти уверен, что за эти годы наш капитан ничего не забыл. Наверняка он задумал что-то, и это самое «что-то» может совсем не понравиться кое-кому , особенно когда он об этом пронюхает. А он, конечно же, узнает, стоит нам только вернуться в Мердрако. Это я называю «подлить масло в огонь».

— Господи помилуй, в жизни не видел столько угрюмых физиономий за одним столом! — воскликнул Фитцсиммонс. — Можно подумать, вы в Бога не веруете?! Читали Экклезиаста? «Нет лучшего занятия под солнцем, чем пить, есть и веселиться!» А вы что? У нас, слава Богу, вдоволь и еды, и питья, так давайте веселиться, черт побери! Будь я проклят, друзья, если ваши постные рожи испортят мне аппетит! — возмущенно добавил он, накидываясь с ножом на огромный кусок ароматного свежего сыра.

— Ммм … — проворчал Кирби, послушно взяв в руки нож с вилкой. Он, правда, не преминул отметить, что жизнерадостный ирландец по ошибке процитировал пророка Исайю. Кирби с удовольствием отправил в рот порядочный кусок свинины, запил её теплым элем и одобрительно хмыкнул, вспомнив, что даже приговоренным к казни разрешается пообедать в последний раз.

Он бросил любопытный взгляд в сторону, где в отдельном кабинете обедали леди Рея и капитан Морского Дракона. Интересно, подумал пожилой слуга, неужели и им кусок сегодня не лезет в горло?!

А может быть, эти двое с беспечностью юности не думают о будущем и счастливы настоящим? Возможно, они радостно празднуют конец путешествия и совсем не подозревают о том, что ждет их впереди!